Метка: Издательство «НЛО»

Виртуалы на WWW

Мухин: виртуал с человеческим лицом

Первым виртуалом на русском вебе явился Май Иваныч Мухин. Если Вулис выстраивал свое виртуальное «я» в образе «монстра, ужасного зверя с раздвоенным языком ядовитой свиньи» [Фридман 1998], то Мухин, по определению его создателя и бессменного секретаря, был «виртуалом с человеческим лицом» [N. 1998].

Впервые публика узнала о «Первом и Последнем Пенсионере в Повсеместно Протянутой Паутине» (ПППвППП) из интервью с Мухиным, опубликованном 6 октября 1995 года в эстонской русскоязычной газете «День за Днем» [Бабаев 1995]. Образ пенсионера, родившегося «в Вятке в 1917 г., за три дня до печальных событий, потрясших мир», дожившего «до другой революции — компьютерной», был не только неожиданным, но и реалистичным. Интернет в те дни был экзотикой, и продвинутый пенсионер поразил воображение публики. Репортер Мирза Бабаев сообщал, что познакомился с Мухиным через интернет и лишь время спустя встретился с ним в реальной жизни. Вот как он описывает жилище Мухина:

«Сижу у Май Иваныча в его уютной комнатке на Вяйке-Каар, пью цейлонский чай, на стенах — фотографии родственников, почетные грамоты; на книжной полке — собрания сочинений русских и зарубежных классиков, старинный „Чтец-декламатор“… В печке весело потрескивают березовые поленья. А у окна, на низеньком старинном столике, покрытом кружевной скатертью, светится дисплей PC 486-DX».

В интервью Мухин поведал свою историю жизни, включив в нее множество колоритных деталей, объяснил читателям основные термины интернета и показал, как писать гипертекстовый документ и вставлять туда ссылки и картинки, взяв для примера строчки советской песни.

Интервью имело успех: оно было перепечатано несколькими московскими журналами и переведено на эстонский. Согласно легенде, тогдашний президент Эстонии Леннарт Мери сослался на прогрессивного тартуского пенсионера (не назвав, правда, его по имени) в своей речи, посвященной планам интернетизации страны. Второе интервью [Бабаев 1996], включавшее подробности, казавшиеся невероятными, добавило Мухину правдоподобия. В качестве иллюстрации была опубликована фотография, где улыбающийся Май Иваныч в егерской форме был заснят вместе с Брежневым и Броз Тито (в тексте Мухин прокомментировал обстоятельства, при которых была сделана эта фотография). Интервью было проведено по электронной почте, что в то время было вещью невиданной (это было первое онлайновое интервью, опубликованное на русском языке).

Убедительность образа Мухина, создавшаяся массой колоритных бытовых, биографических деталей и его неповторимым стилем, подкреплялась его живым присутствием в интернете. Так, одним из первых из русских пользователей интернета он сделал собственную домашнюю страницу [Мухин 1997], давал советы начинающим пользователям по e-mail и писал стихи в онлайновой игре «Буриме». Подобно новому адмиралу Шишкову, Мухин стремился русифицировать заимствованные слова и придумывал смешные русские термины для перевода интернет-реалий: там World Wide Web он переводил как «Повсеместно Протянутая Паутина», а интерфейс — как «междумордие».

Май Иваныч Мухин: Очевидность невероятного

В интернете его любили и почитали. В 1998 году он был избран президентом и почетным председателем литературного конкурса «Тенета» [1998-1], а Русскую виртуальную библиотеку [РВБ 2005] чуть было не назвали его именем [Горный и др. 2004]. Далеко не сразу выяснилось, что и Май Иваныч Мухин, и Мирза Бабаев были не реальными, а вымышленными людьми — виртуальными личностями.

→ Роман Лейбов, признаваясь в интервью [N. 1998] в своем авторстве личности Мухина, рассказал, что персонаж появился в результате спонтанной игры воображения и еще до своего появления в интернете участвовал во многих мистификациях. При этом Лейбов заявил, что считает Май Иваныча «вполне реальным персонажем».

Это замечание ведет нас к интересному вопросу: какова природа реальности виртуалов? Чем они являются для их авторов? Являются ли создатели ВЛ носителями множественных личностей, или, по выражению Мерси Шелли [2004], мультперсоналами («мультиками»), или же относятся к ВЛ как к чему-то от дельному от себя? Однозначного ответа дать на эти вопросы невозможно: во многих случаях автор одновременно ощущает ВЛ и как сущностный аспект своего «я», и как нечто отдельное и самостоятельное. Для авторов ВЛ, как и для писателей или актеров, персонаж — это одновременно и выражение, и конструкция, выдумка и реальность, объект творчества и самостоятельный субъект. Его онтологический статус амбивалентен, как и его отношения со своим создателем.

Однако «игра в реальность» — принцип не только авторской, но и «читательской» психологии. Для многих виртуальность Мухина, как и Бабаева, не составляла секрета, однако они включались в игру и вели себя так, как будто бы это реальный человек. Из этого вытекает важный принцип: ВЛ есть продукт коллективного творчества. Даже если виртуал был создан одним человеком, его существование требует поддержки среды — людей, которые относятся к нему как к реальной личности, при чем неважно, верят они в это или нет.

Мухин оказал громадное воздействие на дальнейшее моделирование виртуальных личностей в русском интернете. Он задал образец, которому подражали и от которого отталкивались. Вскоре, однако, в русскую Сеть пришли новые виртуалы, не имевшие оффлайной предыстории. Важнейшим катализатором этого процесса явился расцвет жанра веб-обозрений.

Паравозов: дух сервера

24 декабря 1996 года на сервере компании «Ситилайн» стал выходить «Вечерний интернет» [2000] — «ежедневное обозрение русской и мировой Сети» под редакцией → Антона Носика. Каждый выпуск представлял собой гипертекст, плотно начиненный ссылками, объемом 12–20 тысяч знаков (2 — 2,5 тысячи слов). Носик писал на самые разные темы, однако интернет был и его центральной темой, и методом письма: даже далекие от сети темы описывались с непременным использованием ссылок на сетевые ресурсы. Популярность «Вечерного интернета» по масштабам тогдашнего интернета была невероятной — в среднем выпуск читало две тысячи человек в день.

Следующий, 1997 год ознаменовался бумом «веб-обозрений». Этот жанр охватывал рецензии на веб-сайты, компьютерные советы, комментарии и размышления на различные темы через призму сети. Список «Все обозреватели» [Алексрома 1998], составленный в 1997-1998 году Александром Ромадановым (он же — Хромой Ангел и Сетевой Странник), насчитывал порядка восьми десятков веб-обозрений — потрясающая цифра для малочисленного в то время русского интернета. По сути, эти регулярные колонки были первыми русскими блогами. Однако, в отличие от блогов следующего тысячелетия, темой их была не жизнь и комментарии к ней, а сеть и то, что в ней происходит. Виртуальность тематики обозрений провоцировала виртуализацию их авторов. Первым веб-обозревателем, демонстративно надевшим на себя маску виртуального персонажа, был Паравозов со своей колонкой «Паравозов News» [1999].

Паравозова придумал Александр Гагин, работавший в то время системным аналитиком в компании Jet Infosystems. Он начал выкладывать в Сеть свои заметки, которые представляли собой зажигательную «смесь лирических зарисовок, афоризмов и каламбуров по самым разным поводам» [Горный, Шерман 1999] еще до запуска «Вечернего интернета» — в ноябре 1996 года. Новаторством Паравозова был и сам его образ: он отказался от человекоподобия и объявил себя «духом сервера». Персонаж этот был причинно связан с автором, но в то же время проявлял значительную степень автономности. Иногда Паравозов спорил с Гагиным; в этом отношении показателен эпизод, произошедший во время IRC конференции с Паравозовым [Паравозов 1997]:

« solntse спросил заранее: Так Гaгин ты или не Гагин?
solntse: Разумеется, я — не Гагин, я уже говорил об этом.

solntse: Я пишу Паравозова.
Гагин: Не ври, ты тут ни при чем, не подмазывайся. Ты б еще сказал, что ты Кадеткина и Аникеев.

Паравозов: Но все же верят :)»

Появление Паравозова Гагин объяснял [r_l 2004] своей склонностью систематизировать явления действительности, а также эмоциональным всплеском, вызванным спором в рассылке Журнал. ру о том, как нужно писать об интернете. (Отсюда — от аббревиатуры ZR — и его отчество Зрыч.) Выбор жанра ВЛ определялся еще одной, неназванной, причиной: стремлением укрыться под маской, чтобы избежать неприятностей на работе: в компании Jet Infosystems, где Гагин работал, его сетевые развлечения не одобрили бы.

Гагин и Паравозов: Словно глядя в зеркало

На примере Паравозова можно проследить, как возникает жанровая инновация. Два процесса, хорошо известных социологам и антропологам, играют здесь ведущую роль: подражание, обеспечивающее преемственность культуры [Tarde 1895, цит. по электронной копии], и соперничество, желание превзойти современников, являющееся сильнейшим мотивом творчества и отвечающее за возникновение «культурных конфигураций» [Кребер 2004] — констелляций творческих личностей в определенный период времени. С одной стороны, Паравозов включился в игру, заданную Журнал. ру; с другой — противопоставил себя ей, выбрав, как ему казалось, альтернативную стратегию. Любопытно, что стиль самого Гагина резко отличается от стиля Паравозова, и Гагину-журналисту так и не удалось достичь популярности порожденного им виртуала. Более того, писания Паравозова воспринимаются Гагиным так, как будто их писал не он [r_l 2004]: «Открывая сегодня те тексты, я не понимаю, почему они такие, и не узнаю человека, который их писал».

Катя Деткина: девушка с паспортом

Личность Паравозова с самого начала не претендовала на правдоподобие и требовала к себе игрового отношения. Но вскоре в русской Сети возник персонаж, в реальность которого поверили очень многие. Речь идет о Кате Деткиной [Деткина 1997], чья виртуальная жизнь и смерть потрясли русский интернет. Вот ее история в кратком изложении:

«16 февраля [1997 года]. Разоблачение Кати Деткиной — первый шумный скандал в русской Сети. В электронном журнале CrazyWeb появилась статья, в которой утверждалось, что действительным автором „Наблюдений КаДеткиной», язвительных «Обзираний русского интернета», начавших выходить с начала года является Артемий Лебедев. Авторы утверждали, что писания «КаДеткиной» содержат «клевету и оскорбления конкретных компаний и конкретных лиц» и что Лебедев, грубо «наезжающий“ на конкурентов, должен понести ответственность — вплоть до уголовной. […] 3 марта было объявлено, что Катя Деткина трагически погибла в автокатастрофе. Это известие вызвало бурную реакцию сетевой общественности — виртуальность этого персонажа была очевидна далеко не для всех». [Горный 2000-1]

Стилистически Катя Деткина ориентировалась на двух современников, оба из которых писали обзоры интернета — это Май Иваныч Мухин и Паравозов. Однако оба ее не вполне устраивали. Взять от них лучшее (от первого — «структуру оформления сайта», от второго — «грамотность и воспоминания о лучших временах») — так она формулировала свою стратегию. Подразумевалось, что писать она будет по-своему и о своем. Кроме того, и Мухин, и Паравозов, были виртуалами; Деткина же претендовала на реальность.

Иллюзия реальности подкреплялась убедительными биографическими деталями, фотографией паспорта и узнаваемым стилем.

Катя Деткина: Иллюзия реальности

Проанализировав стиль покойницы, Житинский [1997] пришел к выводу, что ее автором является → Артемий Лебедев: «стиль Кадеткиной и стиль Темы — это один стиль». Однако Лебедев признал свое авторство значительно позже. В частной беседе он утверждал, что одной из причин, которые побудили его создать Катю, было недовольство существующими веб-обзорами, ни один из которых, по его мнению, не рассматривал веб-сайты с профессиональной точки зрения:

«Ее задачей была компенсация недостатка „отраслевых“ текстов. Носик писал про политику, а Гагин — про интересные сайты. Кадеткина начала реализовывать мою идею о Wall Street Journal — издания, которое смотрит на мир с учетом существования у компаний владельцев и людей, отвечающих за те или иные события».

Результат этих попыток, как мы видели, оказался совсем другим: ВЛ, созданная им «в служебных целях», обрела самостоятельное существование, а ее «виртуальная жизнь и смерть» поставила перед сетевым сообществом массу философских и нравственных проблем.

Не является ли случай Кати Деткиной скорее вариантом «расчетливого предприятия по имиджмейкингу», чем «протуберанцем творческой энергии, спонтанной театральной выходкой» — как ты определяешь виртуальную личность западного типа? [Кати Тойбинер, Энрика Шмидт]

Ретроспективно оказалось, что веб-обозреватели, ближайшие современники Кати (которым она себя противопоставляла) — далеко не единственные, с кем ее можно поставить в ряд. Обсуждая феномен Деткиной, киевский философ Сергей Дацюк [1997] уподобил ее древнерусским скоморохам и указал на параллели в истории русской литературы: «Барков — предшественник Кати Деткиной. Пушкин и Лермонтов — ее прототипы». Значение «случая Деткиной», по мнению Дацюка, выходит далеко за рамки интернета. Согласно концепции Дацюка, Катя умерла потому, что «первая дерзнула говно назвать говном», сделала это стилистически блестяще и была затравлена интернетовским «светом» за свою смелость и талант.

Другая концепция осмысляла события в более прозаических терминах борьбы за влияние и деньги. Согласно ей, Лебедев, прикрывшись маской виртуального персонажа, целенаправленно высмеивал своих конкурентов на поприще изготовления сайтов на заказ. Конкуренты возмутились, начали срывать с него маску и попытались привлечь к ответственности. Лебедев, видимо, убоявшись грозивших ему неприятностей, предпринял неожиданный ход — убил своего персонажа. Когда правда о его авторстве открылась, многие на него обиделись, посчитав себя одураченными. Однако созданный им образ оказался настолько силен, что общественное мнение обратилось и против его конкурентов, считая их виновными в смерти юной и хрупкой девушки, хотя бы и выдуманной.

Первая интерпретация эксплуатирует традиционное противопоставление гения и толпы, вторая — изображает дело в виде войны корпораций, в которой обе стороны используют запрещенные приемы.

Возможен, однако, еще один, дискурсивный подход, при котором участники конфликта выступают в качестве носителей безличных речевых стратегий и связанных с ними идеологий. Риторика Деткиной оказалась в некотором смысле возвращением к нравам Юзнета, где изощренная брань с непременным переходом на личности была нормой ведения дискуссии. Однако никакой дискуссии на этот раз не получилось. Во-первых, веб с его колонками и хоумпейджами (homepage), в отличие от телеконференций, не позволял встретиться противникам «лицом к лицу». Во-вторых, они играли по разным правилам. Столкнулись две идеологии, два понимания свободы и ответственности. Первое понимание ориентировалось на «Декларацию независимости киберпространства» Джон Перри Барло; второе — на уголовный кодекс. Первое исходило из представления о Сети как пространстве неограниченной свободы самовыражения, неподвластной законам «старого мира»; второе приравнивало слово к делу и требовало отвечать «за клевету и оскорбления» перед земным судом. Столкновение дискурсов и стоящих за ним мировоззрений вело к превращению конфликта в этическую проблему, что было осознано еще до трагической развязки [Горный, Ицкович 1997].

Известие о гибели Кати Деткиной шокировало русское сетевое сообщество. Несмотря на все разоблачения, многие до конца не верили в ее виртуальность. Смерть же была слишком серьезным аргументом, чтобы заподозрить шутку. В гостевой книге «Наблюдений КаДеткиной» на сайте Куличек проливались виртуальные слезы, писались некрологи и стихи, посвященные Кате (эти записи, к сожалению, не сохранились). «Убийство» Деткиной ее создателем и динамика реакции пуб лики на ее смерть поставили целый ряд вопросов, о которых раньше просто не возникало повода задумываться. Каковы допустимые пределы сетевой мистификации, за которыми игра и шутка перерастает в обман и манипуляцию? Этично ли убивать виртуала? Какова онтологическая природа виртуальной личности — в чем ее отличие от реального человека, с одной стороны, и литературного персонажа, с другой?

Носик [1997], подчеркивая нереальность Деткиной, сравнивал ее с литературным персонажем («Муму» Тургенева) и иронизировал над слишком серьезным отношением к ее гибели. Ему вторил Артемий Лебедев, отказываясь нести ответственность за «плод чьего-то воображения» [цит. по: Житинский 1997]. Писателя → Александра Житинского эти аргументы не убедили. Он указал на важное отличие: если персонаж по умолчанию вымышлен, то степень реальности виртуала не определена — он вполне может оказаться человеком. Отсюда — различие реакций на то, что с ними происходит. Житинский присоединился к «мнению народному», прозвучавшему в гостевой книге Деткиной — «Так не шутят!» — и пояснил, почему история с ее смертью кажется ему аморальной [Там же]:

«Если есть настоящая Екатерина Альбертовна Деткина, то с нею дурно поступили в любом случае. В случае реальной смерти тем, что сделали из нее фарс. В случае обмана — самим обманом. Зачем же хоронить заживо? […] Неэтичность — в дурном поступке с реальным человеком. Если человек есть. Если же его нет, то некрасивость в том, что добившись от части публики доверия, ее заставили рыдать над вымыслом (и здесь совсем не случай „над вымыслом слезами обольюсь“ — это не те слезы)».

Виртуальная личность, согласно Житинскому, занимает промежуточное место между реальным человеком и вымышленным персонажем; то, к какому полюсу она ближе, зависит от степени ее убедительности. Неэтичность автора Деткиной, согласно Житинскому, состояла в том, что он сделал ее слишком убедительной и тем самым ввел публику в заблуждение. Выдав иллюзию за реальность, он применил созданный образ для манипулирования сознанием аудитории, добиваясь нужных ему реакций. Грань между искусством и социальной инженерией оказалась размытой.

Деткина, как до нее Мухин, Бабаев и Паравозов, от опыта которых она отталкивалась, стала моделью для подражания — как в отношении формы и стиля сетевого творчества, так и в отношении принципов конструирования образа. У нее появились эпигоны: например, некий Котя Деткин, выдававший себя за брата Кати Деткиной и писавший веб-обзоры под названием «Кодекады». Но ее влияние было шире: последующие поколения виртуалов, творчески используя ее опыт, создавали нечто новое.

Мэри Шелли: рефлексия над природой виртуальности

В октябре 1997 года в гостевой книге «Вечернего интернета» появился некто Хряк, поразивший читателей своей энергией, остроумием и чрезвычайно непристойным стилем. Это была «проба пера» — первая фаза создания нового виртуала. Вскоре Сергей Дацюк сообщил: «Стиль и направление Кати Деткиной получили на этой неделе неожиданное продолжение. Эта новость Рунета — Мэри Шелли, пишущая в жанре язвительного стеба» [Дацюк 1997].

Продуктивность Мэри и жанровое разнообразие ее творчества были велики. Перечень ее произведений и ссылки на отзывы критиков можно найти на ее «домовой странице» [Шелли 1]. Остроумные комментарии Мэри на происходящее в русской сети дополнялись ее саморефлексией: в статье «Легко ли быть виртуальной» она обсуждала природу виртуальности и давала практические советы создателям виртуалов [Шелли 1998]. Эта статья вошла в ее роман «Паутина» [Шелли 2002] — «первый роман о русской сетевой, как бы это выразиться, жизни» [Курицын 1999], «первый роман об интернете, написанный виртуальным персонажем» [Фрай 1999], «роман-теория виртуальной литературы» [Адамович 2000].

→ Алексей (Леха) Андреев на вопрос о происхождении образа Мэри Шелли, указал, что он был сконструирован по контрасту. Во-первых, стиль Шелли восходил к Юзнету, «где все ругались матом», в противоположность «зачаточному Рунету», «в котором все сюсюкаются и дружат». Во-вторых, «образ этакой разбитной, но образованной девчонки без комплексов» контрастировал с преобладанием мужчин в Сети того времени [цит. по Шеповалов 2002].

Мэри Шелли: «Легко ли быть виртуальной?»

Значение литературных ассоциаций в выборе имени очевидно: историческая Мери Шелли — автор романа «Франкенштейн», описывающего искусственно созданную личность, — прототип будущих киборгов (и виртуалов). С помощью метонимического переноса значения Мэри Шелли сама превратилась в виртуальную, реально-измышленную личность, а ее действительный создатель оказался в роли Франкенштейна: автор и персонаж поменялись местами.

Новая Мэри Шелли писала рассказы, статьи, пьесы, придумывала сетевые проекты, ставила радиопьесы, вела колонки и давала интервью. Ее перу (или точнее сказать, клавиатуре) принадлежит «Манифезд Антиграматнасти» [Шелли 2], который стал теоретическим обоснованием деятельности так называемых → «падонков» и их тогдашнего сетевого рупора — веб-сайта Fuck.ru. В 1998 году она заняла первое место в конкурсе «Тенета» по номинации «виртуальная личность» [Тенета 1998-2]. На церемонии награждения Мэри предстала в образе реальной девушки с соблазнительной грудью, что вызвало оживленные комментарии в сетевой прессе. Образ «бой-френда» Мэри, Перси Шелли, не получил достаточного развития, однако два этих имени слились при бумажной публикации двух упомянутых романов, в качестве автора которых фигурирует Мерси Шелли.

Остроумие и резкость стиля давали основание сравнивать Шелли с Деткиной. Однако здесь сходство кончалось. По контрасту с Катей, Мэри с самого начала не претендовала на реальность (сближаясь в этом с Паравозовым): биографические подробности, которые она о себе сообщала, носили подчеркнуто пародийный характер. Ее образ требовал к себе игрового отношения, а жанровое разнообразие ее творчества и использование различных медийных сред объединяло ее скорее с Мухиным и Бабаевым. Саморефлексия же, пример которой она подала, стала ведущим мотивом следующего поколения виртуалов.

Однако ближайшие ее современники, как это часто бывает, предпочли не равняться на нее, а действовать от противного. Виртуал, появившийся через несколько месяцев после Мэри Шелли, не имел с ней практически ничего общего. Скорее он воспроизводил приемы, знакомые нам по творчеству Вулиса.

Робот Дацюк: деперсонализация автора

В декабре 1997 года Андрей Чернов и Егорий Простоспичкин [2002] открыли проект «Робот Сергей Дацюк™», представляющий собой генератор текстов. В качестве исходного материала использовались сочинения киевского философа и публициста Сергея Дацюка [2005], цитированного нами выше. Непосредственным поводом к созданию генератора послужила личная неприязнь Чернова к текстам Дацюка, которые он находил напыщенными, бессодержательными и плохо написанными. Однако, как указывает Сергей Кузнецов [2004, 198], посвятивший этой истории несколько статей, «постепенно проект вышел далеко за рамки шутки, и РоСД™ приобрел черты эзотерического ордена, а самому Роботу стали приписываться все когда-либо написанные тексты». Задачей Чернова, адепта Алистера Кроули, позиционирующего себя в качестве черного мага, стало виртуальное уничтожение реального Дацюка, подмена его роботом и вытеснение из сетевого пространства. Для достижения этой цели он развил бурную деятельность: создавал филиалы и подразделения РоСД™ на разных сайтах и активно засорял всевозможные гостевые книги от лица виртуального Дацюка.

Сергей Дацюк: Виртуальное разрушение реальной личности

Сергей Дацюк [1998-1, 1998-2] посвятил анализу случая робота имени себя несколько статей. В статье «Интерактивная деперсонализация автора» [Дацюк 1998-2] он увидел в деятельности робота проявление общесетевых тенденций:

«Можно поставить вопрос и так: этично или неэтично (морально или аморально) лишать некоторого сетевого автора его права на публикуемые в Сети произведения через его деперсонализацию. Однако именно старые представления об этике или морали теряют здесь свой смысл. Диверсифицированная деперсонализация авторства, проводимая моими визави, есть по большому счету именно то, что ДЕЛАЕТ СЕТЬ С АВТОРСТВОМ ВООБЩЕ. […] Перформативный парадокс сетевого интерактивного авторства есть магистральный процесс деперсонализации идей, мыслей, текстов — это шаг в виртуальную реальность смыслов».

В то же время он отметил, что деятельность робота не конструктивна, поскольку не порождает никаких новых смыслов, а напротив, глушит смыслы нерелевантным шумом. В этом он был прав. Ошибка его состояла в том, что он воспринял робота слишком всерьез, вступил с ним в диалог, пытаясь спорить и, в конечном счете, согласился на собственное уничтожение в качестве автора, оправдывая это философскими соображениями о «природе сетевого авторства». В отличие от жертв Вулиса, он не стал писать жалобы, а принял свою судьбу почти безропотно. В результате текстовый генератор победил человека: Дацюк практически исчез из сети, перестал писать на сетевые темы и переквалифицировался в политического аналитика.

Диалогические формы: форумы и гостевые

Возможно, впрочем, что дело было не только в роботе. Сама русская Сеть стремительно изменялась. Разрастание интернета вскоре сделало его необозримым, а совершенствование поисковых машин обесценило ручную работу по описанию и оценке сайтов. К концу 1997 года жанр веб-обзоров стал увядать, в 1998 увял вовсе, а весной 1999 прекратился и «Вечерний интернет» (последующие нерегулярные выпуски — не в счет). Русский интернет вступил в новый фазис развития. Рассмотрим его основные характеристики.

Во-первых, произошел сдвиг доминанты от монологических форм к диалогическим: на первый план вышли интерактивные формы вебовского общения: форумы и гостевые книги. Это, с одной стороны, стимулировало развитие публичных дискуссий и развитие новых форм сетевой словесности, с другой — вызвало к жизни проблему соотношения статических и динамических форм электронных публикаций [Горный 1999].

Гостевые книги наводнили анонимы и виртуалы. Иногда это порождало интересные формы коллективного творчества, но чаще невидимость и неиндетифицирумость авторов благоприятствовала психологической регрессии: свобода от ограничений «реального мира» вырождалась в свободу говорить гадости. Юзнетовские fl ame wars реинкарнировали в новой, но родственной среде вебовских форумов.

Второй особенностью пост-веб-обозревательского периода было повышение уровня рефлексии и саморефлексии. В центре внимания, помимо вопросов виртуализации, оказались проблемы онтологической природы «я», механизмов самоидентификации, конструирования «я» и «других». Или, если прибегнуть к таксономии автобиографических форм [Spengemann 1980], произошел сдвиг от самовыражения и самосозидания к самоисследованию.

Часть I

Часть III

Виртуальная личность как жанр творчества (на материале русского интернета) То, что наиболее истинно в индивиде, то, в чем он больше всего является Самим Собой, есть его возможное, выявляемое историей его весьма неопределенно…

Поль Валери

Только создавая легенду, миф, можно понять человека.

А.М. Ремизов

Введение

Настоящая работа посвящена рассмотрению феномена виртуальной личности (далее — ВЛ) в русской интернет-культуре. Фокус настоящего исследования — ВЛ как форма творчества — может показаться неожиданным, особенно в контексте существующей исследовательской литературы. Творческий аспект онлайновой саморепрезентации редко привлекал внимание исследователей. Причин тому несколько. Во-первых, феномен «виртуального я» анализировался преимущественно психологами [Turkle 1996; Suler 2005], которых больше интересовали психологические, нежели эстетические проблемы. Во-вторых, большинство работ, посвященных виртуальной идентичности, основывалось на материале англоязычного интернета и отражало присущие ему реалии. Однако одни и те же технокультурные явления могут по-разному функционировать и интерпретироваться в рамках разных культур.

Выражение «виртуальная личность» в широком смысле, как и его англоязычный аналог «virtual identity», многозначно и имеет целый ряд синонимов, значения которых пересекаются лишь отчасти. Основные значения термина ВЛ таковы: 1) идентификатор для входа в компьютерную систему (login, user name); 2) прозвище или псевдоним, используемые для идентификации пользователя в электронной среде (user name, nickname); 3) абстрактная репрезентация личности, используемая для ее гражданской, правовой и иной социальной идентификации (номер паспорта, личный код, отпечатки пальцев, DNA); 4) компьютерная программа, моделирующая разумное поведение (robot, bot); 5) то же, но в сочетании с телом (android, cyborg); 6) вымышленная личность, создаваемая человеком или группой людей, порождающая семиотические артефакты и/или описываемая извне (virtual character, virtual persona); 7) любая личность, как она воспринимается или моделируется кем-либо; другими словами, образы или ипостаси личности как нечто отличное от ее сущности (например, «я» [ego] в его противопоставлении «самости» [self]).

В настоящей статье речь пойдет преимущественно о ВЛ в шестом из разобранных выше значений. В этом значении ВЛ характеризуется снятием оппозиции между истиной и ложью, фактичностью и фиктивностью, реальностью и нереальностью, материальностью и идеальностью, что сближает ее с произведением искусства [Gorny 2003].

Какое место занимает виртуальная личность в связи с другими формами онлайновой самопрезентации? Опираясь на таксономию стратегий и процедур, разработанную для анализа различных форм автобиографии [Spengemann 1980], можно сказать, что создание виртуальной личности есть преимущественно реализация поэтической стратегии самоизобретения [Gorny 2003; Горный 2004]. Отметим, однако, что эта таксономия не охватывает тех форм ВЛ, когда объектом репрезентации является чужое «я» (наиболее наглядный пример — клонирование). Соответственно, автобиографический модус следует дополнить биографическим и ввести по крайней мере еще одну процедуру, которую условно можно обозначить как моделирование.

Настоящая работа представляет собой развитие тем и идей, обсуждавшихся в предшествующих публикациях автора, посвященных феномену «виртуального я» [Gorny 2003; Горный 2004]. Материал подвергся существенной переработке: некоторые положения были значительно расширены; в то же время другие темы, обсуждавшиеся ранее (обзор литературы, теории «я», онтология ВЛ, использование интернета как орудия самопознания и др.), оставлены за бортом.

Специфика предлагаемой статьи — в историческом подходе к материалу. Объектом исследования является в ней эволюция жанра ВЛ в русском интернете на протяжении последнего десятилетия.

Виртуальные личности в русском интернете

Исторически виртуальные идентичности играли немного иную роль в русском интернете, чем в англоязычном. Важно заметить, что западные исследования интернет-искусства [например, Greene 2004] не включают виртуальные идентичности (личности) в свой список жанров. В то же время в России виртуальная личность — узнаваемый жанр сетевого творчества, узаконенный соответствующей категорией в сетевом литературном конкурсе Тенета [Тенета 2003].

Указанное выше различие может быть объяснено совокупным действием нескольких причин. Во-первых, сыграл роль социоэкономический фактор (низкий уровень дохода на душу населения, неразвитость платежных систем и т.д.), определивший особенности функционального использования интернет-технологий в России. Если в развитых странах интернет быстро стал достоянием всего населения и превратился в повседневный инструмент, то в России он остается роскошью и «уделом элит» и используется преимущественно как орудие профессиональной деятельности или для самовыражения [Делицын 2005].

Во-вторых, временной разрыв между распространением интернета на Западе и в России привел к несовпадению технологий, в рамках которых исходно осуществлялись эксперименты по моделированию ВЛ. Так, если в США и Великобритании интернет был доступен в академических учреждениях уже в 1970-х годах, то первый сеанс международной телекоммуникации через модем состоялся в России лишь в 1990 году, а о более или менее ощутимой доступности интернета для пользователей можно говорить лишь начиная с середины 1990-х — примерно в то время, когда появилась технология WWW, в значительной степени вытеснившая другие популярные ранее интернет-протоколы. Это, в свою очередь, привело к тому, что наиболее задействованной средой для развития ВЛ в русском интернете явилась именно WWW, в то время как на Западе проблематика виртуальной идентичности исторически оказалась привязанной к более ранним, чисто текстовым средам (многопользовательские ролевые игры и онлайновые форумы).

Различие технологий наложило отпечаток на конструирование и бытование ВЛ. Открытое пространство → WWW не требовало «членства»; средой обитания ВЛ становился «весь интернет», а не полуприватные пространства игр и форумов. Кроме того, это позволяло выйти за рамки текста и выстраивать ВЛ как распределенный мультимедийный объект. Примечательно, что классические западные работы, посвященные виртуальной идентичности, построены на материале текстовых сред и редко касаются WWW. Для России характерно обратное. Заметим, что многопользовательские ролевые игры (MUDs) — традиционная среда для концептуализирования ВЛ в западной литературе — никогда не играли значительной роли в русской киберкультуре. Те русские пользователи, которые вышли в сеть до появления WWW (большую часть из них составляли те, кто учился или работал на Западе), отдавали явное предпочтение политическим и поэтическим дебатам в юзнетовских группах, а вовсе не онлайновым приключениям в духе «Темниц и драконов». Вряд ли это можно объяснить языковыми причинами: русские студенты в Америке не испытывали проблем с английским; речь скорее должна идти о различии культурных ценностей. Свою роль здесь сыграла, очевидно, относительная приватность игрового опыта: для сознания, ориентированного на диалог и публичность, приватные занятия кажутся несущественными.

В-третьих, необходимо учитывать влияние, которое оказало на формирование ВЛ литературоцентричность русской куль туры. Литературоцентризм объясняется необыкновенно высокой ролью, которую литература традиционно играла в российском обществе. В условиях авторитарной власти и слабости гражданских институтов общественное мнение формировалось преимущественно писателями. → Литература в России приняла на себя многие функции, которые на Западе принадлежали церкви, парламенту, суду и средствам массовой информации. Одним из следствий этой ситуации явилась приписывание высокой значимости письменному слову и принижение слова устного.

Эта тенденция нашла свое проявление и в русском интернете. Многопользовательские игры, каналы IRC, чаты и форумы характеризуются преобладанием устной речи, хотя бы и в письменной форме. Юзнет, домашние страницы и блоги, напротив, ориентированы на риторику письменную [Манин 1996]. Именно поэтому, в полном соответствии с литературоцентризмом русской культуры, они обрели более высокий ценностный статус для русского человека онлайн. Это подтверждается исторической динамикой технологических сред, использовавшихся для создания виртуалов в русском контексте. Они возникают в юзнетовских дискуссионных группах (SCS/SCR) и в рамках онлайновых литературных игр (Буриме, Гусарский клуб и т.п.), затем начинают создавать собственные домашние страницы, колонизируют гостевые книги и, еще позже, Живой Журнал и подобные системы сообщающихся блогов. Все это — среды, ориентированные на письмо, на литературу. Разговорные среды и технологии (IRC, ICQ, веб-чаты и проч.), безусловно, тоже использовались как среда виртуальных забав, однако в порождении общественно значимых ВЛ их роль всегда была вторичной. Таким образом, виртуальные личности в России имеют отчетливо литературный генезис.

Наконец, различаются и преобладающие истолковательные стратегии. В западной литературе ВЛ часто трактуется в рамках концепции социальных ролей [Goffman 1956] и предстает как частный случай рационального «управления идентичностями» [boyd 2002; Pfi tzmann и др. 2004]. Такой подход в целом чужд русскому интернету, где виртуал — это, как правило, художественный проект, протуберанец творческой энергии, спонтанная театральная выходка, а не расчетливое предприятие по имиджмейкингу. Русский виртуал и западная virtual identity зачастую оказываются по разные стороны рампы. Ибо, как замечает российский исследователь, «само по себе функционирование в ролях не несет игрового начала, а означает лишь усвоение заданной роли-программы» [Гашкова 1997, 86].

Значительная часть западной исследовательской литературы посвящена техническим аспектам создания виртуальных персонажей, понимаемым в терминах программирования и робототехники. ВЛ в этом понимании есть технологический объект, отчужденный от своего создателя и связанный с ним лишь причинно, но не духовно. В русском контексте ситуация противоположна: ВЛ понимается здесь, как правило, именно как репрезентация «я», его психологическое и экзистенциальное расширение, а не как отчужденный и самодостаточный механизм (за исключением случаев «моделирования», объектом которого является «чужое я»).

Твое различение виртуальной личности «на Западе» и в России, как нам кажется, основано на оппозиции технологии и духовности, отчуждения и идентификации, рациональности и спонтанности и, как таковое, отражает стереотипы, связанные со спором западников и → славянофилов. Не боишься ли ты, что использование этих стереотипов может внести вклад в их укрепление? [Кати Тойбинер]

Я могу ответить притчей. Существует глубоко укорененный стереотип, что в Сибири холодно зимой. Тот факт, что это стереотип, не делает сибирскую зиму теплее. Иными словами, стереотипные идеи необязательно неадекватны: они могут отражать некоторые существенные черты реальности. Другое дело — что стереотипы стремятся пренебрегать нюансами, игнорировать исключения и приписывать общие значения частностям. Например, в Сибири водятся медведи, но они не ходят по улицам. То же приложимо к роли личностных сетей («коллективизм» + «персонализм») в России. Их роль здесь иная, чем на Западе. Это не ментальная конструкция, но реальность, данная в повседневности. Задача заключается в том, как описать и объяснить их доступным способом. Я не думаю, что выставление их как факта ложного сознания — наиболее эффективный путь к решению проблемы. [Евгений Горный]

Виртуальные личности в Юзнете

Можно говорить о «слабых» и «сильных» формах ВЛ. Первые довольствуются псевдонимом, вторые создают образ. Первые «сильные» формы ВЛ возникли, по-видимому, в юзнетовских конференциях в конце 1980-х — первой половине 1990-х. Это были вымышленные персонажи, применявшиеся в качестве вспомогательного средства в бесконечных юзнетовских дискуссиях-перебранках (fl ame wars). Возникали ВЛ и в более мирных контекстах литературного творчества.

Вулис: магия и донос

Самым известным создателем таких персонажей был Дмитрий Вулис, история которого подробно описана в статье Юли Фридман [1998]. Креатуры Вулиса были многообразны. Например, он рассылал письма от лица Симуляционного Демона (Simulation Daemon), подпись которого сообщала, что «эту статью сочинила программа искусственного интеллекта» и включала оскорбительную для оппонентов фразу «Лучше искусственный интеллект, чем никакого». Фридман сообщает:

«Новый Демон, помимо искусственного интеллекта, отличался вполне нечеловеческой фантазией. Он чрезвычайно изобретательно изрыгал непристойности в адрес оппонентов своего ученого хозяина, рассказывал истории из их биографии (весьма и весьма частного толка), которые затем пояснял аккуратно исполненными порнографическими картинками в ASCII-графике».

Еще одной креатурой Вулиса был Рабби Шломо Рутенберг. Объектом нападения он избрал Дмитрия Прусса, еврея по национальности, человека, по характеристике Фридман, «мирного и мягкосердечного, широко образованного интеллигента, отца троих детей». Рутенберг именовал Прусса «советсконацистским антисемитом» и «известным юдофобствующим панком из России», и, как водится, призывал американцев слать жалобы ему на работу, что они старательно и делали.

Симуляционный Демон: «Привет! Я — искусственная интеллектуальная симуляция типичного советского эмигранта»

Прусса не уволили, но запретили ему пользоваться интернетом и приставили к нему психотерапевта.

Не брезговал Вулис и кражей идентичности. Так, чтобы скомпрометировать своего оппонента Петра Воробьева, Вулис со своими соратниками завел почтовый адрес, с которого «под дельный Воробьев немедленно начал слать во все конференции выдержки из криминально (по американским меркам) расистских текстов с призывами к геноциду». Одновременно с этим внимание общественности привлекалось к «расисту Воробьеву», эффект чего не замедлил сказаться: на работу к настоящему Воробьеву посыпались жалобы, а почтовый эккаунт (account) на panix. com был закрыт администрацией. Для усиления эффекта использовался другой виртуальный персонаж, нареченный «Владимиром Фоминым», который неутомимо обличал «Воробьева», а заодно и многих других. Генезис этого персонажа примечателен. Фридман пишет:

«Фомин, как выяснилось, был не простой голем: он был, что называется, „undead“, зомби, восставший из гроба. Кто-то нашел документальное свидетельство о его смерти: лейтенанту Владимиру Фомину оторвало голову взрывом артиллерийского снаряда в Афганистане. Когда этот документ был опубликован на Юзнете, Володя встретил его радостным восклицанием. Он признал, что событие это имело место в его биографии, и отдельно заверил, что голова ему решительно ни к чему».

Конец этой истории показателен. Если в виртуальной войне Вулис и его виртуалы казались непобедимыми, удара со стороны реального мира они не выдержали. Затравленный Воробьев сотоварищи пожаловались на Вулиса в ФБР. Что сталось с Вулисом — неизвестно, но из Сети он исчез, оставив по себе лишь имя и дурную славу. Описывая эту историю, Фридман проводит прямую параллель между виртуальной битвой Вулиса и Воробьева и магической битвой французских оккультистов Булана и Гэты в конце XIX века. Такое сближение кажется оправданным: интернет, позволяющий бесконтактно влиять на мысли, эмоции и жизни людей, используется порой как орудие «черной магии». Классический случай, описанный в литературе, — виртуальное изнасилование в многопользовательской игре LambdaMOO с превращением персонажа в зомби с помощью программных средств [Dibbel 1993].

Големы, зомби, гомункулусы, похищение имени (и, предположительно, связанной с именем души) и прочие магические сущности и процедуры актуализируются в киберпространстве с поразительной регулярностью. Популярность оккультных учений в среде ряда активных деятелей русского интернета весьма этому способствует.

Ты ссылаешься на «черную магию» как на феномен, характерный для деятельности виртуальных личностей. Если это — центральный мотив в «тексте», который здесь анализируется, то нужно как-то прокомментировать привлекательность (русского?) сетевого сообщества для эзотерики, конспирации и оккультизма. Некоторые виртуальные личности, которых ты упоминаешь, — такие, как созданный Вулисом, или Робот Дацюк — связаны с открыто экстремистскими ресурсами/идеологией. Беря во внимание демиургические мотивы (де)конструкции идентичностей, нужно упомянуть прото-тоталитарный импульс подобных проектов (основанных, например, на Ницше). [Энрика Шмидт]

«Тенета»: сетевая литература и виртуальная личность

Юзнет — это не только fl ame wars: в конференциях кипела активная литературная жизнь. При этом многие предпочитали публиковать свои стихи и прозу под псевдонимами, а от псевдонима до виртуала — один шаг. В апреле 1995 года → Леонид Делицын, сам не чуждый писательства, решил собрать и упорядочить литературные тексты, опубликованные в конференциях soc.culture. soviet и soc.culture.russian — так появился первый русский литературный журнал DeLitZine, располагавшийся на сервере Висконсинского университета, где Делицын в то время писал диссертацию по геологии. В июне следующего года на базе этого журнала, при активном участии Алексея Андреева — математика и поэта, тоже в то время учившегося в США, был создан конкурс русской онлайновой литературы «Тенета» [Тенета 2003]. В оргкомитет конкурса вошли почти все активные на тот момент русские интернетовцы, которые нарекли себя «отцами». Примечательно, что формирование русского сетевого сообщества произошло именно по поводу литературы — при том, что большинство участников были представителями естественных наук и ни один не являлся профессиональным литератором.

«Тенета» быстро эволюционировали: вводились новые категории, отражающие специфику сетевой литературы. Среди них — номинация «Виртуальная личность», в которой блистали такие персонажи как «виртуальная любовница Лиля Фрик» (с очевидной аллюзией на любовницу Маяковского Лилю Брик), писавшая стихи, и виртуальный кот Аллерген, помимо стихов писавший эссе на тему виртуальности. Создатели «Тенет» и сами приняли участие в этой номинации: Алексей Андреев как Виктор Степной и Мери Шелли, а Леонид Делицын — как Леонид Стомакаров. Но это произошло, когда стало можно писать на русском языке русскими буквами и когда центр творческой активности переместился на WWW.

Тенета.ру: Представление виртуальной личности как жанра

Часть II

Часть III

Намнияз Ашуратова: системы самоидентификации

Ярким представителем этого сдвига стала Намнияз Ашуратова [б.д.] — концептуальный веб-артист и виртуальная личность нового поколения. В своих проектах она наглядно демонстрировала механизмы образования стереотипов мышления и подвергала их едкой критике. Проект «Система самоидентификации» описывается так:

«Посетителю предлагается создать композицию из символов, которые определяют его уникальность. Международное идентификационное жюри рассматривает эти данные и дает оценку каждому посетителю (индекс идентификации). Принципы оценки неизвестны и, вообще говоря, могут меняться от раза к разу. Быть может, поведение жюри определяется такими принципами как политическая корректность или национальная ненависть — кто знает?» [Ашуратова 1999]

Ограниченность выбора предзаданным списком символов массовой культуры, кафкианская непознаваемость критериев, используемых «международным жюри», и странные классификации (так, пол представлен следующими вариантами: male, female, unisex, → gender, macho, feminist) подрывали идею уникальности и заставляли каждого задуматься о механизмах конструировании своего «я». В рамках используемой нами таксономии форм ВЛ такой подход можно определить как аналитическое моделирование, при котором объектом моделирования является субъективность членов аудитории, разоблачаемая как условная конструкция.

Другой проект Ашуратовой — «Система обработки врага» [Ашуратова 2002] — предлагал пользователю выбрать объект ненависти, представленный обобщенным понятием («русский», «женщина», «педераст», «капиталист», «хакер», «я сам» и т.п.) и фотографией персонажа, репрезентирующего это понятие. Согласно результатам голосования, продолжавшегося три года, самыми популярными объектами ненависти оказались «американец», «поп», «блядь», «коммунист», «еврей» и «чеченец». Осмеянию, наряду со стереотипами опрашиваемых, подвергался и самый принцип опроса.

Как и в других проектах Намнияз, работа шла не с реальными вещами, а с их проекциями (что является общей чертой → концептуального искусства). При этом критерии выбора и оценки были не вполне ясны, и сохранялась возможность произвольных фальсификаций. Вывод Кузнецова [2004]: «Проект Намнияз Ашуратовой обнажает нелепость большинства он-лайновых голосовалок, их нерепрезентативность и принципиальную неинтерпретируемость». Возможна, однако и более широкая интерпретация, подразумевающая констатацию бессмысленности любых голосований и выборов.

Галерея врагов: Выбери объект ненависти

Подчеркнуто жесткие арт-проекты Намнияз Ашуратовой имели успех и удостоились нескольких премий. Вскоре выяснилось, кто является автором самой Ашуратовой. Им оказался медиа-художник Андрей Великанов. Был опубликован диалог Великанова с Ашуратовой [1999], где они спорят друг с другом, как в свое время Гагин спорил с Паравозовым, а Мухин с Лейбовым. Так, Великанов обмолвился, что одной из причин, по которой он обзавелся виртуальной ипостасью, было желание иметь возможность участвовать в фестивалях и конкурсах под другим именем. (На что Ашуратова лаконично отвечала: «Свинья!»). С другой стороны, Великанов признавался, что его угнетала «не только наличие [у него] физического тела, но и конкретная половая и национальная принадлежность». Отсюда — и создание бестелесного виртуала, и радикальная смена идентификационных признаков. В диалоге звучит уже знакомый нам мотив усиливающейся со временем автономности персонажа: постепенно Намнияз превратилась в «самостоятельную творческую единицу».

Неполиткорректность Намнияз, переходящая «в область мизантропии в менструальные периоды», роднит ее с Катей Деткиной; превращение в «лицо кавказской национальности» — с Мирзой Бабаевым; а использование программных средств для моделирования «я» — с Роботом Дацюком. Рефлексия над виртуальностью сближает ее с Мэри Шелли, однако сконструированной оказывается теперь не только виртуальная, но и любая личность.

Самопознание

Внес свою лепту в развитие «виртуальной рефлексивности» и автор этих строк. В этой связи заслуживают упоминания следующие проекты: «Евгений Горный: (ре)конструкция виртуальной личности» [Горный 2000-2], «Чужие слова» [Горный 2001-2] и «Символические ситуации» [Горный 2001-1]. Понятие виртуальности было приложено в них не к искусственно созданному персонажу (как в случае Мэри Шелли) и не к «человеку вообще» (как у Ашуратовой), а к «я» самого автора. В первом случае это «я» конструировалось из цитат, описывающих автора извне; во втором — из цитат, которые автор выписал из внешних источников; в третьем — из субъективных опытов переживания ситуаций, в которых внешнее и внутренне сливались воедино. Так экспериментально тестировались различные теории «я»: конструктивистская (личность как совокупность социальных ролей и внешних реакций на ее проявления); → постмодернистская (личность как набор фрагментов дискурсивных практик других людей); и психоделически-символическая (личность как манифестация глубинного опыта). Целью этих экспериментов было понять, «что есть на самом деле», то есть самопознание в широком смысле — пусть даже в итоге приводящее к тому, что никакого «я» в абсолютном смысле не существует или, что то же, всякое «я» относительно реально.

Кризис жанра

1 апреля 1998 года в «Русских кружевах» было опубликовано «Разоблачение Ильи Капустина» [Капустин 1998], основная идея которого была в том, что «людей в киберпространстве практически нет». Перечисляя одного за другим персонажей русского интернета (статья представляет собой своего рода персонологический компендиум), автор раз за разом обнаруживал их виртуальную сущность.

Эта пародия на конспирологические исследования служит хорошей иллюстрацией к нашему тезису о неопределенности статуса ВЛ: виртуал, то есть присутствие кого-либо в Сети как личности определяется наличием имени; автор, остающийся за пределами сети, сущностно анонимен; это значит, что автором виртуала может быть кто угодно. А следовательно, автор может быть один на всех. Неожиданной параллелью к «Разоблачению Капустина» является отклик М.И. Мухина на «Инфократию» [Горный, Шерман 1999] — собрание жизнеописаний русских интернетовцев:

«…добрая половина списка „лучших людей“ вызывает всякие сомнения по части существования в так называемой реальности. Почитайте, например, жизнеописания первого и последнего персонажей списка — М. Вербицкого и А. Чернова. Заметьте — первый и последний. Альфа и Омега! Чистой воды игра разума».

К концу XX века ВЛ как творческая форма потеряла в русском интернете былую популярность. Виртуалы, созданные ранее, исчерпали свои функции: «уход со сцены Кати Деткиной, Ивана Паравозова, Мирзы Бабаева, Линды Гад и многих других „масок“ означает, что их создатели не только деконструировали свои личности, но и благополучно собрали их обратно» [Андреев 2002]. Конечно, ВЛ продолжали создаваться, но уже как вырожденная форма на периферии интернет-культуры. Виртуалы перестали «делать погоду» в русской Сети и превратились в стандартное техническое средство для скрытия реальной идентичности, используемое массовым пользователем. «Великая эпоха виртуальности», казалось, закончилась навсегда. Но тут появился Живой Журнал.

Виртуалы в Живом Журнале

«Наплодила 2-х виртуалов. Состою в 5-х сообществах», сообщает altimate [2004]. «У меня было несколько виртуалов, которые уже не существуют, и у меня есть несколько френдов, которых считают[ся] моими виртуалами, хотя на самом деле они таковыми не являются», вторит ей moon_lady [2004]. «Завел себе виртуала, который ничего не пишет», — жалуется e_neo [2003]. «Насоздаю виртуалов и буду их там банить (от англ. ban — запрещать; лишать права делать записи — Е.Г.) в особо извращенных формах», — мечтает bes [2005]. «Я создала себе сто виртуалов и сделала для них всех сообщество!» — делится своей радостью esterita [в настоящее время ссылка недоступна]. ligreego [2004] доходчиво объясняет, что такое виртуалы и зачем они нужны:

«Это когда у тебя начинается раздвоение (троение-четверение) личности, и ты заводишь себе например еще один (2,3,4) ЖЖ. Называешь себя Машей, придумываешь про нее все-все, начиная от биографии и заканчивая цветом трусов. И начинаешь думать и писать как она. С какой целью? Потому что таким образом можно проявлять различные грани своего я, один виртуал рисует, другой поет».

Другая из распространенных причин создания виртуалов — невозможность искренности в публично-коммунитарной среде русского ЖЖ. Писатель → Житинский [maccolit 2003] как-то воскликнул:

«Три четверти того, что возникает в моей голове, я не могу себе позволить записать в ЖЖ по причине „несоответствия“ возрасту и положению, непристойности, стыдливости, жены, детей, неуместности, глупости, тотального идиотизма, жалости к людям и презрения к себе. Остается то, что записывать вообще не нужно».

В ответ доброжелатели посоветовали ему «завести виртуала или писать в приват».

Но виртуалы не всегда безобидны. «Юзер rykov создал нескольких виртуалов, которые от моего имени пишут разные гадости в комментах», — сообщает another_kashin [2005]. «Один виртуал глумится над всем сообществом ru_ designer», — негодует alex-and-r [2004]. Взрыв общественного негодования вызвал случай, когда один популярный пользователь стал распространять в ЖЖ слухи о смерти дочери другого пользователя, мстя ему за нанесенную обиду.

Нередки и случаи похищения идентичности. Чаще всего для этого создаются клоны, т.е. пользователи, имя которых похоже на имя клонируемого, к чему обычно добавляется использование того же «юзерпика» (от англ. «userpic», «user’s picture» — «картинка пользователя», визуальный идентификатор пользователя ЖЖ наряду с псевдонимом. — Е.Г. ) и имитация стиля «оригинала». Клон может иметь свой журнал или оставлять отзывы в других журналах, вводя в заблуждение читателей, по невнимательности отождествляющих клона с оригинальным автором. Клон может использоваться как для беззлобной насмешки, так и как мощное орудие виртуальной войны. Рассмотрим несколько примеров клонирования в ЖЖ.

→ Миша Вербицкий, математик и сетевой публицист, в прошлом — активный деятель Юзнета, собиратель разнообразных архивов, редактор сетевых изданий экстремистской направленности «End of The World News» [б.д.], «Север» [1999] и «антикультурологического еженедельника :Ленин:» [2002]. Творчество Вербицкого отличается стилистическим однообразием, фиксацией на образах «телесного низа», нецензурной бранью, призывами к насилию и убийствам, использованием порнографических картинок и собственных абстрактных рисунков в качестве иллюстраций и особенностями графики текста. Формальная модель дискурса Вербицкого проста и легко поддается имитации. Проблема, однако, в том, что пародию трудно отличить от оригинала, который сам по себе пародиен.

Стереотипное воспроизведение одного и того же набора реакций, идей, цитат и стилистических приемов дало основание говорить о перерождении человека Вербицкого в Робота Вербицкого (по аналогии с Роботом Дацюком) задолго до появления ЖЖ [Нечаев 1999]. В ЖЖ, однако, эта метафора была реализована: появился клон Вербицкого (tipharet) с пользовательским именем, лишь на одну букву отличающимся от оригинала (tiphareth). Журнал клона комбинирует в произвольной последовательности цитаты из журнала оригинала и представляет собой точную, до гиперреализма, его имитацию.

Второй случай — клонирование r_l. Под этим пользовательским именем известен в Живом Журнале (и за его пределами) → Роман Лейбов. В июле 2004 года некто завел ряд дневников с похожими пользовательскими именами (r__l, r_l_, r_1 и т.д), взял в качестве «юзерпика» используемый Лейбовым автопортрет и начал писать от его имени оскорбительные реплики в другие журналы, используя при этом цитаты из самого Лейбова, который порой не чурался юзнетовской стилистики [rualev 2004]. Вскоре подделка раскрылась. Часть пользователей выступила в защиту Лейбова, другие злорадствовали. Лейбову предлагали обратиться за поддержкой в abuse team (конфликтная комиссия, разбирающая жалобы пользователей LiveJournal. — Е.Г. ), но он поступил иначе: на время заморозил свой дневник, а после перевел в режим «только для друзей». Параллель с Дацюком и контрпараллель с Воробьевым в комментариях не нуждается. В теоретическом плане заметим, что клоны как разновидность ВЛ являются реализацией процедуры моделирования чужого «я» через копирование, однако точность этого копирования и его функции могут варьироваться. В описанном случае копирование было селективным (из всего корпуса текстов отбирались только ругательства) и выполняло скорее пародийную функцию. Как бы там ни было, хотя клоны были впоследствии дезактивированы, Лейбов к публике так и не вернулся: тень сделала свое дело — заставила отступить в тень реального человека

Иногда, впрочем, дело решается иначе. Так, администрация LiveJournal закрыла эккаунт пользователя fuga, который вел дневник от лица упоминавшегося уже → Алексея (Лехи) Андреева. Это произошло по требованию последнего, «в котором он указал, что дневник является фальсификацией посторонних лиц, несанкционированно использующих его имя и материалы из авторских обозрений Time O‘Clock (ТОК)» [Анисимов 2002]. Примечательно, что в интервью по этому поводу Андреев противопоставил виртуалов ЖЖ виртуальным личностям раннего русского веба, отдав последним решительное преимущество:

«Пример со мной был не первый и не единственный. Я видел, как там люди используют чужие имена, чужие фотографии… Есть дневники Ленина, Путина и других. Но каких-либо действительно ярких виртуальных личностей, какими были первые виртуалы Рунета, вроде Кати Деткиной, я пока в ЖЖ не видел». [Там же]

Какие виртуалы наиболее популярны в ЖЖ? Беглый анализ показывает, что это либо те, кто хорошо пишет, либо те, кто хорошо описан. Неудивительно, что лидерами по количеству друзей-подписчиков в ЖЖ оказываются профессиональные писатели (данные на 4 августа 2005): Сергей Лукьяненко (doctor_livsy, 4779 друзей), Дмитрий Горчев (dimkin, 4685 друзей), Алекс Экслер (exler, 3604 друга), Макс Фрай (chingizid, 3392 друга) и др. Однако удачно созданные образы, не совпадающие с авторами (т.е. виртуалы в строгом смысле), успешно с ними конкурируют. В качестве примера можно привести дневник Скотины Ненужной [2005], писавшийся от лица зловредного кота с рефреном «Нассал под кресло. Отлично!», приобретшим статус ЖЖ-шной присказки. Художественный мир Скотины довольно быстро исчерпался, и в сентябре 2004 года дневник формально прекратил свое существование. Тем не менее, полгода спустя у Скотины сохранялось 1755 подписчиков-читателей, и дневник оставался одним из самых популярных в ЖЖ, опережая по количеству читателей дневники Носика, Житинского, Лейбова и проч.

Не менее важный фактор — известность моделируемой личности. Отдельная категория ВЛ в ЖЖ — имперсонации (подражание, игровая имитация — Е.Г. ) знаменитостей. Одно время по два своих стихотворения в день (одно утром, другое вечером) публиковал в ЖЖ Пушкин [pushkin 2002]; на краткий срок появился Набоков [nabokov 2005], изъяснявшийся то по-русски, то по-английски; спекулянт и филантроп Джордж Сорос [soros 2003] делился своими взглядами на жизнь; опальный олигарх Ходорковский [khodorkovsky 2005] постил репортажи из тюремной камеры. Разумеется, присутствует и Путин; хотя и в виде rss-трансляции, зато сразу в нескольких версиях: как Владимир Владимирович™ [Mr. Parker 2005] и как Резидент Утин [А group of comrades 2005]. Клонирование популярных пользователей ЖЖ можно рассматривать как частный случай имперсонации знаменитостей. В обоих случаях используется процедура моделирования, однако если в случае клонов преобладает копирование, то в случае персонажей — творческое воссоздание модели. Последнее, впрочем, может распространяться и на пользователей Живого Журнала.

Отметим в этой связи римейк Булгаковского «Мастера и Маргариты» [buzhbumrlyastik 2005], действие которого перенесено в наши дни и персонажами которого являются популярные деятели ЖЖ.

Развитие жанра ВЛ в рамках Живого Журнала в целом можно определить как экстенсивное: новых моделей конструирования почти не возникает, но ведется массовая разработка старых. Из принципиальных инноваций можно, пожалуй, отметить проект Максима Кононенко (mparker) → «Владимир Владимирович™», который начался в ЖЖ и обрел невиданную для блога популярность и коммерческий успех. Ироническое изображение президента РФ и его окружения и ежедневные комментарии на злободневные события в рамках виртуальной реальности российской жизни — художественный проект, которому нет прямых аналогов в предшествующем развитии жанра. Однако основное значение ЖЖ — в появлении громадного по составу сообщества пользователей, отличающегося высокой степенью связанности. Виртуальность пользователей варьируется в широких пределах — от полной идентификации (с указанием реального имени, наличием биографии и контактов для связи) до практически совершенной анонимности (особенно характерной для «наблюдателей», которые сами мало что пишут). ВЛ как творческая форма развивается в промежутке между этими двумя полюсами.

Заключение

ВЛ в русском интернете является выделенным жанром творчества. В отличие от англоязычного интернета, этот жанр осознан в качестве такового и легитимизирован наличием соответствующей категории в крупнейшем русском конкурсе онлайновой литературы.

ВЛ типологически связана с представлениями об иллюзорных или искусственно созданных личностях, обладающих той или иной степенью свободы воли. Ближайшими литературными аналогами ВЛ являются персонаж и лирический герой. Однако ВЛ не есть чисто литературный феномен; возможность взаимодействия разных ВЛ в рамках единого мира (киберпространства) является отличительным признаком этой формы творчества.

Для порождения ВЛ используются различные процедуры и стратегии репре зентации «я». Наиболее выраженной является стратегия поэтического самоизобретения, однако процедуры самовыражения, самоописания и самоанализа также присутствуют и в некоторых случаях становятся ведущим конструктивным принципом. В дополнение к таксономии автобиографических форм Спенгерманна мы ввели процедуру моделирования, когда объектом является не свое «я», а «другой», то есть субъективность, внешняя по отношению к субъекту. Так же, как и в случае автобиографии, моделирование может осуществляться в рамках разных стратегий и принимать формы творческого воссоздания, клонирования и анализа. Заметим однако, что четкое разграничение этих форм зачастую невозможно. ВЛ, к какой бы категории они не относились, характеризуются амбивалентностью реального и измышленного, «своего» и «чужого», «я» и «не-я». Так, невозможно с точностью сказать, насколько Мухин есть alter ego Лейбова, а насколько — отдельный от него персонаж. С другой стороны, моделирование чужого «я» в форме клонирования или творческого воссоздания, как в случае Робота Дацюка™ или Владимира Владимировича™, может отражать личные особенности создателя соответствующей ВЛ.

Конструктивно жанр ВЛ складывается из следующих элементов: собственное имя; биография (хотя бы в виде разрозненных деталей, неважно, насколько реалистических — как у Мухина и Деткиной, или фантастических, как у Паравозова и Шелли); характерный, узнаваемый стиль; активность ВЛ в интернете (наличие собственных текстов или проектов, участие в дискуссиях и т.п.); публикация документов, подтверждающих реальность ВЛ (фотография Мухина с Брежневым и Тито, паспорт Деткиной); материализация (появление в «реальном мире» самой ВЛ, как Мэри Шелли на церемонии награждения конкурса «Тенета», или в виде своих представителей, например, Лейбов как личный секретарь Мухина). Обязательным является лишь первый элемент, прочие факультативны.

Динамика жанра ВЛ хорошо описывается моделью литературной эволюции, предложенной Тыняновым, как череда автоматизаций и расподоблений по контрасту. Каждая новая ВЛ имеет тенденцию к отрицанию своих непосредственных предшественников и к использованию в качестве образца более далеких прототипов или, говоря словами Тынянова, ориентируется не на отцов, а дедов. Это обуславливает дискретный характер жанровых изменений: «Не закономерная эволюция, а скачок, не развитие, а смещение». [Тынянов 1977, 256]. Так, Деткина отталкивается от своих современников Мухина и Паравозова и стилистически сближается с виртуалами Юзнета, а Мэри Шелли, напротив, ориентируется скорее на Мухина и Бабаева через голову Деткиной как своей непосредственной предшественницы. Порождение новых ВЛ строится на сдвиге функций старых конструктивных элементов. Введение новых элементов и функций, которые черпаются из резервуара культуры — еще один источник развития жанра.

Развитие ВЛ как жанровой формы в русском интернете можно объяснить действием ряда факторов. Во-первых, возможностью анонимного построения идентичностей, предоставляемого электронной средой. Эта черта является общей для интернета, однако в русском интернете она была реализована специфическим образом.

Во-вторых, появлением в период становления русского интернета ярких образов ВЛ, объединявших качества литературного персонажа (описание) с непосредственной активностью в интернете (прямое действие) и реализовывавших принципы игры и мистификации. Пример оказался заразительным и повлек за собой цепную реакцию. Развитие жанра определялось процессами подражания и соперничества. Первое означает воспроизведение готовых моделей, второе — желание их превзойти. Совместное действие механизмов подражания и отталкивания вело к модификациям жанра и к рефлексии над его природой.

В-третьих, развитию жанра ВЛ способствовали такие тенденции русской культуры как литературоцентризм и персонализм. Первое означает высокую роль литературы и письменного слова в противоположность слову устному; второе — восприятие социальной действительности скорее в личных, чем безличных терминах, и тенденцию к → эссенциалистскому взгляду на природу личности. Появление таких персонажей как Мухин или Деткина могло быть случайным, однако они вряд ли бы обрели массовую популярность и породили волну подражателей, если бы не вошли в резонанс с культурными моделями, разделяемыми пользователями.

Сравнение Запада и России — всегда было деликатной темой. Кто бы что ни говорил по этому поводу, он будет непременно рассмотрен в терминах какой-либо идеологической тенденции. Я стараюсь воздерживаться от мышления в бинарных оппозициях или, что почти то же самое, в русле какой-либо идеологии. Я рассматриваю себя не как «западника» или «славянофила», но как историка, чья цель — дать ощутимое объяснение исторических фактов. Я осознаю, что возможно другое объяснение, и хотел бы его увидеть. [Евгений Горный]

Часть I

Часть II

Глава 9. ТЕХНИКА СУПРУЖЕСКОЙ ЖИЗНИ

Лев Толстой. «Анна Каренина»

В романе «Анна Каренина» четыре части. Это не восемь, как в «Войне и мире». Но все-таки. Дважды подумаешь, прежде чем взяться читать.

Чтобы вам долго не сомневаться, я только одну вещь расскажу.

Анна Каренина бросилась под поезд от несчастной и запутанной личной жизни. Это известно. Муж не давал развода, а любовник разлюбил. Это преподают в школе. Показывают в кино. Отражают в книгах «100 шедевров литературы в кратком пересказе».

Вас щадят.

Анна Каренина бросилась под поезд не поэтому.

У нее была ломка.

Анна была морфийной наркоманкой. В XIX веке морфий продавался без рецепта в любой аптеке (считалось, что он помогает от головной боли и бессонницы). Любой врач-нарколог скажет, что в состоянии ломки наркоман готов спрыгнуть с шестнадцатого этажа. А не только с перрона.

…Часть 4, глава 24, если не верите.

Так что теперь решайте: стоит ли самим выяснить, а чего еще вам не сказали (и не скажут) на уроке литературы.

Если уж собственную бабушку трудно представить себе молодой, то книжку тем более. А ведь «Анна Каренина» была когда-то юной скандалисткой. Хуже, чем сейчас — Владимир Сорокин.

Роман печатали по частям, и он сразил общественность уже первой порцией. В плохом смысле — сразил. Не верилось, что тот же самый человек, с той же знаменитой бородой, несколько лет назад написал такую прекрасную вещь, как «Война и мир». «Граф ищет дешевой популярности», — иронически хмыкали одни. «…И денег», — слышалось в ответ. А один из критиков написал — как убил: «роман из жизни мочеполовых органов». Так что вторую порцию «Анны Карениной» из магазинов просто смели. Каждому хотелось узнать, как далеко зайдет граф Толстой.

Купив, книжку стыдливо обертывали газетой (предпочтительно «Санкт-Петербургскими ведомостями»). Чтобы не попасться на глаза знакомым с «жизнью мочеполовых органов» в руках.

…А попробовали бы вы сегодня написать такое в школьном сочинении!

Все статьи были ужасны. Но на «мочеполовые органы» Лев Толстой особенно обиделся.

«Где, где там органы? Покажите хоть один!» — вскрикивал он, шагая взад-вперед по своей комнате (родственники боялись туда заходить и шепотом выясняли, у кого хватило ума показать отцу семейства злополучную статью). Толстой решил отправить автору статьи телеграмму соответствующего содержания. И, между прочим, был бы прав. Органов в «Анне Карениной» действительно нет. Когда герои занимались сексом или обсуждали способы предохранения от нежелательной беременности, Толстой ставил вместо букв одни точки:

……………………………………………………

Чтобы деликатно дать понять читателям, что дело движется. Но не смущать своих героев (все-таки он был воспитанный человек).

«Соня! — закричал он в дверь. — Соня!» Жена прибежала. Вопросительно посмотрела на мужа. Он хмуро теребил бороду и молчал; глаз почти не было видно из-под насупленных кустистых бровей. «Что, Левочка?» — наконец спросила она осторожно и ласково. Брови разгладились. «Соня, вели, чтоб мне сделали чаю и овсяную кашу», — ответил он. Весь дом вздохнул с облегчением. Было приятно в очередной раз убедиться, что такой великий человек в очередной раз оказался выше суеты, мелких обид и окололитературных интриг.

Толстой не стал их разуверять.

На самом деле ему просто стало стыдно. Шагая по комнате, он кое-что вспомнил. И смутился. Вспомнил свой замысел. Ведь именно так, как описал хамский критик, он сперва и задумывал «Анну Каренину»… Нет-нет, с тех пор, работая над романом, он, конечно, тысячу раз отказался от идеи. Многое изменил и переделал. Но все равно было неловко. Как всегда, когда кто-то посторонний угадывает твои давние тайные мысли. Даже если прошло много лет и сам ты уже другой.

А еще Толстому стало немного стыдно перед дочерью Пушкина. Он ее как-то случайно встретил в гостях у знакомых. Несколько лет назад.

Да он вообще тогда не собирался писать никакую «Анну Каренину»! Он только что выпустил «Войну и мир» и хотел углубить успех. Возился над таким же толстым, серьезным романом, но на этот раз про времена Петра Первого. Собирал материал. Обложился книгами. Изучал мемуары. Работа не шла.

Толстой то и дело вставал из-за письменного стола и садился за ломберный. Это такой столик, на который натянуто зеленое сукно, чтобы не скользили игральные карты; на сукне мелом записывают очки.

Когда нужно было хорошенько что-то обдумать, Толстой любил раскладывать пасьянс. Это помогало.

Он взял колоду карт. Карты были истрепанные и мягкие, они давно служили хозяину (еще с «Войны и мира»). Но масти еще читались.

Для повестей он брал обычную колоду — в 52 карты (элементарный пасьянс «Косынка»). Для романов — двойную («Могила Наполеона», «Бабушка Ренненкампф» и многое другое). Как сейчас. Ведь ему требовалось навести порядок с огромным количеством персонажей. Он перетасовал колоды. Зашлепал картами по столу, уверенно разбрасывая одну за одной. В надежде, что «Петр Первый», с его запутанными и неясными сюжетными линиями, сойдется так же хорошо, как пасьянс.

Но дочка Пушкина все не выходила из головы.

Толстому было интересно сходить посмотреть на нее. Вернее, на нос, брови, губы (или что там ей передалось) великого Пушкина! А так бы он ни в какие гости, конечно, не пошел — учитывая трудности со своим «Петром».

Она, конечно, была уже никакая не Пушкина, вышла замуж и стала графиней Гартунг. Но волосы у нее оказались в точности как у отца: колечками. Как ни старалась она причесаться аккуратно, эти колечки всегда выбивались — на висках и на шее. Она стояла к Толстому спиной, в своем роскошном шелковом платье. Платье было модное — тогда так носили: чтобы сверху открывало, спереди облегало, а сзади… У графини Гартунг была очень красивая фигура — от матери, знаменитой красавицы Натальи Гончаровой, которую современники сравнивали то с пальмой, то с античной статуей.

Мысли Толстого побежали непредвиденным образом.

Дама пик. Волосы темные, колечками, глаза темные, красивые плечи, характер роковой. Светская дама. Замужем. Анна Каренина.

Король пик. Суховатый, сдержанный, в возрасте, губы строго поджаты. Оттопыренные уши. Большой чиновник в Петербурге. Муж Анны.

Валет пик. Усы. Брюнет. Глаза темные. Офицер гвардии. Спортсмен. Любовник Анны.

Дама червей. Блондинка с голубыми глазами. Княжна, живет в Москве с папой и мамой. Кити Щербацкая.

Король червей. Помещик, когда-то жил в Москве. Сначала несчастный влюбленный, потом муж Кити. Левин.

Дама бубновая. Долли. Шатенка. Старшая сестра Кити. Московская дама. Замужем, шестеро детей.

Король бубновый. Стива Облонский. Брат Анны Карениной, муж Долли. Полноватый, обаятельный, с бакенбардами.

И так далее.

А поскольку колода была двойная, то у главных героев получились «двойники». С ними случается то, что случилось бы с главными, если бы не… Если бы Кити так и не вышла за Левина! Она превратилась бы в Вареньку — старую деву. Если бы Левин не занялся хозяйством! С его несносным характером он кончил бы свои дни на дешевой гостиничной койке, как его брат Николай. Если бы Анна Каренина не ушла от мужа, а встречалась с Вронским тайно, все было бы хорошо: как у княгини Бетси Тверской. И так далее. Несколько московских и петербургских семей, связанных между собой. …Толстой закрыл глаза и попытался вообразить всех одновременно — как на большой фотографии. Получилось. Первая фраза романа всплыла сама собой: «В Москве была выставка скота…». Роман был задуман небольшой, страниц сто, мрачно-сатирический.

Лично против графини Гартунг Толстой ничего не имел.

…Но эти колечки, плечи, эта талия! У великого писателя было богатое воображение. Он сразу представил, до чего могут довести человека такие колечки, плечи и талия. Даже если женщина пока еще стоит спиной!

Толстого это пугало. Он знал, что в порыве страсти можно бросить все. Карьеру. Семью. Детей. Деньги. И этому не было разумных объяснений. Ни расчета, ни логики, ни мук совести. Просто безумие какое-то! И ради чего! Статистикой (а в XIX веке обожали статистику) было подсчитано, что половой акт в среднем длится 11 минут. Тогда как продвижение по карьерной лестнице и накопление капитала — годами, а семейная жизнь — десятилетиями. И что же. Капитал летел под ноги красавице. Семья рушилась в одночасье. Толстой сердито шлепал картами по столу.

Он вспомнил свои ежегодные битвы за урожай в поместье: каждый рубль давался огромным трудом. Пахота, сев, жатва, молотьба. Нанимали мужиков. Плюс сенокос. Огромные стога надо было укрывать от дождя, и, бывало, ночью, лежа в душистой темноте среди мягкого сена… Тут внезапно снова представилась графиня Гартунг. Она улыбалась, показывая белые пушкинские зубы. Поднимала бокал шампанского. …Пятьдесят рублей бутылка. Ужас. …Особенно жаль было брошенных детей.

Чтобы выразить ужас, жестокость и слепоту страсти, Толстой — на пробу — изобразил Анну Каренину толстой и с усиками. А Вронского волосатым и с серьгой в ухе. Это были действительно не люди, а какие-то противные «мочеполовые органы». На пресловутой «выставке скота» им было самое место. Толстой подумал, что это убедит неверных мужей вернуться в семьи. Жен — не изменять. А любовников — расстаться. Ужаснувшись, люди в целом станут счастливее.

Толстой вздохнул облегченно, как человек, чья совесть теперь чиста, и радостно принялся за окончательную отделку романа. Так, пару штрихов тут, там… Он рассчитывал управиться недели за четыре.

Через несколько лет «Анна Каренина» была закончена. А «Петр Первый» так и не написан. (Его написал в итоге совсем другой Толстой — Алексей, да и то лишь в ХХ веке.)

Знаете, как это бывает. Тому родинку подрисовать. Тому бороду. Той пуговки на платье. Ночь заменить днем и наоборот. В одной сцене скатать траву в трубочку и постелить осенние листья. В другой — насыпать снег (чтобы героиня к любовному объяснению красиво разрумянилась от мороза), но тогда придется всех переодевать. Шубка, шапка, коньки, муфта. Присел вроде бы на минутку, а потом только по урчанию в животе вспомнил, что пора сделать перерыв. Но снова сел за стол: вспомнил, что на муфту надо дунуть несколько снежинок… Морока!

Вот так провозишься с каждым, и они, конечно, станут, уже как родные.

Через пару месяцев работы Толстой полюбил Анну всей душой. Обратите внимание: в одном месте он ей вставил черные глаза, в другом — серые. Все не мог решить, как красивее.

Он даже стал ревновать ее к Вронскому. Казалось бы, что плохого в хороших зубах? А в веселой, искренней улыбке? Но Толстой прямо корчился от отвращения. У него Вронский, улыбаясь, везде «показывает свои прекрасные зубы». Так что хочется отвернуться… Какие уж тут усики! — усики Анне Карениной Толстой стер в первые же месяцы. А Вронскому подрисовал лысину. Этот великий человек иногда бывал до смешного мелочным.

Он не мог простить Вронскому, что тот не сделал Анну спокойной и счастливой. Так что ей для успокоения пришлось сначала принимать этот дурацкий морфий, ну а потом…

Конечно, никто не мешал Толстому взять это на себя! Я имею в виду судьбу Анны. И он честно пытался! Узнав о романе жены с Вронским, господин Каренин сперва делал вид, что не знает, а когда она ушла, предложил вернуться… Но Анна не смогла. Толстой придумал ее честной, искренней женщиной, и уже поздно было это менять. У нее черное было черным, белое — белым, а такие — как мы уже знаем по Хосе в «Кармен» — обычно не могут выпутаться из трудной ситуации. Они ее разрубают. Даже если резать приходится по себе. И Анна бросилась под острые железные колеса.

Толстой, может, и морфий ей этот дал — только чтобы она поменьше в тот момент мучилась. Морфий в его времена использовали еще и как обезболивающее.

Но чтобы все кончилось хорошо — в это он сам не верил.

Вронский влюбился в Анну и тут же забыл о влюбленной в него Кити (она потом год не могла прийти в себя — родители показывали ее всем врачам подряд, все качали головой, и никто не мог поставить диагноз).

Анна ушла к Вронскому, бросив мужа и сына (муж от этого весь как-то окостенел, так что лишился работы; а сын стал расти без мамы и отчасти без папы, который с тоски вступил в какую-то секту).

Толстой искренне желал Анне добра. Но не верил, что с таким началом все наладится потом.

Страсть разрушала. Пусть поначалу влетело другим: Кити, Каренину и маленькому сыну. Но это как ударная волна: рано или поздно доберется и до Анны с Вронским. Закон физики.

С виду Анна и Вронский выглядели как истинные влюбленные. Но даже Толстой не мог бы поручиться, что они вправду любят друг друга, хотя знал о своих героях все.

Потому что от настоящей любви не может быть плохо.

Анна и Вронский видели одинаковые сны. Но как только стали жить вместе, никто не захотел уступать. Нет, они, конечно, ненавидели ссоры, страдали. Каждый пытался мириться. Но это ведь не одно и то же. Как только они пытались мириться, становилось только хуже.

Кити с Левиным до свадьбы тоже читали друг у друга мысли на расстоянии. После свадьбы это тоже прошло. Как все нормальные люди, которые живут вместе, они начали скандалить и ссориться. Но быстро поняли, что сидят теперь в одной лодке, и прекратили ее раскачивать.

Вот, пожалуй, и все. Других секретов супружеской жизни Толстой не знал. Он сам был женат, так что это не просто слова.

Только женившись, он смог написать «Войну и мир» и «Анну Каренину». А это возможно, только если в доме тишина и порядок. Завтрак, обед, ужин и чистые рубашки появляются как будто сами собой. Носки утром не приходится искать по одному. А хвалебные статьи и успех у публики ничуть не заботят: благодаря жене Толстой и так чувствовал себя любимым и самым лучшим.

Толстой писал очередную главу, с кляксами и помарками. Бросал на столе. Приходила жена, забирала. У себя в комнате переписывала все аккуратным, ясным почерком. Относила мужу. Он читал. Зачеркивал, вписывал, замазывал, вписывал поверх, потом снова вычеркивал и вписывал уже третьим ярусом. Бросал на столе. Приходила жена, забирала. Снова переписывала начисто — с учетом стертых усиков, налепленных на муфту снежинок и возникшего на тарелке соленого гриба. Снова относила мужу. И не падала духом, когда ее опять ожидала та же рукопись, столь густо испещренная новыми пометками, что иногда приходилось разбирать с лупой.

«Войну и мир» Софья Толстая переписала восемь раз и примерно столько же — «Анну Каренину».

Себя и жену Толстой вывел в виде Левина и Кити. Хотя жена его на самом деле была брюнеткой с большими черными глазами. Она сразу потребовала рассказать, какую такую блондинку имел в виду ее муж. Толстой ее успокаивал, говорил, что уже сделал брюнеткой Анну Каренину и что в романе не может быть двух — любителям блондинок будет скучно читать. …В общем, сумел как-то ее убедить, что это исключительно для искусства.

ПОЛЕЗНЫЙ СОВЕТ:

Не переходите дорогу, в том числе железную, в неположенном месте.