- Издательство «Эксмо», 2012 г.
- В романе «Артур и Джордж» следствие ведет сам сэр Конан Дойль. Он решает использовать дедуктивный метод в расследовании самого скандального дела поздневикторианской Англии — дела о таинственном убийстве скота на фермах близ Бирмингема.
Так насколько же действенны методы Шерлока Холмса в реальности?
- Купить электронную книгу на Литресе
Артур
Ребенок хочет видеть. Так начинается всегда, началось так
и на этот раз. Ребенок хотел видеть.
Он умел ходить и мог дотянуться до дверной ручки. Сделал
он это без какой-либо определенной цели, инстинктивный
туризм малыша, и ничего кроме. Дверь была для того,
чтобы толкать; он вошел, остановился, посмотрел. Там не
было никого, чтобы глядеть, он повернулся и ушел, тщательно
закрыв за собой дверь.
То, что он увидел там, стало его первым воспоминанием.
Маленький мальчик, комната, кровать, задернутые занавески,
просачивающийся дневной свет. К тому моменту, когда он
описал это для других, прошло шестьдесят лет. Сколько внутренних
пересказов обкатывали и сочетали простые слова, которые
он наконец употребил? Без сомнения, оно выглядело
все таким же ясным, как в тот день. Дверь, комната, свет, кровать
и то, что лежало на кровати: «Белое и восковое нечто».
Маленький мальчик и труп: в Эдинбурге его времени такие
встречи вряд ли были редкостью. Высокая смертность
и стесненные жилищные условия способствовали раннему
узнаванию. Дом был католическим, а тело — бабушки Артура,
некоей Катерины Пэк. Быть может, дверь нарочно не заперли.
Не было ли тут желания приобщить ребенка к ужасу
смерти? Или — не столь пессимистично — показать ему, что
смерти бояться не надо. Душа бабушки просто улетела на Небеса,
оставив позади себя только сброшенную оболочку, свое
тело. Мальчик хочет видеть? Так пусть мальчик увидит.
Встреча в занавешенной комнате. Маленький мальчик и
труп. Внук, который, приобретя воспоминание, перестал быть
«нечто», и бабушка, которая, утратив атрибуты, теперь обретаемые
ребенком, вернулась в это состояние. Маленький
мальчик смотрел, и более полувека спустя взрослый мужчина
все еще смотрел. Чем, собственно, было это «нечто» — или,
точнее, что именно произошло, когда осуществилась великая
перемена, оставившая после себя лишь «нечто», — именно
этому суждено было обрести для Артура всепоглощающую
важность.
Джордж
У Джорджа нет первого воспоминания, а к тому времени, когда
кто-то высказывает предположение, что иметь его было
бы нормально, уже поздно. Он не помнит ничего конкретного,
такого, что бесспорно предшествовало всему остальному, —
о том, как его взяли на руки, приласкали, засмеялись
или наказали. Где-то теплится ощущение, что когда-то он был
единственным ребенком, и четкое осознание, что теперь есть
еще и Орас, но никакого первичного воспоминания, что ему
подарили братца, никакого изгнания из рая. Ни первого зрелища,
ни первого запаха, то ли надушенной матери, то ли накарболенной
единственной служанки.
Он — застенчивый, серьезный мальчик, очень чуткий к
ожиданиям других. Иногда он чувствует, что подводит своих
родителей: пай-мальчик должен бы помнить, как о нем заботились
с самого начала. Однако родители никогда не упрекают
его за этот недостаток. Хотя другие дети возмещают этот
пробел — силой вводят любящее лицо матери или заботливую
руку отца в свои воспоминания, — Джордж этого не делает.
Ну, во-первых, у него отсутствует воображение. То ли его никогда
не было, то ли его развитие было подавлено каким-либо
родительским поступком —это вопрос для той отрасли психологической
науки, которую еще не изобрели. Джордж вполне
способен воспринимать чужие придумки — истории о Ноевом
ковчеге, Давиде и Голиафе, Поклонении волхвов, — но
сам такой способностью не обладает.
Тут он себя виноватым не чувствует, поскольку его родители
не считают это его недостатком. Когда они говорят, что
у такого-то ребенка в деревне «слишком много воображения», — в этом, безусловно, заложено порицание. Ниже по
шкале — «сочинители небылиц» и «выдумщики», но куда хуже
всех ребенок «отпетый лгун» — таких нужно сторониться
любой ценой. Самого Джорджа никогда не наставляют говорить
правду: это ведь означало бы, что ему такие наставления
требуются. Нет, все проще: что он говорит только правду, подразумевается
само собой — в доме приходского священника
другой альтернативы не существует.
«Я путь, истина и жизнь» — он слышит это много раз из уст
своего отца. Путь, истина, жизнь. Ты идешь своим путем по
жизни и говоришь правду. Джордж знает, что Библия подразумевает
не совсем это, но, пока он взрослеет, слова эти звучат
для него именно так.
Артур
Для Артура между домом и церковью существовало нормальное
расстояние; однако оба места были полны значимостями,
историями и наставлениями. В холодной каменной церкви,
куда он ходил раз в неделю, чтобы вставать на колени и молиться,
были Бог, и Иисус Христос, и Двенадцать апостолов,
и Десять заповедей, и Семь смертных грехов. Все было очень
упорядочено, непременно перечислено и пронумеровано, ну,
как псалмы, и молитвы, и стихи в Библии.
Он понимал, что все, что он узнавал там, было правдой,
однако его воображение предпочитало другую, параллельную
версию, которой его учили дома. Истории его матери также
были об очень дальних временах и также рассчитаны на то,
чтобы учить его различию между добром и злом. Она стояла
в кухне у плиты, размешивала овсянку и подтыкала выбившиеся
пряди волос за уши, а он ждал минуты, когда она постучит
ложкой-мешалкой о кастрюлю, остановится и повернет к нему
свое круглое улыбающееся лицо. Затем ее серые глаза будут
удерживать его, пока ее голос струится в воздухе волнами
вверх и вниз, а затем замедляется, почти обрывается, когда она
приближается к той части истории, которую он еле мог вынести,
той части, где тончайшие муки или радость поджидали
не просто героя и героиню, но и слушающего.
«И тогда рыцаря подняли над ямой с извивающимися змеями,
которые шипели и брызгали ядом, а их свивающиеся
тела захлестывали белеющие кости прежних жертв…»
«И тогда черносердечный злодей с гнусным проклятием
выхватил спрятанный кинжал из своего сапога и шагнул к беззащитному…»
«И тогда девица выхватила булавку из волос, и золотые
кудри упали из окна вниз, вниз, вниз, лаская стены замка, пока
почти не коснулись зеленой муравы, на которой он стоял…»
Артур был подвижным, упрямым мальчиком, и ему было
нелегко сидеть смирно. Но стоило Мам поднять ложку-мешалку,
и он застывал в безмолвной зачарованности, будто злодей
из ее истории тайно подсыпал колдовское зелье в его еду.
И тогда в тесной кухне появлялись рыцари и их прекрасные
дамы, бросались вызовы, священные поиски волшебным
образом увенчивались успехом, звенели доспехи, шелестели
кольчуги, и всегда честь оставалась превыше всего.
Эти истории каким-то образом, который он сначала не понял,
были связаны со старым деревянным комодом возле кровати
родителей, где хранились документы о происхождении
семьи. Там содержались другие истории, больше напоминавшие
домашние задания, — о герцогском роде в Бретани и ирландской
ветви нортумберлендских Перси и о ком-то, кто возглавил
бригаду Пэка при Ватерлоо и был дядей белого воскового
нечто, про которое он никогда не забывал. И со всем этим
были связаны приватные уроки геральдики, которые давала
ему его мать. Из кухонного буфета Мам вытаскивала большой
лист картона, изрисованный и раскрашенный одним из его
дядей в Лондоне. Она объясняла ему гербы, а затем наступала
его очередь: «Опиши мне этот герб!» И он должен был отвечать,
будто таблицу умножения: шевроны, звезды с лучами,
пятиконечные звезды, пятилистники, серебряные полумесяцы
и прочие сверкания.
Дома он выучил заповеди сверх тех десяти, которые узнал
в церкви: «Бесстрашен с сильным, кроток со слабым» — гласила
одна, и: «Рыцарственное отношение к женщинам любого
— и высокого, и низкого — положения». Он чувствовал,
что эти важнее, так как они исходили прямо от Мам; к тому
же они требовали практического исполнения. Артур не заглядывал
за пределы своего непосредственного существования.
Квартира была маленькой, деньги небольшими, его мать переутомлена,
отец непредсказуем. Очень рано он дал детскую
клятву, а клятвы, он знал, оставались нерушимы: «Когда ты
будешь старенькой, мамочка, у тебя будут бархатное платье и
золотые очки, и ты будешь удобно сидеть у камина». Артур видел
начало истории — именно там, где он находился сейчас, —
и ее счастливый конец. Не хватало пока только середины.
Он искал полезные намеки у своего любимого писателя
капитана Майн Рида. Он заглядывал в «Рейнджеры-стрелки,
или Приключения офицера в Южной Мексике». Он прочел
«Молодых путешественников», и «Тропу войны», и «Всадника
без головы». Бизоны и краснокожие индейцы теперь
перемешались в его голове с рыцарями в кольчугах и пехотинцами
бригады Пэка. Больше всего у Майн Рида он любил
«Охотников за скальпами, или Романтичные приключения в
Южной Мексике». Артур еще не знал, как получить золотые
очки и бархатное платье, но подозревал, что это может потребовать
полного риска путешествия в Мексику.
