Метка: Издательство «НЛО»

• М.: Новое литературное обозрение, 2007
• Переплет, 288 с.
• ISBN 5-86793-516-7
• 1500 экз.

Каверзные придирки

Итак: что можно сказать о книге Андрея Аствацатурова «Феноменология текста». Исследуя англоязычную литературу XX века (I часть — английская литература, II и III — американская), Аствацатуров не то выбирает таких авторов, которые так или иначе критикуют рациональное осмысление мира и предлагают в качестве альтернативы такого осмысления непосредственный контакт с мирозданием, не то утверждает, что соответствующее течение было в литературе XX века наиболее сильным (интересным именно ему?),— в предисловии автор сборника статей деликатно уходит от ответа на этот вопрос, что заставляет полагать, что все-таки выбирались те писатели, у которых можно было отыскать интересные для автора сборника общие — в поэтике ли, в занимаемых ли философских позициях — черты. И в этом нет ничего плохого.

В общей сложности в двенадцати главах сборника раскрываются (в интересующем автора ракурсе) особенности поэтики таких писателей, как: Оскар Уайльд, Т. С. Элиот, Вирджиния Вулф, Тибор Фишер, Генри Миллер, Курт Воннегут, Лорен Айзли, Эрнест Хемингуэй, Дж. Д. Сэлинджер, Джон Чивер и Джон Апдайк. При этом некоторые статьи чрезвычайно интересны, особенно о тех авторах, разобраться в творчестве которых самостоятельно не так-то просто. Так, например, Аствацатуров чрезвычайно убедительно разбирает приемы поэтики Вирджинии Вулф и Т. С. Элиота, а чего стоит та часть статьи о Сэлинджере, где обилие мелких деталей и особенности стиля писателя в целом выводятся из приверженности Сэлинджера буддизму,— что уж совсем не очевидно, надо признать!..

При этом неизбежным недостатком, по крайней мере в какой-то степени внешним, надо признать то, что статьи о тех писателях, чье творчество не столь затруднено для восприятия, значительно проигрывают уже потому, что произведения этих писателей доставляют удовольствие сами по себе и рассуждения о том, что их авторы всячески избегают насилия над реальностью и читателем, кажутся насилием по отношению к тексту, подобного комментария не требующему. Досадной кажется и вполне понятная односторонность при разборе выбранных произведений: хотя, что касается всех рассматриваемых авторов, Аствацатурову удается весьма четко передать особенности их поэтик, рассматриваются эти поэтики главным образом с точки зрения критики репрессии/насилия над реальностью/читателем/формой. А ведь относительно Воннегута, например, гораздо интереснее было бы рассмотреть структуру его романа, благо она весьма сложна и интересна (и здесь еще один момент, по поводу которого можно поспорить с автором сборника: любое нарушение структуры — часть новой структуры, и любая случайность — следствие высшей закономерности). И, раз уж речь зашла о спорных моментах книги, то вот еще один: Ролан Барт, из которого тут многое растет, пытаясь разработать методику ненасилия над текстом, предлагал как метод отыскание максимального числа прочтений текста, постоянные же разговоры о том, что насилие над текстом не должно осуществляться и что текст сам стремится не осуществлять насилие над реальностью — не самый лучший способ движения по ненасильственному пути.

Книга, впрочем, несмотря на все эти замечания, удалась. Ну а все обозначенные претензии — скорее каверзные придирки ученика после прослушанной лекции, ведь сколь неизмеримо сложнее было написать рецензируемую книгу, чем эту рецензию. Кстати сказать, вот еще неплохое применение для сборника «Феноменология текста»: студенты Аствацатурова (а он преподает) могут, ознакомившись с книгой, заготовить для своего преподавателя несколько каверзных вопросов.

Он, однако же, наверняка сведет все к шутке — расскажет, к примеру, о том, что в Америке муж, перед тем как заняться любовью с женой, на всякий случай прячет в шкафу видеокамеру; или предложит — потому что ведь «экзистенцианализм» неправильно — прорепетировать хором, как следует на самом деле произносить слово «экзистенциализм».

Дмитрий Трунченков

• Перевод с англ. К. Осповата и Д. Хитровой
• М.: Новое литературное обозрение, 2006
• Переплет, 224 стр.
• ISBN 5-86793-478-0
• 1500 экз.

Фармазоны, мартинисты, «мартышки», вольные каменщики и прочие

Книг о масонах написано великое множество. Русских, переводных, изданных в прошлом веке и трудов современных историков. Масоны и тамплиеры, масоны и власть, масоны и богоискатели, и даже — масоны и шаманы, масоны и ваххабиты. В этой книге тоже есть свое «и»: масоны и русское общество.

Отличие этого издания от подавляющего большинства других книг «масонской тематики» состоит, если так можно сказать, в «камерности исследования». Дуглас Смит сосредоточился на одной-единственной теме и постарался ее максимально широко раскрыть. От своей задачи он не отступил ни на йоту, и отказ от желания «объять необъятное» автору пошел явно на пользу. В книге прослеживается появление первых масонских лож в России и формирование отношения к масонам со стороны российского общества на протяжении XVIII века.

Небольшое предисловие вводит нас в мировую историю масонства — первые ложи в России были английскими. На первый план Смитом выводится моральный аспект масонства: эти общества пытались воспитать идеального человека и гражданина. Процесс обуздания низменных страстей назывался «работой над диким камнем». В зависимости от степени «обработки камня» масону присваивался тот или иной титул в ложе.

Время распространения масонства совпало в России с зарождением гражданского сознания и формирования «почтенной публики» — образованного слоя российского общества, не чуждого политики, культуры, литературы. Появляются кружки, клубы по интересам, входит в моду театр, набирает объемы книгопечатание в России. Казалось бы, это именно то, о чем мечтали масоны. Именно они должны были составить костяк нового российского общества. Но, увы, этого не произошло. «Почтенная публика», необразованное крестьянство, служивый люд и городские власти оказались едины в одном: в своей ненависти к масонам. Прислужники сатаны, пожиратели младенцев, богохульники, тайные революционеры, заговорщики, шарлатаны — фигура масона стала пугалом для всех. Ложи закрываются, их члены подвергаются арестам и гонениям. С 1822 года масонство в России под запретом.

Книга Дугласа Смита интересна обширным фактическим материалом: автор основательно поработал в российских архивах. Сделаны небольшие открытия: например, мало кто знает, что существовали женские ложи. Одна из них называлась «Английские амазонки»: они ратовали за свободу женщин и финансовую независимость. Думаю, что российским феминисткам было где порезвиться. Также нам предложена «правдивая история» графа Калиостро, который, оказывается, не только оживил статую, но и основал собственную ложу.

Соблюдая фактическую точность, автору удалось передать «дух эпохи»: мы побывали и на собраниях вольных каменщиков, и в городских трактирах, распевая песни о «проклятых фармазонах», а в придворных театрах на представлении комедии Екатерины II «Обольщенный», где на сцену выведен все тот же масон.

Книга Смита существенно отличается от множества недобросовестных трудов на модную тему масонства. Прежде всего, солидной документальной базой исследования, а кроме того — легкостью изложения и доступностью материала современному читателю. В общем, книга должна быть интересна той самой «почтенной публике» — образованным слоям современного российского общества. Будем надеяться, что масонофобия в нашей стране уже пошла на убыль.

Ольга Кадикина

• М.: НЛО, 2007
• Обложка, 208 с.
• ISBN 5-86793-495-0
• 5000 экз.

Его зовут Бонд. Джеймс Бонд

Красавец мужчина. Настоящий джентльмен. Светский лев. Благородный авантюрист. Азартный игрок. Секретный агент на службе Ее Величества королевы Британии. Джеймс Бонд уже давно покорил сердца по обе стороны океана. Издательство «НЛО» выпустило книгу об агенте 007 в серии «Кумиры нашего детства». Джемс Бонд действительно был — и остается — кумиром для многих поколений читателей и, прежде всего, кинозрителей.

В чем секрет популярности этого персонажа? Бонд — не первый супергерой, спасающий человечество от мирового зла, а заодно и вырывающий из лап гангстеров красавицу-блондинку. Но он единственный, кто делает это изящно, легко, аристократично, не помяв атласных лацканов элегантного смокинга. В сущности, Джемс Бонд — это собирательный, уже давно мифологичный образ легендарного героя и настоящего джентльмена.

О том, как формировался этот образ — начиная с романов Йена Флеминга и заканчивая последним фильмом бондианы «Казино Royale» — и рассказывается нам в книге «Знак 007». Рассказывается подробно, внятно, систематично и с массой наглядных примеров. Авторы — журналисты «Радио Свобода» Наталья Голицына и Андрей Шарый — пишут о прототипах Бонда, о судьбе романов Флеминга, о режиссерах бондианы и актерах, воплотивших на экранах образ бессмертного супершпиона. Вы слышали о том, что главным прототипом агента 007 является его создатель, Йэн Флеминг? Знаете ли вы, что роман «Из России с любовью» был любимой книгой президента Кеннеди? И что существует 21 экранизация романов о британском супершпионе? И это — самый успешный проект в истории кино, принесший за 40 лет более трех миллиардов долларов прибыли? Догадываетесь ли, что крупнейшие мировые корпорации «бьются насмерть» за право демонстрации своих товаров — машин, напитков, сигарет… — в каждом «эпизоде» бондианы? А также о тех баталиях, которые происходили вокруг утверждения Дэниэла Крейга на роль нового Бонда?

Радует то, что это издание — не просто собрание разного рода «жареных» фактов и эффектных примеров, а подробное структурированное исследование создания и мифологизации образа агента 007. Книга открывается биографией Флеминга, далее нам предлагается история литературного и кинематографического образов британского секретного агента. Отдельные главы посвящены режиссерам и продюсерам бондианы, и еще одна — актерам, воплотившим на сцене один из самых популярный кинообраз XX века. Перед нами встает и череда «сопутствующих» персонажей — девушек Бонда, вечной секретарши мисс Манипенни, главного оружейника мистера Q. Также в качестве своеобразного справочного материала в книгу включены краткие изложения содержания произведений Флеминга, хронология выхода романов и фильмов, описание (режиссер, актерский состав, аннотация) кинолент.

Разумеется, не была обделена вниманием и последняя экранизация романа Флеминга — одноименная лента «Казино Royale». Авторы приходят к выводу (и я полностью с ними согласна), что это — фильм о другом Бонде. Мартин Кэмбелл усложнил образ главного героя, сделав больший акцент на психологии, а не на экшене: в полном соответствии с сегодняшними кинематографическими традициями. Фильм от этого выиграл, но у зрителей, пересмотревших и полюбивших предыдущие 20 «эпизодов», остается чувство недоумения: а где же здесь привычный Бонд?

На мой взгляд, самое существенное достоинство книги заключается в том, что авторы раскрывают перед читателями механизмы формирования и «раскрутки» знаменитого образа. Перед нами рассказ о том, как персонаж «шпионского романа» начинает жить на киноэкране, и занимает в нашей жизни то же место, что и Фантомас, Зорро, Дракула, Винетту… Кстати, в предисловии к данному изданию есть на намек, что серия «Кумиры нашего детства» будет продолжена книгами именно о них.

«Знак 007» — это не художественное произведение. Но читается оно «в запой» — как хороший приключенческий роман. В сущности, авторы нам и предложили историю приключений агента 007 в литературе, кинематографе, в наших душах и наших сердцах.

Ольга Кадикина

• М.: Новое литературное обозрение, 2006 г.
• Переплет, 392 стр.
• ISBN 5-86793-443-8
• Тираж: 2000 экз.

Вторая половина XIX века. Россия входит в эпоху потрясений. Все, что было незыблемым и, казалось, таким и останется, меняется. Нет больше автаркии, невозможно жить без влияний извне. А что принесет окружающий мир — неизвестно. А оттого неуютно в настоящем и страшно в будущем. В таких условиях человеку свойственно найти опору, искать маяк. Причем бессознательно он должен отвечать двум критериям: демонстрировать укорененность и обладать способностью, как сейчас сказали бы, креативностью. Тот, кто сможет соответствовать этому, станет не просто авторитетом — он станет властителем, причем не только поведения, но и мыслей.

Одним из них (впрочем, не единственным) и стал Иоанн Кронштадтский; символ увядания старой, уходящей «матушки Руси». Он родился при Николае I (1829), в эпоху Пушкина («золотой век»), а умер при Николае II (1908), в «век серебрянный». Вдумайтесь! Это ведь два совершенно разных мира. Много ли сходств найдем мы в них… Буду благодарен, если укажете. Люди узнавали, что у них все больше и больше возможностей для удовлетворения своих желаний… Но вот что оказалось странным: они обнаружили, что особой радости это обстоятельство не приносит. Наоборот, тревога и головная боль с суетой (причем все более и более бессмысленная по ощущениям) одна. И тогда возникает вопрос: «Зачем?» Вопрос о смысле жизни… А что за структура более всего претендует на четкое решение этой проблемы? Правильно — религия. Но старая, в нашем случае государственная, синодальная версия в новых условиях неадекватна. Нужно новое, но с опорой на старое. Потому-то и оказался востребован герой книги. Ничто не действует на подсознание так эффектно, как набор притягивающих и манящих символов. Религиозный культ — один из примеров набора таковых. И если служба не казенная, а предельно экзальтированная, не останавливаемая даже в случае смерти прихожан, то это сильный ход. Человек нуждается в том, что бы кто-то поговорил с ним по душам. Исповедь — форма такового разговора. А если она проводится не в «часы приема», а в любое время суток?.. Потянешься ведь к тому, кто готов тебя выслушать даже ночью. И вот уже распространяется мнение о праведнике. Поможет всем. А ближний-то уже не способен на это. У каждого свои проблемы, каждый за чем-то гонится. Вековая общинность рушится на глазах… Непривычно и страшно.

Понятно, что стали задаваться известными русскими вопросами: «Что делать?» и «Кто виноват?». Себя обвинить всегда сложнее, чем другого. И поскольку все новое пришло извне, значит корень проблем в чужих, не русских и не православных. Это было политическое кредо отца Иоанна и, надо сказать, нашло (и сейчас находит) определенный отклик верующей паствы. Интересно почитать об его взаимоотношениях с «Союзом русского народа».

Нельзя не сказать об отношениях Иоанна с «хозяевами жизни», с теми, кто парадоксальным образом сочетает в себе безудержную любовь к земным благам и экзальтированную религиозность. Подобный симбиоз весьма показателен и достоин внимания. Тем более что эта тенденция в нашем обществе сейчас реанимирована. Да и стремление найти опору в традициях, когда не знаешь, что будет в следующий момент опять в моде. Яркий пример — магнитные иконы в автомашинах. Хотим мы этого или нет, но это — подавленное проявление страха. Это пример совмещения нового и старого. И, в общем, не каноническое православие.

Алексей Яхлов

• Перевод с англ. Е. Гинца
• М.: Новое литературное обозрение, 2006
• Переплет, 184 стр.
• ISBN 5-86793-449-7
• Тираж: 3000 экз.

Первыми декадентскими путешественниками были, вероятно, Аскилт и Энколпий, персонажи петрониевского «Сатирикона», только их путешествие совершилось в I веке нашей эры в Средиземноморье, а Дуриан Грей и Медлар Лукан путешествуют в конце XX в Санкт-Петербург, Неаполь, Каир, Токио, Новый Орлеан и Буэнос-Айрес. Остальное то же: вакхические пиры, оргазмические бани, упругие попки мальчиков и необъятные телеса перезрелых женщин.

Классическое образование понуждает героев раздавать поклоны своим великим предшественникам, среди которых и маркиз де Сад, и Алистер Кроули, и страницами цитировать «Москву-Петушки», «Жюстину» и Бодлера. Пункты маршрута раскрываются с самых волнующих и порочных сторон, но вряд ли эта книга сможет послужить путеводителем — разве что по истории декаданса, понимаемого авторами (героями) весьма своеобразно. Эта книга не претендует на пророческую многозначительность, как романы де Сада, и она не станет для будущих поколений настольной, как «Москва-Петушки», скорее, она — способ передать веселый привет европейским развратникам всех времен; читателю же предлагается вместе с героями (авторами) поиграть в аристократическую небрежную распущенность.

И это тем более умилительно, что реальные авторы этой книги, скрывшиеся за масками редакторов, — оксфордские преподаватели, исследователи литературы и авторы нескольких книг для детей. Надо полагать, для детей они пишут в несколько ином духе. Вместе они написали три книги о приключениях декадентов Медлара и Дуриана — «Поваренная книга декадентов», «Садоводство для декадентов» и «Туризм для декадентов». Две из них, первая и последняя, уже вышли на русском языке, дополненные прекрасными полноцветными иллюстрациями.

Вадим Левенталь

• Серия: Historia Rossica
• Перевод с английского Л. И. Авиловой, И. И. Соколовой, О. В. Беловой, Е. Б. Смилянской, А. В. Чернецова, Н. И. Шленской
• Новое литературное обозрение, 2006
• Твердый переплет, 720 с.: ил.
• ISBN 5-86793-444-6
• Тираж: 3000 экз.

Известно ли вам, что гадание на кофе считалось самым верным, и некоторые даже избегали его использовать? А знаете почему? Если к вам в руки попадет книга В. Ф. Райана, вы сможете ответить на этот вопрос.

«Баня в полночь: Исторический обзор магии и гаданий в России» — одно из тех изданий, которое заинтересует как специалистов, так и непосвященных читателей. Главы можно было бы издавать отдельно под названием «1001 способ Рождественских гаданий» или «Все любовные заговоры». Прекрасный материал для издателей и поклонниц женских журналов, увлекающихся нумерологией и ономастикой. К сожалению, многие гадания уже недоступны современному читателю — например, гаруспиции и гадания по лопаточной кости, но «Круг царя Соломона», если постараться, найти можно.

А если серьезно, то надо разочаровать тех, кто собирался использовать этот труд как настольную книгу мага. Работа Райана представляет собой прежде всего исторический обзор магических и гадательных текстов. Хронологические рамки исследователь определяет IX—XVIII вв., но не избегает обращений и к более позднему времени.

Освещая тему магии, Вильям Фрэнсис Райан ничего не оставил в стороне: начиная с описания всех возможных влияний, соотношения магии и религии, заканчивая алхимией и астрологией. Все, что может оказывать хоть какое-то магическое действие, описано и классифицировано: христианские и языческие талисманы и амулеты, заговоры и толкования снов, магия букв и цифр, геомантия. Не забыто ничего, что может быть отнесено к materia magica: пища, травы, животные, рыбы, птицы, вода и металлы. Здесь вы узнаете, чем отличается ворожей от волхва и колдуна, прочтете о юридических основах магических практик в разные периоды русской истории.

Монография была изначально написана для англоязычного читателя, что во многом определило ее специфику. Подробнейшим образом Райан прослеживает традиции магических практик и связанное с ними поведение в быту. Российские читатели найдут здесь много интересного о собственной истории. Правда, иногда автор отходит от принятой объективности, и создается впечатление, что видишь пред собой свидетельства путешественника XV—XVI века. В частности, иногда встречаются курьезные высказывания такого рода: «Забылин мог бы испытать удивление и еще больший стыд, узнай он, что это поверье существует и по сей день».

Кстати, книга И. А. Забылина, изданная впервые в 1880 году, в наше время не потеряла актуальности: ее часто цитируют на свадебных сайтах и в разделах для молодых мам…

Полина Аркадова

• Серия: Historia Rossica
• Перевод с английского В. Макарова
• Новое литературное обозрение, 2006
• Твердый переплет, 320 с.
• ISBN 5-86793-440-3
• Тираж: 2000 экз.

То, что «умом Россию не понять», давно плотно вошло в наше сознание; это уже не столько ее «особенная стать», сколько удел нашей ментальности, не лишенной — вроде бы до сих пор — возможности «только верить», вероятно потому, что всякие иные возможности сама история нашего отечества упрямо ставит под сомнение.

На наше счастье (или удивление?), профессор Нью-Йоркского университета историк Янни Коцонис, вооруженный академическим педантизмом, пробился-таки сквозь цепкие льды русского национального мифа и почти совлек волшебные покровы непроходимой тайны с «загадочной русской души».

В центре его скрупулезного исследования — попытки русского правительства спешно «модернизировать» «отсталое» крестьянство после Освобождения последнего в 1861 году (в книге слово «Освобождение» всегда используется вместо «политкорректного» словосочетания «отмена крепостного права» и пишется с большой буквы).

«Модернизация» уклада жизни миллионов бывших рабов, некогда продаваемых оптом и в розницу через объявления в газетах, как показывает Коцонис, проходила в той же барской манере, что и их закрепощение. Деятельные «прогрессивные» господа и мысли не допускали о возможности самостоятельного хозяйствования вчерашних холопов, «темных», «неразумных» и «неорганизованных», поэтому все реформы были насильственными и хоть встречали пассивное — а порой и активное — сопротивление, это обстоятельство никогда не приводило к серьезным попыткам понять истинные чаянья самих освобожденных.

Неписаные правила выживания в узаконенной вековой неволе, да еще и освященной Церковью, подсказывали крестьянам линию поведения по отношению к бывшим работорговцам и рабовладельцам, чьим добрым намерениям никто не верил.

Эта вошедшая в плоть и кровь тактика выживания, строящаяся по принципу «я сделаю все, что вы хотите, только оставьте меня в покое», привела к тому, крестьянам было гораздо удобнее поддерживать стереотипы, которые охотно использовали «господа», нежели что-либо опровергать, тем самым провоцируя более ощутимое вторжение властей в уклад привычной жизни. И тогда грубость нравов, суеверие и неграмотность, порожденные крепостным рабством, превращались в сознании агрономов и инспекторов в непреходящую «отсталость», «серость» и «неученость» всего русского крестьянства. Крестьянин уже просто не мог быть не «отсталым».

Прочитав книгу американского историка, можно прийти к неутешительному выводу, что даже тем реформаторам, которые искренне желали процветания и свободы своему «народу», при непосредственном столкновении с этим самым народом было «умом Россию не понять» — в первую очередь потому, что «ум» их был отшлифован европейскими экономическими теориями и изысками западноевропейской культуры, а не необходимостью каждодневного примитивного изнуряющего труда и лавирования между гневом и милостью «цивилизованного» поместного сатрапа или его нецивилизованного, но от этого только гораздо более расторопного наместника.

Валерий Паршин