Наум Ним. Пассажиры. Хроники новейшего времени

  • СПб.: Лимбус Пресс, 2006
  • Мягкая обложка, 368 стр.
  • ISBN 5-8370-0429-7
  • Тираж: 2000 экз.

Известный в Ростове коммерсант Александр Столпин по недоразумению попадает в следственный изолятор. Областной прокурор дает указание следователю Муравьеву, недавно из-за скандала переведенному в провинцию из Москвы, «слегка прижать» строптивого задержанного. Прокуратура, не имея материалов против Столпина, готовится оказать на него давление, используя все возможности карательных органов. Тем временем жена коммерсанта Ольга нанимает для спасения своего мужа некоего Юдина, который в действительности оказывается агентом оперативного резерва и готовится к «подсадке» к Столпину по заданию Муравьева…

Чем не анонс очередного сериала на тюремную тему, смакующего ужасные условия содержания заключенных в российских тюрьмах, жестокие нравы камер и произвол правосудия? Однако, к счастью для читателя, не привыкшего к тошнотворной жвачке «криминального чтива» любого сорта, этим роман Наума Нима, самого прошедшего тюрьму, отнюдь не исчерпывается. Книга не может быть сведена даже к нетривиально написанной инструкции по выживанию в условиях заключения, хотя эпиграфы к каждой главе мерно и грозно впечатывают в сознание (или подсознание?) читателя неписаные законы тюрьмы, а в примечаниях в конце книги даются «советы, рекомендации, предостережения», в авторитетности (вероятно, это слово можно заключить и в кавычки) которых трудно усомниться. Тематических и композиционных рамок у произведения, написанного в духе современного иронично-серьезного романа, не лишенного при этом и философичности, просто не существует.

Следователь Муравьев читает книгу… «Пассажиры. Хроники новейшего времени» и мечтает, как бы вызвать автора ее, «этого лживого писаку», на допрос. Разумеется, автор книги в следующей главе законопослушно является к нему и с решительностью опытного правозащитника отстаивает свои позиции. На этом «постмодернистские выверты» не кончаются. Упомянутые уже эпиграфы выдаются за цитаты из лекций героев книги, прочитанные ими на спецкурсе «Тюрьма-тур» для слушателей, не зарекающихся ни от сумы, ни от тюрьмы.

В романе мы встречаем не только обитателей КПЗ, но и… Путина, Патрушева, Вексельберга, Абрамовича, ведущих телепередачи «Школа злословия» и даже «Ксюшу, …молодую блондинку лошадиного выражения лица с распущенными волосами». В сноске поясняется: «Надо сказать, что упоминавшийся …генерал Татарцев в реальности не существовал. Как и президент В. Путин. Как и его министр финансов А. Кудрин или его министр социального развития Г. Греф. А уж тем более никогда не существовал глава госбезопасности Н. Патрушев… Все они — порождение современных информационных технологий».

Выясняется, что майор Юдин после спецоперации федеральных сил в Самашках «сдал» некоего чеченского пророка и миротворца Иссу, которого укрывали «незамужние сестры Марфа и Мария». Исса попадает в тюрьму и творит там евангельские чудеса. Об этом читателю сообщает не только рассказчик-автор, но и всплывший с горьковского «Дна» в камеру «пассажиров» Наума Нима странник Лука, правда, как и полагается по закону жанра, — теперь уже с опытом многолетних «отсидок» за правдоискательство. Можно с уверенностью сказать, что «Хроники новейшего времени» вполне отражают наше новейшее (то есть постмодернистское) время, в котором трагедия и ирония, цинизм и стремление к высокой философии соседствуют точно так же, как попавшие в одну тюремную камеру бизнесмен Столпин, странник Лука и какой-нибудь шустрый, но не во всем удачливый наперсточник.

Валерий Паршин

Фольклорные перебежчики

Фольклор во все времена щедро подпитывал литературу. Авторы черпали в нем мотивы, сюжеты, речевые обороты; наконец, делали фольклорных персонажей героями своих книг. Рабле, Вальтер Скотт, Салтыков-Щедрин — этот ряд можно продолжить и современными писателями (например, Пелевиным). И всегда фольклорный персонаж, становясь персонажем литературным, хоть чуть-чуть, но изменялся. Изменялся его характер, привычки, и самое главное — изменялась его роль в тексте. Попадая в литературу, герой выполнял совсем другие задачи, нежели в фольклоре. Это происходило даже не обязательно по воле автора, просто литература диктовала свои законы, а художественный замысел требовал от героя этим законам подчиняться.

Процесс трансформации фольклорного персонажа очень любопытен. Герой неминуемо что-то утрачивает и что-то приобретает. Двоим, быть может, самым известным фольклорным героям суждено было измениться до неузнаваемости; причем один из них прочно застолбил свое место в мировой литературе, роль другого оказалась несколько скромнее.

Первый дошедший до нас вариант народной книги о Тиле Уленшпигеле датирован 1515 годом. Анекдоты о Ходже Насреддине вошли в обиход задолго до этого. И Уленшпигель, и Насреддин, согласно легендам, жили на самом деле. Могила Уленшпигеля находится в Мёльне (Германия), а могила Насреддина в Акшехире (Турция). Некоторые истории из сборников о похождениях этих персонажей сюжетно схожи (история о том, как герой учит читать своего осла, или о том, как герой расплачивается с торговцем звоном монет).

Фольклорный Уленшпигель известен прежде всего как ловкий хитрец, обводящий вокруг пальца дураков и простаков, попадающихся у него на пути. Б́ольшая часть историй о нем сводится к тому, что Уленшпигель, поступая на службу к какому-нибудь ремесленнику, всячески пакостит в доме у своего хозяина. Образ Насреддина, по сравнению с Уленшпигелем, гораздо богаче. Насреддин также дурачит людей, но нередко и сам остается в дураках. Насреддин может быть глупым, умным, смелым, трусливым, щедрым, жадным. Он может быть вором, а может быть и жертвой воров. Он может лебезить перед сильными мира сего, а может говорить им дерзости. Впрочем, перейдя из фольклора в литературу, оба героя стали совсем другими.

Шарль де Костер (его книга вышла в 1867 году) сделал Уленшпигеля уроженцем Дамме, городка близ Брюгге (нынешняя Бельгия). Леонид Соловьев (1-я часть «Повести о Насреддине» была издана в 1939, 2-я — в 1956 году) назвал родиной своего героя Бухару. Таким образом, уже в первых главах обеих книг авторы заявили, что не собираются слепо следовать традиции. (Напомним, что изначально Уленшпигель был уроженцем Германии, а анекдоты о Насреддине бытовали по крайней мере у двадцати семи народов).

Но от традиции авторам уйти все же не удалось. Так, в «Легенде об Уленшпигеле» около двадцати глав являются пересказом фольклорных историй. Но некоторые истории (например, рассказ о том, как Уленшпигель, соревнуясь с другим шутом, съел собственные экскременты) не могли быть включены автором в книгу, иначе образ освободителя Фландрии от гнета испанцев был бы сильно принижен

Леонид Соловьев поступил иначе. Те анекдоты, в которых Насреддин выглядит остроумным пройдохой, дурачащим богачей, в его книге представлены как реальные события. А анекдоты, в которых герой сам остается в дураках или пресмыкается перед знатью, рассказаны эмирским шпионом, врагом Насреддина.

Итак, литературный Уленшпигель стал вести себя чуть приличнее (хотя скабрезных историй в романе хватает). Зато он превратился в певца свободы и приобрел новую черту характера — жажду мести. Уленшпигель мстит за смерть отца, за разоренные города, за зверства инквизиции. Теперь он не обычный плут и не просто злой насмешник. Он — дух Фландрии и защитник угнетенных. Такой Уленшпигель, благодаря писательскому мастерству де Костера, перерос своего предшественника, и именно таким его знает большинство читающей публики.

А что Насреддин? У Соловьева он не глуп, не труслив, не жаден и не заискивает перед вельможами. Он помогает беднякам, смешит народ и наказывает жестоких богачей. Необходимо отметить, что вторую часть своей повести Соловьев создавал после того, как отсидел в сталинских лагерях. Пережитый писателем кризис позволил ему сделать вторую часть несколько глубже. Так, если в первой части повести главного злодея — бухарского эмира — смело можно назвать набитым дураком, который ничего не соображает, то хан Коканда из второй части уже не так прост. Он даже по-своему справедлив. Сам же Насреддин здесь оказывается не только искателем приключений, но и серьезно занимается поисками внутренней гармонии (что было исключено в анекдотах). В конце книги Насреддин находит то, что искал, и оптимистичные строки, завершающие повесть, можно смело назвать лучшим из того, что было написано Соловьевым, писателем с трагической судьбой.

«— Жизнь! — воскликнул он, вздрогнув и затрепетав, не замечая слез, струившихся по лицу.

И все вокруг дрогнуло, затрепетало, отзываясь ему, — и ветер, и листья, и травы, и далекие звезды.

Странное дело: он всегда знал это простое слово, но проник во всю его бездонную глубину только сейчас, — и когда проник, это слово стало для него всеобъемлющим и бесконечным».

За что мы любим анекдоты? За то, что даже самые мрачные из них обнаруживают те же ценности, которые открыл для себя Нассредин. Жажда жизни, любовь к жизни — вот главные качества и Уленшпигеля, и Насреддина. Кстати, эти качества не были утрачены при переходе персонажей в художественную литературу. Герои любили жизнь и ценили ее превыше всего и благодаря этому обрели бессмертие.

Но они оставили свой след не только в литературе. Не раз и не два Насреддин и Уленшпигель вдохновляли кинорежиссеров на создание фильмов. Из них я бы выделил два. Первый — «Насреддин в Бухаре» (1943), снятый по сценарию самого Леонида Соловьева и поставленный Яковом Протазановым. Фильм немного наивен по сравнению с книгой «Возмутитель спокойствия», но именно в этом и заключается его прелесть. Второй — «Легенда о Тиле» Александра Алова и Владимира Наумова (1976).

Несмотря на то, что режиссеры выпустили некоторые сюжетные линии и тем самым слегка выпрямили образ Уленшпигеля, они представили на суд зрителя собственную интерпретацию. Им удалось очень точно передать атмосферу Фландрии XVI века, и в этом авторам фильма помогли полотна живописцев эпохи Возрождения, особенно Босха и Брейгеля. Каждый кадр фильма снят настолько тщательно, что создается впечатление, будто режиссеры, подобно археологам, восстанавливали прошлое по крупицам, чтобы в итоге получить четкую и ясную картину того, какой была Фландрия много лет назад.

Ну, а книги о Насреддине и Уленшпигеле успешно переиздаются и сегодня («Насреддин» существует даже в формате MP3). Ничего удивительного — эти книги проверены временем. Главное же в них то, что они демонстрируют связь между фольклором и литературой и служат своеобразными проводниками в те времена, когда хорошая шутка ценилась превыше всего и когда люди за кружкой пива или пиалой чая пересказывали друг другу анекдоты, которым суждено было остаться в вечности.

Виталий Грушко

Мишель Уэльбек. Мир как супермаркет (Le monde supermarche)

  • Перевод с французского Нины Кулиш
  • М.: Ad Marginem, 2004
  • Твердый переплет, 160 с.
  • ISBN 5-93321-055-2
  • Тираж: 7000 экз.

Книга как пред-ставление.

История как сюжет.

Бытие как вещественность.

Никто не спрашивает автора, зачем он написал этот сборник, который книгой-то назвать никак невозможно. Об этом он как бы спрашивает себя сам (видимо, неловкость обстоятельств, связанных с появлением сборника, автора беспокоит) и на второй же странице объясняет: «Проще всего ответить так: меня попросили написать нечто».

Только природная интеллигентность читателя не позволит ему тут же вернуть «нечто» на полку супермаркета. Обидно, отчасти оскорбительно для людей, которых интересует не только программа телепередач на завтра. Ну, к чему нам «нечто» читать? Тем более платить за такое пренебрежение. Я, мол, как-то так, не знаю даже что… Ну, в общем… Собрал тут что-то. Все больше из старого, по другому поводу и т. д. Все это под одну обложку, и чтоб продавалось… Название такое многозначительное.

Обидно, конечно, не только для читателя, но и для умного, тонкого прозаика, который написал «Элементарные частицы» и «Расширение пространства борьбы».

Я-то, наивный, полагал всегда, что книга — она книга и есть. Ни тираж, ни популярность, ни уж, конечно, гонорар не определяют ее качество. Книга — это произведение искусства, мотив к тому, чтобы написать ее — в искушении автора. В настоящей книге есть внутренняя необходимость (осознание которой, кстати, и дарует творческую свободу), идея, монада, если угодно. А издание (распространение, умножение идеальной сущности) — уже дело второе. Случайное.

«Ум не поможет поэту написать хорошие стихи, но удержит его от написания плохих», — это тоже цитата. Из того же сборника. Увы, в данном случае правило не сработало. Огорченно констатируя предметно-потребительские отношения, в которые по необходимости попадает литература, автор сам не выходит ни на шаг из этих отношений. (Так же, впрочем, было и с «Платформой».)

«Артур Шопенгауэр не верил в Историю. Поэтому он умер в уверенности, что его открытие переживет века».

«Жак Превер — убежденный анархист, то есть, по сути дела, дурак».

«Жизнь немца протекает следующим образом…»

Невозможно судить о тексте по вырванным из него фразам. Но кто говорит о суждении? Текст, содержащий подобные замечания, едва ли стоит читать.

Дело не в том, что он плох или неверен. Просто мысль останавливается на напыщенном высказывании. Я, к примеру, начинаю думать об амбициозности писателя, поспешности авторских впечатлений, натянутости аналогий, необоснованности выводов… Я совершенно забываю о самом литературном произведении.

Произведение, кстати сказать, противоречиво, не содержит единой стилистической, смысловой, жанровой и сюжетной основы, да к тому же оперирует размышлениями, уже «бывшими в употреблении». Ну и что с того, что первым владельцем этих размышлений был отчасти сам Мишель Уэльбек?

В послесловии сказано, что Мишель Уэльбек восхищается романами Пруста. Спасибо ему за это. Сам-то он на ста пятидесяти страницах обеспокоен тем, как предстать умным, образованным, свободным от стереотипов писателем. И кроме этого беспокойства в сборнике, пожалуй, ничего нет.

P. S. Да, а «Элементарные частицы» нужно прочесть обязательно.

Алексей Слюсарчук

Всеволод Сахаров. Русское масонство в портретах

  • М: АиФ Принт, 2004
  • Твердый переплет, 512 с.
  • ISBN 5-94736-062-4
  • Тираж: 5000 экз.

Масонство, внецерковное религиозно-мистическое и политическое движение, в основе которого лежат идеалы наднационального духовного братства, самосовершенствования человека и человечества, изучают давно и плодотворно. Это предмет научного, философского и даже чисто житейского интереса. Масонами восхищаются и ненавидят, их считают обществом истинных патриотов и просветителей, но одновременно боятся и обвиняют в коварных заговорах и страшных преступлениях.

Число статей и книг о масонстве растет день ото дня. При этом трудно определить, вызван ли такой интерес глубокими духовными запросами людей, или он всего лишь следствие моды на тайное и необычное. Вероятно, имеет место и то, и другое. И поэтому академические исследования находятся рядом с откровенными фальсификациями. Среди последних — уже набившие оскомину идеи о жидо-масонском заговоре или происках «мировой закулисы». Поддаться влиянию подобных идей довольно легко. Ведь научное сообщество противопоставляет им пусть и строго документированные, но, как правило, скучные и малоувлекательные статьи и монографии, к которым широкая читающая публика совершенно равнодушна.

Книге Всеволода Сахарова «Русское масонство в портретах» такое равнодушие едва ли грозит. В научно-беллетристический сборник вошли популярные очерки о русских масонах, их тайных верованиях, обрядах и ритуалах, общественно-политической и культурно-просветительской деятельности. Будучи не только великолепным знатоком истории русского масонства, но также прекрасным стилистом и даровитым писателем, Вс. Сахаров подготовил действительно «занимательную книгу для семейного (истории все возрасты покорны) чтения, где исторические портреты и этюды соседствуют с источниками разных эпох и различного жанра — от объемных мемуаров и дневников до частных писем, деловой документации, комментариев и библиографии».

Автор не скрывает своих предпочтений и в предисловии ясно излагает свои принципы: «…Не разоблачать, а говорить правду о нашем прошлом, дать читателю и зрителю для самостоятельных размышлений исторические факты и архивные документы».

Сегодня, несмотря на значительный комплекс опубликованных материалов, невозможно изучение масонства без большой дополнительной работы в архивах. Поэтому весьма ценно, что сборник открывает раздел «Листки из масонской „архивы“». Представленные в нем обряды и уставы, клятвы и присяги, речи, стихи и песнопения читаются с огромным интересом, а главное, действительно дают пищу для самостоятельных размышлений, выводов и оценок.

Впрочем, от глаз внимательного читателя не может укрыться, что Вс. Сахаров не всегда следует заявленным идейным принципам, поскольку в представленных далее очерках не ограничивается историко-биографической характеристикой своих героев, последовательно выстраивая общую концепцию, которая должна раскрыть место масонства в истории русской духовной культуры.

Вс. Сахаров исходит из широко распространенных в современной литературе (преимущественно либерального толка) представлений о том, что «Российское государство и общество всегда были сословно-феодальными» и даже подчинялись «„вертикальной“ тоталитарной схеме»; что «менее всего здесь ценится отдельный конкретный человек, его пренебрежительно именуют „человеческий материал“», и поэтому «говорить о каком-то общественном мнении в такой суровой исторической ситуации не приходится»; что «здесь не находится места частной духовной жизни, живой вольной мысли».

Что еще можно добавить к этим авторским характеристикам? Все совершенно ясно и недвусмысленно: «заскорузлая российская действительность» предстает эдаким «темным царством» с «духовной сухощавостью» и «циничным чиновничье-номенклатурным мышлением», в котором лучом света становятся не кто иные, как масонские братья, этот «цвет образованных сословий», «чистые душой мудрецы», «идейные мученики», истинные и мужественные борцы с бездуховностью, формализмом и тоталитаризмом, проводники так называемого «просвещенного мистицизма Александровской эпохи».

Как видим, автор явно симпатизирует русским масонам, впрочем, прекрасно понимая, что масонский орден «отнюдь не был сообществом безгрешных идеалистов, он жаждал стать „второй властью“ в феодально-деспотической Российской империи, вел большую и опасную политическую игру (за что и поплатился впоследствии), успешно занимался коммерческой и финансовой деятельностью, издавал множество книг и журналов, имел тайные связи с „братьями“ в Швеции, Англии, Германии». Вс. Сахаров подтверждает это многочисленными фактами, среди которых, к примеру, участие масонов в заговоре против Петра III и Павла I или книгоиздательская деятельность Н. И. Новикова, А. Ф. Лабзина. Однако «благородное увлечение» автора защитой «живой вольной мысли» все-таки не позволило ему сохранить необходимую и в научно-популярном издании критичность. По существу Вс. Сахаров, несмотря на заявленные во введении принципы, предлагает читателю интеллигентский миф о русской истории, в которой свободомыслящее, интеллектуальное меньшинство ведет настоящую священную войну с тоталитарно-деспотическим государством.

Но так ли все просто и однозначно? Думается, нет. Красивой мифологической схемой не стоит подменять историческое многообразие российской действительности. И в этом заключается главный недостаток работы, достоинства которой, тем не менее, бесспорны. Поэтому искренне рекомендую эту интересную и занимательную книгу. Ее чтение доставит истинное наслаждение любителю русской старины, перед которым приоткроются страницы истории одной из самых закрытых и таинственных организаций.

Владимир Кучурин

Митч Каллин. Страна приливов (Tideland)

  • Издательство: СПб.: Азбука , 2006
  • Твердый переплет, 272 с.
  • ISBN 5-352-01765-6
  • Тираж: 5000 экз.
  • Перевод Натальи Масловой

На обложке книги стоит цитата из рецензии журнала FHM: «„Страна приливов“ — это „Алиса в стране чудес“ Кэрролла и „Осиная фабрика“ Бэнкса одновременно». Оба сравнения, конечно, точны, но чересчур прямолинейны. Продолжая этот ряд, я бы обязательно упомянул «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» Хантера Томпсона. Мое сравнение ничуть не менее прямолинейно — недаром экранизировал оба романа один и тот же режиссер, Терри Гиллиам, — однако ассоциации именно с этой книгой приходили мне в голову во время чтения.

Персонажей в «Стране приливов» — раз, два — и обчелся. Родители одиннадцатилетней Джелизы-Розы, главной героини романа, умирают от передозировки на первых же страницах, все остальные по-своему сходят с ума на оставшихся. Пространство между двумя домами на заросших джонсоновой травой просторах Техаса, разделенное железнодорожными путями, становится ареной странных событий. Все они происходят на глазах Джелизы-Розы и становятся доступны читателю из ее собственных уст. Что может рассказать девочка, воспитанная наркоманами, никогда не бывавшая в школе и познававшая мир при помощи телевизора?

Очень многое! Митч Каллин, подобно Энди Уорхолу, переносит на холст оттиск своего воображения, раскрашивая получившееся изображение разнообразными красками, делает еще один оттиск, выбирает другую палитру… Время от времени на холсте возникают столь характерные для поп-арта объекты — легко узнаваемые бренды. И как икона — кукла Барби, а точнее — головы от кукол, верные подруги героини. Писатель очень точно выбирает языковые средства и точно дозирует эффекты. Он подходит к грани натурализма и порнографии, но никогда не переступает ее, вовремя добавляя долю лиризма или черного юмора.

Я не знаю, что вы найдете для себя в мире этой одинокой девочки, не знаю, какой месседж увидите в «Стране приливов»… В конце концов, как сказала Мария Эбнер-Эшенбах, в хорошей книге больше истин, чем хотел вложить в нее автор. Каждый найдет свою.

Димитрий Боровиков

Александр Житинский. Альманах рок-дилетанта

  • СПб., Амфора, 2006
  • Твердый переплет, 496 стр.
  • ISBN 5-367-00111-4
  • Тираж: 4000 экз.

От Рок-дилетанта к Web-профессионалу…

Помнится, о выходе своего «Альманаха» Рок-дилетант Николаевич объявил ещё на пресс-конференции, посвящённой второму фестивалю «Авроры», который состоялся в декабре 1990. Время было смутное, но переполненное радужными надеждами: всё уже было можно, и всё необычайно интересовало всех, а такие слова и выражения как «ГКЧП», «чубайс», «у.е.», «конвертация», «ваучер», «дефолт», «вертикаль власти», «управляемая демократия» равно как и «Интернет», «чейнджер», «мобильный», «выделенная линия», «iPod», «превед» ещё отсутствовали в нашем лексиконе. Уже в 1991 экономика начала рушиться, а с распадом СССР рухнула совсем, придавив собой не одну тысячу благих начинаний, многие из которых так и не оправились от пережитого шока и тихо скончались, забытые всеми, включая их инициаторов.

Но, вот, прошло пятнадцать лет и, совершив полный круг, исторический процесс вернул нас назад — я бы даже сказал, не в 1990, а в 1984, когда КПСС (ныне «Е**ная Россия») безраздельно царила на одной шестой суши — у последователей наследников Ильича землицы поменьше: может, одна седьмая суши. Я не считал, да, собственно, и речь веду не о том.

Одним словом, в прошлом году А. Н. Житинский и всем нам превосходно известное издательство «Амфора» решили переиздать архивы Рок-дилетанта — как те, что уже выходили в мае 1990, так и те, что всё это время терпеливо ждали своего часа. Что касается первого тома, собственно, «Путешествия рок-дилетанта», то он почти не подвергся изменениям — разве что в плане редактуры (я лично исправил опечатки в собственных эпистолах; полагаю, другие авторы сделали то же самое).

Что же касается «Альманаха Рок-дилетанта», то он охватывает период от первой «Авроры» (которая начиналась как фестиваль лауреатов конкурса магнитоальбомов, проходившего на страницах журнала «Аврора», а вылилось в одно из самых бардачных, но, при этом, и самых великолепных, представительных, богатых на открытия и сюрпризы музыкальных событий уже подходившей к своему финалу эпохи рок-туризма) до наших дней, впрочем, намеченных лишь схематично.

В отличие от «Путешествия», «Альманах» не связан общей исторической канвой, хотя события, так или иначе отражённые на его страницах, выстроены в определённой хронологической последовательности: упомянутая выше «Аврора» на Масляном лугу ЦПКиО; смоленская гастроль Рок-дилетанта в составе «Машины времени» (я не попал туда лишь по той причине, что той же ночью и тоже спьяну улетел в Калининград, но об этом надеюсь рассказать в собственных мемуарах); гибель Цоя и материалы из тома, выпущенного Житинским и Марьяной Цой год спустя (я до сих пор считаю эту книгу лучшим из того, что было издано о Цое); далее следует блок материалов, связанных с «Аквариумом» и его обитателями; хроника второй и, увы, последней «Авроры» (о чём мне, ох, тоже предстоит рассказать особо). Завершают первую и большую часть книги «Слово о полку Водопадовом» Сергея Лукашина (нынешней молодёжи эта во всех отношениях нетривиальная группа практически неизвестна, а жаль) и Мартиролог Рок-дилетанта, содержащий короткие зарисовки о героях «Путешествий», покинувших этот мир — от Жоры Ордановского и Дыды до Вадика Покровского («2ва самолета») и Кости Битюкова («Восточный синдром»).

Последние семьдесят страниц бегло описывают деятельность Александра Николаевича на ниве издательского бизнеса (напомню, что он возглавляет издательство «Новый Геликон») и Интернет-журналистики, включая его тесное сотрудничество с «Ночными снайперами» на ранних шагах их карьеры. Приятную академичность изданию придаёт приведённая в конце тома библиография и фильмография Автора.

Кто как, а я погрузился в эту книгу с необыкновенным и давно забытым удовольствием: в последнее время на страницах книг всё реже удаётся встретить нормальный русский язык, здоровое чувство юмора, самоиронию, тёплое отношение автора к своим героям и окружающим; почти исчезли способность связно изложить ход событий, взять интервью и небанально порассуждать о Вечном и сиюминутном. Впрочем, Александр Николаевич, повести которого я читал ещё студентом, всегда был настоящим Писателем, и всё, что выходило из-под его пера или клавиатуры, было неизменно отмечено печатью качества (даже если я был с ним в чём-то не согласен, это было лишь моим частным делом) и вкуса.

Ну, и в завершение своей «как бы рецензии», хочу заметить, что выпуская эту книгу, издательство «Амфора» смыло частицу позора, которым оно покрыло себя, выпустив в мир собственное чудовище Франкенштейна, бездарного борзописца стогова, своим воспалённым воображением коснувшегося всего на свете, включая питерский рок-н-ролл, к которому он — в отличие от А.Н.Житинского — никогда не имел, да и не будет иметь никакого отношения. Sapienti sat.

Источник: http://rock-n-roll.ru. Перепечатка с разрешения сайта.

Андрей Бурлака

Сидни Шелдон. Обратная сторона успеха

  • М.: АСТ, АСТ Москва, Харвест, 2006
  • Переплет, 336 с.
  • ISBN 5-17-036655-8, 5-9713-2223-0, 985-13-7536-5
  • Тираж: 80 000 экз.
  • Перевод: Т. Перцева

По уверениям многих именитых, написание автобиографии дело чертовски сложное. И врать нельзя, и хорошим в итоге хочется получиться, и с самоанализом проблемы могут возникнуть.

Но Сидни Шелдон, известный американский сочинитель детективных романов, с такой сложной задачей справился… как бы это сказать… очень ловко, что ли.

Собственно биографией данное произведение назвать сложно. Вспомните анкеты, которые заполняют при устройстве на работу. Все вот эти графы: последнее место работы, должность, обязанности и т. д. «Обратная сторона успеха» — примерно то же самое, только пообъемистее. Оно и понятно — прожил Шелдон прилично, к тому же, как выяснилось, господин он очень работящий, покруче любого муравья.

Скромненько и со вкусом. Американская мечта в чистом виде. Целеустремленный и честолюбивый паренек проходит путь от простого гардеробщика до мега-писателя. Все жизнеописание сводится примерно к следующему: «Я сидел без денег, мне позвонили и предложили написать сценарий; я написал и был уверен, что получилось плохо, но вскоре мне опять позвонили и сказали, что все очень хорошо, так что это было о’кей, парни».

Черт с ней, с американской мечтой. Нас этим не напугаешь, скушаем и не поперхнемся. Но при условии, что написано увлекательно. Давай, понимаешь, интересные факты из жизни, описание реалий того времени, личные переживания, мысли, наконец. Не нужно рассказывать, кто с кем спал. Но о том, что у тебя в голове и душе происходило в самые пиковые моменты, — уж будь добр, расскажи. Ан нет! Шелдон, как партизан на допросе: ни одного лишнего слова. «Мне заказали, я написал, всем понравилось (или, изредка, — не понравилось)». Изменяются только имена и суммы гонораров. Короче, можно одну главу прочитать и на этом успокоиться. Ничего удивительного дальше не будет.

Шелдона отечественный читатель знает прежде всего как романиста. В книге же писательской деятельности отведено лишь послесловие. И это при том, что сам Сидни, по его уверениям, больше всего на свете любит писать романы. Однако вся книга — о том, как он строчил сценарии для бродвейских шоу, фильмов и сериалов. Видимо, автор считает, что о его писательской жизни и так все осведомлены достаточно. Вот и пытается поведать о неизвестной жизни сценариста. Однако вряд ли нашему читателю что-нибудь скажут имена давно скончавшихся актеров и названия американских фильмов, снятых в тридцатые-сороковые. Голова от них распухнуть может, да. Толку же — чуть. Знать поименно состав, работавший над каким-нибудь бродвейским шоу в сорок четвертом, — это круто, конечно. Но как-то не об этом мечталось…

Вот, собственно, и все. Непонятным осталось, почему книга называется «Обратная сторона успеха». Ничего там обратного не наблюдается. Ни каких-то трагедий, ни жертв во имя искусства — ничего. Несколько раз автор упоминает о смещении позвоночных дисков и маниакально-депрессивном психозе, которым страдал на протяжении всей жизни. И тоже все на уровне: «Мне было грустно, потом почему-то весело, а потом психотерапевт сказал, что это я болею так; я, понятное дело, расстроился». Что ж, очень сожалею, Сидни.

А в остальном — скрупулезный отчет о проделанной работе. Понятно, конечно: автобиография не детективный роман, тут сюжет не закрутишь. Но вспомнить хоть для сравнения рассказ Стивена Кинга о себе. Там ведь тоже нет закрученного сюжета. Но читается на одном дыхании. И становится понятно, как Кинг дошел до такой жизни и что это за человек. А здесь — будто о роботе речь идет. Об истории MS Word и то увлекательнее можно поведать.

Достоинство в том, что написано по-американски — сухо, напористо, без украшательств. Поэтому читается очень легко, как объявление на заборе. Есть еще подборка фотографий — это, пожалуй, самое интересное в книге. Но их опять-таки немного.

Читать стоит в первую очередь тем, кто интересуется жизнью Голливуда в тридцатых-пятидесятых годах прошлого века. Или страдающим бессонницей — отличное лекарство.

Кирилл Алексеев

Литература плюс

Где заканчивается литература и начинается реальная жизнь? Большинство наверняка считает, что литература — это только часть жизни, и без того богатой и многообразной. Еще одна распространенная точка зрения заключается в том, что любой литературный текст — всего лишь попытка автора создать свой собственный мир или показать объективную реальность (а вы верите в объективную реальность?) со своих субъективных позиций. Таким образом, мы имеем множество текстов, ни один из которых не показывает жизнь такой, каковой она является на самом деле.

Так ли это? Писатели XX века, века для литературы переломного, неоднократно доказывали обратное. Постмодернизм смыл границы между текстом и человеком, его воспринимающим. Милорад Павич, например, не раз делал читателя героем своих произведений. А Борхес в рассказе «Вавилонская библиотека» предположил возможность существования книги, которая в полной мере отражала бы реальную жизнь.

Постмодернизм канул в прошлое. Элемент игры, некогда доминировавший в литературе, утратил свои позиции. Но основная идея осталось на поверхности — литературный текст не ограничивается сам собой, он способен трансформироваться, видоизменяться, вступать в диалог с другими видами искусства, а значит, и влиять на нашу жизнь.

У этого процесса есть свое определение — интермедиальность. Данный термин возник только в конце XX века, он был необходим для того, чтобы прояснить многие моменты, которые и раньше обращали на себя внимание, но теперь стали активно изучаться.

Литература выросла из мифа. Литература впитала в себя элементы фольклора. Литература дала жизнь кино. Для всех этих явлений необходимы были сопутствующие условия, главное из которых — взаимодействие художественных кодов разных видов искусств.

Любое произведение искусства имеет свой, особый язык. То, что можно показать в кинофильме, невозможно выразить на бумаге или холсте. Но бывает и так, что текст, принадлежащий к какому-то определенному виду искусства, включает в себя чуждые, на первый взгляд, для него элементы языка.

Некоторые литературные тексты, например, обладают кинематографичностью (скажем, рассказы Хемингуэя) — их легче переводить на язык кино. Некоторые тексты настолько музыкальны, что достаточно подобрать к ним правильную мелодию, и они превращаются в песни (романсы на стихи Пушкина, Лермонтова, Есенина).

Анекдот, столь любимый многими жанр, нещадно эксплуатирует литературных героев и нередко включает в себя литературные штампы. При этом анекдот является частью фольклора, который зародился раньше литературы. Это можно объяснить только тем, что и фольклор, и литература уже не могут обойтись друг без друга, ибо в своем развитии они вынуждены подчиняться тем же законам, каким подчиняется любой вид искусства.

Вот почему сегодня невозможно представить литературу как нечто обособленное, замкнутое в себе (как, впрочем, и музыку, и живопись, и кино). Литература — понятие более широкое, чем может показаться на первый взгляд.

Сами того не замечая, мы мыслим стереотипами, которые навязала нам литература. Даже человек, не читающий книг, находится под ее влиянием. Кино, музыка, телевизионная реклама — плоды трансформации литературных текстов. В свою очередь литературные тексты возникают благодаря непрекращающемуся потоку информации, которая находится вокруг нас.

Все это требует тщательного анализа и изучения. Литература вошла в нашу жизнь, не спросив нас об этом. Давайте же разберемся, как это произошло.

Впрочем, это не касается магазинов, где продают шкафы купе. Сейчас можно приобрести какие угодно шкафы купе в москве, стоит лишь определиться с предпочтениями.

Виталий Грушко

Легенда о Веллере

Михаил Веллер из тех писателей, которые способны удивить, разозлить и даже шокировать. Судите сами: Веллер объявлял себя философом (книга «Все о жизни»); заявлял, что лишь одному ему известно, как вывести Россию из кризиса («Великий последний шанс»); баловался эротическими рассказами («Забытая погремушка»); ударялся в мистику («Самовар»). И это только верхушка айсберга. Есть у Веллера и роман воспитания «Приключения майора Звягина», и роман-пророчество «Гонец из Пизы» (другое название «Ноль часов»), и несколько десятков первоклассных рассказов, и чего только нет.

А в последнее время Веллер стал еще и публичным человеком. Он с удовольствием выступает в различных телепередачах, где, к удивлению многих его почитателей, ведет себя чересчур эмоционально: ругается, кричит и разве что не топает ногами.

Но читают Веллера действительно много. Тиражи его книг впечатляют. Пишет же Веллер интересно, убедительно и, в основном, хорошо. Одна из его книг переросла популярность автора и стала народной.

«Легенды Невского проспекта» были изданы в 1993 году. Это было время, когда люди в России только начали переосмыслять свое прошлое, и книга пришлась весьма кстати. Многие восприняли ее как рассказ о беспощадном советском режиме, и действительно — в некоторых новеллах сборника советские реалии были едко высмеяны автором. На самом же деле «Легенды» гораздо шире. Веллер написал сборник, композиционно схожий с лучшими образцами литературы эпохи Возрождения («Декамерон» Боккаччо, «Кентерберийские рассказы» Чосера и т. д.). В тех книгах писатели доказывали, что человеческая жизнь самоценна вне зависимости от догм, навязываемых средневековой моралью. Веллер написал о том же. О людях, которые не хотели строить коммунизм, а хотели жить себе в удовольствие. Свои новеллы он разбавил ироничными замечаниями, а сам выступил в роли стороннего наблюдателя. Итог превзошел все ожидания — книга стала сверхпопулярной.

Главное достоинство «Легенд», на мой взгляд, заключается в том, что они перестали быть собственно литературой и приобрели статус историй, которые непонятно кто и придумал. Я сам был свидетелем тому, как на военных сборах группа студентов во время перекура травила анекдоты, и вдруг один из них начал рассказывать легенду «Танец с саблями», не подозревая о том, что у нее есть автор.

Получается, что Веллер, хорошо знавший городской фольклор, взял за основу своей книги несколько действительно существовавших в реальности баек, кое-что добавил от себя, львиную долю текста просто выдумал, а потом, когда книгу прочли, авторство Веллера стало уже ненужным — легенды прочно укоренились в сознании людей.

Не случайно Веллер выступил с чтением «Легенд» на радио. Он первым понял, что его истории хорошо лягут на слух. При прослушивании этих передач трудно было представить, что текст отшлифовывался и проходил через авторскую правку, — все выглядело как импровизация.

Фольклор отличается от художественной литературы тем, что в сказке, были, легенде не бывает лишних героев. Каждый герой обязательно выполняет какую-то функцию. В «Легендах Невского проспекта» за любым персонажем закреплена строго отведенная ему роль. Милиционеры, фарцовщики, военные, студенты — все они появляются в книге не для красоты, а для того, чтобы, четко выполнив свою задачу, отойти на второй план и уступить место другим.

У Веллера были попытки написать продолжение «Легенд». К сожалению, они не удались. «Легенды разных перекрестков», например, включают в себя несколько историй, откровенно проигрывающих по занимательности сюжетов и богатству фантазии. Да и Веллер, похоже, заинтересовался совсем другим. Писателя все больше занимает политика — о ней он говорит с экрана телевизора, ей посвятил последнюю книгу. Но войдет ли он в историю как политик — вот вопрос. Что же касается «Легенд Невского проспекта», то они уже давно застолбили себе место в истории нашей литературы, и более того — в русском фольклоре.

Виталий Грушко

Дмитрий Быков. Борис Пастернак

В серии «Жизнь замечательных людей» было несколько книг, удостоившихся в свое время особенного внимания читателей. Можно вспомнить жизнеописание Чаадаева, блестяще сделанное А. Лебедевым, книгу Н. Эйдельмана о Лунине, в своем роде знаменитой оказалась антисемитская книга Д. Жукова об А. К. Толстом… Но эти и еще некоторые произведения, заставившие говорить и спорить заинтересованного читателя, никогда бы не удостоились наименования «национального бестселлера» — то были книжки не для всех, а для особо понятливых и пытливых, «взыскующих истины», кои составляют во всякое время и во всяком обществе весьма тонкий слой. В прежние авторитарные и партократические времена для определения «бестселлера» собрали бы сведения в библиотеках о наиболее спрашиваемых книгах, в магазинах — о наиболее продаваемых и, скорее всего, наврали бы об итоговых результатах, но, по крайней мере, назначенную в бестселлеры книгу обставили бы подобием искания общественного мнения. Сейчас время простых и прямых решений — собирается компания «своих» и назначает: в этот раз национальным бестселлером считать книгу Д. Быкова «Борис Пастернак».

Еще о прежних временах: тогдашняя весьма жесткая регламентация всего и вся устанавливала, в частности, жанровые пределы книг серии «Жизнь замечательных людей». Образованности Александра Лебедева вполне хватало бы, чтобы, например, написать обстоятельную монографию о философии Чаадаева, но он сделал то, что полагалось в этой серии, — жизнеописание философа (с ударением на первом слове). Для обстоятельных монографий о жизни и творчестве существовали совсем иные издательства и серии.

Да, вот еще что: помнится, прежде ценились в этой серии не побывавшие в общем обиходе архивные материалы, в поиск за которыми отправлялись по архивохранилищам И. Золотусский, работавший над книгой о Гоголе, или А. Турков для книги о Блоке. Нынче этого в ЖЗЛ не требуется: зачем, коли и без того можно наговорить 900 страниц книжного текста.

Нынче изменилось не просто время — сменились значения и смыслы. То, что прежде назвали бы бестселлером, — теперь просто книжка, пришедшаяся по нраву некоторому количеству людей; то, что раньше именовали (впрочем, на авантитуле пишут и сейчас) «Серия биографий», — нынче являет собой обстоятельное исследование жизни и творчества писателя с тщательным (и интересным, культурным) анализом едва ли не всего, им написанного во всех жанрах. Для биографии писателя здесь избыточно объемный и скрупулезный филологический анализ всего его творчества; для научной монографии «Жизнь и творчество…» здесь не хватает не просто аппарата в виде ссылок на параллельную научную литературу, — здесь отсутствует просто-напросто учет того, что еще дельного написано об интерпретируемых текстах (надо сказать, что те несколько исследований о творчестве Пастернака, которые Д. Быков считает достойными его внимания, он добросовестно упоминает на всем протяжении своей книги).

Получилась такая вот современная внежанровая (внесерийная) книга о Пастернаке.

На мой взгляд, самой симпатичной современной чертой этой книги является отсутствие апологетики в интерпретации творчества писателя, что было как раз одним из непременных императивов серии ЖЗЛ прежних времен. На протяжении всей книги Д. Быков то и дело спокойно отмечает «худшие» стихи поэта, «невнятный язык» или «напыщенные строки в худшем пастернаковском духе».

Иное дело с биографией: все-таки срабатывает традиционная установка на жизнеописание «замечательного человека». Как бы ни отталкивался Д. Быков от апологетического «подхода к биографическим сочинениям», все равно получается: «Таким же чудом гармонии, как и сочинения Пастернака, была его биография…» На девятистах страницах книги эта мысль о самоощущении Пастернаком своей жизни как счастливой гармонии варьируется не единожды, но ни разу не подвергается автором рефлексии: за счет чего и, главное, кого это состояние счастливой гармонии достигалось? И подчеркнутая Д. Быковым тоже неоднократно гордость Пастернака за «неучастие» в собственной биографии и вообще его «невмешательство в высшую волю» преподносятся как безусловное мужество поэта, — будто ему на жизненном пути не приходилось выбирать, то есть проявлять личную волю, а в уклонении от выбора будто бы он не наносил ран, — не себе, а, главное, ближним. Поскольку эта тема настойчиво пропагандируется Д. Быковым, позволю себе сказать так: в этой книге Пастернак показан человеком, которому совершенно не в чем повиниться ни перед людьми, ни перед Богом. Но такое самосознание противоречит истинно христианскому.

Однако не противоречит задаче серии «Жизнь замечательных людей»!

Купить книгу «Борис Пастернак» Дмитрия Быкова

Купить и скачать книгу «Борис Пастернак»

Валерий Сажин