На встрече в Петербурге Саша Филипенко рассказал читателям о своем новом романе «Красный Крест», а также о литературных критиках, которые не читают книги, и самых грустных на свете сценаристах юмористических программ.
О новом романе «Красный Крест»
Однажды после одной из встреч ко мне подошел читатель и попросил подписать книгу. Читателя звали Константин, он занимался историей, мы как-то разговорились и подружились, а потом он начал присылать мне исторические документы, над которыми работал: «Если тебе вдруг это станет интересно, может быть, это во что-то однажды выльется». У меня появилась папка на рабочем столе, в которую я все это складывал. А документы, надо сказать, были совершенно ужасающие. Знаете, вы садитесь просто проверить почту, и вдруг вам приходит документ, из которого вы узнаете, что, скажем, бараки в немецких лагерях после освобождения были разобраны на доски, вывезены в Советский Союз и собраны заново, чтобы служить теми же бараками, только уже в системе ГУЛАГа. Впечатление это производило, но никакая история не получалась.
Но однажды Костя позвонил и рассказал историю, которая, собственно, послужила толчком к появлению романа: о взаимоотношениях Международного Красного Креста и СССР в период Второй Мировой. Он мне рассказал только некоторые свои предположения, я его выслушал, отправился в душ, простоял минуту, вышел мокрый и с намыленной головой, перезвонил Косте и сказал: «Никому не рассказывай — я напишу об этом роман».
Так началась работа над моим первым историческим романом. Мы начали писать запросы в архивы, пытались попасть в архив МИДа, писали официальные запросы от издательства, от меня, но за год так никуда и не попали. В итоге я дошел до Марии Захаровой, которая, надо сказать, все внимательно выслушала и сказала: «Я чем смогу, помогу». Буквально на следующее утро мне позвонили и спросили, чего я хочу. «Мне бы очень хотелось посмотреть на Шестой фонд Молотова, на его переписку». — «Вы стучитесь в открытые двери, мы выбросили в открытый доступ уже все документы, которые вас должны интересовать». К этому моменту мы уже много с Костей работали над книгой и понимали, что это, безусловно, не все материалы. И тогда пришла какая-то совершенно очевидная идея: обратиться в архивы в Женеве, в архив Международного Красного Креста там. В Женеве сразу сказали: «Без проблем, приезжайте, мы покажем вам все, что у нас есть». Вот такая начальная история. Второй вопрос — почему «Красный Крест». По многим причинам: это и отсылка к Международному Красному Кресту как организации, и символ помощи, и религиозный символ, и символ коммунистических времен — красного креста, который торчит в нашей земле и будет стоять и отбрасывать свою алую тень еще очень долго.
Об исторических предсказаниях в художественном произведении
Я не предсказатель и всегда занимался как раз тем, что пытался фиксировать время — то, что было и в «Бывшем сыне», и в «Травле». Другое дело, что если тебе вдруг удается сделать фотографию времени, то оказывается, что ты немного закидываешь удочку вперед и чего-то предсказываешь. Не так уж сложно предсказать какие-то события, если ты просто описываешь довольно точно то, что происходит сейчас.
О литературной критике
Я прочитал две рецензии, причем один критик написал ее, не прочитав книги, на основе «кастрированного» отрывка в журнале Esquire. Но это нормально, потому что многие критики в России вообще не читают книги. Если вы читаете какого-то критика и вам нравится, вы ему доверяете — это хорошо, но вы должны всегда делать скидку на то, что они читают по диагонали. Я, наверное, как все авторы, могу быть обижен на критиков, но мне Борис Натанович Пастернак, мой издатель, однажды сказал прекрасную фразу, которой мы все пользуемся: «Единственное важное в рецензии — это то, чтобы имя и фамилия были написаны без ошибок. Все!». Остальное, что там написано, ни в коем случае не важно.
О книжном рынке
В России вообще нет книжного рынка. Вот Париж — это действительно город книги: там приезжают автобусы с писателями, там в утреннем шоу человек замешивает омлет и после этого рассказывает про премьеры, там есть что-то вроде «Вечернего Урганта», где рассказывают только о книгах, есть вечерние шоу, на которые приходят только писатели. Книги являются какой-то серьезной частью жизни; в России всего этого, к сожалению, нет. Я не знаю, сможет ли кто-нибудь из вас сходу назвать пять программ на телевидении про актуальные книги, — я думаю, что вы не назовете ни одной.
В России единственным способом продвижения книги являются премии: если книга попадает в финал и выигрывает, тогда о ней узнают. Простой читатель, который приходит в магазин, тянется за книгой и видит, что на обложке написано: «Победитель или финалист такой-то премии», — мне кажется, других способов достучаться нет вообще. Есть еще литературные журналы. Вот «Травля» была самым читаемым текстом среди всех толстых литературных журналов («Знамя», «Новый мир» и т.д., и т.п.), но сейчас только очень специфические люди их читают. И повлияло ли это на продажи?
О том, стыдно ли быть либералом
Был случай, когда человек бросился на меня в Петербурге со словами, что он меня уничтожит. Там было много прекрасных слов: среди прочего, он использовал слово «либерал» как ругательство. Я подумал, что это связано с работой, а потом оказалось, что это был обыкновенный бытовой конфликт: человеку не понравилось, как я припарковался. Он не знал, кто я, не знал, что я работал на «Дожде», не знал моих взглядов, не читал мои книги — он просто использует это как оскорбление. Я, во-первых, не либерал ни разу и не понимаю, почему меня так в этом обвиняют. Вообще, у меня очень много вопросов, даже не к либералам России. «Стыдно ли быть человеком?» — вот самый классный вопрос. Наверное, дельфином все-таки быть лучше. Дельфины классные!
О новом сезоне «Прожекторперисхилтон»
«Прожекторперисхилтон» перезапустились, и я рад, что я теперь не имею к ним никакого отношения. Очень много можно всего говорить сейчас про эту программу. Для меня главная претензия в том, что шуты не должны становиться лакеями, а сейчас там есть некоторое заигрывание с людьми, которые приходят в студию. Еще мне кажется, что с некоторыми людьми вообще нельзя садиться за один стол. Но это у каждого по-разному. Возможно, что у ребят другое представление и они думают, что они, наоборот, подрывают основы режима и что это такая высочайшая сатира.
Для меня главным потрясением, когда я там работал, было то, что сценаристы, которые каждый день пишут шутки, шутят вопреки. Все ребята, которые были сценаристами, у них у всех довольно тяжелые судьбы. Мне чисто для себя стало интересно разобраться в механизмах: почему я шутил как из ведра. Разобрался — у меня были довольно сложные отношения с родителями в детстве, у кого-то там дома проблемы постоянные, у кого-то еще что-то. Это заставляет вас все время производить шутки и показывать, что я такой веселый клоун. Как раз «Замыслы» — это такая веселая книжка. Я много читал комментариев, особенно юных КВН-щиков: «Ну вот, обещали книжку про сценаристов, а там какое-то про грустного чувака, который чего-то там не может». А это как раз такие сценаристы и есть. Вас ненавидят ваши друзья и жена, потому что вы не можете не шутить. Тебе говорят: «Вынеси мусор», — а ты на это восемь шуток толкаешь. Но мне кажется, это нам всем помогает — то есть если серьезно ко всему относиться, то мы давно бы уже сошли с ума. Я вот хочу написать про то, что ирония — это такой бронежилет любви, который можно надеть на себя, и он, наверное, как-то спасает. А может, и не спасает. Не знаю! Но мне хочется верить. Ну как можно без юмора смотреть новости сейчас?
