Рубрика: Рецензии

Есть такой британский литературный жанр: роман об Индии, написанный этнической индианкой, живущей в Англии. Ностальгия по детству, любовь-ненависть к нищей, несправедливой и прекрасной родине, шрамы колониализма, кризис идентичности, — вот его основные темы. К этому жанру относятся истинные шедевры — «Бог мелочей» Арундати Рой (Букер-1997) и — чуть похуже — «Наследие потери» Киран Десаи (Букер-2006). Бестселлер Лесли Форбс, написанный от лица шотландки с индийскими корнями, — это то, что называется «тех же щей, но пожиже влей». Здесь есть все то же, что в настоящей литературе, но только в качестве приправы. А основное блюдо, которое Форбс предлагает читателю — это серия экзотических убийств для любителей триллеров и куча аллюзий на шекспировскую «Бурю» для интеллектуалов. Герои — Проспер (тут — злодей-кинорежиссер), Миранда (тут — его жена), Калеб (т. е. Калибан, сценарист) — заняты постановкой «Бури» в Болливуде (место, где снимают индийские фильмы про любовь — такие, знаете, без копуляции и даже без поцелуев, но с плясками). Рассказчица, журналистка Би-би-си, проводит частное расследование убийства «хиджры» (что можно перевести на русский так: сектант — проститутка — кастрат — трансвестит — хороший парень). Этот хиджра еще и Ариэль, а также, возможно, незаконный сын Проспера. Детективная интрига выписана достаточно грамотно, чтобы читатель не бросил книгу на середине, но впечатление такое, что больше всего автору хотелось написать путеводитель, который станет Литературой (собственно, трэвел-журналистикой Форбс и зарабатывала до того, как стала литературной звездой). И это удалось на славу. Бомбей перед бурей — душный, липкий, пропахший морем, жасмином, фекалиями, неподражаемой местной кухней и ностальгией — останется в памяти читателя навсегда.

Лев Рубинштейн был одним из основателей московского концептуализма — литературной группы, создававшей свой мир из чужих слов. В случае Рубинштейна — из слов обыденного языка, подслушанных на улице. В девяностые он перестал писать стихи, превратился в эссеиста, но в каждом из его эссе обязательно есть «стихотворение». Вот надпись при входе в церковь (славянской вязью): «При входе в храм отключите свои телефоны». Что здесь неправильно? Только Рубинштейн мог заметить: надо было написать «телефоны свои». Получились концептуальные «стихи». Чувство языка у него тончайшее, превышающее среднестатистическое настолько же, насколько собачье обоняние превышает человеческое. Популярные в народе полевые командиры Ушат Помоев, Букет Левкоев и Рулон Обоев — это его изобретение. Каждое эссе Рубинштейна — о языке, но не только о нем, а еще и о повторяемости отечественной истории. Странноватому длинноволосому поэту из семидесятых, с холщовой сумкой, набитой стихами на карточках, сегодня удивительно идет роль мудрого старого скептика, наблюдателя повседневности и странника по времени. Он, пожалуй, лучше всех способен разглядеть старое в новом — например, родимую коммунальную кухню на интернет-форуме. Книга состоит из крошечных заметок, и каждая заметка — «история» в двух смыслах: это байка и примета времени. Байки запоминаются сразу и навсегда (кассирша в магазине: «Молодой человек, а пенсионное удостоверение у вас с собой?»), а приметы времени выстраиваются в большой и грустный нарратив. Борис Акунин в послесловии пишет о том, что получился роман и что «только таким и может быть роман, написанный о современности». Что ж, роман из одних отступлений и «ненужных деталей» — опробованный концептуалистский ход (см. «Очередь» Сорокина). История литературы тоже повторяется.

После серьезной артподготовки (телепередачи по центральным каналам, массированная атака новостных агенств, многодумные рассуждения «экспертов») АСТ двинул на читателя «первый роман, написанный компьютерной программой». Давайте сразу определимся: компьютер ничего писать не может и не сможет еще лет двести, — это вам скажет любой, кто имеет хоть какое-то отношение к компьютерной лингвистике. На сегодняшний день, увы, компьютер не может даже грамотно переводить с английского. Так что перед нами случай так называемого вранья. Текст (переделка «Анны Карениной») — удручающе бездарный, читать его нельзя, но зато по нему можно попробовать восстановить фандоринским способом облик того человека, который навалял «первый кибер-роман». У меня получилось следующее: писал мужчина чуть за тридцать, весьма циничный, весьма жадный, очень мало начитанный, возможно, с биологическим образованием. Весьма вероятно, что он публиковал триллеры или SF, но профессионалом его не назовешь. Буратин у нас не так много, как кажется, и потому денежки, вбуханные в рекламу, пропадут несомненно. А креативщикам из АСТа можно предложить гораздо более перспективный проект: роман, написанный собакой. А что? В 1914 году некая Паула Мекель выпустила «Воспоминания и письма моей собаки Рольфа». Рольф был весьма образованной собакой, переписывался с профессорами, имел свое мнение о текущей политике. Правда, держать ручку он не мог и поэтому выстукивал буквы лапой. Творчество Рольфа обсуждали немецкие научные журналы — с не меньшей серьезностью, чем российские «эксперты» обсуждали по ТВ «первый компьютерный роман». Соглашайтесь! Собачку найдем, стучать лапой научим, мемуары напишем. Вот только перед этим хорошо бы узнать у юристов: где заканчиваются «пиар-ходы» издательств, а где начинаются действия, предусмотренные статьей 159 УК РФ (мошенничество)?

Миша Шарлевич Азнавур, путешествующий принц, диджей-любитель и плейбой-профессионал, 35-летний мотылек, прибывает в снежную Россию (багаж: 150 кг самого необходимого плюс три собаки) и осматривает нас с вами. Видит: пожиратели пельменей уже сняли малиновые пиджаки и золотые цепи, но при этом остались дикарями, которым нравится только то, что блестит. Одеваться они не умеют, в «бутиках» продают ужас что такое. Заходя в квартиру, зачем-то снимают обувь. Слушают чуть ли не рэп, приличный певец у них только один, да и тот Дима Билан. На каждом углу «Стоматология», а зубов нет (еще бы — пирожные-то из сметаны). Пьют какое-то «полусладкое», едят страшных «кур», не пользуются дезодорантом. Кроме того, тут живет куча армян, в основном Азнавурянов, которые лезут к Мише в родню. Но, несмотря на все это, Миша решает поселиться в Москве. Почему? Во-первых, тут живут красивые бескорыстные девушки, во-вторых, можно жандарму на дороге отстегнуть и дальше ехать, а в-третьих, когда Миша смотрит на президента Путина, его наполняет чувство стабильности. Что тут сказать? Великая французская литература долго учила нас, что французский буржуа зол, глуп и жаден. Неправда: он добр, умен и бескорыстен, он поэт и рыцарь, у него потрясающее чувство стиля. Кто не верит — читайте Мишу Азнавура. Кстати, Миша обещал, что если его книгу раскупят миллионным тиражом, то он откроет в Москве настоящий магазин и оденет всю Россию как надо. Вот тогда мы окончательно цивилизуемся.

Как известно, все Великие Американские Романы прошлого века были заняты одним и тем же видом антиамериканской деятельности: разрушением какой-нибудь Великой Американской Мечты. Супербестселлер Франзена, первый из написанных в XXI веке претендентов на титул В. А. Р., — не исключение. Правда, на этот раз мечта оказалась простенькая: если будет семья, домик, работа, страховка да счет в банке —
то будет и счастье. Но вот настали 1990-е, все сбылось, а счастья нет. Будь ты банкир, пенсионер, шеф-повар или умник из университета, ты будешь несчастен в отношениях с родными и близкими. Почему? Дается только непрямой ответ: толстенная семейная сага не менее чем на треть заполнена перечислением брендов, товаров и услуг, сравнительным анализом их достоинств. Это не потому, что автор мелкобуржуазный тупица, он-то как раз левый интеллектуал, а потому, что здесь тщательно фиксируется все, что съедает человеческие отношения. Вот он стоит перед нами —
герой Франзена, среднеарифметический американец девяностых. Непроницаемо серьезный и рациональный, с ног до головы опутанный Правилами — родительскими, университетскими, корпоративными и политкорректными, голова набита ликвидностью и эмиссией, карманы — купонами на скидки, счетами и чековыми книжками, в штанах —
неудовлетворенное самолюбие, губы непрерывно шевелятся: считает котировки. А русский читатель из числа тех, кто уже сегодня получает американскую зарплату (а он обязательно прочтет эту книгу — не сейчас, так через год, когда выйдет фильм с Брэдом Питтом), смотрит на него и думает: «Неужели и я такой?» Да нет, пока не такой. Еще не поздно поучиться на чужих ошибках и внести в свою жизнь некоторые поправки.

Добротная, толстая монография в твердом переплете, украшенная множеством иллюстраций и фотографий, посвящена именно тому, о чем вы подумали. А вовсе не всемирной истории выборного управления, всемирной истории торговли в широком смысле этого слова или всемирной истории какого-либо иного древнейшего занятия.

Период исследования (а книгу можно с полным правом назвать настоящим исследованием): от античности до нашего времени. Познания автора почти энциклопедичны. Тут и античные гетеры, и древневавилонские «храмовые блудницы», и «держательницы желтых билетов» Российской империи, и японские гейши.

Сравнивая разные эпохи, культуры и обычаи, понимаешь, что отношение к проститутке как к объекту сексуального потребления неоднозначно. Иногда степень уважения к объекту потребления зависит от социального статуса потребителя и, в конечном итоге, от «рыночной стоимости» упомянутого объекта.

Воистину, ничто не ново под луной: богатые и бедные были, есть и будут —
точно так же, как были, есть и будут красивые и уродливые, сильные и слабые, умные и дураки, добрые и злые… И в этом, человеческом, едины и древний вавилонянин, и обитатель нашего, полувиртуального мира.