Роман Сенчин. Зона затопления
- Роман Сенчин. Зона затопления. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. — 381 с.
Новое произведение Романа Сенчина — остросоциальная вещь, вступающая в диалог с известной повестью Валентина Распутина «Прощание с Матерой». Жителей старинной сибирской деревни в спешном порядке переселяют в город — на этом месте будет строиться Богучанская ГЭС. Книга наполнена яркими историями людей — среди них и потомственные крестьяне, и высланные в сталинские времена, обретшие здесь малую родину, — не верят, протестуют, смиряются, бунтуют. Два мира: уходящая под воду Атлантида народной жизни и бездушная машина новой бюрократии…
ИДЕТ ВОДА
Игнатия Андреевича Улаева называли в родной деревне Молоточком. Слышалась в этом прозвище насмешка над его прямо страстью вечно всё перестраивать, ремонтировать. Забор подновлял два раза в год — осенью и весной, крыши стаек, дровяника перекрывал бесперечь, настил во дворе при первом намеке на то, что одна плаха затрухлявела или просто не так плотно прилегает к другим, начинал перебирать. Даже ящики для куричьих гнезд и собачью будку не оставлял Молоточек в покое.
Жена, пока жива была, ругалась: «Уймись ты, долбила! В мозгу уже эти гвозди твои!» Соседей тоже раздражал стук и стук с утра до ночи.
Теперь у Игнатия Андреевича молотка не было. Вообще квартира стояла почти пустая — лишь самое необходимое, чтоб поесть, поспать, посидеть перед телевизором.
Хотя привез из деревни много чего. Всю квартиру забил до отказа. Из прихожей расходились узенькие тропинки в комнату, кухню, туалет. А вокруг мешки, коробки, углы разобранной мебели, коврики, половики, даже струганые доски на всякий случай.
Приезжала дочь из Ачинска, попыталась разобрать, распределить; Игнатий Андреевич махнул рукой: «Сам потом».
Больше года прожил так, все собираясь, а потом понес на улицу. Удивился, увидев возле контейнеров целые горы коробок, тряпок, полок, железок. По привычке подбирать нужное стал было в этих горах копаться. Опомнился, отдернул руки, заматерился.
Через пару дней встретил в магазине своего земляка Виктора Плотова, бывшего учителя труда, сказал ему, что выкинул многое из того, что привез, чем там, в деревне, дорожил.
— Да мы тоже избавились, — ответил Виктор скорбно. — Куда тут девать? А давило так, моя аж задыхаться стала.
— Во-во! И я. Спать не мог... К чему мне теперь уж барахло это?..
Жил Игнатий Андреевич один. Побоялся уезжать далеко от родины к кому-нибудь из детей.
— Седьмой десяток добиваю. Докряхчу тут уж. Хоть кого знакомых буду видеть. А чего мне в Ачинске или Бердске каком-то?
Вскоре, правда, ему пришлось пожалеть, что так круто обошелся с вещами: зимой в гости зачастили мужики-односельчане, а усадить всех — собиралось иногда человек семь-десять — было некуда. Пришлось идти в магазин мебели, купить несколько табуреток.
Выпивали редко, в основном под чай и сигареты вспоминали прошлое, делились новостями и слухами, известиями, что там и как теперь на месте их деревни Пылёво.
— Сын плавал тут перед шугой — вода до школы дошла, — сообщал старик Мерзляков, и собравшиеся несколько минут молча представляли место, где была школа, расстояние и высоту до того, прежнего, берега.
— Высоко-о, — вздыхал за всех кто-нибудь.
— А, это, там ведь памятник фронтовикам стоял, — вспоминал другой. — Не слыхал, его-то забрали?
— Забрали-забрали. Теперь все такие памятники на кладбище стоят. Рядком.
— М-м, ну ладно...
Но обязательно появлялся и несогласный с «ладно»:
— Не на кладбище таким памятникам место, а на площадях центральных, возле школ. Это символ, чтоб ребята видели, помнили.
— Здесь, в городе-то, столько площадей не наберешься — со всех деревень расставить.
— Ну да...
Курили, вздыхали.
— И сколько деревень затопило, получается?
— Ну давай считать.
И с горьким каким-то удовольствием перечисляли названия не существующих больше сел и деревень:
— Кутай, Пылёво наше, Сергушкино...
— Сергушкино-то при чем? Оно стоит. До него никакой потоп не доберется.
— Избы стоят, а людей убрали. Техники там! Всё, что насобирали по окрестью, — туда. Барж на десять хватит загрузить железом.
— Ну, мы не про это счас... В общем, Сергушкино тоже считаем...
— Проклово, Большаково.
— Усово...
— Красивая деревенька была.
— Да, маленькая, но как игрушка.
— Немцы строили, чего ж...
— Не немцы, а литовцы.
— Ну, разницы-то...
— Косой Бык, Селенгино, — упорно продолжал тот, кто предложил сосчитать.
Но его снова перебивали:
— Селенгино уж давно пустым стояло.
— По бумагам-то было. Да и дома оставались...
— Костючиха там до последнего жила. Старуха такая — ух! Всех гоняла...
— Померла.
— Да ты что! Не слыхал...
— Буквально перевезли ее, и через месяц... Теперь какой-то суд с роднёй.
— А чего?
— Ну, квартира не в собственности была, поэтому город, или кто там, не отдает родне... Ну, там черт ногу сломит разбираться.
— Мозги.
— А?
— Мозги сломит.
— Мозги-то мы себе здорово повывихивали. До сих пор как в чаду.
— Эт точно.
— Эх-х...
— А с Таежным как? Неужели оставят?
— Часть расселили, но в основном стоит.
— Там так — у кого изба на суше, а огород — на дне. Кочегарка на самой кромке — метров десять буквально от воды...
— Вроде, слышал, дамбу какую-то мощную сыплют. Важный, говорят, поселок, нельзя терять.
— Ну дак, федеральная трасса через его проходит.
— И чего? Дорога дорогой, а людей-то зачем там держать? Они вообще там в панике — каждый день ждут, что затопит. Тем более сейчас, зимой...
— Может, хе, деньги кончились — переселять. Разорились на нас.
— Они разорятся...
— Вон и Путин на пуск гидры не приехал. Из Москвы руководил. Сэкономил.
— Приехал бы, порыбачил заодно.
— Да чё ему у нас... Его Шойгу на рыбалку в такие места возит!.. А мы... в говно превратили реку...
Приходил к Игнатию Андреевичу и Алексей Брюханов. После долгой непонятной болезни он похудел, потускнел... В первое время, выписавшись, пытался добиваться правды — что же все-таки это у него за язвы на руках (они, черноватые, то исчезали, то появлялись снова, гноились), но заметил: чем громче добивается, тем сильнее сторонятся его окружающие, — мало ли, действительно, чем заражен, — и бросил. Принимал рекомендованные лекарства, они вроде бы помогали.
В основном помалкивал, усмехался горьким шуткам и острым словам земляков. А потом стал приносить листочки.
— Дочери купил компьютер и сам в него лазить наладился. В Интернет. Много там всего... Для чего раньше надо было целую библиотеку перелопатить, теперь за пять минут найти можно. Там и про наши места много чего. Могу почитать. Записал кое-что.
— Давай-давай, Леш, хоть узнаем.
Брюханов кашлянул, объяснил:
— Это путешественник, еще до Петра Первого, семнадцатый век... Не путешественник то есть, а посол. В Китай ехал и к нам забрался. Дневник вел... И вот он пишет, короче: «На левой стороне деревня Кутай, от острова Варатаева две версты. На той же стороне речка Кутай. А на той речке поставлена мельница, и сбирают на Великого Государя...»
— Погоди, — остановил Брюханова Геннадий, бывший тракторист, а теперь грузчик в торговом центре. — Погоди, почему на левой стороне? Кутай же на правой был.
— Может, раньше на левой, — заикнулся Игнатий Андреевич, — три века назад-то...
— Ну а речка тоже место поменяла?
— Леха неправильно списал, видать.
Невесело посмеялись.
— Я думаю, это он относительно себя определял, — предположил Брюханов. — Он же вверх плыл. И от него, значит, слева.
— Гм... видимо... Чего там дальше?
— «А как идешь от деревни Кутая, и от того места идут всё острова, и другого берега не видать».
— Угу, угу, значит, точно вверх шел. Островов выше Кутая полно.
— «На той же стороне деревня Огородникова, от речки Кутая пять верст. На той же стороне деревня Кромилова, а под деревнею речка Мамырь, от деревни Огородной четыре версты. На правой стороне деревня Софронова...»
— А что это за Мамырь? — нахмурился, вспоминая, Игнатий Андреевич. — Под Братском, знаю, Мамырь есть, село... Это он уже в Иркутскую область, что ли, уплыл?
— Да вряд ли... Да мало ли Мамырей? У иркутов и поселок Кутайский тоже есть. Тоже недалеко от Братска.
— Да?.. То-то с нами не церемонились — одним Кутаем больше, одним меньше... Москву бы не стали топить...
— Хе-хе, эт ты к месту сказанул. Про Москву. С минуту молчали, представляя, что вот появилась идея перегородить Москву-реку, построить на ней ГЭС. И началось расселение москвичей по России...
— А Пылёво-то, — не выдержал Виктор Плотов, — Пылёво наше там хоть упоминается?
Брюханов мотнул головой:
— У этого — нет. Дальше будет... А здесь вот что интересно: оказывается, столько деревень стояли между Кутаем и Усть-Илимском. Тут названий двадцать. — Глянул в бумагу: — Софронова, Суворова, Смородникова... И вот, кстати: «Против той деревни Смородникова искали жемчуг. И в тех местах жемчугу сыскали небольшое, и велми мелок. Только сыскали одно в гороховое зерно грецкое».
Это сообщение вызвало долгий спор. Одни удивлялись и не верили, что в их реке могут обитать жемчужницы, другие уверяли, чуть не божились, что видели не только эти раковины, но и мелкие жемчужины в них.
— Ну, я даже и не додумался, что это жемчужина, — говорил Женька Глухих. — Думал, песчинка такая крупная. Мало ли...
Ему не то чтобы верили, но опасались объявлять, что врет, — именно Женька, выпивоха и шалопай, никчемный мужичок, притащил несколько лет назад в деревню осетра на сорок килограммов...
— А вот здесь про Пылёва, — продолжал Брюханов, — который, наверно, и деревню поставил. Или сын его... «Вверх по реке деревня Кутайская, а в ней пашенные крестьяне: Дёмка Привалихин, Васька Пылёв, Ивашко да Лучко да Климко Савины».
— Привалихин, — вздохнул Виктор. — Сколько всего случилось за триста лет с лишним, а фамилия сохранилась. Не фамилия даже — род!
— Ну, в документах куча фамилий знакомых. Заборцевы, Рукосуевы, Сизыхи, Верхотуровы, Саватеевы, Усовы. Моих предков полно — Брюхановых.
— Да-а, веками держались. А вот взяли их... нас всех и — смыли.
Категория: Отрывки
войдите или зарегистрируйтесь