Рубрика: Рецензии

• М.: Махаон, 2006
• Переплет, 288 с.
• ISBN 5-18-000976-6
• Тираж: 50 000 экз.

Сегодня Евгений Гришковец один из самых популярных писателей России. Именно популярных; то есть он из тех, кому посчастливилось быть услышанным и чье имя было раскручено средствами массовой информации.

Гришковец повсюду. Его можно увидеть в театре, на экране телевизора, в кино; можно услышать по радио; можно купить диски с его спектаклями или диски, где он рассказывает свои истории в сопровождении группы «Бигуди»; наконец, можно прочесть его книги. Говорит ли это об универсальности текстов Гришковца, которые с легкостью укладываются в любой формат, или, напротив, об их ущербности?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо уяснить, что же представляет собой Гришковец как писатель.

Гришковец пишет об ощущениях. Он подмечает то, чему обычный человек, закруженный вихрем повседневности, не придает значения. Жизнь, по Гришковцу, состоит из мелочей, которые важнее каких-то глобальных событий. Писатель раскрывает перед нами всю прелесть этих сиюминутных душевных порывов, выступая в роли сентиментального наблюдателя.

Гришковец далеко не первый, кто пользуется этим методом. Каждый уважающий себя писатель имеет в своем арсенале подобные лирические зарисовки. Но то, что для других является лишь частью богатой палитры литературных приемов, Гришковец сделал своим ремеслом. И именно поэтому его тексты неравноценны — некоторые несомненно удачны, а некоторые попросту банальны. Нельзя писать об одном и том же одинаково хорошо, когда-нибудь вкус и писательское чутье обязательно подведут.

Книга рассказов «Планка» снабжена щедрым предисловием Петра Вайля. Вайль не скупится на комплименты и, на мой взгляд, захваливает писателя, который, честно говоря, в подобном восхвалении уже и не нуждается. Например, Вайль приводит такую цитату: «Двоих сняли с поезда в Комсомольске-на-Амуре, одного с сильной температурой, другого из-за попытки украсть что-то на вокзале в Комсомольске-на-Амуре». Вайль восхищается тем, что название города повторяется два раза в одном предложении: «Опять повтор. Опять принцип звучания. Требование ритма важнее канонов стилистики». Можно подумать, что это Гришковец придумал данный прием. Кому, как не Вайлю, знать, что подобные повторы использовал в свое время еще Хемингуэй и именно с его легкой руки они вошли в литературу? Вообще, в «Планке» очень сильно чувствуется влияние Хемингуэя.

У цикла рассказов под названием «Другие» очень многообещающее начало: «Я помню, как я обнаружил, что есть другие. Другие люди! <…> Все другие люди, они совершенно другие, а я другой для них. Вот так!» Думаю, что с этим открытием когда-то сталкивался каждый. Но знает ли Гришковец, что и об этом писали уже не раз? Знаком ли он со словами Сартра: «Ад — это Другие»? Наверное, знаком. Тогда объясните мне, пожалуйста, почему после столь блестящего пассажа о «других» я должен читать байку о том, как два матроса тащили через весь поселок тяжеленный трансформатор, а потом со злости швырнули его за борт корабля? Такая байка гораздо уместнее выглядела бы в какой-нибудь новелле Михаила Веллера, он бы сумел сделать ее смешной и увлекательной. И почему в рассказе «Последний праздник» (из того же цикла) Гришковец рассказывает историю, которую я уже читал в книге Эфраима Севелы «Моня Цацкес — знаменосец» и видел в фильме «Женя, Женечка и Катюша»?

Для того чтобы писать убедительно, надо не только подмечать интересные мелочи, но и уметь придумывать интересные сюжеты. На мой взгляд, у Гришковца с этим проблемы.

Что касается остальных рассказов сборника, то здесь Гришковец решил доказать, что он все-таки писатель, а не просто талантливый рассказчик. Эти рассказы написаны от третьего лица, и они действительно более литературны, нежели те, что вошли в цикл «Другие». Но планка все же не взята — Гришковец, скрывшись за именами вымышленных героев, опять написал о себе. Он поменял декорации, но не избежал самоповторов.

Виталий Грушко

• СПб: Азбука, Амфора, 1999
• Суперобложка, 352 стр.
• ISBN 5-88815-006-1, 5-8301-0015-0
• Тираж: 10000 экз.
• Перевод с сербского Ларисы Савельевой

Авторское предисловие, предваряющее роман, знакомит читателя с правилами интеллектуальной игры, отдаленно напоминающей шахматы (к слову, о самих шахматах — в одной из глав повествования описывается партия, фигурами в которой служат дикие животные и птицы, кочующие по пустынным просторам полуразрушенного царства). Так вот, та игра, которую предлагает автор, основана на использовании мыслеобразов, цитат и символов.

Изыскано компилируя общеизвестные исторические факты и романтические предания, Милорад Павич создает сюрреалистическую картину надысторического, вселенского бытия, насыщенного вселенскими же смыслами и парадоксами.

Сюжет, впрочем, несложен. Интересен подход.

Попытка популярного исследования реальных (или претендующих на историческую реальность) событий приводит автора (и читателя) на границу между сном и явью, и эта граница (когда «мысли теряют земное притяжение и бурля вырываются на свободу») становится точкой отсчета в литературном исследовании, спонтанность сновидения становится методом, позволяющим актуализировать исторический сюжет. Писатель как будто пропускает сквозь стеклянную призму белый луч догматического понимания действительности. (Не потому ли роман состоит из трех книг, разнящихся по цвету, и содержит три версии событий?)

Структуру романа — не связанные между собой, вернее связанные лишь формальным энциклопедическим приемом, главы-эпизоды — можно определить как агрессивную: вместо последовательного повествования читателю предлагаются разрозненные комментарии, призванные скорее разрушить любое априорное мнение о том, как должно выглядеть литературное художественное произведение.

«Прав не тот, кто знает истину, а тот, кто уверен, что его ложь — правда».

В этом посыле, может быть, одна из основных идей романа — читатель имеет право не только на собственное мнение, но и на собственную правду, на собственную веру, на собственную историю. Это становится возможным, ибо сам объект исследования: Хазарское царство, жизнь и деяния последнего хазарского правителя, его врагов и союзников, странные верования хазар и биографические обстоятельства исследователей этой веры, — призрачен и неоднозначен. Он есть, этот объект, и одновременно его нет, поскольку нет объекта без субъекта, поскольку любая попытка описания превращает предмет исторического исследования в артефакт.

«Хазары, независимое и сильное племя, в период с VII по X век населяли сушу между двумя морями — Каспийским и Черным и исповедовали исчезнувшую на сегодняшний день религию. После невыясненных событий, повлекших распад Хазарского царства, они стали стремительно исчезать. Так что непонятно, среди какого народа их следует искать сейчас».

P. S. Эту книгу не стоит брать с собой в путешествие, читать в поезде или вагоне метро: есть опасность заплутать, запутаться, утратить цель, усомниться в реальности и т. д.

Алексей Слюсарчук

• М.: АСТ: Транзиткнига, 2003

Книга 1

• Пер. с англ. Р. А. Арсланова и др.
• Переплет, 496 с.
• ISBN: 5-17-018847-1

Книга 2

• Пер. с англ. В. М. Заболотного, А. Ю. Кабалкина
• Переплет, 496 с.
• ISBN: 5-17-019229-0

Сейчас для многих совершенно очевидно, что взаимопонимание стран и народов важно как никогда. И взаимопонимание это требует освещения разных точек зрения. Вероятно, именно поэтому современному российскому читателю, сколько-нибудь увлекающемуся русской историей, не стоит проходить мимо исторических сочинений зарубежной россики, интересных в плане оригинальности, новизны и неоднозначности взгляда. Вот и я, поддавшись общим настроениям, также обратил внимание на работу Джеффри Хоскинга «Россия и русские», представляющую собой не что иное, как всеобъемлющую историю Российского государства с древнейших времен до современности.

Имя Дж. Хоскинга, одного из крупнейших британских историков, не очень известно в России. Между тем его книга, которую автор предлагает лишь неискушенному в русской истории читателю, явно превосходит не только обобщающие исследования британской россики XX столетия, но также многие капитальные труды современных российских ученых. Излагая основные факты отечественной истории, необходимые для читателя, впервые знакомящегося с темой, Хоскинг предпринял попытку отыскать корни противоречивого отношения к России как иностранцев, так и русских, сфокусировав внимание на имперской политике Российского государства, развитии демократических общественных институтов и «малых общностей», «разнообразии форм самосознания, которые менялись в России в течение веков».

Исходные принципы и положения Дж. Хоскинг формулирует в первой главе, которая может заинтересовать и начинающего, и хорошо осведомленного в отечественной истории читателя. Его рассуждения о роли географического фактора, особенностях национального менталитета, миграциях и колонизационном процессе при известной традиционности и хрестоматийности все-таки вызывают очевидный интерес, а главное — заставляют размышлять и спорить.

Основная идея Хоскинга, которую он интересно и изобретательно разрабатывает в концептуальном плане и доказывает многочисленными фактами, достаточно проста. Стремясь истолковать формирование и развитие российского общества и государства на протяжении многовековой истории, автор исходит из характерной для России «двусмысленной геополитической позиции», которой придает даже чрезмерно большое значение, возвращаясь отчасти к традициям дореволюционной историографии в лице С. М. Соловьева и В. О. Ключевского. В соответствии с этой позицией Российское государство, преодолевая «трудные, даже отчаянные исторические периоды», пыталось играть великую «евразийскую геополитическую роль» и последовательно осуществляло на протяжении столетий территориальную экспансию, покоряя соседние народы и государства, что вовсе не было следствием исключительно оборонительной стратегии России. Иначе говоря, Хоскинг рассматривает государственное развитие России как процесс империостроительства, целью которого была эксплуатация внутренних ресурсов имперского центра, консервация традиционных общественных отношений и поддержание контроля над многонациональными окраинами.

При этом Дж. Хоскинг, в противоположность А. Каппелеру, автору фундаментальной работы «Многонациональная российская империя» (Каппелер А. Многонациональная Российская империя: Возникновение. История. Распад (1996) / Russland als Vielvoelkerreich: Entstehung: Geschichte: Zerfall. Muenchen (1993)), утверждает, что процессы империостроительства тормозили русский национальный проект. По его мнению, «у россиян слабо развито национальное сознание», так как в значительной части своей истории Россия являлась империей, включавшей огромное количество самых разных народов. Таким образом, русские были не в состоянии развивать свои национальные институты, как это делали другие народы. Согласно Дж. Хоскингу, «русский национализм — оптическая иллюзия; его не существует. То, что люди называют русским национализмом, на самом деле является русским империализмом». В контексте современного обсуждения проблемы национализма и ксенофобии, присущих россиянам, эти рассуждения вызывают явный интерес.

Одновременно Хоскинг считает, что, несмотря на очень слабое национальное сознание у русских, они сильны на общественном уровне, а также глубоко осознают ценность своей культуры и языка. Отсюда стремление английского историка подчеркнуть особое место и роль демократических общественных институтов, малых общностей и солидарной ответственности в сооружении фундамента российского государства. В связи с этим он избегает модных ныне рассуждений о политическом деспотизме, якобы свойственном государственному строю России. Подобным идеям автор противопоставляет мнение об «эластичности» российского общества, его чрезвычайной гибкости и способности к адаптации. При этом в отличие от историков-государственников, которые еще в XIX веке говорили о «бродячей Руси», видит в этом явное достоинство.

Конечно, книга Джеффри Хоскинга не исчерпывает всего многообразия русского исторического процесса, но она является прекрасным введением в сложный и неоднозначный мир российской истории. Думается, что эта книга не должна пройти незамеченной для русского читателя. И не только потому, что отечественная литература, особенно учебная, зачастую скучна и неинтересна, но прежде всего потому, что перед нами действительно классический труд британской россики, удачно сочетающий научную критику и объективность с уважительным отношением к нашему историческому прошлому.

Владимир Кучурин

• М.: Рипол классик, 2006
• Переплет, 320 с.
• ISBN 5-7905-4209-3

Традиционный студень, как известно, готовится так: говяжьи головы или ноги варятся на медленном огне в течение очень долгого времени, пока эти мясные субпродукты не образуют густую взвешенную массу. Затем ее распределяют по мискам и выносят на холод. Тут главная задача — не встряхнуть готовое блюдо, чтобы мясо не оказалось на одном полюсе, а желе — на другом. Подавать вместе с хреном или горчицей.

Свежеприготовленный роман Наташи Маркович сильно напоминает это традиционное русское блюдо. Но без присущего ему гармоничного вкуса. Да и горчички, честно говоря, забыли добавить…

Вот примерный рецепт того, как по-быстрому сляпать графоманский романчик с претензией на ироничность и легким флером «гламура» — явления, о котором многие слышали, но объяснить не могут.

Итак, во-первых, берем отлично зарекомендовавшие себя с коммерческой точки зрения гламурные субродукты. Рога и копыта популярного произведения. Отрыжку чужой, так сказать, литературной мысли. Короче, берем нашумевший «CASUAL» Оксаны Робски. Известно, что копия всегда хуже оригинала, но ситуация Наташи Маркович усугубляется еще и тем, что художественные достоинства оригинала тоже сомнительны, а уж в пережеванном виде это совсем что-то малосъедобное.

Из «CASUAL» заимствуется главная «гламурная» фишка — образ вольно порхающей по друзьям-бой-френдам-посиделкам-вечеринкам героини, в чьей очаровательной голове две мысли встречаются крайне редко и исключительно ради того, чтобы снова разойтись.

«Может быть, — задается героиня вопросом на первой странице, — я когда-нибудь прилетела с другой планеты? Давно. И забыла об этом. Или меня родители пронесли контрабандой. В животе. Мне часто говорят, что я инопланетянка, но никто не может объяснить, в чем это заключается».

Рискну предположить, что «инопланетность» героини заключается в страстном стремлении автора романа придумать какую-нибудь «забойную» тему для нового гламурного опуса. Так, модная тема «Рублевского шоссе» плотно оккупирована Робски, значит, сделаем героиню инопланетянкой…

А чтобы подчеркнуть наше принципиальное отличие от «CASUAL», уволим героиню с работы и оставим без денег. Уточню: без денег — в понимании автора — это когда не хватает 200 долларов, чтобы заплатить домработнице…

Логика Наташи Маркович, в общем, понятна: если приходится готовить по чужому рецепту, надо хотя бы от себя добавить соли или, еще лучше, чего-то запоминающегося — например, ананасов. Чтобы на вкус отличалось. Но не слишком.

Пусть нет Рублевки, но будет инопланетянка. Которую, к тому же, уволили с работы? Или которая сама уволилась с работы? Которая решила открыть ресторацию? Которая решила стать журналисткой? Или выйти замуж?

Разобраться в густом бульоне из ошметков модных поп-литературных трендов сложно. Но ты, читатель, не бойся — выходить замуж и открывать ресторан, а также разводиться и закрывать ресторан героиня будет на протяжении всей книги, так что те, кто любит про ресторан, до судорог про него начитаются, а те, кто любит «про любовь», к финалу романа захотят стать импотентами.

Но это тоже все ничего. Значительно хуже безразмерные рассуждения героини о смысле жизни, которые автор вставляет каждый раз тогда, когда ей нечего сказать по поводу событий. А поскольку автору, вообще и по преимуществу, на эту тему сказать нечего, кроме банальностей, то весь роман превращается в желеобразное нечто, более всего напоминая безвкусный студень. Стюдень — если по их, по-гламурному.

Эх, чесночку бы… А еще лучше питьевой соды — от изжоги.

Мария Петровская

• Пер. с тур. А. Аврутиной
• СПб.: Амфора , 2006
• Переплет, 542 с.
• ISBN 5-367-00143-2
• Тираж: 5000 экз.

С чем приходит человек в наш мир? С камнем за пазухой и с желанием причинить боль другим? Или с желанием понять тех, кому больно?

Поэт и журналист Ка приехал в маленький турецкий городок, чтобы понять самого себя. В прошлом он оставил много неразрешенных вопросов. Его жизнь до приезда в Карс нельзя было назвать счастливой. Политический изгнанник, Ка долгое время прожил в Германии. Там он был одинок и не мог писать стихи. Теперь же он приехал в город, где хотел встретить женщину, в которую раньше был влюблен. В город, где скоро должны пройти выборы в муниципалитет и где совсем недавно несколько девушек совершили самоубийства, скорее всего — по религиозным причинам. Приехав в Карс, Ка и не думал, что на три дня город занесет снегом так, что выехать отсюда будет невозможно. За эти три дня в городе произойдет военный переворот, а сам Ка встретится с целой вереницей персонажей, у каждого из которых будет свое представление о счастье, страдании и религии.

«Если нет Аллаха, то значит, нет и рая. Тогда миллионы людей, которые живут в нужде, нищете и страданиях, не смогут даже в рай попасть. В таком случае, какой смысл в том, что бедняки так много страдают? Для чего мы живем и зачем так много и напрасно страдаем?» Этот вопрос задаст поэту юноша по имени Неджип. Вскоре он будет убит, как и многие другие персонажи романа. Никто из них так и не узнает правды.

Не узнает правды и Ка; он только почувствует радость от встречи с любимой женщиной и напишет лучшие свои стихи. Все остальное время он будет стараться понять и ярых сторонников ислама, и приверженцев европейского образа жизни, но так и не поймет, откуда берутся страдания.

Для Ка Бог и Аллах не одно и то же. «Я хочу Бога, перед которым мне не надо снимать обувь, не надо вставать на колени и целовать кому-то руку. Бога, который поймет мое одиночество». Поиски Бога заведут Ка слишком далеко, и его путь будет омрачен трагедиями многих его знакомых, но он не разочаруется.

Роман «Снег» написан человеком, который и сам не знает ответов на поставленные вопросы. Но главное — роман написан с нежностью к его персонажам. Памук любит всех своих героев, вне зависимости от их религиозных убеждений. Он не знает, как сделать их счастливыми, но он готов понять каждого. Неслучайно в конце романа, в последней главе, в Карс приезжает сам автор. Он расспрашивает им же придуманных героев о судьбе Ка и таким образом сам становится героем собственного произведения. Писатель чем-то похож на жителей Карса. Он здесь не чужой. Он один из них. Один из тех, кого раздирают противоречия, но кто мечтает понять и принять этот мир, кто мечтает навсегда избавиться от страданий.

В романе Памука нет особых литературных изысков. Это почти документальное повествование. Но сквозь густой, перенасыщенный придаточными предложениями язык проскальзывает главное — искренняя любовь к человеку и желание верить.

Виталий Грушко

• Пер. с. англ. С. Рюмина
• М.: Фантом пресс, 2006
• Переплет, 448 с.
• ISBN 5-86471-385-6
• Тираж: 4000 экз.

Сюжет этой книги мог бы быть основой для добротного захватывающего боевика/детектива: здесь есть и китайская мафия, и секретные оборонные разработки, и пропадающие в неизвестном направлении сотрудники главного героя, за которым гоняются журналисты. Из сюжета для классического блокбастера Миллингтон сооружает великолепную комедию, читать которую в чьем-либо обществе невозможно — доймут вопросом «Ну что там такого смешного?». Лихой криминальный сюжет автор легко сочетает со знакомым всем бытом (споры с женой, поиски квартиры, неприятности на работе), и этот быт также попадает в поле притяжения безумного авторского чувства юмора. Миллингтон обладает не только чувством юмора, но и родственным ему чувством безумия. Сюжет, который у другого автора смотрелся бы тяжело и нелепо, в этой книге обретает крылья. События развиваются так, будто ничего естественнее этого сумбура быть не может, при этом автор умудряется, избегая натужности и хамства, шутить на самые распространенные темы — начиная от женщины за рулем и заканчивая профессиональными навыками администраторов сетей, — и его шутки поражают неожиданностью и свежестью.

В родстве с юмором и безумным сюжетом находится, очевидно, неистребимый оптимизм автора и его героев. Когда становится ясно, что хуже некуда, что всю черную кассу, финансирование сомнительных операций, осквернение захоронений, укрытый под фундаментом университета смертельный газ, — все это повесят на главного героя и что меньше семи не дадут, он обращается к своей жене: «Что в остатке?», и она отвечает: «То же, что и всегда, — мы сами». И конечно, завершается эта история нежным безудержным сексом, как бы подтверждая: все хорошо. И автору веришь.

В этом, наверное, секрет бешеной популярности книги. Обложка книги рекламирует возможность «стать трехмиллионным посетителем вэб-сайта Мила Миллингтона (www.mil-millington.com) и получить приз». К сожалению, получить приз не удастся: счетчик посетителей сайта давно перевалил за четыре миллиона.

Вадим Левенталь

• Пер. с англ. В. Артемова
• СПб.: Азбука, 2006
• Переплет, суперобложка, 512 с.
• ISBN 5-352-01754-0
• Тираж: 20 000 экз.

Жил-был в Аргентине один в меру коррумпированный полицейский Мигель Фортунато. Ведь все полицейские в Аргентине коррупционеры, не так ли? Он ловко брал взятки, вовремя делился с вышестоящими, тосковал по умершей от рака жене и вечером ходил слушать настоящее аргентинское танго. А что же еще может слушать по вечерам настоящий аргентинец, попивая матэ?

Но однажды его начальник велел попугать заезжего американского писателя Уотербери, насолившему кому-то из сильных мира того. Увы, все пошло не так, и нашему бравому полицейскому пришлось застрелить несговорчивого гринго. При безобразном ведении дела со стороны аргентинской полиции (разве может ли просвещенный читатель предположить что-то иное?), на расследование были брошены лучшие силы американских борцов за мир и демократию во всем мире — Афина Фаулер, защитница прав человека, спортсменка, комсомолка и просто красавица. Ей, как говорится, и карты в руки — права человека защищать, мир спасать и с коррупцией бороться. Правда, преступная аргентинская полиция не сдалась — она отрядила помогать заезжей американке комиссара Фортунато. Да-да, того самого коррупционера, убивца и вообще нехорошего человека.

Это — завязка романа Стюарта Коэна «Семнадцать каменных ангелов». «Местный» колорит обозначен, фигурки продажных полицейских расставлены, транснациональные корпорации обоснованно подозреваются в чем-то таком нехорошем, а аргентинское танго льется изо всех щелей, вытанцовывается на каждой странице романа, заставляя читателя нервически вздрагивать и досадливо отмахиваться рукой. Мол, изыди!

Не дождетесь! Маховик стереотипов запущен, расхожие штампы воспроизводятся Коэном с неотвратимостью конвейера, а потому читатель получит свое — то, что должен получить. Читатель хочет Аргентины, кофе, мулаток, революционеров и, тьфу, аргентинского танго? Читатель их получит!

«Уотербери начинает писать, и, к его удивлению, дело пошло на лад. Магнат, инженю, возникающие на фоне воровства, по грандиозным масштабам которого его можно называть не иначе как бизнесом. Там есть революционеры и продажные политиканы, там есть выступающие в роли соучастников функционеры из Соединенных Штатов… Танго, помпезные фасады, коровьи туши над тлеющими углями — все это вьется вокруг него и становится самим городом…»

Эта цитата относится, в общем-то, к тому роману, который пишет безвинно убиенный американский писатель Уотербери, но как ничто характеризует и роман Коэна, ведь два американских писателя, пишущие романы на фоне кучерявых аргентинских декораций, напишут примерно одно и тоже, не так ли?

Худшее, что есть в этой книге: вялая, плохо закрученная детективная интрига. Убивец-то известен заранее, а значит, увлекательного детективного чтива не предвидится. Его и нет. Не думаю, что адекватной заменой хорошему детективному сюжету в детективе могут стать нравственные терзания «не совсем плохого» плохого полицейского… Стюарт Коэн, увы, не Достоевский, чтобы заставить читателя переживать их как захватывающий детектив.

Лучшее, что есть в этой книге: внутренняя самопародия детектива на самое себя. В самой сердцевине романа, когда от очередного горячего аргентинского танго уже начинает подташнивать, помещена удивительно завораживающе написанная сцена. Это эпизод, когда фатоватый помощник капитана начинает фантазировать на тему того, как Уотербери начал писать роман о преступлениях, и этот роман постепенно затянул писателя как опасный водоворот…

Аргентинским мистикам и фантазерам, описанным в романе Коэна, повезло — сия природная катаклизма не засосала их с головой, подавившись мусором стеретипов и клише. Самому роману пришлось значительно хуже… С такой тягой к разъедающей рефлексии автору следовало бы писать нудные романы воспитания в просвещенческом духе, а не забойные детективы.

Мария Петровская

• СПб.: Амфора, 2005
• Переплет, 496 с.
• ISBN 5-94278-903-7
• Тираж: 5000 экз.

Известный геополитик выпустил очередной, как всегда объемный, том своих авторских рассуждений. Думаю, не стоит напоминать, как модно в интеллектуальных кругах рассуждать о событиях, происходящих на «Великой шахматной доске» (пользуясь термином идейного антипода автора, проживающего на том конце нашей планеты, — Збигнева Бжезинского).

Вообще-то, строго говоря, геополитика — не наука. Она презентует себя в качестве таковой, претендуя на некую универсальную значимость знания, которое в ней генерируется. В реальности, читая тексты ее авторов, мы имеем дело со своеобразным видом литературы, достаточно увлекательным чтивом, не лишенным флера романтизма, фантастики и мистики.

Любая наука, как известно, не только базируется на фактах. Она строит на них новое знание, основанное на принципе Sine ire et Studio — «без гнева и пристрастия». В самом деле — никакому физику не придет в голову рассуждать о добре и зле технологии ядерного распада, а биологу — о справедливости и нравственности закономерностей генетики. Любой же геополитик, и Дугин тому яркий пример, дает обширные авторские комментарии фактов (а иногда и умозрительных гипотез), основываясь на своих субъективных ценностях, которые очень хочется сделать всеобщими. Причем высказывания носят, так сказать, комплексный характер. Своеобразный микст собственно политики, культуры, экономики и социальности.

Серия, в которой опубликована книга, называется «Личное мнение», и это важно иметь в виду. Таковым и является произведение, хотя сам автор, похоже, так не считает. Уверенный и практически не допускающий апелляций стиль формально ориентирован на выявление связи культурного контекста, который господствует ныне в российском обществе, и умонастроений людей в нем.

Фактически это сборник ранее опубликованных эссе и интервью А. Дугина; в этой связи большая часть текста представлена жанром, который предложен еще Платоном, — «Диалог». Я не случайно поставил кавычки. Как у Платона в его работах есть только один носитель и критерий истины (Сократ), а все остальные участники действа a priori заблуждаются, так и у Дугина явно проскальзывает настрой в исключительной собственной правоте. Я думаю, читатель сам найдет массу примеров этого, прочитав текст.

Автор презентует себя как «евразиец». В этом качестве он создает концепт построения (или, если угодно, возрождения) авторитарной империи. Идея вообще-то не нова. Но вот что любопытно. Утверждая, что осуществить это могут только русские, автор сообщает, что на пути реализации плана стоят враги. Их много, конечно. Но самые главные, как вы думаете, кто? Нет, не евреи. И не кавказцы… И даже не Запад! Украинцы — «человеконенавистническое тайное общество» (с. 90) ведет с Россией войну. Каким образом — рассказывать не буду. Прочитаете сами. Смею вас уверить, читатель, любопытно и познавательно.

Алексей Яхлов

• Пер. с англ. В. Когана
• М.: Эксмо, 2003
• Переплет, 390 с.
• ISBN 5-699-04209-1
• Тираж: 3100 экз.

Фрэнк Заппа, рок-музыкант и один из самых влиятельных композиторов XX века, никогда не был серьезным человеком. Вот и его книгу без улыбки читать нельзя. Впрочем, это не совсем его книга: «Действовать мы намерены так: Питер приедет в Калифорнию и несколько недель станет записывать ответы на „интереснейшие вопросы“, а потом магнитофонные записи будут расшифрованы. Питер их отредактирует, запишет на дискету, пришлет мне, я их снова отредактирую и то, что получится, вышлю Энн Патти в „Посейдон-пресс“, а уж она сделает так, чтобы все это вышло в виде „КНИГИ“». Сказано предельно честно, но Заппе ни к чему строить из себя великого писателя — он и так великий, только не писатель, а музыкант.

Книга Заппы включает в себя информацию о детстве и юности, рассказы о веселых приключениях, несколько скабрезных историй, а также взгляды музыканта на проблему воспитания детей, политику и религию. Заппе до всего есть дело, поэтому в книжке черный юмор соседствует с пафосом, а анекдоты о рокерах — с открытым письмом к президенту Рейгану.

Интереснее всего, конечно, читать байки о «старых добрых временах», когда Заппа только-только начинал делать первые шаги на поприще рок-н-ролльного хулигана. У автора замечательный подход к собственной биографии. Жизнь Фрэнка была нелегкой, его постоянно хотели обуздать, причесать, привести в порядок в соответствии с господствующей моралью, выкинуть из его песен нецензурные слова… Проблем хватало. Другой бы на месте Заппы просто обхватил голову руками и заплакал. Но у Заппы был хороший помощник — юмор. Поэтому, читая его книгу, поражаешься той легкости, с которой музыкант переносил различные тяготы. А еще завидуешь его работоспособности (с 1966 по 1993 год Фрэнк записал свыше шестидесяти альбомов). Однажды во время выступления какой-то псих столкнул музыканта со сцены в оркестровую яму. В итоге Заппа целый год провел в инвалидном кресле. За этот год он записал и выпустил три альбома, один мюзикл и одну музыкальную сказку. Его действительно трудно было сломать.

Рассуждения Заппы о политике и религии кажутся менее интересными. Книга создавалась в период правления Рейгана, которого музыкант яростно критиковал. Делал он это достаточно грамотно, но все же… Политические проекты Заппы оказывались такими же сумасшедшими, как и его музыка. В них присутствовал здравый смысл, но прежде всего здесь доминировало желание эпатировать публику — желание естественное для рок-звезды (недаром Заппа собирался баллотироваться на пост президента США).

Фрэнк Заппа никогда не отказывал себе в удовольствии посмеяться над другими. Вглядитесь попристальней в его книгу, и вы услышите гомерический смех. Но каково будет ваше удивление, когда вы поймете, что он смеется над вами! Обижаться не стоит — таков Заппа, великий клоун и последний великий композитор XX века.

Виталий Грушко

• СПб.: Амфора, 2006
• Твердый переплет, 302 с.
• ISBN 5-94278-999-1
• Тираж: 3000 экз.

«Парфянская стрела» Льва Данилкина вышла в издательстве «Амфора» в серии «Личное мнение». Ее подзаголовок: «Контратака на русскую литературу 2005 года».

«Работа моя состоит в том, чтобы публично лоботомировать писательские черепа…» — заявляет автор. Однако в аналитическом путеводителе по сталкеровскому полю родной речи мы найдем все что угодно, но не брутальную одномерность — которая, впрочем, вполне выразилась в безвкусной картинке на обложке книги. (Фамилия автора «многофигурной композиции» предусмотрительно не указана.)

Книга критической прозы, посвященной литературной продукции одного года, — проект рискованный. Но: в очередь на лоботомию выстраиваются наряду с другими Д. Быков и А. Проханов, Л. Лосев и С. Носов, В. Пелевин и О. Робски. Что же отражается на томографическом снимке? Например, парадоксальный литературоцентризм современного общества: как во времена Горация, пишут все — от охранника до «рублевской бырыни». Также экспертиза выявила одержимость коллективными фобиями (захват АЭС террористами) и маниями (паранойя: Россия под властью тайных оккупантов). Кроме того, нельзя оставить без внимания поиски национальной и личной идентичности, а также русский вариант «американской мечты». Случаются и курьезы: в роли литературного героя выступает, например, В. Сорокин. Но главным героем при ревизии-смотре литературы за год a la Белинский, бесспорно, становится язык, в котором, как на водной пленке из «черного золота», играют все цвета спектра. Сначала столкновение разных культурных и семантических полей в критической прозе Данилкина ослепляет, затем начинаешь слушать тему, проводимую по очереди в разных регистрах.

Изумляет то, что «Парфянская стрела» — это именно книга, а не, скажем, сборник статей. Однако темп повествования — как на хорошем шоссе, а «сюжет» — что удивительно для такого жанра — закручен как горный серпантин (высота над уровнем моря с учетом перепадов авторского стиля).

Похожа ли О. Робски на скифскую принцессу — автору виднее. А вот «Контратака» Льва Данилкина явно оборачивается совсем другим военным маневром — ложным отступлением с целью завлечь противника на свою территорию. Территорию русскоязычной словесности — все еще не верится — XXI века.

Екатерина Захарова