Филипп Дженкинс. Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить

  • Издательство «Эксмо», 2012 г.
  • Захватывающая история интриг, заговоров, разборок, насилия и хаоса в древней церкви. Победители в войнах за Иисуса решили, во что и как будут верить все христиане, а проигравшие были заклеймены как еретики, прокляты, уничтожены и забыты. Первая популярная книга о самой темной и загадочной эпохе в истории христианства от всемирно известного специалиста.

    Серьезный, информативный и точный рассказ о том, как исторически развивалось ортодоксальное христианство. Автор проделал огромную работу, чтобы представить столь мало освещаемый исторический период церковной истории, время волнений и интриг, и блестяще рассказал об этой удивительной эпохе. Четкое объяснение, почему на заре христианства простые люди так страстно занимались решением вопросов высокого богословия.

  • Купить книгу на Озоне

В 449 году
самые
выдающиеся
отцы
христианской
церкви
собрались
в
Эфесе, городе
в
Малой
Азии, чтобы
обсудить
насущные
богословские
проблемы. В
критический
момент
залом
овладела
толпа
монахов
и
солдат, которые
заставили
епископов
подписать
чистые
листы
бумаги, на
которых
позже
победители
поместили
свои
вероучительные
положения. Этот
документ
содержал
нападки
против
константинопольского
патриарха
Флавиана, одного
из
трех-четырех
наиболее
влиятельных
священнослужителей
христианского
мира. Толпа
монахов
с
криками «Убить
его!» набросилась
на
Флавиана
и
так
сильно
его
избила, что
он
скончался
несколько
дней
спустя. Это
было
столь
вопиющим
насилием, что
окончательные
победители
в
споре
объявили
этот
собор
незаконным. Его
назвали
Latrocinium —
«Разбойничьим
собором».

Позднее
в
истории
христиане
не
раз
применяли
насилие, особенно
против
иноверцев, но
в
данном
случае
противные
стороны
по
многим
пунктам
были
согласны
между
собой. Они
читали
то
же
Писание, придерживались
одних
и
тех
же
представлений
о
церкви
и
иерархии
и
согласно
верили, что
Иисус
Христос
был
воплощенным
Богом, вторым
лицом
Святой
Троицы. Но
они
яростно
спорили
о
природе
Христа. Враги
Флавиана
с
их
армией
монахов
верили
в
единую
природу
Христа, где
преобладала
божественная
часть. Им
казалось, что
партия
Флавиана, отвергшая
эту
истину
и
провозгласившая
две
природы, предала
самую
суть
христианства. Они
в
буквальном
смысле
считали, что
Флавиан
разделил
Христа
на
части.

Современного
человека
ставит
в
тупик
такая
жестокость,
вызванная, казалось
бы, рядовым
философским
спором. Это
спор, как
кажется
нам, о
самых
утонченных
определениях — таких
же
причудливых, как
знаменитый
диспут
о
количестве
ангелов, умещающихся
на
головке
булавки. Что
здесь
могло
вызвать
столь
отчаянную
ненависть? Фактически
за
этим
спором
стоит
один
парадокс, стоящий
в
самом
центре
христианской
веры. Христиане
должны
верить
в
то, что
их
Бог
в
полном
смысле
слова
человек
и
в
полном
смысле
божество,
но
при
таком
раскладе
слишком
легко
поместить
центр
тяжести
в
одну
или
другую
сторону. Либо
мы
считаем
Христа
только
Богом, и
тогда
он
уже
лишен
человеческих
свойств, не
причастен
нашему
человеческому
опыту
и
становится
божеством
на
небесах
вроде
Зевса
или
Тора; либо
мы
так
сильно
выделяем
человеческую
сторону, что
отвергаем
божественный
элемент
и
ставим
под
сомнение
воплощение. Мы
также
можем
проповедовать
Христа, обладавшего
двумя
природами
и
двумя
сознаниями, в
буквальном
смысле
нечто
шизофренически
расщепленное. Противники
Флавиана — несправедливо
и
неверно — видели
грех
патриарха
именно
в
этом,
и
их
жестокость
была
реакцией
на
то, что
он
нанес
великое
оскорбление
Сыну
Божьему.

Эту
жестокость, как
и
любые
гонения
и
насильственные
обращения, оправдать
невозможно.
Но
древние
христиане
правы
в
том, что
страстно
относились
к
этому
вопросу,
хотя
они
и
применяли
сомнительные
средства. Главный
предмет
спора
отнюдь
не
походил
на
философские
тонкости, но
речь
шла
о
важнейшем
вопросе
для
идентичности
христианства
и
для
развития
веры
на
протяжении
его
дальнейшей
истории. Споры
о
Христе
имели
и
имеют
последствия,
причем
они
влияют
не
только
на
религию,
но
и
на
политику
и
культуру.

Битвы за Иисуса

В
первые
века
христианства
существовала
мощная
тенденция
делать
Христа
более
божественным
и
небесным. Во
всех
религиях
самые
первые
пророки
и
основатели
оказываются
на
высоком
пьедестале. Будда, обращаясь
к
ученикам
с
последними
словами, велел
своим
последователям
не
полагаться
ни
на
каких
внешних
спасителей, но
через
несколько
веков
Будда
стал
божественным
существом
из
иного
мира, так
что
его
останки
окружили
почетом
и
чуть
ли
не
поклонялись
им
как
самостоятельной
святыне. Перед
христианами
также
постоянно
стояло
искушение
превратить
Христа
в
божественную
личность, свободную
от
всего
человеческого.
Когда
христианство
становилось
законной
верой
и
господствующей
религией
в
империи, верующие
обычно
начинали
воображать
себе
небесного
судью
или
правителя
вселенной, всевластного
pantokrator, который
взирает
на
людей
с
купола
грандиозной
базилики, так
что
крайне
трудно
увидеть
в
нем
что-либо
человеческое.

В
недавние
годы
слишком
человеческие
образы
Христа
воспламеняли
ярость
в
тех, кому
трудно
себе
представить,
что
он
погружен
в
мирские
заботы. В 1980 году
образ
Иисуса, имеющего
жену
и
детей, вызвал
обвинения
в
богохульстве
в
адрес
фильма «Последнее
искушение
Христа». Многих
людей
исполняет
негодованием
сама
мысль
о
том, что
основоположник
христианства
мог
испытывать
человеческие
страсти
и
слабости, сомневаться
в
своем
призвании
или
мучительно
думать
о
своей
миссии. Человеческая
сексуальность
относится
к
тем
вещам, которые
никак
невозможно
соединить
с
чисто
божественным
существом. Христос
ходит
среди
людей
как
некий
божественный
турист.

И
тем
не
менее, на
протяжении
веков
другие
христиане
боролись
за
то, чтобы
сохранить
человеческий
лик
Иисуса,
и
помещали
его
на
поверхность
земли
и
в
среду
людей.
Отчасти
это
объясняется
распространенной
потребностью
людей
в
доступном
божестве, в
том, кто
понимает
нашу
жизнь
и
слышит
наши
молитвы. И
даже
там, где
Христа
помещали
в
недостижимую
для
людей
сферу, появилась
его
замена
в
виде
любящей
Марии, девы
и
матери. Тем
не
менее
образ
Иисуса
как
человека
ярко
представлен
в
Новом
Завете. Верующие
никогда
не
могли
забыть
о
жителе
Галилеи,
который
страдал
от
физических
мук, который
знал
сомнения
и
искушения, который
стал
братом
и
образцом
для
страдающих
людей.
Они
знали, что
Иисус
плакал.

На
протяжении
двух
тысячелетий
христиане
снова
и
снова
пытались
решить
вечный
конфликт
между
христологией
сверху
и
христологией
снизу, но
именно
во
время
соборов V века
споры
шли
о
самой
сути
христианства.
В
некоторые
десятилетия
той
эпохи
могло
показаться, что
церковь
неизбежно
откажется
от
веры
в
человеческую
природу
Христа
и
будет
смотреть
на
него
исключительно
как
на
божественное
существо.

Если
оставить
в
стороне
детали, эта
история
достаточно
проста. За
всеми
богословскими
спорами
стояла
борьба
между
великими
патриархатами — Александрийским
и
Антиохийским, — а
Константинополь
был
здесь
главным
полем
битвы. Антиохия подчеркивала
реальность
человеческой
природы
Христа;
Александрия
отвергала
любые
формулировки, которые
отделяли
человеческое
от
божественного. В 20-х
годах V века
монах
Несторий, ставший
архиепископом
Константинополя, привез
с
собой
сюда
антиохийское
учение, а
за
этим
последовала
катастрофа. На
Первом
Эфесском
соборе 431 года
Несторий
был
осужден
за
то,
что
учил
доктрине
двух
природ, разделявших
божественное
и
человеческое.

После
низложения
Нестория
сторонники
одной
природы
попытались
с
новой
силой
добиться
признания
своего
учения
при
мощной
поддержке
со
стороны
александрийских
патриархов. В 449 году
партия
единой
природы
совершила «военный
переворот» на
Втором
Эфесском — «Разбойничьем» — соборе, провозгласив
правоту
своей
доктрины, но
порвав
при
этом
отношения
с
римскими
папами. На
протяжении
последующих
двух
лет
партия
ортодоксов-кафоликов
удивительным
образом
укрепила
свои
позиции. Прежде
всего, они
объединились
вокруг
одного
текста — послания
папы
Льва, которое
носит
название «Томос». Кульминацией
их
политического
воскресения
стал
Халкидонский
собор
451 года, который
признал
Томос
как
верное
руководство
по
христологии. Постепенно — на
это
ушло
около
одного
столетия — Халкидон
стал
краеугольным
камнем
ортодоксии
империи.

Несколько
десятилетий
спустя
после
собора
один
писатель
латинского
Запада
суммировал
выводы
собора
в
виде
серии
богословских
положений, снабдив
их
грозным
заключением. Дав
детальное
описание
эдиктов
Халкидона,
Афанасьевский
символ
веры (который
на
самом
деле
не
имеет
никакого
отношения
к
почитаемому
святому
Афанасию) провозглашает: «Это — кафолическая
вера.
Тот, кто
искренне
и
твердо
не
верует
в
это, не
может
обрести
спасения». Здесь
в
буквальном
смысле
сказано
следующее: твое
вечное
спасение
зависит
от
точного
исповедания
правой
веры — от
тех
определений, которые
были
предложены
в 451 году

Таким
образом, Первый
Эфесский
и
Халкидонский
соборы
определили
форму
христианского
богословия
до
нынешнего
дня, заявив, что
из
правильного
представления
о
Христе
невозможно
устранить
ни
божественный,
ни
человеческий
аспекты. Христос
не
просто
происходит
из
двух
природ; он
существовал
в
двух
природах.
Как
писал
папа
Лев, быть
голодным
и
жаждать,
утомляться
и
спать — это
явно
человеческие
проявления;
но
не
менее
очевидна
божественность
Христа, который
мог
напитать
пять
тысяч
и
ходить
по
воде
или
приказывал
буре
умолкнуть. Иисус
как
человек
плакал
о
своем
друге
Лазаре, и
здесь
же
божественный
Христос
произнес
слова, которые
воздвигли
его
друга
из
мертвых. Папа
Лев
заключает: «Ибо
его
человечество,
которое
меньше
Отца, исходит
от
нашей
стороны; его
божество, которое
равно
Отцу, исходит
от
Отца». Мы
уже
настолько
свыклись
с
победой
Халкидона, что
эти
слова
Томоса
кажутся
нам
простым
и
даже
утешительным
выражением
христианской
веры. Тем
не
менее,
Томос, хотя
его
автор
искал
верные
и
уравновешенные
формулировки, вызвал
гневные
протесты
в
старейших
центрах
христианской
веры.

Что, если Бог был один из нас

Битва
вокруг
вопроса
о
природах
окрашивает
наши
основополагающие
представления
о
мире. Тот, кто
считает
Христа
исключительно
божественным, не
склонен
замечать
ничего
доброго
в
материальном
мире
и
обычно
противопоставляет
абсолютно
благой
духовный
мир
до
конца
испорченному
материальному
творению. Тот
же,
кто
верит
в
Христа
как
человека, в
большей
мере
готов
увидеть
потенциальную
благость
материального
мира.
Хотя (понимает
он) этот
мир
глубоко
погряз
в
грехе,
он
по
крайней
мере
доступен
искуплению. Вера
в
воплощение
ведет
к
пониманию
сакраментального. По
мнению
папы
Льва, отрицание
двух
природ
влечет
за
собой
еще
более
серьезные
богословские
заблуждения:
«их
слепота
погружает
их
в
такую
бездну, что
для
них
лишаются
основы
и
Страсти
Господа, и
его
воскресение.
Обе
эти
вещи
в
Спасителе
ставятся
под
сомнение,
если
мы
не
верим
в
то, что
он
обладал
нашей
плотской
природой». Материальные
действия
ведут
к
искуплению
материального
мира.

В
итоге
в
центре
споров V века
стояло
искупление,
и
христианство, лишенное
этой
идеи, развивалось
бы
совершенно
по-другому. Христиане
уже
давно
размышляли
о
смысле
смерти
Христа, и, даже
если
церкви
понимали
его
по-разному, большинство
из
них
сходилось
на
том, что
Христос
был
причастен
человеческой
природе
и
это
позволило
ему
через
свою
жертвенную
смерть
искупить
человечество. Доктрина
искупления
имеет
какой-то
смысл
лишь
в
том
случае, если
Христос
был
в
полной
мере
человеком, то
есть
обладал
телом
из
плоти, а
кроме
того, имел
волю
и
ум
человека. Как
писал
отец
церкви
Григорий
Назианзин, «если
кто-либо
верит
во
Христа
как
человека
без
человеческого
ума,
таковой
сам
лишен
ума
и
недостоин
спасения. Ибо
того, чем
Христос
не
обладает, он
и
не
исцелил».

Однако
именно
такая
причастность
Христа
к
человечеству
смущала
тех, кто
верил
в
одну
природу. Если
Христос
не
был
в
полном
смысле
божественным, говорили
они, его
смерть
не
могла
нас
спасти. Более
того,
Христос
пришел, чтобы
дать
нам
не
только
спасение, но
и
обожение — это
представление
до
сих
пор
важно
для
некоторых
восточных
церквей, включая
православную.
Как
заявил
в IV веке
великий
александрийский
епископ
Афанасий, Сын
Божий
стал
человеком, чтобы
мы
могли
стать
Богом, и
только
во
всей
полноте
божественный
Христос
мог
передать
своим
последователям
эту
божественность. Это
было
удивительным
обетованием.

От
понимания
человеческой
природы
Христа
зависят
и
те
нравственные
уроки, которые
верующие
черпают
из
его
жизни
и
смерти. На
одном
полюсе
стояли
такие
сторонники
единой
природы, как
Аполлинарий,
который
видел
в
Христе
нечто
вроде
автомата, которым
сверху
управлял
Логос: такой
Христос
не
мог
бы
по-настоящему
подвергаться
искушениям, не
мог
мучиться
нравственными
дилеммами
или
преодолевать
соблазны,
толкающие
на
зло. Разумеется, Аполлинарий
предполагал,
что
Бог
способен
противостоять
искушению
и
греху,
но
что
в
этом
ценного
для
нас? Если
Аполлинарий
прав, нам
остается
лишь
поклоняться
божественному
непревзойденному
герою, который
пришел
избавить
нас
от
темных
сил, держащих
весь
мир
в
плену. Однако
подлинные
сторонники
двух
природ, такие, как
Павел
Самосатский
в III веке, учили
совершенно
иному.
По
их
мнению, человек
Иисус
стал
Христом, когда
на
него
сошел
Божий
Дух, и
следовательно, божественным
он
стал
во
многом
благодаря
чистоте
и
святости
своей
жизни. Павел
учил, что
обычные
верующие
могут
и
должны
подражать
Иисусу.

Подобные
этические
соображения
были
чрезвычайно
важны
для
богословов
антиохийской
школы, которые
оказались
в
передних
рядах
бойцов, когда
начались
войны
за
Иисуса. Хотя
они
отвергали
грубые
представления
об
отделении
одной
природы
от
другой,
они
отстаивали
наличие
человеческой
воли
во
Христе. По
их
мнению, Христос
активно
сопротивлялся
искушениям
и
стремился
делать
добро, а
затем
искупил
грех
и
своей
смертью, и
примером
своих
добрых
дел. Тем
самым
он
показал
обычным
людям
путь
ко
спасению
и
дал
человеческой
природе
потенциальную
возможность
возвыситься
до
уровня
божественной. Используя
название
одной
из
самых
известных
христианских
книг
во
всей
истории, можно
сказать, что «подражание
Христу» не
просто
возможно, но
и
необходимо. Когда
сегодня
либеральные
богословы
заявляют, что
слишком
возвышенный
образ
Иисуса
делает
его
этическое
учение
недостижимым, они
воскрешают
один
из
самых
древних
споров
христианского
мира.

Эти
споры
касаются
не
только
богословия,
но
и
того, что
мы
называем
реальным
миром, — хотя
тогдашние
богословы, несомненно,
сказали
бы, что
этот
термин
указывает
на
небеса, а
не
на
эту
временную
жизнь. Мысль
о
человеке
по
имени
Иисус
на
протяжении
всей
истории
Запада
вдохновляла
людей
на
подражание
ему: это
выражалось
в
общественной
деятельности
и
политических
реформах, не
говоря
уже
о
мистическом
поиске
и
искусстве.
В
сравнительно
недавние
времена
сторонники
теологии
освобождения
заговорили
о
таком
Иисусе, который
действительно
опустошил
себя, отказавшись
от
божественных
привилегий
и
почетного
статуса, и
ходил
по
земле
как
один
из
самых
бедных
и
презираемых
людей.
Он
одновременно
и
образец
для
бедняков, и
их
вождь
в
борьбе
за
справедливость. Как
убедительно
говорил
Чарльз
Шелдон
в
своем
романе 1897 года «По
его
стопам», где
говорилось
о
радикальной
социальной
реформе,
христиане
должны
задавать
себе
такой
вопрос:
«Что
бы
сделал
Иисус?» Конечно, бесчисленные
провалы
в
истории
христианства
показывают, что
верующие
не
всегда
задавали
себе
этот
вопрос
или
не
всегда
могли
на
него
правильно
ответить. Но
стремление
к
этому
никогда
не
умирало.

Можно
вспомнить
и
о
другом
этическом
вопросе:
как
мы
судим
о
том, насколько
весомы
слова
Христа,
записанные
в
Новом
Завете? Для
простоты
допустим,
что
Писание
верно
передает
высказывания
Иисуса,
хотя, конечно, это, быть
может, и
не
всегда
верно. Когда
Иисус
рассказывает
притчу
или
что-то
утверждает,
что
мы
слышим: слова, буквально
и
непосредственно
исходящие
от
Бога, или
мысли
человека, на
которые
накладываются
ограничения
его
времени
и
места? Возьмем
конкретные
примеры: если
Иисус
говорил
с
божественным
авторитетом, верующим
следует
всерьез
принять
его
слова
о
радикальном
отличии
света
от
тьмы, а
также
в
буквальном
смысле
верить
в
дьявола
и
бесов.
Признавая
Христа
человеком, верующий
не
обесценивает
и
не
отвергает
его
учение, но
ему
приходится
больше
размышлять
о
том, какой
авторитет
несут
данные
слова
и
как
их
применить
в
современных
условиях.

Божественный
или
богочеловеческий
Христос? Чтобы
лучше
понять
два
этих
подхода, стоит
задаться
вопросом:
что
именно
боялась
потерять
каждая
сторона
в
случае
победы
противников? У
тех
и
других
в
самом
центре
веры
стояла
мысль
об
Эммануиле, о
Боге
с
нами. И
те
и
другие
по-своему
опасались
такого
богословия, которое
бы
закрывало
перед
людьми
возможность
получить
доступ
к
полноте
божественного, но
у
каждой
стороны
было
свое
решение
этого
вопроса. С
точки
зрения
антиохийцев,
вера
в
одну
природу, которая
делала
Христа
совершенно
божественным, отделяла
его
от
человечества
и
делала
во
всем
непохожим
на
человека. Эта
вера
также
приводила
к
ужасающе
абсурдному
выводу, что
Бог
Творец
страдает
и
умирает, то
есть, говоря
богословским
языком, «подвержен
страстям». Сторонники
же
одной
природы
желали, чтобы
ничто
не
ставило
под
сомнение
характер
тесной
связи
между
Богом
и
человечеством.
Эта
связь
должна
быть
полным
соединением, а
не
частичным
пересечением
или
случайным
союзом. Они
боялись,
что
чужое
богословие
ослабит
образ
Христа, сделает
его
чем-то
меньшим, нежели
явление
Бога
в
нас. Обе
стороны
преследовали
одну
и
ту
же
цель, но
двигались
к
ней
по
совершенно
разным
дорогам.

Б-Г и другой БГ

Б-Г и другой БГ

Пасхальная служба этого года (19 апреля) в храме Федоровской иконы Божьей матери, что располагается в конце Полтавской улицы (за «Рэд-клубом», у товарной станции), будет первой после начала масштабных работ по реконструкции. В ходе этих работ ликвидировали перекрытия, разделявшие этажи молокозавода (он существовал здесь с тридцать какого-то года). На барабанах уже монтируются остовы пяти куполов, кресты готовы. Летом — засияют на солнце. Закончится реконструкция к 2013 (к столетию постройки).

Обо всем этом сообщил председатель Попечительского совета Храма, начальник Госдумы  Б. Грызлов. Тот самый, что, вручая некогда Б. Гребенщикову то ли медаль, то ли орден, выдал заодно афоризм «Вы БГ и я — БГ».

Храм вернули церкви в 2005-м, и автору этих строк повезло встретить в нем два первых Рождества. На тех самых разобранных сейчас перекрытиях, среди пустых холодильников, перед алтарем, прислоненным к отбитому кафелю. Художница  В. плела и развешивала весь день перед службой голубей, художница Л. украшала молокозавод бумажными цветами, в русской половине общины — знакомых много, а вторая половина прихожан — финская (не помню, почему; так исторически сложилось), и один из служивших батюшек был финном, он смешно ломал старославянскую речь, и это впрямь было Рождество.

И вот теперь на Пасху приедет, наверное, торжественный Грызлов. В усах, с охраной, с телевизором. Без комментариев. То есть он-то как раз с комментариями.

Так и учит жизнь смирению: ну да, Грызлов. Надо церковь восстанавливать? — надо. Не все же пестовать духовность по молокозаводам. Если от Грызлова воротить нос, то вообще нужно вычеркиваться из РПЦ. Так что смирись, гордый человек.

Выход-то всегда есть. Вот, скажем, в набоковском «Подвиге» о матери главного героя: «Была некая сила, в которую она крепко верила, столь же похожая на Бога, сколь похожи на никогда не виденного человека его дом, его вещи, его теплица и пасека, далекий голос его, случайно услышанный ночью в поле. Она стеснялась эту силу назвать именем Божиим, как есть Петры и Иваны, которые не могут без чувства фальши произнести „Петя“, „Ваня“, меж тем как есть другие, которые, передавая вам длинный разговор, раз двадцать просмакуют свое имя и отчество, или еще хуже — прозвище. Эта сила не вязалась с церковью, никаких грехов не отпускала и не карала, — но просто было иногда стыдно перед деревом, облаком, собакой, стыдно перед воздухом, так же бережно и свято несущим дурное слово, как и доброе»

Иван Желябов

Кинофестивали Санкт-Петербурга

Кинофестивали Санкт-Петербурга

Международный фестиваль короткометражного кино Open CinemaOpen Cinema — один из самых крупных международных фестивалей короткометражного кино в России и единственный в Петербурге в формате OPEN-AIR. Уже четвертый год фестиваль демонстрирует современное авторское кино, выполненное в формате короткого метра, включая все направления: от анимации и документального кино до видео-арта и экспериментального музыкального видео. Проводится каждый год в конце августа.
artbereg.ru

Международный фестиваль независимого кино «Дебошир Фильм»Международный фестиваль независимого кино «Дебошир Фильм» создан в 1998 году актером и режиссером Александром Башировым и кинорежиссером Александром Бурцевым. Знакомит зрителей с произведениями, по коммерческим, политическим или цензурным соображениям, в какой-то степени или каким-то образом, недоступными для широкой аудитории. Проходит каждый год в ноябрьские праздники.
deboshirfilm.ru

Международный кинофестиваль «Бок о Бок»Первый в России международный кинофестиваль, посвященный фильмам об однополой любви «Бок о Бок», к сожалению, не нашел отклика в сердцах наших почтенных горожан, и «позитивный диалог с широкой общественностью посредством высококачественного и умного кино» организаторы проводили подпольно. Состоится ли фестиваль в следующем году, неизвестно.
bok-o-bok.ru

Фестиваль научно-популярного кино «Мир Знаний»Фестиваль «Мир Знаний» уже три года демонстрирует зрителю научно-популярное кино. Своей целью организаторы ставят «укрепление традиций международного диалога ученых и кинематографистов для решения актуальных проблем развития современной науки». Вот так.
lennauchfilm.ru

Международный фестиваль христианского кино «Невский Благовест»Международный фестиваль христианского кино «Невский Благовест» проходит в Петербурге каждый год в декабре, в канун новогодних праздников и Рождества. По замыслу организаторов, «фестиваль проводится в целях укрепления взаимопонимания между христианскими конфессиями и духовного единения верующих на основе церковной культуры». Фестиваль состоит из общественных бесплатных показов.
blagofest.com

Фестиваль студенческого кино «Начало»Этот фестиваль учрежден Комитетом по культуре и Союзом кинематографистов, и участие в нем принимают исключительно студенты старших курсов. Приятно то, что наравне со студентами российских киноинститутов организаторы привлекают иностранцев, число которых год от года растет (в прошлом году их было на порядок больше), да и ассортимент стран значительно расширяется.
festival-nachalo.ru

Неконкурсный кинофестиваль «Фестиваль Фестивалей»«Фестиваль Фестивалей» является самым большим неконкурсным кинофестивалем России и проводится в Петербурге уже на протяжении 16 лет. Большая международная программа отбирается во время проведения всемирно известных крупных кинофестивалей, проводимых в Венеции, Каннах, Берлине, а в число гостей вошли такие режиссеры, как Тонино Гуэрра, Фредерик Фонтен, Йос Стеллинг, Кшиштоф Занусси и другие.
filmfest.ru

Кинофестиваль любительского кино «Мегаполис»Впервые фестиваль состоялся в феврале этого года. Участниками фестиваля, по замыслу организаторов, стали не профессионалы, а люди, увлеченные видео-съемкой, таким образом, видеолюбители смогли не только увидеть свои фильмы на широком экране и показать его другим, но и посмотреть, что снимают другие режиссеры-самоучки.
kuryokhin.ru/megapolis

Кинофестиваль итальянского кино N.I.C.E.Цель фестиваля N.I.C.E. состоит в том, чтобы новое итальянское кино — авторское или малобюджетное, снятое без участия крупных продюсерских компаний, — попало в широкий прокат, нашло свою публику и стало известным во всем мире, жаждущем новых образов. Это один из целой плеяды фестивалей, ежегодно проходящих в Петербурге и посвященных киноискусству какой-либо отдельной страны (например, Финляндии, Японии, Польши или Голландии).
rodinakino.ru/events/festival-n-i-c-e

Международный Кинофестиваль против расизма и ксенофобии «Открой глаза!»Международный Кинофестиваль против расизма и ксенофобии «Открой глаза!» предлагает публике бесплатные показы кинолент, касающихся тематики расизма, а также возможность участвовать в обсуждениях проблем ксенофобии и расизма вместе с известными исследователями и правозащитниками. Правда, в ходе фестиваля становится понятно, что кино здесь совсем не главное — в конкурсе участвовало всего 6 фильмов.
domkino.spb.ru/description.php?id=493

Фестиваль экспериментальных фильмов «Directors Lounge: Берлин-Петербург»Фестиваль экспериментальных фильмов «Directors Lounge: Берлин-Петербург» постарался собрать все лучшее и новое в актуальном кинематографе, от экспериментального кино до видео-арта. Помимо кинопоказов у гостей фестиваля есть возможность побывать на живых концертах, мастер-классах и встречах с режиссерами.
art-gid.ru/cinema/film/2045

Санкт-Петербургский международный Молодежный кинофестивальСанкт-Петербургский международный Молодежный кинофестиваль дает шанс молодым авторам показать свои творения широкой публике и представить их на оценку именитым режиссерам. Таким образом, на конкурс могут попасть как профессионалы, так и видеолюбители. Фестиваль включает игровые, документальные и анимационные короткометражные фильмы и проходит ежегодно в середине октября.
iyfest.org

фестиваль музыкального видеоMuSEEK — единственный в России фестиваль музыкального видео впервые прошел в этом году в Санкт-Петербурге. Среди членов жюри — известный музыкальный критик Артемий Троицкий, который вновь поработал диджеем на заключительной вечеринке празднества в клубе Achtung Baby.
museekfestival.ru

Всероссийский фестиваль тибетского буддизма «Буддизм.ру»В 2008 году в Петербурге прошел третий Всероссийский фестиваль тибетского буддизма «Буддизм.ру». В рамках этого фестиваля состоялись не только кинопоказы документальных и художественных фильмов о буддизме, но и лекции, обучающие курсы медитации, презентации книг. Среди фильмов фестиваля присутствуют также редкие, прежде недоступные широкой публике картины, снятые ламами-режиссерами.
festival.buddhism.ru/ru/towns/piter

Международный фестиваль «Мультивидение»Международный фестиваль «Мультивидение» проводится в самом начале лета. Предпочтение отдается авторской анимации, по задумке, таким образом, окружающий мир предстает «объемным, многокрасочным и ярким». Главная фишка — показ мультиков на разведенных мостах, такой причуды, пожалуй, никто еще не выделывал. Организаторы в очередной раз подтверждают славу мультипликаторов, которые в киноцехе считаются людьми не от мира сего.
multivision.ru

Выборгский кинофестиваль «Окно в Европу»Выборгский кинофестиваль «Окно в Европу» проводится ежегодно в августе. Главная цель, которую преследуют организаторы, «укрепление престижа отечественного кинематографа». Призы выдаются в трех основных конкурсах: игровое, неигровое и анимационное кино. Кроме этого, организаторы предусмотрели специальную категорию «Выборгский счет» (где за победителя голосуют зрители, гости и участники фестиваля) и несколько внеконкурсных призов, например фонда Андрея Тарковского или гильдии киноведов и кинокритиков России.
okno-filmfest.ru

Кинофестиваль «Послание к человеку»Кинофестиваль «Послание к человеку» учрежден Союзом кинематографистов СССР еще в декабре 1988 года, как Международный фестиваль неигровых фильмов. А короткометражные игровые и анимационные фильмы были включены в конкурс позднее. Возглавляет фестиваль режиссер-документалист с мировым именем Михаил Литвяков. Помимо основной программы, фестиваль включает Международный конкурс дебютов и Национальный конкурс «Документальное кино России», а проводится он ежегодно в июне.
message-to-man.spb.ru

Международный социальный кинофорум «Время жить»Своей задачей организаторы международного социального кинофорума «Время жить» ставят поддержку кинематографистов, создающих аудиовизуальные произведения о социальных проблемах общества. Любопытно, что в программу фестиваля входят не только фильмы, но реклама и конкурс социальных сайтов. Проходит каждый год в начале апреля.
time-to-live.ru

Фестиваля детского кино «Петербургский экран»Возраст участников фестиваля детского кино «Петербургский экран» — от 6 до18 лет, в этом и заключается его основная особенность и ценность. На конкурс представлены работы ребят детских кино-видеостудий регионов России, а также из государств ближнего и дальнего зарубежья. Мир глазами детей можно лице-зреть ежегодно в конце мая.
cdtt.spb.ru/pe.htm

Михаил Заиканов

Хочу быть трудящейся Ближнего Востока

Хочу быть трудящейся Ближнего Востока

в Иерусалиме

Я ищу работу. Сначала обзвонила доску вакансий министерства, занимающегося делами репатриантов. Французский юноша в кипе предложил «телемаркетинг»: втюхивать по телефону накопительные программы от каких-то банков. Кроме того, юноша сразу предложил мне встречаться вне работы. Я решила исчезнуть c его горизонта.

Потом я узнала, что в ювелирных магазинах фирмы H. Stern ищут продавщиц. Из списка я выбрала самое красивое место — отель King David. В нем располагалось руководство Британского Мандата, в 1946 его взорвала подпольная сионистская организация. Меня готовы были взять. За юность и владение русским и английским. Но мое расписание в университете, увы, не сочеталось с графиком магазина.

Потом я устроилась в магазин псевдоантикварной мебели. Мне поручили перекладывать воск для полировки мебели из больших жестянок в маленькие. Банки нужно было заполнять не целиком, а примерно на 3/4. Потом на них клеили этикетки магазина, надпись про «уникальный состав» и новый ценник — 80 шекелей (почти 500 рублей). Один из хозяев магазина сказал, что я пачкаю края. Промолчала. Но мысли и чувства легко читались на моем лице. Уволили на следующий день.

Через неделю на мое резюме откликнулась туристическая фирма, обслуживающая христианских паломников. По сайту я поняла, что она находится в Восточном Иерусалиме, то есть в арабской, небезопасной его части. Но встречу мне назначили на еврейской территории. Встретились в кафе в гостинице Regency, в трех минутах ходьбы от моего общежития, где в 2001 убили лидера израильских правых Рехавама Зееви, по прозвищу «Ганди». Человек по имени Марк говорил со мной на дистиллированном британском английском. Он рассказал, что работает в фирме братьев своей жены — палестинки-христианки. Я не предполагала, что имею дело с религиозными людьми, поэтому с самого начала повела себя как-то неудачно. Мое платье с глубоким вырезом и колготки в сеточку были явно не к месту. Меня не взяли.

Сегодня утром я включила компьютер и не смогла выйти в интернет. Я набрала номер техника и обнаружила: мобильный тоже не работает. Подумала, что все отключили за неуплату. Я набралась храбрости и позвонила в квартиру Халима — моего соседа по лестничной площадке.

Халим открыл мне дверь в пижаме. Мы вместе попытались позвонить с его телефона моей подруге Оле. Тщетно.
— Знаешь, когда это бывает? — спросил Халим, наливая чай. — Когда происходит теракт. В таких случаях полиция перекрывает телефонную сеть в районе.

Мы стали есть печенье и ждать.

Халим, конечно, спросил, почему я учусь в Израиле и еврейка ли я.

— Моя прабабушка еврейка, а я нет.
— И я тоже нет, — сказал Халим.
— Откуда ты?
— Из деревни в Верхней Галилее. А ты христианка?
— Мама меня крестила, но я не практикую.
— Со мной то же самое.

Через час выяснилось, что трактор на стройке перепахал важный кабель.

Я радостно вышла в интернет и продолжила поиски работы.

Настя Глазанова

Исламизм и джихадизм

Георгий Мирский о корнях и побегах современного ислама.
Фрагмент книги «Исламизм. Транснациональный терроризм и ближневосточные конфликты»

Исламизм и джихадизм

Из книги «Исламизм. Транснациональный терроризм и ближневосточные конфликты»

Георгий (Ильич) Мирский (1926) — историк, политолог; профессор ГУ — ВШЭ, доктор исторических наук, колумнист сайта «Политком.ру», главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН

Несмотря на бесконечные разговоры о международном терроризме, и на то, что президент Путин время от времени подтверждал участие России в антитеррористической коалиции, создается впечатление, что наш политический класс относится к этой проблеме не слишком серьезно. Главную причину этого можно найти, во-первых, в присущем российскому обществу с давнишних времен «западоцентризме», т. е. убежденности в том, что все важные дела в мировой политике происходят на Западе. Раньше это была Европа (отсюда термин «европоцентризм»), сейчас еще важнее стало все, что связано с Америкой, а Восток и то, что оттуда исходит, включая деятельность террористов — мусульман — это все же дело второстепенное. Во-вторых — идущее с советских времен отношение к религии вообще и к ее роли в политике в частности. Чем была религия при большевиках? Пережитком прошлого, так же как и национализм; кстати сказать, одним из крупнейших пороков марксистской идеологии была органическая неспособность понять значение религиозных и национальных факторов как мотивации человеческого поведения.

А между тем сейчас становится яснее что именно тот феномен, который принято называть то международным, то исламским терроризмом (и то и другое неправильно), представляет собой в настоящий момент главную угрозу человечеству.

Но сначала следует условиться о терминах. «Международный терроризм» — понятие расплывчатое, уводящее в сторону от сути конкретного явления и предполагающее наличие некоей чудовищной анонимной силы, наносящей неизвестно для чего удары по всему земному шару. Этот термин вводит в заблуждение, так как под ним можно подразумевать и локальный терроризм североирландских или баскских сепаратистов, и акции религиозных сект (пример — Аум Синрикё), и деятельность единственной пока что глобальной террористической сети, для которой наиболее адекватным является название «транснациональный исламистский терроризм».

Именно исламистский, а не исламский. Употреблять последнюю формулировку — примерно то же, что называть колонизацию Африки в ХIХ веке «христианской колонизацией» на том основании, что государства-колонизаторы были христианскими. Вообще корректность формулировок в таком чувствительном вопросе особенно важна. Когда говорят: «Мусульмане разрушили нью-йоркские небоскребы» (хотя правильнее было бы сказать: «Террористы, разрушившие нью-йоркские небоскребы, были мусульманами») — клеймо терроризма как бы ложится на весь мусульманский мир. Но ведь никому же не придет в голову сказать: «индусы убили Махатму Ганди» или «евреи убили Ицхака Рабина», хотя в обоих случаях идентичность убийц была именно такова.

Ни богатство страны, ни ее «вестернизация» не гарантируют от распространения в ней экстремистских движений, вступающих на путь терроризма. Многие известные исламисты превосходно знакомы с Западом и его культурой, но это только усиливает их экстремистские настроения. Можно даже утверждать, что «вестернизация» в мусульманском мире часто порождает тот тип образованного и живущего в достатке человека, который проникается ненавистью к Западу.

Конечно, было бы неверно игнорировать нищету Третьего мира как фактор, способствующий становлению экстремистских и террористических движений. Даже если сами террористы являются обеспеченными людьми, выходцами из отнюдь не бедных государств, они знают о нищете многих стран Третьего мира и о бедственном положении «низших слоев» своего собственного общества, сочувствуют обездоленным людям, искренне ненавидят «богатый эксплуататорский Запад». И все же следует заметить, что в своей пропаганде исламисты редко говорят о материальном процветании как о цели их борьбы. Как говорил аятолла Хомейни, «мы не для того делали революцию, чтобы снизить цены на дыни». Проблематика нищеты и бедственного материального положения масс не занимает видного места в идеологии исламистов. Исламизм — это не протест против бедности.

Так в чем же дело? В третьей суре Корана Аллах, обращаясь к мусульманам, называет их «лучшей из общин, которая выведена пред людьми». И мусульмане еще со времен халифата привыкли считать себя особой общностью, отмеченной божьей благодатью. Только в мусульманской религии существует разделение мира на Дар аль-ислам (территория ислама) и Дар аль-харб (территория войны). Из этого при желании нетрудно сделать вывод, что «земли неверных» находятся в состоянии войны с мусульманами, отсутствие военных действий — лишь перемирие, приверженцы иных религий противостоят исламу, враждебны ему, и божья справедливость требует, чтобы мусульмане занимали в мире высшее, доминирующее место. Действительность показывает обратное.

В мире властвуют, задают тон другие. Сила, мощь, влияние в сегодняшнем мире — не у мусульман, а у Запада. Отсюда и идет то возбуждение, та эмоциональная напряженность, тот психологический дискомфорт, которые порождают экстремистские настроения и тенденции в мире ислама. Фундаменталисты утверждают, что первопричиной всех бед мусульманского мира был отход от заветов пророка, рабское копирование систем, созданных чуждой цивилизацией и приведших к порче нравов. Упадку традиционных ценностей, разложению верхов общества. «Вестернизация», имитация западных образцов жизни объявлена главным злом, зазвучал лозунг: «Ислам — вот решение».

Но можно посмотреть на вещи еще шире. Антизападные настроения — это сохранение прежнего духа антиколониализма, которым отмечена история Азии и Африки в ХХ веке. С давних времен люди этих континентов, общаясь с европейцами, а затем и с североамериканцами, ощущали себя теми, кого презрительно именовали «туземцами», как бы второсортными, и у многих это ощущение не исчезло, оно продолжает порождать комплекс неполноценности. Обиду, гнев, протест. И в этом смысле можно сказать, что «гнев мусульман» — это всего лишь частный случай. Просто-напросто мусульманскому обществу, в особенности арабскому, в современном мире пришлось хуже, чем другим, если не считать жителей Тропической Африки. Насеровские мечты о создании объединенного великого арабского мира («новый великан») так и остались мечтами, и, хотя нескольким арабским странам благодаря нефтяным богатствам удалось прорваться к процветанию, в целом арабское общество вправе испытывать глубокое разочарование от всего постколониального периода.

Все светские системы правления, от западной парламентской демократии до насеровско-баасистского «социализма», включая и военные диктатуры, были испробованы и закончились провалом, в лучшем случае стагнацией; более или менее достойно выглядят и, во всяком случае, демонстрируют стабильность лишь арабские монархии. Немудрено, что люди стали прислушиваться к тем, кто утверждает, что все беды — от заимствования чужих моделей, в забвении исламских норм жизни и общественного устройства, в пагубной вестернизации. В глазах недовольных и разочарованных, которым обязательно надо найти ответ на вопрос — кто виноват в распространении аморальности, коррупции, наркомании, в падении престижа арабского мира — Запад является самой удобной мишенью. Люди вообще не склонны к тому, чтобы искать причины своих бед в самих себе и в своем обществе, всегда удобнее думать, что во всем виноваты чужие. А Запад и в самом деле дает поводы для того, чтобы Восток испытывал к нему неприязнь — экспансией своих ресурсов и идей, своих нравов и своей культуры, а нередко и своим отношением к восточным обществам как к недоросшим, отсталым и архаичным.

Уже упоминалась проблема Иерусалима, и здесь речь идет уже не только об арабах, а о мусульманском мире в целом. Для мусульман Иерусалим третий по святости город на земле, после Мекки и Медины. Допустить, чтобы им владели люди чужой расы и религии — это несмываемый позор, прямое и ужасающее оскорбление ислама вообще.

Есть и еще одна сторона проблемы — пребывание американских войск в Саудовской Аравии. Они пришли туда, чтобы защитить эту страну от Саддама Хусейна в 1990 году, и остаются там по договоренности с саудовским правительством. Для людей типа Бен Ладена тот факт, что американские войска находятся на земле, по которой некогда ступала нога Пророка — это вопиющее и невыносимое оскорбление веры.

Выступая 7 октября 2001 года по телестанции «Аль Джазира», Бен Ладен сказал: «Я клянусь Аллахом, что Америка никогда больше не будет знать покоя, пока он не придет в Палестину и пока все безбожные западные армии не покинут святые земли».

Все это вместе взятое опять-таки замыкается на Америке. Если поговорить на эту тему с любым арабом, он скажет примерно следующее: «Израиль оккупирует Палестину и ведет себя так нагло только потому, что это ему разрешает Америка. Она — отец и мать Израиля, она обеспечивает его благосостояние, вооружает его, защищает его в ООН. Если бы американцы захотели, израильтяне вынуждены были бы уступить, но в том-то и дело, что Америка горой стоит за сионистов, потому что ею самой управляют евреи». Таково господствующее мнение в арабском мире. Чтобы бить в самый корень зла, надо ударить по Америке.

Вот здесь и выдвигается на передний план концепция джихада. Многие убеждены, что это слово обозначает только священную войну, но это неверно. Вообще по исламскому закону мусульмане вправе вести войну против четырех врагов: неверных, отступников, мятежников и разбойников. Только первые две категории подпадают под понятие джихада. Древние мусульманские правоведы считали, что существует джихад сердца, джихад языка, джихад рук и джихад меча.

Джихад считается, согласно Корану, религиозным долгом, хотя улемы никогда не включали его в число столпов ислама. Джихад (который чаще всего неточно переводят как «священная война») всегда рассматривался как одна из главных обязанностей мусульманской общины. Буквально это слово означает высшее, максимальное усилие; главное понимание джихада состоит в том, что верующий борется против зла и дьявольщины в самом себе, путем самодисциплины стремится следовать воле Бога, быть добродетельным, совершенным мусульманином. Это — «большой джихад», а «малый джихад» — это борьба за распространение и защиту ислама. В сунне (описании жизни и мыслей Пророка Мухаммада) говорится о том, что применение силы в сражении есть малый джихад, а усилия, направленные на мирное личное исполнение требований ислама — большой или высший джихад.

В самом общем смысле джихад обозначает борьбу против зла и дьявола, борьбу за то, чтобы быть добродетельным, верным прямому пути, указанному Аллахом. Но исламисты фактически делают упор на «малый джихад», и им есть на что сослаться, хотя бы на такие стихи Корана: «И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами… И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас… И убивайте их, пока не закончится смута, и вера вся будет принадлежать Аллаху». Можно, конечно, истолковать это в соответствии с историческим контекстом, указать, что речь идет о многобожниках, а не о христианах, к тому же наряду с призывом убивать их есть и ограничение: во второй суре сказано: «И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте… пределов дозволенного». Но при желании можно интерпретировать данные суры Корана как призыв убивать вообще всех неверных, т. е. немусульман. Именно это и делают воинствующие исламисты, а для ваххабитов врагами являются даже и те из мусульман, которые уклонились от выполнения этого «священного долга». Абубакар Баасийр, руководитель подпольного индонезийского исламистского движения «Джамаа исламийа», заявил: «Аллах разделил человечество на две части — последователей Аллаха и последователей Сатаны» — и обратился к «неверным» с такими словами: «Мы отвергаем все ваши взгляды и все ваши учения. Между вами и нами всегда будет пропасть ненависти, и мы будем врагами до тех пор, пока вы не станете следовать закону Аллаха».

В документе, озаглавленном «Письмо к Америке» и опубликованном в ноябре 2002 г. (его авторство приписывают самому Бен Ладену), перечисляются требования, предъявляемые исламистами американскому народу. Среди семи пунктов требований есть такие: «покончить с угнетением, ложью, аморальностью и развратом… признать, что Америка — это страна без принципов, перестать поддерживать Израиль в Палестине, Индию в Кашмире, Россию в Чечне, правительство Манилы, воюющее с мусульманами на юге Филиппин, перестать поддерживать коррумпированных лидеров в наших странах». В документе говорится, что если американцы не последуют этим советам, они будут побеждены, как все предшествовавшие крестоносцы.

В предыдущих главах уже говорилось о том, что исламисты, ненавидящие Америку как авангард безбожного, нечестивого, враждебного Запада, отвергают, естественно, и западную демократию как систему, несовместимую с шариатом. Один из их
идеологов, Салих Сиррия, характеризовал демократию как «образ жизни, противоречащий исламскому пути. При демократии люди имеют власть издавать законы, разрешать и запрещать то, что они хотят, в то время как в исламе люди не обладают полномочиями решать, что есть „халяль“ (разрешенное Аллахом) и что есть „харам“ (запрещенное Аллахом), даже если у них по какому-либо вопросу достигнуто полное единодушие. Поэтому сочетать ислам с демократией равнозначно сочетанию, например, иудаизма и ислама; точно так же, как человек не может одновременно быть мусульманином и евреем, он не может быть в одно и то же время мусульманином и демократом».

Нечего и говорить, что фундаменталисты (салафиты) смотрят на таких мыслителей, как Дарвин, Маркс и Фрейд, как на дьявольское отродье (чему способствует еще и еврейское происхождение двух последних). А на обложке популярной в мусульманском мире книги Саида Айюба «Лже-мессия» изображено демоническое существо, завернувшееся в американский флаг и во флаг с серпом и молотом, да еще со звездой Давида на шее.

Такого рода взгляды все шире распространяются в мире ислама. Наша эпоха поистине стала эпохой триумфального шествия по миру радикального «политического ислама», иначе говоря — джихадизма. Все большее число мусульман считает, что именно джихадисты — подлинные выразители исламской традиции, что они являются теми, кто «идет правильным путем» согласно заветам Корана.

И здесь мы видим, какую пагубную для самого ислама роль играет — как это ни парадоксально — то обстоятельство, что в нем отсутствует такой институт, как церковь с ее иерархической структурой, увенчанной наверху непререкаемым авторитетом. Католическую и православную церковь издавна обвиняли в том, что именно данный тип структуры утверждает моноцентризм и единомыслие, препятствует свободе мысли. Но вот в рядах мусульман появляется Усама бен Ладен, который издает фетвы и объявляет джихад, не имея на то никаких прав, и некому его дезавуировать. Нет ни папы, ни патриарха. Особенность ислама в том, что, будучи основан на строжайшем единомыслии в том, что касается ядра учения пророка, устоев веры, он совершенно децентрализован в плане организации и структуры.

Мазхабы (богословские школы) признаются равноправными, столетиями существовали секты, приверженцев которых никто не мог официально объявить еретическими, и хотя формально «врата иджтихада» (истолкования, решения вопросов богословско-правового комплекса) были закрыты тысячу лет тому назад, интерпретация многих важнейших проблем является прерогативой различных улемов и факихов вплоть до того, что совсем недавно возобновился спор о применении шариата, о моделях государства, о том, каким сурам Корана — мекканским или мединским — следует отдавать предпочтение в случае противоречия между ними. Немудрено, что при таком положении вещей богословские авторитеты, даже те, которые отвергают идеологию бен Ладена (а в исламском «мэйнстриме» таких подавляющее большинство) не обладают теологически обоснованным инструментарием воздействия на умы верующих, который позволил бы опровергнуть человеконенавистнические призывы экстремистов. Да и как бы они могли это сделать, если в одном из крупнейших мусульманских государств, Саудовской Аравии, официально господствует ваххабизм, многие идеи и положения которого вполне соответствуют экстремальной идеологии сторонников Аль-Каиды и других подобных организаций.

Но корни проблемы лежат еще глубже. Российский ученый Дмитрий Фурман проницательно отметил, что если в христианстве громадная сфера общественной и государственной жизни оставалась свободной, способной к развитию, поскольку церкви важно было лишь, чтобы все признавали ее абсолютную власть в вопросах веры и она крайне редко вмешивается в социально-политические процессы, то в мусульманском мире все наоборот. Любые социальные формы и любые изменения должны оцениваться с точки зрения одной вечной модели — модели мединского государства (или протогосударства) пророка, зафиксированной в шариате. Здесь нет колоссальной «светской» сферы жизни, безразличной с точки зрения религии и поэтому — способной к эволюции. А из этого вытекает неспособность и нежелание тех людей, которые являются авторитетами для мусульман и определяют духовный и интеллектуальный климат в мире ислама — богословов-правоведов, проповедников — видоизменять систему взглядов таким образом, чтобы она перестала быть основой для поддержания состояния вечной напряженности во взаимоотношениях между исламским сообществом и «другими мирами». По существу речь идет о перманентном состоянии войны, в котором держат исламский мир его духовные авторитеты; краеугольным камнем их идеологии остается, как и тысячу лет тому назад, концепция противостояния Дар аль-ислам и Дар аль-харб.

Поэтому, отвечая на уже задававшийся вопрос — «что же не в порядке с миром ислама?» — можно утверждать, что неладно дело обстоит с духовным руководством мусульман, которое не смогло предотвратить появление злокачественной опухоли в организме своей религии, в результате чего зловещая тень покрывает само будущее исламской цивилизации.

Итак, с одной стороны, в исламе отсутствуют церковь как институт и духовенство как служилое сословие (именно служилое, так как входящие, например, в шиитскую духовную иерархию аятоллы и худжат аль-исламы являются не священниками, несущими службу и назначаемыми епископами, а лишь религиозными авторитетами). А с другой стороны, все сферы общественной и государственной жизни контролируются и регулируются сообществом духовных лиц, в отличие от христианства, где церковь заботится о том, чтобы признавали ее власть в вопросах веры и редко вмешивается в социально-политические процессы. У мусульман, строго говоря, нет светской сферы жизни, независимой от догматов религии и способной к свободной эволюции. Авторитеты-богословы, определяющие духовный и интеллектуальный климат в мире ислама, по традиции боятся запрещенных Кораном новшеств, жестко придерживаются установленных более тысячи лет тому назад взглядов. Это и есть то поле, на котором так удобно произрастать идее джихада в его воинственной интерпретации, логически ведущей к оправданию террора.

Ислам — это не просто религия, а образ жизни и мировоззрения, основа целой цивилизации. Укорененность ислама в обществе настолько сильна, что люди совершенно различных этнических и языковых групп, придерживающиеся разных бытовых традиций и живущие в далеко не одинаковых условиях, ощущают свою принадлежность к некоей избранной общности. Это и есть мусульманская солидарность. У приверженцев ни одной другой религии не может быть чего-либо подобного такому всемирному объединению, как Организация исламской конференции. Это никогда не мешало мусульманам вести между собой войны, но перед лицом неисламского мира они чувствуют свою «особость», более того — свое превосходство. Американский публицист Томас Фридман пишет, что «хотя в исламе имеется глубокий моральный импульс, утверждающий справедливость, милосердие и сочувствие, в нем не получила развития доминирующая религиозная философия, позволяющая признавать иные религиозные сообщества равными себе». Поэтому идея джихада в воинственной интерпретации воспринимается многими мусульманами как вполне закономерная, отвечающая самому духу их религии и в принципе направленная на защиту ислама.

Защиту от христианства? Нет. В принципе, мусульмане никогда не объявляли своим врагом христианство как религию — ведь это одна из трех авраамических конфессий, и приверженцы ислама чтут в качестве пророков и Авраама и Иисуса. «Салафийя» направлена не против христианства, а против пагубного влияния Запада, который считается не христианским, а безбожным и аморальным. На западное общество потребления исламисты смотрят с отвращением. Один египетский исламист, Уаджди Гунайим, характеризовал это общество как «царство декольте и моды, апеллирующее к животным сторонам человеческой натуры». Соединенные Штаты вообще рассматриваются как очаг сексуальной распущенности, гомосексуализма, феминизма и т. д. Эмансипация женщин для исламистов — это господство разврата, вседозволенности, превращение женщин в «коммерческий продукт потребления». Свободные выборы означают, что американский народ свободно выбрал своих правителей и поэтому должен отвечать за все их плохие дела, т. е. нет такого понятия, как «невинные граждане».

А хуже всего — отделение церкви от государства, установление светского образа правления. Ввиду всего этого Запад вообще не заслуживает названия христианского. Поэтому неправильно говорить о «войне религий», равно как и «зависти голодных к богатым и сильным». Вспоминается шиит-боевик, который в 1983 г. ворвался на грузовике во двор американской казармы в Ливане, проломив ворота, и взорвал себя вместе с сотнями американских солдат: по свидетельству стрелявшего в него часового, смертник улыбался за несколько секунд до своей гибели. Какая зависть к Америке, этому исчадию ада, могла быть у него, как и у пилотов-самоубийц, твердой рукой направивших самолеты на здания нью-йоркских небоскребов? А у тех, кто планировал и организовывал эти теракты, у людей, в распоряжении которых сотни миллионов долларов — о какой зависти можно говорить?

И еще один миф: исламисты якобы хотят создать всемирный исламский халифат. Их задача — отнюдь не исламизировать весь мир, а прийти к власти в ключевых мусульманских странах, в первую очередь в Саудовской Аравии, Пакистане, Египте, сбросить существующие там «нечестивые, уклонившиеся и продавшиеся» режимы, установить господство «праведного ислама», устранить угрозу исламской культуре, духовным ценностям — угрозу, исходящую, по их мнению, от растленного и безбожного Запада (а не от христианской религии как таковой).

Борьба ведется, таким образом, на два фронта: против собственных «негодных властей» и их покровителей на Западе. При этом, хотя конкретной задачей является победа на первом, т. е. внутриисламском фронте, установление «праведной власти» в мире ислама, главным источником зла все же считается Запад, Большой Сатана, который исламисты рассматривают не только как захватчика, но и как шайтана-соблазнителя, ловца душ, стремящегося подорвать исламские ценности, лишить мусульман их духа. В этой борьбе законны все методы; ввиду подавляющего материального, технологического превосходства Запада остается лишь действовать методами террора, в частности пуская в ход «наивысшее оружие» — смертников, «человеческие торпеды». Поэтому и гремят взрывы в США и Англии, Испании, Турции, Марокко, Индонезии, Саудовской Аравии.

А где же умеренные мусульманские богословы, понимающие, в какую пропасть толкают джихадисты исламское сообщество, видящие, что слово «мусульманин» во многих странах уже становится синонимом слова «террорист», сознающие, как экстремисты дискредитируют ислам? Например, германский Институт Демоскопии в Алленсбахе в 2006 г. выяснил путем опросов, что у 98% немцев со словом «ислам» ассоциируются такие понятия, как насилие и террор. Разумеется, умеренные богословы есть. Достаточно упомянуть таких, как иранский философ Абдулькарим Соруш, выступающий против того, что муллы «присвоили себе Коран», ливанский исламовед Ридван ас-Саид, противящийся тому, что экстремистская организация Хизбалла монополизировала истолкование священных текстов, турецкие ученые Мехмет Пачачи и Омер Озсой, иранка Ширин Абади, удостоенная Нобелевской премии мира, египтянка Нахед Селим, египетский богослов Наср Хамид Абу Зейд, эмигрировавший в Голландию, где он преподает. Имеются и официальные лица, отвергающие экстремизм, например, марокканский министр по делам религии Ахмед Тауфик, заявивший, что «мусульмане не должны исключать себя из будущего».

Но, как правило, такие голоса широкой массе мусульман не слышны. Боясь прослыть «белыми воронами», если не предателями, умеренные богословы мало что могут противопоставить тем, кто говорит: «Посмотрите на американцев — они в Ираке, в Афганистане, их военные базы на святой земле Аравийского полуострова. Посмотрите на евреев — они отняли у нас священный Иерусалим». Как отмечают западные авторы Дана Аллин и Стивен Саймон, «готовность исламистских проповедников осуждать терроризм затухает… клирики в каирской мечети Аль-Азхар теперь уже оправдывают убийства американцев в Ираке. Развивается тенденция к расширенному толкованию тезиса об оборонительном джихаде — другими словами, тенденция, благоприятствующая Усаме Бен Ладену».

Именно силовое, воинственное истолкование джихада стало идейным инструментом для радикальных, экстремистских исламских организаций. Так, организация «Джамаат аль-джихад», ответственная за убийство президента Египта Анвара Садата в 1981 г., сурово заклеймила всех правителей арабских стран и постановила, что «нынешние правители — это отступники от ислама. Они были вскормлены за столами империализма либо крестоносцами, либо коммунистами, либо сионистами». Стоит также привести высказывание профессора исламской культуры из Саудовской Аравии шейха Ад-Дария: «Надо себя готовить к вооруженному джихаду, потому что каждому разумному человеку ясно, что наших врагов из евреев, крестоносцев и коммунистов устраивает только наше уничтожение или переход на их идейные позиции».

Беда в том, что джихадизм — это не какое-то чуждое, неисламское течение. Даже если его назвать злокачественной опухолью на теле ислама, который никак не может считаться религией насилия и террора, все равно приходится признать, что джихадизм, исламизм базируются на одной из аутентичных исламских традиций, берущих свое начало в глубокой древности, в военных походах пророка Мухаммеда. Это лишь одна из традиций, но она имеет свои корни в исламе, а не привнесена откуда-то извне. Именно поэтому ей страшно трудно противостоять — но необходимо.

Да, необходима идейно-пропагандистская деятельность внутри самих мусульманских стран с тем, чтобы доказать пагубность воинствующего исламизма для мирового исламского сообщества. Перед мусульманскими мыслителями стоит важнейшая задача: глубоко проанализировать вопрос о том, почему их религия дает экстремистам столько возможностей трактовать ислам в воинственном, непримиримом духе. Стоит процитировать слова чикагского профессора Марка Лилла: «Те, кто озабочен местом ислама в сегодняшнем мире, обязаны серьезно исследовать теологические корни исламского фундаментализма и видимое отсутствие теологической защиты против распространения политического экстремизма». Необходим серьезный, рассчитанный на долгие годы внутримусульманский дискурс, в ходе которого ретроградам и убийцам был бы дан достойный идейный отпор, а их взгляды, искажающие и компрометирующие ислам, были бы разоблачены и отброшены.

Зал ислама

Зал ислама

В минувшем году в Государственном музее истории религии открылась исламская экспозиция, уместившаяся в трех небольших залах. Первые два — общеобразовательные — посвящены основным принципам и культовым предписаниям, общим для всех мусульман. Третий, для продвинутых, — быту и различным течениям: суннизму, шиизму, суфизму

Атмосфера

Экспозиция старается быть интересной и человеку с улицы, и искушенному посетителю. Стены украшены каллиграфическими надписями и орнаментом, окна — резными ставнями. Прочий колорит составляет свет. Люстры в стиле хай-тек освещают помещение неравномерно — в углах ютится полумрак. Того и гляди, задымят курильницы.

Говорить о религии непросто, заинтересовать далекого от нее человека — особенно. Главная проблема музейного повествования — необходимость рассказывать о духовном, используя материальное. Что могут донести до посетителя несколько хромолитографий, четки и небольшой, как ладанка, Коран? Да, красиво: яркие цвета, узоры, каллиграфия. Чудесно, но при чем здесь вера? Это не краеведческий музей, который бытописует жизнь аборигенов при помощи мутноватого зеркальца, прялки и вездесущего бивня мамонта. Тут нужно не губами, а устами. Потому что тематика такая. Составителям удалось главное — воссоздать атмосферу экзотической, а для многих пугающей религии. Экспонаты не выглядят как отдельные предметы, выхваченные из своей среды и помещенные под стекло. В пределах ограниченной экспозиции они задают основные ориентиры.

За стеклом

В первых двух залах конспективно показано, откуда есть пошел ислам и как себя нужно вести практикующему мусульманину. Началось все в VII веке, когда к великому Пророку Мухаммаду явился ангел Джибрил и ниспослал ему суры Корана. Пророк начал проповедовать в Мекке веру в Единого Бога. Однако это не нашло отклика среди правоверных язычников, и Пророк был вынужден перебраться в Медину, захватив с собой последователей. Для новичка будет любопытно узнать, что мусульмане даже на заре ислама относились к христианам и иудеям как к людям, обладающим Божественным Откровением. Уничтожали только многобожников, что называется малым джихадом. Кстати, большой (главный) джихад — это не взрывы маршруток и небоскребов, а борьба с собственными недостатками.

Первое впечатление схлынуло, теперь можно оглядеться по сторонам. Сначала стоит обратить внимание на два плаката, которые дают общее представление о пяти столпах Корана и шести непреложных истинах. Каллиграф завязал вязь в тугой узел — смотреть на нее одно удовольствие. Рядом на табличке дана расшифровка этой красоте. Для тех, у кого музейные ярлыки вызывают недомогание, около входа поставлен электронный терминал. Там можно прочитать все комментарии. В один заход.

Цветовую палитру первого зала задают литографии: красочные картинки Мекки и Медины из казанской мечети, ковчег Нуха (Ноя), изображение ада и манускрипт с 99 Прекрасными именами Аллаха (отсюда количество зерен в четках 99, 66 или 33).

Считается, что ислам запрещает изображать человека, в первую очередь — Пророка Мухаммада. Этого запрета нет в Коране, и, например, на миниатюрах и лубках шиитов можно увидеть даже имамов. В остальных случаях рисовать homo sapiens можно только на посуде и других предметах быта, потому что блюдце едва ли может стать предметом поклонения. Отсюда становится понятно, почему мусульманство в первую очередь ассоциируется с каллиграфией, узорами и растительными мотивами: другого рисовать нельзя.
После лаконичного введения экспозиция переключается на Коран и намаз — ритуал совершения молитвы.

Главный экспонат этого зала — копия Корана Османа. Халиф Осман был убит мятежными повстанцами. По преданию, на Коран, с которым он встретил своих убийц, пролилась его кровь. Неудивительно, что спустя некоторое время в мусульманском мире стали появляться рукописи священной книги с окровавленными страницами, к которым верующие относились как к реликвиям. Этот экземпляр — точная факсимильная копия одной из древнейших рукописей Корана Османа.

Намаз — второй столп ислама. Соблюдать его нужно ежедневно, по пять раз в день. Молитва возносится после очищения от земной скверны. Грубо говоря, в этом зале находятся вещи, которые все мы не раз видели в фильмах: коврик для совершения молитвы, сосуд для омовения, четки, Коран. Вроде бы ничего удивительного. Ни тебе мужиков с автоматами, ни мамонтова бивня. В том-то и дело, хоть видели это, а все равно чужие они. В лучшем случае — экспонаты, на которые поглазели, забыли и пошли дальше.

Нечем пугать

Кстати, вспомнил еще одну сложность разговоров о религии. Для большинства основной интерес представляет не (хотя бы) шапочное знакомство с основами веры, а экстремальные проявления — асимптоты. Например, неподалеку от католицизма всегда полыхают костры инквизиции или вырезают гугенотов. Касаясь исламской темы — ныне одной из самых животрепещущих, — кажется, нельзя обойти слов, осевших тяжким грузом в подкорке: джихад, ваххабит… Смысл их не всегда ясен (ваххабитами, например, по ошибке называют молдаван, работающих на стройке), но страшно становится. А что делать? Пугают нас везде: в телевизоре, ленте интернет-новостей, газетах и журналах. Однако аксессуары джихада есть только на одном стенде третьего зала. Да и то все они какие-то нестрашные: щит, палица, меч. Совсем как у былинных героев. Рядом с костюмом дервиша, похожим на реквизит главного советского боевика «Белое солнце пустыни», напротив паранджи, почти как у Гюльчатай: от головы до пят. В этом же зале гравюры и миниатюры, изображающие суфиев, которые вращаются, пытаясь найти способ общения с Аллахом, пенал писца, покрытый тончайшим узором, меч с двойным лезвием и цепи, которыми истязают себя шииты. Интересного много.

Более сотни экспонатов — это не бурелом, в котором можно сломать ногу или свернуть шею. По меркам некоторых залов Кунсткамеры — практически ничего. Однако с этого ничего у нас как раз и принято начинать. Не стоит забывать, что экспозиции меньше года, а музей религии в России один. И какие бы программы религиозной толерантности наши управители ни замышляли, второй такой вряд ли откроется.


Пять столпов ислама

Единобожие (шахада) — Ислам считается самой молодой авраамической религией, все молитвы и праздники направлены на то, чтобы показать Единство и Единственность Аллаха

Совершение молитвы (намаз) — ежедневное пятикратное вознесение молитвы. Пять промежутков времени (рассвет, полдень, послеполуденное время, конец дня и ночь) соответствуют различным видам человеческой деятельности. Во время совершения намаза верующий, стоя по направлению к Кибле, произносит аяты (высказывания Корана) и прославляет Бога — Аллаха

Благотворительность (закят) — обязательная милостыня, которую мусульманин выплачивает один раз в год. С помощью закята общины поддерживают бедняков, нуждающихся, должников, людей, оставшихся в чужой земле, воинов, ведущих джихад, сборщиков налога, укрепляют сердца желающих обратиться к вере, выкупают пленников

Соблюдение поста (Рамадан) — все мусульмане должны воздерживаться от принятия пищи и любой жидкости, курить, заниматься сексом и делать внутренние инъекции от рассвета до захода солнца. Не соблюдают пост: болящие, дети, путешественники, женщины (беременные, кормящие и во время менструации). Человек, самовольно нарушивший пост, должен совершить покаяние и накормить бедняков

Паломничество (хадж), которое каждый правоверный мусульманин должен совершить хотя бы один раз в жизни. Хадж требует финансовых и физических затрат, однако приносит пользу и совершившему его паломнику, и всему обществу. В программу хаджа входит посещение Мекки, Каабы, горы Арафат и долины Мина

Михаил Заиканов

Исламская анкета

Редакция «Прочтения» обратилась к своим авторам и героям с небольшой анкетой:

  1. Как вы считаете, христианская цивилизация скоро погибнет под «валом ислама», сохранит свою силу или останется лишь в резервациях?
  2. Стоит ли, защищаясь от агрессивной исламизации, уповать на светские законы или надо делать упор на возрождение Христианской Церкви?
  3. Или жизнь важнее религий? Коль скоро мир постепенно становится мусульманским, не следует ли принять ислам и уже изнутри стараться делать его толерантнее?

Павел Крусанов, Петербург

1. Кризис зачастую идет на пользу угодившему в него. Ислам давит не потому, что внезапно окреп, а потому, что чрезвычайно ослабло христианство. Кризис сидит внутри него, как изнуряющая организм бацилла. Однако, переболев краснухой, организм выходит из немощи окрепшим, так как исподволь обрел к краснухе иммунитет. Сегодня христианство ослаблено господствующей идеологией потребления и стяжания, поскольку душа потребителя — по природе своей язычница. Христианам запрещено заниматься ростовщичеством, а между тем банковская система, построенная на передовых кредитных схемах, теперь — гордость «цивилизованного» христианского мира. Если христианство выработает иммунитет к бацилле потребления, оно обретет незыблемость. Испытывая гонения, впадая в ничтожество, уходя в катакомбы, религия очищается и закаляется. И расцветает, когда общество начинает исповедовать идеологию служения и жертвенности.

2. Цель человеческой жизни — спасение души. Идеальное государство должно строиться по законам, которые максимально способствуют реализации этой цели. Поскольку христианский мир покоится в лоне христианской традиции, то законы государства в этом мире должны основываться на Божьих заповедях. Это раз. И два — индивидуальный рецепт: если тебя страшит исламизация — воцерковляйся. А если не желаешь — не ной по поводу своих страхов. Свято место пусто не бывает — в обезлюдевших храмах расстелют коврики магометане и окрестные жители выкинут свои будильники, которые заменит им призыв муэдзина.

3. Бесовские речи ведете, товарищ, да хранит вас Аллах, если, конечно, Христос не будет против.

Андрей Степанов, Петербург

1. Никакой христианской цивилизации давно нет, есть музеи с крестами на крышах и нянюшкины сказки в глубинах душ. А веры нет ни у кого, даже у попов, потому что вера жива до тех пор, пока руководит поступками. Вы можете представить себе батюшку (пастора, кюре), который, как встарь, идет в поле просить у Бога дождя и при этом берет с собой зонтик? Зато вообразить такого муллу — проще простого. Речь идет не о войне христианства и ислама, а о противостоянии людей, у которых давно нет ничего святого (правила морали не в счет), — людям, у которых есть только святое. При сохранении нынешних условий победа будет, конечно, за исламистами. А как скоро и каким путем — откуда мне знать? Ну, скажем, как у Е. Чудиновой в романе «Мечеть Парижской Богоматери»: через 40 лет, путем введения шариата в Европе большинством голосов. Последующая участь неверных прописана в Коране, и будет она горька: заставят гной гассяк кушать уже на Земле. Правда, все эти предсказания — всего лишь линейное прогнозирование, которое еще ни разу в истории не совпало с реальностью. На самом деле мы не можем знать, что случится даже завтра.

2. Никто из членов Христианской Церкви воевать за веру уже никогда не пойдет, и на сильный приток оглашенных в постиндустриальном веке надеяться глупо. «Уповать» же на светские законы — значит решиться на свертывание европейской демократии: не пускать понаехавших и потихоньку прижимать толерантность. При сильном противостоянии в обществе это быстро приведет к диктатуре. Не хотелось бы. Надежды, связанные с экономической победой, — дескать, нефтяные фонтаны в арабских странах рано или поздно иссякнут, золотые унитазы продадут за долги, вот тогда посмотрим, кто кого, — тоже несостоятельны. Агрессия идет не от шейхов, они и так сговорчивы, а от народа простого и нищего, которого меньше не станет. В общем, в глобальной перспективе, кроме китайцев, действительно надеяться не на кого. А если Азия нам не поможет, то остается вступить в сговор с шайтанами, гулями, ифритами и джиннами как последними союзниками Запада.

3. Упаси Аллах! Такие штуки проходят только с беззубыми, одряхлевшими тоталитарными режимами, но никак не с агрессивной силой на подъеме. Я думаю, что такой «агент», засланный в исламский мир, через год-другой забудет о своей миссии, обзаведется женами и детьми и станет правовернее своего имама. Дети его вполне могут оказаться фундаменталистами, а внуки — террористами. Реальной перспективы тут нет. Но вообще Штирлиц в совете муфтиев — хороший литературный сюжет.

Владимир Лорченков, Кишинев

1. Мне кажется, что в этом вопросе лет 10-20 как все напутали. Буду распутывать на свое усмотрение. Отвечу только на первый вопрос, так как правильный и исчерпывающий ответ на него предполагает, что других вопросов больше не возникнет.

Во-первых, христианская цивилизация всегда была сильнее исламской.

Для этого достаточно выйти из инета, переполненного коллективной истерикой националистов, и почитать учебник истории. Европа делала мусульман и так и этак. За очень редкими исключениями на короткий период (Испания — мавры, Балканы — Османская империя). Европейцы, а не мусульмане захватили три четверти мира. Европейцы, а не мусульмане колонизировали Африку, Америки и Австралию и отпочковали туда свою цивилизацию. Европейцы, а не мусульмане создали ТНК и управляют миром. Это европейцы и их детища — «золотой миллиард». Эксплуатация мира белыми продолжается.

Во-вторых, христианская цивилизация не умерла.

Ислама боится только Европа в лице интеллектуалов. Боится не потому, что мусульмане верят в Аллаха, а европейцы — в Бога и вот Аллах в этом веке как-то прибавил. Европа интеллектуалов боится мусульман, потому что те ВЕРЯТ. Когда ты веришь, умирать легче и многие вещи потому — проще.

Европа интеллектуалов не верит ни во что. Это не страшно. Они дегенераты и вырожденцы. Я видел одного такого в «Культуре» по «Евроньюс». Мудак лет 60, с лыжной почему-то шапочкой на голове, говорил, что бабушка его родом из Одессы, вино он пьет французское, а паштет жрет польский, сам он итальянец, поэтому тырыпыры. Потом он… запел. «Калинку», кажется. После чего сказал: «Мы все одна семья». Этот фрик — собирательный образ европейских «интеллектуалов». Таких сейчас выдают за Европу. Нет. В отличие от них 90 процентов населения Европы — простые люди, чей образ мышления не очень отличается от мышления их предков XV-XVIII веков. Ну, разве что электрическим чайником теперь пользуются. А так — все те же.

Предприимчивые, жестокие, с набором ценностей того самого христианского мира (конкретно в Иисуса как Сына Бога при этом верить не обязательно).

Да, европейца пока заткнули. Это делают те самые ТНК — языками европейских интеллектуалов внушающие населению Европы муру про мультикультурность, — просто потому, что ТНК выгоден раб цветной. Он дешевле в разы. При этом ТНК будут поддерживать мир цветных рабов в нищете. Всегда. Если раб цветной позволит себе слишком много, «европейский интеллектуал» по приказу заткнется и белому населению Европы дадут немножечко воли. Чем это закончится, яснее ясного. Очередной европейской колонизацией мира. И тогда пелена спадет, камлание прекратится и все поймут, что араб едет в Париж не за шариатом, а ОТ него. И что араб в меньшинстве. И что европейцы всегда… см. пункт первый.

О какой «победе ислама» в такой ситуации можно говорить?

Настя Глазанова, Иерусалим

1. Когда «скорострельность матки» обеспечит господство ислама на земном шаре, внешний противник в лице Запада потеряет для мусульман привлекательность ввиду своей слабости и они переключатся на внутренних врагов. Кроме того, фактор этнической принадлежности не менее силен, чем религиозный. До физического уничтожения христиан не дойдет, но дань в какой-то форме платить, возможно, придется. А жить будем бок о бок.

2. Упор нужно делать на здравый смысл и секулярную этику. С бандитами не брататься. Себя в обиду не давать. И вторую щеку не подставлять. Добро должно быть с кулаками, справедливость — на местности, а не на том свете.

3. Не следует.

Игорь Бондарь-Терещенко, Харьков

1. Если считать резервациями души верующих, то христианство, по сути, оставалось там всегда. И никакие пертурбации с цивилизациями, государством и тем более государственной церковью ему не угрожали. С другой стороны, упомянутые институции, владея информационным резервом, всегда старались взять приступом сию цитадель духа, дабы удержать власть над разумом верующих. Над разумом, повторяю, но не над душой. Наверное, фишка с «угрозой ислама» — это очередная попытка посеять смуту в сердцах. Вряд ли России стоит бояться подобных вещей. Ведь и первая власть в лице Владимира Путина, помнится, предложила сделать обрезание исламским радикалам, да так, «чтобы у них уже ничего не выросло», и четвертая в лице одиозной Анны Козловой мечтает о России, в которой русское бы победило. Мол, в кабаках «станут подавать щи, вареные бураки и рыбьи молоки», а самым ходовым вариантом будет «раскормленная на парном молоке да хлебе душистом белесая, безбровая баба, тронутая на всю голову, с большим православным крестом».

Что же касается угрозы ислама на Украине, то народ здесь всегда воевал на стороне то ли национальных меньшинств, то ли пресловутых лиц кавказской национальности: исламистов Чечни, правоверных христиан Грузии. Очевидно, срабатывает личный колониальный опыт Украины. Здесь не Россия, здесь турок любят, хоть запорожцы воевали с ними и даже войны выигрывали. Но баб своих тем не менее в тылу врага оставляли — как Роксолану в султанском гареме — чтобы потом воспевать.

2. Уповать на светские законы не стоит, ибо за ними всегда кто-нибудь стоит: агрессивный или не очень, уже подрезанный первой властью или еще нагло крышующий продажу опиума для народа, то бишь банальной исламской наркоты. Высокое начальство всегда охотно жертвует на храм, но вряд ли это возрождает Христианскую Церковь — скорее всего, обеспечивает жизнь уже тамошнего начальства. Что же касается защиты от «вала ислама», то, помнится, в девяностых Данила Багров в фильме «Брат», поигрывая револьвером, скомандовал этому валу: «Бежать!» С тех пор в России что-нибудь изменилось? Разве что вид оружия.

3. Принятие ислама, буддизма или иудаизма нынче носит характер модной фишки. На Украине, например, с исламской культурой «модно» заигрывают такие «письменники», как Сергей Жадан, Павел Вольвач, Олег Соловей. В их стихах налицо и «Осенний хадж», и «Предчувствие джихада». Но все это вовсе не для того, чтобы сделать ислам толерантнее в глазах общественности, а из чувства любви к фронде, провокации. Ну, и наперекор российскому соседу, боящемуся «вала ислама» больше, чем родного «христианского» начальства.

Михаил Гундарин, Барнаул

1-3. Мысли об исламско-китайской опасности здесь, на Алтае, кажутся уж настолько несвоевременными, что даже начинаешь недоумевать: а почему, собственно? Мусульманский Казахстан, вот он, рядом, а там и до Средней Азии рукой подать. Опять же и с Китаем есть общая граница — пусть и не шире, чем горная тропа через труднодоступный перевал.

Видимо, дело в том, что ни о каком ваххабитстве в Казахстане и речи быть не может в силу мощи светского назарбаевского режима и самого характера казахского народа (не говоря уж о значительном проценте русских, живущих там). Да и приграничный Китай «не настоящий» — автономный округ, населенный монголами и их близкими родственниками.

Но вернее все же иное. Противостояние христианства и ислама (о китайцах речь впереди) в сибирской провинции неактуально потому, что и христианства-то здесь — как идеологической основы повседневной жизни — особо не ощущается. Православная церковь возможностью влиять на жизнь соотечественников не обладает. Государство — от губернатора до клерка райадминистрации — всемогуще. Что ж, здесь Восток, пусть и восток России. А Восток и Запад — это противостояние до или поверх ислама и христианства.

Что такое жители Сибири сегодня и чем они были, по сути, всегда? Прослойкой, мешающей физическому проникновению на огромные территории «не нашего царя людей». Сибиряки — тот самый живой щит «между монголами и Европой» (кстати, на Алтае раскапывают многочисленные и богатые скифские гробницы, что делает совпадение с блоковским текстом пугающе полным).

Однако идеологическое проникновение Востока шло все эти два-три столетия неостановимо. Щит не столько пробит, сколько разъеден коррозией. И теперь католически-протестантская Европа внушает сибиряку либо ужас, либо неприязнь (в зависимости от темперамента) — там все чужое. Неизмеримо далекое и территориально и ментально. Шукшинские «чудики» в европейских интерьерах непредставимы. Равно как и в трудолюбивом китайском муравейнике. А вот в средне-азиатском кишлаке — вполне.

Это вовсе не значит, что сибиряки отпали от православия. Просто идеологией повседневной жизни Сибири давно уже стала усредненно-восточная. Исламско-буддистско-синтоистско-христианская, если подбирать конфессиональные аналоги.

Что касается местной интеллигенции, в утешение и поддержку ей дан миф о России, способной переварить любую культуру и любых представителей этой культуры. Разложить таинственным своим ферментом на вполне усвояемые составляющие. Изжога, конечно, гарантирована — но в историческом масштабе несмертельная.

При этом к коренным обитателям Востока сибиряки относятся скорее неблагосклонно. К среднеазиатам — с превосходством, к китайцам — с подозрением. С оттенком великолепного презрения к тем и другим, не допускаемым к высотам местной социальной иерархии. Вполне касается это отношение и поисков женихов-невест. Ассимиляция в ближайшей перспективе невозможна. Кровь смешиваться отказывается, почва — боюсь, что уже стала общей. Но было ли когда-нибудь иначе?

И только ли о Сибири можно сказать такое сегодня?

Ира Коган, Петербург

1. Тут встает вопрос реальности самой христианской цивилизации. Современное общество, исторически принадлежащее к христианству, настолько далеко отошло от основ религиозной морали и этики, что о его гибели под каким-то специальным влиянием говорить не приходится. Христианская цивилизация прекрасно погубит себя сама.

2. Я не нахожу исламизацию агрессивной. В бытовом смысле. Она не более агрессивна, чем активная деятельность братьев-мормонов, болтающихся по Невскому проспекту кришнаитов или свидетелей Иеговы, которые стучатся в двери квартир. Никто и никогда не приглашал меня перейти в ислам. Какими спецсредствами можно возродить Христианскую Церковь и зачем? Кажется, в ней все уже давно просчитано и проплачено.

3. В этом смысле, я, как и уважаемый автор статьи, скорее ближе к даосизму. Мир не станет мусульманским. Победят китайцы)))

Андрей Кулик, Екатеринбург

1. Да, ислам набирает силу, но христианская цивилизация, думаю, не погибнет. Агрессивные исламисты не могут построить нормальное цивилизованное общество, но при этом любят пользоваться благами цивилизации (мобильная связь, самолеты, компьютеры, суперсовременное оружие, в конце концов). До каких-то пределов разгулявшись, они будут вынуждены умерить свой пыл. Если христианский мир и погибнет, то вместе с мусульманским — в результате глобальной ядерной катастрофы. А так — будем сосуществовать.

2. Защищаться надо, в первую очередь опираясь на светские законы, конечно. Если в удостоверении личности должна быть фотография, лицо человека, то ты, дорогой правоверный исламист, либо не оформляй документ и пребывай вне закона, либо все-таки сними свой платок и продемонстрируй лицо сначала фотографу, потом паспортисту, а при проверке документа — пограничнику, полицейскому etc. А подъем христианства возможен только стихийный, я не верю тут в кампании и лозунги. Если европеец почувствует давление мусульман, которые его окружают, он сам придет в церковь (не обязательно к Богу — но в церковь как в объединяющий центр). У меня в Германии живут друзья-меннониты, церковь для них организует и турпоездки, и просмотр футбольных матчей, и празднование детских дней рождения… Мои друзья — люди религиозные, но в их общине есть немало немцев, переселившихся из России и почувствовавших себя одиноко. Церковь стала тем местом, где их поддержали. Вот и коренные европейцы, а не переселенцы, скоро почувствуют, где их поддержат, вокруг чего надо объединяться.

3. Если же христианский мир капитулирует и скажет: да, пожалуй, в исламе что-то есть, это молодая динамичная религия, давайте ей отдадимся и расслабимся — тогда нам кранты. Но я надеюсь, такого все-таки не случится.

Елена Некрасова, Петербург

1. Смена христианской цивилизации мусульманской предполагает наличие границы между культурами. Мы же в лучшем случае способны констатировать наличие в непосредственной близости от самих себя людей иной культуры. Чужих. А под определение «Чужой» у нас в равной степени подпадают как евреи (свои собственные), так и пришлые — мусульмане и европейцы. Причем разные модификации «Чужих» часто друг на друга наслаиваются. Так, после смерти Чингиза Айтматова в комментариях на одном из российских сайтов можно было прочитать: «Слава Богу, одним жидом стало меньше». Принадлежность к исламу никак не выделяется среди других свойств «Чужих» — внешних особенностей (жгучие брюнеты), финансового благосостояния («огромные» деньги, заработанные на наших рынках) и тем фактом, что «Чужие» родились за пределами европейской части России (понаехали тут). Подтверждает это и бытовое отношение к грузинам, которых «Наши» относят к категории «Чужих», несмотря на то что они — православные христиане. Как мы, живущие между Востоком и Западом, определим для себя, что наша культура замещается чужой, если даже не понимаем, что эти «Чужие» из себя представляют?

2. Как эту проблему решает Западная Европа, которая сталкивается с проблемой «Чужих» в куда больших масштабах? Та же Франция, где сувенирами у Эйфелевой башни торгуют только чернокожие парни, а смотрители в музеях — сплошь индийцы. Но, несмотря на то что эмигрантские кварталы периодически полыхают, а в школах запрещено ношение хиджаба, французы хотя бы делают попытку отрефлексировать для себя существование «Чужого». Снимают кино, пишут книги, задумываются над проблемой интеграции. На последнем Каннском кинофестивале Золотую ветвь получил фильм Entre les murs (в российском прокате «Класс»), где показан год из жизни учителя, преподающего французский язык детям эмигрантов. Фильм поставлен по книге Франсуа Бегодо — реального учителя из неблагополучного эмигрантского района Парижа. А в 2006-м вышел киноальманах «Париж, я тебя люблю»: там город любви представлен местом, где арабские женщины нянчат французских детей, оставив своих в детском саду, а веселые чернокожие парни умирают у подножия знаменитых памятников. Что-то я не припомню, чтобы российский фильм или книга рассказывали про эмигрантские Москву или Петербург.

3. Ислам, как и христианство, подвергается внутренней трансформации. Так, что даже если мы и примем ислам, то окажемся в неоднозначном культурном пространстве. В пространстве ислам light, где арабские женщины являются главными клиентками дорогих бутиков, а в Абу-Даби собираются открыть филиал Лувра. А в фильме «Париж, я тебя люблю» суровые азиатки носят прическу как у Амели…

Иван Шипнигов, Москва

1. Геополитика в обывательском понимании — вещь довольно занятная. Смотришь телевизор, вроде бы что-то меняется, а потом смотришь — так ничего ж не изменилось. Чтобы христианская цивилизация погибла или осталась лишь в резервациях, нужно или внезапное и невероятно мощное потрясение (война), или много-много лет борьбы на невидимом фронте. Войны не будет. Зимы тоже не будет. Те, кто должен, бдят и не допустят, вы первый канал гляньте вечером как-нибудь. Очень серьезные все лица. А что до состояния умов — вряд ли человек, всю жизнь проживший в Европе, интеллигент, христианин, буржуа (еще много есть таких чистых красивых слов) захочет обратиться в ислам и всю свою цивилизацию сделать мусульманской. Для этого нужно какое-то мощное потрясение основ, а его не будет — в XXI веке сильные мира сего денег уже пожалеют.

2. Побудем идеалистами: одни верующие пусть тихонько ходят в свой храм, другие пусть мирно ходят в свою мечеть, а пропащие атеисты пусть сидят дома и медленно пьют водку. Конечно же, никогда нельзя противопоставлять одну религию другой. Можно спорить о чем угодно, кроме религиозных и национальных вопросов. В мясо живое пальцем не надо тыкать. Только светские споры, вопли, возгласы и крики. Только светские. Не надо костров.

3. У Глеба Самойлова есть строчка: «Мир не резиновый, куда же свалить». Простенько прозвучит, но все же: мир никогда не станет полностью мусульманским, совсем китайским, невероятно русским или захватывающе американским. Веяния, течения. Снова цитата: «…люди, как всегда, убрали содержательную часть и оставили один пиар» (пелевинский богомол из «Зала поющих кариатид»). Радикально мир изменится лишь после конца света. Мир всегда будет оставаться разным, диким и неправильным, с кучей стран, множеством религий и морем глупости. Просто иногда приходит мода.

Дмитрий Калугин, Петербург

1-3. Мне кажется, вопрос «Погибнет ли христианская цивилизация под „валом ислама“, сохранит свою силу или останется лишь в резервациях?» звучит как-то слишком уж по-обывательски. Как будто ты вечером пьешь пиво и смотришь по телевизору бокс, гадая, кто кого положит и в каком раунде. Особенно интересна доказательная база (если только все это принимать за чистую монету, а не псевдолитературный стеб): какой-то социолог написал, кто-то где-то слышал, сам не видел, но говорят. Нагнетая страхи, легче всего попасть в мейнстрим — наше общество сейчас слишком психопатично, его и так до смерти запугали. Ведь кто такой обыватель? Это человек, который всего боится. Что небо упадет на землю, если в Москве пройдет гей-парад, что деньги скоро отменят, а пенсию будут выдавать нефтью, что кругом одни кавказцы, которые насилуют по углам белых девушек, а американцы готовят в России переворот. И все наперебой стращают, пугают — политики, православные, наци, просто сумасшедшие и мало ли еще кто. Вся эта мобилизационная риторика свидетельствует только об одном — что нет политической постановки самого этого вопроса. В конечном счете от того, как он будет поставлен, во многом зависит, так сказать, будущее христианской цивилизации. Да и что такое теперь христианская цивилизация? Квакеры, методисты, адвентисты седьмого дня, пятидесятники — это сюда? Да ладно, бог с ними, с сектантами. А православные и католики? Смогут ли они договориться, чтобы хоть вместе сходить в крестовый поход? Ага… как же. В России вообще не умеют обсуждать религиозные проблемы. Вплоть до начала XX века Церковь даже не хотела думать о существовании религиозного инакомыслия. Никогда не видела в иноверцах собеседников. Русская интеллигенция, грезившая о том, что будет сеять доброе-вечное для какого-то непонятного будущего, также ничего не смогла предложить конкретного, поскольку наивная вера в силу общечеловеческого добра не работает, когда речь идет о конфессиональных различиях. И вполне симптоматично, что русскую литературу, этот рупор русского гуманизма, вообще никогда не интересовали ни мусульмане, ни евреи, а всегда только индивидуальные религиозные поиски, за которыми скрывалось глухое недовольство официальной Церковью и стремление свалить куда подальше от всех проблем. Может быть, из-за этого нынешнее поколение, да и предыдущее, принудительно воспитывавшиеся на этой самой литературе, вспоминает о своей религиозности и «слезе ребенка», только если надо кого-то загнобить. Поэтому следует перестать быть обывателем и начать мыслить политически. Не пугаться, а искать формы совместного существования. Дать права мусульманским общинам и защищать собственные. Принимать законы, а не плодить слухи.

Александр Секацкий, Петербург

1. Христианская Церковь в Европе может сохранить, точнее говоря, вновь обрести свою силу лишь в том случае, если сначала окажется в резервациях, а об этом мусульмане уж наверняка позаботятся. Не исключено, что придется вернуться к временам катакомбной церкви, к изначальному определению церкви-экклесии, данному Иисусом: «Где вас трое соберется во имя Мое, там и Я среди вас». Когда-то победила именно религия гонимых, религия малых сих: похоже, приходит пора возвращаться к истокам. Впрочем, нынешние европейцы едва ли способны на это.

Сегодня главные надежды христианства связаны с Латинской Америкой, успешно противостоящей исламизации. Только латиносы на сегодняшний день сохранили подлинную веру — в чем-то дикую, смешанную с остатками языческих культов, но абсолютно живую — а это важнее всех теологических изощрений.

2. Как раз упование на светские законы, которыми руководствуется современное служебное государство, и привело к существующему положению вещей. Сегодняшние государственные структуры Европы в значительной мере уже являются марионеточными: молча, стыдливо, они все чаще выполняют волю контрколонизаторов — активного, сплоченного меньшинства. Что же говорить о скором будущем, когда меньшинство станет большинством? Вот в Греции закон запрещает строительство мечетей — но, во-первых, мусульманская община все равно растет, а во-вторых, при каждом удобном случае остальные государства-члены ЕЭС критикуют греков за недемократичность и варварство…

Делать упор на возрождение Христианской Церкви? Ну да. Но как ты себе это представляешь? Вот, собрались законодатели и решили: а не сделать ли нам упор на это самое возрождение? Смешно. Храмы пустуют, мечети полны правоверных, и изменить это может лишь состояние духа. Выродившееся служебное государство покинуто духом окончательно и безвозвратно, а возврат к имперской государственности Европе не светит — цивилизованная общественность никогда этого не допустит. Ее представители, левые интеллектуалы и дальше будут упражняться в сочинении партитуры погребального звона над экзистенциальными принципами собственного бытия.

3. Тезис «нет ничего важнее человеческой жизни» является самой краткой и точной формулой духовной капитуляции. Цивилизация, в которой этот принцип торжествует, обречена. Что же касается неофитов, принимающих ислам, то они делают это отнюдь не в поисках толерантности, а по прямо противоположной причине — убегая от всеобщего равнодушия к тому или иному духовному выбору, от ереси всепрощенчества, поразившей христианский мир и оказавшейся намного губительнее, чем ересь богоборчества.

Бога нет. Расслабься и получай удовольствие

В Лондоне на 30 автобусах появится надпись: «Бога нет. Расслабься и получай удовольствие».

Купить автобусные бока и прорекламировать на них свои шутливые воззрения решила группа энтузиастов во главе с журналисткой по фамилии Шэрайн. Собрали через интернет (там народу много, на любую идею кто-нибудь да поведется) нужное количество фунтов и стерлингов — и вперед. Профессор Дейкинс — один из энтузиастов — уверен, что, увидав сенсационный баннер, люди «начнут размышлять», а размышление, по его мнению, «яд для религии».

Бога, может быть, и нет. Гагарин же летал и ничего не видел. С другой стороны, Бог мог спрятаться, не показываться: много чести. В общем, вопрос существования Бога — дискуссионный. Зато на тему «Являются или нет идиотиками организаторы акции» дискутировать точно не приходится.

P. S. Ричард Докинз, автор книги «Бог как иллюзия», идиотиком не является. Очень эрудированный мужчина. Правда, скрупулезное начетническое разоблачение всех по порядку доказательств бытия Божьего отдает этаким местечковым мишеберлиозианством, но пишет чел весело, знает много и пером владеет.

Этическое основание таких исканий понятно: наука будто бы способна добыть истину и обязана ее донести («А все-таки она вертится!») вне зависимости от внешних обстоятельств.

Внешние обстоятельства известны: багровое обострение религиозных конфликтов. На вопрос «Что такое нынешние богоборческие выпады?» ответить не так-то просто. Благородная борьба за светскую цивилизацию? Или красная дорожка из христианских знамен под ногами мусульман? Мусульмане книжку Докинза все равно читать не станут, а сочинителя одобрят:

«АФТАР АКБАР, пишы исчо. Вашива бога нет».

Егор Стрешнев

Елена Жудинова. Католицизм

  • М.: Мир книги, 2006; серия «Религии мира»
  • Переплет, 192 с., ил.
  • ISBN: 5-486-00932-1
  • 24 000 экз.

Самоучитель

Что обычный человек знает о католицизме? Вероятнее всего, что-то почерпнутое из школьного курса истории, откуда в памяти в первую очередь всплывают грозные рассказы про крестовые походы или деятельность Святой Инквизиции, по приговору которой были сожжены светочи разума, вроде Джордано Бруно, или факелы свободы, вроде Жанны д’Арк,— то есть люди, сами бывшие для современников светильниками разума и символами новой эры. С другой стороны, школьный курс по литературе мог бы напомнить о более симпатичных образах служителей католической церкви — таких, как человек сложной судьбы кардинал Монтанелли из «Овода» Войнич, или о безобидных, в общем-то, кутилах-аббатах из романов Александра Дюма. В отечественной же литературе, впрочем, образ монахов-католиков оказался надолго дискредитирован попытками польских пройдох-ксендзов «охмурить» пана Козлевича, дабы направить лошадиные силы его «Антилопы-гну» на службу «Вящей славе католической церкви» в ущерб планам Великого Комбинатора из бессмертного «Золотого теленка».

Понятно, что если при определенных условиях и доброй воле любопытство к католицизму такие воспоминания подогреть еще смогут, то создать ему авторитет не смогут никогда. И дело даже не в том, что “Jesus Christ Super Star” Уэбера перестал трогать сердца современных людей, порядком очерствевшие от безбожного воздействия глобализации. И даже не в скандалах на гомосексуальной почве в американских епархиях или фанатичном стремлении Ватикана «задушить в зародыше» саму идею о легализации абортов и эвтаназии, которые если и поколебали столпы католицизма, то лишь там, где они и без того уже были «подкошены». Одним словом, столь разноречивые обрывки из школьной истории, беллетристики и теленовостей, составляющие интеллектуальный багаж «среднестатистического россиянина», и есть тот материал, из которого складывается общее представление о католицизме. А между тем современный католицизм — явление вполне «современное». Стремление Святого Престола стать более открытым миру, соответствовать не только Святому Духу, но и духу времени (что нашло свое выражение в постановлениях II Ватиканского собора [1962–1965] и Баламандской унии [1993]), не только похвально, но и назидательно: из всех христианских церквей, включая православную, пожалуй, ни одна не преуспела в деле творческой модернизации столь заметно!

Подчеркивая эти достойные уважения моменты, автор, следуя признанию булгаковского Иешуа о том, что правду говорить легко и приятно, не делает, однако, исключений для тех моментов истории католицизма, о которых на семейном торжестве деликатные хозяева никогда бы не напомнили своим гостям. Это и средневековые аутодафе, и ренессансные иезуиты, и насильственное обращение в католицизм православных, и, наконец, симпатии к нацистам. И хотя все это — дела давно минувших дней, но, как говорится в одном старом анекдоте, «осадок все равно остался!». Возможно, именно этот осадок и «засоряет» до сих пор как официальные дипломатические каналы, установленные между церквями-сестрами, так и отношение к католицизму со стороны общественного мнения.

Вряд ли книжка Е. В. Жудиновой даст ответ на самый важный вопрос, какой только сможет задать пытливый ум: так есть ли Бог на самом деле, или все-таки нет? Но, к чести для автора, в спорных местах аргументация на уровне «Библии для верующих и неверующих» эпохи воинствующего атеизма, всерьез утверждающей — и с этим, действительно, не поспоришь! — что любой пролетарий простейшей манипуляцией с выключателем может стать таким же творцом света, как и выдуманный бог, которого, кстати, космонавты, летающие по орбите, не наблюдали,— в расчет даже не принимается. Еще один «плюс» автору — это удобная компоновка текста, следующая универсальному стилю автомата Калашникова: чем проще устроен механизм, тем надежней он в работе. Посему, минуя все глубины и тонкости католических догматов, читатель в ненавязчивой и доступной форме получит тот минимум знаний, которого будет достаточно для демонстрации осведомленности в светской беседе, но для богословского диспута, разумеется, достаточно не будет. Да этого ведь, впрочем, и не требуется? Как рекомендовал Уильям Оккам, католический богослов XIV века: «Отсекай все лишнее!» — метод, хорошо работающий не только в популярной литературе!

Евгений Держивицкий

Доминик Сурдель, Жанин Сурдель. Цивилизация классического ислама (La Civilisation de L’Islam Classique)

  • Перевод с фр. В. Бабинцева
  • Екатеринбург: У-Фактория, 2006
  • Переплет, 544 с.
  • ISBN 5-9757-0083-3
  • 10 000 экз.

Сразу отмечу: книга «не для всех». Это не столько популярное, сколько научное издание, причем фундаментальное. И потому потребует от читающего если не специальной подготовки, то хотя бы интереса к другой культуре. А она того заслуживает…

Много ли об исламе знает средний европеец? Не слишком. В основном на уровне штампов: верующие склонны к радикализму, женщины бесправны, нельзя есть свинину и употреблять спиртное, восточные сладости, шаурма, «тысяча и одна ночь», джинны… А главное, такое представление не дает знания и понимания людей той культуры, которая рядом. Причем не только географически, но и генетически.

Исламская цивилизация на 622 года моложе христианской. Отсчет формально ведется с проповеди Мухаммедом новой Веры. Но насколько она новая? На самом деле, ее фундамент — в иудаизме и христианстве. Тем интереснее сравнить развитие трех версий одних и тех же догм о Боге-Творце и его взаимоотношениях с людьми. А эта динамика лучше всего отражается в культуре, которая, в широком смысле слова, представляет собой мир материальных и духовных ценностей, созданных цивилизацией. Серия «Великие цивилизации», в которую входит и данное исследование, как раз ориентирована на решение этой задачи.

По мере чтения книги можно открыть и с удивлением для себя, обывателя, обнаружить, что средневековый классический ислам изыскан и уж никак не примитивен. Пусть там не пили пива, зато там, в отличии от христианства, были бани и алгебра, кофе и античная философия, дошедшая до Возрождения лишь благодаря арабам (христианские фанатики в свое время сожгли языческие тексты).

Очень интересно и поучительно провести параллели (с поправкой на 622 года, поскольку ислам моложе) с христианством. И читая о нем можно отметить идентичность шариата и домостроя, крестовых походов и джихада… Корни-то одни… Какой-то сейчас год по Хиджре? 1384-й от Рождества Христова, который упоминается в Коране как «Мессия, Иса, сына Марьям, что будет славен в этой и будущей жизни и среди приближенных Господа» (Коран, 3:40-41).

Так вспомним это время в христианстве. Жанна д’Арк жила, как раз тогда тамплиеров только разгромили… Средние или Темные Века… Правда, у крестоносцев и инквизиторов не было таких технологий. Но это — детали. А по сути — идентичность. Корни-то одни — оформление просто разное. Читатель, взгляни…

Алексей Яхлов