Рассказ из сборника короткой прозы Владимира Сорокина «Моноклон»
Едва губернаторский кортеж из трех черных и
чистых машин подъехал к Дворцу культуры,
как по гранитной лестнице к нему заспешили
директор Тарасевич, постановщик Соловьев
и выпускающая редактор с местного телевидения
Соня Мейер.
Губернатор вышел из машины. Встречающие
дружно поприветствовали его. Он ответил им с деловой
улыбкой. Приехавшие сопровождающие лица стали
выходить из машин, обступать губернатора. Одетый
в бурого медведя, двухметровый охранник Семен
выбежал из машины охраны и с рычанием опустился
на колени перед губернатором. Губернатор обхватил
его за мохнатую шею своими короткими руками. Медведь
легко встал, подхватил губернатора на спину и
пошел вверх по лестнице. Все двинулись следом.
Медведь внес губернатора в просторное фойе с
новым паркетным полом, увешанное пейзажами местных
живописцев. Двери в зал были предусмотрительно
распахнуты. Медведь внес губернатора в
большой зал на полторы тысячи мест.
Посередине зала в проходе виднелся длинный
стол под красным сукном со стульями и безалкогольными напитками. На подробно расписанном заднике
сцены, в окружении вековых сосен и лиственниц
светилась огромная цифра «350».
Медведь опустился на колени перед столом, губернатор
слез со спины и сразу по-деловому сел в центре
стола лицом к сцене, потер свои крепкие ладони:
— Садитесь, садитесь, садитесь.
Все стали быстро рассаживаться за столом. Губернатор
глянул на часы:
— Так, сколько по времени?
— Номер или концерт? — уточнил постановщик.
— Вы же меня ради номера выдернули! — усмехнулся
губернатор. — Концерт я семнадцатого посмотрю.
Вместе с президентом.
— Всего минут десять, Сергей Сергеич, — заулыбался
бородатый постановщик.
— Там три минуты за одну идут, Сергей Сергеич!
— пошутила Мейер.
— Ну, ну, — подмигнул ей губернатор. — А кто
из старого состава?
— Поляков и Бавильцева, — отозвался постановщик.
— Всего двое, стало быть? — губернатор повернулся
к 1-му вице-губернатору. — Вот так, Николай
Самсонович. Годик прошел, люди разбежались.
Спрашивается, а почему?
— А потому что Базыме так и не дали квартиру,
а Борисова и Золотильщикову позвали в Екатеринбург,
в театр, — спокойно и быстро ответил 1-й вице-
губернатор.
— Базыме? — губернатор повернулся ко 2-му
вице-губернатору. — Почему Базыме не дали?
— Бобслей, — напомнил тот.
— А… бобслей… — вспомнил губернатор, оттолкнулся
кулаками от стола, откидываясь на спинку
кресла. — Ладно, давайте глянем.
Постановщик поднял руку. Свет в зале погас.
На сцену с залихватским посвистом слева выбежали
парни в косоворотках и сапогах с гармошками, ложками
и сопелками, а справа — девки в ярких сарафанах.
На середину сцены в три прыжка вылетел рыжий
парень в алой косоворотке и лихо заплясал
«русскую». Остальные, замкнув за ним полукруг, заиграли
и запели:
Наш Ванюша — парень бравый:
Как забрили его в рать,
Отслужил, пришел со славой,
Начал девкам в сиськи срать.
Срал дояркам и свинаркам,
Срал пастушкам и кухаркам,
Срал здоровым и больным,
Срал тверезым и хмельным.
Срал легко, игриво, ловко,
Срал с напором, со сноровкой,
Срал толково, деловито,
Срал и тайно, и открыто.
Срал в избе и на природе,
Срал в хлеву и в огороде,
Срал в сенях и за кустом,
На мосту и под мостом!
Из пола сцены поднялась невысокая березка,
окруженная травяной поляной. Самая красивая из
девушек стремительно сбросила с себя сарафан, нательную
рубашку и повалилась навзничь в траву,
выставив роскошную грудь. Девушка закрыла глаза,
изображая спящую. Рыжий парень, состроив озорное
лицо, на цыпочках подкрался, влез на березку,
уселся на суку, приспустил полосатые штаны и быстро
испражнился, попав девушке точно между
грудей.
Сразу же зазвучала грустная песня, протяжно зазвенели
балалайки. Девушка проснулась, глянула на
свою грудь, закрыла лицо рукой и разрыдалась. Другие
девушки закружились вокруг нее плавным хороводом,
напевая:
Ох, насрали в сиси
Кузнецовой Ларисе.
Ох, Лариса плачет:
А и что ж это значит?
Я жила-подрастала
Да горя не знала.
Во лугу гуляла,
Маков цвет срывала.
На траву ложилась,
Спала-присыпала.
А во сне Ларисе
Ох, насерили в сиси.
А и тот насерил,
Кто в любовь не верил.
Девушки начали вертеться на месте, Лариса рыдала
в траве, трогая кал рукой и поднося руку к носу,
рыжий парень восторженно заплясал вокруг березки.
Музыка постепенно стала опять бодро-залихватской.
Парень плясал, Лариса рыдала, девушки все
быстрее кружились вокруг нее.
— Стоп! — вдруг громко сказал губернатор,
опираясь кулаками о красный стол.
— Стоп! — произнес постановщик в микрофон.
Музыка прервалась, пляшущие остановились.
— Стоп… — повторил губернатор, вздохнул, помолчал.
Потом сделал знак постановщику, тот передал
ему микрофон. Губернатор заговорил:
— Восемь лет назад мы впервые привезли этот
номер в Европу. Восемь лет назад. На осеннюю парижскую
ярмарку. И показали его. Французы, да?
Нация, которую мало чем удивишь. Чем можно
удивить француза? У него все есть: вино лучшее в
мире, шампанское, коньяк. Сыр французский. Луковый
суп. Устрицы, да? А искусство? Импрессионизм,
сюрреализм, Пикассо. Самый дорогой художник
в мире, да? А литература? «Три мушкетера»,
«Граф Монте-Кристо». Бальзак, Гюго. Мода, да? Бутики?
Шан Жализе. Патрисия Касс. Милен Фарме.
Моника Беллучи с этим… с Касселем, да? Чего у
них нет? Все есть. Поэтому они на всех давно положили.
С прибором. И вот эти самые французы,
положившие на все, когда посмотрели наш номер,
открыли рты. И сказали: мы такого никогда не видали.
Никогда! Это французы, да? То есть — их
проперло реально наше русское искусство. Тогда,
восемь лет назад. Проперло, да? А почему? Потому
что номер был круто придуман и исполнен ве-ликолепно. Так, что люди ахнули. Открыли рты и не
закрывали. А то, что я сейчас увидел, это… танцы
инвалидов какие-то!
Сидящие за столом стали подсмеиваться и переглядываться.
— Параолимпийские игры, да? — усмехнулся
губернатор, переглядываясь со свитой.
Исполнители тоже переглянулись, но без улыбок.
— Что за слабосилие за такое? Что за формализм?
Вам, что, ребят, скучно это исполнять, да?
— Нет, не скучно! — ответил за всех рыжий парень.
— А не скучно — пляши, Ваня, как в последний
раз! Как перед расстрелом!
— Так, чтоб искры летели, — подсказала 3-й вице-
губернатор.
— Так, чтоб искры летели! — губернатор стукнул
кулаком по столу. — Вон, дед мой рассказывал, у
них в селе, бывало, на свадьбе, как пойдут мужики
плясать, так бабы кричат: наши хреновья из земли
огонь высекают!
Свита одобрительно засмеялась.
— Помните, что написано позади вас: триста
пятьдесят! Нашему краю триста пятьдесят лет! Вся
страна к нам в гости приедет! А вы тут как спагетти
болонезе будете по сцене болтаться, да?
Все засмеялись.
— И вы, девчата, — продолжал губернатор. —
Вот запели вы: «Ох, насра-а-а-али в сиси Кузнецоо-
о-вой Лар-и-исе». Это… — он прижал кулак к
груди. — Это же печаль! Печаль вы-со-кая! Это
русская тоска наша, черта национального характера!
Об этом поэты писали! Есенин, да? Выткался на
озере алый цвет зари. Этого нет ни у кого в мире!
Это надо петь душой, а не горлом! Семнадцатого
приедут к нам московские циники эти, вроде Славы.
Непрошибаемые. Будут сидеть, посмеиваться.
А надо так спеть, чтоб всех этих москвичей проперло,
чтоб они вспомнили: кто они, откуда и куда
идут!
Он замолчал, провел рукой по своей порозовевшей
щеке.
Сидящие за столом молчали. Исполнители стояли.
Девушка полулежала в траве, придерживая кал на
груди.
— И еще, — продолжал губернатор. — Вот у вас
Ванюша на березку влез, сделал свое дело. А потом
соскочил — и пустился в пляс. А раньше было не так.
Ведь не так, да?
— Было подтирание, — кивнул постановщик.
— Было подтирание, — закивали сидящие за
столом.
— Было подтирание! — с укоризной откинулся
на спинку кресла губернатор. — А почему его убрали?
По каким соображениям?
— Мне кажется, это тормозит динамику номера,
— ответил постановщик.
— Тормозит? Динамику? А мы что, куда-то торопимся,
да? Побыстрей, побыстрей, да? Как в
Москве? Все на ходу, да? Чушь! Динамику тормозит.
Ничего не тормозит. Он на березку влез, присел на
сук, отвалил на сиси ей. Ему огузье нужно подтереть?
Нужно! Все нормальные люди подтираются.
Что, наш Ваня хуже других? Или что, русские — дикари такие, да? Русский человек не подтирается? Это
клевета. Динамику! Не надо за формальные слова
прятаться. И не надо самодеятельностью заниматься.
Этот номер клас-си-ка! Ваня навалил, девушки с
платком расписным подплыли, отерли, он штанишки
подтянул — и пляши на здоровье! Это нужно вставить
обязательно.
— Вставим, Сергей Сергеич, — согласился постановщик.
— В общем, доводите вещь до ума, — произнес
губернатор в микрофон и передал его постановщику.
— Не позорьте наш край.
— Будем работать, Сергей Сергеич, — кивнул
постановщик.
— Работайте, не жалейте себя, — губернатор заворочался
в кресле, готовясь встать, и произнес свое
традиционное напутствие: — Мы должны забивать
только золотые гвозди.
Постановщик закивал.
— Номер — уже классика. Но классику нельзя
превращать в рутину, — губернатор встал.
— Культура такого не прощает, — встала 3-й вице-
губернатор.
— Культура такого не прощает! — подтвердил
губернатор. — Второй раз глядеть не приеду. А семнадцатого
— все посмотрим!
— Сделаем, Сергей Сергеич, — кивал постановщик.
— Не подведем.
— Не подводи! — погрозил ему крепким пальцем
губернатор и оглянулся. — Миш!
Сидящий в зале неподалеку медведь встал, взрычал,
подошел, опустился на колени. Губернатор привычно
вспрыгнул ему на спину, обхватил за шею.
Медведь проворно понес его из зала. Свита заспешила
следом.
Медведь пронес губернатора через вестибюль,
спустился по ступеням к машинам, присел. Губернатор
слез со спины, перед ним тут же распахнули
дверь черного джипа. Он влез в машину, дверь закрыли.
Свита расселась по двум другим машинам.
Кортеж тронулся.
— Сергей Сергеич, — обернулся референт, сидящий
рядом с водителем. — Малышев звонил дважды.
Он по поводу тех греков.
— Я же сказал, мы примем кого угодно, — ответил
губернатор, глядя в окно. — Хоть папу римского.
— Там еще шестеро.
— Ну и что? Местов нету, что ль?
— Да есть, но их уже… восемнадцать. Многовато.
— Размещай всех в новой, без вопросов.
У губернатора в кармане зазвонил мобильный.
Он достал его:
— Да, зая. Нет, зая, обедайте без меня. Нет. Не
сердитесь. Да. Я буду пораньше сегодня. Да. Целую
всех.
И тут же опять зазвонил мобильный.
— Да, Ярослав, — заговорил губернатор. —
Гром всегда гремит внезапно, ты это знаешь лучше
меня. И если мы к нему оказались не готовы, это вина
только наша. И моя и твоя. Здесь третьего нет и
быть не может, валить не на кого. Мы с тобой не зажаты
между Изенгардом и Мордором. У нас есть
пространство для маневра. И всегда будет. Да. Паниковать
не надо. Нет, Ярослав. Ты опять упрощаешь
или просто не хочешь меня понять. Нет! Это ты не хочешь меня понять! Да. Да. Конечно! Я приму решение
сегодня. Сегодня! Все.
Он убрал мобильный, глянул на часы:
— Так. Сережа.
— Слушаю, Сергей Сергеич, — обернулся референт.
— На комбинат не успеваю, назначь на завтра, на
двенадцать.
— Хорошо.
— Отпускай всех. А я — в тупичок.
— Понял.
Референт набрал номер, приложил мобильный к
уху:
— Лев Данилыч, Сергей Сергеич дал отбой по
комбинату. Завтра — в двенадцать. Спасибо.
Одна из черных машин покинула кортеж, свернув
влево. Две другие продолжали движение. Проехали
проспект, свернули и после нескольких поворотов
подъехали к КПП. Шлагбаум поднялся, обе
машины въехали на новую улицу с двенадцатью новыми
одинаковыми бежевыми коттеджами под черепичными
крышами. Машины подъехали к коттеджу
№ 6и остановились.
— Сережа, поезжай, займись размещением.
— Есть, Сергей Сергеич, — кивнул референт.
— Вась, заедешь за мной через два часа, — сказал
губернатор водителю.
— Хорошо, — кивнул тот, не оборачиваясь.
Заднюю дверь джипа снаружи открыл охранник.
Губернатор вышел. Медведь с рычанием опустился
на колени.
— Отдыхай, Миш, — потрепал его за ухо губернатор
и, подойдя к калитке, нажал на звонок.
Калитку тут же открыли. Губернатор вошел, закрыл
за собой калитку, оставив охрану и медведя
снаружи, прошел по совсем коротенькой дорожке из
природного камня к дому, поднялся по ступенькам и
вошел в приоткрытую дверь.
Остановившись на коврике, он осторожно притворил
за собою дверь. Пересек прихожую с цветами
и колоннами, приблизился к стеклянной двери,
за которой горел красноватый свет. Губернатор облизнул
губы, взялся за ручку двери, открыл и вошел
в просторную гостиную, освещенную красными
светильниками. Окна гостиной были наглухо закрыты
плотными темно-вишневыми шторами.
Красное ковровое покрытие стелилось по полу,
стояла ампирная мебель, горел камин. Посередине
гостиной стояли две девочки-близняшки в праздничной
форме советских школьниц, в пионерских
галстуках. Черные, аккуратно заплетенные косички
их были украшены большими белыми бантами, на
белых передниках на груди алели пионерские значки.
На ногах у девочек были белые, приспущенные
на щиколотки гетры и черные лакированные туфельки.
Руки девочки держали за спиной. Красивые
одинаковые лица их с презрительной усмешкой
смотрели на вошедшего.
— На колени! — произнесли девочки одновременно.
Губернатор упал на колени.
— Ты кто? — спросила одна из девочек.
— Я раб Анфисы и Раисы.
— Раздевайся, раб! — приказала девочка.
Губернатор стал неловко раздеваться, стоя на коленях.
Наконец разделся, оставшись только в трусах.
Его член торчал, растягивая трусы. Губернатор согнулся,
как бы скрывая свою эрекцию.
Девочки подошли к нему. Одна из них вынула
из-за спины руку со стеком, ткнула стеком в член губернатора.
— Чё там у тебя торчит, раб?
— Мой член, — дрожащим голосом пробормотал
губернатор, стремительно краснея.
— Почему он торчит?
— Потому что я люблю пионерок.
Девочка снова ткнула стеком в член:
— А чё он так плохо стоит?
— Не знаю, не знаю… — скорбно замотал опущенной
головой губернатор.
— Это хорошо, по-твоему?
— Нет, это очень плохо…
— Своим членом ты позоришь нас, пионерок.
— Простите, простите меня…
— Нет, мы тебя не простим.
— Простите, умоляю…
— Знаешь, что мы с тобой сделаем?
— Нет, не знаю.
Девочки лукаво переглянулись и произнесли:
— Щас мы сделаем укол, чтоб твой член стоял
как кол!
— Не надо, не надо… — запричитал губернатор.
Лицо его побагровело, нижняя губа безвольно
отвисла. Девочка зловеще вынула руки из-за
спины. В правой ее руке был шприц, наполненный
полупрозрачной жидкостью, в левой — наручники.
Губернатор всхлипнул:
— Я буду плакать.
— Это хорошо! — зло засмеялась девочка со
шприцем.
Другая девочка взяла наручники, подошла к губернатору
сзади. Все так же стоя на коленях, он послушно
протянул руки за спину:
— Я буду плакать…
Девочка защелкнула наручники на его широких
волосатых запястьях.
— Я буду плакать! — всхлипнул губернатор.
— Ну, что, Анфиска, посмотрим, что у него в
трусах? — спросила девочка со шприцем.
— Посмотрим, Раиска, — ответила другая и тут
же толкнула губернатора ногой в бок.
Он опрокинулся навзничь.
— Я буду плакать… — бормотал он, кривя губы.
— Это хорошо, — произнесли девочки, стягивая
с него трусы.
Пах у губернатора был выбрит, толстый член
стоял.
Анфиска наступила губернатору на волосатую
грудь, прижав его к ковру. Раиска схватила член губернатора
у основания левой рукой и воткнула иглу
шприца в головку:
— Вот так!
Хриплый вопль вырвался из груди губернатора.
Но Анфиска прижала его к ковру:
— Лежать, раб!
Раиска быстро и грубо завершила инъекцию.
Это вызвало новый вопль, перешедший в рыдания:
— Больно-о-о-о! Ох, как больн-о-о-о-о-о!!
— Это хорошо! — рассмеялась Раиска, кинув
пустой шприц в камин и беря с кресла стек.
— Смотри, Раиска! — Анфиска ткнула стеком в
член губернатора. — Просто хряк!
— Хряк! — согласилась Раиска и ткнула своим
стеком в налитую, гладко выбритую мошонку губернатора.
— Хряк, на свинью — бряк!
— Хряк, на свинью — бряк! — повторила Анфиска.
Губернатор пополз по ковру на коленях, вскрикивая
и уворачиваясь. Девочки, обступив его, тыкали
концами стеков в гениталии:
— Он ползет по ковру!
— Ты ползешь, пока врешь!
— Мы ползем, пока врем!
Губернатор завыл.
— Как твой дружок поживает? — Раиска ткнула
стеком в побагровевшую головку. — Вон как раздулся!
Болит?
— Боли-и-и-ит… боли-и-ит… — выл, тряся головой,
губернатор.
— Это хорошо! — произнесли девочки.
Губернатор полз, подвывая.
— Анфиска! — топнула туфелькой Раиска.
— Чё, Раиска?
— Чё-то надоел он мне.
— Ну, блин, а мне как надоел!
— Чё с ним сделаем?
— Давай его выпорем!
— Давай!
Губернатор перестал ползти, склоняясь и касаясь
ковра потным лбом.
— Не надо… не на-а-а-адо…
— Надо, Федя, надо! — произнесли девочки.
Встав по бокам, они стали сечь губернатора по
ягодицам. Губернатор завизжал, задергал руками, силясь прикрыть ягодицы. Анфиска стала сечь его по
ногам, он старался прикрыть ноги. Раиска в этот момент
секла его по ягодицам.
— Пощади-и-ите… пощади-и-и-ите!! — выл губернатор.
Девочки перестали сечь:
— Анфиска!
— Чё, Раиска?
— Он пощады просит.
— За просто так? Я не согласна.
— И я не согласна.
— Пусть чё-то сделает.
— Точно! Пусть чё-то сделает.
— Тогда мы его простим?
— Тогда мы его простим!
— А чё такое ему, типа, сделать?
Девочки задумались, глядя на голого, согнувшегося
на ковре губернатора. Потом продолжили:
— Анфиска!
— Раиска?
— Я придумала.
— И чё ты придумала?
— Он же любит пионерок?
— Любит.
— Так, блин, пусть его трахнет пионерка!
— Точно! Пусть его трахнет пионерка!
Девочки наклонились к губернатору и пропели
ему в уши:
— Тогда мы тебя про-о-о-остим!
Губернатор снова завыл и запричитал:
— Не надо… не на-а-а-до…
Анфиска взяла колокольчик, позвонила.
В гостиную вошла такая же девочка, во всем похожая
на Анфиску и Раиску. Под ее форменной юбкой
с передником что-то сильно торчало.
— Привет, Лариска! — улыбнулись ей девочки.
— Привет! — усмехнулась она.
— Ты готова трахнуть его?
— Готова! — тряхнула косичками Лариска.
— Честное пионерское?
— Честное пионерское! — Лариска подняла
правую руку в пионерском салюте, а левой задрала
свою юбку.
Из-под юбки торчал большой искусственный
фаллос, надежно притянутый к Ларискиному паху
черными кожаными ремнями.
— Ух ты! — Анфиска осторожно провела стеком
по фаллосу. — Котовский?
— Котовский! — кивнула Лариска.
— Большо-о-ой! — делано покачала головой Раиска.
— Тридцать три сантиметра! — бодро сообщила
Лариска.
— Видишь, что тебя ждет? — Раиска угрожающе
показала губернатору стеком на фаллос.
— Не надо… не на-а-а-адо! — завыл сильнее губернатор,
сворачиваясь калачиком на ковре.
— Надо, надо… еще как надо…
Анфиска и Раиска сняли с него наручники, схватили
за руки, поставили на колени.
— Засади ему Котовского! — произнесли Анфиска
и Раиска.
— Засажу ему Котовского! — ответила Лариска,
пристроилась сзади и ввела резиновый фаллос в анус
губернатора.
Губернатор закричал.
— Чуфырь, чуфырь, не сробей, богатырь! —
произнесли Анфиска и Раиска, коснувшись стеками
ягодиц губернатора.
Лариска стала ритмично содомировать его.
— Вот, хорошо! — подсмеивалась Анфиса, поднимая
юбку Ларисы, чтобы лучше видеть.
— Круто, круто… — шлепала губернатора по
спине Раиска. — Лариска, сильней!
— Я стараюсь… — двигалась Лариска.
— Не надо-о-о… не надо-о-о-о! — выл губернатор.
Ноги его задрожали, из его члена брызнула
сперма.
— Блин! Он уже кончает! — воскликнула Анфиска.
— Ларис, засади-ка ему поглубже!
Лариска схватила губернатора за бока, с силой
прижалась к нему. Анфиска и Раиска схватили губернатора
за плечи, помогая Лариске.
— О-о-о-о! О-о-о-о!! — заревел губернатор.
— Хорошо! — шлепала его по спине Раиска.
— Ох, хорошо! — пощипывала его бок Анфиска.
Лариска похохатывала.
Губернатор вскрикнул и рухнул на ковер. Девочки
тут же смолкли.
Лариска осторожно вынула фаллос из губернатора,
встала и вышла. Вслед за ней, прихватив стеки
и наручники, вышли Анфиска с Раиской.
Бездыханный губернатор остался лежать на
красном ковре. Дверь бесшумно открылась, вошла
женщина средних лет с пузырьком нашатырного
спирта в руке. Опустившись на корточки рядом с лежащим,
она открыла пузырек и поднесла к его носу.
Губернатор слабо поморщился. Вздохнул, очнувшись.
Женщина тут же вышла. Он перевернулся на
спину, вдохнул полной грудью, вытер мокрые от слез
глаза и щеки. Его член по-прежнему стоял.
Полежав некоторое время на спине, губернатор
сел, скрестив ноги. Потрогал свой напряженный
член. Затем медленно встал и побрел к двери. Выйдя
из гостиной, медленно поднялся на второй этаж, пересек
холл и вошел в просторную ванную комнату.
Большая ванна в форме раковины была наполнена.
Он влез в нее, откинулся на подголовник и замер,
прикрыв глаза.
В ванную комнату вошла та женщина средних
лет с большим стаканом морковно-сельдерейного
сока, поставила его на край ванны.
— Благодарю вас. Принесите мне мой мобильный,
— произнес губернатор, не открывая глаз.
— Хорошо, — она вышла.
Губернатор открыл глаза, взял стакан, отпил половину,
поставил. Женщина вернулась, передала ему
мобильный и вышла. Он набрал номер, приложил
мобильный к покрасневшему уху:
— Да, Ярослав. Мы не договорили. Конечно.
Я же сказал: сегодня. Сейчас. Да. Если я сказал, что
сейчас приму решение, значит, я это сделаю. Точка.
Он помолчал, вздохнул и продолжил:
— Вот, смотри. Я сейчас расскажу тебе одну историю.
Реальную. Это не выдумка, не моя фантазия.
Это было, реально было. И не так давно. Жил был
человек. Нормальный, вполне приличный гражданин.
С высшим техническим образованием. Была у
него семья: жена, дочка. Была работа неплохая. Свою
семью он полностью обеспечивал, особых нужд не
было. На работе его ценили, уважали. Жили они с
женой счастливо, друг друга понимали. Летом втроем
ездили на море. В общем, все было вполне благополучно.
Но в один прекрасный момент этот человек
вдруг сильно задумался: а правильно ли я живу?
И не смог дать себе ответа. Он знал, что он живет
благополучно, в достатке, что у него милая жена,
очаровательная дочь, уютная квартира, хорошая работа.
Но правильно ли он живет в высшем смысле?
Он спрашивал себя снова и снова. И не мог дать себе
положительного ответа. И так это его достало,
что в один момент, весной, когда жена и дочка гостили
у родственников, он собрал рюкзак, взял деньги,
документы, написал жене и дочке письмо, в котором
попрощался с ними и попросил его не искать,
оставил им все свои сбережения. Оставил завещание,
ключи от машины и от дома. А сам ушел. И не
просто ушел, а уехал довольно далеко. Ехал сперва
долго на поезде. Потом вышел на пустынном полустанке.
И пошел в лес. Это был старый дикий лес.
И тянулся он на сотни километров. И человек пошел
по этому лесу. Хотя он и был чисто городским
жителем, лес он знал и любил. По профессии он был
геофизик, часто бывал в экспедициях. И вообще любил
походы, ходил на байдарках. Страха перед лесом
у него никогда не было. Даже наоборот, лес его всегда
притягивал своим покоем. И еще человек этот
был, что называется, рукастым, то есть любил мастерить.
Короче, пройдя за день километров пятьдесят,
он переночевал в лесу, позавтракал тем, что взял с
собой, и двинулся дальше. Прошел еще столько же.
И снова заночевал. А потом еще. И еще. В общем,
он углубился в лес. И когда понял, что углубился
совсем далеко, он остановился возле лесного ручья.
Достал из рюкзака топор, пилу и наконечник лопаты.
Вытесал топором черенок для лопаты. И принялся
строить себе дом. Он срубил его из вековых сосен,
связал крышу из стволов молодых елок, а сверху
накрыл лесным дерном. Сложил внутри очаг из камней.
Вскопал несколько гряд и засеял их семенами
репы, лука, редиски, чеснока и моркови. Изготовил
себе лук, стрелы, острогу. И зажил как настоящий
лесной житель: охотился, собирал ягоды и грибы,
ставил петли и ловушки на зверей, ловил рыбу, вялил
и коптил мясо, сшил себе одежду из медвежьей шкуры
и шапку из бобра. Пришла осень, он собрал свой
первый лесной урожай с гряд, зарыл его в песок.
Пришла зима, навалило снега, ударили морозы. Но
он был готов к ним: в доме своем грелся у очага, а в
лес выходил охотиться с луком и острогой. Медвежья
шуба и бобровая шапка защищали его от холода.
О чем он думал в свободное от охоты и работы
время? Он думал о том, что наконец-то зажил настоящей
жизнью. Вот так. И этот человек жил в лесу.
Жил себе и жил. Охотился, ловил рыбу, выделывал
шкуры, копал свой огород, сушил грибы, ставил ловушки
на птиц и зверей. И прожил он так почти пять
лет. И был совершенно счастлив. Он забыл про свою
прежнюю жизнь, про жену, про дочь, про геофизику,
про футбол, про книги, про трамваи и троллейбусы.
А потом однажды он попался в свою ловушку. На
медвежьей тропе он подвесил дубовую колоду, которая
должна была сломать хребет медведю. А сломала
ему. Через три года его скелет под этой колодой нашли
охотники. Вот такая история, Ярослав. И все в
ней ясно, кроме одного: случайно ли человек этот
попал в свою ловушку или сознательно? Не знаешь?
И я не знаю. Да и никто не знает. Думаю, даже
этот человек не знал. И теперь уже никогда не
узнает. А ты удивляешься, почему я не подписываю.
Вот так. Будь здоров.
Губернатор положил телефон на край ванны, отхлебнул
сока. Потом погрузился в воду. Вынырнул.
Устало отер лицо ладонями. Вылез из ванны, вытерся
полотенцем, надел халат, взял мобильный. Вышел
из ванной комнаты, прошел в небольшую соседнюю
комнату с мягкой мебелью и телевизором. На диване
аккуратно лежали костюм губернатора, его рубашка,
галстук, трусы, носки. Рядом стояли ботинки.
Он переоделся, бросив халат на пол. Набрал номер,
приложил мобильный к уху:
— Миша, поехали.
Вышел из комнаты, спустился вниз. В вестибюле
его ждал стоящий на коленях бурый медведь. Губернатор
подошел, обхватил медведя за шею. Медведь
поднял его и понес к выходу.
