Наташа Маркович. Flutter. Круто, блин

Flutter. Роман, блин

Вдохновленная успехом своего литературного дебюта, Наташа Маркович выпускает вторую книгу. Уже одно только название — «Flutter. Круто, блин» — свидетельствует о том, что ее новое творение является продолжением нашумевшего романа «Anticasual. Уволена, блин». Что ж, как известно, первый блин всегда комом. За него и ругать-то даже неудобно. А вот если и второй не удается, то уже стоит усомниться в кулинарном мастерстве повара. Увы, именно в мастерстве, потому что про талант здесь никто и не говорит.

Пиарщики незаслуженно окрестили Маркович «разжигательницей антигламурной революции». Всем, кто возьмется читать «Flutter», сразу станет ясно, что на самом деле Наташа — белая и пушистая, и что у нее и в мыслях не было никого обижать и «разжигать» какие бы то ни было революции. Наоборот, она искренне верит в свою миссию — дарить людям любовь и радость. Иногда даже ценой собственного тихого семейного счастья. Похвально, не правда ли? С самых первых строк читателю бросается в глаза, что Маркович пишет исключительно о себе и для себя, как будто бы даже не задумываясь о том, что ее сочинения может прочитать кто-то посторонний. Она не изменяет своего имени и помещает на обложку собственное фото, дабы никто не усомнился, что все это действительно про нее. Случайному читателю такие записи вполне могли бы показаться дневником интересной, неглупой и при этом очень одинокой особы, с которой ему, вероятнее всего, захотелось бы познакомиться и даже подружиться.

Но, увы, перед нами не просто дневник москвички Наташи и не просто «хроники одного тренинга», а художественное произведение, которое издано тиражом в 50 000 экземпляров и которое, как ни странно, неплохо раскупается нашими соотечественниками. И если Наташа Маркович оказалась довольно-таки интересной героиней собственного сочинения, то писательница из нее получилась никудышная. Складывается впечатление, что она просто-напросто не уважает своего читателя, не опускается до того, чтобы лишний раз перечитать написанное, хоть немного «причесать» текст и исправить явные ошибки. К сожалению, не помогли в этом автору и издатели книги. Поэтому читателям приходится продираться сквозь лес простых предложений и искренне радоваться каждой запятой и каждому диалогу, оживляющему повествование. Есть в книге и совсем непростительные фактические ошибки. Например, Саша, один из героев романа, едет с женой в Ригу, а потом почему-то оказывается в Таллинне. А еще мы узнаем, что командообразование по-английски называется «тайм-билдинг». И это не говоря уже о банальных опечатках…

И все же назвать книгу «плохой» язык не поворачивается — есть в ней что-то доброе и заманчивое, заставляющее дочитать до конца и порадоваться за героев, успешно прошедших игру. А если такая игра и впрямь существует, то в самое ближайшее время число желающих принять в ней участие должно существенно возрасти. Неплохой рекламный ход, блин.

Мария Карпеева

Линда Филд. Be Perfect. Как изменить свою жизнь за уик-энд (Weekend Life Coach)

  • Переводчик: К. Криштоф
  • М.: Рипол Классик, 2006
  • Обложка, 336 стр.
  • ISBN 5-7905-4250-6
  • Тираж: 3000 экз.

Неплохая задача ставится, не правда ли? Есть такое, ныне довольно модное, направление (на стыке философии и психологии); называется — праксеология. Дословно — «наука о деятельности». Подразумевается, естественно, эффективной. Предполагает изучение форм и способов существования человека, возможности преобразования окружающего мира, определения своего места в нем. Задачи — благие, спору нет. Кому не хочется определиться со своей жизнью и улучшить ее? На первый взгляд это можно сделать довольно легко: описать природу различных жизненных ситуаций и выработать рекомендации по решению возникающих по ходу их развития проблем. Ну а задача-максимум — предложить такой алгоритм поведения, который был бы оптимальным с точки зрения соответствующего целеполагания. В рамках этого направления вышла масса книг, особенно в США. Ведь в американской культуре все нацелено на жизненный успех. Кто из читающих не знает Д. Карнеги? Книга Линды Филд воспроизводит эту традицию.

Правда, при чтении таких произведений возникает вопрос: почему счастья-то все нет, и успех не гарантирован. Мне думается, надо все-таки иметь в виду ряд нюансов. Жизнь, простите за банальность, процесс непредсказуемый. Еще Цицерон говорил: «Неразумен тот человек, кто уверен, что доживет до вечера». И действительно… Я не хочу пугать читающего — но гарантий-то нет. И, может, «Аннушка уже пролила свое масло»… Впрочем, долгих лет жизни всем! И как после этого можно давать рекомендации на все случаи жизни? Кроме того, жизнь по алгоритму мало того, что не гарантирует успеха, так и радости не приносит. Почему так? Да потому, что жизнь по инструкции лишена одной из основных прелестей — свободы. А это, согласитесь, — ценность. Вечный фаустовский сюжет: обмен свободы на исполнение желаний. Итог — ловушка, из которой трудно выбраться. Поэтому с рекомендациями достижения успеха за выходные (впрочем как и с другими, аналогичными) ознакомится можно. Более того, можно и попробовать. Главное — не воспринимать как абсолютную истину. Зомби можешь стать, причем по собственной воле. Даже и не заметишь, пока облом не настанет.

Алексей Яхлов

Надежда Киценко. Святой нашего времени: Отец Иоанн Кронштадтский и русский народ

Вторая половина XIX века. Россия входит в эпоху потрясений. Все, что было незыблемым и, казалось, таким и останется, меняется. Нет больше автаркии, невозможно жить без влияний извне. А что принесет окружающий мир — неизвестно. А оттого неуютно в настоящем и страшно в будущем. В таких условиях человеку свойственно найти опору, искать маяк. Причем бессознательно он должен отвечать двум критериям: демонстрировать укорененность и обладать способностью, как сейчас сказали бы, креативностью. Тот, кто сможет соответствовать этому, станет не просто авторитетом — он станет властителем, причем не только поведения, но и мыслей.

Одним из них (впрочем, не единственным) и стал Иоанн Кронштадтский; символ увядания старой, уходящей «матушки Руси». Он родился при Николае I (1829), в эпоху Пушкина («золотой век»), а умер при Николае II (1908), в «век серебрянный». Вдумайтесь! Это ведь два совершенно разных мира. Много ли сходств найдем мы в них… Буду благодарен, если укажете. Люди узнавали, что у них все больше и больше возможностей для удовлетворения своих желаний… Но вот что оказалось странным: они обнаружили, что особой радости это обстоятельство не приносит. Наоборот, тревога и головная боль с суетой (причем все более и более бессмысленная по ощущениям) одна. И тогда возникает вопрос: «Зачем?» Вопрос о смысле жизни… А что за структура более всего претендует на четкое решение этой проблемы? Правильно — религия. Но старая, в нашем случае государственная, синодальная версия в новых условиях неадекватна. Нужно новое, но с опорой на старое. Потому-то и оказался востребован герой книги. Ничто не действует на подсознание так эффектно, как набор притягивающих и манящих символов. Религиозный культ — один из примеров набора таковых. И если служба не казенная, а предельно экзальтированная, не останавливаемая даже в случае смерти прихожан, то это сильный ход. Человек нуждается в том, что бы кто-то поговорил с ним по душам. Исповедь — форма такового разговора. А если она проводится не в «часы приема», а в любое время суток?.. Потянешься ведь к тому, кто готов тебя выслушать даже ночью. И вот уже распространяется мнение о праведнике. Поможет всем. А ближний-то уже не способен на это. У каждого свои проблемы, каждый за чем-то гонится. Вековая общинность рушится на глазах… Непривычно и страшно.

Понятно, что стали задаваться известными русскими вопросами: «Что делать?» и «Кто виноват?». Себя обвинить всегда сложнее, чем другого. И поскольку все новое пришло извне, значит корень проблем в чужих, не русских и не православных. Это было политическое кредо отца Иоанна и, надо сказать, нашло (и сейчас находит) определенный отклик верующей паствы. Интересно почитать об его взаимоотношениях с «Союзом русского народа».

Нельзя не сказать об отношениях Иоанна с «хозяевами жизни», с теми, кто парадоксальным образом сочетает в себе безудержную любовь к земным благам и экзальтированную религиозность. Подобный симбиоз весьма показателен и достоин внимания. Тем более что эта тенденция в нашем обществе сейчас реанимирована. Да и стремление найти опору в традициях, когда не знаешь, что будет в следующий момент опять в моде. Яркий пример — магнитные иконы в автомашинах. Хотим мы этого или нет, но это — подавленное проявление страха. Это пример совмещения нового и старого. И, в общем, не каноническое православие.

Алексей Яхлов

Медлар Лукан, Дуриан Грэй. Туризм для декадентов (The Decadent Traveller)

Первыми декадентскими путешественниками были, вероятно, Аскилт и Энколпий, персонажи петрониевского «Сатирикона», только их путешествие совершилось в I веке нашей эры в Средиземноморье, а Дуриан Грей и Медлар Лукан путешествуют в конце XX в Санкт-Петербург, Неаполь, Каир, Токио, Новый Орлеан и Буэнос-Айрес. Остальное то же: вакхические пиры, оргазмические бани, упругие попки мальчиков и необъятные телеса перезрелых женщин.

Классическое образование понуждает героев раздавать поклоны своим великим предшественникам, среди которых и маркиз де Сад, и Алистер Кроули, и страницами цитировать «Москву-Петушки», «Жюстину» и Бодлера. Пункты маршрута раскрываются с самых волнующих и порочных сторон, но вряд ли эта книга сможет послужить путеводителем — разве что по истории декаданса, понимаемого авторами (героями) весьма своеобразно. Эта книга не претендует на пророческую многозначительность, как романы де Сада, и она не станет для будущих поколений настольной, как «Москва-Петушки», скорее, она — способ передать веселый привет европейским развратникам всех времен; читателю же предлагается вместе с героями (авторами) поиграть в аристократическую небрежную распущенность.

И это тем более умилительно, что реальные авторы этой книги, скрывшиеся за масками редакторов, — оксфордские преподаватели, исследователи литературы и авторы нескольких книг для детей. Надо полагать, для детей они пишут в несколько ином духе. Вместе они написали три книги о приключениях декадентов Медлара и Дуриана — «Поваренная книга декадентов», «Садоводство для декадентов» и «Туризм для декадентов». Две из них, первая и последняя, уже вышли на русском языке, дополненные прекрасными полноцветными иллюстрациями.

Вадим Левенталь

Тонино Бенаквиста. Укусы рассвета (Les morsures de l’aube)

  • Переводчик: Ирина Волевич
  • М.: Флюид / FreeFly, 2006
  • Твердый переплет, 256 стр.
  • ISBN 5-98358-116-3
  • Тираж: 5000 экз.

Вот еще одна история про двух подонков: они не такие шикарно-порочные, как герои «Туризма для декадентов», из всех грехов их можно уличить разве что в чревоугодии. В Париже есть, оказывается, способ великолепно прожить двум безработным, учитывая, конечно, что пособие по безработице они потратили не на завтраки в макдональдсах, а на вечерние костюмы. Каждую ночь они всеми правдами и неправдами пробираются на роскошные приемы, куда их не звали, и наслаждаются халявными деликатесами и шампанским. Днем они отсыпаются в фитнес-клубе и узнают адрес очередного фуршета. Так, между бокалами шампанского, герою открываются удивительные вещи: «Глядя на это скопище зомби, беснующихся вокруг меня, я прозреваю истину: разве есть настоящая жизнь где-нибудь, кроме таких мест?!»

В мире ночного бомонда завязывается история, в которую оказываются вовлечены вампиры, мафия, спецслужбы, уличные банды байкеров и сумасшедший психиатр. Погони, убийства и неожиданные открытия следуют друг за другом с катастрофической быстротой. Очаровательность, ироничность и легкость этой повести — оправдание нелепому и тупому, без тени улыбки, финалу.

Автор, француз итальянского происхождения, Тонино Бенаквиста, известен мировой и русской публике прежде всего как автор романов «Сага» и «Малавита», собравших восторженную критику. По роману «Укусы рассвета» в 2001 году во Франции был снят фильм, однако в русский прокат он не выходил.

Вадим Левенталь

Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Покажи мне такую обитель
Я такого угла не видал
Где бы сеятель твой и хранитель
Где бы русский мужик не страдал.

Хрестоматийные строки Н. А. Некрасова. Написаны, правда, несколько позже обозначенных выше хронологических рамок. Но мы, я думаю, отдаем себе отчет, что ранее было по крайней мере не лучше… Хотя не все было и так плохо…

Россия — крестьянская страна. Городов (до начала XX века) было мало и их население немногочисленно. Читатель, вспомни хотя бы ближайшую свою родословную. Можешь похвастаться, что хотя бы в третьем поколении ты — горожанин? В 90% случаев ответ будет отрицательным. Так что почти все мы вчерашние сельские жители. Тем интереснее посмотреть, как они жили и как мы могли бы… А заодно узнать о крестьянской рефлексии.

Уникальность сборника в том, что в отличии от Европы, очень немногие селяне в России могли похвастаться грамотностью. Времени не было на учебу — зарабатывать на жизнь нужно; условия-то вокруг, природные и социальные, — сплошной экстрим… Да и возможности стать грамотными были (скажем мягко) ограниченными. Поэтому, при чтении всегда полезно помнить, что авторы — особые крестьяне. Не совсем, как бы сейчас сказали, репрезентативны. Но угол зрения все равно у них «оригинальный», отличный от дворянского. И это чувствуется. То, что в аналогичных мемуарах прогрессивных представителей правящего класса выглядит ужасным и требующим исправления, у крестьян — неприятная, но норма жизни. Данность. Хорошо, когда она изменяется к лучшему (отмена крепостного права, например). А если нет — то и ладно… Не дал Бог… Не судьба… Фатализм везде, в любой ситуации, будь то путешествие на английском корабле к мысу Доброй Надежды или отсутствие выпивки в кабаке в Харькове. А мы до сих пор удивляемся этой черте национального характера.

Вообще и в этой связи, в целом чтение оставляет привкус пессимизма. Мало что по содержанию нашей жизни изменилось за последние 150 лет. Форма другая, а содержание — то же… Особенно вне двух столиц. Сядьте в современную «повозку» и отъедьте верст на 200. Мыслительные аллюзии после прочитанного гарантирую. «Крокодил не ловится, не растет кокос», как тогда, так и сейчас… Ну не везет нам фатально, что ж тут поделать. Слава Богу, хоть живы.

Алексей Яхлов

Изабель Филльоза. Год счастья. Be Happy. 365 упражнений для каждого дня

Наименование товара: «Просветление. Версия „lite“»

«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», — писал некогда Киплинг. По нынешним временам это довольно спорное утверждение, поскольку Восток, уже окончательно извлеченный из созерцательной самодостаточности экспансией западного рационализма, подкрепленной успехами в области развития военной техники, впитал-таки нечто от Запада, как некогда Русь — деспотизм правителей Золотой Орды.

Однако и Запад уже не совсем тот, каким был прежде.

Книга французского психоаналитика Изабель Филльоза «Год счастья» является великолепной иллюстрацией частичного прорастания спор восточной созерцательности на почве европейского каждодневного буржуазного самодовольства.

Книга состоит из трехсот шестидесяти пяти «упражнений», по числу дней года, что на первый взгляд напоминает сборник ритуальных заклинаний в магическом цикле, где время и пространство образуют сложное мифопоэтическое единство, однако сама автор в предисловии разрушает всю магию предстоящего теургического процесса: «Если страница, посвященная конкретному дню календаря, вам не подходит, позвольте своему подсознанию направить вас: расслабьтесь и откройте книгу на любой странице. Если упражнение покажется вам сложным или, наоборот, очень приятным для выполнения, оставайтесь на этой странице, сколько пожелаете». В самом деле, ущемлять западный эгоцентризм с его неизменно лелеемым «чуланчиком» подсознания было бы неправильным маркетинговым ходом, могущим повлечь случайный прорыв потребителя в сферу сверхсознания, при котором патологическая искусственность любых психоаналитических стратегий и тренингов имеет возможность проявиться весьма отчетливо.

Все «упражнения», составляющие «Год счастья» и сводящиеся к четырем чередующимся типам базовых состояний («Принадлежите себе», «Улучшите свои отношения с другими», «Миритесь с прошлым», «Живите своей жизнью и созидайте будущее»), можно свести к такой вот примерно утрированной схеме: я принюхиваюсь к своему дыханию и понимаю, что пора уже позволить себе покупать более дорогие сигареты, я позволяю себе это / я вспоминаю свое детство и прощаю себя за испачканные памперсы / я улыбаюсь человеку, которого не люблю за лицемерие и конформизм / я пытаюсь найти в себе причины траты денег на психоаналитика / сжав зубы, я излучаю любовь и искренность… и так далее и тому подобное с неизменным эпиграфом — вычлененным из контекста изречением какого-нибудь авторитетного человека от Лао-цзы до… Вацлава Гавела.

У тех, кто когда-либо читал если не сами трактаты по йоге или буддийские сутры, а хотя бы книги таких популяризаторов восточных учений, как Дайсэцу Тэйтаро Судзуки, Лама Анагарика Говинда, Чогьям Трунгпа, Тартанг Тулку или Алан Уотс, наблюдение за собственным дыханием, равно как и наблюдение за собой и окружающей действительностью вообще, представляемое Филльоза чуть ли не как собственное ноу-хау («книга, которая учит дышать, думать и жить счастливо»), совершенно не вызовет приятного зуда от прикосновения к чему-то новому и оригинальному, скорее напротив.

Итак, книга ориентирована на публику читающую только биржевые сводки и разделы светской хроники гламурных глянцевых журналов, иначе пришлось бы в конце ее вместо устрашающе длинного списка «великих», цитаты из трудов которых были использованы для «весомости» предлагаемых «упражнений», поместить для приличия какую-никакую библиографию.

Всевозможные настоятельные установки на тотальный конформизм в поведении по отношению к другим и в оценке собственных действий вызывают в памяти творения некогда популярного Дейла Карнеги, что позволят сделать вывод о том, что серьезной внутренней работы, результатом которой может стать конфликт свободной личности с мещанским обществом потребления, в книге Филльоза ни в коем случае не предполагается.

Однако было бы детской наивностью ожидать, что прямо сейчас мы увидим прорастание мощных побегов вневременной духовности Востока сквозь гладкий плотный хай-вэй западного образа жизни; достаточно и этих чахлых азиатских кустиков, например, как напоминания, что кроме невротической погони за успехом и благополучием может быть что-то еще. Прямо сейчас. Дышите, думайте и живите счастливо!

Валерий Паршин

Джон Беннетт. Свидетель (Witness: The Story Of a Search)

  • М.: Гаятри, 2006
  • Переплет, 440 стр.
  • ISBN 5-9689-0030-Х
  • Тираж: 2000 экз.

Когда наступает новый век, наступает новая эпоха. Такова закономерность, и люди знают об этом. Они думают, что она будет лучше, и это тоже закономерно — оптимисты ведь мы, пусть и тайные, иначе и жить нельзя; но мечта о наступающем «золотом веке» так и не реализуется. Вспомните, с каким наслаждением провожали мы XX век и встречали III тысячелетие… Думали: «Ну вот теперь заживем..». Полегчало? Боюсь, что наоборот.

Так же было и сто лет назад. Чем можно охарактеризовать то время? По-моему, обязательно надо отметить три основных феномена, что бы понять автора, его жизнь и его ощущения.

  1. Окончательно фиксируется кризис христианского религиозного сознания. Нет больше истин, бывших таковыми в течении 1500 лет! «И что?», — скажет читающий. Ничего, кроме все более одолевающего сомнения и поиска альтернатив (причем мучительного), да растущего страха перед неизвестностью и смертью.
  2. Резкий скачок научно-технического прогресса. Вдумайтесь: за каких-то 50—70 лет (одно-два поколения) он полностью изменил жизнь. Назову лишь несколько новых артефактов, способствовавших этому: электричество в быту, железные дороги, телеграф, телефон, радио, СМИ, кинематограф, антибиотики, «безлошадные повозки», воздухоплавание… Быт перевернулся.
  3. Как следствие первых двух, дезориентация человека и общества. Вспомним, как называется время-то: эпоха декаданса. Появляются новые модели мышления и поведения. Не удовлетворяет христианство — будем искать другое. Рациональность уходит, в моде — мистицизм. Город становится «каменными джунглями»; человек становится одиноким. Читатель, обрати внимание как в мировой литературе именно с конца XIX века эта тема становится актуальной. А далее и не перечислить: мода на наркотики и самоубийства, богемность и романтизм (причем вкупе с садомазохистским флером), экстремальная эмансипация…

Вот в это время (1897 год) и родился автор. А поскольку, тогда все вышеперечисленное только начиналось, то и матрица жизни была задана. Он стал Свидетелем и Летописцем развития этих феноменов. Книга-то структурно автобиографическая. Тяжесть жизни и навязчивое ощущение близости смерти вкупе с поиском новой истины — вот алгоритм пути Беннетта. Что получилось — прочитайте и оцените. С высоты XXI века.

Алексей Яхлов

Джон Ирвинг. Семейная жизнь весом в 158 фунтов (The 158-Pound Marriage)

  • Перевод с английского Е. Боярской
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 318 с.
  • ISBN 5-94145-398-1
  • Тираж: 5000 экз.

«Почему все так называемые хорошие люди непереносимо скучны, а люди, по-настоящему хорошие и интересные, умудряются в конце концов испортить жизнь и себе, и всем ближним». Герой Хемингуэя, подумавший так, попал в самую точку. А Джон Ирвинг, наверняка читавший «Острова в океане», взял эти слова на заметку и написал книгу о людях, по-своему замечательных, но принесших друг другу немало горя.

Ирвинг позаимствовал у Хемингуэя не только идею, послужившую основой для его творения. Некоторые черты характеров героев кажутся просто срисованными с персонажей романов знаменитого предшественника автора «Семейной жизни…». Разумеется, ни о каком плагиате не может быть и речи. Ирвинг поступил, как и подобает писателю: он развил ходы и приемы, намеченные великим мастером.

Тем, кого интересует, как именно это произошло, рекомендую после «Семейной жизни…» перечесть «Фиесту» Хемингуэя — тогда многое встанет на свои места. Эти два романа разделяет почти полвека, и сегодня хотелось бы обратить внимание на приметы того времени, когда создавалась «Семейная жизнь…».

К 1974 году сексуальная революция на Западе окончательно победила. Многие запреты попросту перестали существовать. Поэтому любовный четырехугольник, описанный Ирвингом, никого не мог шокировать. На этом четырехугольнике и держится хрупкая конструкция романа, и когда четырехугольник ломается, роман исчерпывает себя — он заканчивается.

Что остается в итоге? Тяжелейшие психологические травмы, о которых Ирвинг не пишет напрямую, показывая только верхушку айсберга (еще один урок, усвоенный не без помощи Хемингуэя). За все надо платить. Рано или поздно иллюзия счастья должна кануть в небытие, даже несмотря на то, что герои упорно не хотят этого понимать.

Вот почему эротизм Ирвинга скорее пугает, чем притягивает. Думается, что писатель хотел предостеречь свое поколение, опьяненное плодами вседозволенности.

Но роман не исчерпывается темой секса. Герой, от чьего лица ведется повествование, по профессии писатель-историк. Ирвинг тоже историк, но на свой лад. Всех своих персонажей он снабжает интереснейшими биографиями, и картины послевоенной Европы, показанные Ирвингом, впечатляют гораздо больше, чем его же описания Америки середины 70-х.

А поскольку основное действие романа происходит все-таки в Америке, нельзя не отметить, что у автора есть своя точка зрения и на пресловутую американскую мечту. Для него эта мечта заключается не в деньгах, а в простом семейном счастье, которое возможно (на первый взгляд), даже если обе стороны имеют любовников.

Но автор рушит этот миф и лишает героев мечты. А что касается писателя-историка, который и рассказывает нам о своих злоключениях на любовном фронте, то ему, похоже, только и остается, что вспомнить еще одну фразу Хемингуэя: «Женщину теряешь так же, как свой батальон: из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжких условий. И еще из-за своего скотства».

Виталий Грушко

Джеймс Эллрой. Черная орхидея (The Black Dahlia)

  • Екатеринбург, У-Фактория, 2006
  • Переплет, 560 с.
  • ISBN 5-9709-0107-5
  • Тираж: 10000 экз.

Роман 1987 года «Черная орхидея» стал переходным для писателя. Сильный автор криминальных романов Джеймс Эллрой стал автором выдающимся. А романы, образовавшие вместе с «Орхидеей» «Лос-Анджелесскую тетралогию», и вовсе вывели писателя в ранг самых заметных литераторов Америки, сломав границу между «развлекательной» и «серьезной» литературой.

Неудивительно, что именно этот роман сыграл такую роль. Дело об убийстве 1947 года для писателя имело очевидные параллели с личной трагедией — убийством его матери в 1958 году. Отдельные мотивы печально знаменитой истории можно найти и в более ранних романах («Тайный»). Основав всю книгу на убийстве Элизабет Шорт Эллрой продемонстрировал свой талант сочетать криминальную интригу с точными психологическими портретами, умение выстраивать сложный сюжет и создавать незабываемую, пусть и очень мрачную, атмосферу действия.

Зверское убийство 1947 года молодой и не очень удачливой актрисы Элизабет Шорт (прозванной репортерами «Черной орхидеей») осталось нераскрытым. Вообще-то «Black dahlia» — это «черный георгин», но я буду придерживаться названия, под которым книга вышла на русском языке. История притягательна для бульварной журналистики и одновременно актуальной литературы. Нереализованные мечты провинциалки о славе в «городе ангелов», особая жестокость происшествия, слегка извращенный сексуальный фон (много говорилось о лесбийских интересах жертвы), неожиданная беспомощность полиции… Словом, повод для кричащих заголовков таблоидов (их было достаточно) и возможность для талантливого автора рассказать историю о притягательно-отталкивающем мире Лос-Анджелеса, создать человеческую драму на основе криминальной истории.

Эллрой такую возможность не упустил. Он тщательно изучил все материалы дела и сам называет «Черную орхидею» наиболее документальной из своих книг. Соединение реальности и художественного вымысла произведено писателем практически «без швов» (прием будет совершенствоваться им и дальше, в последующих романах тетралогии и в пока не законченной трилогии «Преступный мир США»). А едва ли не самым главным расхождением с реальным делом стало то, что в романе убийство все же раскрывается. Разумеется, Эллрой сочинял в первую очередь детектив, ему нужно было думать о читателе. Впрочем, учитывая уровень романа, такой ход ему можно и нужно простить

В центре книги – молодой полицейский Дуайт Блайкерт (по кличке «Баки»). Он вовсе не рыцарь без страха и упрека, бывает склонен к насилию и терзается характерными для американца немецкого происхождения комплексами (действие разворачивается сразу после Второй мировой войны, напомню), но человек честный и прямой. Баки становится участником расследования убийства Бетти Шорт, оказываясь все больше и больше одержимым им. Одержимость затрагивает его отношения с напарником, возлюбленной и вовлекает в водоворот мрачных событий. Не обойдется без раскрытия полицейских интриг, мрачных секретов благополучных семей и, разумеется, «роковой женщины». Рассказывать сюжет детектива – дело неблагодарное, а в случае с книгами Эллроя еще и почти невозможное. Лучше самому погрузиться в лабиринты «Черной орхидеи», самому поразиться мастерству писателя по выстраиванию сложной и разветвленной истории.

В одержимости Баки делом «Орхидеи», конечно, прочитывается одержимость самого Эллроя, оттого она передана еще сильней. Дуайт Блайкерт отлично выписан автором. Он — один из неоднозначных, но внушающих симпатию полицейских, которых немало в книгах писателя. В Баки положительные черты еще преобладают, однако уже в этом герое можно увидеть предшественника более сложных персонажей «Города греха» или «Белого джаза». Рассказ же от первого лица позволяет с одной стороны продолжить традицию «нуар», где такой прием был неотъемлемой частью стиля, с другой же стороны привнести свою собственную манеру, давая возможность читателю понять индивидуальность Блайкерта.

Точным портретом главного героя достоинства романа Эллроя не ограничиваются. Рассказ о расследовании служит писателю для воссоздания масштабной картины Лос-Анджелеса, города полицейских, бандитов, красавиц со страшными тайнами и миллионеров со своими «скелетами в шкафу». Картина не слишком оптимистичная, но и не лишенная странной притягательности. А напряженный сюжет увязывает все в единое целое, не позволяя читателю расслабиться и лишь давая понять, что роман не отложишь, не дочитав до конца.

Хвалить «Орхидею» можно долго и все будет по делу. Но не следует забывать, что во всем блеске Эллрой развернется в последующих романах тетралогии: мрачнейшем «Городе греха», полных черной иронии «Секретах Лос-Анджелеса», а особенно в «Белом джазе», безусловном шедевре писателя. О них разговор впереди, но пока не откажите себе в удовольствии. Узнайте, каково это — прочесть отличный криминальный роман, который одновременно является очень личностной книгой для автора и остается примером выдающегося таланта Эллроя. Прочтите «Черную орхидею».

Иван Денисов