- Захар Прилепин. Не чужая смута. Один день — один год. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. — 672 c.
Сборник публицистических статей Захара Прилепина «Не чужая смута» — ожидаемая книга. Каждый отзыв писателя на развитие украинско-русского конфликта вызывал волны суждений в печати и социальных сетях. Репортажи, хроника событий, путевые очерки из поездок по Новороссии тесно переплетены с размышлениями о русской истории, русской культуре и русском мире.
ДО ВСЕГО Этот год назревал, и однажды посыпался как град.
Короткую антиутопию о том, что Украина распалась на две части и там идёт гражданская война, я написал ещё в 2009 году.
Не скажу, что я один был мучим подобными предчувствиями. Любой зрячий мог это предвидеть.
В мае 2013-го мы сидели посреди солнечного Киева, неподалёку от Крещатика, с украинскими «леваками» и прочими разумными ребятами из числа местной интеллигенции — которых, впрочем, в силу отсутствия у них «оранжистских» иллюзий, патентованные украинские элитарии числили по разряду маргиналов.
Тогда, за полгода до Майдана, мы много говорили обо всём, что через полгода странным и страшным образом сбылось.
Наши разговоры были записаны и вскоре обнародованы.
Когда события, ныне всем известные, начались — нам не пришлось выдумывать наши речи, чтоб оказаться постфактум самыми прозорливыми, и кричать: а мы знали, а мы знали!
Мы знали.
Пожалуй, приведу несколько цитат из наших бесед — вы можете легко проверить, что публикация их состоялась, когда ещё ни одна покрышка не дымилась в центре Киева.
Приезжаешь, бывает, — говорил я, — в какую-нибудь не очень далёкую страну — из числа республик СССР или стран Варшавского блока, и через какое-то время ловишь себя на одном болезненном чувстве: в этой стране идёт тихая реабилитация фашизма. Неужели никто ничего не замечает?
Не подумайте, что это выражается исключительно в русофобской риторике, зачастую характерной для иных зарубежных медиа, — к таким вещам мы давно привыкли. Нас не обязаны любить, да и не любить нас тоже есть за что: наследили, накопытили.
Проблема в другом. Собственную идентичность эти страны ищут почему-то в тех временах, когда они носили фашистскую форму, отлавливали местных евреев и переправляли куда велено, а потом яростно воевали с «большевистскими оккупантами».
И при этом, едва, к примеру, я оказываюсь в Европе, местная пресса тут же начинает трепать меня на предмет «русского деспотизма», всяких там нацболов и новейшей сталинианы.
«Побойтесь Бога, — всякий раз хочется мне сказать, — у вас тут в половине соседних стран полиция одевается так, что их от полицаев 1941-го не отличишь, памятники ставят профашистским головорезам — а вы всё в России ищете то, что у самих под боком».
Но то, что у них под боком, они не очень хотят видеть — все эти страны понемногу ползут в разнообразные евросоюзы, и вообще, в отличие от России, воспринимаются как вполне цивилизованные.
Другое моё удивление связано с тем, что если встретишь в описанной выше стране российского либерала — на гражданском форуме ли, в кафе ли — то сидит он зачастую в кругу той публики, среди которой его в принципе быть не должно.
В России наши патентованные либералы собаку съели на борьбе с «фашистами»: ищут (и находят!) их то под лавкой, то на чердаке, то в газете, то на митинге; но едва выберутся за кордон к ближайшим соседям — как нюх пропадает.
Или, наоборот, обостряется?
В нашей стране они только и делают, что говорят об «авторитаризме» и «националистическом реванше», вне её пределов ничего подобного не различают при самом ближайшем рассмотрении.
…Попивая киевское разливное, мы всё это обсуждали с одним украинским парнем из «левых», Виктором Шапиновым.
— Россияне вообще обычно не разбираются в украинской политике, думают штампами, — рассказывал Шапинов. — О поклонниках УПА, батальона «Нахтигаль» и дивизии СС «Галичина» в российских либеральных СМИ часто пишут как о «демократах».
Мы даже отправили в редакцию «Эха Москвы» открытое письмо, когда новостная служба этой уважаемой радиостанции написала о пришедших в зал заседаний Киевсовета нацистах-боевиках в масках и с ножами как о «гражданских активистах». Эти «гражданские активисты» также развернули там знамя с «кельтским крестом» — известным европейским неонацистским символом. Так вот, «Эхо» нам так и не ответило… На митингах антипутинской оппозиции я сам пару раз видел знамя организации «Свобода» — а это ультраправая, неонацистская партия. Один из её лидеров, ныне депутат парламента, выпустил для «партийной учёбы» сборник статей Геббельса, Муссолини, Рёма, Штрассера и других фашистских преступников.— Что побуждает часть украинских политических элит искать своих предшественников именно в тех временах? — спрашивал я, имея в виду Вторую мировую и прямых перебежчиков на сторону нашего тогда ещё общего врага.
Ответ мне был известен заранее, но я сверял свои ощущения с тем, что думают украинские знакомые.
— Ключевым моментом здесь является антикоммунизм, — отвечали мне. — Героями и «отцами нации» должны быть все, кто боролся с коммунизмом. А в тридцатые-сороковые флагманом борьбы с коммунизмом была нацистская Германия. Вот поэтому и героизируются Бандера, Шухевич и другие коллаборационисты. Историю украинского государства приходится вести от этих «героев». Иначе придётся признать, что сегодняшняя украинская государственность — это продукт позднесоветской бюрократии УССР, которой было выгодно не подчиняться общесоюзному центру в условиях начавшегося раздела общенародной собственности. Проще говоря, украинская часть советской бюрократии хотела сама определять, что и кому достанется на подконтрольной ей территории. Именно этот корыстный и далёкий от национальной духовности мотив и был основой создания независимой Украины. А национализм был лишь удобной ширмой для прикрытия масштабнейшего передела собственности.
— Что здесь думают по поводу российских либеральных деятелей — им-то всё это зачем? — спрашивал я.
— Думаю, и здесь цементирующим звеном является всё тот же антикоммунизм. Сотрудничество российских либералов и крайне «правых» в бывших советских республиках — это не случаи, это система. Для нас самое печальное — это поддержка, прежде всего — медийная, партии «Свобода», бывшей Социал-национальной партии. Ксенофобская и расистская программа партии «Свобода», агрессивная риторика её вождей, в разные годы призывавших своих сторонников «бороться с жидами и москалями», советовавших русскоязычным детям в детских садах Львова «паковать чемоданы и уезжать в Московию», известна всем в Украине. Почему на это закрывают глаза у вас — большой вопрос.
Наша так называемая оппозиция — это блок либералов (Кличко), национал-либералов (Яценюк) и, прямо говоря, фашистов («Свобода» Тягныбока). Заключив такой союз, либералы втащили фашистов в большую политику. Приход фашистов в парламент поддерживала и власть, предоставляя им несоразмерное их тогдашнему рейтингу место на ТВ. Да и прямо финансируя их — есть свидетельства получения денег Тягныбоком прямо в Администрации президента Януковича. Есть факты, когда мероприятия ВО «Свобода» проводились в помещениях, принадлежащих депутатам Партии регионов Януковича. Проблема власти в том, что она думает всех перехитрить, «развести» каким-то хитрым политтехнологическим приёмом. Фашисты давно приобрели собственную динамику, это уже не просто «проект власти», как думали многие ещё год назад. Приход к власти фашистов реальнее, чем мы думаем.
Вскоре к нашему разговору подключился Андрей Манчук, один из лидеров украинской «левой» партии «Боротьба»:
— Националистическая идеология всегда являлась обратной стороной медали украинского капитализма, — делился Манчук. — Она призвана утверждать право буржуазии на господство в нашей стране, выводя традицию её власти прямо из трипольских горшков и из шароварных штанов казацких гетманов — а также легитимизируя результаты приватизации производственных активов Украины, созданных трудом миллионов людей в «тоталитарные» времена.
Нужно понимать, что в Украине пропаганда демонизировала «левых» в значительно большей мере, чем в России, где буржуазные элиты используют те или иные образы или фрагменты из идеологического наследия советской эпохи. Сама левая идея представляется у нас в Украине как нечто априори чужеродное всему украинскому, принесённое сюда на штыках «московской орды». Здесь растёт целое поколение, которое учили, что коммунисты — это коварные, жестокие, развращённые чужаки, которые зверски и умышленно уничтожали голодом и репрессиями украинский народ, его язык, культуру, и прочее. Эта позиция — основа праволиберального консенсуса, который является альфой и омегой украинской буржуазии.
Конечно, эти утверждения ложны — потому что большинство классиков украинской культуры, включая Ивана Франко, Лесю Украинку, Коцюбинского, Тычину, Винниченко и др., были людьми социалистических убеждений, Украина дала блестящую плеяду коммунистов-революционеров, украинские низы активно поддержали большевиков, а победа советской власти стала предпосылкой для небывалого расцвета украинской культуры, впервые эмансипировав украинский язык и поставив на ноги украинское образование. Но сейчас это замалчивается самым циничным образом — а в ход идут позорные мифы о том, что коммунисты якобы расстреляли специально собранный для этого съезд музыкантов-кобзарей, что в пятидесятых годах харьковских студентов казнили за требование сдавать экзамены на украинском, что украинским солдатам давали перед атакой на немцев кирпичи вместо оружия, и так далее. Но уровень образования низок, уровень пропаганды высок, и есть те, кто этому верит. Месяцем позже, в сентябре, мы обсуждали те же самые темы с киевским литературным критиком, которого зовут Ефим Гофман.
Говорили, ещё посмеиваясь, ещё подшучивая, о весьма странном феномене: «киевском русском оранжизме» — то есть о людях, которые воспитаны в рамках русской культуры, но, выходя на Майдан (до самого Майдана, напоминаю, оставалось ещё несколько месяцев), ведут себя как завзятые русофобы.
— Я помню ещё времена, когда под понятием «либерализм» в среде интеллигенции подразумевалось не то, что сейчас, — рассказывал Ефим. — Речь шла о соблюдении прав человека, о свободе как важнейшей общечеловеческой ценности, о плюрализме, толерантности… Неслучайно ведь прилагательное «либеральный» в быту ассоциируется с проявлениями мягкости, терпимости. А нынешние либерально-тусовочные умонастроения — совсем другие. Из всей совокупности прав человека вычленяется одно-единственное, расцениваемое в качестве главного: право на частную собственность и её неприкосновенность. Гарантией его соблюдения является стабильный режим рыночной экономики.
Что же до остальных прав, то — весьма интересная складывается ситуация. Новоявленные либералы ненавидят всё, что отдаёт «совком», настроены на волну тотального антикоммунизма. А вот логически-понятийный аппарат этих людей работает в режиме… так называемого марксистского образа мыслей, который они так яростно отвергают. На самом деле — не марксистского, если иметь в виду подлинный марксизм. Весь вопрос в том, что они мыслят в духе упрощённых схем из советско-вузовского казарменного курса общественных дисциплин. Они полагают, что есть базис — рыночная экономика, а есть надстройка — всё остальное. Если будет установлен стабильный рынок, то остальные свободы-права автоматически придут в действие.
Совершенно понятно, что Соединённые Штаты Америки для нынешних русскоязычно-украинских либералов — неукоснительный ориентир. Показательно, что ни провальные результаты российского ельцинско-гайдаровского эксперимента девяностых годов, ни судьбы многих стран «третьего мира», уже веками пребывающих в ситуации «дикого капитализма», нисколько не отрезвили русских оранжистов. К сомнениям эта среда не склонна. Самостоятельное мышление в среде русских оранжистов не является престижным…
Ну вот, казалось бы: тот же интернет сейчас даёт возможность доступа к разнообразным информационным источникам. Столько новых точек зрения появилось, ставящих под вопрос систему представлений рубежа восьмидесятых-девяностых годов. Оранжистам же это всё — по барабану! Они предпочитают держаться за прежние догмы, искусственно взвинчивая и самих себя, и друг друга.
Возвращаясь же к Америке, то её внешнеполитический курс для оранжистов также является вопросом, не подлежащим обсуждению. Равняйсь — смирно! Отсюда вытекает и их априорное недовольство Россией, и их априорная лояльность по отношению к «украинской идее».
Метка: Захар Прилепин
Ставки на литературу: кому достались премии в 2014 году
Иллюстрация: http://csneal.com.
В минувшую пятницу, 30 января, состоялась церемония вручения премии «НОС», на которой были подведены заключительные итоги 2014 года. Пока писатели готовятся к новому премиальному сезону, «Прочтение» решило вспомнить недавних лауреатов.
Большая книга: Захар Прилепин «Обитель»
Самая весомая литературная премия страны, которая во многом определяет лидеров продаж в книжных магазинах на полгода вперед, в последнее время столкнулась с главной трудностью — формированием тройки победителей. Небольшой круг писателей и книг, подходящих, по мнению членов Литературной академии, на роль главного романа страны за текущий год, варьируется редко. Захар Прилепин, который вообще премиями не обижен, равно как и читательским интересом и издательским вниманием, постоянно в списках значился, но главная премия проходила мимо. Наконец, настало его время и здесь: 800-страничный роман «Обитель» получил первую премию.
В том, что именно «Обитель» войдет в тройку лидеров, никто и не сомневался, но у Прилепина были серьезные конкуренты в борьбе за верхнюю строчку: «Время секонд-хенд» Светланы Алексиевич и «Теллурия» Владимира Сорокина. Однако Алексиевич получила только приз зрительских симпатий, а Сорокин, который уже становился победителем «Большой книги» — вторую премию.
Если смотреть на выбор академии объективно, то он вполне логичен. Прилепин «Большую книгу» еще не получал, автор он широко известный, а «Обитель» и по объему и по тематике — серьезная заявка на «большой» роман. Разумеется, из-за темы — бытописания будней соловецкого лагеря особого назначения — «Обитель» сравнивают с произведениями Солженицына, что, опять же, подразумевает солидность книги и глубину ее содержания.
Однако если что и перекликается в «Обители» с произведениями Солженицына, то разве только заявленное время да соответствующий антураж. В остальном писатель остался верен себе, и его герои — это те же самые водители и пассажиры «Восьмерки», ботинки которых полны горячей водки. Слова, образ мыслей, менталитет, логика поступков — все в них выдает наших современников. «Обитель» не является историческим исследованием, как бы ни пытался ее так позиционировать сам автор, скорее, это попытка переосмыслить для себя сталинскую эпоху. Зачем? Да потому, что прошлое — это неотъемлемая часть настоящего, а Прилепин известен своей активной гражданской позицией и живой реакцией на политические процессы, происходящие в стране и мире.
Видимо, чтобы браться за такие темы, мало ловкого пера, а требуется еще нечто, пережитое и переосмысленное на собственном опыте. Поэтому «Обитель», несмотря на бодрый слог и коронные писательские приемы Прилепина, все равно выглядит постановочными декорациями для съемки телесериала о советской эпохе. Но, в конце концов, для литературы очень важно, как написано произведение, а пишет Прилепин блестяще, да и за такой объем сегодня редко кто возьмется. Поэтому «Обитель» заняла свое законное место среди других «больших книг»-лауреатов премии.
Русский Букер: Владимир Шаров «Возвращение в Египет»
«Букер» вручают после «Большой книги», что ставит членов жюри этой премии в некие рамки: нельзя же давать две самые знаковые литературные премии одному и тому же автору. Что, у нас писателей нет, что ли? Однако хоть и есть, но выбор не так уж велик. В сезоне-2014 «Букера» получил Владимир Шаров со своим «Возвращением в Египет» (забавно, что в предыдущем сезоне победил Андрей Волос с романом «Возвращение в Паранджруд»), хотя ему же и была вручена третья награда «Большой книги».
Шаров — автор сложный, неоднозначный. Поэт, писатель, кандидат исторических наук, эссеист. Его произведения подчеркнуто литературны, повествование запутано, усложнено пространными отступлениями, а над всем мерцает неявная, но высокодуховная идея.
«Возвращение в Египет» — имитация романа в письмах, что уже само по себе отдает литературной мистификацией. Некий потомок русского классика Николая Гоголя ведет переписку со своей бесконечной родней, делясь своими соображениями о судьбах родины. Разумеется, главное — это революция и последующие события. То есть Шаров подходит примерно к той же идее, что и Прилепин, но очень издалека, в мировых масштабах и кружными путаными тропами, с уклоном в историю философии и многочисленными отсылками к религиозным текстам.
Разбивка на письма условна, она нужна Шарову для того, чтобы повествование превратить в набор тезисов, объединенных общей сюжетной и смысловой канвой. Постепенно сквозь переписку проступает мысль о том, что революция — это повторившийся библейский Исход, то есть посланное России свыше испытание. Пути Господни неисповедимы, пути авторской мысли тоже иной раз заставляют поломать голову.
По сути, нельзя «Возвращение в Египет» назвать романом в традиционном смысле этого слова, потому что персонажей как таковых там нет, а есть интересное изложение автором малоизвестных исторических фактов и попытка эти факты как-то систематизировать и найти в хаосе истории логику. Отсюда и довольно лаконичный и простой язык писем, причем письма разных персонажей по стилю сливаются в одно, и письма-главы читаются как единое повествование. Здесь как раз тот случай, когда условность формы не умаляет достоинств произведения. Читатель постепенно «врастает» в созданную автором реальность, словно в разговор с умным, увлеченным собеседником, когда сам процесс беседы важнее результата.
Национальный бестселлер: Ксения Букша «Завод „Свобода“»
Ксения Букша — молодой автор, выпустивший несколько книг. Букша начинала с фантастики, и много ее рассказов в этом жанре можно прочитать на различных сетевых ресурсах и в литературных альманахах и сборниках.
«Завод „Свобода“», обозначенный как роман, обязан своему появлению, видимо, временной профессии Букши — журналистике. Некоторые сравнивают эту книгу с производственным романом, что, разумеется, не так, потому что в производственном романе главным были люди, которые через труд менялись в лучшую сторону, и коллектив, который своим благим влиянием воспитывал различных заблудших членов общества.
«Завод „Свобода“» посвящен не людям, а непосредственно самому заводу, на примере которого показана вся история СССР вплоть до его развала.
Каждая глава — монолог нового героя, связанного с заводом. Букша экспериментирует с формой и стилистикой, отчего общая картинка получилось несколько схематичной, но сквозь это бессвязный гул голосов постепенно вырисовывается здание завода, его жизнь, расцвет и увядание, точно совпадающие с судьбой СССР. Прием интересный, сложный, но не сказать, что новый. К сожалению, при таком подходе фокус размывается, и черты личностей тех, кто рассказывает историю завода, оказываются стерты.
Отдавая должное смелости авторского эксперимента, можно отметить, что он был бы гораздо свежее, если бы основная тема романа была иной. Ретроспектива в недавние времена для молодых авторов всегда сложна тем, что автор опирается не на собственные воспоминания, как, например, Людмила Улицкая в «Детство 45-53. А завтра будет счастье», а только на свое внутреннее ощущение той эпохи, а потому зачастую блуждает с завязанными глазами вокруг да около. Правда, и о своем времени писать не легче.
Ясная поляна. Арсен Титов «Тень Бехистунга»
Премия была учреждена музеем-усадьбой Льва Толстого и корейской компанией Samsung в 2003 году. Хотя призовой фонд у нее немногим меньше, чем у «Большой книги» и «Букера», но премия не имеет того общественного значения, как вышеперечисленные. Да и для литературной среды она не так показательна в плане лакмусовой бумажки развития всего процесса в целом. Вручают ее, как правило, авторам не «топовым» и романам мало известным, во всяком случае в актуальной номинации «XXI век». Причем как раз тут все прогнозы критиков попадают мимо, и кто станет лауреатом — угадать почти невозможно, настолько результат каждый раз оригинален.
В номинации «Современная классика» победителями обычно становятся авторы признанные фактически новыми российскими классиками, которые награждаются за вклад в развитие отечественной литературы.
В 2014 году «Ясная поляна» отдала основную премию писателю Арсену Титову, председателю отделения СРП в Екатеринбурге. Роман исторический, посвящен Первой мировой войне. Его объем внушает уважение — трилогия. Очень подходящая книга для юбилейного года — тенденция обратиться к Первой мировой наметилась и в театре, и в кино, ну и литература не отстала. Поэтому награждение трилогии Титова правильный с точки зрения времени ход. Министерство культуры всегда уделяет внимание этой тематике, и трилогия пришлась как нельзя кстати.
Едва ли она вызовет громкое обсуждение и вал рецензий, но зато теперь у нас есть эпохальное (по объему) литературное произведение к юбилейному году. Тем более что долгое время Первая мировая война вообще никого, кроме историков, особенно не интересовала.
Поэт: Геннадий Русаков; Григорьевская поэтическая премия: Андрей Пермяков
Если с прозаическими премиями у нас все более ли менее понятно и хорошо, то с поэзией дело обстоит несколько иначе.
Поэтическая жизнь сегодня процветает не только в столицах, но и в регионах: чтения собирают множество слушателей. Издаются альманахи и журналы, существуют сайты, посвященные поэзии. С премиями же ситуация странная.
Самая известная не только внутри среды, но и обществу — «Поэт». С 2005 года ее вручают тем авторам, которые у всех на слуху и давно стали классиками. Исключение составляет последний лауреат Геннадий Русаков, присуждение награды которому вызвало легкое недоумение у критиков и поэтов. Менее просвещенные сограждане, плохо разбирающиеся в контенте толстых литературных журналов, и вовсе не поняли, кому и почему. Тем интереснее выбор лауреата созданной в 2012 году Григорьевской поэтической премии, которую можно назвать живым отображением литературного процесса. Инициаторами ее создания выступили Вадим Левенталь и Виктор Топоров.
Лауреатами ее становились Всеволод Емелин, Александр Кабаков и другие актуальные фигуры современной поэзии. Те, кого можно послушать на поэтических вечерах, и чьи стихи можно найти в интернете на самых передовых литературных ресурсах.
Победитель этого года, Андрей Пермяков, конечно, менее известен, однако в современной поэзии лицо не последнее — один из основателей сообщества «Сибирский тракт», автор журналов «Арион», «Воздух», «Волга», «Дети Ра», «Знамя», «Новый мир» и сборника «Сплошная облачность». Стихи Пермякова очень земные.
За кажущейся простотой скрыты сложные вопросы, которые каждый человек задает себе в течение дня, года, жизни. Несмотря на легкость формы и простоту — печальные. В традиционной и стройной форме каждого завернут анализ бытия. Пермяков подбирает ключи к ежедневной загадке, к той, которую мы видим в зеркальном отражении. И хотя их нельзя подобрать, загадка нас все равно волнует:
Думаешь: «Вот ты стоишь, а насквозь тебя радиоволны.
А смотришь ты тоже на волны, но на простые волны.
Одни сквозь тебя проходят, другие нет».
То есть не думаешь ни о чём, а день такой полный-полный.
Слабая вегетация. Остывающий континент.
НОС: Алексей Цветков-младший «Король утопленников»
Премия «Новая словесность», учрежденная Фондом Михаила Прохорова, подчеркнуто обособлена от перечисленных выше литературных кулуаров. Дело даже не в том, что вручается она за прошедшие 12 месяцев в конце января следующего года, выдерживая мхатовскую паузу после букеровского ажиотажа и опустошающих новогодних каникул. Самым показательным является, конечно, список номинантов, который в 70 % не совпадает с лонг- и шорт-листами других премий.
Оставленный на втором месте в «Большой книге» Владимир Сорокин здесь получил приз читательских симпатий — за «Теллурию» в интернете проголосовало 902 человека. Основное жюри, отметив такой расклад за два дня до церемонии награждения, вынесло решение в пользу Алексея Цветкова-младшего, который, к слову, еще в октябре был награжден Премией Андрея Белого.
Впрочем, по масштабу гласности событие это оказалось локальным и сильно аудиторию писателя-абсурдиста не расширило.
Как и в предыдущие сезоны, часть книг-финалистов «НОС» этого года известна лишь в среде искушенных читателей, которые отслеживают новинки по ассортиментам малых издательств (Common place, ОГИ, Dodo Magic Bookroom) или по поступлениям в независимые книжные магазины Москвы. Такая выборка в совокупности с открытыми дебатами, на которых жюри аргументированно выдвигает на первый план того или иного писателя, — настоящий пример просветительской деятельности.
Не повторяя всем известные имена и не банально фиксируя предпочтения публики, организаторы и жюри «НОС» формируют близкое себе интеллектуальное сообщество, что является единственно верным решением на пути поддержки и развития современной литературы.
Сделано в России: 2014-й год в срезе литературы
При подведении итогов этого года никак не обойтись без калькулятора, актуальной информации о курсе валют и пачки бумажных платочков. Чтобы разрядить обстановку, «Прочтение» проанализировало, насколько выгодно было делать вклады в интеллектуальный капитал в 2014-м.
Ставка на отечественный продукт — главный лозунг последнего полугодия. Туристические компании терпят убытки из-за возврата заграничных путевок, денежные сбережения ложатся фундаментом взятого в ипотеку дома, а разговор с друзьями о новогодних каникулах изобилует названиями городов Золотого кольца. Лучше познакомиться с российской глубинкой поможет книга «Воля вольная» писателя Виктора Ремизова, ранее работавшего геодезистом в тайге. Рассказ о жизни «деревенских мужиков с задубевшей от непогоды кожей и коричневыми желудями ногтей» в окружении непроходимого леса был отмечен литературным сообществом и помещен в шорт-лист «Русского Букера».
Премии в этом году не отличались разнообразием номинантов: в финале плотной группой плечом к плечу стояли идеологически и эстетически полярные друг другу Ксения Букша, Владимир Сорокин, Владимир Шаров, Светлана Алексиевич и Захар Прилепин. Эпопея «Обитель» последнего из упомянутых авторов стала камнем преткновения в отношениях не только между почвенниками и западниками, но и в кругу ревнивых по своей природе писателей. Сам Прилепин, избегая литературных баталий, пристально следит за развитием событий в Новороссии, между делом получая то главную литературную премию, то «Книжную премию Рунета».
Впрочем, обиженным никто не остался: Шарова наградили «Русским Букером» дважды (от лица Большого и Студенческого жюри), народное голосование «Большой книги» присудило первое место Светлане Алексиевич, Сорокин по-прежнему номер один для читателей-интеллектуалов, а многоголосный роман Ксении Букши «Завод „Свобода“» победил в «Национальном бестселлере». Что из современной литературы отмечает сама писательница, можно было на протяжении года отслеживать по ее публикациям на страницах «Прочтения».
Новинки нон-фикшена заставляли задуматься об устройстве человеческого мозга, наличии секса в СССР, философии роскоши, роли цирка в общемировой культуре и многих известных, но не исследованных вещах. Из числа нехудожественных изданий приз зрительских симпатий с формулировкой «За утонченность» редакция «Прочтения» присуждает Паоле Волковой — книги искусствоведа «Мост над бездной» держались в топе продаж магазинов Петербурга и Москвы с февраля по сентябрь. Что само по себе абсолютно беспрецедентный случай.
Чуть менее успешным у покупателей был сборник произведений другой заметной женщины — писателя и публициста Татьяны Толстой. «Легкие миры» стали в ее творчестве первым за четырнадцать лет новым объемным текстом, по-барски занявшим сразу два стула — художественной литературы и эссеистики.
А вот Виктор Пелевин бесстрастно продолжил работать в привычной манере. Шум, образовавшийся вокруг «Любви к трем цукербринам», утих сразу после выхода книги. Кажется, автор утратил дар гипноза даже в отношении самой преданной ему аудитории, так что теперь остается «только детские книжки писать», ведь этой области издательского дела всегда сопутствует успех. Правда, над созданием таких запоминающихся персонажей, как без умолку болтающая собака Марта, деревянный чурбанчик — коллекционер, Кубарик и Томатик или плывущий по небу кашалот, надо серьезно потрудиться!
Еще одним литературным бумом 2014-го года стали графические романы — такие же яркие, как детские издания, но предназначенные совсем для другой аудитории. Комиксы о божественных отметинах на неисправимых грешниках, любви вопреки неизлечимому заболеванию и ужасах мировой истории подчас могут тягаться в серьезности смыслов с художественной литературой.
Непростые отношения с европейскими странами повлияли на список гостей книжных ярмарок: если на сентябрьской ММКВЯ центральным событием стал Форум славянских культур во главе с Беларусью, то организаторам Non/fiction удалось привезти писателей из Швейцарии, США и Германии. Российские авторы побывали на всех книжных слетах не только в Москве, но и в Петербурге, Красноярске, Новосибирске, в каждом из этих городов терпеливо отвечая на вопросы о запрете мата, миссии литератора в современном мире и конкуренции между коллегами.
Проблемным моментом для издателей, чье число, к сожалению, с годами только сокращается, остается острая нехватка профессиональной критики, способной привести автора к читателю и наоборот. Работающий именно с этой просветительской целью журнал «Прочтение» в течение всех двенадцати месяцев не опуская забрало боролся за свое существование. И выстоял. Собранные на краудфандинговой платформе «Планета.ру» денежные средства стали отличным вкладом в начало Года литературы с тем, чтобы полностью оправдать его название.
Григорьевскую премию получил Андрей Пермяков
Вчера в клубе «Грибоедов» прошел финал Григорьевской премии. Перед тем как объявить победителей, гостям предложили конкурс на знание отечественной поэзии. Угадать участников предыдущих премий нужно было с двух строчек. Знатокам полагалась футболка, на которой поэт Геннадий Григорьев был изображен в образе команданте.
Жюри конкурса расположилось на сцене. Помимо писателей Александра Етоева, Ольги Погодиной-Кузминой и Вадима Левенталя, там был замечен даже Дмитрий Пучков. Однако гораздо интереснее было смотреть на публику в зале — переговаривающееся море из писателей и поэтов, настолько плотное и бурлящее, что не выдерживали и падали вешалки для одежды. Татьяна Москвина, Павел Крусанов, Сергей Носов, Евгений Водолазкин, Даниэль Орлов и многие-многие. Словно ледокол, расчищал себе путь Михаил Елизаров, только что освободившийся после встречи с читателями в «Буквоеде на Восстания». На балконе, отдельно, занял место Захар Прилепин.
Сначала пятеро финалистов премии выступили в поэтическом слэме. Стихи, звучавшие со сцены, вызывали у зала бурную реакцию. «Браво!» кричали и Амираму Григорову, и Андрею Пермякову, и Захару Прилепину. Однако проникнуться воодушевлением публики было сложно. И «девственная невежественность» Катерины Кульбуш, и громогласность Амирама казались излишними, ненужными. А какая публика была вокруг! Так и хотелось сказать: «Чего вы, а? Хорошо же сидели!» Только экспрессия и образы Алексея Сычева хоть немного спасли ситуацию, напомнили, что вечер-то поэтический:
из пятки острова рябой,
и чем вернее, — тем окольней
маршрут практически любой.
Алексей победил в слэме, а Григорьевскую премию получил Андрей Пермяков. Фамилия говорящая, автор и впрямь из Перми. Рассказал, что стихи начал писать довольно поздно, после тридцати пяти. «В провинции на вменяемых поэтов приходят сотни человек. В Нижнем Новгороде, например, на вечере можно встретить 200–300 зрителей. А вот в Петербурге и Москве такого нет, приходят одни поэты. Но этот вечер показал, что все бывает не всегда так. Сегодня за нас искренне болели, было очень приятно», — поделился впечатлениями Андрей.
Атмосфера и правда сделала свое дело, вечер получился душевным, добрым, со своими и для своих. Но после «григорьевки» остается чувство ожидания и надежды на приход новой поэзии.
Захар Прилепин. Летучие бурлаки
- Захар Прилепин. Летучие бурлаки. — М.: АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2015. — 349 с.
В книгу «Летучие бурлаки» обладателя премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга» Захара Прилепина вошли его новые, не публиковавшиеся ранее эссе, написанные в последние три года: о «либералах» и «патриотах», о жизни, о литературе и кино.
ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ МНОГОДЕТНОЙ СЕМЬИ
Утром мне надо уезжать в другой город. Средние двое детей прибаливают. Старшему надо добраться в гимназию — а она далеко.
Звоню в такси, заказываю, называю адрес, гимназия такая-то.
Через десять минут перезванивают:
— А вы что, ребёнка отправляете?
— Ну, как, — говорю, — ребёнка. Ему пятнадцать лет.
— Такси перевозит детей до шестнадцати лет только в сопровождении родителей.
Я не могу с ним ехать: опоздаю на поезд. Жена тоже — с кем она тогда оставит остальных дома?
— В нём метр семьдесят роста, он чемпион города по борьбе, он вообще не ребёнок, — говорю я. — Если вашего водителя будут обижать — он его защитит.
— Извините, нет.
Срочно ищу другое такси, но в городе уже пробки, никто не успевает.
Откладываю свой отъезд, гружу всех в машину. Старшего — в гимназию, средних — в поликлинику выписываться, младшую — в садик. Жена с нами.
Детских сидений у нас в машине нет. Потому что если мы поставим детские сиденья — мы не поместимся в один автомобиль. Нам нужно будет ездить на двух автомобилях.
Это очень полезный закон — про детские сиденья, но вообще он не учитывает интересы многодетных семей. Семьи, у которых четыре маленьких ребёнка, или пять, или шесть детей, передвигаться в автомобиле не имеют права. Они должны иметь два автомобиля или автобус.
Второй автомобиль, соответственно, должна вести жена; а если у неё грудной ребёнок орёт, привязанный к сиденью, то это ничего — его могут успокоить другие дети, двух, например, или четырёх лет. А чем им ещё заниматься в машине? Хотя они, конечно же, тоже привязаны к своим сиденьям, и им не очень удобно успокаивать самого младшего. Лучше они сами поорут вместе с ним. Рули, мама, рули.
За каждого не привязанного к сиденью ребёнка — штраф три тысячи рублей. У многодетных семей очень много ненужных денег, поэтому они могут отдать двенадцать—пятнадцать тысяч рублей в помощь ГИБДД.
…мои литературные гастроли сорвались, ну ладно, я и так не очень хотел ехать.
Тем более что у нас сегодня другое важное дело: мы, как многодетная семья, получили наконец участок под строительство — бесплатно, от государства.
Указ президента! По всей стране он не очень исполняется, а нам повезло.
Едем принимать и смотреть подарок гаранта.
Участок оказался соток на шесть меньше, чем было заявлено в президентском указе. Кому-то ушли наши соточки, ну, что поделаешь.
Другой неожиданностью стало его местонахождение.
В радужных мечтах я представлял двадцать соток на берегу реки, дети играют в траве, собака следит за ними, кот следит за собакой.
Увы, участок оказался в другом, то есть соседнем, городе.
По документам — в пригороде, а по факту — в городе. Почти посредине его.
Можно, конечно, туда переехать жить — по утрам нужно будет добираться до гимназии и садика уже не двадцать минут, а два часа — в чём есть несомненные плюсы: можно по дороге повторить уроки, да и вообще пообщаться с детьми. Или хотя бы с частью детей, потому что, как мы помним, передвигаться многодетные семьи могут только на двух автомобилях.
На выделенном нам участке нужно в течение то ли года, то ли трёх построить как минимум фундамент — а то государство участок заберёт обратно. Государство не любит, когда земля пустует без дела. Многодетные должны крутиться, а не лениться.
…возвращаемся домой, обсуждая с женой, чего бы нам такое построить на своём участке в соседнем городе. Она предлагает лечебницу для зверей.
— Видишь, как много участков нарезали многодетным? — поясняет она. — У всех многодетных есть животные. Все животные болеют. Они все пойдут лечиться к нам.
Я задумываюсь.
— А кто будет их лечить, этих зверей?
Теперь задумывается жена.
Она называет имя одной из наших дочерей.
— Ей же семь лет, — говорю я. — Она сможет приступить к своим обязанностям только через десять, минимум, лет.
Жена снова задумывается.
Мы закупаем продукты в магазине (я никогда не видел, чтоб кто-нибудь покупал в магазине столько продуктов, сколько покупаем мы: дети всё время едят) и торопимся в школу (старшего нужно отвезти с уроков на французский к репетитору), в садик (младшую нужно забрать) и, наконец, домой — со средними нужно учить уроки.
Знаете, сколько сейчас задают в школе уроков?
Если не знаете, то лучше вам об этом и не знать.
Иногда бывает по два творческих задания по одному предмету. То есть два — только по одному предмету, и ещё по одному творческому заданию по трём другим предметам.
Не считая основных уроков.
В этом году уже несколько раз родители на родительских собраниях пытались взбунтоваться: такой объём заданий выполнить физически невозможно!
«У нас работа, в конце концов!» — кричат родители.Министерство образования объясняет, что повышение требований к домашним заданиям преследует благую цель: родители должны больше времени проводить с детьми.
О, да.
Только тогда надо, чтобы родителей было четверо. Двое работают, двое делают уроки и творческие задания. Ребёнок, соответственно, должен быть один. Одного достаточно.
Минобраз желает нам только добра, но на самом деле они борются с демографией. После того как вы сделаете три тысячи творческих заданий за три года начальной школы, вы больше никогда не захотите иметь детей. Я не шучу.
Так что я требую привлечь чиновников Минобраза к судебной ответственности за вредительство в государственных масштабах.
Но пока привлекают нас.
Звонок из школы.
— У вашего сына очень большие проблемы.
(«Боже мой, — думаю. — Что я упустил? Когда это
случилось?»)— Он ведёт себя некорректно по отношению к одноклассникам, — поясняют мне. — И ещё он слушает русский рэп, это ужасно.
— Я приму меры, — говорю я (человек, ведущий себя некорректно по отношению к целым социальным группам и записавший три рэп-альбома и несколько совместок с культовыми русскими рэп-музыкантами).
— Примите меры, но тем временем мы примем свои, — мрачно обещают мне.
Некоторое время обсуждаем это с женой, но вообще нам некогда что-то обсуждать.
Я проверяю физику и французский у старшего, она колдует со средними. Младшая в это время старательно нам мешает: она ненавидит уроки, уроки мешают ей играть с братьями и сестрой.
— Давай кружиться? — предлагает она всем поочерёдно.
Потом требует есть (только что ела). Ворует карандаши, ластики, пеналы и портфели у старших (нагоняю её в момент распределения фломастеров по зимней обуви). Время от времени начинает орать, но мама (жена) это быстро пресекает. У нас не поорёшь. Наличие такого количества детей окончательно подорвало нашу веру в либерализм.
К девяти часам портфели собраны, все лежат в кроватях. Перед сном старшим можно почитать. Я читаю сказку Корнея Чуковского младшей.
…в час ночи я застаю жену на кухне: она клеит ежу иголки. Одно творческое задание осталось незаконченным. Она заканчивает его, зная, что завтра будет новое задание. Самосовершенствование родителей не должно иметь предела.
Между прочим, рисунок со стразами, поделку из картона и тряпичную куклу мы уже сделали. К тому же, пока жена клеила ежа, мы со старшим сыном ответили на дополнительную анкету — 200 вопросов, которые поставили бы в тупик клуб самых находчивых знатоков. Собственно, меня они ставили в тупик несравненно чаще, чем сына.
Я ответил на 20 вопросов, он на 170. Он привык. Ещё 10 вопросов остались неразрешимыми.
На следующее утро младшенькая проснулась в пять тридцать.
— Мамычка-а-а! Мамычка-а-а! — звала она жалобно. — Приди ко мне!
Мы пришли к ней оба.
Мы улыбались — а что нам ещё оставалось делать.
В то же утро я уехал, а со всеми перечисленными (и многочисленными дополнительными) проблемами осталась жена.
Она понимает, что у меня дела: мне нужно всех обхитрить, нарушить те законы, которые ещё можно нарушать, обмануть налоговую, совершить максимальное количество сомнительных и малоосмысленных поступков (написание этого текста — самый приличный из них), чтобы прокормить наш маленький род.
А моей любимой женщине нужно сделать невозможное: не сойти с ума.
Мир против нас. Такси нас не везёт, страж дорог штрафует, врач поликлиники идёт к больному ребёнку с 10 до 18 — и врача нужно ждать не сходя с места, школа требует справку о болезни ребёнка, даже если он пропустил один день — а чтобы получить справку, нужно потратить половину дня на поликлинику, забросив работу и все дела, что до государства… государство платит нам уморительные детские пособия, а больше я ничего про него не знаю.
Хотя нет, я догадываюсь, что мою жену, несмотря на два её образования, не возьмут ни на какую нормальную работу. Потому что кому нужны работники, у которых вся жизнь — череда непрестанных проблем.
Впрочем, нас же никто не заставлял так много рожать, верно? Надо было думать своей головой, правда ведь?
Наверное, надо уточнить, что я не пытался вас разжалобить. Я просто хотел предупредить, что если ещё кто-нибудь назовёт меня «буржуазным» — я возьму его за верхнюю пуговицу…
Ну, и оторву её. Самое малое, что я могу сделать в ответ.
…каждая многодетная семья чувствует себя как Конюхов в океане. Счастье в сердце и стихия вокруг.
Подслушано: реплики 11 писателей, гостивших на ярмарке Non/Fiction
Каждый день на ярмарке Non/Fiction проходили встречи с писателями. Некоторые из литераторов невозмутимо прогуливались между книжными рядами, общаясь с коллегами по цеху. Эдуард Лимонов, например, передвигался в плотной «чашке» из охраны. Слова литераторов жадно ловили журналисты. Самые заметные высказывания зафиксировала корреспондент журнала «Прочтение» Евгения Клейменова.
Людмила Улицкая: «Наталья Горбаневская властно и твердо предостерегла меня от того, чтобы писать стихи, зато про первый мой рассказ сказала: „Людка, это твое!“»
Фредерик Пеетерс: «Я вообще не думаю о читателе и пишу для себя. Это мне приносит удовольствие. Если человек пишет и держит в голове читателя — это маркетинг».
Анна Брекар: «Романтики придумали, что писателю кто-то что-то нашептывает, так вот и я тоже считаю, что кто-то водит моей рукой. Чтение мне необходимо, это комната, в которой я запираюсь на ключ. В художественной литературе разлита жизнь, и даже перечитывая книги, я каждый раз будто захожу в новые залы».
Захар Прилепин: «В связи с тем, что юность моя прошла под звуки рок-н-ролла, биг-бита, под „Время колокольчиков“, это, конечно, является частью моей физики и биохимии. Писательство — одинокое занятие: сидишь и тюкаешь по клавиатуре. А группа — это какое-то другое воспроизведение человеческой энергии: звуки гитары, радость сотворчества, сочинение песен. Это может никому на свете не нравиться, но вдруг неожиданно нравится тебе. В первую очередь, это удовольствие. Когда мы сделали ряд песен, я предложил нескольким нашим рок-звездам ничтоже сумняшеся сделать „совместки“ с нами. Они послушали песни и согласились. Когда мне было 14–16 лет, их портреты висели у меня на стене, а теперь я делаю то, что, кажется, было совершенно невозможно. Как если бы я предложил Есенину написать вместе стихотворение. И он бы сказал: „Да, давай! У тебя хороший куплет. Я тоже сейчас напишу свой“. Меня это внутренне по-хорошему смешит. Я думаю про себя: „Вот ты сукин сын, вот до чего тебя жизнь довела“».
Максим Осипов: «Врач-писатель часто встречается. Это дает необходимое для творчества сцепление с жизнью. А вот писателя во враче должно быть поменьше».
Дина Рубина: «Если держать руку на том, что происходит в России, постоянно сидеть в „Фейсбуке“, смотреть новости, ты перестанешь быть писателем и создавать свои миры. Все, чем интересен писатель, есть в его книгах. Он в долгу перед своей творческой судьбой. Самая главная книга для меня та, в которой я только что поставила точку. Мой герой некогда не будет злодеем. Это человек, которому нужно преодолевать препятствия. Я бы также никогда не выбрала героем романа вялого, неторопливого человека».
Татьяна Москвина: «Роман „Жизнь советской девушки“ о культуре, на которой я выросла. Следующая книга будет совершенно другая, например о 1980-х, о Курехине. Я веселая и одновременно угрюмая девушка из Петербурга и все время хочу пробовать что-то новое, что-нибудь отчебучить. Например, летом мы с петербургскими писателями — мальчишками и девчонками за пятьдесят — путешествовали вокруг Онеги. Сейчас нужно всем талантливым людям собираться в войска, чтобы сражаться с пошлостью. Пока у нас есть прилепины и крусановы, мы так просто не сдадимся».
Татьяна Толстая: «Книга „Невидимая дева“ создавалась как варьете, не монотонной, очень разной. Мне интересно из памяти и владения языком свинчивать разные вещи. Правда, больше всего всем нравятся разговоры про еду. Если я пишу в „Фейсбуке“, как что-то купила или сварила, то у меня тысячи лайков, а если что-то литературное, гул стихает».
Денис Драгунский: «Раньше литература была на слуху, потому что критик печатался тиражами большими, чем автор».
Светлана Алексиевич: «Некоторые писатели свою малограмотность компенсируют агрессией».
Жюри «Студенческого Букера» объявило финалистов
Молодые критики составили альтернативный шорт-лист «Русского Букера», который, впрочем, разнится с официальным лишь в двух позициях.
Сойдясь с Большим жюри на том, что заметными книгами 2014 года стали романы Владимира Шарова, Виктора Ремизова, Захара Прилепина и Натальи Громовой, студбукеровцы выдвинули своих претендентов — Ксению Букшу и Владимира Сорокина. Появление обоих фигур интуитивно обосновано: «Завод „Свобода“» молодой писательницы пронизан концептуалистскими приемами и мотивами Сорокина — поэтому импонирование одному произведению закономерно приводит к читательскому увлечению вторым. Более того, оба автора уже встречались в финале другой литературной премии — «Национальный бестселлер», где голоса жюри распределились между ними поровну, и лишь решением председателя, Леонида Юзефовича, Ксения Букша стала заслуженным лауреатом.
В букеровском списке есть еще один увенчанный лаврами писатель — Захар Прилепин, неделю назад взявший «Большую книгу». Из премии в премию переходит и Владимир Шаров с эпистолярным романом «Возвращение в Египет».
Повторится ли ситуация прошлого года, когда и Большое и Студенческое жюри проголосовали за одного автора — Андрея Волоса, станет ясно вечером 5 декабря.
Елена Васильева, председатель премии «Студенческий Букер — 2014»:
— Студенческое жюри столкнулось с необходимостью признать, что история довлеет над литературной действительностью. Архивная работа предшествовала созданию большинства романов из длинного списка «Русского Букера» (Наталья Громова, Владимир Шаров, Захар Прилепин, Ксения Букша, Елена Костюкович, в некоторой степени и Алексей Макушинский). Мы стремились отразить в своем шорт-листе именно эту тенденцию, не упустив из внимания ни одной важной книги из числа написанных в этом сезоне. Взгляд, обращенный к прошлому, так или иначе преломляется через призму современности. В этом списке есть роман, который, используя образы прошедших времен, напрямую актуализирует то, что происходит здесь и сейчас (Владимир Сорокин); также мы не смогли обойти вниманием единственный текст, который обращается к проблемам локальной и национальной идентичности (Виктор Ремизов).
Конспект о человечности, или 6 высказываний Германа Садулаева о Захаре Прилепине
В день рождения «Библиотеки Гоголя» в рамках проекта «Урок литературы» Герман Садулаев рассказал о творчестве Захара Прилепина. Прочитав стихи из сборника «Грех», он грозно спросил: «Так, называйте, какие произведения Захара вы читали?» «„Патологии“ не читали?!» — зазвенело в воздухе. Почувствовав себя в школе, я захотела раскрыть тетрадь и записать: «Захар Прилепин — классик русской современной литературы». Под диктовку учителя, разумеется.
О создании образа
Захар был одним из первых, кто поверил в себя и в современную русскую литературу и прервал ледяное молчание. Прилепин — объект притяжения, вокруг которого будет вращаться русская литература, русская мысль и русская общественная жизнь. Он не только писатель, но и очень редкая в наше время цельная личность. Это человек из древних времен. Мы сейчас все очень раздроблены: на работе одни, в общественном транспорте — другие, а как войдем в интернет, нас совсем не узнать! Захар же будто сделан из одного куска металла. Он готов свою жизнь отдать, поступиться личным комфортом и успехом ради принципов. Ему говорят: «Как умело вы создали свой образ!» Люди думают, что он сидит перед монитором, пьет виски, курит сигару, а PR-специалисты создают ему образ. Нет! Вот автомат — вперед на войну, потом на демонстрацию, потом — на Донбасс. Это как у Кормильцева: «Видишь, там на горе возвышается крест… Повиси-ка на нем». Место вакантно! Кресты стоят! Дайте себя распять, примите аскезу, сделайте то, о чем пишите в блогах, и будет у вас образ.
О нежелании читать
Нам внушили, что русская литература закончилась вместе со всей Россией. Кому-то, видимо, надо, чтобы мы так думали. Нашего премьер-министра однажды спросили: «Что вы читаете?» Он сказал, что классику. Я в молодости, когда знакомился с девушками, всегда спрашивал их, что они читают. Если девушка говорила о классике — это означало, что она ничего не читает. Когда люди так говорят, они надеются вырулить на школьной программе. У нас руководство похоже на таких барышень. Но я знаю одного человека, он был очень злой и плохой и звали его Иосиф Виссарионович Сталин. Он управлял одной немаленькой страной и судьбами половины мира. При этом он находил время читать всю современную ему русскую литературу. Он читал всех и все знал. А сейчас это стало не очень важным, кажется кому-то.
О безупречном вкусе
У меня есть барометр — писатель Леонид Юзефович. У него безупречный литературный вкус. Как он определяет писателей в иерархию, так они и остаются. Недавно я прочитал его слова о том, что в списках на премию «Большая книга» есть произведение, которое на три порядка превосходит все остальные. Это «Обитель» Захара Прилепина. Высокая оценка Леонида Юзефовича никогда не пропадает даром. После этого можно уже и премию не брать. Я сразу же вспоминаю другого человека с безупречным вкусом — Николая Гумилева. Ему было очевидно, что Бунин войдет в историю как прозаик, хотя в тот момент он очень много энергии и надежды вкладывал в стихи. Даже если от нашего поколения больше никого не останется, то Захар Прилепин останется. Это наш живой классик.
Об отсутствии противостояния
Во время чеченского конфликта мы были по разные стороны фронта. Мои симпатии были не на стороне России, потому что наша семья пострадала в ходе боевых действий. Захар же воевал за российские федеральные войска. О тех событиях он выпустил книгу «Патологии». У меня тоже вышла книга, где все описывалось с другой стороны. Это не помешало Захару прочесть мое произведение, дать ему высокую оценку, не помешало нам подружиться. Может, он почувствовал, что мы все равно заодно, пусть и с разных сторон. «Патологии» ведь не про то, что надо идти убивать, а о человеке.
О семейных ценностях
В богемной среде бытует упрощенное отношение к сексуальным связям, как бы оправданное тем, что мы творческие люди и нам нужно вдохновение. Но у Захара всегда была четкая и однозначная позиция по этому поводу — верность. Для него очень важна семья. И он пропагандирует семейный образ жизни и не раз говорил: «Ребята, если вы хотите настоящее, серьезное, то держите себя в руках. Просто ничего не бывает». Мужчина — это тот, кто контролирует ситуацию и не позволяет чувствам играть. Это не значит, что Захара оставляет безразличным красота, но он всегда соблюдает четкие рамки. Однажды нас пригласили выступать в Университет Профсоюзов, а там просто конкурс красоты. Десятки девушек так и смотрели на него голодными пожирающими глазами. А Захара еще и поселили в их общежитии гостиничного типа. Ужасно опасная ситуация… Ноль. Джеймс Бонд.
О контексте литературы
У Захара Прилепина очень широкий круг чтения. Он энциклопедически начитан. Интерес к литературе — одна из составляющих его успеха. Читает он очень много, хорошо, профессионально, умеет не просто наслаждаться текстом, но и учиться. Помню, мы были в гостях на одном загородном мероприятии. Утром я довольно рано проснулся, привел себя в порядок и пошел будить Захара. Стучу в дверь, захожу, а он сидит, с полночи читает. Он не сосредоточен только на себе, а понимает, что существует в литературном контексте. Захар использует все возможности, чтобы вытаскивать других, помогать им публиковаться. Мы, находясь в контексте, понимаем, что он лучший.
Лауреатом «Большой книги» стал Захар Прилепин
Роман победителя как никакой другой из короткого списка подходит к названию премии. По-настоящему большая, восьмисотстраничная книга, написанная на основе богатого, долго и тщательно изучаемого автором историко-документального материала, имела одинаковый успех у литературных экспертов и читателей.
«Обитель» заняла второе место в народном голосовании, уступив первенство «Времени секонд хэнд» Светланы Алексиевич и обойдя «Пароход в Аргентину» Александра Макушинского.
Жюри «Большой книги» рассудило по-своему и отдало серебро «Теллурии» Владимира Сорокина, бронзу — роману «Возвращение в Египет» Владимира Шарова. Оба автора не единожды в этом году выходили в короткие списки российских премий.
Отдельной награды за вклад в литературу был удостоен драматург Леонид Зорин.
Победителями Книжной премии Рунета стали Захар Прилепин и Джоджо Мойес
На днях состоялась церемония вручения ежегодной Книжной премии Рунета, награду в которой получают самые читаемые российские и зарубежные авторы по итогам выбора Экспертного совета и народного голосования интернет-пользователей.
Из двенадцати художественных книг, в числе которых были «Обитель» Захара Прилепина, «Хроники раздолбая» Павла Санаева, «Русская канарейка» Дины Рубиной, «Теллурия» Владимира Сорокина, «Зов кукушки» Роберта Гэлбрейта, сборник стихов Веры Полозковой «Осточерчение» и другие современные произведения, российские читатели выбрали роман «До встречи с тобой» англичанки Джоджо Мойес.
В противовес этому решению Экспертный совет проголосовал за выдающуюся девятисотстраничную эпопею о Соловецком лагере Захара Прилепина. Поддержали отечественных авторов и в двух других номинациях: «Выбор Lenta.ru» пал на «Теллурию», а «Бестселлером на Ozon.ru» стал первый том трилогии Дины Рубиной.