Елена Чижова. Китаист

Новый роман букеровского лауреата Елены Чижовой написан в жанре антиутопии, обращенной в прошлое: в Великую Отечественную войну немецкие войска дошли до Урала. Граница прошла по Уральскому хребту: на Востоке — СССР, на Западе — оккупированная немцами Россия. Перед читателем разворачивается альтернативная история государств — советского и профашистского — и история двух молодых людей, выросших по разные стороны Хребта, их дружба-вражда, вылившаяся в предательство.

 

Первая

I

За стеклом гуляла метель. Снежные хлопья, вырвавшись наконец на волю, казалось, летят поперек ветра, но, отброшенные назад чудовищной скоростью рвущегося вперед состава, теряют последние силы, засыпая землю по эту сторону Хребта. Похоже, их гибельный порыв пропадал втуне: толстые белые сугробы уже лежали непроходимым слоем по обочинам железнодорожной полосы.

Нещедрый мартовский взнос в общее снежное дело — слишком малая толика к впечатляющим достижениям русско-сибирской зимы. Так думал молодой человек лет двадцати пяти, сидящий в кресле № 38. Стараясь ничего не упустить, он неотрывно глядел в окно. Первые полчаса там плыли спальные районы, превращающие Москву в любой крупный город Советского Союза: хоть Новосибирск, хоть Челябинск, хоть его родной Ленинград, по которому он, непривычный к дальним поездкам, уже успел соскучиться, но не настолько, чтобы и впрямь затосковать.

Торопясь поспеть за седыми от инея новостройками, пробежали дачные строения в белых пушистых малахаях. Их сменила тайга. Ели, сосны, лиственницы, пихты — высокие деревья, обложенные снежной ватой, стояли по ту сторону ограды, отделяющей режимную зону от девственного леса: на скорости, которую успел развить поезд, крупные ячеи сливались в сплошную сероватую полосу. Присмотревшись повнимательнее, он понял, что преувеличил разгул метели: снег не столько падает с неба, сколько летит из-под колес. За сутки, пока на здешней линии нет движения, рельсы успевает занести.

Разгоряченный металл, соприкасаясь с нетронутым снегом, превращает его в белое облако — оно-то и стелется по земле.

Электрическое табло над раздвижной дверью в тамбур вспыхнуло красными литерами:

СКОРОСТЬ — 190 КМ/ЧАС.

Дождавшись, пока надпись, коротко мигнув, сама себя переведет на нем-русский, он сосредоточился на цифре, которая так и просилась в задачник по арифметике, где, неустанно соперничая друг с другом, бегали поезда с разными, но все-таки сопоставимыми скоростями. В данном случае, учитывая гипотетически скромные возможности даже самого быстрого пассажирского, не говоря уж о черепашьих почтовых, которые ползли из пункта А в пункт Б долгими снежными полустанками, соперничество получалось мнимым.

«Мнимый… — слово-леденец таяло во рту. — Я. Здесь. В этом вагоне… — ища избавления от кисловато-тревожного привкуса, он провел пальцем по стеклу. Подлинный холод, пронзивший подушечку пальца, — единственное доказательство: — Не сон. Всё — наяву».

Ленивое местоимение, которым он, не найдя ничего лучшего, воспользовался, вобрало в себя и волнующий показатель скорости, и белый шлейф, сопровождающий поезд, и это герметичное стекло — надежную защиту от трескучего, царствующего снаружи мороза, и гордость за родную страну, достигшую, кто бы что ни говорил, впечатляющих успехов в народном хозяйстве, и ровные ряды кресел: «Если бы не столики, точь-в-точь как в самолете…» — неудачное сравнение с самолетом только упрочило тревогу. По радио не объявляют, но известно: сизокрылым железным птицам случается падать и биться, особенно здесь, над тайгой.

«Но я-то не в небе, а на родимой земле, — резонное соображение, тем более на самолете он ни разу не летал, снизило накал опасливых ожиданий. Понемногу отходя от понятной в его обстоятельствах робости, он огляделся, отметив ковровую дорожку цвета топленого молока, пущенную по всей длине вагона. «Надо же, чистая… — учитывая московскую привокзальную слякоть, которую месили пассажиры, это казалось чудом. — Платформу, что ли, подогревают?» — если предположить, что в основе первого межгосударственного проекта лежат самые прогрессивные технологии, не такая уж безумная мысль. Новшества могли коснуться чего угодно, а не только конструктивных особенностей подвижного состава. Ему вспомнилась толкучка у турникета: пассажиры прикладывают билеты, провожающие — специальные пропуска-квиточки, которые получают, отстояв очередь в отдельную кассу, — на других направлениях ничего подобного нет.

Красные буквы побежали, складываясь в новую электронную строку:

БЕРКУТ — ВАГОН № 6 — 02.03.1984.

На этот раз, покосившись на девушку, сидевшую в кресле напротив (похоже, его ровесница), он повел себя более благоразумно — подавил неосторожный вздох. Не хотелось выглядеть дикарем, которого изумляют плоды цивилизации. Тем более надпись на табло не содержала ничего особенного: название поезда, номер вагона, число, месяц, год, — всё как у него в билете. Билет и заграничный паспорт. Час назад, чувствуя замирание сердца, предъявил их проводнику. Теперь, прислушиваясь к колесам, отбивающим чечетку на рельсовых стыках, он напомнил себе: «Этот поезд — наше общее достижение. А не только российской стороны».

Сверхскоростную ветку, соединившую две столицы, ввели в эксплуатацию в 1981 году.

Проект, который газетчики называли «Великим прорывом» — собираясь в дорогу, он (на всякий случай, мало ли, придется отвечать на неудобные вопросы) сходил в Публичку, пролистал жухлые подшивки многолетней, с походом, давности, — стал возможен благодаря совместным усилиям правящих Партий, внешне-политических ведомств, научно-исследовательских и опытно-конструкторских организаций, разработавших и внедривших в производство новое поколение головных и пассажирских вагонов, и, конечно, целой армии строительных рабочих, которым пришлось трудиться в четыре смены, чтобы — всего лишь за одну пятилетку — поднять насыпь, проложить рельсы, а главное — пробить многокилометровый туннель в толще Уральского хребта.

«Правда», «Известия», «Ленинградский рабочий» — все центральные и местные газеты подробно рассказывали о том, как на обеих конечных станциях перестроили и переоборудовали вокзалы, которые и раньше-то походили друг на друга. Но теперь — за исключением незначительных деталей, призванных подчеркнуть особую национальную идентичность каждой из стран-участниц, — их дове- ли до полного единообразия. В передовых статьях то и дело мелькало горделивое словосочетание вокзалы-близнецы, поражавшее читателей своей новизной. Несколько месяцев, пока стороны не пришли к общему мнению, в специальных газетных разделах обсуждались повадки пернатых: коршунов, сапсанов, кречетов. (Шутники, упражнявшиеся в остроумии помимо средств массовой информации, предлагали составить нечто двуглавое.) В конечном счете международная комиссия выбрала самого крупного хищника. «Беркут» — этот представитель семейства ястребиных устроил обе стороны.

Единственное расхождение, по которому так и не удалось прийти к компромиссу, — ширина рельсовой колеи. Для себя Россия оставила прежнюю, европейскую. Это одностороннее решение — за которым советское руководство усмотрело следы былой враждебности, вызвало резкую отповедь. Наше внешнеполитическое ведомство, рупор ЦК КПСС, выпустило специальный меморандум, возложив всю ответственность за нарушение сроков пуска железнодорожной ветки на российский Рейхстаг. В ответном меморандуме «их Москва» заявила, что Россия «туточки ваще не при делах», дескать, российские инженеры предлагали недорогое, но весьма конструктивное решение, которое противоположная сторона отвергла без объяснения причин. Обмен жесткими нотами вызвал панические слухи: мол, проект повис на волоске. Или вовсе заморожен.

Через год выяснилось, что это не соответствует действительности. За короткий срок наши инженеры, трудясь стахановскими темпами, создали собственную оригинальную конструкцию — спецприспособление, на жаргоне газетчиков поддон. С помощью которого кузов советского вагона легко и просто приподнять и переставить на российскую ходовую часть.

Выступая на торжествах, посвященных открытию прямого сообщения, официальные лица призывали к дальнейшему более тесному сотрудничеству, основанному на взаимном доверии, больше не поминая ни неприятный эпизод с «поддоном», ни — если брать шире — долгий и трудный путь, который СССР и Россия прошли от Соглашения о перемирии, коим завершилась страшная кровопролитная война, до полноценного Мирного договора, подписанного 20 мая 1978 года, — в обеих сопредельных странах одинаково праздничный день.

Ввод в эксплуатацию сверхскоростной железной дороги, соединившей две столицы, стал своеобразным рубиконом, новой точкой отсчета. Начиная с этой даты (листая желтоватые подшивки, он невольно это отметил), исчезло, будто кануло в Лету, прежнее газетное словосочетание, привычное советскому уху: временно оккупированная территория.

Уйдя из официальной, оно сохранилось в разговорной речи.

Поговаривали, будто на перегоне от Москвы до Хребта каждые десять километров стоят караульные вышки. Слухи, однако, оказались беспочвенны — теперь он убедился: никаких вышек. Только деревья — плыли за окном «Беркута», слегка покачиваясь на ветру.

Неправдоподобно огромная скорость, которую поезд развил на этом, прямом как стрела, участке дороги, смазывала картинку. И стволы, и вечнозеленая масса — всё сливалось в сплошную преграду: не прорваться никакому ветру. Впрочем, ветер и не пытался, довольствуясь одними вершинами, раскачивал из стороны в сторону. Вдруг, ни с того ни с сего, подумалось: «Захочет — прорвется. Ветер — опытный зэк…»

Взглянув на девушку, занимавшую кресло № 39, он поспешил отделаться от этой мысли, однако странная нелепая мысль не исчезала. Скорее упрочилась. Ему даже почудилось, будто деревья по обеим сторонам железной дороги выросли не сами собой. А кто-то, в здешних заповедных местах обладающий всей полнотой власти, вывел их из леса, расставил вдоль полотна, отдав приказ горестно покачивать головами, провожая уносящиеся на Запад поезда. Пожалуй, он бы не удивился, когда, упустив серебристый хвост мгновенно промелькнувшего состава, вечнозеленые деревья выстроились бы широкими лесополосами — по четыре ствола в затылок — и, подчиняясь яростному лаю сторожевых овчарок вкупе с отрывистыми окриками охраны, двинулись в глубь тайги.

Но одернул себя: «Овчарки, вооруженная охрана… Это там, за Хребтом». Хотя здесь это тоже было, но раньше, не на его памяти. Местные лагеря перевели на юго-восток, к китайской границе, в конце сороковых.

Кстати, о Китае. Когда мандарин отправляется в путешествие, жители его провинции тоже выходят на большую дорогу и, расположившись друг от друга на некотором расстоянии, ждут, когда их главный начальник проедет мимо, чтобы поприветствовать его особенным образом, пожелать счастливого пути… Он уже было погрузился в приятные тонкости древнекитайских обрядов, но его окликнули.

— Ты до конечной? — Девушка, сидевшая напротив (за все это время она не проронила ни слова, но он все равно различал в ней чужое, выдававшее россиянку. «Немецкая овчарка» — эта мысль явилась, едва он вошел в вагон, на всякий случай сверившись с билетом, пристроил на крюк шапку-ушанку и водрузил на багажную полку синий матерчатый чемодан), не назвала город — последнюю станцию на этой режимной ветке. Оценив ее нежданную деликатность, он кивнул и почувствовал себя увереннее. Даже пейзаж за окном переменился: теперь ему казалось, будто деревья радостно качают колючими кронами, торопясь пожелать ему доброго пути.

— Ты оттуда? — она махнула рукой против хода поезда.

Сказать по правде, ее назойливое ты коробило.

Но когда к тебе обращаются, глупо сидеть сычом лишь на том шатком основании, что девушки, к которым привык сначала в школе, а потом в институте, и разговаривают, и выглядят иначе. «Не стоит оценивать захребетников по нашим меркам. На то и заграница, чтобы все другое…» — так он подумал, но вслух спросил:

— А что, заметно?

— Ага. — Узколицая девица, похожая на юркую щучку, кажется, отбросила не только уважительное местоимение, принятое меж случайных попутчиков, но и всяческие приличия: откинувшись в кресле, оглядела его с ног до головы.

Хочет — пускай смотрит. За свой внешний вид он был спокоен. Костюм, пальто, ботинки на меху, даже нижнее белье — трусы, футболки, теплые каль- соны (Геннадий Лукич называл их егерскими) — выдали накануне поездки. Вопросами гардероба занимались два младших офицера — один снимал мерки, другой записывал в блокнот. Вещи, аккуратно подобранные и сложенные в чемодан, передали по описи. Переодеться перед самым отъездом. Все старое оставить дома. Таков приказ. Первый в его жизни, под которым поставил свою подпись.

Мать перебирала новые вещи, читала нем-русские ярлычки. На всякий случай у него было готово объяснение: командированным полагаются талоны, спецсекция в ДЛТ на последнем этаже, вход строго по пропускам. Когда надел пальто, мать кивнула: «Теплое. На вырост». В плечах и правда обвисало.

Вот тебе и импортное, по меркам. Видно, не всё импортное хорошее, бывает, и перехваливают — подумал про себя. А вслух, сухо и непокладисто: «Значит, будем расти».

На людях мать не плакала, только не сводила глаз. «Как на фронт провожает», — он чувствовал тяжелеющее сердце. Хотелось приободрить, утешить. Нет уехавших, кто не вернулся бы обратно — его любимая фраза из «Книги перемен»: толкование к гексаграмме «тай». Хорошо, что вовремя спохватился. У старшего поколения своя память. В их памяти всё наоборот. Уезжают, чтобы никогда не возвратиться.

Нора Боссонг. Общество с ограниченной ответственностью

  • Нора Боссонг. Общество с ограниченной ответственностью / Пер. с нем. Д. Андреевой. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2017. — 304 с.

Семейное дело существует вот уже три поколения: прадеды наживали состояние, деды — сохраняли, отцы — разбазаривают. А что достанется на долю четвертому? Луизе Титьен 27 лет, и она наследует то, чем никогда не жаждала заниматься, — фирму «Титьен и сыновья», одновременно и связующее звено, и яблоко раздора между близкими людьми.

Нора Боссонг родилась в 1982 году в Бремене. Изучала искусствоведение, философию и компаративистику в Университете имени Гумбольдта в Берлине, в Потсдамском университете и в Университете «Ла Сапьенца» в Риме. Автор нескольких романов и книги стихотворений. Лауреат премии Берлинской академии искусств.

I

Эссен остался в шести тысячах километров: девять часов, два люфтганзовских обеда, три газеты. Мировой океан отделил Луизу Титьен от фирмы «Титьен и сыновья», но жила она мыслями о деле, которому принадлежала, которому наконец-то хотела принадлежать.

Годовой оборот — 38 миллионов евро, снижение оборота в минувшем году — 2,7 процента, 14 миллионов изделий из махровой ткани продано.

В этот день, посреди заснеженного Бруклина, на плечи Луизы легла вся тяжесть 8,9-миллионного состояния: 226 сотрудников, балансовые убытки, как и прежде, превышают акционерный капитал, тенденция к снижению сохраняется. Курт Титьен твердо вознамерился уничтожить все, что будет после него, надеясь освободиться от того, что было до него, — а Луиза в свои двадцать семь лет оставалась главной наследницей отца.

Самолет приземлился в Ньюарке в 16.30. Едва Луиза включила телефон, пришло сообщение:

Луиза, Ваш отец совсем плох. Еду к нему. Буду держать Вас в курсе. Пока НЕ надо лететь в Нью-Йорк. КфВ

Кисберт фон Вайден, старый товарищ отца, который последние несколько месяцев сидел в правлении фирмы, не знал, что она уже прилетела — что Курт вызвал ее впервые после многомесячного молчания.

На сообщение Луиза отвечать не стала, выкатила чемодан из здания аэропорта и остановилась, ослепленная белым солнечным светом. Сугробы по краям дороги. В вышине вьется флаг Соединенных Штатов. Луиза не испытывала к этой стране никаких чувств, но каждый раз, прилетая в аэропорт Ньюарка, поражалась неизменности голубого неба над головой.

Навязчивый оптимизм. Она пару раз вдохнула свежего воздуха — и села в такси. Вскоре она въезжала на Манхэттен через тоннель Холланда.

За те недели, что Луиза проводила в Нью-Йорке, когда ее сюда вызывал Курт — ведь она всегда, как только Курт звонил, паковала вещи и, нервничая, неслась в аэропорт, — она так и не поняла, почему он требовал к себе именно ее. Пока она была маленькой, отец ее едва замечал, и только после совершеннолетия она стала для него человеком, которому он однажды передаст семейное имущество, а вместе с ним и ответственность (которая висела на нем, куда бы он ни бежал, в какой бы дыре ни прятался), а заодно и все деньги, вложенные в акции, недвижимость — да куда только не вложенные.

Луиза ходила с Куртом гулять, и он показывал ей свои любимые места: не так уж много их было; Бэттери-парк на самом юге Манхэттена, старое заводское здание и склады, отданные под галереи, квартал ABC, где некоторые дома напоминали о стародавних временах, когда на этих улицах располагались содовые заводы, нанимавшие на работу только что приехавших нищих иммигрантов. Он показывал ей здание, в котором находилась швейная фабрика «Трайангл», где почти сто лет назад окурок упал на стопку ткани и вспыхнул большой пожар. Некоторые работницы еще сидели за пишущими машинками, когда их нашли — пятнадцать обугленных трупов, рассказывал Курт. Не очень-то приятное зрелище, добавлял он, — девчонки, которых даже смерть не избавила от служебных обязанностей.

Два года назад, приехав сюда впервые, Луиза решила, что он часами гуляет с ней по городу потому, что хочет разузнать, как обстоят дела в Германии.

Он никогда бы не признался ни в чем подобном, ни себе, а уж тем более никому другому, например, Вернеру, который ждал отречения Курта, аки коршун, чтó бы это отречение ему ни сулило. Курт Титьен наверняка предполагал или, по крайней мере, опасался, что разговоры с ним Луиза передает другим членам семьи, которые всё ожесточеннее объединялись против него. Ведь родимые дурачки, как Курт однажды выразился, только и мечтали услышать, что он решился отойти от дел. Однако Курт снова и снова приглашал Луизу к себе, невзирая на опасность, что она все разболтает. Неужели пересуды стали ему безразличны? Может быть, он даже находил в этом какую-то выгоду, которой Луиза не видела? То, что он рассказывал дочери о финансовом положении фирмы, редко соответствовало фактам, а если и соответствовало, то лишь частично; его планы, его прогнозы, его мнения вели, по умыслу или по недомыслию, к убыткам. И Луиза не могла сказать, видел в ней отец союзницу или троянского коня, с помощью которого он надеялся развалить родное предприятие изнутри.

Только в разбитом на соты чреве Манхэттена, пока за окном медленно плыли снежные груды, Луиза подумала, что на этот раз ей предстоит увидеться с отцом в Бруклине. Она может опоздать на каких-нибудь полчаса — на те самые полчаса, на которые такси застряло в непрерывно сигналящей пробке между Западной 20-й улицей и тоннелем Мидтаун.

Поскольку смотреть на пробку было невыносимо, она глазела на яркий экран, где крутился рекламный ролик одного из дорогущих ресторанов Сохо.

Конечно, я могу вас довезти прямо до порога, сказал таксист. Если вы весь день хотите просидеть в машине. Он высадил Луизу, не доезжая двух улиц до нужного дома. Из-за снега город словно онемел. Уборочные машины сгребали белую массу в валы вдоль проезжей части. Таков был Бруклин в тот день: скорости упали, машины ползли по улицам почти бесшумно, словно сани. Почта опаздывала, если вообще доходила — так же, как сегодня опоздала Луиза.

Нью-Йорк. Город, куда Курт, ее отец, сбежал два с половиной года назад, — словно можно сбежать насовсем, ведь можно только убежать подальше. Она пересекла улицу, проходившую через убогий бруклинский квартал. Опущенные ржавые жалюзи, Linen Store, Bed Bath Gifts (магазин в аренду). Многоэтажки, муниципальные квартиры, которые не ремонтировались годами. Domino’s Pizza. Продуктовый магазин. Beauty Supply. Реклама на заборе из профнастила — агентство недвижимости «Димокритос Пропертис». На ограде распылено из баллончика слово «продано», непонятно, к чему относится. Окна соседнего дома закрыты картонками, горы мусора стынут в черных мешках. Женщины с фиолетовыми тенями на веках провожали Луизу взглядами, Луиза смотрела на их гладкие прически, словно бы пахнувшие горелыми волосами. Местные жители с балконов предрекали стихийные бедствия, продолжение снегопада, гололед, ураган. И метро работать не будет! И поезда не ходят в такой холод!

Трое подростков пробежали мимо, перебрасывая друг другу баскетбольный мяч, вытаращились на нее: даже если Луиза опускала голову, она выделялась самой манерой двигаться.

Почему Курт выбрал именно этот квартал, спрашивала она себя, квартал, где он чужой, и всякий должен был это видеть, и не в последнюю очередь маклер. Ведь этот квартал подходил Курту еще меньше, чем его предыдущее место жительства в рабочем районе. Чтобы снять здесь квартиру, он мог, чего доброго, переодеться или послать вместо себя знакомого; это было Луизе тем непонятнее, что сейчас она стояла на улице и понимала, насколько она здесь чужая, насколько ее отец здесь чужой, пришелец, искавший того, что ему не полагалось, — покоя, доставлявшего всем остальным только беспокойство.

В эту квартиру Курт въехал пять месяцев назад, в августе 2011 года, и из нее окончательно перестал подавать признаки жизни — игра, которую он затеял двумя годами ранее, но в которую до поры до времени не втягивал дочь. В августе ее лишили этой привилегии, и она оказалась, равно как дядя Вернер, мать и любой другой человек из прежней жизни Курта Титьена, одной из пешек в партии, где все они охотились за призраком, который являлся главой фирмы «Титьен», но уже много лет не занимался делами, а только наблюдал, как фирма хиреет.

С тех пор как Курт Титьен сбежал в Америку, Луиза оставалась единственным человеком, через которого еще можно было с ним связаться. Вернер поручил ей вернуть отца из ссылки, а если не вернуть, то хотя бы разыскать. Подпись — вот и все, что нам от него нужно, после этого он может делать со своей жизнью что пожелает, объяснял Вернер, и она регулярно летала к отцу. Курт звонил ей, звал к себе, и она садилась на ближайший рейс до Нью-Йорка.

Просто и надежно — по крайней мере, она так считала. Сначала она навещала его, потому что так они договорились с дядей — их союз она скрывала от отца; но после каждой поездки она рассказывала Вернеру все меньше, пока и вовсе не перестала отчитываться. Она видела, как отец превращается из предпринимателя в человека, который выглядел ничуть не лучше бездомного, осунувшийся и обносившийся, запущенный вконец. Она встретилась с его подругой, Фанни, и та все взяла на себя, ведь Луиза не могла позволить отцу совсем опуститься. А когда она поняла, что недостаточно владела им, чтобы его потерять, что отец сблизился с ней лишь на время, пока она ему полезна — старая метода Титьенов, в которой Курт упрекал собственных отца и деда, — когда Луиза все это поняла, хотя лучше было бы не понимать, решительность, с которой она навещала Курта, только окрепла, ибо она вознамерилась вернуть то, чего этот человек годами ее лишал.

И тут он перестал ее вызывать. Порвалась последняя ниточка, соединявшая отца с семьей. Это случилось в августе. Восемь недель она тщетно дожидалась от него весточки, а в начале октября попыталась связаться с ним сама. Письмо, отправленное на его почтовый ящик, осталось без ответа. По новому адресу, который Курт сообщил ей в последнем их разговоре, на его имя не было зарегистрировано телефонного номера. После того как она доняла даму из жилищного ведомства, выяснилось, что и адреса такого не существует.

Разыскать Фанни оказалось проще. Она жила в районе, где некоторое время прожил и Курт. Луиза разузнала телефон Фанни и с третьей попытки дозвонилась. Но толку вышло мало. Нет, она тоже не знает, куда подевался Курт, заявила Фанни; последнее, что она видела, это груда хлама, которую он оставил в прежней квартире и за которую ей пришлось отвечать перед консьержем. Нет, твердила Фанни, больше она от Курта вестей не получала и что адрес, который он оставил в домоуправлении для окончательных расчетов, ненастоящий, узнала от консьержа. С нее хватит, она не хочет снова оправдываться за то, к чему не имеет отношения.

Курт Титьен сам за себя отвечает, они расстались, discharged, как выразилась Фанни.

Луиза снова написала на почтовый ящик Курта. Хотя она была не столько раздражена, сколько задета, она никогда бы ему в этом не призналась. Он махнул на нее рукой (так, по крайней мере, Луиза считала), окончательно и бесповоротно, так же как махнул рукой на остаток собственной жизни.

Третье письмо, обеспокоенное. В конце концов, Курт уже немолод, и он вряд ли знал хоть одного человека из своих новых соседей. Если с ним действительно неладно (а то и вовсе приключилась какая-нибудь беда), возможно, он просто-напросто не в состоянии ответить.

Луиза раздумывала, не полететь ли в Нью-Йорк, — писать еще одно письмо представлялось ей бессмысленным. Кто-то отговорил ее, кто-то якобы видел, как Курт кормил белок в парке на юге Манхэттена, хотя Луиза была убеждена, что там это запрещено.

Четвертое письмо, беззаботное. Словно не было трех предыдущих писем, она интересовалась, гуляет ли он по Манхэттену. Пятое письмо написалось само собой — ведь приближалось Рождество. В шестом письме она попыталась спровоцировать его, в седьмом выдумала, будто бы в Эссене решается некий важный вопрос. На это письмо она наконец-то получила ответ, но того, о чем она писала, он не коснулся ни словом. Ей велели приехать в Нью-Йорк, причем безотлагательно. Вот оно, то самое известие о несчастье, которого она давно страшилась;

Луиза ожидала чего-то подобного, но не думала, что время пришло.

Луиза Титьен сличила номер дома с адресом, который был написан неровным отцовским почерком.

Имя отца значилось в списке жильцов, дверь со скрипом распахнулась, все совпадало, но Луиза чувствовала себя не в своей тарелке. Человек в полицейской форме открыл дверь квартиры на третьем этаже — исцарапанную железную дверь.

You are — ? May I see your ID, Miss?1

Он смотрел на нее, а она видела лишь его щеки, чересчур мясистые, — и протянула водительские права. Нет ничего странного, попыталась уговорить себя Луиза, что, пока не приехал врач, в квартире ждет полицейский. Ничего странного, что в такой снегопад врач до сих пор не добрался до глухого уголка Бруклина. Ничего странного. Все это лишь означало — неоспоримо, неотвратимо, — что в квартире кто-то умер.

Около полудня, узнала она от полицейских, Курт Титьен вырвался из затхлого запаха старых комнат, из суеты приходящего в упадок города. Полчаса, которые Луиза потеряла в вечерних пробках, не имели никакого значения. Женщина, которая, лежа на диване, потягивала диетическую колу, была единственным человеком, который находился подле Курта Титьена, когда тот умер.

Через открытую дверь в гостиную Луиза видела Фанни. Значит, она снова, вопреки всем заверениям, ворвалась в жизнь Курта, — ну естественно, подумала Луиза, подобные люди не могут долго жить в одиночестве.

Фанни куталась в банный халат, модель Sunshine Sally, скорее всего, подарок Курта, ведь никто кроме Курта, не мог купить в Штатах модель Sunshine Sally, хотя она создавалась специально для Штатов — промах фирмы, один из многих. Уронив голову на грудь, Фанни утирала щеки махровым рукавом.

Полгода назад, когда Луиза прилетала в последний раз, они мимоходом виделись в холле отеля, в котором Луиза жила. Фанни запомнилась ей, потому что эта женщина выбивалась из гостиничного интерьера, все в ней выглядело дешево, причем это была дешевизна секонд-хенда. Луиза посмотрела на нее удивленно — курьез, на котором на миг задерживаешь взгляд, а потом забываешь в суматохе дней.

Однако Фанни не осталась стоять на месте, как Луиза надеялась, а пошла навстречу, цокая высокими шпильками.

Луиза Титьен? — спросила она, и Луиза содрогнулась, как содрогаются от чего-то неприличного.

Она огляделась, опасаясь, не услышал ли Фанни кто-то из гостей, и, разумеется, все взоры были устремлены на эту женщину, которая была здесь неуместна, жестянка среди серебряных монет. Луизе хотелось ответить, что Фанни ошиблась, хотелось убежать, но ее не отпускало чувство, что та слишком хорошо знала, кто такая Луиза, чтобы стерпеть ее «нет».

Она представилась как Фанни, просто Фанни, словно фамилия в ее семье еще не появилась.

Мол, она подруга Курта Титьена, girlfriend, как она выразилась, и прозвучало это очень странно, ведь отцу Луизы было почти шестьдесят. Луиза слышала о ней от отца, однажды он назвал ее «эта Фанни», this Fanny, и Луиза поняла это как this funny и ждала, что он доскажет, о чем таком забавном речь. Вне всякого сомнения, эта женщина не могла всерьез сблизиться с ее отцом. Она была из тех достойных сожаления созданий, которые верили, будто поймали на крючок миллионера, а на самом деле оказывались на крючке сами и трепыхались, пока не задохнутся. Отец, думала Луиза, слишком незаурядная личность, чтобы жить с такой женщиной.

Впрочем, Луиза представляла себе человека, которого давно уже не существовало. С тех пор как отец сбежал в Нью-Йорк, он производил жалкое впечатление, как те рабочие, которые в обеденное время сидят за пластиковыми столиками возле касс супермаркета и едят разваренные овощи из алюминиевых мисок. Одевался он невзрачно и небрежно. Носил трехдневную щетину, которая придавала ему неухоженный вид. Он выглядел как безработный, который не знает, куда приткнуться. А иногда и того хуже.

Словно бездомный, думала Луиза. Да ведь он и был бездомным, разве нет? Человек, который приехал в Нью-Йорк и не имеет ни постоянного жилья, ни устоявшейся жизни?

Две женщины сели в холле, Луиза попросила принести два стакана воды, посмотрела на тонкие девчоночьи пальчики, которыми Фанни поддернула слишком широкие брюки.

С вашим отцом творится неладное, сказала Фанни. Я поначалу думала, что это просто сплин, но он перестал себя контролировать. Я не знаю, почему он так ненавидит вашу фирму. Он рассказывает мне о сделках, о которых я знать не хочу. Я даже не могу сказать, чтó из этого правда. И разбираться не желаю. Фирма меня не касается. Это ваше дело.

Луиза пожала плечами. Выслушивайте его или оставьте. Я уж точно не принуждаю вас заботиться о моем отце.

Но он-то принуждает, возразила Фанни.

Что вы хотите сказать? Он дает вам деньги? Он заботится обо мне, вот и все, он ни цента мне не платит.

Луиза взглянула на Фанни, на ее растрепанные волосы, на ее поджатые губы, покрытые блеском.

С точки зрения Луизы, проблема заключалась вовсе не в историях, которые рассказывает Курт, а в том, что эта женщина сумела к нему приблизиться.

Луиза, я ничего не понимаю в этих делах, повторила Фанни, словно Луиза сомневалась — уж тут-то у нее ни тени сомнения не было. И понимать не желаю, добавила Фанни. Я хочу сказать вам, что я не уверена, смогу ли остаться с вашим отцом.

Так проблема только в этом? — заметила Луиза.

Неужели вы не видите, что это значит для вашего отца? — спросила Фанни.

Простите, а что вы вообще знаете о моем отце? — поинтересовалась Луиза. Не воображайте, будто вы способны постичь, кто мы такие.

Луиза поднялась и кивнула официанту, чтобы принес счет. Эта женщина с плохо покрашенными светлыми волосами, в застиранном свитерке (fruit of the loom2, и лет ему не меньше пятнадцати) — такой человек не имел права судить о ее отце, о самой Луизе

и уж точно — об отношениях между ними. Луиза никогда не искала с ней встречи. Для нее Фанни была только раздражающим фактором, на таких людей она время не тратила.

1 А вы… Могу я взглянуть на ваши документы, мисс? (англ.).
2 Американская фирма недорогой одежды в спортивном стиле.

История, о которой не писали

  • Алексей Иванов. Тобол. Много званых. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. – 702 с.

Новая книга Алексея Иванова вне зависимости от жанра, который выбирает автор, всегда становится событием. Иванов в нашей литературе является фигурой в каком-то смысле парадоксальной: при всей его популярности, давно уже попадающей под определение «культовая», у него нет ни одной «большой» отечественной литературной премии. При этом Иванову, практически единственному из современных прозаиков, удалось выйти за границы собственно литературы благодаря своим художественным произведениям.

Всех лауреатов Большой книги, Букера и других премий знают по ленточкам на книгах с пометкой «Лауреат такой-то премии», Иванова – по киноэкранизации «Географ глобус пропил», по документальному циклу «Хребет России». Его романы «Золото бунта» и «Сердце Пармы» в свое время в буквальном смысле перевернули русскую фантастику, потому что Иванов изобрел собственный жанр: смесь реалистического исторического романа и фэнтези «меча и магии».

Однако члены жюри разных литературных премий до сих упорно, словно сговорившись, обходят Иванова стороной, хотя его произведения регулярно попадают в лонг- и шорт-листы. Последний пример – роман «Ненастье», попавший в короткий список «Большой книги», но не удостоенный даже третьей премии.

Особенно удивительно то, что книги Иванова трижды были номинированы на «Нацбест», но и там писатель ничего не взял. Хотя много ли у нас найдется литературных бестселлеров в полном смысле этого слова, обладающих столь заметными и несомненными художественными и стилистическими достоинствами, как тексты Иванова?

«Тобол. Много званых» вышел тиражом в двадцать пять тысяч экземпляров, при том что средний тираж книг сейчас чаще всего пять, реже – десять тысяч. И книга расходится, а не лежит на полках, то есть у автора есть большая читательская аудитория, включающая не только непосредственных участников литературного процесса.

После «Сердца Пармы» и «Золота бунта», написанных в жанре краеведческого фэнтези, Иванов уходил в реализм (последний его роман «Ненастье» изображает современный социум), нон-фикшен («Вилы») и даже написание сценария (для сериала «Тобол»). И все это ему удается, однако в новом романе – казалось бы, неожиданно – писатель возвращается к реалистической манере. «Тобол» посвящен забытым и малоизвестным страницам в истории освоения Сибири.

Семисотстраничный труд, или, как обозначено на титульном листе, роман-пеплум, представляет собой жанр исторического романа в чистом виде. Собственно, «Тобол» назван пеплумом совершенно напрасно. Во-первых, это кинематографический, а не литературный жанр, во-вторых, в «Тоболе» нет чугунной серьезности и библейской тематики, характерных для таких фильмов, в-третьих, главное у Иванова – изображение не слома эпох, но судеб людей, попавших в это смутное время: от императора Петра I до бывшего лакея, девушки-остячки и священнослужителя.

Исторический фон передается не только через материальные приметы времени: подробности костюмов, быта и стройки (он показан глазами «очевидцев»), – но и осмысляется с позиции дня сегодняшнего. Иванову удалось сделать всех героев настолько живыми и понятными современному читателю, что «Тобол» читается как увлекательное фэнтези, хотя автор опирается на действительные исторические факты и документы. Основные действующие лица – реальны, а те, что придуманы – узнаваемы.

Например, одним из главных героев стал картограф и архитектор Семен Ульянович Ремезов. Его антагонист – губернатор Сибири, князь Гагарин. Еще один герой – митрополит Тобольский, святитель Филофей, также реальный человек. Все трое вышли у Иванова совершенно живыми людьми: их характеры, образ мыслей, желания и устремления прозрачно ясны. В этом смысле «Тобол» может смело встать в один ряд с лучшими образцами исторических романов из золотого фонда русской классики. До Иванова никто с такой яростной самоотверженностью не описывал в художественной прозе историю крещения Сибири и того количества верований, народностей и традиций, слившихся там под двуглавым российским орлом.

Служилые не брали с собой ружей. Бунты инородцев остались в далёком прошлом, когда остяцкая княгиня Анна Пуртеева, злая вдова Игичея, сына князя Алачи, подбивала своего сына и своего внука на мятеж и рассылала по селениям красноперые стрелы, призывая всех к войне с русскими. Кода, городок княгини Анны, давно был разорён, и его пустырь уже зарос березами, хотя оставалась Кодская волость, где князьцами стояли потомки Анны и Алачи. В Певлоре молодой князь Пантила тоже был записан в воеводских ясачных книгах Алачеевым: он приходился свирепой старухе Анне прапрапра правнуком.

Роман «Тобол» вместе с тем блестяще выстроен с учетом законов современной драматургии: сквозь гигантский пространственно-временной портрет эпохи красными нитями протянуты судьбы отдельных героев, и они четко прослеживаются, характеры получают развитие, и ни одна сюжетная линия не обрывается. Иванов помнит обо всех жителях своего мира и ни разу не повторяет ошибку многих современных авторов – не бросает никого на полдороге. Фоном разворачиваются эпохальные события, которые тоже логично изложены.

По размаху и четкости композиции «Тобол» можно сравнить с толкиеновским «Властелином колец»; по большому количеству героев, жестокости и захватывающему сюжету – с псевдоэпосом Джорджа Мартина «Игра престолов». Только у Иванова говорят и действуют реальные личности.

Читая его роман как художественную прозу, видишь, как оживают дела давно минувших дней; между строк при этом отчетливо прослеживается авторская позиция и его взгляд на нашу историю.

Основная сюжетная линия – спор архитектора и губернатора о том, каким путем двигаться в будущее. По сути, этот тот самый давний спор Поэта и Царя, актуальный во все времена.

Перед автором стояла непростая задача: соединить факты и вымысел, сплести в одном романе магический реализм и сухие строчки летописей, показать запутанные и темные страницы истории с помощью образного и при этом ясного языка и сделать это убедительно.

В «Тоболе» есть и торжество справедливости: не все ценили реального Ремезова при жизни, и вот спустя четыреста с лишним лет нашелся человек, который посвятил ему одно из своих лучших произведений и напомнил всем, что иногда время разрешает спор Поэта и Царя в пользу первого.

Анастасия Рогова

Трудно быть с Богом

Рай (Paradise)

Режиссер: Андрей Кончаловский
Страна: Россия, Германия
В ролях: Юлия Высоцкая, Филипп Дюкен, Кристиан Клаус, Виктор Сухоруков, Якоб Диль и другие
2016

 

На экраны вышел новый фильм Андрея Кончаловского с претенциозным названием «Рай».  Как и вышедшие до этого «Белые ночи Алексея Тряпицына», новая картина получила «Серебряного льва» на Венецианском кинофестивале. Режиссеру, судя по всему, удалось найти подход к европейскому жюри. В предыдущей работе внешне гуманное желание показать истинно русского человека оборачивается насмешкой над русской глубинкой и ее представителями. В новом фильме разговор о трагичных и важных для человечества темах превращается в национальное самолюбование.

На пути к раю главные герои – люди, несомненно, грешные – оказываются на допросе в небесной канцелярии. Все они ждут, когда будет вынесен приговор. Допрос превращается в исповедь о том, какую роль сыграл во Второй мировой войне каждый из героев: русская княгиня – участница французского Сопротивления, французский жандарм-коллаборационист и немецкий красавец-аристократ, высокопоставленный офицер СС, романтически убежденный в истинности «национальной» идеи.

«Рай» не претендует на протоколирование эпохи, хотя и сделан как квазихроника, квазидокументалистика. Необходимый эффект был достигнут, главным образом, с помощью черно-белой съемки (неоднократно в интервью режиссер говорил о кощунстве цветной подачи истории на столь трагическую тему) и классического формата экрана 4:3. В каком-то смысле документальной была и предыдущая картина режиссера. Форма киноисповеди с признанием в финале виновности или невиновности героев может быть знакома зрителю по фильму «Простая формальность» итальянца Джузеппе Торнаторе (с этой картиной в одной номинации соперничала «Курочка ряба» Кончаловского на Каннском кинофестивале в 1994-м). Однако у Андрея Сергеевича все глобальнее: и разговор не с детективом, а с самим Богом, и преступление не рядовое, а знаковое для человечества, что карается в разы сильнее.

Вопросы гуманистической морали волновали маэстро Кончаловского на протяжении всего творческого пути. В этом фильме, кажется, они достигли наибольшей концентрации. Двигаясь от общего к частному, от всего человечества к отдельной личности, режиссер делится своими размышлениями о бесчеловечности войны, об ужасе антисемитизма и любого национализма, об утопичности и опасности идеи о сверхчеловеке, о социальном неравенстве, об антиномичности добра и зла, о необходимости смысла существования и его утрате, о нравственном выборе: предательстве ради страсти, жертвенности ради жизни, романтической слепоте в следовании идее, будь она даже антигуманной. Все эти проблемы поднимаются в новом фильме Андрея Кончаловского, и все они, с его точки зрения, – преграды для достижения рая, национального ли, политического или человеческого. «Человечество еще не готово для идеала», – обреченно признает один из героев фильма.

Режиссер часто признается в давнем интересе к творчеству Ф.М. Достоевского: игра с его текстами присутствует в заголовке предыдущего фильма, а в новом не только само киноповествование, но и его исход разворачиваются в ключе творчества классика. Бог справедлив, в рай попадают праведники, идеал на Земле недостижим. В новой картине напрямую артикулируется также имя Чехова – правда, устами немецкого романтика-аристократа. Увлечение русским писателем наводит на мысль о сложном характере немецкого офицера (Кристиана Клаусса), о раздирающих его противоречиях и рефлексии в моменты выбора.

Как и в других фильмах Кончаловского 2000-х годов, главная женская роль досталась Юлии Высоцкой, воплотившей на экране не только образ русской аристократки Ольги, но и вообще трагично-интуитивный тип русского человека. Однако ее игра кажется слишком манерной: вполне гармоничной во фрагментах исповеди, в аскетично-эстетских кадрах, но несколько неуместной в военных эпизодах. Да и финальное решение скорее объяснено, рассказано героиней, а не продиктовано внутренней логикой персонажа. В остальном образы тщательно проработаны, и речь не только о главных персонажах, среди которых стоит отметить французского обывателя-жандарма Жюля (Филипп Дюкен), но и о героях второго плана, таких как друг офицера-аристократа, выходец из низшего класса Фогель (Якоб Диль) и один из главных политических деятелей Третьего рейха Генрих Гиммлер, роль которого досталась Виктору Сухорукову, под маской грима ускользающему от того, чтобы быть узнанным.

В изображении этой истории присутствует некоторая стерильность, не вполне характерная для военной эпохи и лагерной обстановки. Отчасти это компенсируется  сгущением темноты в отдельных фрагментах – своеобразный способ передать ужасы войны, но эстетская в остальном картинка не дает зрителю приблизиться к страшным реалиям.

Столь же противоречиво и содержание фильма. Вступая в полемику с идеологией фашизма, с ее следованием философии Ницше, его идее о сверхчеловеке и смерти Бога, режиссер, наоборот, утверждает существование Бога. Более того, само решающее слово Его звучит в финале. Тем не менее не есть ли этот божественный выбор – дань превосходству одной нации над другой, ведь характер героини, как было отмечено выше, типично русский? Безусловно, способность к стихийному самопожертвованию в контексте фильма – это, в первую очередь, черта человеческая, а не национальная, но есть здесь оттенок самолюбования.

«Рай» Кончаловского, созданный в лучших традициях во многом трагической, но всегда искренне верящей в человека и в нравственный закон русской классической литературы и медлительно-эстетского кино, не лишен, тем не менее, внутренних противоречий. Мириться с ними или нет, принимать или не принимать, решать, конечно же, зрителю.

Елена Белицкая

Объявлен лонг-лист премии «Национальный бестселлер» 

Сегодня организаторы премии опубликовали длинный список номинированных книг. В этом году в шорт-лист вошло 54 произведения (55-м были «Сумеречные рассказы» Бориса Лего, но по правилам автор, успевший получить другую премию до объявления длинного списка, на «Национальный бестселлер» претендовать не может).

Среди номинированных произведений: роман Виктора Пелевина «Лампа Мафусаила» (номинатор Михаил Елизаров), «Тайный год» Михаила Гиголашвили (номинатор Евгений Водолазкин), «Через лес» Антона Сексисова (номинатор Александр Снегирев), «Неизвестность» Алексея Слаповского (номинатор Павел Басинский), роман Захара Прилепина «Все, что должно разрешиться» (номинатор Василий Авченко), «Феноменология архитектуры Петербурга» Александра Степанова (номинатор Анастасия Бутина), «Тобол» Алексея Иванова (номинатор Борис Куприянов) и другие. Полный список – на сайте премии.

Вадим Левенталь, ответственный секретарь оргкомитета премии, подчеркнул в комментарии к длинному списку: «Читающая публика и профессиональная общественность за последние годы успели привыкнуть к широкому присутствию во всех премиальных списках книг, вышедших в редакции Елены Шубиной. <…> В этом году у редакции Шубиной появился наконец-то конкурент – в нашем длинном списке не менее широко представлены книги редакции современной русской литературы «РИПОЛ Классик» под руководством Юлии Качалкиной. Решать, в какой редакции больше книг–потенциальных национальных бестселлеров, я предоставляю нашему жюри, но не могу не порадоваться самому факту конкуренции».

«Национальный бестселлер» – ежегодная общероссийская литературная премия, учрежденная в 2001 году. Цель организаторов – вскрыть невостребованный иными средствами потенциал отличающейся высокой художественностью прозы. Лауреатами «Национального бестселлера» в разные годы становились Леонид Юзефович, Сергей Носов, Ксения Букша, Александр Терехов, Дмитрий Быков и другие. 

Шорт-лист и состав Малого жюри, формируемого комитетом премии из просвещенных читателей и авторитетных деятелей искусства, мы узнаем 14 апреля. Итоги премии «Национальный бестселлер – 2017» будут подведены 3 июня.

Дайджест литературных событий на февраль

Последний месяц зимы обещает быть удивительно богатым на события. Встречи с Дмитрием Быковым и Татьяной Толстой, лекции Евгения Водолазкина и нобелевского лауреата Орхана Памука, презентации поэтических сборников, новых романов и фильмов, обсуждения и поэтические фестивали – мы собрали самое интересное в февральском дайджесте «Прочтения».

 

 

1 ФЕВРАЛЯ

Лекция Евгения Водолазкина «Кто живет в Пушкинском доме?»
Интеллектуальный клуб «Культурное дело» и лекторий «Самое важное» организуют встречу с лауреатом премий «Большая книга» и «Ясная Поляна», писателем и литературоведом Евгением Водолазкиным.

Время и место встречи: Москва, интеллектуальный клуб «Культурное дело», Пречистенская наб., 11. Начало в 20:00. Вход свободный.

Презентация книги Олеси Николаевой «Себе назло. Женские портреты в прозе»
Писательница Олеся Николаева представит новую книгу «Себе назло» – сборник рассказов о женских судьбах и отношениях между мужчинами и женщинами.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Книжная лавка писателей», Невский пр., 66. Начало в 19:00. Вход свободный.

 

Презентация романа Лю Чжэньюня «Меня зовут Лю Юэцзинь»
В новом романе китайский сатирик рассказывает о жизни обычного китайского повара и происшествиях, невольно сделавших его вершителем судеб элиты. Переводчик книги Оксана Родионова расскажет об особенностях поэтики и языка Лю Чжэньюня, а ответственный редактор и друг писателя Алексей Родионов – о китайской литературе в целом.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, центр китайского языка «Иероглиф», Невский пр., 13/9, оф. 35. Начало в 19:00. Вход свободный.
 

3 ФЕВРАЛЯ

Презентация романа Елены Чижовой «Китаист»
В своем новом романе-антиутопии Елена Чижова обращается к теме Великой Отечественной войны. Действие разворачивается в момент, когда немецкие войска дошли до Урала, и перед читателем предстает альтернативная история двух государств – советского и профашистского. Автор расскажет об истории создания романа, поделится творческими планами и проведет автограф-сессию.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Дом книги», Невский пр., 28. Начало в 19:00. Вход свободный.

Презентация книги Би Фэйюя «Китайский массаж»
На родине Би Фэйюй считается одним из лучших современных прозаиков. Его роман «Китайский массаж», герои которого – слепые мастера массажного салона, был удостоен самой престижной литературной награды Китая. Книгу представит переводчик Наталья Власова.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, магазин «Порядок слов», наб. р. Фонтанки, 15. Начало в 19:30. Вход свободный.

Презентация книги Елены Семеновой «Испытайние»
Елена Семенова – выпускница Литературного института, журналист, поэт. В творческом вечере, посвященном выходу ее первой книги, поучаствуют Людмила Вязмитинова, Владимир Герцик, Данила Давыдов, Алексей Колотенков и другие.

Время и место встречи: Москва, культурный центр фонда «Новый мир», Малый Путинковский пер., 1/2. Начало в 19:00. Вход свободный.

Литературная дискуссия «Джонатан Франзен. Безгрешность»
Гости познакомятся с главными героями пятого по счету романа Франзена, а также обсудят проблемы романа как жанра и постмодернизма как метода. Ведет встречу аспирант Литературного института Татьяна Климова.

Время и место встречи: Москва, «Культурный центр ЗИЛ», ул. Восточная, 4/1. Начало в 20:00. Необходима регистрация.

 

4 ФЕВРАЛЯ

Лекция о Маршалле Маклюэне
Культурный клуб при библиотеке имени Н.В. Гоголя проводит лекцию о трудах философа, социолога и исследователя новых медиа  Маршалла Маклюэна. Его называют «пророком электронной коммуникации» и «самым значимым мыслителем со времен Ньютона, Дарвина, Фрейда, Эйнштейна и Павлова». Ведет встречу культуролог Дмитрий Шамонов.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Центральная районная библиотека им. Н.В. Гоголя, Среднеохтинский пр., 8. Начало в  18:00. Вход свободный.

 

5 ФЕВРАЛЯ

Лекция Михаила Отрадина «Люди театра в театре А.Н. Островского»
Доктор филологических наук, профессор Михаил Отрадин прочтет лекцию о том, как в произведениях великого драматурга показана настоящая жизнь театра. Встреча проводится в рамках цикла «Эпоха Просвещения».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Большой Драматический Театр им. Г.А. Товстоногова, наб. р. Фонтанки, 65. Начало в 15:00. Билеты доступны на сайте театра. 

6 ФЕВРАЛЯ

Юбилейный творческий вечер поэта Геннадия Калашникова
Геннадий Калашников – поэт, филолог, литературный редактор, автор трех сборников, лауреат международного Тютчевского конкурса и премии «Московский счет» – отмечает свое шестидесятилетие встречей с читателями.

Время и место встречи: Москва, музей «Булгаковский дом», ул. Большая Садовая, 10. Начало в 20:00. Вход свободный.

PRO|ЧТЕНИУМ: «Звон брегета» Юрия Казакова
PRO|ЧТЕНИУМ – проект-импровизация, чтение литературных произведений с актерской игрой и музыкальным сопровождением. В рамках проекта актриса Александра Берегулина прочтет рассказ Юрия Казакова «Звон брегета», посвященный М.Ю. Лермонтову.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Центральная библиотека им. М.Ю. Лермонтова, Литейный пр., 19. Вход по системе donation.

 

7 ФЕВРАЛЯ

Презентация книги Глеба Осипова «Стадион»
Молодой поэт, выпускник Литературного института Глеб Осипов представит вышедший в конце прошлого года сборник «Стадион»: автор прочтет новые стихи и поговорит с читателями о современной поэзии.

Время и место встречи: Москва, «Библио-лаборатория на Винзаводе», 4-й Сыромятнический пер., 1, стр. 6. Начало в 19:30. Вход свободный.

 

Презентация книги Елены Якович «Прогулки с Бродским и так далее»
Елена Якович – сценарист и режиссер, автор документальной ленты «Прогулки с Бродским», единственного фильма, в котором поэт обращается к зрителю на родном языке. Автор расскажет о создании одноименной книги и проведет автограф-сессию.

Время и место встречи: Москва, книжный магазин «Москва», ул. Тверская, 8/2, стр. 1. Начало в 19:00. Вход свободный.

 

 «Креативные и экспериментальные мастерские и другие новаторские проекты Кельнской библиотеки» – встреча с Ханнелоре Фогт
Ханнелоре Фогт – директор Городской библиотеки Кельна, признанной в 2015 году библиотекой года в Германии. На встрече она расскажет об актуальных трендах в библиотечной отрасли и о роли библиотек в будущем, остановится на необычных методах повышения цифровой грамотности и на игровых форматах поддержки чтения.

Время и место встречи: Москва, Российская государственная библиотека для молодежи, ул. Б. Черкизовская,  4, корп. 1. Начало в 16:00. Вход свободный.

8 ФЕВРАЛЯ

Лекция Дмитрия Быкова «Леонид Андреев и революция»
В связи с премьерой спектакля Андрея Могучего «Губернатор» по рассказу Леонида Андреева в БДТ пройдет тематический цикл событий, призванных погрузить зрителя в контекст Первой русской революции. В рамках цикла писатель, журналист, публицист и литературовед Дмитрий Быков расскажет о связи Андреева с революцией и о причинах популярности автора в последние годы.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Большой Драматический Театр им. Г.А. Товстоногова наб. р. Фонтанки, 65. Начало в 19:00. Билеты доступны на сайте театра. 

Презентация книги Александра Секацкого «Философия возможных миров»
Александр Секацкий – писатель, философ и публицист, лидер группы «петербургских фундаменталистов». Тема его новой книги, по словам самого автора, – «проблема комплектации души», а вымышленные миры здесь предстают лучшим средством постижения действительности.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Книжная лавка писателей», Невский пр., 66. Начало в 19:00. Вход свободный.

Дмитрий Быков. Ночное народное интервью
В ночь с седьмого на восьмое февраля известный писатель и поэт Дмитрий Быков будет читать стихи и отвечать на вопросы читателей. В проекте «Народное интервью» ранее побывали Борис Гребенщиков, Билли Новик, Олег Гаркуша, Александр Баргман и Егор Дружинин.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, арт-клуб «Книги и кофе», ул. Гагаринская, 20. Начало в 00:00. Предпродажа билетов ведется в арт-клубе.
 

Лекция Бориса Жукова
Книга Бориса Жукова «Введение в поведение» – своего рода карта того, как и зачем люди учились понимать поведение животных. Издание моментально стало бестселлером, а автор получил премию «Просветитель–2016». На встрече Борис Жуков расскажет о развитии жанра научно-популярной литературы и о том, почему тема поведения животных стала актуальной среди широкого круга читателя.

Время и место встречи: Москва, лекторий «Pioner Talks», Кутузовский пр., 21. Начало в 19:30. Необходима регистрация.

 

9 ФЕВРАЛЯ

Большой Городской Поэтический Фестиваль
Организаторы фестиваля приглашают молодых поэтов попробовать свои силы в выступлениях перед большой аудиторией – победители получат призы и возможность попасть в финал серии конкурсов. Мероприятие проходит при поддержке программы «Поэтический кампус» и продюсерского центра поэзии «Слово».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, лофт-проект «Этажи», Лиговский пр., 74. Начало в 19:00. Стоимость билета 100–250 р.

10 ФЕВРАЛЯ

Литературная дискуссия «Саша Соколов. Школа для дураков»
«Школа для дураков» – первый роман автора, героем которого стал четырнадцатилетний мальчик, страдающий раздвоением личности. Участники встречи обсудят особенности поэтики и языка Соколова, связь текста с авторской биографией и интертекстуальные связи романа.

Время и место встречи: Москва, «Культурный центр ЗИЛ», ул. Восточная, 4/1. Начало в 20:00. Необходима регистрация.

11 ФЕВРАЛЯ

Лекция Бориса Аверина «Чехов – самый “закрытый” русский писатель»
Известный литературовед, профессор СПбГУ Борис Аверин расскажет о «темных местах» биографии Чехова. Встреча открывает новый цикл лекций «Биографии писателей: terra incognita».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, ТРЦ «Охта Молл», ул. Якорная, 5А. Начало в 17:30. Билеты доступны на платформе TimePad.

 

12 ФЕВРАЛЯ

Презентация «Избранной прозы» Мацуо Басе
В сборник вошли путевые дневники великого японского поэта, большая часть из созданной им короткой прозы-хайбун, беседы с учениками и рассуждения об искусстве стихосложения. Книгу представит востоковед, переводчик Татьяна Соколова-Делюсина.

Время и место встречи: Москва, книжный магазин «Циолковский», Пятницкий пер. 8, стр. 1. Начало в 19:00. Вход свободный.

14 ФЕВРАЛЯ

Лекция Бориса Аверина «История изучения облаков и облака в нашей жизни»
Литературовед Борис Аверин прочтет лекцию о том, как люди изучали небо в разные эпохи, расскажет о принятой в науке классификации облаков  и о связанных с ними приметах и поверьях. Встреча проводится в рамках цикла «Атлас облаков: облака в книгах и жизни».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Новая сцена Александринского театра, наб. р. Фонтанки, д. 49А. Начало в 19:30. Билеты доступны на сайте театра. 
 

Саунд-чтение. День святого Валентина
Библиотека им. Маяковского продолжает проект «Саунд-чтение»: серию встреч, на которых гости смогут погрузиться в  чтение любимых стихов под живое музыкальное сопровождение. В специальной программе ко Дню Святого Валентина – стихотворения Райнера Рильке, Бориса Пастернака, Марины Цветаевой. 

Время и место встречи: Санкт-Петербург, ТЦ «Охта Молл», Якорная ул., 5А. Начало в 19:00. Вход свободный.

15 ФЕВРАЛЯ

Лекция «Довлатов, Аксенов, Бродский в свободном эфире»
Филолог, преподаватель факультета коммуникаций, медиа и дизайна НИУ ВШЭ Анна Колчина расскажет об истории вещания западных русскоязычных радиостанций и русской службы «Радио Свобода», сотрудниками которой были самые известные и талантливые авторы эмиграции. Встреча проводится в рамках цикла «Медиа: вчера, сегодня, завтра».

Время и место встречи: Москва, «Культурный центр ЗИЛ», ул. Восточная, 4/1. Начало в 19:30. Необходима регистрация.

 

16 ФЕВРАЛЯ

55-летие Бориса Гринберга. Творческий вечер поэта
Борис Гринберг – новосибирский поэт, признанный мастер комбинаторной поэзии, которого называют «чемпионом палиндрома», драматург и прозаик – отмечает круглую дату серией творческих вечеров.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, отель «Старая Вена», ул. Гороховая, 8. Начало в 19:00. Вход свободный.

«Если нет» – презентация книги Дмитрия Быкова
В новый сборник Дмитрия Быкова вошли написанные за последние два года стихотворения и политические фельетоны в стихах. Как говорит сам автор, это книга об эпохе «если нет» – временах в жизни каждого человека, «когда время делает своего рода петлю, когда вместо будущего мы кратковременно возвращаемся в прошлое – и тогда оно кажется бесконечным. В такие времена даже простейшие физические законы, не говоря уж о нравственных, оказываются под вопросом».

Время и место встречи: Москва, Дом книги «Молодая гвардия», ул. Большая Полянка, 28. Начало в 18:00. Вход свободный.

Презентация серии книг  «Петербург: тайны, мифы, легенды»
В серию книг издательства «Страта» – своеобразное продолжение выпущенных ранее двух серий «Тайны, мифы, легенды» – войдут новые произведения самых разных петербургских писателей. На встрече будут представлены первые три книги: «От Пушкина к Бродскому» Валерия Попова, «Поцелуй Раскольникова» Сергея Носова и «Петербургские тайны» Владимира Малышева.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Парк культуры и чтения», Невский пр., 46. Начало в 19:00. Вход свободный.

Вечер «Помним Беллу»
На вечере, приуроченном к юбилею Беллы Ахмадулиной, Борис Мессерер представит книгу «Промельк Беллы» –  мемуары, охватывающие почти всю вторую половину двадцатого и начало двадцать первого века. В фойе Театрального центра будет также размещена экспресс-выставка созданных Борисом Мессерером в разные годы портретов поэтессы.

Время и место встречи: Москва, Театральный центр «На Страстном», Страстной бульвар, 8а. Начало в 18:00. Вход свободный.

17 ФЕВРАЛЯ

Творческая встреча с Олегом Ерневым
Российский прозаик и драматург, автор пьес «Мы пришли» и «Когда Спящий проснется», детских книг, песен и либретто для мюзиклов расскажет о своих новых работах.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, библиотека им. Некрасова, ул. Бакунина, 2. Начало в 18:00. Вход свободный.

Презентация книги Андрея Степанова «Бес искусства»
Писатель, литературовед, критик и  переводчик Андрей Степанов представит свой новый роман «Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта» – сатирическую дьяволиаду о сущности современного искусства. Встречу ведет писатель, филолог Андрей Аствацатуров.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, магазин «Буквоед», Лиговский пр., 10. Начало в 19:00. Вход свободный.

«Живая. И с нами» – вечер памяти Галины Гампер
На вечере прозвучат стихи и песни на стихи Галины Гампер в исполнении петербургских поэтов; будут показаны редкие записи с ее участием. Среди участников – Александр Ласкин, Олег Левитан, Сергей Стратановский и другие. Вечер ведет Александр Танков.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, Литейный пр., 53. Начало в 18:30. Вход по билетам.

19 ФЕВРАЛЯ

Встреча с Олегом Лекмановым
Библиотека им. А.Н. Толстого проводит встречу с Олегом Лекмановым – филологом, историком литературы Серебряного века, профессором РГГУ и Высшей школы экономики, лектором портала «Arzamas».

Время и место встречи: Москва, библиотека им. А.Н.Толстого, Кутузовский пр., 24. Начало в 14:00. Вход свободный.

Лекция Ольги Светлаковой «Веселая наука мэтра Франсуа Рабле»
Специалист по испанской литературе Ольга Светлакова расскажет о легендарной личности Ренессанса Франсуа Рабле и его самой знаменитой книге «Гаргантюа и Пантагрюэль». Встреча проводится в рамках цикла «Эпоха Просвещения».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Большой Драматический Театр им. Г.А. Товстоногова, наб. р. Фонтанки, 65. Начало в 15:00. Билеты доступны на сайте театра.
 

Встреча с Тьерри Мариньяком
Тьерри Мариньяк – писатель и журналист, «последний парижанин» французской литературы, переводчик Бориса Рыжего, Владимира Козлова, Эдуарда Лимонова. На встрече, проходящей в формате свободной дискуссии, Мариньяк расскажет о том, как политическая, социальная и культурная жизнь отражается в литературном переводе – области, скрытой от взора широкого читателя.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Центр искусства и музыки библиотеки им. Маяковского, Невский пр., 20. Начало в 18:00. Необходима регистрация.

 «Убить пересмешника»: роман о детстве для взрослых
В рамках лектория выходного дня состоится обсуждение знаменитого романа американской писательницы Харпер Ли «Убить пересмешника». Лектор – филолог, специалист по иностранной литературе Марина Соломонова. 

Время и место встречи: Санкт-Петербург, ТЦ «Охта Молл», Якорная ул., 5А. Начало в 12:00. Вход свободный.

20 ФЕВРАЛЯ

Открытая лекция Орхана Памука
Лауреат Нобелевской премии по литературе Орхан Памук приедет в Петербург, чтобы принять звание Почетного доктора СПбГУ. Автор расскажет о своем новом романе «Рыжеволосая женщина», а также ответит на вопросы читателей.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, СПбГУ, Университетская наб., 7-9, Актовый зал. Начало в 18:30. Регистрация доступна на сайте университета.

 

21 ФЕВРАЛЯ

Встреча с Орханом Памуком
Писатель проведет автограф-сессию в главном магазине сети «Буквоед». Встреча проводится при поддержке Санкт-Петербургского государственного университета и издательства «Азбука».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Парк культуры и чтения», Невский пр., 46. Начало в 19:00. Условия участия доступны на сайте книжной сети.

 

Творческий вечер Татьяны Москвиной
Писательница, театральный критик и публицист, лауреат премии  «Золотое перо Санкт-Петербурга» Татьяна Москвина проведет неформальную беседу с читателями: обсудит самые разные произведения и ответит на вопросы о творчестве.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Dead poets bar», ул. Жуковского, 12. Начало в 19:30. Вход свободный.

22 ФЕВРАЛЯ

Встреча «Роман с Секацким. Искусство, творец, зритель – что меняется в этом треугольнике?»
Журналист Роман Герасимов и философ Александр Секацкий обсудят трансформацию задач искусства и его восприятия зрителем, взаимодействие классики и современного искусства и то, как и кем формируется спрос на произведения искусства сегодня. Встреча проводится в рамках проекта «Ужины с  чудаками».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, арт-клуб «Книги и кофе», ул. Гагаринская, 20. Начало в 19:00. Вход по системе donation.

Презентация сборника Геннадия Григорьева «Небо на ремонте»
Книга «Небо на ремонте» – самое полное на сегодняшний день собрание стихотворений Геннадия Григорьева – автора, названного «лучшим поэтом своего поколения»  и неотъемлемой частью культуры Петербург. Сборник представят составитель Аглая Топорова и сын поэта Анатолий Григорьев.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, книжный магазин «Порядок слов», наб. р. Фонтанки, 15. Начало в 19:30. Вход свободный.
 

23 ФЕВРАЛЯ

Показ документального фильма «Сэлинджер»
Организаторы встречи покажут документальный фильм об одном из самых популярных и загадочных из писателей прошлого века. После публикации знаменитого романа «Над пропастью во ржи» Сэлинджер стал почти затворником, перестав общаться с прессой и знакомыми. Пытаясь понять, кем же был писатель, авторы картины взяли свыше 50 интервью у его знакомых, родных и друзей.

Время и место встречи: Москва, «Культурный центр ЗИЛ», ул. Восточная, 4/1. Начало в 19:00. Необходима регистрация.

TEDx Александринка
Образовательные конференции TED известны во всем мире, как и их продолжение – независимые встречи TEDx. В конференции на Новой сцене Александринского театра поучаствуют журналист Александр Невзоров, исследователь «Моны Лизы» Паскаль Котт, блогер Виталий Акимов и другие.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Новая сцена Александринского театра, набережная реки Фонтанки, д. 49А. Начало в 17:00. Регистрация и билеты доступны на сайте театра. 

24 ФЕВРАЛЯ

Литературная дискуссия «Андрей Платонов. Чевенгур»
Участники встречи обсудят один из самых спорных текстов Платонова в контексте идей начала XX века: выделят особенности художественного языка, связь текста с реалиями военного коммунизма и возможные интерпретации романа.

Время и место встречи: Москва, «Культурный центр ЗИЛ», ул. Восточная, 4/1. Начало в 20:00. Необходима регистрация.

 

Презентация книги Захара Прилепина «Взвод: офицеры и ополченцы русской литературы»
Захар Прилепин – писатель, публицист, филолог, лауреат литературных премий «Большая книга», «Национальный бестселлер» и «Ясная Поляна» – представит новую книгу «Взвод: офицеры и ополченцы русской литературы». В нее вошли одиннадцать биографий писателей и поэтов Золотого века – от Державина и Дениса Давыдова до Чаадаева и Лермонтова, – умевших держать в руке не только перо, но и оружие. На страницах книги известные литераторы предстают перед читателями в непривычных образах солдат, офицеров, полководцев.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, киностудия «Лендок», наб. Крюкова канала, 12. Начало в 20:00. Билеты доступны на платформе TimePad. 

25 ФЕВРАЛЯ

Лекция Бориса Аверина «Уход и смерть Толстого» 
Известный литературовед Борис Аверин попытается по-новому посмотреть на причины  знаменитого ухода Льва Толстого из дома перед самой смертью. Эта лекция – попытка уйти от поверхностных трактовок поздней религиозности Толстого и понять, почему его уход был неизбежен. Встреча проводится в рамках цикла  «Биографии писателей: terra incognita». 

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Якорная ул., 5А, ТРЦ «Охта Молл». Начало в 16:30. Билеты доступны на платформе TimePad. 

28 ФЕВРАЛЯ

«Первые воспоминания» – встреча с Татьяной Толстой
В рамках встреч «Первые воспоминания» знаменитости рассказывают о самом важном: о детстве, о близких, о жизни. «Мне захотелось вспомнить про дорогих мне людей, а про тех, кого любишь, можно вспоминать без конца, и каждый раз по-разному», – говорит Татьяна Толстая. Помимо этого, у читателей будет возможность задавать героине вечера любые вопросы.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, галерея «Эрарта», 29-я линия В.О., 2. Начало в 19:00. Билеты доступны на сайте галереи. 

Лекция Бориса Аверина «Облака в русской поэзии»
Облака – часто встречающийся в русской литературе образ. Он присутствует в произведениях Жуковского и Пушкина, Никитина и Бунина, Блока и Маяковского. Об особенностях и истории «облачного» мотива в русской поэзии расскажет литературовед, профессор СПбГУ Борис Аверин. Встреча проводится в рамках цикла лекций «Атлас облаков: облака в книгах и жизни».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Новая сцена Александринского театра, набережная реки Фонтанки, 49А. Начало в 19:30. Билеты доступны на сайте театра. 

Проект «Маршруты современной литературы: варианты навигации». Литературная критика
Создатели проекта – филологи Светлана Друговейко-Должанская и Мария Черняк – называют свой проект «дискуссионным»: «мы специально включили в его название слово «навигация», потому что будем говорить о том, как сориентироваться в современной русской литературе». Тема очередной встречи –  современная литературная критика.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, Литейный пр., 53. Начало в 18:30. Вход по билетам.

Иллюстрация на обложке дайджеста: David Doran

Вячеслав Ставецкий: «Сегодня литература почти перестала замахиваться на великое»

Ростовский прозаик, лауреат премии журнала «Знамя» и «шорт-листер» «Дебюта» Вячеслав Ставецкий о конструктивной критике, альпинизме и литературной карьере.

– Когда ты начал писать прозу осознанно? Был ли участником каких-то литературных студий?

– Не знаю, где провести границу осознанности. Первые рассказы начал писать лет в семь, и каждый последующий текст был попыткой превзойти предыдущий, выработать собственный язык, точнее выразить свое отношение к миру. Разумеется, первые лет пятнадцать все это отправлялось в костер. Мера очень полезная – помогает трезвее относиться к написанному, без лишних сантиментов. Автору вообще нужно быть беспощаднее к себе, иначе ничего путного никогда не создашь. Писать специально нигде не учился. Единственной моей «литературной студией» был книжный шкаф: там стояли мои учителя, в потрепанных обложках, и все они мне что-то давали, кто – чувство сюжета, кто – чувство языка. Других учителей никогда себе не искал.

– К чему ты стремишься в рамках «литературной карьеры»? Если бы тебе предложили быть очень известным, но «плохим» писателем или пишущим по заказу, какова была бы твоя реакция?

– Плохих писателей сегодня хватает, и пополнять их ряды не намерен, даже за деньги. Думаю, нынешний кризис в литературе связан именно с избытком откровенно безвкусной прозы, а вовсе не с вымиранием читателя, как многие уверяют. Падение тиражей, по меньшей мере отчасти, вызвано защитной реакцией публики: люди просто не желают покупать плохие книги, которые критика преподносит им как нечто достойное. Посмотрите на тиражи переиздаваемых классиков, скажем, Харпер Ли или Достоевского – с ними все в порядке. Сегодня литература – за исключением нескольких имен – почти перестала замахиваться на великое, перестала создавать новые ценности, искать новые сюжеты, то есть давать читателю то, за чем он к ней, собственно, всегда и обращался. И читатель отвечает ей заслуженным равнодушием.
 
Как автор я стремлюсь прежде всего к поиску нового героя. Проблема современной русской литературы в том, что в ней почти не осталось героев – одни персонажи. Русский писатель по традиции все носится со своим «маленьким человеком», и этот человек до того измельчал, что о нем откровенно скучно читать. Литература сегодня превращается в богадельню, она полна историями про спивающихся слесарей и провинциальных школьных учительниц с несложившейся личной жизнью – нытики и неудачники заменили богоискателей прошлого. Такими историями писатель сегодня пытается удовлетворить мою потребность в смысле жизни. Безнадежное дело. Оправдывать это тем, что, мол, какая реальность, такой и герой, значит клеветать на наше время. С эпохой все в порядке – проблема в тех, кто о ней пишет. Великая литература прошлого – как русская, так и западная – была литературой о больших страстях. Раскольников, желая испытать свою теорию о человеке, шел рубить старуху-процентщицу, Кириллов искал Бога и, не найдя его, пускал себе пулю в лоб. Даже зануда-моралист Левин был по-своему одержим. Сегодня в литературе почти не видно страстей – так, страстишки, переживаньица. Кухонные драмы и офисные трагедии пришли на смену великим сюжетам. Пора сдать маленького человека в архив – хотя бы потому, что о нем нельзя написать ничего значительного. Кто займет место Раскольникова – покажет время. Но я хочу быть одним из тех, кто вернет литературе героя.

– Обращался ли к каким-либо еще жанрам: поэзия, драматургия? А хотел бы?

– Для меня поэзия и драматургия скорее не жанры, а отдельные виды искусства. И склад души для них нужен особенный. Поэт внутренне слишком свободен, драматург, напротив, слишком связан – сценой, прихотью режиссера. Прозаик находится где-то посередине. Мне эта роль ближе.

– Нужна ли, как ты считаешь, писателю «литературная учеба» – форумы, курсы, мастерские, Литературный институт?

– Уверен, писательству нельзя научиться. Повторюсь, все учителя уже стоят на наших книжных полках. Я каждый год посещаю Форум молодых писателей, организуемый фондом Филатова, но для меня это скорее важное место общения, среда, где можно обрести близких по духу. Такие мероприятия необходимы – но именно как форма встречи равных, а не учителей и учеников.

– Что ты читаешь для себя и на каких носителях?

– Читаю много, в равной степени и классиков, и современников. Предпочитаю бумажные книги. Чтение с экрана никогда не заменит шелеста страниц, как не заменит и особенного книжного запаха. Бумажная книга – это совершенно особенный вид коммуникации, более интимный, что ли. И более вдумчивый.

– Есть ли какие-нибудь книги, на которые ты ориентируешься, или авторы, которые вызывают у тебя «священный трепет»?

– От «священного трепета» стараюсь воздерживаться, ибо, как справедливо сказано, не сотвори себе кумира. Но свои авторитеты у меня, конечно, есть. Ориентируюсь главным образом на западную традицию – она мне духовно ближе. Это прежде всего Джойс, Пруст, Кортасар, Хемингуэй. Из русских ближе всех Набоков, он очень многое мне дал. Из поляков – Бруно Шульц. Это настоящий маг и волшебник, и удивительно, что он так малоизвестен. Вообще люблю разную прозу. У каждого автора есть чему поучиться, и я далек от возвеличивания одних и снобистского пренебрежения другими.

– Кого ты выделяешь из современных прозаиков до 35 и почему?

– Есть целый ряд молодых авторов, чье творчество мне близко. Удивительную по фактуре, по стилю, по чувству юмора прозу пишет Моше Шанин, один из недавних лауреатов «Дебюта». Из романистов могу выделить Святослава Иванова, его «Подозрительные предметы» – текст, который хочется перечитывать. Самобытный, ни на кого не похожий автор – Александр Киров из Каргополя, настоящий северный мистик с потрясающим чувством языка. Из недавно открытых – Глеб Диденко и Сергей Кубрин, редкие представители реализма, которых интересно читать. Замечательный лирический талант у Екатерины Туповой: ее миниатюры, на мой взгляд, стоят больше, чем романы некоторых молодых прозаиков. С большой симпатией отношусь к творчеству Ольги Брейнингер. Видел недавно первые главы романа, над которым она сейчас работает, и был в полном восторге.

– Что ты знаешь о своей фамилии и насколько для тебя важна «связь с корнями»?

– Моими предками были польские дворяне, из старинного рода шляхтичей Ставецких. На Украине, в Житомирской области, до сих пор существует небольшое сельцо Ставецкое, в далеком прошлом – владение моих прадедов. Сейчас от семейной истории осталось только эхо, но я этот отзвук в себе отчетливо ощущаю. Связь с корнями – важный ориентир. По происхождению я поляк, по вероисповеданию протестант, и это заставляет меня чувствовать себя частью западной культуры – больше, нежели русской. Но здесь есть и противоречие, потому что думаю-то я все-таки по-русски. Наверное, эта двойственность и есть то, что рождает мою прозу.

– Насколько я знаю, альпинизм одно из твоих больших увлечений – даёт это что-то тебе как писателю или как человеку?

– И как писателю, и как человеку. Был такой альпинист, Анатолий Букреев, покоритель одиннадцати восьмитысячников планеты. Он однажды сказал: «Горы не стадионы, где я удовлетворяю мои амбиции, они – храмы, где я исповедую мою религию». Я испытываю к горам сходное чувство. Это совершенно особенное пространство, где человеческое сознание работает по-другому. Только там всерьез понимаешь, кто ты, что по-настоящему ценно в твоей жизни, а что нет. Впервые я понял это лет пять тому назад, во время одного из походов, когда пережидал на перевале снежную бурю. Я провел там четыре дня, в одноместной палатке, вдали от людей и без связи, с небольшим запасом продуктов, без возможности получить помощь. Отчетливо помню свое первое чувство, когда спустился вниз и увидел первого человека, – это было абсолютное чувство счастья, как если бы я просидел на этом перевале год или вернулся с другой планеты. Когда приехал домой и услышал, как кто-то из знакомых жалуется на депрессию и нехватку денег, мне стало просто смешно. В горах происходит переоценка ценностей. Там я встретил другой тип людей, нисколько не похожих на тех, что привык видеть в городах. Люди, по собственной воле штурмующие обледенелые скалы на высоте в пять-шесть тысяч метров, сделаны из другого теста. Это те, для кого потреблятство и консьюмеризм в принципе невозможны. Они честнее и проще, если хотите – ближе к Богу. Да, думаю, альпинизм в конечном итоге – форма религии, и притом не самой худшей из существующих. Со временем я намерен рассказать об этом опыте – благо, сюжетов и материала у меня достаточно. Уверен, это получится хорошая книга.

– Литературные журналы сегодня – это пережиток прошлого или, наоборот, возможность для некоммерческой литературы?

– Убежден, что «толстяки» необходимы и, несмотря на все трудности, еще поживут. Они – важная часть литературного мироздания, на их страницах происходит обкатка новых имен и целых течений в прозе, поэзии, драматургии. Многие писатели были открыты именно «толстяками», и, не будь у иных авторов такой возможности, их творческая биография сложилась бы по-другому. Или не сложилась бы вовсе. Издательства слишком высоко задирают планку, ставят только на тех, кто уже созрел для рынка, а журналы дают шанс молодой литературе, в том числе и такой, которая лишена коммерческого потенциала. Если издатель – это садовник, который собирает урожай, то журналы – почва. Потерять их было бы большой ошибкой.

– Есть ли в Ростове литературная жизнь и насколько она тебя устраивает, участвуешь ли ты в том, что происходит? Думал ли ты о переезде когда-нибудь?

– Вероятно, какая-то жизнь существует, но я ею никогда не интересовался. Россия так уж устроена – все дороги ведут в Москву, в том числе и в литературе. Впрочем, это никогда не побуждало меня к переезду. На юге мне как-то комфортнее.

– Как ты считаешь, в чем секрет прозаической «ростовской школы»? Много авторов появляется сегодня именно там – Гуцко и пр.

– Не думаю, что есть какая-то специфическая «ростовская школа». Для меня литературное пространство едино, и деления его по территориальному принципу я никогда не понимал. По мне, так ты либо часть литературы, либо нет. А определяется это только одним – качеством написанного.

– Есть ли у тебя какой-то метод сбора информации и работы с текстом: дневники, записные книжки, может быть, специальные приложения?

– Мой метод работы с текстом вполне архаичен: я просто пишу от руки. Никаких ноутбуков в этом смысле никогда не признавал, в таком способе записи есть что-то неживое, механическое. Что же до сбора информации… Если мне нужна какая-нибудь историческая деталь, то я предпочитаю старые рассыпающиеся журналы, пыль архива, выцветшие фотографии. Лучшее приложение – картотека самой обычной библиотеки. Там можно найти удивительные вещи. Куда до нее мировой сети.

– Как быстро ты пишешь и сколько времени проходит от черновика повести до полноценного текста? Кто первый обычно видит твой текст?

– Пишу ужасно медленно, к цели продвигаюсь муравьиными шагами. Никакого «конечного» текста для меня не существует, он – миф, легенда, и я в него давно не верю. Каждый последующий черновик – лишь очередной этап, попытка добиться точности, почти всегда недостижимой. Таких черновиков у меня может быть множество, но ни одним из них я никогда полностью не доволен. Обычно первыми читателями моих текстов бывают друзья. А там уж – редакции, ридеры различных премий…

– Конструктивная критика для тебя возможна? И в какой форме?

– По логике вещей, конструктивная критика должна быть то же время и объективной, но я не верю в то, что объективная критика возможна. Это всегда – профессионально оформленное мнение отдельно взятого человека, не больше и не меньше. Я ценю мнение других людей, но не терплю, когда это мнение получает назидательную форму. А именно так чаще всего и происходит. Я иногда читаю критические статьи, некоторые из них написаны весьма увлекательно, но еще ни один критик не убедил меня в том, что хороший автор – плох, а плохой – хорош. Для меня уместнее другой вопрос: нужна ли критика? Наверное, нужна. Но лишь в той мере, в какой нужен обмен мнениями между равными людьми. Для любителей назидательного жанра больше подойдут церковные кафедры.

Отрывок из повести Вячеслава Ставецкого «Квартира»

Каждое утро в 11:30 Иосиф подкрадывался к окну в гостиной и, бросив взгляд на часы, выжидательно поднимал вверх левую руку. Когда минутная стрелка достигала, наконец, половины, он делал рукой решительный взмах, и с северо-запада, со стороны станции Котлубань, раздавался оглушительный залп немецких орудий. На мгновение замерев в воздухе, рука Иосифа тут же проделывала три плавных полускачка, и вслед за первой на северо-западе вступали вторая, третья и четвертая немецкие батареи, а немного погодя – круговое движение запястьем, резкий нырок влево – и орудийные расчеты за Гумраком. Проходило несколько томительных секунд, Иосиф взмахивал правой рукой, и с востока так же гулко и громогласно отзывались русские, чьи залпы под чутким руководством Иосифа постепенно подхватывали начатую немцами увертюру.

 Каждое утро в одиннадцать тридцать генерал вермахта от артиллерии Вальтер фон Зейдлиц приступал к обстрелу русских позиций в районе Мамаева кургана и «Баррикад», педантично обрабатывая их девяностопятифунтовыми снарядами, и каждое утро ему отвечали орудийные расчеты с противоположного берега Волги. Иосиф же дирижировал этими враждующими оркестрами, воображая себя капельмейстером в огромном концертном зале под открытым небом. Каждое утро он представлял, как где-то там бравые, сияющие улыбками артиллеристы в касках отдают честь ему, своему незримому дирижеру, как приступают к сверкающим на солнце орудиям (детища музыкального концерна «Рейнметалл», Дюссельдорф), и как, посвистывая, настраивают их, подкручивая нужные регистры, проверяя легким ударом камертона каждую гаубицу, каждую мортиру. Когда они фальшивили, Иосиф грозил им пальцем, когда играли чисто – одобрительно кивал головой. Мелким, рубленным движением левой руки он задавал такт умницам-артиллеристам из третьей и четвертой батарей фон Зейдлица, нетерпеливым движением правой указывал нерасторопным расчетам за Волгой, чтобы подтянули, не сбивались с темпа. И они послушно отзывались на его команды, исполняя для него сложную, грохочущую симфонию, грозным эхо разносившуюся над городом.

 Нахраписто ухали за горизонтом двухсотмиллиметровые басы, внушительно рокотали вдали стапятидесятимиллиметровые тенора, тонко подпевали им альты, дивизионные «сотки» и «восьмидесятки». Иосиф давно уже знал наперечет все эти голоса войны – гаубиц, мортир, зенитных и пехотных орудий. Наслушавшись их за полтора года, он легко мог отличить звук 37-миллиметровой «Шкоды» от грохота 50-миллиметрового противотанкового орудия «Pak», стон шестидюймовой гаубицы «Kanone 16» от гвалта аналогичной ей по калибру пушки «Sig-33», залп немецкого «Небельверфера» от залпа советской «Катюши». Война давно обновила звуки этого мира, исказила и извратила их. Вместо пения птиц – совиное уханье сверхтяжелой крупповской гаубицы «Мёрзер», вместо дуновения ветра – басовитый гул штурмового орудия «Stug III», вместо шума дождя – шакалий вой «Небельверфера». Иосиф давно убедился в том, что люди безумны, и нисколько не сомневался в том, что их безумие будет только прогрессировать. Он был уверен, что война будет продолжаться бесконечно, до тех пор, пока воюющие не доберутся до Арктики, и эти самые «Мёрзеры» и «Stug’и», едва ворочая дулами в многометровом снегу, не начнут рокотать где-нибудь посреди обледенелых скал Северного полюса и Гренландии. Все, чего он хотел для себя – вовремя соскочить с этого тонущего корабля, отвоевать себе маленькую безопасную нишу в этом насквозь враждебном мироздании, а там пусть воюют хоть на Луне, отбивая друг у друга кратеры и штурмуя покрытые серебряным прахом холмы – он, Иосиф, будет только махать им издали рукой, желая обеим сторонам приятного взаимоуничтожения. Благо, такая ниша появилась у него уже сейчас – в этой враждебной стране, в квартире с неизвестным ему номером, на улице с неизвестным ему названием.

Валерия Темкина

Мы живы! ‒ Живы мы!

  • Краденый город. Юлия Яковлева. ‒ М.: Самокат, 2016. ‒ 424 с.

Бывает, в прекрасные морозные дни (и вечера тоже) я читаю про блокаду. Городницкий советовал когда-то идти к ступеням Эрмитажа в трудные душевные минуты, а я читаю про хлебные нормы, выключенное отопление, отмененные трамваи ‒ и намного легче на душе становится (после того, как я изучила «Блокадную этику», целый месяц была восторженным посетителем хлебных отделов:  стояла и смотрела).

«Краденый город» Юлии Яковлевой я ждала со смешанными чувствами, потому что «Дети ворона», первая книга цикла, осталась в моей читательской памяти тем самым произведением, гигантский потенциал которого на практике оказался очень слабо реализован. Не буду сейчас на нем задерживаться («Сталинский нос» среди книг о репрессиях мне кажется почти эталонным текстом), скажу только, что огромный гротесковый мир с птицами стал для меня настоящим разочарованием, потому что был обещан сразу весь и целиком, а выглядывал только кусочками.

Детская книга про сложный исторический период ‒ дело тонкое. Прежде всего потому, что писатель строго отвечает перед самим собой: нужно быть честным, чувствующим и по возможности непредвзятым, ведь ребенок лишен того опыта, который позволяет ему критически воспринять предвзятость автора. Средний взрослый читатель представляет обстановку вокруг осажденного Ленинграда, причины блокады, ситуацию в городе и прочее. Для маленькой меня блокада была историей, не коснувшейся моей семьи, а потому очень умозрительной и парадной: вот тут норма хлеба, вот тут спасение ценных зерновых, Дорога жизни, лютая зима (пожалуй, и все). Такой странной абстрактной ситуацией я ее видела, как и положено ребенку.

Повзрослевшие герои, Таня, Шурка и Бобка, трудно живут вместе с тетей Верой в Ленинграде, который постепенно из довоенного становится сначала прифронтовым, а потом ‒ блокадным. Действие строгое и немного похожее на кинохронику. Образы птиц почти забываются: на сцену выходят геометрические фигуры и знаки препинания (треугольники, запятые и прочее), а также таинственный серый человек. И тут я как читатель оказываюсь в мире, где мне кое-что очень нравится, кое-что вызывает внутреннее сопротивление, а кое-что ‒ просто бесит.

Лучшие детские книги ‒ это те, где ты не бываешь взрослым читателем. Не видишь аллюзий, не видишь отсылок, ты читаешь книгу за обедом, макаешь ее в суп, прислоняешь к поручню в трамвае, думаешь: «Еще две странички и спать» ‒ в общем, ты действительно в том читательском мире, когда книгу необходимо дочитать под одеялом. И в «Краденом городе» есть отдельные куски, когда роман почти вот такой, но… Раз за разом запинаешься на отсылках: вот вам девочка Мурочка, вот тут улетело, вот тут убежала, вот Туонела, вот кормление ужасной змеи каменными булками, вот пробежки по набережным и прочие вещи, которые ведут нас прямиком к Чуковскому. Не уверена, что я считала бы их в детстве, потому что текстовую реальность расчленять сложно. Но теперь я их видела и страшно бесилась, потому что люблю истории, трогающие за живое, а не те, где ты в первую очередь умный филолог.

Из очевидно раздражающего отмечу только концепцию личной вины. Вот книга.  В книге у нас есть Ленинград. В Ленинграде люди умирают. Умирают страшно и медленно. Город похож на девятый круг ада, где в основном дети и женщины. Давайте поговорим об исторической ответственности и личной вине большевиков! Ты, голубушка, умерла от недоедания? А все почему? Потому что поддерживала советскую власть! О, пеленашки! Ура! Так вам и надо! Вы тоже поддерживали советскую власть! Человек замерз насмерть? Ну, вы уже догадались, почему с ним произошла такая неприятность. Возможно, в каких-то вопросах детская литература может и даже должна обходиться без полутонов, только белым и черным, но рисовать на месте одной большой неправды другую по меньшей мере странно.

В общем, если не считать этих двух аспектов, книга мне понравилась. В ней много драматичных моментов, там есть чудесная история про плюшевого мишку и груши (приготовьте платки, я плакала), а также жутковатая дворничиха, ожившая мебель, жестокий озлобленный город, трогательные и мужественные герои, обдуманное описание голода, ленинградские трамваи, людоеды, слоны и отчаяние, умелое использование волшебного мира сказки (все запредельное типа супа из человечины разумно перенесено в некую параллельную реальность), там даже есть хороший конец. И я, пожалуй, считаю, что ее прочесть стоит. Потому что в ней много важного и полемичного, такого, о чем хочется говорить и спорить. А это, как ни крути, показатель, что книга до мякишки добралась.

Татьяна Наумова

Джулиан Барнс. Шум времени. Коллекция рецензий

В 2016 году мир отметил 110 лет со дня рождения Дмитрия Шостаковича. К судьбе великого композитора обратился изящный стилист, непредсказуемый мастер литературных форм, лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс. Он не стремился написать точнейшую биографию, а выстроил свое сооружение на зыбкой почве советской истории, полной умолчания и полуправд. Попытку английского романиста погрузиться в этот контекст с головой не могли обойти стороной российские критики и писатели.

Галина Юзефович / Meduza

«Шум времени» ‒ безусловный оазис для филолога. По-тыняновски устроенная композиция (открывающий книгу случайный на первый взгляд эпизод потом повторяется еще раз, ближе к концу, и уже с другого ракурса), двух-, а то и трехслойные цитаты, умная и аккуратная игра со структурой ‒ неслучайно же, например, статичность повествования противопоставлена подвижности декорации (лифт, самолет, автомобиль).

Анна Наринская / Коммерсант

Нельзя сказать, что это «роман о Дмитрии Шостаковиче». Фигура великого композитора не просто стоит в центре этого текста, не просто там «описывается», а совершенно его наполняет и составляет. Технически это внутренний монолог, изложенный в третьем лице. Идейно ‒ это попытка нащупать суть компромисса даже не как явления, а как состояния души.

Павел Басинский / Год литературы 2017

И композиционно роман выстроен идеально ‒ как трехчастное музыкальное произведение и одновременно как полемическая антитеза названию скандальной статьи в газете «Правда» 1936 года «Сумбур вместо музыки», в которой разгромили оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Барнс считает, что музыка, и вообще творчество, это то, что остается поверх сумбура или «шума» времени. Вытекающая из «шума времени» (кстати, это название Барнс прямо заимствует у Осипа Мандельштама) музыка одновременно и связана с ним, и независима от него.

Станислав Зельвенский / Афиша Daily

Желание непременно увязать русскую душу с водкой легко понять и, наверное, еще легче простить‒ тем более что оно свойственно не только зарубежным, но и отечественным авторам. Что касается более приземленных вещей, то Барнс, влюбленный в русскую литературу, учивший язык и даже бывавший в СССР, проявляет впечатляющее владение контекстом. На уровне имен, фактов, топонимов ‒ это необходимый минимум, ‒ но не только: в понимании устройства быта, системы отношений, каких-то лингвистических особенностей.

Юрий Сапрыкин / Горький

Удержать этот мир под контролем нельзя: хаос неизбежно прорвется наружу; тем более, у этого хаоса есть имена и должности ‒ люди, которые сознательно создают обессиливающий страх, выматывающее душу ожидание разгрома, разноса, черного воронка, который может приехать в любой момент ‒ или никогда. Барнс препарирует этот страх с точностью естествоиспытателя, эта психологическая анатомия сопоставима с лучшими текстами о жизни души на грани ареста и уничтожения, с «Кругом первым» Солженицына или «Московской улицей» Ямпольского. Но это не роман о страхе, поскольку страх ‒ всего лишь принадлежность мира первого.

Анна Аликевич / Лиterraтура

Может быть, сейчас я скажу ужасную вещь, но довольно быстро в процессе чтения я подумала: героем этой книги мог стать не обязательно Шостакович. В конце концов, вклад великого композитора в музыку своего времени в ней освещается лишь постольку-поскольку ‒ это мог быть и живописец, и писатель, и политик, и артист, одним словом, любой творческий и деятельный человек эпохи тоталитаризма, потому что в книге в первую очередь освещаются взаимоотношения художника и власти в сталинско-хрущёвскую эпоху и уже потом ‒ подробности частной жизни, нити биографии, забавные или трагические эпизоды.

Мария Малинская / Прочтение

Один из самых заметных эпизодов в книге – воображаемая беседа Шостаковича с западными собратьями-композиторами, из которой видно: понять, что происходило в Советском союзе, было почти невозможно, если ты жил за его пределами. Очень сложно уложить в голове, что за недостаток оптимизма в книге или в симфонии могут расстрелять, а нотная бумага доступна только членам Союза композиторов. Такие детали особенно поражают – неслучайно сейчас во многих музеях, посвященных диктатуре, больше внимания уделяют личным историям, а не статистике.

Объявлены лауреаты премии журнала «Звезда»

«В русской культуре более великой традиции, чем традиция ‘’толстых’’ журналов, невозможно представить» 
Борис Голлер

Сегодня, 26 января, прошла церемония вручения премии журнала «Звезда». В этом году премия присуждается в шести номинациях: проза, поэзия, эссеистика, публицистика, «Дебют» – за первую публикацию – и премия публикатору литературного наследия.

Лауреатом в номинации «Проза» стал Геннадий Александрович Барабтарло за текст «Лица и исполнители» – драматические сцены в прозе (XI, 2016). В разделе «Эссеистика» победу одержал Борис Голлер, автор эссе «Мамонты» о судьбе поэта Владимира Британишского (IX, 2016). В номинации «Поэзия» были отмечены стихи Ларисы Шушуновой (XI, 2016).

Сергей Цыпляев, написавший эссе о событиях начала девяностых «Как распадаются империи» (XI, 2016), стал лауреатом в номинации «Публицистика».

За лучшую публикацию литературного наследия был отмечен Игорь Куберский, подготовивший текст «Я не шпион!» – воспоминания дважды отбывавшего наказание в сталинских лагерях инженера Бруно Мейснера (VIII–IX, 2016). «Все читали Шаламова и Солженицина, но более достоверного документа эпохи назвать нельзя», – заметил Е.Ю. Каминский, редактор отдела прозы.

В номинации «Дебют» победителем стала Татьяна Шапошникова, автор рассказа «По черным листьям» (III, 2016). По словам жюри, этот текст представляет собой «череду женских портретов» и является «попыткой заглянуть внутрь, где обитает что-то такое, чего человек знать не хочет».

Премия журнала «Звезда» присуждается с 1994 года. В разные годы ее лауреатами становились Юлия Кисина, Елена Скульская, Александр Жолковский, Самуил Лурье, Борис Парамонов, Омри Ронен, Сергей Стратановский и другие литераторы.

 «Звезда» – старейший литературный журнал России, он издается уже более 90 лет. Несмотря на сложившееся в последние годы трудное положение «толстых» журналов, редакция «Звезды» по-прежнему находит силы не только на поиск новых имен, но и на то, чтобы ежегодно отмечать самые интересные из них. Помочь существованию журнала можно, оформив подписку в редакции или на сайте издания.