Список врагов Виктора Топорова — одного из важнейших литературных критиков страны — прирос еще тремя группами людей. Петербургские поэты обиделись на него за предисловие к вышедшему в «Лимбусе» сборнику «Петербургская поэтическая формация» (про которых он сказал: «долюбливаются до мышей»). Фантасты —
за статью о фантастике («Стругацкое дело нехитрое»). Украинские писатели — за статью о Сергее Жадане («Единственный украинский писатель, пишущий по-украински»).
Из всех в пылу и в жаре кидаемых в его адрес обвинений (подлец, лизоблюд, выродок…) только одно — хам — имеет отношение к действительности. В отсутствие намерения защищать Виктора Топорова (занятие это и глупое, и опасное) есть смысл все-таки задаться чисто, разумеется, теоретическим вопросом: имеет ли литературный критик право на хамство? Должен ли литературный критик, рецензируя книгу, показавшуюся ему плохой, написать «автор не вполне владеет… многочисленные достоинства этого романа сводит на нет незначительная, казалось бы, мелочь…» или он может без обиняков и подробных объяснений заявить, что художественная ценность текста ничтожна, а его автор — бездарность?
На первый взгляд — взгляд человека, который еще успел написать сочинение на выпускном экзамене (с этого года сочинение отменено), — ответ очевиден: бездоказательное утверждение не вызывает доверия и, следовательно, только аналитический разбор может считаться литературной критикой. Тот же, кто даст себе труд подумать чуть дольше, обнаружит, что однозначность ответа расплывается, а по единому телу жанра (литературная критика ведь тоже жанр литературы) бегут мелкие трещины.
Прежде всего потому, что сама возможность выполнить анализ художественного текста и на основе анализа что-то по поводу текста доказать — миф. Точнее, доказать можно все что угодно и, при известном остроумии, так же успешно доказать прямо противоположное. Только одна вещь в тексте вовсе не поддается анализу и доказательству — это мера его художественности. Если бы это было не так, если бы науке о литературе (которая наукой называется по недора? зумению) был известен способ обосновать гениальность/бездарность текста — тогда мог бы существовать и конструктор гениальных текстов, набор правил, следуя которым посредственность могла бы писать талантливо.
Конструктора такого нет; графоманы, как им и полагается, сочиняют чушь. Доказать это нельзя никак. Невозможно логично и бесспорно доказать, что тексты, к примеру, Полины Дашковой ужасающе безвкусны — но это совершенно очевидно для любого человека, которому на ухо не наступал медведь.
Если достоверно доказать ничего невозможно, тогда зачем вообще нужна литературная критика? Честнейший ответ на этот вопрос: что литературная критика, как и литература вообще, абсолютно бесполезна. Карамзин, не только гениальный писатель, но и первый русский критик, писал по этому поводу, что научить писать невозможно, «но если вышло нечто изрядное, отчего не похвалить». А если вышло бездарно?
Критика, если это живая критика, а не многостраничное переливание из пустого в порожнее, создает пространство — поле для существования литературного быта, который, конечно, к литературе не имеет отношения, но без которого литература не может, как взлетная полоса без терминала аэропорта.
Почему умный и корректный человек надевает маску хама, когда принимается за критику? Только вокруг храма, говорит Хайдеггер, впервые возникает для грека мир. Сравнение скорее фонетическое, чем метафорическое, но суть верна: фигура хама оформляет и упорядочивает аморфный литературный быт и позволяет ему быть. Без хама не может существовать «серьезная» критика — будь она сколько угодно умна и/или скучна. Без хама, во всеуслышание объявляющего, что король — голый (ну или что Кушнер графоман), литературное поле останется без напряжения; хам и хулиган Виктор Топоров на самом деле являет собой мощнейшую электростанцию, энергии которой хватает на весь Петербург и еще на пол-Москвы.
Сказанное вовсе не значит, что всякий литературный критик должен немедленно обложиться словарями ругательств: напротив, он потому может и не делать этого, что пишет свои — остроумные, изящ? ные, хамские, смешные, озорные — статьи Виктор Топоров.
В литературном быту, как и в семейном (сообщество профессионалов всегда большая семья), есть свои правила: кого слушаться, кого ругать, кем восхищаться, кого не трогать, о чем молчать и когда начинать вопить. Критик-хам, когда он умен и зол, когда язык его заточен, как бритва, своим безапелляционным хамством лишь напоминает всем присутствующим, что все эти правила и не правила вовсе, что правило — и в жизни, и в литературе —
есть только одно. В транскрипции на литературные баталии — кто талантливее, тот и прав.
Рисунок Алексея Вайнера
Топоров о фантастах
«Быть фантастом (»говнофантастом«, —
как, не церемонясь, выражаются в Сети) в нашей литературе считается не столько предосудительным, сколько позорным. Фантасты и их читатели (так называемый фэндом) обитают в отдельной резервации, имеющей ряд устойчивых признаков лепрозория».
Топоров об украинских
писателях
«Как не читал никто письменников, так и не читает. И в ту же дуду дуют они теперь с новым смыслом: ладно, пусть нас не читают, но мы всё равно хорошие, всё равно правильные, всё равно незалежные — а раз так, то кормить нас обязано само государство!»
Топоров о питерских поэтах
«Драгомощенко порождает Скидана, Стратановский — Шубинского, а Скидан с Шубинским (был еще такой Завьялов), в свою очередь… И долюбливаются (уже долюбились) до мышей».
Мнение Вячеслава Курицына здесь
Вадим Левенталь
