Дайджест литературных событий на сентябрь: часть 2

Вторая половина сентября урожайна на книжные события: они проходят практически каждый день. Нас ждут «Независимая книжная ярмарка», диалоги «Открытой библиотеки» и лекции «Открытого университета». Кроме того, в программе — презентации романа Леонида Юзефовича, поэтические встречи с Виктором Куллэ, Евгением Мякишевым, творческие вечера Валерия Попова, Александра Мелихова, а также первая лекция цикла «Ремарки», организованного журналом «Прочтение».

27 сентября

• «ПсихоСтихиЯ»: Полозкова, Цветаева, Высоцкий

Психолог-консультант Рустам Набиуллин, автор многочисленных семинаров и тренингов, предлагает разобраться с собственным эмоциональным миром посредством обращения к творчеству трех поэтов разных эпох. Чтение стихов Марины Цветаевой, Владимира Высоцкого и нашей современницы Веры Полозковой должно не только принести эстетическое наслаждение, но и помочь понять себя.

Время и место встречи: Москва, культурный центр «Пунктум», Тверская ул., 12/2. Начало в 19.00. Вход 400 р. Регистрация на мероприятие.

26 сентября

• Открытый университет

Ведущие вузы Петербурга объединяются, чтобы устроить дискуссии в рамках нового «Открытого университета»: сюда может прийти любой желающий и весь день слушать лекции на актуальные темы. Планируют обсудить вопросы необходимости книг, футуристичности 3D-печати, а также будущее денег — как бумажных, так и электронных. В числе лекторов — писатель Андрей Аствацатуров, философ Кирилл Мартынов, экономист Максим Буев, а также профессора Европейского университета, Политехнического университета, Университета ИТМО и их коллеги из Таллина (Эстония) и Лейдена (Нидерланды).

Время и место встречи: Санкт-Петербург, пространство Freedom, ул. Казанская, 7. Начало в 13.00. Вход свободный. Полная программа мероприятия и регистрация доступны по ссылке.

• Открытая библиотека

Еще одно мероприятие, провозглашающее принципы всеобщего образования и непрекращающегося позанания — «Открытая библиотека». В сентябре пройдут диалоги писателя Светланы Алексиевич и режиссера Александра Сокурова, а также редакторов Антона Носика и Юрия Сапрыкина. Третья пара участников будет объявлена чуть позже, равно как и темы их диалогов. В одном можно не сомневаться: будет спорно и громко!

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Библиотека им. В.В. Маяковского, наб. р. Фонтанки, 46. Начало в 13.00. Вход свободный. Полное расписание мероприятия доступно по ссылке.

• Лекция «Скандинавская сага Карстена Йенсена „Мы, утонувшие“»

Журнал «Прочтение» и лекториум «Реставрации нравов» представляет новый проект — цикл лекций «Ремарки» в жанре «устная рецензия», посвященный современной литературе. Обозреватели журнала расскажут о книгах, о которых не кричат таблоиды и рекламные афиши, рассмотрят новинки русской и зарубежной прозы, которые зачастую остаются незамеченными любителями литературы. Диалог между критиком и публикой начнется с лекции редактора журнала «Прочтение» Анастасии Бутиной о скандинавской литературе и мировом бестселлере Карстена Йенсена «Мы, утонувшие».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, кулуар «Реставрация нравов», Миллионная ул., 11. Тел. дворецкого: 8 (911) 827-37-04. Начало в 18.00. Вход за donation.

• Лекция Анны Рябчиковой, редактора журнала «Прочтение»

Анна Рябчикова, литературный критик, редактор, является специалистом по современной поэзии: в круг ее интересов входит творчество Александра Еременко, Тимура Кибирова, Всеволода Некрасова, Дмитрия Быкова, Бориса Херсонского. В эту субботу в преддверии интеллектуальной вечеринки InCrowd Анна Рябчикова расскажет о таком явлении современной поэзии, как центон (это стихотворения, составленные из цитат и клише). Всем гостям встречи также будет предоставлена возможность составить собственное стихотворение.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Музей советских игровых автоматов, Конюшенная пл., 2, лит. В. Начало в 20.00. Вход свободный.

25 сентября

• Онлайн-чтения «Чехов жив»

Громкая акция этого лета была проведена МХТ им. Чехова и Google. «Герои Чехова среди нас» — таков девиз проекта, и любой желающий мог подать заявку на участие в финальных чтениях, которые пройдут в конце сентября. В этот день одновременно на нескольких площадках в течение суток будут прочитаны произведения Чехова. Участие в акции примут сотни человек со всей России. Список площадок станет известен накануне начала чтений. Также будет доступна онлайн-трансляция.

Время и место встречи: с 12.00 по московскому времени на официальном сайте проекта.

• Концертная программа Людмилы Петрушевской

Писатель, драматург и исполнитель Людмила Петрушевская представит ироничную программу «Старушка не спеша». Она не только исполнит песенную классику XX века, но и прочитает стихи цикла «Парадоски». Эта программа уже успела побывать во всех частях света: и в Нью-Йорке, и в Париже, и в Рио-де-Жанейро, и теперь она в Москве — и пока что эта встреча является единственным шансом увидеть писательницу осенью.

Время и место встречи: Москва, пространство «Шаги», Потаповский пер., 8/12, стр. 2. Начало в 20.00. Вход 500 руб.

24 сентября

• Творческая встреча Валерия Попова

Глава Союза писателей Санкт-Петербурга, также известный как автор биографических произведений серии «Жизнь замечательных людей» (о Михаиле Зощенко, Сергее Довлатове, Дмитрии Лихачеве), проводит творческий вечер, на котором гости смогут задать писателю волнующие их вопросы, а также услышать истории из кинематографической жизни (в течение некоторого времени Валерий Попов писал сценарии для кино).

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Библиотека им. М.Ю. Лермонтова, Литейный пр., 19. Начало в 19.00. Вход свободный.

23 сентября

• Дискуссия о «Литературной матрице»

В рамках проекта «Маршруты современной литературы: варианты навигации» в музее Анны Ахматовой пройдет дискуссия, посвященная единственному в России учебнику о литературе, написанному современными писателями — «Литературной матрице». Девиз издания — «новый взгляд на русскую классику». Понять специфику этого необычного учебника поможет его редактор Светлана Друговейко-Должанская.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Музей Анны Ахматовой, Литейный пр., 53. Начало в 17.00. Вход по билетам в музей (от 40 руб.)

• Сопроводительная лекция к фильму «Берроуз»

Андрей Аствацатуров, филолог-американист и писатель, в рамках Beat Film Festival прочитает лекцию перед фильмом «Берроуз». Над этой картиной, в которой снялся сам писатель, режиссер Говард Брукнер работал несколько лет — с 1978-го по 1983 год. Также в создании ленты принимали участие и другие представители битничества. Андрей Аствацатуров расскажет об этом культурном явлении и о романах Берроуза.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, бар Union, Литейный пр., 55. Начало в 19.30. Вход свободный. Регистрация на мероприятие.

22 сентября

• «Преступление и наказание» Андрея Родионова

Уже не раз опробованная на московских зрителях литературно-театральная постановка представляет собой восемь монологов, прочитанных поэтом под музыку. Задействованы новейшие и классические музыкальные инструменты, а также неординарный голос и манера чтения самого Родионова, написавшего монологи в стихах крайне близко к тексту Достоевского.

Время и место встречи: Москва, Потаповский пер., 8/12, стр. 2. Начало в 22.00. Билеты от 250 руб..

20 сентября

• Фестиваль «Остров 90-х»

Самое обсуждаемое десятилетие XX века не перестает быть информационным поводом. Фестиваль приглашает героев 90-х, которые будут рассказывать о самом простом — о том, как они жили. Глава издательства «Новое литературное обозрение» Ирина Прохорова проанализирует язык этого времени, писатель Линор Горалик поделится своим взглядом на моду, а журналист Юрий Сапрыкин выступит с темой «О чем не принято говорить, когда мы говорим про 90-е». Будут и другие гости — в том числе группа «Аукцыон».

Время и место встречи: Москва, парк искусств «Музеон», Крымский Вал, вл. 2. Начало в 12.00. Программа мероприятия.

19 сентября

• Независимая петербургская книжная ярмарка

Преследуя идею встречи писателя, издателя и читателя с глазу на глаз, организаторы книжной ярмарки собрали богатую программу на день: сюда придут издатель Павел Крусанов, писатель Герман Садулаев, переводчик Алекс Керви. Именно здесь состоится презентация книги Сергея Носова «Тайная жизнь петербургских памятников — 2». Кроме того, никто не отменял покупку книг по приятным ценам у лучших независимых издательств и книжных магазинов.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, клуб Fish Fabrique Nouvelle, ул. Пушкинская, 10. Начало в 12.00. Вход свободный. Полная программа мероприятия доступна по ссылке.

18 и 24 сентября

• Окончание записи на курсы «Литературного блока»

Проект «Литературный блок» — это циклы лекций для тех, кто хочет стать по-настоящему внимательным читателем. Пять недель — пять занятий, призванных расширить кругозор и познакомить с интересными книгами. Запись на курс «Непопулярные книги нобелевских лауреатов», посвященный творчеству таких писателей, как Морис Метерлинк, Джон Голсуорси, Патрик Уайт, Исаака Башевис-Зингер и Уильям Фолкнер, заканчивается 18 сентября. Последняя же возможность записаться на курс с интригующим названием «Запрещенная литература России и Америки XX века» представится 24 сентября.

Время и место встречи: Санкт-Петербург. Стоимость курса 3000 руб. Подробная информация, в том числе о записи, на сайте проекта.

18 сентября

• Выступление Льва Оборина и Антона Маскелиаде

Вечный союз слова и музыки реализуется в представлении двух старых друзей — поэта, критика, редактора и переводчика Льва Оборина и музыканта Антона Маскелиаде. Первый — финалист и лауреат различных литературных премий, второй — лауреат премии Курехина в области современного искусства. Вместе они в течение некоторого времени составляли группу «Тритон Утонул», выступавшую в пространстве «ПирО.Г.И.», предшественнике клуба «Шаги», где пройдет нынешняя встреча.

Время и место встречи: Москва, клуб «Шаги», Потаповский пер., 8/12, стр. 2. Начало в 20.00. Вход 200 р.

17 сентября

• Поэтический вечер с Виктором Куллэ и Евгением Мякишевым

Представители поэзии конца прошлого и начала века нынешнего разделят сцену этим вечером. Виктор Куллэ также известен как переводчик литовского поэта Томаса Венцловы, составитель антологии «Филологическая школа» и специалист по творчеству Бродского. Евгений Мякишев знаком любителям современной поэзии как участник поэтических слэмов и один из самых популярных петербургских поэтов.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, ул. Гороховая, 8, отель «Старая Вена». Начало в 19.00. Вход свободный.

17 сентября — 11 ноября

• Открытие фестиваля рисованных историй «Бумфест»

С 17 сентября по 11 ноября пройдет крупнейший в России фестиваль комиксов «Бумфест». Каждый день на разных площадках Петербурга будут открываться выставки отечественных и зарубежных художников, проходить презентации новых книг и проводиться лекции. Любителей графических романов также порадуют мастер-классы и книжная ярмарка. Полная программа доступна на сайте фестиваля.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, 17 сентября — 11 ноября, открытие первой выставки пройдет по адресу: Детская библиотека иностранной литературы, 3-я Советская ул., 8. Начало в 18.00. Вход на все мероприятия свободный.

16 сентября

• Разговор о книге «Зимняя дорога»

Леонид Юзефович приедет в Москву, чтобы поговорить о своем новом романе «Зимняя дорога» с литературоведом Дмитрием Баком и критиком Валерией Пустовой. Роман «Зимняя дорога» лауреата премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга» интересен во многом и с исторической точки зрения, так как повествует о Гражданской войне, однако умение автора писать тонко и интеллигентно никто не отменял.

Время и место встречи: Москва, Дом И.С. Остроухова в Трубниках, Трубниковский пер., 17. Начало в 19.00. Вход свободный.

• Презентация романа Александра Мелихова

Петербургский писатель, редактор журнала «Нева» и публицист Александр Мелихов вместе со своим романом «Каменное братство» в этом сезоне попал в списки литературных премий, в числе которых «Большая книга» и «Русский Букер». В романе он обращается к наследию эпоса, изображая сильных героев и великие державы.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Библиотека им. М.Ю. Лермонтова, Литейный пр., 19. Начало в 19.00. Вход свободный.

Первая церемония вручения премии «Живая книга» прошла в Петербурге

В год пятнадцатилетия «Буквоед» учредил первую в своей истории литературную премию. На вручении не обошлось без сюрпризов.

Несмотря на то, что все члены жюри отметили неоднородность состава номинируемых книг, в число которых вошли и реалистические романы, и документальная проза, и фантастика, к консенсусу прийти все же удалось. Валерий Попов «предпочел полочку реализма», Александр Етоев отметил, что было много искушений, а Илья Бояшов назвал книги серии «Литературная матрица» «мощной артиллерией» и объяснил, что «одиночникам» сложно сражаться с подобным сборником.

В результате генеральный директор сети «Буквоед» Денис Котов пообещал ввести разные номинации, а также проанализировать результаты премии этого года и ее результативность и в следующем году сделать премию еще лучше. Результаты «нулевого» сезона премии «Живая книга» выглядят следующим образом:

3 место — проект Вадима Левенталя «Литературная матрица»;

2 место — роман Ксении Букши «Завод „Свобода“»;

1 место — сборник рассказов Жанар Кусаиновой «Мой папа курит только „Беломор“»

Автор книги-победителя получает новые возможности реализации в сети «Буквоед»: специальную выкладку, трансляцию ролика о книге и размещение информации в ежемесячном буклете. Стоит надеяться, что имя Жанар Кусаиновой мы услышим еще не раз благодаря не только маркетингу торговой сети, но и ее творческой деятельности: ведь кроме книг Кусаинова пишет еще и сценарии.

Исполнилось 110 лет со дня рождения Аркадия Гайдара

Человек противоречивой биографии. Красный командир, на чью совесть списывают десятки невинных жертв. Писатель, который, по собственному признанию, только «из хитрости назвался детским». Любящий отец, увековечивший имя сына в советской культуре. Аркадий Гайдар был признанным классиком юношеской литературы.

Пожалуй, лучшим поздравлением к дню рождения писателя станет пылкий отзыв на его творчество. В биографическом эссе, опубликованном в новом томе сборника «Литературная матрица», Михаил Елизаров рассказал, почему имя Гайдара никогда не будет стоять на периферии русской классики.

«На страже детской души»

Впервые о Смерти я услышал от Аркадия Петровича
Гайдара. Мне исполнилось шесть лет, и к тому времени я
уже познал бренность. Ломались игрушки, заканчивались
мультфильмы, истекали выходные дни. Каждый вечер
полагалось уходить в небытие. Под похоронный мотив
«Спят усталые игрушки…» я отправлялся в кровать, заливаясь бесстыжими липкими слезами, потому что близкие
оставались у телевизора, а я уходил. И это было так несправедливо, так жестоко. Почему я, а не они?!

Раньше в моей детской жизни присутствовал Корней
Чуковский, катилась отсеченная паучья голова, праздновалась скорая свадьба комарика и освобожденной Цокотухи. Но это была потешная насекомья смерть, подмостки
игрушечного ТЮЗа — по окончании стишка зарубленный
паук надевал голову, как панамку, и выходил на поклон
вместе с тараканами и гусеницами. Я поэтому без содрогания губил всяких мух и мотыльков. То была игра в «Чуковского», а не жестокость — поэтому ничьих я не жалел
позолоченных брюх…

Рыжим сентябрьским вечером я влез на прогретый,
широкий, как полати, подоконник и приготовился слушать. Шелестела листва. Перевернулась книжная страница. И вдруг что-то произошло — новое, чужое, но очень
приятное, как будто по вспотевшей горячей спине пробежал ласковый прохладный ветер.

Родительский голос раскинул перед моим взором пастораль, такую прекрасную и тревожную, что я впервые
почувствовал собственное сердце — как будто его не было
раньше, а тут оно возникло и застучало…

«В ту пору далеко прогнала Красная Армия белые войска проклятых буржуинов, и тихо стало на тех широких
полях, на зеленых лугах, где рожь росла, где гречиха цвела, где среди густых садов да вишневых кустов стоял домишко, в котором жил Мальчиш, по прозванию Кибальчиш, да отец Мальчиша, да старший брат Мальчиша, а
матери у них не было…»

На том вечернем подоконнике мне сделалось дурно
от нахлынувшего счастья и от неизвестной тревоги. Так
первобытный ум понимает, что есть душа.

«Вот однажды — дело к вечеру — вышел Мальчиш-Кибальчиш на крыльцо. Смотрит он — небо ясное, ветер
теплый, солнце к ночи за Черные Горы садится. И все
бы хорошо, да что-то нехорошо. Слышится Мальчишу,
будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Мальчишу, будто пахнет ветер не цветами с садов, не медом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с пожаров, то
ли порохом с разрывов. Сказал он отцу, а отец усталый
пришел.

— Что ты? — говорит он Мальчишу. — Это дальние грозы гремят за Черными Горами. Это пастухи дымят кострами за Синей Рекой, стада пасут да ужин варят. Иди, Мальчиш, и спи спокойно…»

После этих строк, я знал, что никогда больше не будет
спокоен мой сон, никогда не поверю я звенящей тишине
и летнему покою, — потому что «все бы хорошо, да не хорошо». Каждую ночь стану вслушиваться — не скачет ли
с черными новостями вестник, чьи приметы навеки сделались известны: «Конь — вороной, сабля — светлая, папаха — серая, а звезда — красная.

— Эй, вставайте! — крикнул всадник. — Пришла беда, откуда не ждали. Напал на нас из-за Черных Гор проклятый
буржуин. Опять уже свистят пули, опять уже рвутся снаряды. Бьются с буржуинами наши отряды, и мчатся гонцы
звать на помощь далекую Красную Армию».

Зачарованный, восседал я на подоконнике. И вечер
был уже не вечер, и от сентября вдруг повеяло пороховым дымом и могильным погребом.

«Так сказал эти тревожные слова краснозвездный всадник и умчался прочь. А отец Мальчиша подошел к стене,
снял винтовку, закинул сумку и надел патронташ».

Я понимал, что Отец обречен. Он и сам это понимал: «Что же, — говорит старшему сыну, — я рожь густо
сеял — видно, убирать тебе много придется. Что же, — говорит он Мальчишу, — я жизнь круто прожил, и пожить за
меня спокойно, видно, тебе, Мальчиш, придется».

И не было никакой силы, способной остановить вымирание славной семьи. Придет время, за Братом тоже прискачет изнуренный конник с простреленной папахой,
рассеченной звездой, чтоб увести на героическую гибель.

Но, сидя на том подоконнике, я твердо знал: все что
происходит, — правильно! Потому что есть на свете две
высшие вещи — Долг и Совесть. Конечно, я еще не выучил
эти слова, чей содержательный объем поднялся тогда передо мной во весь рост, — мне оставалось только овладеть
грамотой, чтобы их прочесть…

Первую слезу я проронил на строчках: «Глянул Мальчиш и видит: стоит у окна все тот же человек. Тот, да не тот:
и коня нет — пропал конь, и сабли нет — сломалась сабля, и
папахи нет — слетела папаха, да и сам-то стоит — шатается.

— Эй, вставайте! — закричал он в последний раз. — И снаряды есть, да стрелки побиты. И винтовки есть, да бойцов
мало. И помощь близка, да силы нету. Эй, вставайте, кто
еще остался! Только бы нам ночь простоять да день продержаться.

Глянул Мальчиш-Кибальчиш на улицу: пустая улица. Не хлопают ставни, не скрипят ворота — некому вставать.
И отцы ушли, и братья ушли — никого не осталось».

И пока я был ребенком, над смыслом жизни не бился. Он был как на ладони — смысл. Меня потрясло мое открытие — для чего нужны дети, зачем существую лично я! Ребенок — не тот, кто не любит манную кашу! Не плакса, не
старушечий баловень, не зритель мультиков. Ребенок — это
военная элита, духовный спецназ, воин часа Икс. Когда ночью постучит обессилевший гонец, я должен подняться с
кровати, чтобы пойти и погибнуть за Родину. А за это она
насыплет надо мной зеленый курган у Синей Реки и водрузит красный флаг. И полетят самолеты, побегут паровозы,
поплывут пароходы, промаршируют пионеры — отдать герою последние почести. И, представьте себе, представьте
себе, нет ничего лучше такого вот конца…

Но как же я плакал, когда услышал такие ожидаемые
слова: «И погиб Мальчиш-Кибальчиш… Как громы, загремели и боевые орудия. Так же, как молнии, засверкали
огненные взрывы. Так же, как ветры, ворвались конные
отряды, и так же, как тучи, пронеслись красные знамена.
Это так наступала Красная Армия…»

Я плакал, но слезы уже не казались липкими, как насморк. Это были торжественные горючие слезы, честные, словно авиационный бензин. Такими слезами можно
заправить самолет, подняться в воздух и упасть на колонну вражеских танков.

В тот вечер я постарел на целую детскую жизнь. Меня
прежнего не стало. С подоконника спрыгнул маленький
смертник и конспиролог. Отныне были Тайна, Смерть и
Твердое Слово.

Тогда же я наложил пищевой зарок на варенье с печеньем, на эти сомнительные вкусности, за которые продал-ся маленький жирный иуда Плохиш. Отречение далось
легко — я не любил печенье, а на конфеты запрет не распространялся…

Больше тридцати лет прошло, а я до сих пор не доверяю толстякам. Избыточный вес так и остался для меня физиологическим клеймом предателя. Жаль только, что
не осталось во мне даже крошечной искры того огненного
детского бесстрашия, которое когда-то зажег в моем сердце писатель Аркадий Гайдар…

Полный текст эссе читайте в книге: Литературная матрица: Советская Атлантида. — СПб.: Лимбус Пресс, 2013. С. 28–60.

Литературная матрица: Советская Атлантида

Алла Горбунова

В САДУ ПОЭТИЧЕСКОЙ УТОПИИ

Виктор Александрович Соснора (род. в 1936 г.)

Поэтическая и человеческая судьба Виктора Сосноры — это такая правдивая сказка, какую-то часть которой я вам сейчас расскажу. Сказка о поэте-колдуне, индивидуалисте и мизантропе, мальчике-снайпере на полях Великой Отечественной войны, блистательном дебютанте шестидесятых годов, ушедшем на пике славы и успеха в добровольное затворничество, сказка о единственном советском поэте, разбившем свою собственную лиру и вышедшем в засловесные космические пространства, где он создал свою непревзойденную Утопию. Сказка о поэте, пережившем (в буквальном смысле) свою собственную смерть. Итак, приступим.

Виктор Соснора — поэт исключительной лирической дерзости и бесстрашия. Ему свойствен предельный максимализм и нонконформизм. Сам себя он называет эстетиком: во главу угла он ставит свободу состояний художника и его формотворчества. Поэзия Виктора Сосноры — искусство в чистом виде, без какого-либо постороннего крена в религию, этику, философию, идеологию. Такая поэзия, отказываясь от философствования или проповеди, занимается тем, что, по слову Велимира Хлебникова, «сеет очи»: дарит нам новое видение мира, то есть позволяет его увидеть так, как мы прежде не видели, и сказать о нем так, как мы раньше сказать не могли. Творец сеет очи, формируя само наше восприятие мира. Метафора посева кажется мне очень удачной: то же, что поэт Хлебников называет «сеянием очей», прозаик Андрей Платонов называет «сеянием душ».

Соснора — поэт, пишущий не для читателя. Его позиция — аристократическая и индивидуалистическая. Какое там «для читателя» — он не всегда даже пишет на человеческом языке, переходя порой на ангельскую глоссолалию, заумь, язык зверей и птиц, особенно ворон и сов («Я ли не мудр: знаю язык — / карк врана»). Сова и ворон — его птицы. Соснора вообще — лесной и птичий. Отшельник, на плече которого ворон или филин, в окружении зверей, карликов, гномов. Возможно, они — лучшие его читатели, чем люди. Если исходить из того, что Поэт по преимуществу — это Соснора, то большинство стихотворцев автоматически сметаются с лица земли. Говоря о Сосноре, невольно попадаешь в такие координаты, согласно которым есть литература, написанная для людей, и другая литература, порой сложная, непонятная, непризнанная, но с такими прорывами, которые просто не могут быть без труда восприняты всеми. Соснора пишет: «…оставим тех, кто пишет для людей. Имея учителями Тургенева, Толстого и Чехова, для людей пишут все нобелиаты. Книги этих, имея достоинства, стали массовым чтивом, у них общедоступный язык, этнос, мораль, это культурно и… безнадежно. Это реализм. Искусства в этом нет, это низкий уровень психики, социальное жеманство и бездуховность, они не имеют никакой личностной роли в мире».

Кто же те, другие, кто пишет не для людей, как Соснора? Авторы такой литературы — вроде «шаманов Черного Неба» у тувинцев. Сравнение поэта с шаманом — весьма распространенное, но тут речь идет не о простых шаманах. Эти шаманы — самые сильные. Их отличительные черты — бесстрашие и открытость далекому Черному Небу.

Лирический герой раннего Сосноры, писавшего своего рода поэтическое «славянское фэнтези», — древний поэт Боян. О славянском поэте Бояне мы знаем из «Слова о полку Игореве», это своего рода прапоэт, русский Орфей. Боян — вещий поэт, способный, как и князь Всеслав, к оборотничеству. Ему доступна вся Вселенная, все Мировое Древо. В стихах Сосноры Боян — жертвенный поэт, принимающий смерть подобно мифическому Орфею.

Я выкрал у стражи

Бояновы гусли и перстень.

И к черту Чернигов!

Лишь только забрезжила рань.

Замолкните, пьянь!

На Руси обезглавлена Песня!

Отныне

вовеки

угомонился Боян.

(«Смерть Бояна»)

Древний Боян по характеру своего творчества, скорее всего, напоминал скандинавских скальдов — поэтов-певцов. Напоминают скальдическую поэзию и стихи Сосноры; в первую очередь — своими аллитерациями. Аллитерация (повторение однородных согласных звуков) в скальдическом стихосложении является строго регламентированной основой стиха. В скальдическом стихе также регламентированы внутренние рифмы, количество слогов в строке и строк в строфе. Усложненный синтаксис такой поэзии мог служить магической функции стиха. Поэзия Сосноры определенно родом из тех времен, когда каждый звук в стихе нес свой сокровенный смысл.

По безумию и подходу к языку ближе всего Сосноре оказывается Хлебников. Оба они — парадоксальным образом одновременно архаисты и новаторы, авангардисты, футуристы. Два лика Сосноры — древний и современный — причудливо сливаются. Древний: Киевская Русь, поэт Боян и его гусли. Современный: максимальное обновление поэтического языка, эксперимент, повседневные реалии.

Жертвенная смерть поэта — важная для Сосноры тема, он — автор ряда коротких очерков о поэтах-самоубийцах. Другое поэтическое альтер-эго Сосноры, или образ его Музы, — это ангел, который пьян, его крылья сломаны, а лира разбита. Потом он умирает, сгорает в огне — всем на смех. Само творчество Соснора определяет как «свободный труд, влекущий за собою убийство извне». Своя собственная смерть также становится объектом поэтического внимания Сосноры, но не как будущая, а как состоявшаяся. Соснора пишет: «До 30 лет я выступал на сценах, поя, в роли воскресителя усопших. И слава моя затмила (осветила?) мир, советско-заграничный. Но вдруг как отрезало, я совершил хадж, ушел в глушь и пил. До смерти». В каком смысле «до смерти»? Видимо, имеется в виду настоящая, клиническая смерть, которую поэт перенес.

Теперь что касается хаджа и начала затворничества Сосноры. Он ушел на пике славы. У Сосноры был блестящий дебют, его приняли Асеев, Лихачев, Лиля Брик. Его постоянно приглашали за границу, и он ездил (это в советские-то годы! это с его-то стихами!). Эльза Триоле и Луи Арагон увидели в молодом Сосноре преемника Маяковского. В 1962 году у Сосноры вышла первая книга. Можно сказать, что жизнь Сосноры в то время выглядела как сплошная манифестация славы и успеха. И он сам от всего этого ушел. Конечно, его мало печатали. Но мне думается, что в его затворничестве был и добровольный момент, своего рода выбор, уход от мишуры и тщеты легкого успеха — и дело здесь не только в каких-то жизненных или социальных условиях, а, пожалуй, в самом устройстве мира, в том, что «все сущее — существованьем унижено». Человеческий мир вообще мало привлекает Соснору: лес и птицы, кузнечики и стрекозы для него подлиннее, чем люди-«цивилизанты». Поэт просто выше того, чтобы играть в эти игры — со славой, успехом, слушателями, аплодисментами. Соснора — мизантроп:

Люблю зверей и не люблю людей.

Не соплеменник им я, не собрат…

Или:

…прощайте, до новой смерти в новом вине…

Я не любил вас, цивилизанты.

От вездесущей цивилизации Соснора укрывается в своем Саду, в своем Лесу, в своей беспримерной поэтической Утопии:

О, унеси меня в ненастоящее время,

в несуществующий сад, где собаки и дети,

где вертикальные ветви и над ветвями вишни,

как огоньки над свечами теперь трепетали.

Еще одна форма отшельничества Сосноры — его глухота. Много лет тому назад Соснора оглох, и глухота его символична, как глухота Бетховена. Глухота поэта, чьи стихи отличаются исключительной, небывалой звукописью и сами смыслы которых часто рождаются из столкновения звуков, — символ сверхслуха. Так же, как традиционная слепота поэтов и пророков — символ сверхзрения, отрешенности от обманчивых образов внешнего мира и причастности к тайным знаниям, недоступным для зрячих (среди слепых поэтов: Тиресий, Фамирид, Гомер, Мильтон).
Биография Сосноры неотделима от мифа о нем, и, приводя какие-то, казалось бы, общеизвестные факты о поэте, я не могу ручаться за то, было ли это на самом деле или это часть его романтического образа. Соснора — не просто современный классик, он живая легенда.

Сын циркового артиста, человек, сочетающий в себе самые разные крови, с далеко уходящими родословными корнями, он родился в Алупке 28 апреля 1936 года. Там гастролировала в то время его семья. Во время Великой Отечественной войны в 1941–1942 годах он находился в Ленинграде, откуда был вывезен Дорогой жизни. Мальчик оказался в оккупации на Украине, в восемь лет стал связным партизанского отряда. Отряд был уничтожен немцами, спасся один только маленький связной. Затем будущего поэта нашел отец, ставший к тому времени командиром корпуса войска Польского. Виктор стал «сыном полка» и в этой роли дошел до Франкфурта-на-Одере. В своем интервью Соснора вспоминает, что отец поставил его снайпером: «Этих немцев я много прихлопнул. Выжидал, то есть садизм во мне еще был, а выдержка, выносливость у меня — до сих пор дай бог! Наши окопы — здесь, а их — метрах в трехстах. Передышка, и у них и у нас. В каске же не будешь все время гулять, вот он выглядывает из окопа, каску приподнимет — тюк, и готов».

Школу Виктор Соснора закончил во Львове, в девятнадцать лет приехал из Львова в Ленинград. Работал слесарем-электромехаником на Невском машиностроительном заводе, параллельно учился на философском факультете Ленинградского университета, но не окончил его. Служил в армии в районе Новой Земли, где шли испытания, связанные с «атомными экспериментами». Там он получил дозу облучения.

Затем — его поэтический успех, выходы книг, поездки за границу. И — добровольное затворничество.

Кажется просто невероятным, что Соснора с его чуждой соцреализму поэзией успешно печатался в подцензурных изданиях и вообще был, как это ни парадоксально, признанным советским поэтом. То есть он мог позволить себе жить как советский писатель — деньгами за книжки и переводы и за ведение ЛИТО. Вероятно, ему помогло его рабочее прошлое. Что касается ЛИТО Сосноры, которое он вел многие годы, бывшие ученики вспоминают о нем не столько как об учителе и наставнике, сколько как об опасном торговце поэтическими наркотиками, не педагоге, а Крысолове для детишек из Гамельна.

Одна из страшных тайн поэтической инициации заключается в том, что поэт должен сам разбить свою лиру, наступить своей песне на горло. С этого начинается поэзия, и в этом чисто поэтический аспект хаджа и затворничества Сосноры. Вспомним пьяного ангела, чьи крылья сломаны, а лира разбита. Или вот такие стихи 1972 года:

Когда жизнь — это седьмой пот райского древа,

когда жизнь — это седьмой круг Дантова ада,

пусть нет сил, а стадо свиней жрет свой желудь, —

зови зло, не забывай мир молний!

Эти грозные грозовые мотивы и тема зла резко вырывают поэта из плеяды шестидесятников. Именно тогда, в семидесятых годах, постепенно и происходит то, что я назвала разбиением лиры Сосноры. В эти годы некогда прозрачная, часто прекрасная, но вполне еще находящаяся в русле шестидесятнической поэзии и, например, могущая быть поставленной в один ряд с Вознесенским поэтика Сосноры претерпевает радикальные изменения. Эти изменения отмечены внесением ноты своеобразной «проклятости», старомодным байронизмом с эстетизацией зла, гамлетовским тоном. Даже собеседниками поэта в стихах в это время становятся «проклятые» Эдгар По, Уайльд, Бодлер:

Я сам собой рожден и сам умру.

И сам свой труп не в урну уберу,

не розами — к прапращурам зарыт!

Сам начерчу на трещинах плиты:

«Клятвопреступник. Кукла клеветы.

Сей станет знаменит тем, что забыт.

И если он однажды обнимал, —

обман.

Не „кто“ для всех, а некто никому.

Не для него звенели зеленя.

Добро — не дар. Ни сердцу, ни уму.

Еще от жизни отвращал свой зрак.

И не любил ни влагу, и ни злак.

Все отрицал — где небо, где земля.

Он только рисовал свой тайный знак —

знак зла».

(«Бодлер»)

Проклятость и нигилизм — этот самый «знак зла» — становятся свидетельством прорыва поэта в засловесную бездну, куда он попал уже со сломанными крыльями, надорванным голосом и разбитой лирой. Он сам разбил ее, и он был единственным советским поэтом, решившимся на это. И потому Соснора для нас уже никак не советский поэт, а поэт российского и мирового значения. Русской народной традиции в высокой поэзии и архаистско-футуристическому хлебниковскому безумию он сделал прививку европейской, от Шарля Бодлера идущей проклятости, тем самым поспособствовав сближению русской поэзии с европейской.

Зрелая поэзия Сосноры, например, времени «Мартовских ид» — абсолютно безбашенна, мало что в русской поэзии может с ней соперничать по градусу безумия:

У дойных Муз есть евнухи у герм…

До полигамий в возраст не дошедши,

что ж бродишь, одиноких од гормон,

что демонам ты спати не даеши?

Ты, как миног, у волн улов — гоним,

широк годами, иже дар не уже,

но гусем Рима, как рисунок гемм,

я полечу и почию, о друже.

Дай лишь перу гусиный ум, и гунн

уйдет с дороги Аппия до Рощи,

где днем и ночью по стенам из глин

все ходит житель, жизнь ему дороже.

Все ходят, чистят меч, не скажут «да»

ни другу, не дадут шинель и вишню.

(Из поэмы «Мартовские иды»)

В его поэзии, умеющей быть и ясной, становится не разобрать, что к чему, синтаксис, семантика — все переплетается, создавая искусство столь необычное, что многие готовы назвать это графоманией. На фоне инверсий, перевертней, ассонансов, архаизмов, словотворчества и аллитераций, сквозь заумь и косноязычие вдруг пробивается предельно высокая и чистая, струнно-напряженная речь.

После «Мартовских ид» 1983 года Соснора пятнадцать лет не писал стихов, а писал только прозу. И вдруг написал несколько потрясающих апокалиптических книг стихов: «Куда пошел и где окно?», «Флейта и прозаизмы» и «Двери закрываются». После долгого молчания, в преклонных годах ему удалось написать книги, не только не уступающие его прежнему творчеству, но и являющиеся его новой вершиной! Книги дерзкие, радикальные, не утратившие черного сосноровского эротизма, словесной игры, убийственной иронии:

Я полон желаний, хочется войти в мешок

с девушкой, обезноженной и смелой,

чтобы броситься в море и развязать шнурок,

чтобы эту смелую — смыло.

Повернись лицом к. Будто б не стою

всеми четырьмя физиономиями, двио-Янус,

пой о чистом, будто б не пою,

что кроме смерти на свете — ясность?

Хочется педофилии, чтоб по моде, но как?

Нужно лететь в Ганновер, там рядом Гаммельн,

с бронзовой дудкой собрать всех детей в мешок,

им будет легче на дне у рыбок.

Им будет чище, чем риск со мной,

хочется стрельбы по беременным и по всему, у кого пузо,

хочется инцеста, но из сестер у меня одна киска Ми,

она в боевой готовности, но я не в форме.

Хочется терроризма, это я б смог,

титулованный снайпер и ниндзя со школой,

но это так мало, хочется металлических бомб

между США, СНГ, Европой, Индией и Китаем.

Но и это не то, хочется Галактических Войн,

чтоб не ходить с козырьком от блесток солнцетока,

и на осколках воткнуть аллювиальную розу в свинью,

одну — чтоб нюхать, другую — жарить.

Скромно, но сбыточно.

(Из «Флейта и прозаизмы»)

У Сосноры много лиц — вещий поэт, колдун и поэт русской истории («История мне русская близка так, / ей до меня и не было певцов…»), поэт не от мира сего, инопланетянин, одинокий волк, проклятый поэт, неподражаемый ироник русской поэзии и точнейший снайпер, бьющий по словам-мишеням на непрерывной духовной битве.
Для Сосноры существует огромная разница между теми, кто пишет (а пишут практически все), и истинными художниками слова. Жизнь Сосноры — служение искусству, но и само искусство неоднократно проблематизировалось поэтом, ведь каждое новое слово поэзии, рождающееся на свет, должно еще пробиться через барьер великой тщеты всего сказанного. Сам взгляд на искусство у Сосноры — трезвый и жесткий:

Художник пробовал перо,

как часовой границы — пломбу,

как птица южная — полет…

А я твердил тебе:

не пробуй.

Избавь себя от «завершенья

Сюжетов»,

«поисков себя»,

избавь себя от совершенства,

от братьев почерка —

избавь.

Художник пробовал…

как плач

новорожденный,

тренер — бицепс,

как пробует топор палач

и револьвер самоубийца.

А я твердил себе: осмелься

не пробовать,

взглянуть в глаза

неотвратимому возмездью

за словоблудье,

славу,

за

уставы,

идолопоклонство

карающим карандашам…

А требовалось так немного:

всего-то навсего —

дышать.

(«Проба пера»)

или

Все, что вдохнуло раз, — творенье Геи.

Я — лишь Дедал. И никакой не гений.

И никакого нимба надо мной.

Я только древний раб труда и скорби,

искусство — икс, не найденный искомый,

и бьются насмерть гений и законы…

И никому бессмертья не дано.

(«Исповедь Дедала»)

При этом Соснора остается романтиком в своем понимании того, что литература — это дело одиночек, а не литературный процесс («…если поэта спросят, что такое литература, он может ответить одно — это я»). Что же касается будущего русской поэзии, Сосноре принадлежит, на мой взгляд, абсолютно точная фраза: «Будущее нашей поэтики не компьютеризация, а палец, обмокнутый в кипящую лаву». Так, когда Винсенту Ван Гогу не давали видеться с возлюбленной, по легенде, он пришел к ней в дом, протянул ладонь над пламенем свечи и сказал: «Дайте мне видеть ее хотя бы столько, сколько я вытерплю держать руку над огнем». Поэзия существует ровно столько, сколько ты можешь держать руку в огне.

И напоследок одно из любимого у Сосноры:

Чьи чертежи на столе?

Крестики мух на стекле.

Влажно.

О океан молока

лунного! Ели в мехах.

Ландыш

пахнет бенгальским огнем.

Озеро — аэродром

уток.

С удочкой в лодке один

чей человеческий сын

удит?

Лисам и ежикам — лес,

гнезда у птицы небес,

нектар

в ульях у пчел в эту тьму,

лишь почему-то ему —

негде.

Некого оповестить,

чтобы его отпустить

с лодки.

Рыбы отводят глаза,

лишь поплавок, как слеза,

льется.

В доме у нас чудеса:

чокаются на часах

гири.

Что чудеса и часы,

что человеческий сын

в мире!

Мир не греховен, не свят.

Свиньи молочные спят —

сфинксы.

Тает в хлеву холодок,

телкам в тепле хорошо

спится.

Дремлет в бутылях вино.

Завтра взовьются войной

осы.

Капает в землю зерно

и прорастает земной

осью.

(«Хутор у озера»)

Не стоит пренебрегать чтением оглавления

В распоряжении «Прочтения» оказались отзывы школьников о разных статьях проекта «Литературная матрица. Учебник, написанный писателями». В множестве рецензий на двухтомник прямой адресат учебника, школьник, вообще не рассматривался как способный к чтению субъект, но оказалось, что ребята могут не только прочитать, но и рассказать о своих впечатлениях.

Открыв книгу, я увидела огромное количество заметок про разных писателей. Боясь запутаться в «мире страстей» классиков, решила начать с оглавления, и мой взгляд тут же отметила С. А. Носова: с ним я знакома давненько, по его «Тайной жизни петербургских памятников». Перелистнув книгу на нужную страницу, начала читать историю жизни одного из любимых классиков русской литературы — Федора Михайловича Достоевского.

Я с упоением прочитала и «Бесов», и «Карамазовых», и «Преступление и наказание», но никогда не утруждалась взглянуть на биографию самого автора.

История Достоевского загадочна и магнитична, я даже бы сказала — сверхъестественна для обычного человека.

После прочтения первых нескольких предложений, меня посетили разные чувства: недоумение и восторг. Я смогла провести параллели со своей жизнью и жизнью Достоевского: на каждом повороте жизненного пути судьба «дарила» роковые моменты, подводные камни. Возможно, эти «камни» и есть ключ к таинственной фигуре Достоевского. Он был неким пророком, который до сих пор направляет человечество на верную дорогу.

В заметке я узнала много интересного о жизни и личности Достоевского. Большая часть подростков, да и взрослых людей, считают, что Достоевский был нежилец в этом мире, что он был «певцом страданий», ан нет, — все совершенно по-другому. Оказывается несмотря на все свои болезни и язвы жизни, несмотря на то, что он болел эпилепсией, был что ни на есть счастливым человеком, «и знал больше других, что такое счастье». Даже за два дня до казни в Петропавловской крепости ощущал себя прелестно: «Счастье — это восприятие жизни как дара. Счастье — это единение с миром. Счастье — это преображение души. Счастье — творчество. Счастье — любовь».

Все проходят в школе «Преступление и наказание», но многие так и не узнают, в чем же состоит идейный смысл, ибо учителя литературы — люди мыслящие, любящие говорить свои выводы и суждения как должное и единственно правильное объяснение. С. А. Носов в своей заметке обращается к Достоевскому, и Федор Михайлович удостаивает нас правильным толкованием: «не про то роман, что убивать плохо, и не просто про то, что возмездие всегда настигнет преступника, — о чем бы ни был роман, он еще и о возможности возвращения к жизни, спасения. О возможности воскресения и преодоления личного ада».

Между тем, покуда он приводит читателя к этому выводу, можно испустить несколько вдохов и выдохов тем, кто уже прочитал этот роман. Лучше все-таки не пересказывать сюжет романа, а прочитать его самому. И тогда не придется тратить время и страницы на пустую писанину.

С. А. Носов расширяет границы понимания индивидуальности Достоевского, приводит много фактов о его жизни, что притягивает и останавливает внимание читателя. Текст написан живо и с ритмом: читать его просто, но в то же время слова подобраны к месту. Я думаю, что человека, который никогда не брал в руки книги Федора Михайловича, но прочитал эту заметку, в ближайшем будущем ждет обязательное знакомство с его творениями; а для того кто прочитал все и даже больше, «по соседству с Достоевским» будет полезно преимущественно для понимания самого феномена русской литературы Федора Михайловича Достоевского.

Маргарита Гарипова,

экстернат школы № 91

Другие отзывы школьников о «Литературной матрице»:

Анна Дорошенко о «По соседству с Достоевским» Сергея Носова

Аля Банис об «Одной-единственной нити ковра» Аркадия Драгомощенко

Наташа Николаева о «Бунте на корабле русской поэзии» Владимира Тучкова

Ася Терехова о «DJ Заболоцком» Евгения Мякишева

Почитать мнение других всегда интересно

Аркадий Драгомощенко «А. П. Чехов „Одна-единственная нить ковра“»

Не могу сказать точно, почему я выбрала именно эту главу, но читать Чехова мне нравится и свое мнение о его произведениях у меня уже есть, а почитать мнение других всегда интересно. И если честно, то, что я увидела, мне понравилось.

Конечно, в каких-то местах, как мне кажется, автор сильно увлекался и забывал, что его читатели — школьники и несколько непонятных и необъясненных слов все же было, но с этим можно смириться, лично для меня основное впечатление не было испорчено.

Привлекает то, что автор говорит не только о своей точке зрения, он приводит в пример мнение многих других известных и значимых людей, таких как: И. Бунин, В. Набоков, А. Ахматова. Мнения о Чехове очень разные, не всегда однозначные. Ценность их именно в этом. Это помогает получить более полный, правдивый образ писателя. Заставляет поверить, что это была живая яркая личность, которая вызывала раньше и вызывает до сих пор оживленный интерес.

Оригинальным показался подход автора, который рассказывает нам о спектакле «Вишневый сад», поставленным Питером Бруком, и именно через спектакль и мы знакомимся с глубоким миром А. П. Чехова.

Аля Банис,

10 класс школы 110

Другие отзывы школьников о «Литературной матрице»:

Анна Дорошенко о «По соседству с Достоевским» Сергея Носова

Маргарита Гарипова о «По соседству с Достоевским» Сергея Носова

Наташа Николаева о «Бунте на корабле русской поэзии» Владимира Тучкова

Ася Терехова о «DJ Заболоцком» Евгения Мякишева

Свежий взгляд на The Russians

Я прочитала главу Сергея Носова «По соседству с Достоевским» о русском писателе и мыслителе Федоре Михайловиче Достоевском (1821–1881). Я специально листала книгу до конца первой части двухтомника, чтобы прочитать именно о нём, о, наверное, самом загадочном для меня русском писателе. К Достоевскому, вернее к его произведениям, меня непонятно, иногда неосознанно, но непреодолимо тянет. Во время прочтения «Преступления и наказания» казалось, что смотрю ночной кошмар, жду, когда же он кончится, а он всё не кончается. А потом, проснувшись, ищу толкования, копаюсь в том, что я увидела. И снова окунаюсь в следующий шедевр.

В статье о Достоевском мне понравилось изложение его биографии не как исторического параграфа, а как живого рассказа — это всегда интереснее читать. Меня заставил задуматься простой, на первый взгляд вопрос, которым задался автор: «А как на счет морального права? Какое ты лично отношение к Достоевскому имеешь? Есть ли что-то (себе ответь), что тебя с Достоевским связывает?» Недурно было бы каждому, кто собирается что-либо высказать или написать о Достоевском, ответить на этот вопрос. Далее меня изумило предложение поставить памятник Раскольникову с топором на Сенной площади от двух друг с другом не связанных людей — тут уж действительно уверуешь во всякую потустороннюю мистику, связанную с Достоевским и его духом: «все здесь действительно пропитано духом Достоевского» (что такое «дух Достоевского», оставим в стороне, — речь о том, что «дух» этот — не выдумка). Я полностью согласна с автором, в том, что «надо подивиться, как это при такой бурной биографии вообще оставалось место писательству?» Но хотелось бы добавить, что к такому замечательному и интересному рассказу о динамичной «эксклюзивной» жизни «состоящей из ярких и выразительных эпизодов, будто она кем-то выдумана, изобретена…», можно добавить эдакого «перца». Ну, если не «перца», то чего-то яркого, обостренного, болезненного, «достоевского», чего-то такого, что отличает и стиль Достоевского, и особенность и специфичность его произведений. Я сейчас читаю «Игрока» Достоевского, нахожусь под впечатлением, погруженная в его неповторимый мир и стиль, а тут вдруг статья про него и так по стилю не похожая на автора, про которого пишут.

Очень хочется поблагодарить всех тех, кто работал над этой книгой. У меня язык не повернется назвать это учебником, потому что это отдельное литературное произведение, сборник, подобный лекциям Набокова о зарубежной и отечественной литературе. Я думаю, эта книга лучше и «шире» учебника, потому что я увидела свободу, дающуюся читателю, которая не дается, когда читается учебник. Мне кажется, что именно современного, свежего взгляда на этих «The Russians», о которых многие Russians знают меньше иностранцев или вообще не знают ничего, как раз и не хватало — мало кто из моих сверстников без «пинка» пойдет штудировать литературные статьи Добролюбова, Писарева или Бродского.

Я искренне надеюсь, что цели, которые авторы и писатели ставили себе в начале работы над «Литературной матрицей» будут достигнуты, и что многих эта книга заинтересует так же, как меня.

Анна Андреевна Дорошенко

Лицей информационных технологий № 1533

Москва, 2010

Другие отзывы школьников о «Литературной матрице»:

Маргарита Гарипова о «По соседству с Достоевским» Сергея Носова

Аля Банис об «Одной-единственной нити ковра» Аркадия Драгомощенко

Наташа Николаева о «Бунте на корабле русской поэзии» Владимира Тучкова

Ася Терехова о «DJ Заболоцком» Евгения Мякишева

Что хотел сказать автор?

Конечно, меня подкупило название: «DJ Заболоцкий». Что имел в виду Евгений Мякишев?.. Николай Заболоцкий — поэт, лирик, ну да, «обэриут» (а значит малый с фантазией), но диджей? Диджей — это «йоу йоу, не вижу ваши ручки, Олимпийский». Так причём здесь тот робкий юноша, сохранивший до старости свои неизменные круглые очки и отстранённую робость взгляда?

…Современным писателям и поэтам дали задание — расскажите-ка про классиков детям. Подразумевался учебник. Получилась книга. Интереснейшая книга, с самостоятельными главами, где мастерство автора (современного п.) перекликается с мастерством классика.

И да — авторы учебника не преминули пошутить над детьми нового поколения — «поприкалываться». Практически у всех есть: «забей в Яндексе, читатель», «современные дети в черепастых бейсболках», шутки про интернет и сленг… Эта ирония — смешна и интересна. До нас доносят информацию на нашем же языке. «Клёво, чё»!

Мякишев оперирует такими словами, как «микст», «кавер», «хеппенинг». Сравнение Николая Заболоцкого с диджеем идёт сквозь всю главу. Так почему?

Дело в том, что Заболоцкий создавал «из фрагментов чужих произведений, чужих нот…самобытную и ни на что не похожую музыку». Играл в своём уникальном жанре. Его «композиции» и «мелодии» — вечно современны и популярны.

Я знала о Заболоцком лишь основные факты его биографии. Теперь я, кажется, знаю практически всё, вплоть до таких мелочей, что Заболоцкого (ха-ха) переодевали девочкой его друзья, чтобы провести в кино.

Большинство учебников по литературе написаны с позиции «мы — детям», всё как надо, всё очень правильно и как-то по-учебнически. Мякишев пишет с позиции «я — собеседникам». Или нет — сначала как будто бы действительно детям, но потом увлекается, и вот уже «разве нас не учили с первого класса не путать автора с лирическим героем?» (про стихотворение «Безумный волк»). Учили НАС. Мы на одной стороне: автор и читатели.

И — ура! — вот цитата, которая понравится всем школьникам: «Привычный „школьный“ вопрос „что хотел сказать автор?“ всегда, мягко говоря, бессмысленен». БЕССМЫСЛЕНЕН! Запомните, ребята, это нам очень пригодится в литературных буднях. (Шутка.)

Мякишев рассказывает жизнь Заболоцкого живо, горячо и фигурально, используя массу аналогий, приводя отрывки из воспоминаний сына поэта, стихотворения Заболоцкого, его манифест, завещание… Повествование линейное и чёткое, всего девять глав и вступление. У каждой главы свой эмоциональный окрас, своё настроение. В главе «Заболоцкий и „ОБЭРИУ“» Хармс выезжает на сцену на большом полированном шкафе, Введенский катается на велосипеде, сзади пляшет балерина Милица Попова… В главе «Арест. Ссылка. Заключение» у Заболоцкого галлюцинации. Его жестоко избивают. Но Заболоцкий молчит: угрожают — молчит, бьют — молчит. И всё очень живо и по-настоящему, как будто Мякишев был там.

Если воспринимать учебник «Литературная матрица» как эксперимент — он удался. В учебнике есть то, что не хватало учебникам школьным — яркость повествования и неожиданные детали. Старшеклассники будут читать, и будут с интересом и удовольствием. Говорю вам как подросток: «по-чесноку».

Ася Терехова

11 класс, лицей № 1533

Другие отзывы школьников о «Литературной матрице»:

Анна Дорошенко о «По соседству с Достоевским» Сергея Носова

Маргарита Гарипова о «По соседству с Достоевским» Сергея Носова

Аля Банис об «Одной-единственной нити ковра» Аркадия Драгомощенко

Наташа Николаева о «Бунте на корабле русской поэзии» Владимира Тучкова

Шок для зажравшихся любителей попсы

Меня зовут Николаева Наташа, я — ученица 11-го класса лицея № 1533.

Я прочитала статью Владимира Тучкова о Владимире Маяковском, «Бунт на корабле русской поэзии». Выбрала я именно её, потому что этот поэт мне интересен как личность, мне нравятся те немногочисленные стихи, которые мне довелось прочитать, и хотелось чуть больше узнать о нём.

После прочтения статьи из учебника возникло несколько вопросов.

Статья написана смело — бойким, немного язвительным языком. Однако, сквозь строки видна поддержка автором позиции Маяковского. Если учебник написан для школьников, то стоит ли молодому поколению, и без того в достаточной мере поддающемуся влиянию асоциальных веяний, давать дополнительную почву для подобных размышлений? Стоит ли употреблять жаргонные слова и выражения, например «типа», в такой литературе? Наверное, в качестве примера того, что меня больше всего смутило в статье, можно привести следующий отрывок предложения: «Не менее шокировал зажравшихся любителей попсы начала двадцатого века, которых мы сейчас называем гламурной тусовкой, и финал стихотворения…»

Возможно, таким образом автор пытается приблизить текст к молодежному языку, сделать его интереснее и легче для восприятия подросткам. Но я не согласна с этим, я считаю, что у ребят моего возраста и так достаточно источников, чтобы черпать жаргонизмы и бунтарские мысли, а что же поможет для изучения исконного, правильного русского языка лучше, чем художественная литература, а тем более — учебник по ней?

Опять же, если воспринимать эту статью как главу учебника, можно поспорить с автором о том, стоит ли выражать в таком тексте своё собственное мнение.

Но если смотреть на это как на произведение, написанное человеком, который хорошо знаком с творчеством и биографией Владимира Маяковского и который хочет выразить своё впечатление, своё мнение, пусть оно даже противоречит с официальной точкой зрения на то или иное явление в творчестве Маяковского, статья читается совершенно по-другому.

Анализ лирики очень глубокий — мало учебников, в которых бы так глубоко и подробно разбирались художественные приемы поэта, и за это хотелось бы поблагодарить автора статьи, поскольку школьнику порой не под силу самому уловить истинный смысл стихотворения, а на уроках нет возможности разобрать такое количество произведений.

Повествование построено интересно и динамично — читается так же легко, как хорошая художественная литература. При этом информация, изложенная в статье, логично выстроена и хорошо запоминается.

Ну и, в заключение, хочется сказать «спасибо» автору за то, что он выполнил, наверное, главную свою задачу — заинтересовал читателя. После прочтения статьи я достала с полки сборник стихотворений Маяковского и положила его в сумку, чтобы читать в свободные минуты.

Наташа Николаева

11 класс лицея 1533

Другие отзывы школьников о «Литературной матрице»:

Анна Дорошенко о «По соседству с Достоевским» Сергея Носова

Маргарита Гарипова о «По соседству с Достоевским» Сергея Носова

Аля Банис об «Одной-единственной нити ковра» Аркадия Драгомощенко

Ася Терехова о «DJ Заболоцком» Евгения Мякишева