- Евгений Гришковец. Боль. — М.: Махаон, Азбука-Аттикус, 2014. — 304 с.
Каждый житель бескрайней России, имеющий доступ к средствам массовой информации, знает, кто такой Евгений Гришковец. Служивый, вынужденный отведать собачатину, трогательно переминающийся на сцене с ноги на ногу актер и режиссер моноспектаклей, а также автор довольно незамысловатой прозы, впрочем, имеющей свою аудиторию. Гришковец — это еще и практически полмиллиона запросов в «Гугле», угадывающем фамилию писателя с четырех букв.
Однако в последнее время армия «гришкофилов» заметно приуныла. Выходящая том за томом «Жжизнь» (особенно после заявления Гришковца в первой книге, составленной на основе заметок из «Живого Журнала», о том, что продолжения не последует) заставляла подозревать автора в простом желании заработать. Аннотация к «Боли» на этом фоне выглядела обнадеживающе:
…Я ощущаю сборник «Боль» как цельное произведение, как художественный цикл, в котором боль, как состояние душевное, так и физическое, становится некой призмой, через которую человек смотрит на мир, на жизнь особым образом… Книга «Боль» —<…> шаг в том художественном направлении, в которое я еще не шагал.
Повесть «Непойманный» не содержит размышлений о метафизической боли, но захватывает почти детективным сюжетом. Конфликт, сплетенный из недомолвок и непонимания между героями, требует разрешения и не позволяет отложить книгу надолго. История крутится вокруг денег: они нужны Вадиму, для того чтобы его бизнес остался на плаву. Кстати, финансовые проблемы и карьерная гонка — фон не только трех произведений сборника, но и недавно вышедшей пьесы «Уик энд (Конец недели)», которую Гришковец написал в соавторстве с Анной Матисон.
Это не первая совместная работа Гришковца с молодым сценаристом и режиссером, предыдущие (например фильм «Сатисфакция») имели хоть и противоречивый, но успех. На этот раз Гришковец и Матисон решили издать пьесу как можно раньше, поскольку надежды на ее скорейшую постановку в Москве и Санкт-Петербурге у них не было, хотя она, по словам писателя, «сегодняшняя и остро сегодняшняя». Пьеса не вошла в новый сборник сочинений (тематика и проблематика идентичны) лишь по жанровым и коммерческим соображениям.
Надежд на глубокие размышления вслед за первой повестью (несмотря на ее трагическую развязку) не оправдали и рассказы. Однако читая «Ангину» и «Палец» можно, наконец, облегченно выдохнуть: вот она, старая добрая «бытопись» Гришковца времен «Рубашки» и «Асфальта» с зарисовками о неудобствах, причиненных долгими полетами в самолете, о пледе и камине как синонимах уюта, о «живом и податливом сопротивлении» пойманной рыбы…
Стремление прочесть книгу как можно быстрее зависело не только от желания раскрыть все интриги сюжета. Стиль «школьного пересказа», приправленный каламбурами и повторами, что, по идее автора, должно придавать еще большей реалистичности тексту, вызывает даже не боль, а зуд, от которого хочется скорее избавиться. Листаешь быстрее, чтобы не видеть на одном развороте двенадцатикратных повторов имени главного героя (кажется, Гришковец не признает существования местоимений). Чтобы не читать на трех страницах подряд:
«… И ради чего все-таки выпил коньяку, хотя категорически этого делать не хотел…»
«Вадим ехал к Боре на такси и заклинал себя ни в коем случае не пить…»
«Из-за всего этого Вадим взял да и выпил коньяку. Хотя делать этого, когда ехал к Боре, не собирался».
То ли имеющий слабую память, то ли неуверенный в умственных способностях читателей, Гришковец использует многочисленные повторы, которые уже и на художественный прием списывать нет желания. Другими словами, хоть и шагнул, судя по аннотации, автор в некоем художественном направлении, но, кажется, оступился или повернул не в ту сторону.
Метка: Евгений Гришковец
Евгений Гришковец. Одновременно
Для подарочного издания своей пьесы «Одновременно» популярный драматург и артист ее полностью переписал. Смотрите несколько страниц из книжки — иллюстрации Петра Ловыгина
Одновременно (695 Kб)
Превью
Евгений Гришковец. Планка
- М.: Махаон, 2006
- Переплет, 288 с.
- ISBN 5-18-000976-6
- Тираж: 50 000 экз.
Сегодня Евгений Гришковец один из самых популярных писателей России. Именно популярных; то есть он из тех, кому посчастливилось быть услышанным и чье имя было раскручено средствами массовой информации.
Гришковец повсюду. Его можно увидеть в театре, на экране телевизора, в кино; можно услышать по радио; можно купить диски с его спектаклями или диски, где он рассказывает свои истории в сопровождении группы «Бигуди»; наконец, можно прочесть его книги. Говорит ли это об универсальности текстов Гришковца, которые с легкостью укладываются в любой формат, или, напротив, об их ущербности?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо уяснить, что же представляет собой Гришковец как писатель.
Гришковец пишет об ощущениях. Он подмечает то, чему обычный человек, закруженный вихрем повседневности, не придает значения. Жизнь, по Гришковцу, состоит из мелочей, которые важнее каких-то глобальных событий. Писатель раскрывает перед нами всю прелесть этих сиюминутных душевных порывов, выступая в роли сентиментального наблюдателя.
Гришковец далеко не первый, кто пользуется этим методом. Каждый уважающий себя писатель имеет в своем арсенале подобные лирические зарисовки. Но то, что для других является лишь частью богатой палитры литературных приемов, Гришковец сделал своим ремеслом. И именно поэтому его тексты неравноценны — некоторые несомненно удачны, а некоторые попросту банальны. Нельзя писать об одном и том же одинаково хорошо, когда-нибудь вкус и писательское чутье обязательно подведут.
Книга рассказов «Планка» снабжена щедрым предисловием Петра Вайля. Вайль не скупится на комплименты и, на мой взгляд, захваливает писателя, который, честно говоря, в подобном восхвалении уже и не нуждается. Например, Вайль приводит такую цитату: «Двоих сняли с поезда в Комсомольске-на-Амуре, одного с сильной температурой, другого из-за попытки украсть что-то на вокзале в Комсомольске-на-Амуре». Вайль восхищается тем, что название города повторяется два раза в одном предложении: «Опять повтор. Опять принцип звучания. Требование ритма важнее канонов стилистики». Можно подумать, что это Гришковец придумал данный прием. Кому, как не Вайлю, знать, что подобные повторы использовал в свое время еще Хемингуэй и именно с его легкой руки они вошли в литературу? Вообще, в «Планке» очень сильно чувствуется влияние Хемингуэя.
У цикла рассказов под названием «Другие» очень многообещающее начало: «Я помню, как я обнаружил, что есть другие. Другие люди! <…> Все другие люди, они совершенно другие, а я другой для них. Вот так!» Думаю, что с этим открытием когда-то сталкивался каждый. Но знает ли Гришковец, что и об этом писали уже не раз? Знаком ли он со словами Сартра: «Ад — это Другие»? Наверное, знаком. Тогда объясните мне, пожалуйста, почему после столь блестящего пассажа о «других» я должен читать байку о том, как два матроса тащили через весь поселок тяжеленный трансформатор, а потом со злости швырнули его за борт корабля? Такая байка гораздо уместнее выглядела бы в какой-нибудь новелле Михаила Веллера, он бы сумел сделать ее смешной и увлекательной. И почему в рассказе «Последний праздник» (из того же цикла) Гришковец рассказывает историю, которую я уже читал в книге Эфраима Севелы «Моня Цацкес — знаменосец» и видел в фильме «Женя, Женечка и Катюша»?
Для того чтобы писать убедительно, надо не только подмечать интересные мелочи, но и уметь придумывать интересные сюжеты. На мой взгляд, у Гришковца с этим проблемы.
Что касается остальных рассказов сборника, то здесь Гришковец решил доказать, что он все-таки писатель, а не просто талантливый рассказчик. Эти рассказы написаны от третьего лица, и они действительно более литературны, нежели те, что вошли в цикл «Другие». Но планка все же не взята — Гришковец, скрывшись за именами вымышленных героев, опять написал о себе. Он поменял декорации, но не избежал самоповторов.
Театр одного Гришковца
Самое страшное, что может случиться с человеком, пришедшим в театр и удобно устроившимся в мягком кресле, — это приступ внезапно нахлынувшей скуки, которая не отпустит его до конца спектакля. Человеку захочется выйти из зала и отправиться домой, но все-таки он останется сидеть в кресле, так как чувство долга перед самим собой одержит верх. Он непременно должен досмотреть представление, чтобы потом можно было сказать: «Да, я видел это. Ничего особенного». Зато когда спектакль закончится, скучающий зритель захлопает громче всех — он будет благодарен актерам за то, что наконец-то они довели дело до конца и теперь он с чистой совестью может уйти.
Но есть актеры, которые умеют держать зал. Они способны воодушевить самого сонного и предвзято настроенного зрителя. К таким актерам относится Евгений Гришковец.
Казалось бы, на его спектаклях априори должно быть скучно. Минимум декораций, минимум визуальных эффектов, сюжет едва прослеживается, а на сцене стоит один-единственный человек и что-то рассказывает. Но скучно не бывает почти никогда.
Гришковец рассказывает истории, которые каждый из нас знает и так. Эти истории покоятся где-то в недрах подсознания, и мы часто забываем о них. А еще мы не можем их четко сформулировать. Поэтому, когда Гришковец, не упуская ни одной мелочи, напоминает нам о том, как, например, в детстве мы неохотно просыпались и через силу шли к школе, мы улыбаемся, потому что когда-то это пережили. Мы улыбаемся услышанной истории как старому знакомому, которого не видели много лет, а потом жадно слушаем дальше, в надежде услышать еще что-то, о чем нам давно известно.
Но вот Гришковец начинает говорить о своей службе на Тихоокеанском флоте. И хотя мы не служили на флоте, истории все равно кажутся нам знакомыми — настолько убедителен дар рассказчика.
Об армейских историях Гришковца хотелось бы сказать особо. Дело в том, что существуют две точки зрения относительно того, как надо изображать армию в художественных произведениях. Об армии либо говорят с пафосом (примером может послужить фильм Федора Бондарчука «Девятая рота»), либо рубят всю правду-матку (роман Михаила Веллера «Ноль часов»). Гришковцу удалось найти золотую середину. Он никого не обидел — ни офицеров, ни матросов старшего призыва. Но он показал все те нелепости, которые сопровождают армейские будни. Показал с юмором и с легкой ностальгией. Наверняка все те, кому довелось пройти через службу на флоте, признали Гришковца «своим».
Пьесы Гришковца трудно читать на бумаге. Тому есть три причины. Во-первых, Гришковец всегда импровизирует, и это можно легко понять — какому артисту захочется в течение двух часов бубнить заранее заготовленный текст? Во-вторых, речевые сбивки («фирменный» прием актера) невозможно перенести в его книги (хотя такие попытки и делаются). В-третьих, шутки Гришковца лучше воспринимаются на слух. Они произносятся с особой интонацией, после многозначительной паузы — ну как такое выразить на бумаге? Гришковец по-настоящему интересен на сцене, здесь он может творить чудеса. Он способен превратить пустую сцену в палубу военного корабля (спектакль «Как я съел собаку»), или в американский хайвэй («Планета»), или в Лувр («ОдноврЕмЕнно»).
Три упомянутых спектакля, кстати, уже вышли на DVD. Но вряд ли просмотр диска может компенсировать поход в театр. Гришковца надо увидеть «живьем», только тогда вы сможете с полной уверенностью сказать, что присутствовали при рождении чего-то необычного.
Гришковец, при том, что он просто стоит на сцене и рассказывает истории, очень артистичен. У него замечательная мимика. Он демонстрирует ее редко, скупо, как бы нехотя. Но шила в мешке не утаишь — Гришковец как артист, несомненно, способен на большее. Недаром он сыграл несколько маленьких ролей в кино. И хотя многое уже достигнуто (помимо прочего, написано несколько книг, которые я нахожу менее удачными, чем спектакли), Гришковец только начинает. Он все еще находится в творческом поиске. Интересно, куда заведет артиста его богатое воображение?