Глава из книги Фабио Воло «Всю жизнь я жду тебя»
О книге Фабио Воло «Всю жизнь я жду тебя»
— Это тяжелая болезнь? Неизлечимая?
Скажи мне, что со мной. Я должен сделать
томографию?
Это были первые слова, которые я произнес, глядя
в глаза Джованни, когда вошел в его кабинет через
несколько дней после сдачи анализов.
Результатов я ждал довольно долго и все эти дни
жил как на иголках — да, я боялся, не буду скрывать
этого.
Для меня непросто решить, с какого момента начать
рассказывать эту историю. Собственно, я и не
знаю, где точно находится ее начало. Можно начать
с принятого решения, или с мыслей, которым я помог
родиться, или с симптомов, которые рождают
эти мысли, или с кризиса… Адама и Евы.
Передо мной лежит стопка бумаги — чистой, белой.
Кто знает, что я напишу на ней. Мне бы хотелось
выразить чувства, которые я испытываю. Это
так естественно — что может быть лучше интереса
к самому себе?
Я могу взять ручку и написать какую-нибудь глупость,
либо изложить свою мысль круглыми, законченными
фразами, или же набросать бессвязные
слова, без правил и ограничений: домофон, лодка,
цветок, монахиня, балкон…
Интересно будет прочесть, что получится и… чем
всё закончится.
Ну вот, дело сделано: на чистой странице написано
слово, которого раньше не было: Пролог.
Я написал «Пролог» — и теперь могу рассказать
свою историю. Я говорю «история», поскольку речь
все же идет не обо всей моей жизни, а лишь о крохотной
ее части. Но если бы эта часть не вошла в
мою жизнь, я бы никогда не поверил, что то, о чем я
вам расскажу, действительно может произойти.
Меня зовут Франческо. Пять лет назад, то есть в
возрасте двадцати восьми лет, я вел жизнь, которую
без всякого можно назвать нормальной. (Предлагаю
не рассуждать на эту тему, поскольку каждый посвоему
понимает слово «нормальный», а я не хочу
философствовать.)
Нормальной я называю жизнь, не отягощенную
горем и страданиями.
У меня диплом по экономике и бизнесу на тему
«Методы экономического равновесия: гибкость макроэкономики».
Несколько лет я работал на лизинговую компанию
«Finalta». У меня был серый «Volkswagen Golf» с
турбодизельным двигателем 1,9 на сто пятнадцать
лошадиных сил и автоматической коробкой передач;
добавить сюда GPS-навигатор и магнитолу,
принимающую девятнадцать радиостанций, откидной
верх и ксеноновые фары.
Этот автомобиль был куплен потому, что один из
моих клиентов предложил мне его по такой низкой
цене, что я просто не мог отказаться. Правда, я возместил
часть налога, уплаченного за машину.
Также у меня был гоночный велосипед и любимая
«Vespa», которую я приобрел в пятнадцать лет.
Я жил один в двухкомнатной квартире, на которую
взял ссуду на пятнадцать лет под семь процентов с
выплатой каждые полгода.
Общий процент по сделке составил тридцать процентов.
При чтении договора молодой нотариус, видимо унаследовавший дело своего отца, так быстро
перечислил список пунктов, что я ничего не понял.
После этого он получил пред оплату наличными в
размене восьми миллионов лир. Семь миллионов
семьсот тысяч, если быть точным.
Некоторым кажется, что нотариусы много получают,
потому что много учатся. Как бы не так!
Я, например, считаю, что это «много» набегает за
наш счет. Хотелось бы знать, чему их там учат в
университетах — как половчее облапошить клиента?
Квартира, в которой я живу, находится в доме с
палисадником, но палисадника я не вижу, поскольку
мои окна выходят на улицу. Когда я возвращаюсь
домой и прохожу по дорожкам, то слышу, как под
ногами поскрипывает гравий. Мне нравится, как
скрипит гравий, и я с закрытыми глазами могу различать
звуки шагов, велосипедов или прогулочных
колясок.
Более того, я могу угадать, кто идет: молодой человек
или пожилой. Я так редко ошибаюсь, что могу
выступать в какой-нибудь телевизионной программе.
Если бы я не боялся камер, вы бы уже увидели
меня. «Дамы и господа, сегодня вечером с нами чемпион
из чемпионов, который благодаря своему экстраординарному
таланту выиграл пятьсот тысяч евро!
Синьор Казанова!.. Аплодисменты! А теперь
начнем нашу увлекательную прогулку…»
В вестибюле моего дома рядом с лифтом вывешен
список правил.
- В холле запрещено оставлять коляски, велосипеды
и другие средства передвижения.
- Выбивать ковры разрешается только с восьми
до десяти часов в зимнее время и с семи до девяти
— в летнее.
- Запрещается развешивать одежду и белье на
окнах, выходящих на улицу.
- Запрещается беспокоить соседей с верхних и
нижних этажей, передвигая тяжелые предметы, а
также петь, танцевать или оставлять включенным
телевизор или радио на предельной громкости.
Остальные пункты я не помню.
Учитывая, что моя квартира находится на втором
этаже, вой проносящихся ночью машин заставляет
меня думать, что они проезжают между кроватью и
тумбочкой. Однако я уже привык. Единственное, что
меня всё еще беспокоит по утрам, — это дырявые
глушители мотоциклов, разного рода звуковые сигналы
и мусоровозы, вывозящие стекло. Такие звуки
меня всегда пугают. Но однажды я проводил уик-энд
в горах и не мог уснуть из-за абсолютной тишины.
Когда я жил у родителей, то, кроме соседа с третьего
этажа, который выезжал из гаража на белом
«Fiat Punto», не слышал никого и ничего. Синьору
Педретти было около семидесяти, и он мог бы принять
участие в чемпионате «Кто медленнее всех покидает
гараж». Шум, издаваемый его машиной, усиливали
тугое сцепление и слишком мощный акселератор.
Так работает мотор «Punto» с пробегом от
десяти до двенадцати тысяч миль.
Я обставил квартиру, как только купил ее, и меня
до сих пор все устраивает. Решив приобрести все за
один раз и на всю жизнь, я подошел к выбору мебели
с особым тщанием: двуспальная кровать от «Flou»
с высокой спинкой, диван от «Cassino», столик от
«Philippe Starck» и лампа «Arco» от «Flos». Паркет я
постелил даже в ванной. Добавить сюда стереосистему
с проигрывателем «Thorens», усилителем от
«Macintosh», разумеется, CD и кассетником «Tannoy».
Ну и, конечно, телевизор «Sony».
Но самое главное это то, что я осуществил мечту
моего детства, — в моей кухне стоит синий холодильник
пятидесятых годов марки «Smeg». Я потратил
на него так много денег, что в течение некоторого
времени вынужден был экономить даже по мелочам.
Например, я должен был курить сигареты
«Diana» и ездить на тусовки, не поужинав. Ну не
придурок?!
Несмотря на все мои приобретения, я не был
счастлив. Более того, я не считал себя свободным
человеком.
Бывало, я просыпался по ночам чем-то встревоженным
и больше не мог уснуть. Я чего-то боялся,
но не мог понять чего именно. Короче говоря, я испытывал
чувство тревоги, не подкрепленное никакими
реальными причинами.
Но утром я чувствовал себя таким бодрым, как
будто проспал много часов подряд.
Немного спокойствия — вот и всё, чего мне хотелось.
Я не просил у судьбы излишеств — мне просто
хотелось чувствовать себя хорошо.
Иногда нечто подобное случалось со мной и днем,
когда я сидел за письменным столом или был один в
машине. Допустим, я ехал, и вдруг на меня накатывало
такое сильное чувство тоски, что мне хотелось
плакать. Я не знал, как управлять этим чувством, и
не мог его контролировать. Я ощущал тяжесть в груди,
и мне хотелось разорвать на себе кожу, чтобы
выпустить горечь, скопившуюся внутри меня. Или
так: выпустить Франческо настоящего из Франческо,
скованного страхом.
Что-то внутри меня было не в порядке, но я не
мог найти этому логического объяснения. Если рассуждать
логически — все было хорошо.
По правде говоря, в последнее время я не очень
жаловал свою работу и, случалось, готов был делать
что угодно, лишь бы не ходить в офис. Но такое бывает
со всеми. В конце концов, я неплохо зарабатывал,
и мне повезло больше, чем множеству других
людей. Конечно, я не мог жаловаться. Но тогда отчего
мне было так страшно?
Все было хорошо.
Может, я боялся потерять то, что у меня было? Не
знаю… Наверное, мне следовало бы обратиться за
помощью к специалисту.
Но сейчас всё прошло. Я больше не нуждаюсь в
специалисте, не нуждаюсь в антидепрессантах,
успокоительных, наркотиках и беспорядочных сексуальных
связях. Больше никакого нарушения сознания.
Больше ничего не нужно.
Все прошло, и наконец-то я чувствую себя хорошо.
Как я честно признался, страхи приходили ко мне
и днем, но ночью… Ночью я поворачивался лицом к
стене, чувствуя себя заложником собственных страхов.
Оставалось надеяться, что восход заплатит за
меня выкуп и освободит. Мне было плохо, очень
плохо. Я начинал думать, что вскоре со мной случится
нечто ужасное вроде несчастного случая или
аварии. Я представлял, как проведу остаток жизни в
инвалидном кресле либо слепым. Кроме того, я боялся
потерять родителей и умереть.
В поисках причин этой тревоги я начинал придумывать
кошмары, которые лишь ухудшали мое состояние.
Я играл в страшную игру, представляя, что
останусь без отца или матери. «Как я буду жить без
них?» — спрашивал я себя.
В такие моменты я чувствовал неодолимое желание
позвонить им и сказать, что люблю их до смерти.
Однажды утром, в четыре тридцать семь — или это
была ночь? — я встал и подошел к телефону. Телефон
стоял у зеркала — я посмотрел на свое отражение и
увидел в глазах страх. Я начал набирать номер, но…
перед тем как раздался первый гудок, положил трубку.
Приняв холодный душ, я снова подошел к телефону.
Было такое чувство, что с минуты на минуту я могу
умереть. У меня оставалась единственная возможность
сказать родителям, что я их люблю. На этот раз
я положил трубку, набрав номер до середины, — до
меня вдруг дошло, что, услышав звонок в такой час,
мои старики умрут от страха.
От всех этих сомнений и колебаний у меня свело
живот, и я пулей помчался в туалет. Туалетная бумага
закончилась. Обнаружив это, я подошел к шкафчику
в трусах, болтающихся у щиколоток, и вытащил
новый рулон. Торопливость не доводит до добра:
я неправильно вскрыл упаковку, и в итоге,
чтобы оторвать нужный мне кусок, пришлось размотать
километры бумаги. Нервишки, однако…
Я вернулся в постель, но не мог найти удобное
положение. Иногда мне кажется, что две руки мешают
хорошему сну. Одну из них всегда некуда положить,
поэтому без нее спалось бы лучше.
Однажды я уснул, положив руку под бок. Проснувшись,
я ее не чувствовал. Какой ужас! Мне сразу пришла в голову мысль, что руку ампутируют. Да,
я оптимист.
В такие вот бессонные ночи на меня накатывают
грустные воспоминания, сцены из прошлого разворачиваются
в голове, как при замедленной съемке,
— сеанс для параноиков, что еще можно сказать.
Чаще всего я думаю о маме. Когда я был еще
школьником, она приходила в мою комнату проверить,
чем я занят, или прибраться, а я притворялся
спящим. Я лежал с закрытыми глазами, но всё же
через крохотную щелку мог видеть ее. Может, я наделся
узнать какой-то ее секрет, чтобы еще больше
сблизиться с ней?
Еще раньше, когда я только-только начинал осознавать
себя, мама держала меня на руках, а я прижимался
к ее плечу и смотрел на всё с высоты. Мне
казалось — совсем не по возрасту, — что я странник,
поглядывающий с вершины горы на пройденный
путь и… на тот, который его ожидает.
Я мог долго вспоминать удивительные вещи, полные
любви.
Вот я делаю уроки на кухне, а мама моет посуду,
и я слышу, как ее обручальное кольцо легонько ударяется
о тарелки и чашки. Тик-тик-тик… Сейчас,
когда я прихожу к родителям на обед и мама моет
посуду, мне становится грустно от мысли, что однажды
этот звук исчезнет.
Ночью все чувства обостряются, и, когда я начинаю
думать, что однажды не услышу родителей, мне
становилось трудно дышать. Телефон по-прежнему
будет звонить, но на дисплее больше не высветится
слово «Дом».
Маминого голоса — нежного, любимого, связывающего
меня с детством, — мне уже не хватало,
хотя мама и пребывала в добром здравии.
Я ворочался в постели, охваченный такими
мыслями. В конце концов я сдавался и включал
свет.
Днем меня атаковали новые страхи. Порой в
местах большого скопления людей, будь то клуб,
бар или тесная комната в офисе, меня охватывало
чувство, будто я в ловушке. Взаперти мне не хватало
воздуха. Поэтому я всегда ездил на машине,
чтобы иметь возможность сбежать, когда мне захочется.
Забредая в кинотеатр или на дискотеку, я сразу
же начинал искать запасной выход.
Полет на самолете был и остается для меня настоящей
пыткой. Регистрируя билет, я вижу заголовки
газет и скорбные лица телерепортеров,
рассказывающих в новостях о катастрофе. Я посматриваю
на пассажиров, пытаясь понять, похожи ли
они на тех, кто может умереть. Если кто-то кажется
мне полным неудачником, я начинаю переживать
еще сильнее.
Но однажды ночью я проснулся от того, что увидел
странный сон. Пожалуй, с этого и можно начать
мою историю.
Мне приснилась моя бабушка, которую я видел
во сне лишь первое время после ее смерти.
Я стоял напротив какой-то двери и стучал в нее.
Вдруг кто-то открыл.
Я вошел, держа в руках два таких больших чемодана,
будто в них были диван и кухонный уголок.
Я сразу понял, что оказался в доме у бабушки, хотя
он не был похож на ее настоящий дом.
Бабушка сказала:
— Я рада, что ты приехал меня навестить. Более
того, теперь ты переедешь ко мне… Я думала, что
это случится позже, но уже приготовила тебе комнату.
У меня и мысли не было переезжать к ней, хотя
навещал ее я всегда охотно. Кроме того, моя квартира
наконец-то была обустроена так, как я хотел.
— Я не хочу переезжать к тебе, бабушка. Мне
нравится мой дом.
— У тебя никогда не было своего дома, и не тебе
решать, что делать. Комната уже готова.
— Бабушка, что ты несешь? У тебя провалы в памяти?
Как это, у меня никогда не было дома? Я даже
купил новый холодильник, синий. Посмотри, какой
он красивый. Больше того, что у меня был раньше.
Я заметил это, когда заполнил его продуктами.
Бабушка засмеялась, а потом сказала:
— Думаешь, тебя спасет холодильник? Ха-ха-ха!
В этом сне она была очень неприятной.
Странно…
У меня были хорошие отношения с бабушкой.
Я любил ее. После смерти дедушки она переехала к
нам и спала в моей комнате. У меня много воспоминаний
о вечерах, проведенных вместе. Когда бабушка
переодевалась, прежде чем лечь спать, это
было что-то феерическое. Она снимала платье из
синтетики, и ее волосы вставали дыбом от электричества.
Она была похожа на Дона Кинга и немного
напоминала ведьму из семейки Адамс. Я прозвал ее
Бабушка Искра или Бабушка Новый год. Когда она
заходила в комнату, я закрывал глаза и считал: минус
десять, девять, восемь, семь… и она смеялась.
Бабушка была очень мила, но и строга… посвоему.
Когда я скашивал глаза к носу, чтобы рассмешить
ее, она приказывала мне тут же прекратить,
чтобы не остаться таким на всю жизнь.
Утром я проснулся весь во власти этого сна. Я решительно
предпочитал остаться дома, а не переезжать
к бабушке. Когда я наконец понял, что это был
лишь сон, я успокоился, но ненадолго.
А если она хотела сказать, что я должен умереть?
Я попытался вспомнить ее слова.
Ты пришел меня навестить… Я думала, что это
произойдет позже… Не тебе решать… Комната уже
готова… Думаешь, тебя спасет холодильник?..
Утром мне было спокойнее, чем ночью, но, будучи
параноиком, я не мог сделать вид, что ничего не
произошло. Я пошел на кухню и обнял холодильник.
Чтобы избавиться от гнетущих мыслей, я решил
сделать обследование, никому об этом не рассказывая.
Сон? При чем тут сон? Вы же не думаете, что я
попрусь сдавать анализы из-за какого-то сна? Просто
я уже давно не был у врачей.
Хорошо, хорошо, сдаюсь! Все дело было именно в
сне. Но, если честно, в глубине души я чувствовал
себя придурком.
А если совсем честно, я годами мечтал пройти
диспансеризацию.
Мне хотелось, чтобы меня осмотрели с головы до
ног. В этом случае уменьшается риск того, что однажды
тебе скажут: «К сожалению, эта опухоль
слишком большая. Мы ничего не можем поделать…»
Я решил позвонить Джованни, моему врачу и
школьному другу моей мамы.
Джованни часто приходил к нам в гости и был
мне почти как дядя. У него я решался спрашивать
то, что не осмеливался спросить у отца. Мой самый
большой секрет заключался в том, что иногда мне
хотелось видеть Джованни на месте моего отца.
Сейчас я об этом уже не думаю.
Я позвонил ему, и он сказал, что анализы можно
сдать на следующее утро. После обеда я должен был
встретиться с ним.
Утром я пошел в поликлинику на голодный желудок,
даже не выпив кофе. Когда я проходил мимо
кондитерской, меня охватило желание облизать витрину.
Подмигнув вазочке с пирожными, я пообещал,
что вернусь, как только все закончится.
Вестибюль поликлиники был полон стариков —
лица у всех бледные и взволнованные. Как только
мне в вену вставили иглу, я перестал что-либо чувствовать.
Медсестра с участием посмотрела на меня
и велела оставаться в кресле, ее коллега протянула
мне подслащенную воду в пластиковом стаканчике.
Обычно после меня в кабинет заходит либо подросток,
либо женщина. Они никогда не падают в обморок,
и я, растекшийся в кресле, кажусь неудачником.
Но я же делаю это не специально! Просто, когда
я чувствую, как игла вонзается под кожу, обморок
неизбежен.
Покинув поликлинику, я поплелся в кондитерскую
— обещания надо выполнять. После обеда надо
было идти к Джованни. В том месте, куда делали
укол, рука болела.
Очередь была довольно большой. Рядом сидела
девушка, с безучастным видом листавшая журнал.
Когда рядом со мной находится женщина, все
кардинально меняется — в лучшую сторону. Например,
если я сажусь в поезд и вижу в купе женщину, у
меня улучшается настроение. Это не значит, что я
немедленно завожу разговор, пытаясь познакомиться.
Нет, мне просто нравится женское общество, потому
что женщины прекрасны, даже когда молчат.
Иметь дело с женщинами для меня куда предпочтительнее,
и речь идет не о сексе. Допустим, когда
я плачу за выезд с автострады, то немного разочаровываюсь,
если мою полосу обслуживает мужчина, а
соседнюю — женщина. Решаясь на обгон, я всегда
смотрю, кто за рулем, особенно если это крохотная
«Smart» или «Toyota Yaris».
Из кабинета Джованни вышла женщина. Моя соседка
поднялась, и они, обмениваясь шутками, направились
к выходу.
— Ты плохо себя чувствуешь? — спросил меня
Джованни.
— Да нет, все хорошо… Просто я какое-то время
не обследовался. В общем, время от времени нужно
сдавать анализы, верно?
Я не решался сказать, что на самом деле подстегнуло
меня позвонить.
«Знаешь, Джованни, мне приснилась моя бабушка,
которая даже не заметила новый холодильник, и
я решил, что должен умереть… Кстати, холодильник
тот самый, синий». Ну не глупо ли?
Но все же я рассказал ему о своих ночных тревогах.
По его лицу я видел, что он понимает, о чем я
говорю. Возможно, не зная истинной причины моего
беспокойства, он подумал, что мне лучше обратиться
к психиатру, однако ничего не сказал. Я попросил
его сделать мне компьютерную томографию,
но он сказал, что я преувеличиваю.
— Давай дождемся результатов анализов.
Признаться, я был огорчен. Если бы можно было
заказать томографию в баре, я бы сделал это.
«Вам кофе… А вам?» — «Мне одну томографию.
Спасибо».
Потом Джованни осмотрел меня.
Записывая что-то на клочке бумаги, он, не поднимая
головы, спросил:
— Как ты себя чувствуешь? Забудь пока об анализах
— я не о них говорю. Ты счастлив?
На этот вопрос у меня всегда был готов стандартный
ответ: «Не знаю, счастлив ли я, но всё хорошо.
Не жалуюсь». Это один из тех ответов, которые не
значат ничего, а служат лишь, чтобы что-то сказать.
«Привет, как дела?»
«Спасибо, хорошо. А у тебя?»
Но сегодня все было иначе. Может быть, потому,
что мы с Джованни давно знаем друг друга, а может,
потому, что просто момент был подходящим, я ответил,
что счастливым себя не чувствую.
Стоило признаться в этом, я почувствовал, как у
меня с души свалился большой груз. Но вместе с тем
меня стали душить слезы. Я не заплакал, хотя давно
уже мечтал поплакать, как в детстве. Вам не знакомо
это ощущение? Засыпаешь в слезах, опустошенный,
а когда просыпаешься, слышишь птичье пение.
В кабинете у Джованни я не мог заплакать, и меня
это раздражало. К тому же меня смутило мое собственное
столь откровенное признание, и, чтобы
немного разрядить обстановку, я спросил:
— У тебя нет таблеток от несчастья?
Он пошутил, что есть, и я попросил две упаковки.
На этом мы расстались. Через пару дней мне
предстояло вернуться за результатами.
Быть неудовлетворенным собой — что может
быть хуже? Это рушило мои планы; занимаясь самокопанием,
я терял контроль над реальностью.
Печально, ведь это был рецидив старой болезни:
до этого мне понадобились годы, чтобы проделать
важнейшую работу — избавиться от всего, что не
давало мне жить спокойно.
Желание контролировать всё и вся стоило мне
немало сил. В одной из серий «Тома и Джерри» мышонок
хотел столкнуть тарелки с буфета, а кот мешал ему, проделывая невероятные трюки. Я был и
Томом и Джерри одновременно.
Ничто не могло от меня ускользнуть. Я дошел до
того, что в клубе или пиццерии не мог сидеть спиной
к двери: мне нужно было видеть, кто приходит,
а кто уходит. Все должно было быть у меня под контролем.
Ожидая результатов анализов, я очень нервничал.
«Может, я несчастен потому, что догадываюсь
о том, что болен?» — спрашивал я себя. Но я и раньше
был мнителен: достаточно было легкой головной
боли, чтобы начать воображать, что у меня рак
мозга.
Что за жизнь!
Наверное, у меня рак легких, и нужно бросить курить.
Разве что иногда покуривать марихуану…
Дни шли, я перебрал все болезни, о которых знал.
Параллельно я представлял, что скажут обо мне после
моей смерти.
«Он был хорошим парнем… Представь только:
он пошел сделать пару анализов, а у него обнаружили…»
Кто знает, что у меня обнаружат?
«Но ты знаешь, почему он пошел к врачу? Это невероятно!
Ему приснилась его бабушка, которая
сказала, что он умрет».
Я подумал, что, если мне суждено умереть, я всем
расскажу о своем сне. В таком случае я оставлю этот
мир не просто как парень-чудак, а как человек с паранормальными
способностями.
Рассуждая так, я почти начал гордиться собой.
«Он был таким молодым… По земле ходят тысячи
негодяев, с которыми не случается ничего дурного,
а он, бедняжка… Представь, он совсем недавно
купил новый холодильник. Синий».
Каким горем это окажется для моих родителей и
сестры… Я даже составил нечто вроде списка людей,
которых моя смерть огорчит сильнее всего. Естественно,
члены моей семьи в этом списке не значились
— они были отдельно.
На своих похоронах я хотел быть окружен плачущими
женщинами, которые признавались бы, каким
хорошим любовником я был. Как в фильме
Франсуа Трюффо «Мужчина, который любил женщин». Они бы говорили обо мне так нежно, как говорят
лишь об умершем человеке. Чтобы о тебе начали
говорить так, нужно умереть. Идиотизм. Никак
не пойму, почему к умершим людям все
испытывают больше уважения, чем к живым.
В конце концов день объявления результатов настал.
Я помню его так хорошо, как будто это было
вчера.
Войдя в кабинет, я сразу попытался узнать по лицу
Джованни, каким будет приговор. Что-то вроде
«Всё плохо».
Как бы то ни было, не будем забывать, что я пошел
туда, боясь умереть.
В итоге я сам сказал:
— Это тяжелая болезнь? Неизлечимая? Скажи,
что со мной. Нужно сделать томографию?
Джованни, взглянув на меня, ответил вопросом
на вопрос:
— Я могу быть откровенным?
— Конечно… Это что-то серьезное?
— Кажется, я нашел причину твоих тревог…
— Чем я болен?
— Да брось, какое там болен! С тобой всё хорошо,
томографию делать не нужно. Успокойся, анализы
показали, что ты здоров как бык. Однако это
не значит, что у тебя нет проблем. Скажем так, анализы
их не выявили…
— Скажи мне всё, Джованни. Я не хочу, чтобы ты
от меня что-то скрывал. Все эти дни я готовил себя к
смерти, так что, думаю, выдержу известие о любой
болезни.
— При чем тут смерть? У тебя прямо противоположная
проблема. Ты боишься не смерти, а жизни.
Это чертовски распространенное заболевание. Помнишь,
ты спросил, есть ли у меня таблетки от несчастья?
Жизнь — вот твои таблетки. Живи, отрывайся
— делай что хочешь. Твои тревоги вызваны тем,
что ты не живешь, а существуешь. Как сказал Оскар
Уайльд, жизнь — самая редкая штука в мире, большинство людей просто существуют. Так что не волнуйся.
Я больше не хочу рассуждать о жизни и существовании.
Всё гораздо проще. Если хочешь быть
счастлив, научись любить и быть любимым. Сегодня
в твоей жизни этого нет. Ты не любишь свою работу,
женщин и самого себя. Следовательно, ты не
любишь мир.
