Альберт Санчес Пиньоль. Пандора в Конго

  • Перевод с каталонского Н. Раабен
  • М.: Мир книги, 2007
  • Переплет, 448 с.
  • ISBN 978-5-486-01333-1
  • 60 000 экз.

Не ходите, дети, в Африку гулять

«Пандора в Конго» — новая книга Альберта Санчеса Пиньоля, каталонского писателя, который в прошлом году поразил воображение читателей романом «В пьянящей тишине» (в оригинале — «Холодная кожа»). Книга была переведена аж на 35 языков, а сам автор у себя на родине возведен в статус национального достояния. Справедливо или нет — решать критикам, у нас другие проблемы. Нам нужно разобраться, смеется над нами автор или замысел его так глубок и сложен, что истина откроется только в конце этой истории.

Поясняю. «Пандора в Конго» — это вторая книга задуманной Санчесом трилогии. Первая, как не трудно догадаться,— «В пьянящей тишине». Так вот: обе книги напоминают гомозиготных близнецов.

В первом романе отрезанный от мира островок с единственным адекватным обитателем — уставшим от революционных дел бойцом ИРА, который подался на время в метеорологи,— атакуют орды повылезших из моря «лягушанов». «Лягушаны» — гуманоиды с перепонками между пальцев, которые не прочь закусить человечинкой. Чистый Жюль Верн. Ну, разумеется, кровавая бойня с ордами захватчиков, любовь к «лягушанке», бурный секс с оной, спасение мира и прочие прелести нормального приключенческого романа. Однако от такового книгу Санчеса отличают и философские отступления, и подробный психологический анализ поступков героев, заставляющий вспомнить Достоевского, но до уровня Достоевского, ясное дело, не дотягивающий. Да много еще чего там понамешано. Эклектика нынче в моде. Местами автор пытается взобраться на литературную вершину под названием «большая проза». Правда, каждый раз срывается в пропасть, но сами попытки уже радуют. Чай, не Дэн Браун.

Теперь «Пандора в Конго». Молодой писатель Томми Томсон нанят адвокатом человека по имени Маркус Гарвей. Гарвея, слугу семейства Краверов, ждет суд за убийство своих хозяев — братьев Уильяма и Ричарда, с которыми он несколько лет назад отправился в Конго. Томсон должен записать рассказ слуги о том, что на самом деле произошло во время экспедиции. И вот слуга рассказывает о том, как… отрезанные от мира английские золотоискатели отбивались от здоровенных жестоких тварей — «тектонов»,— живущих глубоко под землей. Снова имеем и нашествие злобных гуманоидов, и кровавые сцены битв, и секс с двухметровой представительницей другого вида, и спасение мира, и философию с психологией.

То есть антураж разнится, сюжет и основные идеи — не очень. В новой книге, правда, добавилась многоплановость — есть жизнь молодого писателя, и есть рассказ заключенного, которые время от времени пересекаются под неожиданными углами. Неожиданностей вообще во второй книге понапихано порядком, настоящий философский триллер. В остальном автор разнообразием не балует.

Плохо получилось? Да, в общем-то, нет. Тем, кому Браун кажется слишком примитивным, а Федор Михайлович слишком сложным, книги Санчеса придутся по душе. Как было и с Мураками — вроде напрягаться особенно не нужно, но и признаться, что читаешь его, не стыдно. Модно, свежо, местами остро. Так что все в порядке. Непонятно только, к чему делать две книги с одним сюжетом? Самопародия? Или есть-таки тщательно запрятанная до поры до времени глобальнейшая идея, которая оправдает снятые под копирку сюжеты? Все может быть. Пиньоль, судя по всему, обожает головоломки и парадоксы. Придется ждать третьей книги каталонца. Надеюсь, в ней удастся отыскать ответ. Одно ясно уже сейчас — там чудовища прилетят с неба.

Кирилл Алексеев

Анна Диллон. Измена

  • The Affair
  • Перевод с англ. Е. Сбитневой
  • М.: Мир книги, 2007
  • Переплет, 296 с.
  • ISBN 978-5-486-01103-0
  • 5000 экз.

Очередной роман о кризисе среднего возраста. Действующие лица те же: преуспевающий муж, заеденная бытом домохозяйка-жена, сексапильная любовница. Жена подозревает мужа и собирает улики, роясь в его вещах; любовница мечтает выйти замуж; безвольный муж мечется между двумя женщинами и не знает, что делать. Внутренние монологи героев полны трагизма, никто не может сделать решительного шага, читать невыносимо скучно… Особенно раздражает неубедительное и занудное описание «бизнеса» мужа, но от него никуда не деться, ведь с любовницей он встречается как раз на работе.

Автор пытается оживить свое действо при помощи двух приемов: во-первых, каждая глава заканчивается, как в сериале, «на самом интересном месте»; во-вторых, роман разделен на три части, в каждой из которых предлагается версия событий с точки зрения одного из героев. При этом все повествование в целом все равно ведется от третьего лица, поэтому «точка зрения» героя оказывается весьма условной. Видимо, претендуя на оригинальность, Диллон в точности повторяет все реплики героев во всех трех частях. Чтобы порадоваться такому тонкому ходу, главное — пропускать мимо ушей бесконечные ремарки о моделях мобильных телефонов.

В общем, все безнадежно. Диалоги пошлые и банальные, чувства юмора нет и в помине, моралистичная развязка портит эффект от описаний бурного секса на офисном столе. Намного хуже, чем «Дневник Бриджет Джонс», хуже, чем «Дьявол носит Prada», и не идет ни в какое сравнение с «Моей жизнью на тарелке» Индии Найт.

Любовь Родюкова

Джон Конноли. Порода убийц

  • The Killing Kind
  • Перевод с англ. С. Тузовой
  • М.: Мир книги, 2007
  • Переплет, 325 с.
  • ISBN 978-5-486-01081-1
  • 5000 экз.

Чтение опасно для жизни

Детектив Чарли Паркер, жена и дочь которого в предыдущих книгах сериала убиты таинственным Странником и благополучно отомщены, получает от сильных мира сего заказ: выяснить подробности гибели Грейс Пелтье — юной дочери высокопоставленного политика, писавшей диссертацию о секте, основанной под предводительством некоего Преподобного Фолкнера еще в прошлом веке. Примечательно, что события разворачиваются в штате Мэн — на фоне излюбленных декораций старого доброго Стивена Кинга. Тут вам и холодно, и мокро, и одиноко, и мальчики кровавые в глазах. В качестве последних — убиенные жертвы упомянутого Братства, некогда возглавлявшегося Фолкнером, с завидной регулярностью являющиеся пред трезвые (и не очень, как и положено частному детективу) очи Чарли Паркера.

Но детектив не унывает. Подрабатывая случайными заказами на разоблачение адюльтеров, он помнит и об основной цели: найти убийц девушки. Тем более что кругом убивают не только девушек, но и гомосексуалистов, абортмахеров и просто инакомыслящих. Например, женщину-врача, боровшуюся за упрощение процедуры прерывания беременности, насмерть искусали пауки в ее же собственной машине. Явно подброшенные.

Мне как читателю, конечно, жалко и афроамериканцев, и женщину-врача, и гомосексуалистов. Но как критик-любитель не могу отделаться от щелкающей в мозгу мысли: «штампы, штампы, штампы»…

В конце концов гибнуть начинают не только хорошие, но и плохие. К таковым автор причисляет сенаторское семейство (вполне, на мой взгляд, заслуженно), местного мафиозо-эстета, зарезанного прямо в арендуемой оперной ложе, и торговца оружием.

Поскольку анонимные угрозы неизвестных недоброжелателей, за которыми виднеются силуэты того же Братства, оказываются неэффективными, то на пороге и в жизни Чарли Паркера возникает некий мистер Падд, чем-то неуловимо напоминающий одного из тех пауков, что насмерть покусали женщину-врача.

На мистера Падда тоже идет охота: его преследует некий мистер Голем. Разумеется, эти двое находятся в сложных и увлекательных взаимоотношениях преследователя и жертвы. И конечно же, они друг друга обязательно убьют.

У павших от руки мистера Падда (или, по недоказанной версии, под натиском Братства) убийцы отрезают по кусочку кожи. Это немаловажная деталь, к которой мы еще вернемся, а пока просто сделаем мысленное примечание к тексту.

Апофеозом преследований и таинственных событий становится похищение одного из друзей и помощников Чарли Паркера по кличке Эйнджел. Похитители увозят его прямо в логово (выясняется, что это — логово Братства) и начинают всячески мучить.

Подоспевший Чарли обнаруживает, что у Эйнджела срезали со спины кусок кожи. Тут же появляется мистер Падд, следом — Голем, и сюжет переходит в обстоятельное мочилово.

Вы можете задаться резонным вопросом: а зачем убийцам было отрезать от жертв по кусочку кожи и чего вообще они хотели?

Ответ — в Апокалипсисе. Вернее, в редком, раритетном издании, единственном в своем роде, тщательно оберегаемом (да так и не сбереженном) Братством, сделанном из… Но об этом умолчу. Замечу лишь, что высказывание некоего античного мыслителя о том, что «великая книга — великий грех», получает неожиданно буквальное воплощение. И именно пристрастие к чтению, в частности — к чтению Апокалипсиса, оказывается причиной столь многих смертей…

Таким образом, перед нами — не столько история расследования, сколько повествование о поиске Книги (которая есть Великий Грех). И автор, и переводчик свою работу выполнили качественно и добротно, огрехов и ляпсусов не отмечено. Рекомендовано к прочтению в развлекательном качестве.

Адам Асвадов

Елена Жудинова. Католицизм

  • М.: Мир книги, 2006; серия «Религии мира»
  • Переплет, 192 с., ил.
  • ISBN: 5-486-00932-1
  • 24 000 экз.

Самоучитель

Что обычный человек знает о католицизме? Вероятнее всего, что-то почерпнутое из школьного курса истории, откуда в памяти в первую очередь всплывают грозные рассказы про крестовые походы или деятельность Святой Инквизиции, по приговору которой были сожжены светочи разума, вроде Джордано Бруно, или факелы свободы, вроде Жанны д’Арк,— то есть люди, сами бывшие для современников светильниками разума и символами новой эры. С другой стороны, школьный курс по литературе мог бы напомнить о более симпатичных образах служителей католической церкви — таких, как человек сложной судьбы кардинал Монтанелли из «Овода» Войнич, или о безобидных, в общем-то, кутилах-аббатах из романов Александра Дюма. В отечественной же литературе, впрочем, образ монахов-католиков оказался надолго дискредитирован попытками польских пройдох-ксендзов «охмурить» пана Козлевича, дабы направить лошадиные силы его «Антилопы-гну» на службу «Вящей славе католической церкви» в ущерб планам Великого Комбинатора из бессмертного «Золотого теленка».

Понятно, что если при определенных условиях и доброй воле любопытство к католицизму такие воспоминания подогреть еще смогут, то создать ему авторитет не смогут никогда. И дело даже не в том, что “Jesus Christ Super Star” Уэбера перестал трогать сердца современных людей, порядком очерствевшие от безбожного воздействия глобализации. И даже не в скандалах на гомосексуальной почве в американских епархиях или фанатичном стремлении Ватикана «задушить в зародыше» саму идею о легализации абортов и эвтаназии, которые если и поколебали столпы католицизма, то лишь там, где они и без того уже были «подкошены». Одним словом, столь разноречивые обрывки из школьной истории, беллетристики и теленовостей, составляющие интеллектуальный багаж «среднестатистического россиянина», и есть тот материал, из которого складывается общее представление о католицизме. А между тем современный католицизм — явление вполне «современное». Стремление Святого Престола стать более открытым миру, соответствовать не только Святому Духу, но и духу времени (что нашло свое выражение в постановлениях II Ватиканского собора [1962–1965] и Баламандской унии [1993]), не только похвально, но и назидательно: из всех христианских церквей, включая православную, пожалуй, ни одна не преуспела в деле творческой модернизации столь заметно!

Подчеркивая эти достойные уважения моменты, автор, следуя признанию булгаковского Иешуа о том, что правду говорить легко и приятно, не делает, однако, исключений для тех моментов истории католицизма, о которых на семейном торжестве деликатные хозяева никогда бы не напомнили своим гостям. Это и средневековые аутодафе, и ренессансные иезуиты, и насильственное обращение в католицизм православных, и, наконец, симпатии к нацистам. И хотя все это — дела давно минувших дней, но, как говорится в одном старом анекдоте, «осадок все равно остался!». Возможно, именно этот осадок и «засоряет» до сих пор как официальные дипломатические каналы, установленные между церквями-сестрами, так и отношение к католицизму со стороны общественного мнения.

Вряд ли книжка Е. В. Жудиновой даст ответ на самый важный вопрос, какой только сможет задать пытливый ум: так есть ли Бог на самом деле, или все-таки нет? Но, к чести для автора, в спорных местах аргументация на уровне «Библии для верующих и неверующих» эпохи воинствующего атеизма, всерьез утверждающей — и с этим, действительно, не поспоришь! — что любой пролетарий простейшей манипуляцией с выключателем может стать таким же творцом света, как и выдуманный бог, которого, кстати, космонавты, летающие по орбите, не наблюдали,— в расчет даже не принимается. Еще один «плюс» автору — это удобная компоновка текста, следующая универсальному стилю автомата Калашникова: чем проще устроен механизм, тем надежней он в работе. Посему, минуя все глубины и тонкости католических догматов, читатель в ненавязчивой и доступной форме получит тот минимум знаний, которого будет достаточно для демонстрации осведомленности в светской беседе, но для богословского диспута, разумеется, достаточно не будет. Да этого ведь, впрочем, и не требуется? Как рекомендовал Уильям Оккам, католический богослов XIV века: «Отсекай все лишнее!» — метод, хорошо работающий не только в популярной литературе!

Евгений Держивицкий

Киоко Мори. Одинокая птица (One Bird)

  • Переводчик с англ. Р. Цфасмана
  • М.: Мир книги, 2006
  • Обложка, 320 с.
  • ISBN 5-486-00783-3
  • 15 000 экз.

Люди и птицы

Если почитать, что пишут о Киоко Мори в Интернете, складывается впечатление, что японская писательница достойна Нобелевской премии в области литературы. Но это не совсем так. Ее роман «Одинокая птица» — книга добрая, умная и очень хорошо написанная, но, увы, не более того. Хотя и этого должно быть вполне достаточно, чтобы любознательный читатель уже захотел ее прочесть. И, обещаю, он не пожалеет.

Про себя признаюсь сразу: японская культура мне не очень близка, а потому я и не ждала, что книга меня зацепит. Но Киоко Мори доказала мне, что люди, живущие в Японии, практически ничем не отличаются от людей, живущих в России, пусть они и едят суп мисо с водорослями. Другое дело, что их традиции непохожи на наши. Ведь если у нас после развода родителей дочка остается жить с отцом, это считается исключением из правил, а для японцев такое решение — чуть ли не единственный возможный вариант.

Кому-то может показаться, что «Одинокая птица» написана для подростков. И наверняка подростки оценили бы ее по достоинству, но в большинстве своем они подобную литературу не читают. У меня же сложилось впечатление, что эта книга будет куда более полезна их родителям — если, конечно, мы хотим получить от художественного произведения именно практическую пользу. А вот удовольствие от прочтения гарантировано всем без исключения.

В образе юной Мегуми каждый из нас непременно узнает себя. С этой девчонкой можно не всегда соглашаться, можно даже мысленно спорить с ней, но при этом сознавать, что она — в какой-то мере часть тебя самого. Ведь в «Одинокой птице» затрагиваются темы, с которыми мы все так или иначе когда-то сталкивались — это и тема одиночества, и первой безответной любви, и родительского непонимания, и школьных взаимоотношений, и даже религии. Верующие люди умеют с пеной у рта рассказывать, почему и зачем они верят в Бога. А вот доступно объяснить свою позицию неверующего получается отнюдь не у каждого атеиста. Японской писательнице это удалось великолепно, пусть и устами девочки-подростка.

Разумеется, само название книги — «Одинокая птица» — это метафора. Пятнадцатилетняя Мегуми олицетворяет себя с птицей, отбившейся от стаи и обреченной на смерть, потому что, как известно, один в поле не воин. Такой же одинокой птицей писательница наверняка когда-то считала и себя саму, особенно если учесть, что свою мать Киоко Мори потеряла еще в возрасте двенадцати лет.

Однако метафоричность названия вовсе не свидетельствует о том, что про настоящих птиц в романе ничего не написано. Ведь если бы не раненый японский свиристель, Мегуми так и не познакомилась бы с доктором Мидзутани, не стала бы работать в ее ветеринарной клинике и, как следствие, не добилась бы долгожданной встречи с матерью. «Птичья» тема проходит лейтмотивом через всю книгу. Это становится особенно заметным в конце, когда Мегуми выпускает на волю трех уже поправившихся воробьев. Они обретают свободу и новую жизнь, так же, как и сама пятнадцатилетняя девочка — будущий орнитолог.

Мария Карпеева

Альберт Санчес Пиньоль. В пьянящей тишине (La pell Freda)

  • Перевод с каталанского Н. Рабен
  • М.: Мир книги, 2006
  • Переплет, 224 с.
  • ISBN 5-486-00793-0
  • 50 000 экз.

Война с Саламандрами. Эпизод II

Он попадает с острова на остров. В недавнем прошлом — техник «диверсионной логистики» ирландских боевиков-республиканцев, теперь — метеоролог затерянного в районе Антарктики крошечного участка суши.

Ныне покинутый им остров — за исключением Ольстера — признан Великобританией «Ирландским свободным государством» (1921), однако сладость свободы быстро сменяется на нем горечью гражданской войны (1922-1923), в которой нынешний метеоролог больше не намерен участвовать.

Его новый остров пустынен. Он уверен, что ему удалось убежать от прошлого, ведь здесь, в этом затерянном мире, только он один да еще живущий на маяке мрачный полубезумный австриец, назвавшийся Батис Каффом…

Но вот наступает первая ночь, и с нею в его жизнь вторгается кошмар. Кошмар постоянной неравной борьбы с существами, выходящими из океанской бездны с наступлением сумерек. Теперь он знает, что бежал от войны, чтобы оказаться на войне куда более страшной и жестокой…

Так начинается бестселлер каталонского антрополога Альбера Санчеса Пиньоля, именуемый в оригинале «La pell Freda» («Холодная кожа»). Книга переведена на тридцать два языка, вышла на немецком под названием «Im Rausch der Stille» (буквально: «В упоении, дурмане тишины») и вот теперь уже на русском — под названием «В пьянящей тишине».

Однако именно авторское название, «Холодная кожа», является во многом ключевым. В книге появляется еще один главный герой, вернее — героиня. Героиня с холодной кожей, человекоподобная служанка и любовница Батис Каффа происходит из тех, кто яростно атакует маяк каждую ночь (в оригинале на каталонском эти существа называются «Setauqa», то есть перевернутое слово «Aquates», водяные).

«Я решил взять трех максимально далеких друг от друга героев и запереть их на маяке, — говорит Альбер Санчес Пиньоль в интервью. — Это беглец, сумасшедший и сирена. Если мы совместим их всех, у нас наверняка получится конфликт. Но к концу романа мы обнаруживаем вещь парадоксальную: эти персонажи практически одинаковы. Между двумя мужскими персонажами разница только временная: один повторяет путь другого, пока не замещает его совсем. И ей тоже пришлось бежать от каких-то обстоятельств. Она могла бы вернуться, но почему-то не хочет. Она такой же беглец из своего мира, как и главный герой».

Это сближение, «преодоление холода кожи» и в прямом (герой вступает с беглой сиреной в сексуальные отношения и получает удовольствие, которое ему никогда не доставляла ни одна женщина) и в переносном (он вдруг начинает осознавать, что они с Батис Каффом ведут войну против разумных существ, подобным им самим) смысле, буквально изнутри подрывает жанр ужасного романа, родоначальниками которого были Эдгар Алан По и Говард Филлипс Лавкрафт. «Не придумали ли мы себе сами чудовищ?», приходит в голову мысль еще более ужасная, чем любые чудовища.

«Если искать главную идею этой книги, — поясняет автор, — то я бы определил ее просто: наш враг часто больше похож на нас, чем нам кажется. Но и ваше прочтение имеет смысл, потому что в романе герой общается с другими либо воюя, либо занимаясь с ними любовью. <… > И главное содержание романа в реплике, которую герой произносит в беседе с Батисом Каффом: „Если они не звери, то эта война не имеет смысла“. Я тут впрямую говорю о бессмысленности войн вообще — потому что все войны, сколько мы их знаем, ведутся между человеческими существами».

Когда наблюдаешь за европейским успехом этой, впрочем, действительно неплохо написанной книги, возникает вопрос: в чем же секрет этого успеха. Ведь ничего потрясающе нового Альберт Санчес Пиньоль в своей книге не сказал.

Возможно, ответ на этот вопрос гораздо проще, чем можно предположить.

Когда следишь за течением авторской мысли в тексте и интервью, возникает стойкое опасение, что никакого постмодернизма в европейской литературе никогда и не было. Видимо, мы все просто устали о того, что принято называть «современной литературой». И поэтому прикосновение к холодной коже в пьянящей тишине так неожиданно приятно.

В рецензии использованы материалы:

Валерий Паршин