- Фредерик Питерс. Голубые таблетки / Пер. с фр. Екатерины Пичугиной. — СПб.: Бумкнига, 2014. — 208 с.
О том, что не все ВИЧ-положительные люди больны СПИДом, я узнала еще в старших классах. Тогда стесняющиеся преподаватели, вписанные в государственную программу секс-образования для школьников, проводили кулуарные беседы с подростками, выдавая презервативы и рассказывая, откуда берутся дети и к чему могут привести беспорядочные половые связи. К счастью, использовались изделия из латекса, по крайней мере в нашем классе, для наполнения водой и выкидывания из окна пятого этажа под ноги ошалевшим ребятам из начальной школы.
Графический роман «Голубые таблетки» известного швейцарского иллюстратора Фредерика Питерса, создавшего более двадцати рисованных сюжетов, несколько из которых отмечены премиями международного фестиваля комиксов в Ангулеме, — это основанный на реальных событиях рассказ о неизлечимой болезни и борьбе каждого человека за право на счастье.
На долю Кати и Фреда (дискордантной, по словам врачей, пары) выпало немало испытаний, связанных с тем, что, когда они полюбили друг друга, Кати и ее сын от первого брака уже были ВИЧ-инфицированы. Плохо знакомые с необходимыми правилами гигиены и, как многие люди, находящиеся во власти мифов об инфекции Кати и Фред довольно долго не могли устроить совместный быт и наладить половую жизнь. «Вся информация носила приблизительный характер и была источником сомнений и вопросов… Словно смирительные рубашки, эти вопросы не позволяли нам расслабиться…» Было необходимо регулярно осматривать тело на предмет повреждений, перевязывать ранки, не обгрызать кожу вокруг ногтей и следить за слизистыми.
Одна из пограничных ситуаций в постели привела пару на прием к врачу. Надо сказать, что половой вопрос является, несмотря на наличие дополнительных повествовательных линий, центральным в романе. Поэтому если вы в силу разных обстоятельств не можете представить себе, каково это — всю жизнь заниматься любовью только с использованием презервативов, переживая за безопасность здорового партнера всякий раз, когда во время полового акта что-то выходит за традиционные рамки, то вы едва ли посочувствуете героям.
Однако благодаря словам доктора, сообщившего, что при соблюдении ряда правил у молодого человека «столько же шансов заразиться, сколько повстречать белого носорога, выйдя из этого кабинета», Фред и Кати в какой-то степени почувствовали неуязвимость.
Темы, которые по причине их деликатности зачастую не принято обсуждать даже с близкими друзьями, поднимаются в книге без обиняков. Формат графически довольно простых картинок и приятельское повествование дают возможность говорить об интимном, не создавая эффекта копания в грязном белье.
Реальность героев делает графический роман историей болезни — с чередой зафиксированных психологических срывов, с результатами анализов и с ремиссиями, достигающимися за счет антивирусной терапии — так надоевших голубых таблеток, которые мама и сын вынуждены принимать постоянно. Это хроника становления прочных отношений, основанных на любви; не просто картинки, но фактический материал, доказательство силы духа.
«Не болезни определяют человека», — говорит Кати. Немногие даже в наши дни готовы с ней согласиться. Однако с каждой историей со счастливым концом их становится все меньше.
Метка: Анастасия Бутина
Ба!
- Саша Филипенко. Бывший сын. — М.: Время, 2014. — 208 с.
Еще недавно, играя с подругой в карточную игру «Или то», я дала однозначный ответ на вопрос, что бы предпочла: «Быть полностью парализованной три года или пролежать в коме десять лет и потом восстановиться?» Основываясь на том, что родственникам будет гораздо легче ухаживать за мной, я представляла, что просто погружусь в умиротворяющий сон. Однако дебютный роман Саши Филипенко «Бывший сын» заставил изменить мнение.
Шестнадцатилетний в меру испорченный, как и все подростки, юноша Франциск Лукич учился по настоянию бабушки в минском музыкальном лицее. Эльвира Александровна строго следила за успехами внука, мечтая, что однажды он станет профессиональным виолончелистом и пригласит ее на концерт. Однако мальчик каждый год в конце весны («— Ковчегу знаний всех не утащить, товарищи! Отстающим — за борт!») находился на грани отчисления. Не дождавшись результатов заседания очередного педагогического совета и понадеявшись на случай, Лукич отправился к подружке Насте, с которой договорился встретиться у Ледового дворца. Спустя несколько часов об отчислении из лицея никто и не вспоминал.
Описанная Филипенко сцена давки в пешеходном переходе станции метро «Немига» очень кинематографична. Количество использованных автором деталей позволяет очутиться на месте событий и беспомощно оглядываться, наблюдая за происходящим и содрогаясь от ужаса.
… Пытаясь отыскать опору, Франциск посмотрел вниз. Мрамор был завален людьми. Циск не понимал, как они оказались под ним. Теперь он видел лишь окровавленную девушку, чья голова подвергалась такому напору, что ее правый глаз увеличился в несколько раз. Франциск испугался, что этот самый глаз вот-вот лопнет и заляпает его, но глаз продолжал жить…
Картинки перед глазами меняются невероятно быстро, как обычно и бывает в жизни. Крики и стоны задавленных людей пробиваются сквозь бумажные страницы и достигают мозга. Прервать чтение хоть на секунду, не узнав, чем закончится трагедия, невозможно. Учащается пульс. Выдох приходится на момент появления карет скорой помощи.
Смириться с тем, что мальчик никогда не вернется к нормальной жизни, отказалась лишь бабушка. Количество предпринятых ею попыток вывести внука из комы (объяснить некоторые из них можно лишь отчаянным положением) смущало всех: мать Циска, не готовую к борьбе; врачей больницы, предлагавших усыпить юношу; друзей, плохо понимающих последствия трагедии, и знакомых, охотно дающих советы. Старушку вскоре списали со счетов вместе с внуком, поняв, что она не перестанет беседовать с Циском, слушать с ним музыку и читать книги.
Бабушка часто гуляла с Франциском по городу. Она рассказывала о новых местах, на которые теперь обращала внимание лишь затем, чтобы позже описать внуку. Эльвира Александровна пыталась узнать все, что хоть как-то могло заинтересовать, удивить, разбудить его. Когда она принесла в палату телевизор, медсестры хором подумали: „Ну вот еще одна устала от своего чада!“
Впереди — ожидание жизненно важных реакций и любовь, которую уносят с собой в могилу.
Занявший в 2014 году первое место в «Русской премии» в номинации «Крупная проза» молодой ведущий телеканала «Дождь» Саша Филипенко, помимо множества комплиментарных, получил еще и десятки удивленных отзывов. Никак в сознании издателей, критиков и искушенных читателей не укладывался образ медийной личности и автора большого романа.
А «Бывшего сына» тем временем можно без оглядки включить в шорт-лист современной русской литературы этого года. Книга не о политике, но об истории Беларуси; не о жалости, но о любви; не о слабости, но о мужестве и вере в чудо. Эффект обманутого ожидания сработает и в этот раз. Все то, что вы предвкушаете, открывая «Бывшего сына», даже сравниться не может с тем, что вы получите, прочитав ее.
Блестящий с точки зрения языка, композиционно выстроенный роман наполнен правдивым лиризмом и тоской. Это гимн всем скорбящим бабушкам, которые, как известно, внуков любят больше, чем детей. Гимн, который хочется петь стоя, положив руку на сердце.
«Когда родился Циск, бабушка решила, что оставшиеся годы посвятит воспитанию внука. Так и случилось».
Тропы
- Эмманюэль Гибер, Дидье Лефевр, Фредерик Лемерсье. Фотограф / Пер. с фр. Анны Зайцевой. — СПб.: Бумкнига, 2014. — 272 с.
Чтобы там умереть, не надо быть невезучим. Мирное население Афганистана — страны, в которой гражданская война продолжается уже более тридцати лет, — во время противоборства с Советским Союзом было еще более уязвимым. Дети, подорвавшиеся на минах, женщины и старики с младенцами на руках, спасающиеся от бомбардировок, и так рано повзрослевшие юноши, которых невозможно увидеть без оружия, нуждались в регулярной медицинской помощи.
В прошлую миссию я видел чувака с дырой вместо носа, дырой под подбородком и в каждой руке. И все это — от одной пули <…> Как такое возможно? — Без понятия. — Ну чувак сидел, сложив руки под подбородком и оперев их на ствол заряженной винтовки. А трехлетний сын, игравший у него под ногами, нажал на курок.
«Фотограф» — это «история, пережитая, заснятая и рассказанная Дидье Лефевром, написанная и нарисованная Эмманюэлем Гибером, раскрашенная и сверстанная Фредериком Лемерсье». Это рассказ о реальных героях, следующих с миссией «Врачи без границ» по охваченному войной Афганистану. О гуманистах — Режисе, Робере, Жюльет, Джоне, Сильви и еще десятках мужчин и женщин, — страдающих хроническими заболеваниями после возвращения, посвятивших себя спасению человеческих жизней и ни секунды не сомневающихся в важности своего дела.
Текст в этом романе вторичен: он не конкурирует с черно-белыми снимками и отсканированными негативами. Он словно начитывается размеренным закадровым голосом и описывает миниатюры. На них видно, как болезненно жмурится при извлечении пули раненый афганец, как беззвучно плачет девочка с обожженной рукой или испуганно смотрит трехлетний малыш, которому осталось жить несколько часов. Некоторые кадры зачеркнуты автором — вероятно, неудавшиеся, — иные, напротив, обведены красным цветом. Чем одни уступают другим, понять сложно: репортажный характер делает их бесценными.
Впервые попав в Пешавар, важнейший стратегический центр Пакистана, откуда началось путешествие, Лефевр старается не упустить ни одного кадра, полагая, что его глазами на события в восточных республиках будут смотреть жители всех стран Европы.
Все это — круговерть, которую я вижу, слышу, чувствую, угадываю, но мне ее сложно анализировать. Не хватает дистанции и политической культуры. Я гуляю, делаю фото, жду отправления. Мне интересно быть посреди этого нескончаемого базара — как в прямом, так и в переносном смысле.
Дидье еще не знает, что из четырех тысяч фотографий, сделанных им во время миссии, опубликовано будет лишь шесть. Не знает он и о том, что в течение двадцати лет предпримет восемь путешествий в Афганистан.
Впереди — движение по бездорожью через границу Пакистана в составе последнего перед зимой каравана, ночные переходы, крутые горные склоны, ущелья, усыпанные снегом, небо, непривычная кухня и непреходящая усталость, к которой тело постепенно приспосабливается.
Путевые заметки европейца Дидье иногда вызывают улыбку: «Сразу бросается в глаза одна черта нуристанцев: женщины вкалывают, а мужчины пинают балду. Бабы пашут в полях с огромными заплечными корзинами по 10 кг, а мужики сидят по обочинам дороги и созерцают». Давая представление о быте и укладе жизни исламских республик, записи чрезвычайно точно передают чувства человека, воспитанного по другим законам. Чужого, который может случайно брошенным словом вызвать гнев принимающей стороны, даже не подозревая об этом.
Тем более удивительным кажется желание Лефевра проделать обратный путь в одиночку. Совершая личный подвиг, несколько раз балансируя на грани жизни и смерти, он не только не сворачивает с тропы, но продолжает снимать, придерживая обессилившими руками камеру, сквозь объектив которой Дидье увидит и конец своего перехода через ущелья.
Спустя тринадцать лет художник Эмманюэль Гибер, услышавший рассказ о путешествии из первых уст, предлагает другу сделать книгу. Результатом работы становится графический роман «Фотограф», который легко назвать памятником всем добровольцам миссии «Врачи без границ». Тем, кто вернулся на родину и сумел войти в привычный ритм жизни, и тем, кто навсегда остался в далеком Афганистане.
Скороговоры за жизнь
- Гильермо Кабрера Инфанте. Три грустных тигра / Пер. с исп. и коммент. Д. Синицыной. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014. — 576 с.
Вот я читал книги, и теперь у меня глаза больные, к тому же я представляю, как несовершенно устроен мир, и настроение у меня постоянно испорчено <…>
Зачем вам проблемы, как у меня?Андрей Аствацатуров
Куба, даже Гавана, всегда будет являться объектом пристального внимания романтиков, настроенных на волну болеро. Местом, известным шумными карнавалами и вечеринками, где легко встретить как начинающую певичку, так и Звезду, полноголосую и полнотелую. Не перестанет называться и родиной революции, оплотом социалистического режима, от которого бежал разочаровавшийся в нем писатель Гильермо Кабрера Инфанте. Его экспериментальный метароман «Три грустных тигра», созданный в 1967 году, — еще один шаг на пути к познанию латиноамериканской истории и культуры.
По словам потомственного филолога и писателя Андрея Аствацатурова, главная задача литературы заключается в ответственности перед языком. Книга «Три грустных тигра» с ней справляется, существуя по синтаксическим законам созданного специально для романа наречия, которое приправлено гаванскими жаргонизмами и кубинскими диалектами, а также вставными конструкциями, загадками, шарадами, палиндромами и скороговорками. Одна из них и вынесена в заголовок: три грустных тигра едят пшеницу на пшеничном поле* — «трес тристес тигрес…» — свистящая, но вместе с тем по-испански мелодичная.
К прочтению этого романа нужно готовиться заранее, как к знакомству с «Улиссом» Джеймса Джойса, опубликованным на полвека ранее. Претензии из разряда «трудно читать» принимаются и дополняются: «трудно переводить» и «трудно писать». Эти «трудно» — три тигра, на которых и строится проза, способная перевернуть сознание.
Излишне детализированные истории множества второстепенных персонажей путаются в голове, заставляя то и дело оглядываться назад, сопоставлять реплики героев, водить пальцем по слепым — без знаков препинания — строкам, отыскивая конец прямой речи. Фабула книги — фон для языка, а описания латиноамериканского быта — фракции, из которых складывается большая мозаика многоголосой Гаваны.
Три грустных героя (кажется, их несколько больше) — писатель Сильвестре, актер Арсенио Куэ и гениальный поэт Бустрофедон, — не переставая создавать литературные и коммуникативные препятствия всем, кто встречается друзьям на пути (пока смерть не разлучит их), кочуют из бара в бар, слушают музыку, «поводя открытой ладонью вниз на пианиссимо, спускаясь по невидимой, воображаемой музыкальной лестнице», пьют прохладительные напитки и знакомятся с девушками. Последние хоть и прекрасны, но пусты и не способны оценить глубину языка, юмора, аллюзий и «внутренних шуток».
— Вы такие странные.
— Кто это мы?
— Ты и этат твой приятиль. Куэ.
— Почему?
— Нипачиму. Странные и все. Говорите всяка страннае. Делаите все как-та странна. И все адинакава, как два брата прям. Гаварят и гаварят и гаварят. Зачем столька-та?Впрочем, не только они не способны.
Язык, понятный троим, родился из игр, в которых Бустрофедон, Бустрофонема, Бустроморфоза, Бустроморфема все перевирал, и друзья сначала «не различали, в шутку он это или всерьез, да и потом не знали, в шутку ли, подозревали, что всерьез, что он абсолютно серьезен, потому что дело уже не ограничивалось феко с коломом… от готан — танго навыворот — он произвел барум — румба наоборот, и танцуют ее вверх тормашками, вниз головой, вихляя коленками, а не бедрами…»
Случается, разговариваешь с челове-Куэ-м, казалось бы, о понятных вещах, а он смотрит на тебя (ресницы — вверх-вниз) и молчит в ответ, а то и вовсе подключает свои лексические возможности. Тогда очередь затихнуть к тебе переходит. И так — пока не надоест. А после трепанации выяснится, что у тебя, как у Бустрофедона, патология (он бы сказал «потолокия») и что-то давило тебе на мозг, заставляя играть словами, «словом, жить, называя все новыми именами», будто и вправду изобретая новый язык.
А тиграм, действительно, грустно, особенно если знают еще одну версию скороговорки: три грустных тигра поедают три корзины с пшеницей и давятся**. Бывает, и насмерть.
* Три грустных тигра едят пшеницу на пшеничном поле (исп. Tres tristes tigres comen trigo en un trigal).
** Три грустных тигра поедают три корзины с пшеницей и давятся (исп. Tres tristes tigres tragaron tres tazas de trigo y se atragantaron).
Основано на реальных событиях
- Анатолий Шалыто. Заметки о мотивации. — СПб.: Изд-во СПбГЭУ, 2014. — 286 с.
Cпециалист по автоматному программированию профессор Анатолий Шалыто на протяжении нескольких лет писал мотивирующие к творчеству заметки, которые благодаря неподдельному к ним интересу и сарафанному радио разошлись невероятным количеством копий и выдержали ряд переизданий. Короткие, пронумерованные на данный момент до 2018-й позиции зарисовки самим автором адресовывались скорее молодым людям, нежели барышням. «Для женщин, — считает Шалыто, — характерны мотивы, отличающиеся от рассматриваемых».
Надо сказать, не совсем. А для современных женщин — совсем не.
Обладая харизмой, Анатолий Шалыто с энтузиазмом и ответственностью взялся вести за собой стаю еще не оперившихся, как правило, социопатичных, но талантливых юношей-технарей, по преимуществу программистов. Профессор готов в любую минуту вырвать из груди сердце, чтобы осветить отрокам меркнущий в рейтинговости и имиджевости «работы за деньги и на дядю» путь к научным открытиям и достижениям, которые могут перевернуть мир.
В отличие от имеющихся мотивационных трудов, например Дэйла Карнеги, разработавшего собственную концепцию бесконфликтного и успешного общения, «Заметки…» Шалыто не ставят перед собой задачи «заговаривания» аудитории. Их лейтмотивом можно считать указанную на первой странице реплику Мишеля де Монтеня: «Если я цитирую других, то лишь для того, чтобы лучше выразить свою собственную мысль». Представляющие собой лирические размышления с вкрапленными в них высказываниями многих, иногда даже не столько великих людей, сколько сумевших грамотно выразиться в нужном месте в нужное время, сюжеты направлены на вдохновение читателей.
«Заметки…» также не похожи ни на какие иные популярные сборники разрозненных правил, афоризмов и цитат, объединенных лишь темой, поскольку являют собой мастерски сплетенные в единый текст истории. В них есть место и личному опыту, и недоумению, и юмору (Шалыто охотно пользуется эмотиконами!), но не журению, которого всегда ждешь от ученых мужей того самого поколения.
15. Мой опыт подсказывает, что если успешному в профессии молодому человеку позвонить в половине одиннадцатого утра в будний день (я, как неудачник ☺, как минимум час уже на работе), то можно услышать или понять следующее: я его разбудил, он уже встал, он собирается на работу, он уже выходит, он туда едет, он не берет трубку, так как играет в футбол, он находится на конференции (при этом в трубке слышен плач его ребенка) и т. д. и т. п. Это связано с тем, что у них отсутствует «зуд» каждое утро, как можно раньше, начать делать что-то очень важное для себя. Они, видимо, не боятся проспать свою жизнь, так как по большому счету, ею не дорожат, и не имеют «жизненного смысла». В корпорации про таких говорят: «Кто спит — тот не живет»…
Коллекция зарисовок обо всем на свете становится настольной книгой, которую необходимо открывать по утрам, чтобы заразиться желанием творить на целый день. Девушки и вовсе могут использовать «Заметки о мотивации» в качестве книги для гаданий, в которую в крещенский вечерок заглядываешь, выбирая случайную страницу, а потом томно вздыхаешь, раздумывая, как применить выпавшее предсказание в жизни.
416. «В фильме „Пролетая над гнездом кукушки“ герой Николсона убеждает обитателей психбольницы, что оторвет от пола каменный умывальник. У него это не получилось. И все начинают над ним подтрунивать, а он говорит: „По крайней мере, я попробовал“. Я вдруг понял, что в этом и состоит смысл жизни. Нельзя говорить: „не получится“. Ты обязан попробовать, это единственное, ради чего стоит жить» (В. Познер). И помните, что обычно, как писал Сергей Довлатов, «рожденный ползать летать… не хочет!»
Заметки (наверняка, неожиданно для автора) зажили самостоятельно: начали размножаться, дополняться, менять порядковые номера, обрастать мифами и чудесными историями. Они устремились в университеты и в люди, разумеется.
Моего сборника ситуация под кодовым названием «Из рук в руки» тоже не миновала. Читала я книгу в переполненной электричке по пути с дачи домой. Шептала сестре на ухо особенно понравившиеся моменты и хохотала, прикрывая рот ладонью. Напротив сидели три дачницы-старушки, одна из которых, обращаясь ко мне, спросила: «Что это вы такое интересное читаете?» Затем последовало множество вопросов о том, кто автор, как ко мне попала эта книга и можно ли ее где-то купить. Заинтересовавшаяся женщина оказалась преподавательницей из университета Бонч-Бруевича. Пришлось мне сборник заметок отдать.
Каждому до сих пор не овладевшему ценным чаще полученным напрямую от автора экземпляром «Заметок о мотивации» можно только пожелать «бороться и искать, найти и не сдаваться». Ведь он точно есть, а значит, вы сумеете его заполучить.
Собрание сочинений и писем
Разлученные временем, расстоянием или обстоятельствами возлюбленные притягиваются друг к другу вопреки всему, подчиняясь законам чувственного магнетизма. Благодаря очень личному способу связи — письмам — им удается физически ощущать присутствие близкого человека. Ко Дню всех влюбленных «Прочтение» выбрало восемь книг, в которых эпистолярная линия является сюжетообразующей.
Иоганн Вольфганг Гете «Страдания юного Вертера»
«Помнишь, ты прислала мне цветы, когда в том несносном обществе мы не могли перемолвиться хотя бы словом или пожать друг другу руку? Полночи простоял я перед ними на коленях, — ведь они были для меня залогом твоей любви. Но, увы, эти впечатления изгладились, как в душе верующего мало-помалу угасает сознание милости господней, щедро ниспосланной ему в явных и священных знамениях».
Упущенная любовь становится запретной, и это приносит Вертеру страдания. Юная Лотта оборачивается в его сознании манящей Лорелеей, которая, сама того не зная, увлекает его в воды Рейна. Вертер лишний на празднике жизни, предназначенном для двоих. Вместо применения очевидной формулы «уходя — уходи» юноша мечется, не в силах остановиться. В письмах к другу Вильгельму он рассказывает о желании прервать муки жизни. Окружающие пытаются его отговорить, но ружью, однажды появившемуся в повествовании, положено выстрелить.
Януш Леон Вишневский «Одиночество в сети»
Еще несколько лет назад переписка с другом по «аське» считалась если не самым удобным, то наиболее быстрым способом связи. Беседы, завязавшиеся на этой платформе, исчисляются сотнями тысяч. Количество удачных знакомств стремится к нулю.
ОНА: Скажи только, какое у тебя образование. Это не нахальство. Всего лишь любопытство. Мне бы хотелось иметь с тобой общую частоту.
ОН: …Образование? Нормальное. Как у всех. Магистр математики, магистр философии, доктор математики, доктор информатики.
ОНА: Господи! Ну я и попала! Тебе что, уже под семьдесят? Если так, то это замечательно. Значит, у тебя есть опыт. Ты выслушаешь меня и дашь совет, ведь верно?
ОН: …Если это грустно, то не выслушаю. А подозреваю, что грустно. Семидесяти мне еще не исполнилось. И все-таки не рассказывай мне, пожалуйста. Сегодня ничего печального. Даже не пытайся…
«Интернету надо бы поклоняться точно так же, как вину и огню. Потому что это гениальное изобретение. Какая еще почта бывает открыта в два часа ночи?» — размышляла 29-летняя замужняя женщина из Варшавы. Найденный в чате Якуб стал для нее глотком воздуха, правда, несколько отравленного одиночеством.
Виктор Шкловский «Zoo, или Письма не о любви»
Когда автор вводит для себя запрет писать о любви, книга его становится дневником мученика. Тридцать писем — как высеченные штрихи на камне: я не сдамся, я выживу! Стихия безжалостна. Местность безлюдна. Если терзаниям когда-нибудь наступит конец, он этого уже не почувствует.
«Дорогая Аля! Я уже два дня не вижу тебя. Звоню. Телефон пищит, я слышу, что наступил на кого-то. Дозваниваюсь, — ты занята днем, вечером. Еще раз пишу. Я очень люблю тебя. Ты город, в котором я живу, ты название месяца и дня. Плыву, соленый и тяжелый от слез, почти не высовываясь из воды. Кажется, скоро потону, но и там, под водою, куда не звонит телефон и не доходят слухи, где нельзя встретить тебя, я буду тебя любить».
Харуки Мураками «Норвежский лес»
Герои романа — студент Ватанабэ, изучающий драматическое искусство, и Наоко, молчаливая девушка друга-самоубийцы. Не сумев справиться с чередой обстоятельств, Наоко ложится в клинику, чтобы провести какое-то время в уединении. Тогда-то Ватнабэ и начинает остро ощущать ее отсутствие и писать письма, терпеливо дожидаясь ответа.
«Я по ночам думаю о тебе. Потеряв возможность встречаться с тобой, я осознал, как ты мне нужна. Занятия в университете раздражают своей бестолковостью, но я прилежно посещаю их и занимаюсь в целях самовоспитания. С тех пор, как ты исчезла, все кажется пустым. Хочу разок встретиться с тобой и спокойно поговорить. Если можно, хотел бы съездить в лечебницу, в которую ты поехала, и хоть пару часов с тобой повидаться, возможно ли это? Хочу погулять, шагая рядом с тобой, как раньше. Понимаю, что это, наверное, тяжело, но очень прошу черкнуть хоть пару строк в ответ».
Отношения, зародившиеся в чрезвычайных ситуациях, не бывают долгими. Истинность этой гипотезы подтверждается непостоянностью Ватанабэ. Физическая близость со знакомыми девушками для него становится единственным способом разобраться в себе. Будь у молодого японца аккаунт в социальной сети, там бы значилось «В активном поиске».
Габриэль Гарсиа Маркес «Любовь во время чумы»
История принцессы и трубадура, эта, ставшая уже традиционной, модель отношений влюбленных — отправная точка романа колумбийского писателя. Бедняк и простой служащий телеграфа Флорентино Ариса, встретив однажды дочь местного богача Фермину Дасу, понял: никто больше не тронет его сердце. Семьдесят страниц с обеих сторон исписал он каллиграфическим почерком, пытаясь уверить девушку в главном — своей неколебимой верности и вечной любви.
Но Маркес не был бы самим собой, если бы разлука, положенная по канону сказки, не подвигла Флорентино продолжать ежедневные сочинения писем. Правда, на заказ. Молодой человек соединял судьбы малограмотных и косноязычных влюбленных, выписывая в них под другими именами свое страстное чувство сеньорите Дасе.
«Целый год был заполнен одной любовью. И у того и у другого жизнь состояла только из одного: думать друг о друге, мечтать друг о друге и ждать ответа на письмо с той же лихорадочной страстью, с какой писался ответ… С момента, как они увиделись в первый раз, и до той минуты, когда полвека спустя он повторил ей свое решительное признание, им ни разу не случилось увидеться наедине и ни разу говорить — о своей любви».
Йэн Макьюэн «Искупление»
«Когда Сесилия открыла дверь, он заметил в ее руке свое сложенное письмо. Несколько секунд они стояли, молча глядя друг на друга. Он так и не придумал, с чего начать. Единственной мыслью, вертевшейся у него в голове, была мысль о том, что на самом деле Сесилия еще прекраснее, чем он воображал».
Робби всего лишь перепутал нежное послание, адресованное возлюбленной, с конспектом по анатомии женского тела. И эта случайность стала причиной заключения юноши под стражу и расставания с девушкой. Любопытство не оправдывает нарушения непреложного закона о чтении чужих писем. Хотя бы потому, что некоторые последствия могут стоить сломанной судьбы и долгих лет, посвященных искуплению вины.
Федор Достоевский «Бедные люди»
Нежные отношения Макара Девушкина к Варваре Алексеевне в романе «Бедные люди» стали, пожалуй, самой светлой сюжетной линией в творчестве Федора Достоевского. Длинные письма — единственное, что спасало героев от густого сумрака Петербурга, когда каждый день приносил унижение и нищету. Ласка, возведенная в плюс бесконечность, высыхала на страницах непривычными современному уху словами: ясочка, ангельчик, маточка. От изобилия «чиков» порой становится неловко. Слишком уж сложно такой любви уместиться под фраком, от которого отлетают последние пуговицы. И когда хрупкий бумажный мир рушится вместе с надеждами, только у героев остается вера в то, что платонические чувства, запечатанные в конверт, могут храниться веками.
«Да нет же, я буду писать, да и вы-то пишите… А то у меня и слог теперь формируется… Ах, родная моя, что слог! Ведь вот я теперь и не знаю, что это я пишу, никак не знаю, ничего не знаю и не перечитываю, и слогу не выправляю, а пишу только бы писать, только бы вам написать побольше… Голубчик мой, родная моя, маточка вы моя!»
Михаил Шишкин «Письмовник»
Созданный в эпистолярном стиле, этот роман — манифест всех влюбленных. Подобно листикам или цветам, что были собраны и бережно засушены, конверты наполняли строки. Он писал ей: «Сашка, родная! Я хорохорюсь, а на самом деле без тебя, без твоих писем я бы давно уже если не сдох, то перестал быть самим собой — не знаю, что хуже».
Она не медлила с ответом. Насколько это было возможно в условиях, когда героев разделяло больше полувека. «Любимый мой, мне тревожно. Забудусь — и лезут мысли, что с тобой что-то может случиться. Возьму себя в руки — и знаю, что все у нас будет хорошо. Чем дольше тебя нет со мной рядом, тем большей частью меня ты становишься. Иногда даже сама не понимаю, где кончаешься ты и начинаюсь я». Таинственная связь, невероятная — прямое подтверждение тому, что до адресатов не доходят лишь ненаписанные письма.
Двое суток рассказов о детях
- Русские дети. 48 рассказов о детях. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. — 800 с.
Одна из самых заметных книг уходящего года — антология жизней русских детей — вызывает у критиков немало разночтений. Судите сами — два рецензента в желании отразить свой взгляд на сборник заточили перья для литературной дискуссии. Произвольно разделив сорок восемь рассказов на две части и два дня, они представили на суд читателей свои размышления, призывая оппонентов к барьеру.
Господи, каким чудесным казался мир в детстве! Как много прекрасного он обещал!
…И все сбылось.
Захар Прилепин «Больше ничего не будет (Несколько слов о счастье)»
Сутки первые
Владимир Тучков, Марина Степнова, Анна Старобинец, Александр Снегирев, Алексей Слаповский, Виталий Сероклинов, Роман Сенчин, Сергей Самсонов, Герман Садулаев, Олег Постнов, Евгений Попов, Павел Пепперштейн, Майя Кучерская, Наталья Ключарева, Максим Кантор, Шамиль Идиатуллин, Алексей Евдокимов, Ольга Дунаевская, Мария Галина, Евгений Водолазкин, Владимир Богомяков, Белобров-Попов
Мудрецы говорят: худшим наказанием для человека становится исполнение его желаний. Причем исполнение не сиюминутное, по требованию, а как будто возвращенное из прошлого замешкавшимся курьером. Когда и адресат подрос, и присланный подарок уже не к месту. Да толку-то от этих наставлений, когда никто из мудрецов так в детстве не считал. А собирал в пульсирующий кулак все нарастающую мощь юности, поднимал взгляд ввысь и то ли молился небу, то ли клял его последними словами.
А мир ведь обещает очень многое. Кого-то он приветливо встречает цветными погремушками, сияющей и невесомой веткой с колокольцами, что держит в руках Няня, добрый и светлый Няньгел-хранитель. Перед другим — покорно распахивает двери, поддаваясь натиску и воли новобранца быть рожденным в российской деревне Ыч, носить имя Вовунец и не давать окружающей среде застыть в покое.
Как бы то ни было, детей, пришедших из иной реальности, приветствуют улыбкой, лаской, сказками, прививкой к чудесам, боясь спугнуть пришельцев грубостью земной фактуры. Так в малышах крепчает вера в незримое, доброе и вечное, силу которой взрослые еще успеют испытать слезами и обидами.
Усталые родители, чьи связи с этим миром давно запутаны и следствия поступков имеют тысячи причин, из чувства страха, возможно, зависти слепившие свою любовь, старательно передают потомству отравленные знания. Как не подставить левую щеку, не стать изгоем, не пукнуть в лужу, разбогатеть, с рождения начать работать на свое будущее и сжиться с мыслью, что никому никто не нужен. — «Приходится! А как иначе выжить здесь?»
И дети, сточив молочные зубы о гранит такой науки, со свойственной им нетерпеливостью затверживают правила на практике. Так предаются клятвы верности горнему свету и невинные фантазии разрастаются ложью. Так бесстрашие оборачивается жестокостью, а любовь — равнодушием.
Будто на марево пожара, смотрят взрослые на успехи своих мужающих детей, не зная, что происходит у них там, внутри. Ведь даже после экстерната по курсу счастливой жизни общий язык найти не удается. Замкнутые в себе, точно слепоглухонемые, безразличные к окружающему пространству, сыновья и дочери с большей готовностью созидают виртуальную реальность.
Куда направлен их задумчивый взгляд: в настоящее или предстоящее? Каким они захотят видеть завтрашний день и что за роль будет в нем отведена нам? Может быть, волшебники, а может, просто дерзкие фантазеры, дети с чистыми лицами и причудливыми именами мечтают повзрослеть и восстановить гармонию утраченного рая.
Сутки вторые
Леонид Юзефович, Сергей Шаргунов, Макс Фрай, Виктор Ч. Стасевич, Владимир Сорокин, Василий Семенов, Мария Семенова, Андрей Рубанов, Людмила Петрушевская, Сергей Носов, Татьяна Москвина, Анна Матвеева, Вадим Левенталь, Наталья Курчатова, Вячеслав Курицын, Павел Крусанов, Сергей Коровин, Александр Етоев, Михаил Елизаров, Михаил Гиголашвили, Илья Бояшов, Мирослав Бакулин, Василий Аксенов
Есть в сборнике утренние рассказы, предрассветные. Чуть-чуть зябко от них сначала, как от росы, падающей в галоши на босу ногу. Однако через мгновение «зеленый луч» солнца растапливает тревожные видения, населяющие долгую беззвездную ночь.
Обеденное настроение передается ароматом жареных в сметане грибов с картошечкой — им наполнена каждая страница рассказа Татьяны Москвиной. Вряд ли кто-то удивится тому, что трофейные грибы и сейчас принято укладывать верхним слоем в корзине и скромно, полушепотом, делиться со встреченными грибниками своими достижениями.
Ветер, приносящий нежную прохладу после полуденного сна, сопровождает вас на прогулке. Куда пойти в выходной день, каждый выберет сам. И вот уже мамаши и папаши искренне негодуют от того, что ребенок скучает в зоопарке и невероятно редкие и защищенные Красной книгой ястребы вызывают у него не больший восторг, чем петух, взгромоздившийся на деревенский забор.
Нагулявших аппетит детей дома ждет полдник. Пряники, в которых, как казалось еще несколько часов назад, нет ничего особенного, становятся лучшим лакомством, особенно если запивать сладкое послевкусие кружкой парного молока. Неминуемо сгущаются сумерки, и наступает темное время — пора страшилок. Рассказ «Ча — Ща пиши с буквой Кровь», пожалуй, не даст спокойно уснуть мамочкам, чьи обессиленные температурой малыши лежат в кроватях.
Беспросветность «Сказки о родителях и бедных детях» Людмилы Петрушевской сгодится для полуночи. Вроде бы жутко читать, но привычно. Словно вынужден в темноте дотопать босыми ногами до туалета, судорожно нащупать рукой выключатель, — свет! — а потом тем же маршрутом, но быстрее, и — скользнуть под теплое одеяло.
Добрые и сердитые, теплые и нахохлившиеся, несмышленые и любознательные, златокудрые и коротко стриженные, пахнущие молоком и чистотой, сыночки и дочки, одним словом, дети — герои жизней вышеупомянутых авторов и их творческих работ.
Сборник недаром предназначен для категории «18+», а именно тем, кто забыл или вот-вот забудет детский язык. Им прямо таки необходимо сделать книгу настольной и в случае непонимания своего чада искать страницу-подсказку. Язык потрясающий — у каждого свой — самобытный, узнаваемый. Читаешь «Здесь были качели» и понимаешь — Носов. Образцовая современная проза.
Открытием читального года стал рассказ Макса Фрая об удивительной дружбе двух детей, которую они, в отличие от многих не сумевших, сохранили на всю жизнь. Столь трогательного рецепта счастья — «две горсти гороха, одна морского песка…» — давно не попадалось на глаза. Благодаря Фраю, уберечь свою дружбу стало на «щепотку пыли из-под кровати» проще.
Хочу верить
- Антон Понизовский. Обращение в слух. — СПб.: Издательская группа «Лениздат», «Команда А», 2013. — 512 с.
Верить в человека уже и означает любить его. Для этого нужно всего лишь его расслышать — когда он говорит, рассказывает тебе что-то, не думать о своем, не готовиться к ответу, выбирая, на что можно возразить, с чем согласиться, но просто слушать. Слушать, чтобы услышать, вот и все!
Майя Кучерская «Бог дождя»
Боязнь чистого листа исчезла сразу после появления на нем эпиграфа, а вот с боязнью чистых помыслов — когда свет истины рассеял перед глазами марево заблуждений — пришлось бороться несколько недель. Так вовремя и так уместно была прочитана книга Антона Понизовского (в фамилии автора есть что-то пронзительное!), даже страшно. Мало кто думал и гадал, что тележурналист станет врачевателем душ русских. Искренность намерений автора легко постичь, еще не приступая к чтению романа, — по листу благодарностей. Человек, восхваляющий за успех Господа, вероятно, способен явить миру чудо познания.
«Обращение в слух», как добротная деревенская баня с березовыми веничками, дарует очищение плоти и духа каждому вдохнувшему полной грудью горячий пряный воздух. Надолго хотелось сохранить это ощущение, да и невозможно было его потерять. Спустя некоторое время, вновь перечитывая полюбившиеся места в романе, красоту мысли автора начинаешь воспринимать как должное и даже жалеешь немного, что уже обращен.
Пять дней — пять глав. Подзаголовки — и десятки невыдуманных историй, по слухам, собственноручно записанных Понизовским на диктофон. Одиссея XXI века. Кажется, роман о том, как живут в разных уголках России и почему не уезжают из страны, несмотря ни на что. На самом деле — о любви, которая все объясняет.
Федор, русский «юноша бледный со взором горящим», седьмой год одиноко жил в Швейцарии и занимался под руководством местного профессора антропологией национальной культуры, а именно — исследованием русской души. Волею судеб он взял под опеку
Познакомившись в дешевом ресторане с супружеской парой из России — Дмитрием и Анной Белявскими, — Федор решил поделиться с приятными собеседниками (Леля отличалась особенной молчаливостью) материалами «свободного нарратива», над которыми он усердно работал. Так начались вечера обращения в слух, сопровождаемые достойными литературоведческими рассуждениями о Достоевском, аллюзиями, отсылающими к романам Саши Соколова. Герои познавали друг друга и родную Россию, разговоры об инфантильности народа которой впоследствии и стали причиной расхождения во взглядах.
Хранитель православных идеалов, Федор, встречая общее сопротивление, «не мог взять в толк, каким образом это могло произойти, что умные и хорошие люди объединились против него в таком простом, очевидном вопросе», например о том, что занятие стриптизом убивает душу. Надо отметить, что удивляться Феде, твердо верующему в вечность жизни, пришлось не единожды.
На яростные реплики Белявского: «…в России больше нет ничего, все сгнило, все умерло! …в России нет русской души! И никакой души нет!..» — Федор, качая головой, отвечал: «Это внешнее… Это земное царство», — и доводил своей непоколебимой верой Дмитрия Всеволодовича до исступления.
Теория его жены «о жечках и мучиках» искусственна до колик в животе. Анна не произносит вслух слова «женщина» и «мужчина», словно они потеряли свой смысл и опошлись настолько, что даже упоминание их всуе невозможно. На контрасте рассуждений зрелой женщины Федор внезапно различил голос немногословной, далекой Лели, начал слышать ее. «На обращенной к нему правой щеке — впервые увидел нежный, просвеченный солнцем пух… Он вдруг почувствовал что-то тугое и будто бы угловатое между легкими и животом… стало трудно глотать — и дышать приходилось очень мелкими вздохами…»
Прочитанное Федором наизусть «Видение Антония Галичанина» было признанием в любви и прощением грехов человеческих. Желание запомнить полосу от самолета и закат — «даже если сейчас ты со мной не согласишься, просто оставь пока, опусти на дно души…» — стало величайшим проявлением заботы и нежности. Умение вовремя понять, что «сейчас» так же реально и ценно, как «вечность», — переворотом в сознании, инициацией, обращением в веру. А слова Господа, не записанные в Евангелии: «В чем застану, в том и буду судить» — явились самым страшным из когда-либо постигнутых откровений.
Представьте, что вы попадаете в рай… Вы попадаете, а кто-то из ваших близких нет. Как вы можете радоваться в раю, зная, что родной вам человек обречен на вечные муки? Стирается после смерти противоречие между «я» — и «не-я», уверен Федор: «Если я знаю кого-то, то он уже часть меня. Даже если хотя бы я слышал о нем, слышал имя, читал в газете — значит, уже в этой маленькой мере он — часть меня…» Пусть бы так.
Закрыла Книгу познания. Задула свечу. «Ей, Господи, услыши мя грешнаго и убогаго раба Твоего, изволением и совестию…»
— Тебе слышно?
— Все слышно.