Рубрика: Рецензии

• М.: Livebook

Ежели кто не знает, Владимир Березин — это писатель фантастический и толстожурнальный одновременно (случай редкий), звезда блогосферы, критик на все руки, собиратель городских мифов и, говорят, остроумнейший собеседник. В последнем могут убедиться читатели его «Диалогов». Впрочем, ответа на вопрос «Кто и с кем здесь разговаривает?» вы не получите. Французские умники Барт и Фуко написали о смерти автора примерно в тот же год, когда родился Вл. Березин, а он вырос и осуществил проект. Берутся диалоги из блога (или из жизни, или из головы — кто его знает?), удаляются имена и ники говорящих, текст литературно обрабатывается, изделия нумеруются и складываются в книжку. Новое — хорошо забытое старое, и с авторством получается как в Средневековье: текст — он ничей, Божий. При этом задача — ни много ни мало — обновление литературы революционным путем. Дорогу устной речи! Устное слово, как известно, невозможно удержать на бумаге, перевести в письмо. Но культура (учил Лотман) движется вперед только попытками невозможного перевода. Попытка Березина — героическая и по габаритам (с «Анну Каренину» будет книжечка), и по замаху: сместить границу вымысла и документа, смешать кучу жанров (сократический диалог, дневник писателя, записные книжки а-ля Чехов-Ильф, альбом, анекдоты исторические и смешные, каламбуры, микроновеллы, разговоры в царстве мертвых). Темы: Акунин*, Болезни, Винни-Пух, Голем, Дрожжевой Колобок, Есенин, Ёжика съел, ЖЖ, Зло Мировое, И немедленно выпил, Йад, Каренина  А., Лауреаты, Мытищи, Национал-Гондоны, Онопко, Питер, Рунет, Симонов  К., Тарту, Ульянов  Л., Фоменко, Хемингуэй, Церетели, Чудинова  Е., Шамбала, Щастье, Эволюция, Ющенко, Яндекс.

Ну и еще 970 тем.

Андрей Степанов

* Внесен в реестр террористов и экстремистов Росфинмониторинга.

Заметка о романе на сайте Snob.ru

Екатерина Бокучава

BookMix

Г-н Акунин, какого корабельного черта, простите, Вам понадобилась вставлять в повествование фамилии Киркоров и Джексон???

Евгений Белжеларский

«Итоги»

«Сокол и ласточка» — вещь не настолько прикладная. Но печать вырождения проекта «БА» лежит на ней. Книга стилизована под пиратский роман как внутри, так и снаружи (якобы потрепанная обложка, морские карты).

Нина Иванова

TimeOut

В книге «Сокол и ласточка» формально все признаки серии соблюдены, но большая часть книги вовсе не о Фандорине, а совсем о другом персонаже.

Екатерина Сальникова

«Частный корреспондент»

Акунин пытается идти следом за очередными новомодными тенденциями и работать с содержанием чужих брендов. Путь этот оказывается тернист и неэффективен.

Алексей Тарханов

«КоммерсантЪ»

Роман Акунина, как всегда, собирается на манер конструктора. Иначе и быть не могло — поиск пиратских сокровищ давно стал стандартным сюжетом, сплетающим в короткую морскую косичку сегодняшних и позавчерашних искателей литературных приключений.

Купить книгу «Сокол и Ласточка» Бориса Акунина

* Внесен в реестр террористов и экстремистов Росфинмониторинга.

Лев Данилкин

«Афиша»

На рынке «я-рассказчиков» Аствацатуров выделяется тем, что эксплуатирует образ альтернативного героя. То есть жизненный опыт у него — как у всех в 90-е, но психотип не стандартный, прилепинско-рубановский, а вуди-алленовский; вместо героической автобиографии — пародийная, сниженная.

Наталия Курчатова

«Эксперт»

Издатели сравнивают «Людей в голом» с книжкой Санаева «Похороните меня за плинтусом», что выглядит явной натяжкой. Никаких особых откровений из жизни академической элиты здесь нет, нет и эпизодов, увиденных с колен знаменитого деда, что и понятно: Жирмунский умер в 1971−м, когда внуку было от силы два года.

Анна Наринская

«КоммерсантЪ»

Вот, например, автор рассказывает, как на неком фуршете встретил свою бывшую студентку: «Она повернулась, и глубокий вырез ее красного вечернего платья явил мне пышное великолепие молочных форм. Я осекся на полуслове. (»Тебе чего, лошадь?«) „Я ваши лекции слушала на филфаке“. Мне пришлось в ответ вежливо улыбнуться. Пауза. „Мы здесь вдвоем с мужем“. („От счастья бы не обосраться“)». И это не пародия на то, как теперь пишут (а так теперь многие пишут от прямо-таки Сергея Минаева до, скажем, Александра Терехова), а честный писательский скепсис по поводу рослых блондинок, их мужей и вообще фуршетов.

Кирилл Решетников

«Газета»

От смешного до ужасного здесь один шаг: например, учитель физики по кличке Угрюмый, которого так и хочется представить себе на экране в исполнении хорошего комика, вдруг рассказывает историю о том, как во время войны его товарищу оторвало голову осколком снаряда, и он, Угрюмый, доел кашу из миски, оставшейся в руках убитого. «История эта, — резюмирует автор, — мне не понравилась».

Михаил Трофименков

GQ

Кто-то обидится на автора за портрет Мишеля Уэльбека, но как участник описанного ужина с Уэльбеком клянусь: Аствацатуров еще пощадил тот прямоходящий ужас, которым оказался живой классик.

Владимир Цыбульский

Газета.ru

Можно, конечно, и не заморачиваться вопросами об авторстве. И не портить себе удовольствие от чтения всяких смешных (в самом деле!) рассказов о приятелях Аставацатурова из университетской и прочей богемной среды.

Купить электронную книгу «Люди в голом»

Александр Терехов

Интервью «Новой газете»

— Я не выбираю тем для книг, это как заболевание, как страсть. Ты случайно попадаешь в обстоятельства, выбраться из которых можешь, только заплатив несколькими годами собственной жизни, написав книгу.

Дмитрий Быков

«Что читать»

Одной сенсационностью выводов такое не обеспечивается: перед нами концептуальное высказывание, и критику наконец доступна полузабытая радость от трактовки неоднозначного, глубокого, масштабно задуманного текста. С этим можно поздравить и читателя, и будущего критика.

Юрий Буйда

OpenSpace.ru

Этот 830-страничный роман, посвященный убийству Нины Уманской и сталинской эпохе, уже сравнивают с книгами Юрия Трифонова.

Лев Данилкин

«Афиша»

Компенсируя неуверенность в личном бессмертии, герой не пропускает ни одной юбки — и транслирует этот свой, мм, невроз с такой скрупулезностью, что каждую, допустим, десятую сцену в романе без особых натяжек можно квалифицировать как порнографическую (хотя секс здесь — всего лишь доступный способ раз за разом воскрешать самого себя из мертвых, наводить мосты между жизнью и бессмертием).

Анна Наринская

«КоммерсантЪ»

Тут главное — не сдаться на первых страницах, когда неминуемо захлестнет чувство, которое лучше всего формулируется восклицанием «Доколе!», когда захочется громко возмущаться и писать гневные письма.

Андрей Немзер

«Время новостей»

Когда был объявлен список соискателей «Большой книги», я прочитал примерно четверть тереховского романа (страниц двести). Не нравился он мне уже тогда, но была надежда, что эта «не моя» книга окажется большой.

Виктор Топоров

«Частный корреспондент»

В этой статье я местами имитирую тереховскую стилистику — и делаю это сознательно. Если мой текст слишком сложен для вас, то и за чтение «Каменного моста» приниматься лучше не стоит.

Лев Пирогов

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Странная книга. Начинаешь читать с мыслью: «Полюбопытствую и брошу, я-то не каменный — восемьсот с гаком страниц осилить». А через неделю выясняется: «список кораблей» осилен до середины; ясность в голове так и не наступила; желания бросить почему-то не возникает. Ползёшь дальше. Словно кролик в удава.

Владимр Цыбульский

Gazeta.ru

В романе «Каменный мост» Александр Терехов жестоко отомстил жанру — детектив у Терехова перевернут. Тайна не в том, кто кого убил. Кто люди, ведущие расследование, — вот в чем вопрос.

Юлия Беломлинская

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Наташа отличается от общей массы тем, что в свои «около тридцать» – она, пройдя все варианты «духовных» и бездуховных практик» – на сегодня, явно принадлежит к людям, которых я называю «тихо верующие».

Елизавета Новикова

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Наталья Ключарева по началу не чуралась и политических тем, ее герой был явным «несогласным» и даже давал пощечину Путину. Однако, общественный пафос Ключарева приглушила, и в книжном варианте того романа Путин таинственным образом исчез.

Дмитрий Трунченков

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Роман Натальи Ключаревой – ни много ни мало роман о поиске новой веры – религии ли, идеологии ли – чего-то, что поможет наделить жизнь смыслом, разобраться с сомнениями и направить разрушительную энергию, столь свойственную русским людям, в мирное русло.

Александр Секацкий

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Роман Натальи Ключаревой легко стартует, разворачивая интригу слишком человеческого как сказал бы Ницше. Притом, что главный герой, — Гео, по замыслу автора если не «сверхчеловек», то все же соискатель этого звания, имеющий некоторые предпосылки для высокомерного взгляда на мир.

Александр Троицкий

Большое жюри премии «Национальный бестселлер»

Ключарева недостаточно разобралась в себе, прежде чем засесть за этот текст.

Наталия Курчатова

«Эксперт»

Второй роман талантливой молодой писательницы Натальи Ключаревой — вторая неровная, но небезуспешная попытка найти нужный тон и верный угол зрения для создания «новейшего русского реализма».

Наталья Ключарёва
Россия: общий вагон

СПб.: Лимбус-пресс

Еще один, после «Саньки» Прилепина, роман о героях нашего времени (по мне, так гораздо более симпатичных). Двадцатилетний Никита не смотрит телевизор. Он ездит по стране и слушает простые истории простых людей: в детском саду не топили, девочка простудилась и умерла, ее отец застрелил виноватого в этом чиновника; пока сидел, повесилась жена, — и т. д. Никита ищет и находит праведников, из-за которых Бог все еще терпит плотных мужчин «с клеймом народного депутата» на харях вместе с их электоратом. Это книга о другой России. Здесь нет рублевских жаб, лубянских крыс и духлессных торговцев горошком. Зато есть юные филологи и историки, любители Лимонова, Саши Соколова и Аменхотепа Четвертого. Есть некие люди, не выходящие из дома, потому что на улице — не их эпоха. Лютые разбойники и забавные трансвеститы, у которых совесть Господь пробудил. Попы — председатели колхозов. Есть совершенно неактуальные понятия: благородство, самопожертвование, сердобольность. В то же время есть и здоровая аллергия на пафос. Наконец, есть революция в финале — «костры на Красной площади, палатки на Манежной». Когда в 2005-м, во время бунтов против монетизации, Ключарёва выдумывала революцию, начавшуюся с похода голодных стариков из Петербурга в Москву, все казалось возможным. Сейчас это фантастика типа «Матрицы». Но книжка останется надолго, а у юной Натальи Ключарёвой (уже побывавшей в шорт-листе «Нацбеста» год назад, а недавно получившей премию Ю. Казакова за рассказ «Один год в Раю») — большое будущее.

для тебя

Андрей Степанов

• СПб.: Лимбус-пресс, 2009
• Переплет, 192 с.

Роман-дебют Ключарёвой «Россия: общий вагон» критика встретила с восторгом. Среди певших осанну был и я. Казалось, вот она — надежда русской литературы. Во втором романе легко узнать кирпичики первого: галерея юродивых, «оппозиция, состоящая из подростков и затерянных во времени старичков», люди из народа, женщина-мужчина, спасительный дом за городом, пробуждение совести. Но вместе с тем почти исчезли юмор и фантазия, и проступило что-то такое от дневника начитанной отличницы — чистейшая, дистиллированная дидактика. Горячая революционная молодежь вдруг обернулась шайкой бессовестных недоумков. Главный герой — якобы талантливый художник, эгоцентрик и радикал лимоновского размаха, цитирующий Нечаева («Революционер — это человек обреченный»), — бросает любящую девушку-ангела и оставляет ее погибать среди наркоманов. В конце концов этот Георгий Гордеев гордость сатанинскую преодолевает, идеал Мадонны идеал содомский побеждает, Лев Николаич с Федор Михалычем, царствие им небесное, с небеси взирают и слезы утирают. Не то роман-воскресение, не то плакат «Скажи нет нечистой совести». Художественными средствами читателю внушается, что нехорошо бросать девочек, пить, колоться и красть пенсию у парализованной бабушки, оправдывая себя служением революции или искусству. И вообще мы в ответе за прирученных и должны постоянно искать соринку у себя глазу. Я не знаю, может быть, в наше время действительно нужны авторы, которые все это доступно объяснят юным троглодитам, может быть, действительно надо орать «SOS!» и малевать плакаты, но… В общем, зернышко искусства потеряно. Говорят, второй роман всегда бывает хуже первого, но, по-моему, он должен быть хуже как-то иначе.

Андрей Степанов

Кристиан Крахт, Инго Нирманн

Метан

Пер. с нем., африкаанс
и англ. Е. Воропаевa — М.: Ad Marginem

Я не знаю, кто такой (-ая, -ое?) Инго Нирманн, но имени Крахта мне достаточно, чтобы купить книгу. Кто читал его «Faserland» и особенно — «1979», наверняка поступит так же: этого не забыть. Да и автор уж больно колоритный. Сын швейцарского миллионера, денди, гражданин мира, бунтарь, ненавистник консьюмеризма и друг моджахедам, живущий то ли в Таиланде, то ли на горе Килиманджаро, — в общем, маргиналиссимус, краса и гордость издательства Ad Marginem. При этом жесткий, свободный, брюзгливый, расслабленный, мрачный, настоящий писатель. Тем больше шок, когда открываешь его новую книгу и вместо сюжета, героев и всего, что положено в литературе, обнаруживаешь исключительной духовитости политический понос. Как будто над одним сосудом трудились г-да Белковский, Павловский, Дугин, Кургинян и еще не знаю кто. Я извиняюсь за метафору, но речь в книге как раз об этом — о политике и фекалиях. Метан — газ, который выходит, когда пучится животик — у Крахта предстает синонимом антижизни, каким-то «метановым нечудищем». Дальше идет гон о политике, по преимуществу африканской (Мугабе, Каддафи, бла-бла-бла), а потом выводы: эта политика, братцы, ведет к увеличению количества метана. Мелькают наукообразные неологизмы («метлок» — место, где скапливается много метана, напр., палатки альпинистов). Получается некий трактат по «метанизации» (запукиванию) планеты: атмосферный кислород, дескать, потихоньку замещается метаном, и в метановой атмосфере родится новый человек, не вам чета. И не то чтобы смеху ради написано, все всерьез. В общем, из уважения к прошлым заслугам Крахта этот опус прочесть стоит. Но если он будет и дальше вместо связных текстов выдавать эколого-политический метан, мы ему откажем в доверии.

Для альпинистов духа

мнение
Вячеслава Курицына
о «Метане» — здесь

Андрей Степанов

• Пер. с нем. С. Горбачевской, Д. Лынника
• М.: Литпром: Астрель

Все данные для успеха: знаменитый автор, выразительное название, востребованный в России последних 10 лет жанр антиутопии. Блаженная Швейцария в XX веке пострадала от партайгеноссе Ленина. Россию, вот незадача, накрыло Тунгусским метеоритом, и тогда Ильич поднатужился и основал ШСР — Швейцарскую Советскую республику. Дальше — столетняя мировая война (воюют почему-то Корея, Хиндустан, фашистские Германия с Англией — и ШСР). Голод, карточки, дирижабли, расстрелы, народ читать не умеет, Библию спалили, церкви разрушили, зато построен гигантский редут в Альпах. Там, в пещерах, люди потихоньку регрессируют к первобытной жизни, хотя в том же редуте сидит и художник Рерих, рисует Шамбалу. На антиутопию наслаивается квест: герой-комиссар рыщет по лесам в поисках некоего злыдня с паранормальными способностями (телепатия). У читателя может возникнуть законный вопрос: ну хорошо, в 1948 году был социальный заказ на антитоталитарные романы-предупреждения (Оруэлл), а в наше-то время зачем их писать? Уж чего-чего, а коммунистической угрозы теперь никто не боится, даже газ метан страшнее. Ответ: а вы присмотритесь к героям. Комиссар-то в пыльном шлеме — негр из Малави, воспитанный швейцарцами. Кушают граждане ШСР ньяму и маниок, пьют мбеге, детишки у них — мваны, а в пещерах — наскальная живопись. В антиутопии скрыта утопия: если европейцы помогут Африке, африканская культура спасет Европу. В книге есть десяток чудесных страниц, где со знанием и любовью описана Африка, ради них и стоит прочитать роман. И еще ради эпизода, когда герой стоит на мине и не может пошевелиться. А вот по психологии тоталитарного сознания — незачет. Прочтите, товарищ Крахт, Солженицына и приходите в следующий раз.

Андрей Степанов

• М.: Эксмо

Книга, вызвавшая жаркие споры. Лев Данилкин объявил 27-летнего Самсонова булгаковским Мастером и открытием 2008 года. Другие критики (все как один писатели и поэты) тут же отрикошетили: Самсонов не знает жизни; у него нет ни языка, ни сюжета, ни способности видеть смешное; это идеологический роман, автор чуть ли не гонит читателя в церковь; все его мысли об искусстве стары и банальны.

Мое мнение такое: прав Данилкин.

Да, ни один герой Самсонова не говорит своим собственным языком, вместо них и за них говорит автор: читает нудные лекции, путаясь в придаточных и шепелявя причастиями. Эпитетов при каждом важном слове не меньше двух.

Да, Самсонов не знает многих реалий, особенно советских, путается и привирает: итальянская графиня Франческа де ла Стронци (‘stronzi? — ит. «козлы вонючие»), полька Огнежка (Агнешка), «доцент ИРЛИ» (да еще «нищий» — это в советское-то время), «аршинный» рост в смысле «высокий» (аршин = 71 см.) — что ни реалия, то стремительный домкрат. По счастью, вещей и фактов в романе совсем немного, здесь куда больше музыки и музыковедения.

Да, любая пересказанная, выдранная из «лабиринта сцеплений» мысль гениального композитора Камлаева вовсе не нова, ее уже кто-то думал: умирание искусства как следствие отпадения от канона; прогресс есть подмена смирения перед миром своеволием; перепроизводство «авангардных» новаций и их невозможность в будущем; независимость развития искусства от социальной истории; реактуализация того, что ушло на периферию художественной системы на новом витке развития этой системы, etc.

Да, автор последовательно монологичен и идеологичен, сюжет у него, как в XIX веке, сводится к размыканию уединенного сознания и воскрешению погибшего человека. Притом еще и романтического «гения».

Я бы сказал, что недостатков у Самсонова не меньше, чем у Льва Толстого. И недостатки часто точно те же (вот не удивлюсь, если Самсонов к 60-ти годам попробует основать новую религию и призовет вернуться к чистым истокам христианства). Но при этом «Аномалия» — это именно тот «толстовский» случай, когда все нарушения литературных конвенций неважны: завораживает — и все тут. А секрет прост. Это роман не столько о гениальном композиторе и его небывалой музыке (о хорошо препарированном Бахе и прочих камлаевских шедеврах хотелось бы послушать мнение музыкантов), сколько об общечеловеческих константах, универсалиях жизни — прежде всего о смерти и рождении. И здесь Самсонову равных не видно. Таких страниц, как в конце романа, где речь идет о смерти отца и о борьбе женщины за сохранение ребенка, не напишет сейчас никто. Это нечто абсолютно подлинное. И поэтому вся современная беллетристика рядом с Самсоновым смотрится как Оксана Робски рядом с Анной Франк. Кто фантазирует, кто стиль оттачивает, кто капусту рубит, а кто живет в присутствии смерти.

всем читать

Андрей Степанов