Метка: Ксения Букша

Творческие люди, а писатели — в особенности, работают не совсем так, как другие. Одни ждут вдохновения, а другие, наоборот, принимаются за дело с раннего утра. Прекрасные дамы — писатели, поэты, переводчики — рассказали о том, как им удается совмещать творчество и каждодневные заботы. Приправленные бытовыми деталями, эти небольшие тексты в то же время являются откровениями о природе творчества в целом.

Елена Чижова, писатель:
— Раньше я была совой, поэтому писала по ночам. Свою роль сыграли и маленькие дети. Как только дочери выросли, я волшебным образом превратилась в жаворонка. Причем очень раннего. Мой рабочий день начинается в 6 утра. Я встаю без будильника, завариваю кофе, раскладываю листочки (в течение дня, в расчете на утреннюю работу, я записываю мысли и «ходы» от руки) и сажусь за компьютер. В это время я вообще ни на что не отвлекаюсь. Такая интенсивная работа длится часа четыре. В какой-то момент, когда я чувствую, что голова отказывает, я принимаюсь за другие дела, которые требуют меньшего умственного напряжения. Например, отвечаю на вопросы своих иностранных переводчиков. Или доделываю интервью. О том, что в природе существуют домашние дела, я вспоминаю во второй половине дня. Домашние дела — самое простое из всего, чем я в жизни занимаюсь. Работа писателя, во всяком случае для меня, — это и вдохновение, и труд. Первое случается гораздо реже. Но без того, что принято называть вдохновением, ничего стоящего написать нельзя. Такой текст — нечто заведомо мертворожденное. Однако и вдохновение — штука опасная, норовит куда-нибудь не туда завести.

Боязни чистого листа я не знаю. В роман входишь как в реку. Тут главное — поймать «живой звук». Дальше — как пойдет. Я стараюсь писать последовательно, но в то же время знаю заранее: с первого раза ничего не получится, все равно придется переписывать, менять местами, сокращать, убирать лишние сюжетные линии. Собственно, это и есть писательский труд.

Марина Степнова, писатель: 
— Пишу я, как правило, дома — на кухне, сидя за ноутбуком. Очень удобно, потому что всегда можно метнуться к плите и что-нибудь помешать. Правда, обедов и ужинов я приготовила куда больше, чем написала текстов. Боюсь я обычно не чистого листа, а громадного объема материала, который всегда поначалу кажется неподъемным и непосильным. Работа каждый день требует несокрушимой воли, у меня — сокрушимая. Потому я пишу обычно урывками, отрывками, когда придет вдохновение и появится время.

Аполлинария Аврутина, тюрколог, литературный обозреватель, переводчик книг Орхана Памука: 
— Я предпочитаю работать дома, однако фактически приходится работать буквально везде: часто езжу работать в библиотеку (люблю тамошнюю вековую тишину), в поезде или самолете, на пляже или даже в пробке в такси. Я давно приучила себя не обращать внимания на происходящее вокруг, если надо отключиться и с головой погрузиться в текст. Это часто спасает, а часто и бывает наоборот: в сердце толпы меня посещает какая-нибудь знаменательная фраза, фантазия, образ, но записать некуда, и фраза улетает так же, как и прилетела. Это обидно. Чистого листа не боюсь, скорее боюсь глупости, графомании. Ведь в наше время пишут все, а читают — единицы.

Могу встать рано утром, чтобы поработать в тишине, часто засиживаюсь допоздна. А еще зависит от времени года. Летом, конечно же, легче работается по утрам, зимой — по ночам. Закрываю дверь в комнату и вешаю снаружи надпись «Не входи, убьет!». Тот же принцип действует в библиотеках против болтливых студентов, затесавшихся в читальные залы для профессоров. Отвлекаюсь и на домашние дела, и на рабочие, стараюсь равномерно распределять время. Например, могу замесить тесто, оставить его подходить или поставить противень в духовку, а сама сяду напротив, буду поглядывать на пироги и работать. На одном таланте далеко не уедешь, а терпение и труд, как известно, все перетрут. Поэтому работа с текстами — это сочетание вдохновения и усидчивости, терпения. Бывают минуты озарения, когда кажется, что ты написала нечто разэдакое, а наутро смотришь свежим глазом — боже, что за чушь я накарябала. Так что главный принцип, мне кажется, размеренность. Осторожность. Я переводчик и привыкла подбирать слова, играть ими.

Татьяна Алферова, поэт, прозаик («Поводыри богов»): 
— Работать люблю дома, но часто получается на ходу: в метро, в кафе, в поезде, во сне… Если «идет», могу работать долго. Мой рекорд — четырнадцать часов подряд. Отвлекаюсь, конечно, — собака использует несокрушимые аргументы. Обычно при большом объеме — семь-восемь часов, но начинаю не раньше двух часов дня.

Только наивные тридцатилетние циники не верят во вдохновение. Но надо быть готовым к его приходу. Чистое творчество — фантазия, оно «в уме, про себя», там же может и остаться (как правило), а само письмо и редактура занимают 95 % от уже существующей, сочиненной, но не зафиксированной «нетленки». И это труд, довольно утомительный; если прервешься, в прежний ритм не попадешь. Чтобы сосредоточиться, я хожу. Быстро. Дома крайне неудобно — мало места, но собаки привыкают, тоже быстро. Прозу и статьи пишу на компьютере. А стихи — карандашом, правда после не всегда разбираю свой почерк.

Мария Галина, писатель: 
— «Настоящих» писателей, то есть тех, кто живет тиражами и гонорарами, не так много, а автор, выпускающий по книге раз в два-три года, вроде меня, живет, как любой другой литератор, самыми разными заработками. В идеале утром я сажусь за свой собственный текст, днем иду на работу в редакцию, а вечером занимаюсь переводами худлита или доделываю редакционные дела, скажем, редактирую чужие тексты.

Тут способность написать связный текст — профессиональный навык и орудие производства, потому о каком-то сакральном отношении к писательскому труду говорить сложно. Я принадлежу к тем людям, которым лучше работается с утра, но не потому, что голова свежая, а потому, что я настолько сонная (в состоянии грогги), что все делается почти на автомате: самоконтроль понижен, а подсознание работает!

Честно говоря, когда я по уши в делах, дом довольно запущен, не считая завтраков-обедов-ужинов, потому что готовить я люблю и времени это у меня не отнимает вообще. Страх перед чистым листом (монитором) мне знаком, и, закончив очередной текст, я никогда не уверена, что будет следующий. Это очень неприятное чувство, и писательские неврозы дело на самом деле нешуточное, тем более способность сочинять является частью личности, ее очень важной составляющей. Если ты ничего не пишешь, ты не просто человек, который сейчас не работает, ты как бы не совсем ты. Как справляться с этим страхом, не знаю, у каждого, наверное, свои какие-то способы. Я, как уже сказала, работаю в полубессознательном, полупроснувшемся состоянии, что, конечно, помогает (если текст перевалил за треть, можно уже не так нервничать, дальше все само идет). К тому же я обычно пишу на бумаге план или наброски, а потом на компьютере разворачиваю их в текст, и тут очень важно, чтобы обстановка была привычная и даже клавиатура одна и та же все время, чтобы все получалось механически, без отвлечения на какие-то сознательные манипуляции, специально контролируемую моторику. Зато всегда можно определить, что текст развернулся и сам себя пишет: тебе в самых неожиданных местах сам собой некто начинает подбрасывать нужный и важный материал, без которого текст бы был более скучным и плоским. Это признак того, что все получается наконец-то…

Ксения Букша, поэт, писатель:
— Пишу свою прозу я исключительно в свободное от основной работы и детей время, с десяти до двух-трех ночи, но не каждый день, иногда днем прихватываю по полчаса-часу. Это для меня отдушина, и, надеюсь, так всегда и будет. Вдохновение у меня «послушное», сядешь писать и пишешь себе быстро и легко, никаких мучений. Но при этом тексты я почти всегда переписываю много раз, иногда очень сильно все меняю, переставляю куски и так далее. У меня написано и собрано очень много самых разных кусков текста, многие из них (пока) никуда еще не вошли, например огромное количество прямой речи (интервью) самых разных людей на разные темы.

Вероника Капустина, поэт, прозаик («Намотало»), переводчик книг Хорхе Луиса Борхеса, Филипа Рота: 
— Стихи пишу ближе к ночи, когда глаза уже слипаются, но невозможно оторваться от блокнота. Пишу, стало быть, рукой и уже полулежа, зевая. Часто обрываю и потом доделываю на следующий день. Или вообще оставляю строфу-другую, потом на них натыкаюсь, продолжаю. Или не продолжаю. С какого-то момента, трудно определить, когда (но половина стиха должна быть готова уже), все же перевожу на компьютер и дальше уже вся правка и дописывание — на нем. Если рассказ, очень люблю урывать время от основной работы — перевода всяких бухгалтерских счетов или текстов по морской геологии. То есть не дома. Все это, увы, бывает далеко не каждый день, привычки сесть и работать нет. Только с переводами, если есть договор и сроки — вот тогда, какое бы ни было настроение, состояние, сажусь и делаю свои пять страниц в день, потому что знаю, что, если хоть день пропустить, потом нагонять, авралы — это страшно.

Иллюстрация на обложке статьи: Owen Davey

Иллюстрация: http://csneal.com.

В минувшую пятницу, 30 января, состоялась церемония вручения премии «НОС», на которой были подведены заключительные итоги 2014 года. Пока писатели готовятся к новому премиальному сезону, «Прочтение» решило вспомнить недавних лауреатов.

Большая книга: Захар Прилепин «Обитель»

Самая весомая литературная премия страны, которая во многом определяет лидеров продаж в книжных магазинах на полгода вперед, в последнее время столкнулась с главной трудностью — формированием тройки победителей. Небольшой круг писателей и книг, подходящих, по мнению членов Литературной академии, на роль главного романа страны за текущий год, варьируется редко. Захар Прилепин, который вообще премиями не обижен, равно как и читательским интересом и издательским вниманием, постоянно в списках значился, но главная премия проходила мимо. Наконец, настало его время и здесь: 800-страничный роман «Обитель» получил первую премию.

В том, что именно «Обитель» войдет в тройку лидеров, никто и не сомневался, но у Прилепина были серьезные конкуренты в борьбе за верхнюю строчку: «Время секонд-хенд» Светланы Алексиевич и «Теллурия» Владимира Сорокина. Однако Алексиевич получила только приз зрительских симпатий, а Сорокин, который уже становился победителем «Большой книги» — вторую премию.

Если смотреть на выбор академии объективно, то он вполне логичен. Прилепин «Большую книгу» еще не получал, автор он широко известный, а «Обитель» и по объему и по тематике — серьезная заявка на «большой» роман. Разумеется, из-за темы — бытописания будней соловецкого лагеря особого назначения — «Обитель» сравнивают с произведениями Солженицына, что, опять же, подразумевает солидность книги и глубину ее содержания.

Однако если что и перекликается в «Обители» с произведениями Солженицына, то разве только заявленное время да соответствующий антураж. В остальном писатель остался верен себе, и его герои — это те же самые водители и пассажиры «Восьмерки», ботинки которых полны горячей водки. Слова, образ мыслей, менталитет, логика поступков — все в них выдает наших современников. «Обитель» не является историческим исследованием, как бы ни пытался ее так позиционировать сам автор, скорее, это попытка переосмыслить для себя сталинскую эпоху. Зачем? Да потому, что прошлое — это неотъемлемая часть настоящего, а Прилепин известен своей активной гражданской позицией и живой реакцией на политические процессы, происходящие в стране и мире.

Видимо, чтобы браться за такие темы, мало ловкого пера, а требуется еще нечто, пережитое и переосмысленное на собственном опыте. Поэтому «Обитель», несмотря на бодрый слог и коронные писательские приемы Прилепина, все равно выглядит постановочными декорациями для съемки телесериала о советской эпохе. Но, в конце концов, для литературы очень важно, как написано произведение, а пишет Прилепин блестяще, да и за такой объем сегодня редко кто возьмется. Поэтому «Обитель» заняла свое законное место среди других «больших книг»-лауреатов премии.

Русский Букер: Владимир Шаров «Возвращение в Египет»

«Букер» вручают после «Большой книги», что ставит членов жюри этой премии в некие рамки: нельзя же давать две самые знаковые литературные премии одному и тому же автору. Что, у нас писателей нет, что ли? Однако хоть и есть, но выбор не так уж велик. В сезоне-2014 «Букера» получил Владимир Шаров со своим «Возвращением в Египет» (забавно, что в предыдущем сезоне победил Андрей Волос с романом «Возвращение в Паранджруд»), хотя ему же и была вручена третья награда «Большой книги».

Шаров — автор сложный, неоднозначный. Поэт, писатель, кандидат исторических наук, эссеист. Его произведения подчеркнуто литературны, повествование запутано, усложнено пространными отступлениями, а над всем мерцает неявная, но высокодуховная идея.

«Возвращение в Египет» — имитация романа в письмах, что уже само по себе отдает литературной мистификацией. Некий потомок русского классика Николая Гоголя ведет переписку со своей бесконечной родней, делясь своими соображениями о судьбах родины. Разумеется, главное — это революция и последующие события. То есть Шаров подходит примерно к той же идее, что и Прилепин, но очень издалека, в мировых масштабах и кружными путаными тропами, с уклоном в историю философии и многочисленными отсылками к религиозным текстам.

Разбивка на письма условна, она нужна Шарову для того, чтобы повествование превратить в набор тезисов, объединенных общей сюжетной и смысловой канвой. Постепенно сквозь переписку проступает мысль о том, что революция — это повторившийся библейский Исход, то есть посланное России свыше испытание. Пути Господни неисповедимы, пути авторской мысли тоже иной раз заставляют поломать голову.

По сути, нельзя «Возвращение в Египет» назвать романом в традиционном смысле этого слова, потому что персонажей как таковых там нет, а есть интересное изложение автором малоизвестных исторических фактов и попытка эти факты как-то систематизировать и найти в хаосе истории логику. Отсюда и довольно лаконичный и простой язык писем, причем письма разных персонажей по стилю сливаются в одно, и письма-главы читаются как единое повествование. Здесь как раз тот случай, когда условность формы не умаляет достоинств произведения. Читатель постепенно «врастает» в созданную автором реальность, словно в разговор с умным, увлеченным собеседником, когда сам процесс беседы важнее результата.

Национальный бестселлер: Ксения Букша «Завод „Свобода“»

Ксения Букша — молодой автор, выпустивший несколько книг. Букша начинала с фантастики, и много ее рассказов в этом жанре можно прочитать на различных сетевых ресурсах и в литературных альманахах и сборниках.

«Завод „Свобода“», обозначенный как роман, обязан своему появлению, видимо, временной профессии Букши — журналистике. Некоторые сравнивают эту книгу с производственным романом, что, разумеется, не так, потому что в производственном романе главным были люди, которые через труд менялись в лучшую сторону, и коллектив, который своим благим влиянием воспитывал различных заблудших членов общества.

«Завод „Свобода“» посвящен не людям, а непосредственно самому заводу, на примере которого показана вся история СССР вплоть до его развала.

Каждая глава — монолог нового героя, связанного с заводом. Букша экспериментирует с формой и стилистикой, отчего общая картинка получилось несколько схематичной, но сквозь это бессвязный гул голосов постепенно вырисовывается здание завода, его жизнь, расцвет и увядание, точно совпадающие с судьбой СССР. Прием интересный, сложный, но не сказать, что новый. К сожалению, при таком подходе фокус размывается, и черты личностей тех, кто рассказывает историю завода, оказываются стерты.

Отдавая должное смелости авторского эксперимента, можно отметить, что он был бы гораздо свежее, если бы основная тема романа была иной. Ретроспектива в недавние времена для молодых авторов всегда сложна тем, что автор опирается не на собственные воспоминания, как, например, Людмила Улицкая в «Детство 45-53. А завтра будет счастье», а только на свое внутреннее ощущение той эпохи, а потому зачастую блуждает с завязанными глазами вокруг да около. Правда, и о своем времени писать не легче.

Ясная поляна. Арсен Титов «Тень Бехистунга»

Премия была учреждена музеем-усадьбой Льва Толстого и корейской компанией Samsung в 2003 году. Хотя призовой фонд у нее немногим меньше, чем у «Большой книги» и «Букера», но премия не имеет того общественного значения, как вышеперечисленные. Да и для литературной среды она не так показательна в плане лакмусовой бумажки развития всего процесса в целом. Вручают ее, как правило, авторам не «топовым» и романам мало известным, во всяком случае в актуальной номинации «XXI век». Причем как раз тут все прогнозы критиков попадают мимо, и кто станет лауреатом — угадать почти невозможно, настолько результат каждый раз оригинален.

В номинации «Современная классика» победителями обычно становятся авторы признанные фактически новыми российскими классиками, которые награждаются за вклад в развитие отечественной литературы.

В 2014 году «Ясная поляна» отдала основную премию писателю Арсену Титову, председателю отделения СРП в Екатеринбурге. Роман исторический, посвящен Первой мировой войне. Его объем внушает уважение — трилогия. Очень подходящая книга для юбилейного года — тенденция обратиться к Первой мировой наметилась и в театре, и в кино, ну и литература не отстала. Поэтому награждение трилогии Титова правильный с точки зрения времени ход. Министерство культуры всегда уделяет внимание этой тематике, и трилогия пришлась как нельзя кстати.

Едва ли она вызовет громкое обсуждение и вал рецензий, но зато теперь у нас есть эпохальное (по объему) литературное произведение к юбилейному году. Тем более что долгое время Первая мировая война вообще никого, кроме историков, особенно не интересовала.

Поэт: Геннадий Русаков; Григорьевская поэтическая премия: Андрей Пермяков

Если с прозаическими премиями у нас все более ли менее понятно и хорошо, то с поэзией дело обстоит несколько иначе.

Поэтическая жизнь сегодня процветает не только в столицах, но и в регионах: чтения собирают множество слушателей. Издаются альманахи и журналы, существуют сайты, посвященные поэзии. С премиями же ситуация странная.

Самая известная не только внутри среды, но и обществу — «Поэт». С 2005 года ее вручают тем авторам, которые у всех на слуху и давно стали классиками. Исключение составляет последний лауреат Геннадий Русаков, присуждение награды которому вызвало легкое недоумение у критиков и поэтов. Менее просвещенные сограждане, плохо разбирающиеся в контенте толстых литературных журналов, и вовсе не поняли, кому и почему. Тем интереснее выбор лауреата созданной в 2012 году Григорьевской поэтической премии, которую можно назвать живым отображением литературного процесса. Инициаторами ее создания выступили Вадим Левенталь и Виктор Топоров.
Лауреатами ее становились Всеволод Емелин, Александр Кабаков и другие актуальные фигуры современной поэзии. Те, кого можно послушать на поэтических вечерах, и чьи стихи можно найти в интернете на самых передовых литературных ресурсах.

Победитель этого года, Андрей Пермяков, конечно, менее известен, однако в современной поэзии лицо не последнее — один из основателей сообщества «Сибирский тракт», автор журналов «Арион», «Воздух», «Волга», «Дети Ра», «Знамя», «Новый мир» и сборника «Сплошная облачность». Стихи Пермякова очень земные.

За кажущейся простотой скрыты сложные вопросы, которые каждый человек задает себе в течение дня, года, жизни. Несмотря на легкость формы и простоту — печальные. В традиционной и стройной форме каждого завернут анализ бытия. Пермяков подбирает ключи к ежедневной загадке, к той, которую мы видим в зеркальном отражении. И хотя их нельзя подобрать, загадка нас все равно волнует:

Думаешь: «Вот ты стоишь, а насквозь тебя радиоволны.

А смотришь ты тоже на волны, но на простые волны.

Одни сквозь тебя проходят, другие нет».

То есть не думаешь ни о чём, а день такой полный-полный.

Слабая вегетация. Остывающий континент.

НОС: Алексей Цветков-младший «Король утопленников»

Премия «Новая словесность», учрежденная Фондом Михаила Прохорова, подчеркнуто обособлена от перечисленных выше литературных кулуаров. Дело даже не в том, что вручается она за прошедшие 12 месяцев в конце января следующего года, выдерживая мхатовскую паузу после букеровского ажиотажа и опустошающих новогодних каникул. Самым показательным является, конечно, список номинантов, который в 70 % не совпадает с лонг- и шорт-листами других премий.

Оставленный на втором месте в «Большой книге» Владимир Сорокин здесь получил приз читательских симпатий — за «Теллурию» в интернете проголосовало 902 человека. Основное жюри, отметив такой расклад за два дня до церемонии награждения, вынесло решение в пользу Алексея Цветкова-младшего, который, к слову, еще в октябре был награжден Премией Андрея Белого.

Впрочем, по масштабу гласности событие это оказалось локальным и сильно аудиторию писателя-абсурдиста не расширило.
Как и в предыдущие сезоны, часть книг-финалистов «НОС» этого года известна лишь в среде искушенных читателей, которые отслеживают новинки по ассортиментам малых издательств (Common place, ОГИ, Dodo Magic Bookroom) или по поступлениям в независимые книжные магазины Москвы. Такая выборка в совокупности с открытыми дебатами, на которых жюри аргументированно выдвигает на первый план того или иного писателя, — настоящий пример просветительской деятельности.

Не повторяя всем известные имена и не банально фиксируя предпочтения публики, организаторы и жюри «НОС» формируют близкое себе интеллектуальное сообщество, что является единственно верным решением на пути поддержки и развития современной литературы.

Анастасия Рогова