Люди гибнут за металл!

  • Сергей Самсонов. Железная кость. — М.: РИПОЛ классик, 2015. — 672 с.

    Здешние люди внушают проезжему нечто вроде ужаса. Скуластые, лобастые, с громадными кулачищами. Родятся на местных чугунолитейных заводах, и при рождении их присутствуют не акушеры, а механики.

    А. Чехов

    И все-таки это удивительно — насколько порой на автора не влияют внешние обстоятельства. Вот писатель Сергей Самсонов, родившийся где-то под Москвой, вдруг сочиняет историю об уральском городе Могутове, чьим прототипом является Магнитогорск. И если бы он вышел к своим героям на площадь у заводской проходной, те явно сочли бы его чужаком — настолько сильно противопоставление «местных» и «столичных» в мире, который описывает Самсонов.

    Аннотация к роману «Железная кость» дает понять, что главных героев двое — однако автор строит свое произведение, руководствуясь методом дедукции: от общего — к частному, от семьи (даже шире — от породы) — к человеку. Углубляясь в родословную, рассказывая о детстве, он дает характеристику в классических традициях русского романа XIX века обоим героям: Артему Леонидовичу Угланову, бизнесмену, стоящему у руля металлургического комбината, и Валере Чугуеву, молодому представителю рабочей династии Чугуевых. Сложный, изменчивый Угланов противопоставлен прямому и простому Валере: они, пожалуй, не враги, но уж точно антагонисты. Хотя оба могли бы подписаться под таким словами:

    И я увидел льющуюся сталь, она стояла у меня перед глазами, вечно живая, вечно новая, как кровь, метаморфозы эти все расплавленного чугуна, и ничего я равного не видел этому по силе, вот по тому, как может человек гнуть под себя исходную реальность, — это осталось тут, в башке, в подкорке.

    Фразы одного героя могут звучать и из уст другого — все действующие лица говорят как условный автор, и, начиная читать очередную главу, догадаться о том, кто является рассказчиком, можно только увидев имя персонажа. Это абсолютно не реалистично — и оттого прекрасно. Героев сплавляют обратно в ту единую породу, из которой жизнь их и выдолбила. Возвращение к истокам, к появлению на свет, к самому процессу родов — ключевая метафора всего романа. Все очень просто в этом мире: надо работать и надо рожать.

    …гладким сиянием начальной новизны показывалась сталь — головкой смертоносного ребенка между ног неутомимой и неистовой роженицы.

    …быть с этой домной, как с женщиной, и помыкать ее живородящим огненным нутром.

    О сюжете романа практически невозможно рассказать так, чтобы не выдать авторских секретов. Героев, разумеется, ждут приключения, в результате которых они встретятся в весьма неожиданном (или, наоборот, в самом ожидаемом) месте, но с каждой новой страницей становится все менее понятно, к чему же писатель ведет. По своей композиции роман тяжеловесен. Сложности ему добавляет и стиль автора, в котором сочетаются элементы советской риторики и политической пропаганды, кое-где появляется воровской жаргон, а украшают текст сложные метафоры и инверсии. Некоторые эпитеты становятся семантически значимыми: «стальные», «железные», «чугунные» — в восьми случаях из десяти это будут синонимы слову «рабочие».

    По статистике, каждый десятый россиянин живет в моногороде — промышленном царстве, молящемся на языческого заводского бога. Такие города похожи друг на друга настолько, что подобный роман мог бы быть написан и о Карабаше, и о Норильске, и о Нижнем Тагиле. Наряду с «региональной» литературой (в пример можно привести особенно сильную сибирско-уральскую ветвь — Александра Григоренко, Виктора Ремизова и Алексея Иванова) вполне может народиться и литература «заводская»: начало положили Ксения Букша и Сергей Самсонов. Разница между ними не только тематическая: если «региональная» старается феномен объяснить изнутри, то «заводская» литература все еще пытается в первую очередь показать и понять его извне.

    В отличие от советских производственных романов, построенных, словно сказки, по одной схеме, новые сочинения не похожи друг на друга ни в чем, кроме одного: завод можно назвать государством в государстве. Такое пространство позволяет продемонстрировать сложные социальные процессы. И рабочего материала достаточно —целых полтора миллиона «железных» человек по всей стране.

Елена Васильева

Сделано в России: 2014-й год в срезе литературы

При подведении итогов этого года никак не обойтись без калькулятора, актуальной информации о курсе валют и пачки бумажных платочков. Чтобы разрядить обстановку, «Прочтение» проанализировало, насколько выгодно было делать вклады в интеллектуальный капитал в 2014-м.

Ставка на отечественный продукт — главный лозунг последнего полугодия. Туристические компании терпят убытки из-за возврата заграничных путевок, денежные сбережения ложатся фундаментом взятого в ипотеку дома, а разговор с друзьями о новогодних каникулах изобилует названиями городов Золотого кольца. Лучше познакомиться с российской глубинкой поможет книга «Воля вольная» писателя Виктора Ремизова, ранее работавшего геодезистом в тайге. Рассказ о жизни «деревенских мужиков с задубевшей от непогоды кожей и коричневыми желудями ногтей» в окружении непроходимого леса был отмечен литературным сообществом и помещен в шорт-лист «Русского Букера».

Премии в этом году не отличались разнообразием номинантов: в финале плотной группой плечом к плечу стояли идеологически и эстетически полярные друг другу Ксения Букша, Владимир Сорокин, Владимир Шаров, Светлана Алексиевич и Захар Прилепин. Эпопея «Обитель» последнего из упомянутых авторов стала камнем преткновения в отношениях не только между почвенниками и западниками, но и в кругу ревнивых по своей природе писателей. Сам Прилепин, избегая литературных баталий, пристально следит за развитием событий в Новороссии, между делом получая то главную литературную премию, то «Книжную премию Рунета».

Впрочем, обиженным никто не остался: Шарова наградили «Русским Букером» дважды (от лица Большого и Студенческого жюри), народное голосование «Большой книги» присудило первое место Светлане Алексиевич, Сорокин по-прежнему номер один для читателей-интеллектуалов, а многоголосный роман Ксении Букши «Завод „Свобода“» победил в «Национальном бестселлере». Что из современной литературы отмечает сама писательница, можно было на протяжении года отслеживать по ее публикациям на страницах «Прочтения».

Новинки нон-фикшена заставляли задуматься об устройстве человеческого мозга, наличии секса в СССР, философии роскоши, роли цирка в общемировой культуре и многих известных, но не исследованных вещах. Из числа нехудожественных изданий приз зрительских симпатий с формулировкой «За утонченность» редакция «Прочтения» присуждает Паоле Волковой — книги искусствоведа «Мост над бездной» держались в топе продаж магазинов Петербурга и Москвы с февраля по сентябрь. Что само по себе абсолютно беспрецедентный случай.

Чуть менее успешным у покупателей был сборник произведений другой заметной женщины — писателя и публициста Татьяны Толстой. «Легкие миры» стали в ее творчестве первым за четырнадцать лет новым объемным текстом, по-барски занявшим сразу два стула — художественной литературы и эссеистики.

А вот Виктор Пелевин бесстрастно продолжил работать в привычной манере. Шум, образовавшийся вокруг «Любви к трем цукербринам», утих сразу после выхода книги. Кажется, автор утратил дар гипноза даже в отношении самой преданной ему аудитории, так что теперь остается «только детские книжки писать», ведь этой области издательского дела всегда сопутствует успех. Правда, над созданием таких запоминающихся персонажей, как без умолку болтающая собака Марта, деревянный чурбанчик — коллекционер, Кубарик и Томатик или плывущий по небу кашалот, надо серьезно потрудиться!

Еще одним литературным бумом 2014-го года стали графические романы — такие же яркие, как детские издания, но предназначенные совсем для другой аудитории. Комиксы о божественных отметинах на неисправимых грешниках, любви вопреки неизлечимому заболеванию и ужасах мировой истории подчас могут тягаться в серьезности смыслов с художественной литературой.

Непростые отношения с европейскими странами повлияли на список гостей книжных ярмарок:  если на сентябрьской ММКВЯ центральным событием стал Форум славянских культур во главе с Беларусью, то организаторам Non/fiction удалось привезти писателей из Швейцарии, США и Германии. Российские авторы побывали на всех книжных слетах не только в Москве, но и в Петербурге, Красноярске, Новосибирске, в каждом из этих городов терпеливо отвечая на вопросы о запрете мата, миссии литератора в современном мире и конкуренции между коллегами.

Проблемным моментом для издателей, чье число, к сожалению, с годами только сокращается, остается острая нехватка профессиональной критики, способной привести автора к читателю и наоборот. Работающий именно с этой просветительской целью журнал «Прочтение» в течение всех двенадцати месяцев не опуская забрало боролся за свое существование. И выстоял. Собранные на краудфандинговой платформе «Планета.ру» денежные средства стали отличным вкладом в начало Года литературы с тем, чтобы полностью оправдать его название.

Анна Рябчикова

Сегодня объявлен шорт-лист премии «Русский Букер»

Cегодня на пресс-конференции в Москве в гостинице «Золотое Кольцо» жюри литературной премии «Русский Букер» объявило финалистов 2014 года.

В короткий список «Русского Букера — 2014» попали:

1. Анатолий Вишневский  «Жизнеописание Петра Степановича»;

2. Наталья Громова «Ключ. Последняя Москва»;

3. Захар Прилепин «Обитель»;

4. Виктор Ремизов «Воля вольная»;

5. Елена Скульская «Мраморный лебедь»;

6. Владимир Шаров «Возвращение в Египет».

По словам председатель жюри прозаика Андрея Арьева, «обсуждавшиеся сегодня 24 романа объединены одной темой, одним переживанием — почти осязаемым наличием в мире зла».

В этом году для участия в конкурсе премии «Русский Букер» было номинировано 85 произведений, допущено — 78. В процессе номинирования приняли участие 43 издательства, 8 журналов, 4 университета и 9 библиотек.

Лауреат «Русского Букера — 2014» будет объявлен 5 декабря. Он станет обладателем 1,5 млн рублей, финалисты получат по 150 тысяч рублей.

Охота на свободу

  • Виктор Ремизов. Воля вольная. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2014. — 416 с.

    У городского жителя, гулявшего только в прозрачных лесах средней полосы, представление о тайге складывается лишь благодаря бардовским песням. В них романтично настроенные шестидесятники рвались в непроходимые чащи со словами: «А я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги».

    Песни звучат в голове все время, пока читаешь роман Виктора Ремизова «Воля вольная». Он как раз о северных лесах и людях, непонятно как выживающих там, где уже за забором таится опасность. Романтика Юрия Кукина тут разбивается о мрачный быт местных жителей. Волнующие ароматы хвои и дыма заменяются более реалистичным зловонием. Тайга у Ремизова душно пахнет свежесодранными шкурками соболей, порубленными для наживки рябчиками и соляркой от охотничьих вездеходов.

    Промороженные, просоленные морскими ветрами деревенские мужики с задубевшей от непогоды кожей и коричневыми желудями ногтей из поколения в поколение ведут образ жизни, который не терпит сантиментов. Несколько месяцев в году они проводят в тайге, расставляют капканы на пушного зверя и занимаются освежеванием лосиных туш. Икра — местное золото — добывается здесь тоннами. Двадцать процентов с улова отходит местным ментам, остальное отправляется в другие регионы страны и даже в Москву. Браконьерство в этих краях необходимо, чтобы пережить зиму.

    Вечная тема противостояния власти и народа в романе выражается в ненависти охотников к ментам. «Для Студента, как и для большинства самостоятельных поселковых мужиков, мент не мог быть нормальным человеком. Мент был противоположностью вольной природы, на которой они жили. Самой воле вообще». Люди в сером мешают спокойно заниматься делом, постоянно требуя денег. Вялотекущий процесс взяточничества прерывается, когда один из охотников, Степан Кобяков (Кобяк), случайно сталкивается с начальником районной милиции Тихим и его замом Гнидюком, таранит их уазик, стреляет под ноги и скрывается в тайге.

    Правда остается за Кобяком. Это понимают и местные мужики, и подполковник Тихий. Последний злится на Гнидюка, который первым полез в кобяковский вездеход с обыском, спровоцировавшим разборку. Однако тому надо выслужиться перед начальством и настучать в Москву. Возня за власть вызывает разбирательства на федеральном уровне. На Степана Кобякова начинается охота.

    Дальше сюжет готов скатиться в обычный детектив, однако погоня за Кобяком отступает на задний план. Виктор Ремизов, работавший геодезистом в тайге, чувствует лес так же тонко, как и местные, и делает его главным героем повествования. Красота заснеженных деревьев незыблема, несмотря на людские страсти. Человек в тайге остается гостем, который обязан жить по законам природы.

    Степан шел и чувствовал, как тепло любви ко всему этому охватывает душу. В лесу он всегда становился мягче: улыбался, с собаками, деревьями и горами молча разговаривал… И никакие менты не встанут у него на дороге. Эти поганцы так же его сейчас интересовали, как позавчерашний ветер.

    Почти всем героям Виктор Ремизов дает говорящие имена и фамилии. Подлый до мозга костей майор Гнидюк, уставший от необходимости принимать решения подполковник Тихий, несгибаемый Кобяков (фамилия созвучна с именем половецкого хана Кобяка, мутившего воду в междоусобное время), а также деревенские мужики: свойский Дядь Саша, суетливый Поваренок и другие.

    Ситуация, в которой оказался Кобяк, объединяет местных. Руководствуются они не сверхидеей, а, скорее, правилом из песни «Муравейник» Виктора Цоя:

    И мы могли бы вести войну

    Против тех, кто против нас,

    Так как те, кто против тех, кто против нас,

    Не справляются с ними без нас.

    Помогают они с тем же спокойным упорством, с каким распутывают сети или ставят капканы на соболя. В этих краях время течет медленнее, а проблемы вечности превращаются в песчинки.

    Брат недавно вернулся с Кольского полуострова. Там тоже тайга. При въезде на его участок помор предупреждает: «В пятистах метрах отсюда живет мишка, но я ему брошу тюленью тушу, и он вас не тронет». Местные жители говорят медленно, тщательно произносят каждое слово: их жизнь расписана на годы вперед — торопиться некуда. По меркам обитателей тайги, мы, городские, движемся со сверхзвуковой скоростью, но вряд ли знаем, куда придем.

Евгения Клейменова