Метка: Издательство «Гаятри»

Перихан Магден

Убийства мальчиков-посыльных

• Пер. с тур. А. Аврутиной
• М.: Гаятри

Посыльные — это гениальные детишки вроде сэлинджеровского Тедди, шедевры генной инженерии, искусственно созданные белокурые ангелы. Судьба их незавидна: безотцовщина, мамы у всех общие, впереди — мрак (либо живи посыльным и умри в 30 лет, либо проживи всего годик обычным ребенком). Вдруг их начинают убивать одного за другим, и герой из семейства Ставрогиных (sic) принимается за расследование… Дебютная (1991) книга-фантасмагория богемной турчанки, в будущем радикальной журналистки, состоит из одних только странностей — точь-в-точь как «Алиса в стране чудес». Да и странности-то какие-то британские: ворон по кличке Ангел, декламирующий Шекспира; герой, помешанный на книгах о дрессировщиках лошадей; хиджра-шекспировед. Никакой Турции, вокруг ненормальный Город (Рынок Старых Фотографий; карликов повсюду пускают без очереди), густо населенный фриками (карлик-жиголо, влюбленный в свою мартышку; г-н Волковед, специалист по волкам; «индийский слуга с китайским именем, ходячая неприятность»; профессор морского права в ковбойских сапогах). Видимо, был в оригинале и странный «вывернутый наизнанку язык», который похвалил Орхан Памук, но, понятное дело, в переводе с турецкого его пришлось вывернуть обратно. Если в стране чудес построить дурдом для наиболее выдающихся мартовских зайцев, Алису клонировать в 70 экземплярах, а в качестве жанра выбрать пародию на детектив с элементами абсурдистской антиутопии, то получится что-то вроде этой книжки. Я не исключаю, что она может многих разочаровать (смотреть чужие сны не всегда интересно), но уверен в том, что у этой крышеподъемной сказки найдутся настоящие фанаты. Уж во всяком случае серой-никакой ее не назовешь.

а мальчиков не убивали

Андрей Степанов

• Пер. с итал. И. Константиновой
• М.: Гаятри

Чудесный Джанни, волшебник Джанни… Великий русский писатель Джанни Родари, обожаемый миллионами советских детей и совершенно не признанный в Италии, где он по недоразумению родился и прожил всю жизнь. Откуда ребенку, читавшему под одеялом с фонариком «Приключения Чиполлино», «Голубую стрелу» или историю о гигантском торте, опустившемся на город, было знать, что ненавистник синьора Помидора был коммунистом и редактором журнала Il Pioniere? Да и какая теперь разница взрослому? Разве что размышляя об ипотеке он вдруг вспомнит родариевского кума Тыкву, который всю жизнь копил по кирпичику на собственный домик (а накопил на собачью будку), и подумает: «А ведь это не только для детей». «Ламберто» — лучшая вещь Родари, написанная им в самом конце жизни философская притча, которую «Гаятри» впервые публикует по-русски. Историю олигарха 94-х лет, обладателя 24-х банков и такого же количества болезней, придумавшего способ жить обратно — молодеть с каждым днем за счет усилий других людей — сам автор комментировал просто: «Капитализм живуч». Но в финале повести дается хитрый рецепт избавления от старого кащея. Барон превращается в чистого душой синьорино 13-ти лет и решает стать акробатом в бродячем цирке. Секрета — как прожить жизнь дважды и как убить в себе ветхого Ламберто - раскрывать не буду. Замечу только, что своей сказке Родари тоже дарит вторую жизнь: в конце он предлагает читателям ее продолжить. Я бы юного Ламберто женил и отправил служить клерком в Сбербанк. А вы?

для слишком взрослых

Андрей Степанов

Дмитрий Дейч

Сказки для Марты

М.: Гаятри

Поначалу — что-то странное, как будто Борхес впал в детство. Ветер разговаривает с телеграфным столбом, молоток — со своей рукояткой, рак легких — с раком печени, а моль — с каким-то голосом в родном шкафу. Но с каждой сказкой истории становятся все интереснее, ярче, сильнее, и к концу читатель испытывает чистый, беспримесный восторг. Мудрые китайские притчи (жители одного города убивают всех приезжих, потому что обычай требует выполнять любые просьбы чужестранцев, а их жаба душит). Солидные и вместе с тем уморительные мусульманские анекдоты (Насреддин прогоняет Аллаха, явившегося под видом нищего: «У него в кармане — Мироздание, а он делает вид, будто нуждается в подаянии!»). А потом вдруг притчи и анекдоты сливаются в рассказы, да какие! Моцарт пишет покойному отцу о том, как он сочинил марш, во время исполнения которого воскресает кот его ученицы. Моцарт чувствует, что марш — только первая часть большого опуса, и этот opus magnum воскресит всех мертвецов, но зачем писать его тому, кто верит Создателю (спрашивает Моцарт покойного отца)? Дейч верит в силу искусства, и в особенности музыки, так, что у него сам Сократ, послушав музыканта, едва не отказывается от своих убеждений перед самой смертью. Нет, Борхес не впал в детство. Он очнулся, помолодел и вернул себе тот талант новеллиста, который был у него в самых первых сборниках. Каждая новелла на последних ста страницах книги — абсолютный шедевр, хоть сейчас включай в антологию «100 лучших рассказов XXI века». Но дар писателя, похоже, не только в хлестких парадоксах, притчах и анекдотах - он любит и понимает людей. В новеллах последней части возникает небывалый Герой, причем в буквальном смысле: любимый дедушка рассказчика, Герой Советского Союза Довид Гирш реб Ицхак Дейч, полковник, инопланетянин и строитель светлого будущего. И тут не знаешь, смеяться или плакать, читая, как этот человек выводит свой полк из немецкого окружения, повинуясь чутью… оторванного в бою носа. Похоже, такой микс карнавала с трагедией не способно выдумать человеческое воображение, тут постаралась сама жизнь.

После тяжкой, как сон после обеда, стилистики толстожурнальной словесности, после всех ностальгий по прошлому и очернений его же, после всех проклятий и осанн гламуру, после всех окопных, алкогольных, политических и бизнес-правд, после убожества масслита, после всего, чем так богата наша литература, прочитать Дмитрия Дейча — все равно что распахнуть окно.

Андрей Степанов

Владимир Лорченков

Все там будем

М.: Гаятри

Маркес, Павич, Кустурица, Хемингуэй, Платонов, Роберт Пенн Уоррен… — какому еще писателю моложе 30 критики надавали столько орденов-сравнений? Однако все верно, сходство есть, и можно добавить еще Шукшина, Фазиля Искандера и Ромена Гари. «Блеф, миф, мистификация, магический реализм верхом на постмодернизме», «гротеск с черным юмором в придачу», «природный юмор, самоирония и безошибочное чувство ритма» — и это все о нем. Тоже верно, и я бы добавил еще, что автор умеет делать самое сложное в литературе — знакомить анекдот с притчей. Лауреат «Дебюта» и «Русской премии» — это он же, Владимир Лорченков. Добавят еще и Нобелевку, вот увидите.

Из пяти вышедших до сего дня книг писателя (а в запасе у него очень много, см. pere?plet.ru) «Все там будем» — несомненно, лучшая. Книга о том, как жители молдавского села бегут в земной рай, в Италию, — на автобусе под видом спортивной команды (ехали в Рим, а приехали в Кишинев), на тракторе, переделанном в самолет (были сбиты при разгоне облаков), на подводной лодке с велосипедным приводом (были приняты за исламских террористов и расстреляны береговой охраной) и, наконец, под видом крестового похода за веру православную, он же марш за интеграцию в Евросоюз (кончилось все очень грустно). Герои — шукшинские чудики и искандеровские дядюшки Сандро с молдавской хитринкой — смешны и трогательны, искренни и простодушны. Чего стоит один дед Ион, который выращивал поросенка, чтобы заменить себе почку, проданную зарубежным дельцам аж за 2500 долларов. Правда, оказалось, что почка у дедушки на месте, дельцы вырезали ему всего лишь желчный пузырь, половину печени, два желудочка сердца и почему-то аппендикс. А свиные почки, подготовленные к «пересадке», жена пожарила. Смешно и страшно. А как жить в этой смешной и страшной стране? 700 тысяч молдавских гастарбайтеров гостят в одной только России. И каждый из них отдал бы почку, чтобы попасть в Италию, где тепло и платят на 500 евро больше. Понятно, что нашим людям до Рес?публики Молдова столько же дела, сколько до Гондураса, но уверяю вас: если вы прочтете «Все там будем», то эту страну непременно полюбите. А если заглянете в «Руническую Молдавию» того же автора, то захотите туда съездить. Живость книги Лорченкова объясняется не только природным талантом автора, о котором спору нет, но еще и особенностями нынешней молдавской жизни, сильно напоминающей наши 1990-е. А вот интересно, о чем бы он написал, если бы посреди Кишинева забил нефтяной фонтан, а президент Воронин, вместо того чтобы бежать в Италию с целью открыть там пиццерию (так в книге), построил бы суверенно-вертикальную сырьевую сверхдемократию?

Андрей Степанов

• М.: Гаятри, 2008
• Переплет, 464 с.
• 4000 экз.

«Альманах МакСвини» был задуман как выставка жемчуга, который писатель Дэйв Эггерс нарыл в мусорных корзинах мэйнстримовских редакций. Поначалу был крошечный тираж и голодная стая непризнанных гениев, но через 10 лет звезды самиздата засияли на всю Америку, а предприятие Эггерса превратилось в солидную фирму. Почти все из 27 представленных авторов отмечены престижными премиями, купаются в грантах, попадают в рейтинги, печатаются в «Нью-Йоркере» и т. п. В альманах стоит очередь высоколобых, сайт проекта (www.mcsweeneys.net) — самый популярный в англоязычной литосфере. Другими словами, избранное «МакСвини» — лучшее, что может предложить нам Америка из «настоящей прозы». И в этом качестве книга разочаровывает. Значительную часть подборки рассказов составляют разные «проблемные» политкорректности (носить ли мусульманской девочке в школе хиджаб?), научно-фантастические глупости, достойные конкурса «Грелка» (небо — потолок, который нас всех придавит), подражательство тому же мэйнстриму (все больше Стивену Кингу), нечитабельные медитации, бессовестное педалирование темы болезни и смерти и откровенная графомания. Я бы выделил двух хороших авторов и одного очень хорошего. Хорошие — это Шон Уилси («Республика Марфа» — борхесианская фантасмагория о колонии современных художников в техасском городке, с аллюзиями на Достоевского) и Глэн Дэвид Голд («Слезы Скуонка» — цирковая притча о разуме животных). А очень хороший у нас уже издавался, но не был замечен. Это Джордж Сондерс — американский Пелевин, беспощадный аналитик механизмов власти и лжи, самый виртуозный, самый уморительный и самый жестокий из ныне живущих писателей. Ради него и стоит купить этот сборник. В целом же — нет, современная русская литература поинтересней будет. Вот только свой «МакСвини» у нее никак не заведется.

Андрей Степанов

• М.: Гаятри, 2007;
• переплет, 232 с.;
• 4000 экз.

Начинается как милый ретро-детектив про Дракулу. Кровопивушка живет в Лондоне перед Первой мировой войной, хорошо одевается, носит в петличке желтую розу, не употребляет вина и табака. С виду вполне приличный господин и к тому же интересный мужчина с усами (имеется любовный сюжетец), но по манерам сразу видно: нет, не джентльмен. Так что когда выясняется, что его в XVI веке порубали саблями в капусту, а он сросся, встал и пошел кровь сосать, — то истинным британцам следовало бы не ужасаться, как в романе, а сказать по-британски: что ж, этого следовало ожидать. Впрочем, где-то к середине прелестная безделушка вдруг мутирует в идейный триллер. И тут вам начинает казаться, что в правом наушнике у вас бубнит Достоевский, а в левом декламирует Киплинг, оба про Запад и Восток и каждый про свое. Недостаток книги — предсказуемость «внешнего» сюжета и недоработанность «идейного». Достоинства — стиль и щедрая россыпь цитат. Юная авторесса превосходно держит неторопливый и приличный поздневикторианский слог, прочитала чуть не всю английскую литературу, съездила на полевую практику в г. Лондон. К тому же, — а вот это уже серьезно — Елиферова, кажется, первая попробовала делать постакунинскую беллетристику из материала не истории, а филологии. Насколько хорошо получилось — другой вопрос. Но, учитывая, что это дебют и что автору чуть за двадцать, — браво! еще!

P. S. А некоторые места — истинные шедевры, ей-богу: «— Вы… живы или мертвы? — облизывая пересохшие губы, спросила я. Мирослав печально усмехнулся: — Это неважно. На Балканах этому не придают особенного значения». Или вот такой диалог автора и героя: «— Пить будешь? — Не сейчас, — усмехнулся он».

Андрей Степанов

Анне Б. Рагде «Тополь Берлинский»

• М.: Гаятри, 2007;
• переплет, 272 с.;
• 3000 экз.

«Двести страниц — прочитаю за вечер»,— думала я, открывая роман Анне Рагде. Вообще в подобных расчетах я редко допускаю ошибки — это была вторая после флоберовской «Госпожи Бовари».

«Тополь Берлинский» невозможно прочитать на ходу или просмотреть одним глазом. Он относится к числу книг, целиком поглощающих внимание и время читателя.

Герои романа — совершенно разные люди. У них не больше общего, чем у вас с любым незнакомым человеком на улице. Родственные связи — единственное, что их объединяет. И когда умирает мать этого разрозненного семейства, ее дети — фермер-свиновод, владелец похоронного бюро, одинокая женщина и жеманный дизайнер нетрадиционной ориентации — нехотя, словно против собственной воли съезжаются на похороны. Автору удалось очень убедительно передать невозможность такой «неявки» и попутно продемонстрировать, что «голос крови» — дело нешуточное. После прочтения романа этот голос начинает звучать очень настойчиво. Одно могу сказать точно — не дожидаясь социальной рекламы, вы пойдете звонить родителям.

Анна Энтер

• Magic for Beginners
• Перевод с англ. Э. Войцеховской, А. Веденичевой
• М.: Гаятри, 2007
• Переплет, 352 с.
• ISBN 5-9689-0082-2, 978-5-9689-0082-1
• 5000 экз.

Американские небылицы,
или Фэнтезийное чтиво

Американская обыденность, конечно, отличается от нашей, но уже значительно меньше. Главным образом потому, что фундаментальная ценность всякой развитой демократии, коммерческая массовая культура, теперь есть и у нас, причем далеко не всегда местного разлива. Спорить о том, насколько это хорошо или плохо в контексте глобальной геополитики, я здесь не берусь, но то, что многое в пресловутом «западном образе жизни» стало понятнее, сомнений уже не вызывает. Что говорить, вовремя второй сборник новелл Келли Линк всплыл на нашем книжном рынке — с ходу по очертаниям иноземную субмарину уже не опознаешь, а ведь были времена…

Что-то темнит критик, скажет, вероятно, читатель; при чем же тут американская обыденность, если всплывшая посудина относится к классу фрик-фэнтези? Это скорее НЛО (в смысле — UFO), то есть представитель совсем иного мира. Разве не ускользает раз и навсегда все мало-мальски обыденное в постмодернистском перебирании бусин Glasperlenspiel [«Игра в бисер» — роман Германа Гессе.] новеллы «Пушка»? Неужели не очевиден выход за рамки любой обыденности (и здравого смысла) в новелле «Кошачья шкурка», сумасбродной страшилке в лучших традициях Петрушевской и Липскерова? Это же типичные небылицы с поправкой на эпоху!

Так-то оно так, отвечу я, но это справедливо лишь по отношению к двум из девяти новелл. А что у нас в остальных? В первой новелле «Волшебный ридикюль» обыденность является контрастирующим фоном для воспоминаний Женевьевы, повествующей о своей бабушке Зофье Суинк, якобы (а может, и правда) таскающей в ридикюле родную деревню из славного далекого Бальдезивурлекистана. Далее, с устранением героя-повествователя, в остальных новеллах происходит гнетущее всасывание читателя в водоворот тупой, выхолощенной каждодневности, крепко приправленной дешевыми во всех отношениях сериалами и рекламой.

Поэтому во второй новелле «Хортлак» появление зомби картонно и бесцветно. Само слово «зомби» у Келли Линк звучит столь же тускло, как бренды газированных напитков и шоколадных батончиков. Нет никаких зомби, нет никаких чудес, есть только фирменное «нудное повествование в настоящем времени», от которого в горле очень скоро появляется привкус искусственного кофе. Все педантично описываемые действия героев новеллы бессмысленны и скучны в той же мере, что и произвольные выдержки из англо-турецкого разговорника (и почему не англо-албанского?).

Разумеется, в новелле «Чрезвычайные планы по борьбе с зомби» нет никаких планов в принципе, а ничем не оправданное появление Росомахи, героя фильма «Люди Икс», воспринимается как глупая реклама, прерывающая ближе к концу не менее глупый сериал. Но это еще ничего, в восьмой новелле «Магия для начинающих» этот сериал выплескивается наружу и придает «нудному повествованию» какой-то свербящий мозгодробильный эффект. Если это фэнтези, то Walther и Glock [Производители оружия]  — башни-близнецы Международного торгового центра.

В четвертой новелле под названием «Каменные звери» и вовсе нет ничего, кроме суеты, за которой плохо спрятано желание автора написать что-нибудь такое вычурное (собственно перевод слова “freak”), когда нет вдохновения, но есть проблемы с недвижимостью. Попытка показать читателю свою виртуозность в кройке фабулы («Я хочу, чтоб рассказ был о добре и зле, о настоящей любви, а еще чтобы он был смешным… И никаких выкрутасов вокруг нарративной структуры») в последней новелле «Спи-засыпай» не слишком убедительна: если в процессе чтения и захочется заснуть, то уж точно без этой пресной книги под подушкой.

Вот не было бы никого, кроме авторов сериалов и Келли Линк, вот тогда… Но не судьба, мы и в советские времена не только Джека Лондона, но и Роберта Шекли читали.

Вот только-только начинаешь читать седьмую новеллу «Великолепный развод»: «Жил-был человек, чья жена была мертвой…», и избавиться от образов анимационного фильма маэстро Бартона (Tim Burton) «Мертвая невеста» (“Corpse Bride”) совершенно невозможно — даже когда, зевая, захлопываешь книгу, так и не узнав, развелись живые и мертвые или нет. И что характерно, как-то и узнавать не особенно хочется.

Конечно, может так сложиться, что поживем мы еще в глобальном пространстве, и любой «ненормальный ход какого-либо естественного процесса» (одно из значений слова “freak”) покажется вполне нормальным. И гений Келли Линк расправит целлофановые крылья в лучах неонового солнца. Только как бы нам забыть все, что мы уже под маркой «фэнтези» употребили с приятственным бурчанием желудков и умов?

Валерий Паршин

• Перевод с фр. А. Васильковой
• М.: Гаятри, 2006
• Переплет, 128 с.
• ISBN 5-9689-0062-8
• 3000 экз.

Книга получает жизнь только после прочтения. Это понимают все, а авторы — лучше всех. Каждому создателю хочется привлечь внимание читающей публики к своему творению. Нередко ради достижения этой нехитрой цели в ход идут все возможные и невозможные средства. Как только не стараются писатели оскандалить свое произведение: убийства, кровь, политические провокации, нарушения норм морали, порнография — книги начиняются чем угодно ради отклика, ради яркости, ради прибыли…

Наперекор всему этому Филипп Делерм взял и написал книгу о счастье, сборник мастерски выполненных литературных этюдов из жизни самой обыкновенной семьи. Мне трудно себе представить, сколько безнадежного мужества нужно иметь, чтобы писать на такую тему, сознательно окрашивая все в красно-коричневые тона, погрязая в корице, засушенных цветах, пыльных открытках и утопая в бесконечных литрах глинтвейна.

Однако стоит только один раз упрекнуть автора в пошлости — потому что сколько уже, в самом деле, можно про золотые осенние листья на ровной глади канала — как Делерм это немедленно замечает. В ответ раздается справедливый упрек в том, что вот, мол, человек — какое подлое существо, сколько ему ни дай — все много. И автор словно нехотя нарисует вам среди безмятежных картин одну пронзительную, после которой, продолжая чтение, смотришь и вдруг видишь: как, действительно, хорошо, когда осенью на воде — листья.

Литературный опыт Делерма удался вполне. И по этой, достаточной, на мой взгляд, причине он заслуживает внимания.

Анна Макаревич

• М.: Открытый мир, Гаятри, 2007
• Переплет, 288 с.
• ISBN 978-5-9743-0056-1, 978-5-9689-0075-3
• 5000 экз.

Buksha’s мог

Как стать автором поколения двадцатилетних? Нет ничего проще. Вспомните какую-нибудь историю из жизни. Запишите ее так, как если бы вы рассказывали ее приятелю за пивом. Сурово намекните на то, что у этой истории есть высший смысл, имеющий отношение к метафизике или судьбе России, — благо такой смысл можно выудить в любой истории из жизни. Готово. Теперь относите в издательство, вас приглашают в Липки, и вот вы — многообещающий молодой прозаик.

Это если вам никто не сказал, что литература — это нечто большее, чем бесконечное «как я провел лето/понедельник/курил наркотики/ходил в поликлинику/милицию». Если же такой добрый человек нашелся и вы пишете что-то, что выделяется на фоне остальной прозы двадцатилетних примерно как пальма на картофельном поле, то вы почти наверняка Ксения Букша. Одна половина критиков называет вас графоманом и полунамекает на то, что тексты за вас пишет кто-то другой, другая половина (во главе с Дмитрием Быковым) превозносит вас до небес и утверждает, что ваша проза — одно из самых значительных явлений не только т. н. «прозы двадцатилетних», но и вообще всей современной русской литературы.

Быть Ксенией Букшей в этом смысле неудобно, но почетно. Почетно — сочинять такие страницы, от которых волосы ходят по голове. Не рассказывать историю из жизни в безумной надежде, что до тебя ее никто не рассказывал, а — колдовать словами, шептать, ворожить, подкидывать в котел с романом слова, как корни трав, как пыльцу цветов. «Густой воздух дрожал над Долиной Солнца. Солнце долины медленно текло по небу от края до края. Потрескивали кусты в красном мареве за дорогой. С них осыпались сухие колючки. Ручей постепенно пересыхал, и грозные плоды в тишине наливались — трещали ветки».

Новая книга Ксении Букши — в сущности, первый роман (раньше были повести). История девяносто первого года, рассказанная не такой, какой она была, а такой, какой она должна была бы быть, — если бы и вправду существовал юноша-мог, делающий реальность такой, какой он ее видит, становящийся таким, каким его видят другие. Этот роман — если угодно, фантастика, если угодно, альтернативная история — дает понять о сущности нашей истории больше, чем десяток-другой честнейших жизнеописаний а-ля «Рыба» или «Русскоговорящий». Роман, в котором действуют вместе и экономист Гайдар, и старуха-процентщица, — грандиозное историческое полотно, правдивое, потому что они действительно одинаково реальны для летописца, записывающего не то, что было, а то, что было на самом деле.

Мелкие недостатки этого текста — шероховатости, вызванные, быть может, недостаточной его выдержкой (как коньяка). Все-таки «он взял себя в руки и отнес на берег реки» — это слишком просто, чтобы быть правдой. Такие пустые, как гнилые орехи, фразы нужно было бы по трезвости выкинуть. Но их слишком мало, чтобы всерьез испортить впечатление от этого сложного, удивительного романа о человеке, который все полюбил и скупил все долги.

Вадим Левенталь