- Энтони Дорр. Собиратель ракушек / Пер. с англ. Елены Поповой. — СПб.: Азбука-Аттикус, 2015. — 314 с.
Сборник рассказов «Собиратель ракушек» Энтони Дорр опубликовал в 2001 году, задолго до того, как роман «Весь невидимый нам свет» принес ему Пулитцеровскую премию. В момент выхода книга не получила широкой огласки, хотя уже тогда Дорр увлекался витиеватостью высказываний.
«Собиратель ракушек» — издание для тех, кто ценит емкую, полную глубокого анализа и живых метафор прозу, кто не устал говорить на вечную тему отношений природы и человека. Что может дать нам искренняя любовь к миру и возможно ли жить полноценной жизнью, не испытывая этого чувства? — вот вопросы, над которыми задумываются герои сборника. Ответы они обретают в совершенно разных и никак не связанных друг с другом вещах: в водной стихии, вере, неволе, любви, магии. Например, увидев океан, один из персонажей чувствует, как в нем просыпается всеобъемлющее желание творить что-то доброе, но пока не ясное ему самому.
Ключевой для всех рассказов является тема молчаливой веры в то, что жизнь — это ценный дар, который нужно беречь и не растрачивать зря. Коллекционер морских раковин принимает эту веру, когда по воле случая натыкается на острое, несущее смерть жало ракушки. Персонажи «Мкондо» обретают ее в бесконечном беге. Героиня из рассказа «Редкая удача» — в ловле рыбы в пучине океана. Смотритель из одноименного текста меняется благодаря глухонемой девочке, которую он, несмотря на собственное отчаяние, спасает от страшного шага — самоубийства. Главный герой рассказа «Жена охотника» впервые понимает ценность жизни, когда испытывает на себе магический дар своей супруги.
Все герои следуют жестким, бескомпромиссным принципам, об острые углы которых ломается всякая хрупкая новая мысль. Отступиться от стереотипов им настолько трудно, что любимые люди и друзья вынуждены их покинуть. Именно с этого рокового момента жизнь персонажей Дорра круто меняется — они начинают видеть окружающий мир цветным, словно с него стерли толстый слой пыли:
С морским течением он стремился вперед, щедро растворялся и вплывал в этот мир, как самая первая живая клетка — в безбрежное синее море… Он заранее приготовил слова, которые хотел сказать: о том, что наконец-то поверил.
Обретенная вера позволяет героям убедиться в значимости человеческих взаимоотношений, а самое главное — в невероятной красоте, мудрости и гармонии природы. Леса, поля, горные вершины, облака теперь обладают для них даром предвидения: они могут предсказать настроение человека и даже ход его судьбы. Особенно живой у Дорра оказывается водная стихия — молчаливая, возвышенная, иногда угрюмо предостерегающая, но всегда свободная и непредсказуемая. Юная Доротея, героиня рассказа «Редкая удача», впервые в своей жизни видит море. Оно предстает неизведанным живым существом, требующим внимания:
Она вглядывается в морскую даль. И пытается представить, сколько живности кишит у нее под ногами. Думает, что ей еще учиться и учиться.
Напротив, мать девушки от этого пейзажа ощущает лишь пустоту, серость, холод и промозглость, испытывая чувство крайнего отвращения к переменам в жизни:
Мать сидит с суровым видом перед снующими «дворниками» и не смыкает век, губы изогнуты дождевыми червяками, хрупкая фигура напряжена, будто стянута десятками стальных полос.
Разрушить гармонию в мире природы и в душе человека очень легко. Достаточно отобрать свободу. Оказавшись в неволе, прогнивает и гибнет все живое. Энтони Дорр предстает последователем романтиков, протестовавших против культа разума и цивилизации. С помощью своих образов он отрицает индустриальный, урбанистический мир и призывает читателя обратиться к миру природному, умеющему говорить — стоит только прислушаться.
Рубрика: Рецензии
Контрольная закупка, или 5 открытий детской литературы
Две недели прошло с момента окончания главного книжного смотра страны — ярмарки интеллектуальной литературы Non/fictio№ 17. Все книги были с трудом донесены до дома и беспристрастно рассмотрены, многое уже прочитано, а о лучшем — даже написано.
Азбучные истины / Сост. М. К. Голованивская. — М.: Клевер-Медиа-Групп, 2016. — 136 с.
«Азбучные истины» — это натуральная азбука, где «А» — это «авторитет», а «Я» — «Ясность», и одновременно литературно-философский альманах главных лиц русской словесности (за некоторым исключением). Свежая мысль — предложить большим людям составить азбуку для тех, кому по маркировке издательства больше одиннадцати, для тех, кто уже вырос из азбуки и требует истины, — посетила писателя, переводчика и филолога Марию Голованивскую. Компания, которую она собрала для делегирования истины, неожиданная, нестройная, но удивительная и удивляющая: здесь классики Андрей Битов и Сергей Гандлевский, медийные звезды Борис Акунин* и Татьяна Толстая, великий колумнист Евгения Пищикова и — внезапно — Борис Гребенщиков** (видимо, по прямой ассоциации со словом «истины»), апостол отечественного дизайна Игорь Гурович и русская Винтур Алена Долецкая. Всего 33 автора по числу букв в русском алфавите. Эти уважаемые люди пишут эссе на заданную тему, причем каждый на ту, в которой особенно силен: Андрей Родионов предсказуемо пишет о «Е» — ерунде, Долецкая — о красоте, Пищикова — о нужде, Андрей Бильжо — о юморе. Авторитеты стараются объяснить детям смысл выбранного понятия, кто-то апеллирует к семантике, кто-то стихотворит, кто-то травит байки, но объединяет их откровенный и единственно верный тон в диалоге с подростком.
Маша Рольникайте. Я должна рассказать. — М.: Самокат, 2016. — 192 с.
Вильнюсская еврейка Маша Рольникайте встретила войну четырнадцатилетней девочкой. Внезапно ее прежняя детская жизнь — с мамой и папой, школой, подружками, стихами, французским — закончилась, и началась другая — не жизнь, а пытка. Пять лет до освобождения весной 1945-го она мытарствовала по гетто и концентрационным лагерям, терпела голод, побои и издевательства нацистов, ежечасный страх смерти, теряла родных, хоронила знакомых и вела дневник, который заучивала наизусть. Именно он, впервые изданный в 1963 году, и является основой книги. Простой, честный, лишенный рефлексии детский текст с характерной иронией и одновременно максимализмом подростка фиксирует особенности устройства гетто и жизни в нем, проводимые оккупантами «акции», потом — лагерные порядки, работу, подробности пыток и казней. Он поставит множество вопросов перед юным читателем, к которому и обращена эта книга, и один — перед читателем взрослым: должна ли книга попасть в руки конкретного, его ребенка, и если да, то когда и как?
Юлия Яковлева. Дети ворона. 1938 год. — М.: Самокат, 2016. — 264 с.
Много лет назад Юлия Яковлева вела колонку в журнале «Афиша», и несмотря на то, что писала она для широкого круга о теме узкоспециальной — о балете, не читать ее было невозможно. Потом она рассказывала о детской литературе для портала Colta.ru, а теперь выпустила свой дебютный роман. Книга «Дети ворона» поддерживает множество современных трендов. Обращение к 30-м годам прошлого века, репрессиям и теме детства на фоне специфического исторического материала отсылают к нашумевшему «Сахарному ребенку» Ольги Громовой, «Девочке перед дверью» Марьяны Козыревой и той же «Я должна рассказать» Маши Рольникайте. Традиционна здесь и фантазийность повествования — ведь в глазах семилетнего героя неизвестная и непонятная взрослая реальность обретает сказочные черты. С другой стороны, эта книга — пример редкой большой литературы для детей с наследием в виде зыбкого Петербурга-Ленинграда «Медного Всадника» и «Белых ночей», с очень точной фонетикой диалогов, с богатством метафор. Юлия Яковлева собирает и выращивает эти метафоры до размеров самостоятельных сюжетов: воронок в преломлении детского сознания превращается в черного ворона, что по ночам уносит детей и взрослых в свое гнездо, постоянная слежка оборачивается глазами и ушами-лопухами, внезапно вырастающими из стен, казенная овсянка становится пищей забвения. Роман построен на напряженном балансировании между правдой и вымыслом, детским и взрослым, причем взрослые видят в нем пугающие картины времен террора, а дети — сказку, страшную и волшебную, какой и полагается быть хорошей истории.
Людмила Петрушевская. Приключения поросенка Петра. — М.: Розовый жираф, 2015.
Трилогия про поросенка Петра — настоящая культовая книжка тех, кто родился или родил в начале нового тысячелетия. Первая книжка-картинка впервые увидела свет в уже далеком 2002 году, когда современного рынка детской литературы попросту не существовало, а книжные полки в основном занимали переиздания советской классики и поделки дорвавшихся до фотошопа доморощенных иллюстраторов. Книжка про Петра, оформленная известным современным художником и музейным дизайнером Александром Райхштейном, выглядела на их фоне не просто вызывающе — это была пощечина общественному вкусу, плевок в сутеевскую классику, настоящий разрыв шаблона литературы для малышей. Несколько лет спустя Петр прочно обосновался в Рунете. Он превратился в популярный мем, стал героем матерных стихов и песен, потом — символом эмиграции из немытой России (аллегорией стало его путешествие на тракторе), а сама книга породила массу фанфиков («Поросенок Петр отправляется в Ад», «Поросенок Петр в Сайлэнт Хилле») и была растащена на цитаты. Познакомив лишь с некоторыми из них своего двухлетку («Извините, я на тракторе!» или «Командир, мне надо в кусты срочно!»), вы снабдите ребенка почти универсальным коммуникативным ломом, против которого, как известно, приема нет.
Лоранс Кантен и Катрин Рейсер. Мир в ХIII веке. — М.: Пешком в историю, 2016. — 74 с.
«Мир в ХIII веке» — иллюстрированный энциклопедический атлас, придуманный двумя французскими путешественницами, писательницами и художницами. Он знакомит читателей с основными действующими лицами той эпохи: от Фридриха Второго Штауфена, Людовика Девятого и Марко Поло до Синчи Рока, второго Инка, правителя Куско, султана Египта Бейбарса и Китайского императора Хубилай-хана, — и рисует обширную панораму жизни в Средневековье. На страницах атласа можно найти ответы на вопросы: как мылись, что ели и во что играли средневековые люди, что такое «крестовые походы», откуда берутся рабы, как жилось евреям по всему миру, как была устроена жизнь в Париже, Венеции или гареме Хубилая 800 лет назад. «Мир в ХIII веке» — это флагман целой серии книг издательства «Пешком в историю», в которую входят роман известной голландской писательницы Теа Бекман «Крестовый поход в джинсах», иллюстрированная повесть Анке Бер «Андрес, сын купца» и интерактивная тетрадь «Средневековый лабиринт», которая предлагает сделать витраж, вырастить магический кристалл или пройти путь Марко Поло с фишками и кубиком. Серия целиком способна как увлечь шестилетку, так и разнообразить школьную программу по истории шестиклассника.
* Внесен в реестр террористов и экстремистов Росфинмониторинга.
** Признан в РФ иностранным агентом.
Евангелие от лукавого
- Джон Максвелл Кутзее. Детство Иисуса / Пер. с англ. Ш. Мартыновой. — М.: Эксмо, 2015. — 320 с.
Критиковать Нобелевского лауреата и заодно обладателя двух Букеров — дело несколько неловкое. Что остается рецензенту в этом случае? Хвалить. На крайний случай — виновато извиняться и осторожно высказывать свое недоумение. Мол, ничего не понял, но это, знаете ли, ни о чем не говорит, о вкусах, так сказать, не спорят. Поэтому о новом романе Джона Максвелла Кутзее «Детство Иисуса» большинство отзывается с почтительным поклоном. Даже те, кому роман не понравился, смягчают свое впечатление словом «озадачил». Дескать, тут есть над чем подумать.
Это действительно так: Кутзее, известный любитель закинуть в читательское сознание удочку с философскими вопросами, остается верен своим принципам. Уже не раз обращавшийся к иносказаниям и аллегориям, писатель возводит принцип завуалированности смысла текста в апофеоз. Он рассказывает историю Симона и мальчика Давида, прибывших из прошлой жизни в новое место — Новиллу — город, напоминающий то ли мир героев Кафки, то ли пространство в пьесах Ионеско и Беккета. К слову, при чтении не покидает ощущение, что это всего лишь декорации, умело нарисованные художником-постановщиком. Один раз Кутзее даже проговаривается и роняет такую фразу: «Тут на сцене появляется привратник».
Персонажи в романе лишены памяти, «очищены» от прошлой жизни. У них новые имена и даты рождения. Главная забота Симона, сорокапятилетнего обладателя знакового библейского имени, — найти мать Давида, ни имя, ни облик которой он не знает.
Поиски загадочной женщины заставляют героев знакомиться с обитателями города и учиться выживать в странном, безликом, унылом и незнакомом пространстве. Будто погруженные в сомнамбулический сон, окружающие их люди лишены желаний и эмоций. Это не просто рационалисты, как их окрестили многие критики. Это тупые и вялые существа, рассуждающие о том, почему стол является столом, а не стулом.
Разбирать библейские и литературные аллюзии в «Детстве Иисуса» — долгое и даже немного утомительное занятие. Является ли образ женщины, которая согласилась быть матерью мальчика и имя которой — Инес — означает «непорочная», трансформацией Девы Марии? Кто прячется за маской Симона? И — главное — является ли Давид Иисусом? Оставим эти вопросы литературоведам. Кому-кому, а им роман точно придется по душе. В нем можно копаться днями и ночами, обложившись энциклопедиями и справочниками по истории евангельских образов, с лупой выискивать цитаты из произведений постмодернистов, разгадывая ребусы автора. Такие книги созданы как раз для ученых, способных искусно препарировать текст. Так как роман вышел недавно, он еще не обрел своего Лотмана или Гаспарова, своих герменевтов или деконструкторов, которые бы разложили все по полочкам. Остается полагаться на собственный путаный опыт.
Впрочем, силы понадобятся сначала для того, чтобы дочитать книгу до конца. Вязкая, скучная проза, наполовину состоящая из бесцветных диалогов. Конечно-конечно, это прием. Все-таки автор — великий писатель. Особенной многозначительностью обладает диалог Симона и Давида о природе человека, который сопровождает починку унитаза:
Трупы — тела, которые поражены смертью, они нам больше не нужны. Но о смерти нам беспокоиться не надо. После смерти всегда есть другая жизнь. Ты сам видел. Нам людям, в этом смысле везет. Мы — не какашки, которые сбросили и они смешались с землей.
— А как мы?
— Как мы, если мы не какашки? Мы — как образы. Образы никогда не умирают. Ты это в школе узнаешь.
— Но мы какаем.Какая глубокая философия, соприкасающаяся с самой жизнью! Не просто отвлеченная мудрость, но совмещение быта и бытия:
Вода, в которой все еще плавают какашки Инес, смыкается вокруг его ладони, запястья, предплечья. Он проталкивает проволоку по сифону.
«Антибактериальное мыло, — думает он. — Мне потом понадобиться антибактериальное мыло, тщательно промыть под ногтями. Потому что какашки — это какашки, потому что бактерии — это бактерии».И ведь не поспоришь! Вот они истины, которые так приятно отыскивать в книгах великих. Впрочем, чтобы добыть остальные разгадки, придется потрудиться. Все-таки классика не только дает ответы, но и ставит вопросы.
Для автора важно идти за главными героями, последователями Дона Кихота, любимого персонажа маленького Давида. Он, как и рыцарь без страха и упрека, видит то, что недоступно окружающим, например бездну между числами. Он готов спасать тех, кому нужна помощь, вдыхать жизнь в умерших. В конце Кутзее предлагает совершить бегство вместе со святым семейством. Но будьте осторожны, как бы не завел вас лукавый в пропасть — ту самую, которой так боялся Давид.
Как приручить драконов
- Мартин Писториус, Мэган Ллойд Дэвис. В стране драконов. Удивительная жизнь Мартина Писториуса. — М.: Эксмо, 2015. — 368 с.
«В стране драконов» Мартина Писториуса ― рассказ необычного человека о самом себе через истории и наблюдения, описания мыслей и ощущений. Мальчику ― сегодня взрослому мужчине ― было двенадцать, когда он из-за болезни впал в своеобразную кому, утратив способность говорить и двигаться. Через несколько лет Мартину удалось прийти в себя, но еще долгое время он в глазах окружающих оставался «пустой скорлупкой», лишенной своего «я».
В оригинале книга называется «Призрачный мальчик». В русском переводе появляется словосочетание «страна драконов», отсылающее к фантастической книге о мальчике Кевине, который случайно оказывается в параллельном мире, населенном сказочными существами. Решение издателей оправдано, так как Писториус много лет существовал только в пространстве своего сознания.
Он родился в Южной Африке в обычной семье, в которой кроме него было еще два здоровых ребенка: его брат и сестра. Мальчик ходил в школу, любил технику и радовал родителей. Его неожиданная болезнь стала для них настоящим шоком. Первое время мать Мартина не работала, чтобы ухаживать за сыном. Но позже из-за ее депрессии и полной безнадежности состояния мальчика его стали оставлять в специальном центре дневного пребывания. Так члены семьи пытались сохранить себя, но теряли Мартина.
Писториус уделяет в книге большое внимание своим отношениям с родными и тому, какую роль они сыграли в его борьбе за жизнь:
Я устал от попыток добраться до поверхности. Я хочу освободиться. <…> Но потом меня наполняет одна мысль: я не могу бросить свою семью. <…> Им не за что будет хвататься, если я их покину. Я не могу уйти.
Книга Писториуса наполнена реальными фактами, и поэтому отчасти ее можно отнести к документальной, автобиографической прозе. На основе собственных переживаний автор, работающий в популярном сегодня стиле нон-фикшен, конструирует литературный текст. Он не уникален, но самобытность книги «В стране драконов» — в нетривиальном наполнении. Отрывочное повествование и частые переходы из одного времени в другое, с одной стороны, дают возможность полностью погрузиться в мысли и чувства автора, с другой — усложняют восприятие текста. Большое количество физиологических подробностей придется по душе не каждому читателю. Кроме того, некоторые эпизоды даже могут показаться выдуманными или нарочито раздутыми до масштабов катастрофы.
Тот факт, что у Писториуса был соавтор, сыграл свою роль: воспоминания Мартина структурированы и обработаны для широкого круга читателей. Вероятно, поэтому и возникает эффект преувеличения. На книгу легко повесить ярлык «слишком»: слишком страшная, слишком тяжелая или слишком не похожа на правду. Усиливает впечатление метафорически насыщенная, увлекательная подача материала, далеко не всегда характерная для мемуаров. Например, Писториус так рассуждает о своих ожиданиях: «<…> я чувствую, как птица, именуемая надеждой, нежно трепещет крылышками внутри моей груди».
После прочтения этой истории легче ценить личный выбор, радость свободного общения — всё то, что дано большинству от рождения и не осознается как чудо. Типичная человеческая привычка ― быть недовольным всем подряд — на какое-то время непременно исчезнет.
Книга Писториуса ― исповедь, лишенная фальши, которая учит бороться до конца, даже когда надежды очень мало. Для автора написанное ― сбывшаяся мечта, у которой был один шанс из тысячи на то, чтобы стать реальностью. К этой истории трудно остаться равнодушным, потому что она полна всепоглощающей жажды жизни.
В одном ряду с произведением Писториуса — «Скафандр и бабочка» Жана-Доминика Боби, вступавшего в коммуникацию с помощью моргания глазом, «Жизнь без границ» Ника Вуйчича, самого известного человека без конечностей. Все эти авторы рассказывают о важности отношения семьи к случившейся беде, а также о высокой степени отчаяния, которая может постигнуть каждого. Человек, который говорит с помощью электронного устройства и передвигается на коляске, может позволить себе быть любым ― он не ставит цели понравиться читателю, поэтому Мартину удается честно рассуждать о моральных ценностях.
Сегодня Мартин Писториус счастливо женат и работает веб-дизайнером. Его страсть к компьютерам позволила получить образование и найти призвание, а судьба дала шанс встретить людей, способных разглядеть за оболочкой личность.
Восемь книг, без которых не уйти с Non/fictio№17
Год литературы близится к концу, и последняя надежда на его неплохое завершение — Международная ярмарка Non/fictio№17, которая станет главным книжным событием очередного издательского года. «Прочтение» присмотрелось к программе ярмарки и выбрало книги, которые можно считать самыми значимыми.
Мишель Уэльбек «Покорность». Издательство Corpus
Французский романист Мишель Уэльбек, запомнившийся многим по бестселлеру «Элементарные частицы», провоцирует мировую общественность. Его новая книга «Покорность» — философская фантастика на злобу дня — рассказывает о Франции, которая выбрала ислам в качестве официальной и единственной религии. Несмотря на то что ярмарка обещает щедрую палитру новинок от других столь же известных (если не культовых) зарубежных авторов, Уэльбек выходит на первые позиции благодаря своей актуальности. Политические реалии в его романе переплетены с прогнозами на будущее — за тем, насколько пророческими они окажутся, можно будет наблюдать в реальном времени.
Эрнст фон Вальденфельс «Николай Рерих. Искусство, власть, оккультизм». Издательство «Новое литературное обозрение»
Журналист и биограф Эрнст фон Вальденфельс всю жизнь был очарован творчеством одного из самых мистических русских художников. Вальденфельс всматривается в загадочную русскую душу с немецкой скрупулезностью: то подтверждая, то разрушая мифы о жизни Николая Рериха, автор дает анализ его философии и обзор творческого пути художника. На страницах исследования появляются тибетские монахи и авантюристы, американские президенты и советские чиновники, духовидцы и адепты агни-йоги, разведчики и провокаторы — все те, кто сопровождал Рериха в его жизни и странствиях.
Уолтер Айзексон «Инноваторы». Издательство Corpus
Биография — самый модный жанр в современной литературе, равно как и байопик в кинематографе. Знаменитый биограф Стива Джобса в своей новой книге замахнулся на историю высоких технологий — от зари компьютерного программирования до мегакорпорации Apple, перевернувшей представления современного мира о технологиях. В списках киносеансов скоро появится очередная экранизация книги Айзексона, и неплохо бы подготовиться к ее просмотру, прочитав «Инноваторов». Книга идеально подходит для тех, кто желает разобраться, по каким законам существует среда первооткрывателей и как пройти путь от самоучки до компьютерного гения.
Людмила Улицкая «Лестница Якова». Издательство «АСТ», Редакция Елены Шубиной
Каждая книга Людмилы Улицкой становится событием — так повелось с давних пор. Но уделить внимание «Лестнице Якова» следует хотя бы потому, что в литературном сезоне 2016 года ее новый роман с вероятностью 90% окажется в коротких списках самых крупных российских литературных премий. Семейная сага, основанная на документах личного архива писательницы, содержит неподдельные интонации боли, обиды, но и редкого счастья взаимопонимания. Улицкая давно не бралась за романы, работая над сборниками рассказов и документальными книгами, а потому стоит оценить, по-прежнему ли уверенно автор чувствует себя в крупной литературной форме.
Андрей Аствацатуров «И не только Сэлинджер: десять опытов прочтения английской и американской прозы». Издательство «АСТ», Редакция Елены Шубиной
Филолог и писатель Андрей Аствацатуров известен своими смешными и грустными книгами о жизни интеллектуалов Санкт-Петербурга. Его новая работа — это подборка эссе, где Аствацатуров со свойственной ему иронией делится размышлениями по поводу прочитанных книг зарубежных авторов. Такое изящное литературоведение — редкий случай среди российских исследователей языка, да и всегда интересно сравнить свои ощущения от чтения книг с впечатлениями специалиста.
«Майя и другие». Издательство «АСТ» и журнал «Сноб»
Великой русской балерине Майе Плисецкой в этом году исполнилось бы 90 лет. Но она ушла, внезапно и тихо, совершенно неожиданно для всех. Памятный вечер в Большом театре, который она сама планировала и готовила, состоится без нее. АСТ и журнал «Сноб» выпустили сборник очерков, посвященных Плисецкой, написанной такими известными авторами, как Михаил Шишкин, Татьяна Толстая, Людмила Петрушевская, Александр Кабаков и Виктория Токарева. Прекрасно оформленная в строгом сдержанном стиле (таком, который наверняка одобрила бы и сама Плисецкая) книга — редкий случай не некролога-апологетики, а живых впечатлений от общения с удивительной женщиной-эпохой из уст лучших отечественных прозаиков.
Виктор Гюго «Собор Парижской Богоматери». Издательство « РИПОЛ классик»
К ярмарке в серии «Метаморфозы» выходит очередная книга классика с иллюстрациями модного современного художника. На этот раз трагическую историю о любви горбуна Квазимодо к прекрасной Эсмеральде «рассказал» известный французский художник Бенжамен Лакомб. Крупные планы, готическое настроение, детальная прорисовка персонажей и фона — его мрачноватые, но воздушные рисунки создают пронзительную атмосферу, созвучную роману Гюго.
Франсуаза Барб-Галль «Как говорить с детьми об искусстве XX века». Издательство «Арка»
В искусстве модернизма разбирается не каждый взрослый, а уж как непросто рассказать о художественных течениях того времени ребенку. Чтобы не мучиться в попытках перевести со взрослого языка на детский, можно воспользоваться подсказками французского искусствоведа и писательницы Франсуазы Барб-Галль, автора книги «Как говорить с детьми об искусстве». Они и родителям помогут разобраться в происходящем и восполнить существующие в этой сфере знаний пробелы.
Воздушные замки Афлатуни
- Сухбат Афлатуни. Поклонение волхвов. — М.: РИПОЛ классик, 2015. — 720 с.
Существует в литературе особый жанр под названием «Вы такого еще не читали». Его яркий образец — новый роман Сухбата Афлатуни «Поклонение волхвов». Автор энергично выполняет завет теоретиков постмодернизма: «Преодолевайте границы, засыпайте рвы!» Между чем и чем? Между массовой и высокой литературой, конечно.
Роман огромен — это трилогия. В нем, как в Греции из шутливого афоризма, есть все. Детектив, мелодрама, мистика, фантастика, ужастик, историческая и семейная хроники, морально-бытовая и сатирическая повести. А еще публицистика и стихотворные вставки.
Необходимая для масскульта тематика — в полном наборе. Роковые тайны, смертельная любовь, похищенная красавица, побег из монастыря, разбойники, прокаженные, подземелье на кладбище, жандармы и чекисты, секретарь обкома, украденные и подмененные дети, Пушкин и Достоевский, Николай I и Николай II, Ленин и Сталин, декабристы и петрашевцы, Гамлет и король Лир, гибель «Титаника», философский камень, звездные войны, пьянки в коммуналках, казни и убийства, архитекторы, композиторы и художники, секс и пытки, бессмертие и конец света. Есть даже кольцо всевластья, которое на этот раз называется звездой.
В интервью интернет-журналу «Лиterraтура» Сухбат Афлатуни говорит, что его трилогия — «вполне сознательная пародия. Скрытая. Первая книга — на исторический роман. Вторая — на детективный. Третья — на фантастический… Впрочем, даже там, где вроде есть исчерпанность и, кажется, все сказано… Не нужно бояться изобрести велосипед. Все равно твой „велосипед“ не будет похож на остальные. Главное, чтобы на нем можно было ездить».
Хочется ли ездить на «велосипеде» Сухбата Афлатуни — трудный вопрос. Это конструкция на любителя.Завязка первого романа такова: начинающий архитектор Николенька Триярский, участник кружка Петрашевского, арестован и брошен в Петропавловскую крепость. Ему грозит расстрел. Но его сестра, красавица Варвара, жена негодяя Маринелли и мать маленького Левушки, посылает государю письмо с просьбой помиловать брата. Царь согласен спасти приговоренного, требуя за это ночь любви. Прекрасную страдалицу привозят на маскарад, где ряженые несутся в «кадрили литературы» (кивок роману «Бесы») и где присутствует государь (не столь явственный кивок «Хаджи-Мурату»).
Варенька приносит себя в жертву, государь милует не только ее брата, но и всех петрашевцев. Однако на этом несчастья не заканчиваются: в ту же фатальную ночь Маринелли выкрадывает Левушку и спьяну проигрывает его в карты похитителям детей. Варенька бросается на поиски, потом исчезает, потом ее следы обнаруживаются в монастыре, где она родила сына Иону и откуда, оставив младенца, бежала с труппой бродячих актеров.
Тем временем спасенного брата везут на восток по бесконечной стылой дороге, и он предается мыслям о родине:
Россия, Россия, Россия, — бормотал Николенька, промерзая до языка, до головного мозга. — Великая Белая Скрижаль, никому не удалось заполнить тебя письменами! Как была ты бела и холодна от века, так и осталась. Что на тебе написано? Многоточия изб да кляксы уездных городов. Да разрозненные буквицы монастырей, словно выписанные сонливым семинаристом: рассыпаны по белому листу то ли для шарады, то ли для упражнения. Не выросло ничего из этих букв, не слепились из них слова, не окоротили пространства. Ни греческие буквицы церквей, ни немецкие вензеля государства не смогли заполнить, утеснить тебя, белая пустота, Россия, Россия…
Сухбат Афлатуни не только прозаик, но и поэт, и таких стихотворений в прозе, красивых и эффектных, в трилогии немало — с несомненной оглядкой на лирические отступления в «Мертвых душах». Рифмованных строчек тоже изрядно, но все они похожи на стихи капитана Лебядкина: «Ты — нашей славы монумент, овеян древностью легенд. Ты вечно юн, о мой Дуркент! И камень твой жемчужный, — звенели детские голоса, — стране советской нужный…» Это, впрочем, уже из третьей, «советской» части, главный герой которой — правнук Вареньки и внук таинственно отыскавшегося Левушки.
Со всеми похищениями, возвращениями и подменами не так легко понять и удержать в памяти, кто кому кем в романе приходится, но потомки Вареньки постоянно встречаются и узнают друг друга в особенные дни — трагические для них самих и для России. Автор намекает, надо полагать, на удивительные встречи героев в «Докторе Живаго».
Вряд ли пародию в романе можно называть скрытой. Совершенно безумные приключения и совпадения, которыми роман набит до отказа, оправданы именем Николая Зряхова, эталонного сочинителя патриотически-мелодраматической бульварщины.
Один из персонажей вещает:
Позвольте, господа, процитировать на память великого писателя земли русской Николая Зряхова, который есть также и великий философ — впрочем, русский писатель всегда еще и философ, только не немецкого, а живого направления: «Наши воины, пламенея истинною любовью к Царю и Отечеству, переходят бездонные пропасти, достигают вершин и, как бурный поток, свергаются долу. И, представ пред взоры смущенного врага, приведенного в ужасную робость, идут на штыках — провозглашая победу Царю Русскому! Бросают к его стопам лавры — и просят новых повелений, куда еще им парить для наказания врагов…». Грозный штык! Где, спрошу вас, этот светоносный штык? Где духовность?
Первые две части трилогии пишет в романной реальности художник и мистик Серафим Серый (намек на Гэндальфа Серого). В третьем томе книгу Серого будет читать Варенька Триярская, которая приходится Вареньке-первой — загибаем пальцы — праправнучкой. Кто пишет последнюю часть — не очень понятно. Может быть, сама Варенька-вторая. Ясно, однако, что сочинитель внимательно прочел трилогию Федора Сологуба «Творимая легенда», чтобы завершить свой текст точно так же, как знаменитый декадент.
У Сологуба в роковую минуту стеклянная оранжерея превратилась в летательный аппарат и торжественно поднялась в воздух. В трилогии Сухбата Афлатуни произошло то же самое, только еще торжественнее, потому что в воздух взмыли сакральные объекты, ставя точку в этой постмодернистской энциклопедии бульварной литературы девятнадцатого века и нынешнего масскульта.
Читать сегодня: 5 детских книг уходящей осени
Всего неделя осталась до одного из главных отечественных книжных мероприятий — ярмарки Non/fiction — своеобразного Нового года и Рождества книжной индустрии: с очередями на вход, рюкзаками за спиной и толпами в заснеженном «Музеоне». Каждое издательство готовится к ярмарке заранее, выпуская для своих читателей подарки-новинки. И пока не случилось этого новогоднего книжного обнуления, «Прочтение» напоминает о лучших детских книгах осени, которые нельзя пропустить.
Марьяна Козырева. Девочка перед дверью. — М.: Самокат, 2015. — 176 с.
Книга «Девочка перед дверью» издательства «Самокат» продолжает серию «Как это было», в которой уже вышли книги «Сестра печали» Вадима Шефнера, «Будь здоров, школяр» Булата Окуджавы, «Он упал на траву…» Виктора Драгунского и другие. Все они — книги-свидетельства, подлинные документы эпохи, рассказывающие о страшном ХХ веке. Но больше всего «Девочка перед дверью» перекликается с «Сахарным ребенком» Ольги Громовой, книгой, собравшей в этом году множество литературных наград и заслужившей искреннюю любовь читателей. Это тоже автобиографический рассказ о жизни советской девочки, рожденной в 1928-м. Марьяна Козырева, в книге называющая себя Виктория (Витя), пережила арест родителей, скитания по чужим углам («А потом опять меня будут передавать и опять передавать друг другу, точно я — ведро на пожаре…»), ссылку, войну и смерть матери. Она отчасти вторит судьбе героини «Сахарного ребенка» Стеллы Нудольской, судьбе сотен тысяч таких же маленьких «щепок» в эпоху вырубки целого «леса». Однако эта история изложена хитрее, литературнее, это уже скорее фикшн, чем нон-фикшн. Большую ценность представляют для книги комментарии редактора. Именно они, рассчитанные на современных детей, объясняют им что такое «раскидайчик», куда ходил трамвай «троечка», кто такие Любовь Орлова и Леонид Утесов, то есть помогают дорисовать картину времени, следы которого практически стерлись.
Уильям Грилл. Затерянные во льдах. Экспедиция Шеклтона. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2015. — 72 с.
«Затерянные во льдах» — одна из самых красивых книг этого года, с чем соглашаются и The New York Times, и Wall Street Journal, и британская Ассоциация иллюстраторов. Все они отметили талант молодого художника Уильяма Грилла, который ее и создал. История о неудавшейся и чуть было не закончившейся фатально экспедиции ирландца Эрнеста Шеклтона, смельчака, романтика и авантюриста, рассказана автором с большой любовью. Видно, что она по-настоящему вдохновляет Грилла, и он создает невозможной красоты полотно, почти «livre d’artiste», где текст, удивительно обаятельные карандашные иллюстрации и сама история слиты воедино. Познавательную составляющую книги также трудно переоценить: Грилл представляет читателям каждого участника экспедиции Шеклтона, называет по именам, то есть кличкам, 69 канадских ездовых собак, знакомит с подробным строением корабля «Эндьюранс», его оснащением и грузом, зарисовывает географические карты, ледники, спальные мешки, лыжи и сани, норвежскую ель, из которой было построено судно, и даже составляет подробный глоссарий. И если после прочтения этой книги вам не захочется немедленно «снарядить челнок» или хотя бы взяться за цветные карандаши, то вы безнадежны.
Белая лебедушка. Русские волшебные сказки. — СПб.: Вита Нова, 2015. — 200 с.
«Белая лебедушка» — сборник русских народных сказок, составленный известной писательницей, фольклористом и сказочницей Ириной Валериановной Карнауховой. Бабушка Арина — под таким именем она была известна ленинградским ребятам еще до войны, когда вела на местном радио авторскую передачу. Из той передачи и родился этот и другие сборники сказок под редакцией Карнауховой. Сказки бабушки Арины отличаются особой мелодичностью, музыкальностью изложения — это настоящее устное творчество, полное присказок и прибауток, удивительно удобное для чтения вслух. Ценность книги еще и в иллюстрациях петербургского художника Бориса Забирохина. Работавший над оформлением Забирохин удивительно органично чувствует себя в пространстве русской сказки. Его литографии отличает редкий баланс между волшебным, детским и страшным, взрослым. Четверть века не переиздававшаяся, сегодня эта книга стала настоящим сокровищем.
Джудит Виорст. Александр и ужасный, кошмарный, нехороший, очень плохой день. — М.: Карьера Пресс, 2015. — 32 с.
Впервые увидевшая свет почти 45 лет назад эта книжка прочно вошла в список детской англоязычной классики: ее читают в школе, задают на лето, по ней ставят спектакли, а в прошлом году «Дисней» даже снял по ней одноименный фильм (правда, не очень удачный). Пожалуй, этот запоздалый фокус глобализации — возможность прочитать на русском то же, что вот уже полвека читают ровесники в Англии, Америке или Канаде, — и есть главное достоинство этой книги. Да еще очень внятная и совсем непопулярная сегодня мысль о том, что каждый имеет право не испытывать ежесекундного счастья: не постить в «Инстаграме» ежедневные ужины в Рагу, не чекиниться в аэропорту Ниццы и Сейшел, не целовать самого красивого мужчину в мире. И не важно, что является причиной твоего несчастья: жвачка в волосах, отсутствие десерта, визит к стоматологу — как у Александра, или недостаток любви и бюджета вместе с переизбытком веса и лет. Ты просто не обязан — и все. Ведь такие «ужасные, кошмарные, нехорошие, очень плохие дни бывают даже в Австралии».
Айна Бестард. Кто прячется в лесу. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2015. — 24 с.
«Кто прячется в лесу» — книга, в которой почти ничего не написано, но «читать» ее можно бесконечно. Все страницы издания покрыты убористыми орнаментами грибов, листьев, трав и деревьев, отсылающими то ли к работам галлюцинирующей японки Яей Кусамы, то ли к набирающим популярность арт-терапевтическим раскраскам. Рисунки выполнены в трех цветах: красном, синем и желтом. К книге прилагаются три лупы тех же цветов. Разглядывая картинки через разноцветные лупы, читатель «теряет» то один, то другой цветной слой, зато находит спрятанные под ними секреты. Для тех, кто еще не открыл для себя радость чтения, или тех, для кого эта радость уже была скомпрометирована излишне настойчивыми родителями, книга Бестард — ценное обретение, которое может превратить переворачивание страниц в любимое занятие.
Вверх по реке памяти
- Людмила Улицкая. Лестница Якова. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. — 736 с.
Новая книга Людмилы Улицкой «Лестница Якова» вместила в себя целый век: от начала двадцатого до наших дней. В основу текста легли документы из личного архива автора. Почему и зачем Улицкая их беллетризует, то есть пишет роман, а не документальное, историко-психологическое, исповедальное исследование, — это вопрос, на который едва ли найдется ответ. Может быть, писательница исходила из того, что беллетризация даст более обобщенный образ времени. Или хотела обратиться к широкой аудитории. Или облегчала читательское вхождение в текст.
Вероятнее всего иное предположение. Улицкая следует отечественной романной традиции, которая утверждает, что художественной прозе подвластна любая реальность. Двадцатый век сурово доказал, что это не так. Предельно ужасная реальность искусству неподвластна. Впрочем, Томас Карлейль еще в середине позапрошлого столетия писал в своей книге «Французская революция», что есть ужасы, о которых следует читать только в документах. И добавлял: на языке оригинала.
В романе Улицкой есть эти «документы на языке оригинала»: главная героиня Нора Осецкая читает в архиве КГБ дело своего деда Якова Осецкого. То есть реальные выписки из дела Якова Улицкого — Архив КГБ № 2160. Эти документы взрывают роман: беллетристика — сама по себе, «дело» — само по себе. Ужас с беллетристикой не соединяется.
Потеря и подмена памяти — это злой закон всякого тоталитарного общества. Несколько поколений советских людей росли в подмененной реальности, где учителя лгали, а родители молчали. В каждой семье были трагедии, которые нужно было скрывать и от детей, и от государства — разом. Эта практика настолько вошла в плоть и кровь эпохи, что воспринималась как неизбежная норма, хотя и вела к разрыву интимных семейных связей. Роман и об этом тоже: о распаде глубинного единения близких людей и о попытках восстановить его или найти ему замену. С этой темой связаны самые сильные части текста: откровенный, очень женский семейно-любовный роман в историческом повествовании о гибели двух империй.
С героиней Норой мы знакомимся на первых страницах (идет 1975 год), когда она, только что родившая сына, узнает о смерти бабушки Марии. Символика очевидна: встречаются прошлое и будущее, жизнь и смерть, начало и конец пути… В общем, колокол звонит по тебе. Нора этого еще не знает, потому что, по сути, она не знает бабушку, как и отца, а тем более деда Якова, которого видела один раз в далеком детстве и никогда о нем не спрашивала. Жестокая правда: советские дети никогда ни о чем не спрашивали родителей, особенно о прошлом семьи. Это была техника безопасности во взаимодействии с режимом. Каждого ребенка к этому строго приучали, чтобы уберечь от страшного знания. Нору «уберегли»: она ничего не знает, но вокруг нее не семья, а распавшиеся осколки. Отец — чужой, мать с ее новым мужем — тоже, со своим мужем она лишь изредка видится, а любимый человек далеко.
От бабушки Нора получает наследство — ивовый сундучок со связками писем. Мы, читатели, начнем знакомиться с этими письмами уже во второй главе, а в линейной романной реальности Нора прочтет их в новом веке и задумается о том, как «разложит старые письма и напишет книжку… Такую книжку… которую дед то ли не успел написать, то ли ее сожгли во внутреннем дворе Внутренней тюрьмы на Лубянке…»
Не знавшая семейного доверия и взаимопонимания Нора надеется найти их в любви к сыну. И находит. Мать и сын воспитывают друг друга: трогательные, увлекательные, радостные и печальные страницы. Лучшие в книге. Талантливый ребенок (впрочем, всякий ребенок талантлив) требует ответной одаренности матери и по большому счету — одаренности социума. Маленький Юрик находит в Норе щедрость и мудрость, но в советском обществе мать и сын сталкиваются с большими опасностями.
Бесподобная трагифарсовая сцена: тетки-врачи проверяют «нормальность» малыша и обнаруживают, что он «дефективный».
На листе бумаги, расчерченном на четыре части, была изображена голова лошади, собака, гусь и санки.
— Какая картинка здесь лишняя? — сладким голосом спросила пожилая дама в белом халате с лаковой плетенкой на голове.
— Лошадь, — твердо сказал Юрик.
— Почему? — хором спросили все врачи вместе.
— Потому что все целые, а от нее только кусок, одна голова.
— Нет, нет, неправильно, подумай еще.
Юрик подумал, разглядывая картинку с большим вниманием:
— Гусь, — решительно ответил Юрик.
И снова они все удивились:
— Почему?— Потому что лошадь и собаку можно впрячь в сани, а гуся нельзя.
Тетки в халатах снова переглянулись со значением и попросили мать выйти. Тут Нора догадалась, наконец, что правильный ответ был «сани» — единственный неодушевленный предмет в этом зверинце.Здесь Улицкая бьет в набат как социальный критик. Эта практика проверки «нормальности» существует на самом деле, она широко применяется и в наши дни. Поэтому каждый ребенок рискует заработать диагноз, как заработал его умненький Юрик.
Оригинальность Норы и Юрика показаны и доказаны в романе в живых драматических картинах. Умные теории других персонажей автор декларирует, воспроизводя их пространные монологи. Информационная энергия, биоматика, уникальная точка эволюционной теории… Один из героев, физик Гриша, витийствует:
Может быть, я один из немногих, кто в состоянии сопоставить современные открытия в области биологии — Науки Жизни — с текстом Торы, который представляет собой пересказ текстов ДНК. Сегодня я уверен, что многие утверждения Пятикнижия Моисеева допускают прямую экспериментальную проверку современными научными методами…
— Остановись! — перебил его раздраженный Витя.Честно говоря, читателю вместе с Витей тоже хотелось бы остановить бесконечные монологи Гриши, но автор позволяет ему высказываться всласть и без конца.
Роман слишком многоразмерен, в нем более семисот страниц. Письма из сундучка четко структурируют его, но жесткая редактура современной части пошла бы на пользу тексту, который к концу уже не выдерживает своего объема, сбиваясь то на скороговорку, то на повторения. Под занавес опять появляется ребенок, символический младенец надежды, преемственности и вечности:
А у Юрика с Лизой родился сын. Норин внук, который внес совершенно свежее счастье — Нора разглядывала малыша и угадывала в нем течение предшествующей жизни. И все это уходило вглубь и вдаль, туда, где изображение лиц с помощью солей серебра еще не придумали, в дофотографический мезозой, когда стойкие изображения оставляли только художники с разной точностью глаза, разными дарованиями и воображением.
Символической лестницей в заглавии романа автор хочет привести читателя к восстановлению памяти и единства поколений. Но одному человеку и одному роману такая задача непосильна. Улицкая сделала решительную попытку, показывая пример всем нам. Проблема же взаимодействия искусства с ужасной реальностью осталась неразрешимой.
Книжное бюро путешествий
Осенью как никогда хочется уехать из промозглого города: воспоминания о летнем отпуске еще слишком сильно будоражат память, а всегда неожиданное наступление холодов заставляет просматривать горящие путевки. Чтобы не поддаваться наступающему периоду хандры, «Прочтение» предлагает обратиться к книжным новинкам о путешествиях, облеченным в идеальную для современного горожанина фрагментарную форму — сборник рассказов.
Хосроу Шахани. Обо всем и ни о чем. — М.: Садра, 2015. — 405 с.
Сборник «Обо всем и ни о чем» — едва ли не первая за долгие годы книга иранского классика в России. На волне нового интереса к интернациональной литературе Хосроу Шахани, в свое время переведенный в Советском Союзе, пленит персидскими мотивами. Под обложкой с поистине универсальным жизненным кредо скрываются сатирические рассказы о жизни молодых иранцев, попавших в каверзные ситуации из-за попыток лавировать между многовековыми традициями и привычными нам западными ценностями.
Джером Чарин. Смуглая дама из Белоруссии. — М.: Книжники. — 329 с.
Джером Чарин — американец еврейского происхождения. Сборник его рассказов повествует о буднях родного для автора Бронкса. Жизнь страны во время Второй мировой войны полна трудностей — на фронте гибнут родные люди, приходят похоронки, молодые люди возвращаются домой подавленными. Однако даже в этих условиях ничто не остановит типичный для Нью-Йорка ритм жизни. Гангстеры, игры в карты, финансовые и политические махинации — приключения Малыша Чарина описаны в лучших традициях старого американского кино.
Сцены частной и общественной жизни животных. — М.: Новое литературное обозрение, 2015. — 656 с.
Сборник французских новелл «Сцены частной и общественной жизни животных» увидел свет в 1842 году, а переведен на русский язык совсем недавно. Путешествие не только в пространстве, но и во времени — так можно охарактеризовать эту книгу. Аллегоричность басен, форма небольших новелл, близкая европейской литературе Средневековья (типа «Декамерона»), большое количество комментариев, непривычный язык и дополнения к рассказам в виде иллюстративного материала превращают книгу в предмет мечтаний франкофила и любого другого страстного почитателя европейской культуры XIX века.
В путь! Рассказы финских писателей. — СПб.: ООО ТД «Современная интеллектуальная книга», 2015. — 320 с.
Двадцать два финских писателя отправились в путь. Среди них как опытные мастера, так и начинающие авторы. Кто-то едет поездом, кто-то летит самолетом. Вид транспорта не так важен, ведь всеми ими движет одно желание — раскрыть загадочную финскую душу, такую закрытую и непонятную для русского читателя. С этой книгой можно не просто путешествовать по Финляндии, изучать регионы с названиями, которые непривычны слуху русского человека, но заглянуть внутрь будничного уклада северной страны, рассмотреть подробности жизни наших соседей и, возможно, понять их чуточку лучше.
Черногорцы. 8+11+1+9. — Dukley European Art Community, 2015. — 407 с.
На протяжении двух месяцев читатели «Прочтения» знакомились с современными писателями и поэтами Черногории — страны, даже в названии которой есть что-то загадочное и манящее. Как оказалось, черногорская литература сегодня динамична, экспрессивна и разнообразна. Стремительные рассказы, таинственные стихи, ритм которых отсылает к древней поэзии, завораживающие иллюстрации, создающие единый визуальный ряд, — все это говорит о том, что пора бы познакомиться с этим балканским краем поближе.
<з>
Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме. — М.: Эксмо, 2015. — 544 с.
В основу сборника лег принцип, известный читателю по образцам мирового кинематографа: общим знаменателем для собрания новелл различного характера под одной обложкой становится место действия произведений, которое к тому же наделяется смыслообразующим значением. Как давние, так и специально для этого альманаха написанные рассказы принадлежат не самым известным авторам современной русской литературы — за исключением Андрея Битова, Вадима Левенталя, Романа Сенчина и Михаила Елизарова. Однако овеянный древними поверьями уголок суши на Черном море, обладающий весьма неоднозначной историей, наверняка знаком каждому.
Мечтатели. 34 известных писателя о путешествиях, которые изменили их жизнь навсегда.— М.: Эксмо, 2015. — 416 с.
Коллективный сборник, в котором даже самому заядлому читателю зарубежной литературы доведется встретить новое имя; в числе авторов — пулитцеровский лауреат 1995 года Ричард Форд, известный путешественник в одиночку Тони Уиллер, футуролог Ян Моррис и еще ни много ни мало 31 писатель. Книга о том, с чем в первую очередь в нашем сознании ассоциируются новые страны, изобилует странными обстоятельствами (бегство от наркоторговцев), детективными сюжетами (охота за ворами где-то в Южной Корее) и курьезными подробностями («Калинка» и «Катюша», спетые американцами в Ярославле).
Вспомнить все
- Жауме Кабре. Я исповедуюсь / Пер. с каталанского Е. Гущиной, А. Уржумцевой, М. Абрамовой. — М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2015. — 736 с.
Меня обманули! Меня жестоко обманули — и я спешу всех предупредить: не попадайтесь на удочку коварных издателей. Ведь что они сделали? Исписали обложку книги «Я исповедуюсь» хвалебными фразами: какой слог! какая высота! роман-монстр! И обложку-то какую выбрали — рука так и тянется за книгой. Бестселлер, говорят. Бедный обманутый читатель бежит радостный к кассе, прижимая к сердцу огромный том в семьсот страниц, тащит на себе эту гирю домой, садится на диван, открывает книгу… И что же он находит внутри?
Отнюдь не легкую захватывающую историю, не откровения героя, от которых дыхание перехватывает. А трудную, тяжелую прозу. Да ладно бы просто тяжелую. Несуразную! Сбивчивую! Вот вы сами посудите. Главный герой Андриа Ардевол, философ, интеллектуал, образованный человек, пишет то от первого, то от третьего лица. То он о себе рассказывает, то о каких-то римских епископах прошлого века. Дальше — хуже. Тут и Барселона времен Первой мировой, тут и средневековая Франция со своими монастырями, и персонажи восточной страны, и даже нацисты. Героев так много, что автор поместил в конце романа их перечень, как в пьесе. А сносок-то, сносок сколько! А латинских фразочек! Все языки мира, все времена, все города и страны — не книга, а вавилонское столпотворение.
Слабонервным и боящимся темноты однозначно не читать! Те же, кто любит бродить по ночным лабиринтам города (желательно, европейского, где-нибудь в Барселоне или Риме), те кто в восторге не может оторваться от плотной прозы Умберто Эко, кто с ума сходит от романов в духе постмодернистов, вот тем исповедь Адриа Ардевола, главного героя романа Жауме Кабре, понравится.
Жауме Кабре — каталанский писатель. Сочиняет сценарии, рассказы. «Я исповедуюсь» — первое его крупное произведение, переведенное на русский язык. Впрочем, переведено оно еще на десяток других языков. Тираж книги, говорят, вот-вот достигнет полмиллиона экземпляров. На родине Кабре его тоже отметили — испанские критики вручили автору премию.
Длинный роман — рассказ Адриа Ардевола о себе — с самого детства и до того момента, когда его разум окончательно победила болезнь Альцгеймера. Чтобы пересказать сюжет книги, понадобился бы не один час и километр исписанных страниц. Если совсем коротко, то это история взросления ребенка, родители которого любили больше свой антикварный магазин, чем его. Он живет в собственном мире, сотканном из классической музыки, старых фолиантов, средневековых картин. В его голове — мысли о природе красоты, об истоках добра и зла. Все, что у него есть, — уникальная скрипка Лоренцо Сториони, верный друг Бернад и любимая Сара, с которой его постоянно разлучает настоящее или прошлое.
«Я исповедуюсь» — и детектив, и исторический роман, и философское сочинение. В целом — одно большое, искреннее и невероятно талантливое признание в любви. Дело в том, что все написанное Ардевол адресует своей возлюбленной, с которой ему уже никогда не удастся встретиться:
…Когда я пишу тебе, у меня перед глазами твой необыкновенный автопортрет, окруженный инкунабулами и организующий весь мой мир. Это самая ценная вещь в моем кабинете <…>. Для меня рисунки Сары — окно, распахнутое в тишину души. Приглашение ко вглядыванию в себя. Я люблю тебя, Сара.
Кабре выстраивает связь между вещами и всеми, кто когда-либо обладал ими. Он тасует разные слои времени и пространства. Постоянно «отвлекается» от центрального сюжета. Его роман создан непривычным для литературы образом. Писатель отказывается от синтаксиса и линейного повествования, он выстраивает сложную парадигму. Заставляет оглушенного, ничего не понимающего читателя блуждать по его роману, ходить по кругу, не замечая выхода. Лишь самый терпеливый и дотошный доберется до конца — и будет вознагражден.
Ведь именно к концу книги, когда все сюжетные линии сходятся в одну, Кабре предстает в истинном величии. Он начинает писать так, что каждое слово отзывается внутри, словно по закону резонанса. Без сомнений, одна из самых сильных частей романа «Я исповедуюсь» — описания ужасов концлагерей:
Еще никогда ему не было так трудно объявить эксперимент завершенным. После месяцев наблюдения за хныкающими кроликами — за этим темненьким или за тем беленьким, который причитал: Tėve, Tėve, Tėve, забившись в угол койки, откуда его так и не удалось вытащить и пришлось там и убить; или за той девчонкой с грязной тряпкой, которая не могла стоять без костылей и, если не вколоть обезболивающее, нарочно орала, чтобы вывести из себя персонал <…>. Двадцать шесть кроликов — мальчиков и девочек — и ни миллиметра восстановившейся ткани делали очевидными выводы, которые он скрепя сердце сообщал профессору Бауэру.
История узников Освенцима, случайным образом связанная с жизнью Адриа Ардевола и его отца, заставляет посмотреть на многочисленные истории романа по-новому. Невидимые нити связывают людей, живущих в разные эпохи, образуя огромное общее для всех полотно.
«Я исповедуюсь» — попытка соткать такую картину с помощью слов. Насколько искусно это получилось у Жамуи Кабре — вопрос личных литературных пристрастий. Однако эксперимент все-таки призываю считать удавшимся.