Метка: Издательство «Амфора»

Отрывок из книги Максима Семеляка «Музыка для мужика»

«Макс написал великую книгу. Она великая, потому что обо мне. Если бы он написал о ком-нибудь другом, она была бы менее великая, чем книга обо мне. Я велик как Макс, Макс велик как я. Великости нам не занимать. Семеляк осуществил дефлорацию истории, история не хотела, но мы вошли в нее. Разорванная плева исторической старухи валялась у наших ног, мы ее ебли во все дыры. В итоге она залетела и родила книгу «Музыка для мужика». Пусть не золотыми, но все-таки буквами наши имена вытатуированы на дряблой коже российской истории. Хуй сотрешь!»

Комментарий Сергея Шнурова о книге Максима Семеляка

 

Все как-то резко и обреченно развеселились. Если где на двери и следовало намалевать ядовитое летовское «в планетарном вытрезвителе последние берсерки», так это здесь. Шнур в увеселениях не участвовал — он блевал в туалете после предыдущих возлияний и в перерывах давал интервью.

Наконец Соловьев дал отмашку на выход. Севыч с лицом человека, делящегося табельным оружием, сунул мне в руку бубен, и наш потешный полк вывалился на сцену. Народу в Зеленом театре было очень немного. Дул пронизывающий ветер. Все это странным образом напоминало зимнюю Ялту из первого фильма. На сцене было неожиданно просторно. За дюжину концертов в обществе «Ленинграда» я успел привыкнуть к обязательной тесноте на подмостках: резкий шаг назад — и налетаешь на басиста, неловкий шаг в сторону — и путаешься в каких-то принципиальных для процесса проводах. Такая толчея давала почти животный эффект сплочения. Здесь же все было наоборот -мы стояли, рассеявшись, как шахматные фигуры в эндшпиле. Плейлист утверждал лично Соловьев, и песни исполнялись какие-то странные, типа «Меня зовут Шнур». Сам певец вышел наструнившийся, хмурый. На песне «Шоу-бизнес» он даже не стал представлять музыкантов. «Мы вас любим, — сообщил он залу, — но не очень». В тот вечер с «Ленинградом» играл еще и Башмет, тоже снимавшийся в «Ассе-2». Он встал за клавиши.

Если бы двадцать лет назад мне, смотрящему «Ассу» в орехово-борисовском кинозале «Авангард», сообщили, что во второй серии я сам окажусь на сцене Зеленого театра… ну понятно. Но сейчас я не испытывал ровным счетом никакого удивления. Все происходящее было так логично. Чем же еще закрывать эпоху, как не «Ленинградом», в самом-то деле? «Ленинград» был классической поколен-ческой историей, и если, например, Егор Летов оказался кем-то вроде нашего учителя, то Шнуров, певец кратчайших расстояний, был просто первый среди нас. В отличие оттого же Егора, Шнур не открывал горизонты, он подводил черту. Он определенно расставил все точки над «i». И не наша вина в том, что они оказались над «и» в слове «хуй».

История любой уважающей себя рок-группы по-хорошему должна заканчиваться крахом. Но в случае «Ленинграда» никакого краха не наблюдалось. Молодость обычно кончается в тот момент, когда ты становишься старше любимого певца. Но мы со Шнуровым почти погодки, поэтому всегда сохраняется надежда — может, эти штуки все-таки навсегда? Все здесь. Прошло десять прекрасных, несносных, совершенно световых лет. Появившийся только что альбом «Аврора» — определенно лучшее, что записал «Ленинград» если не за эти десять, то уж за пять последних лет точно. В сущности, все обошлось. В нашем случае прошлое — это то, что сошло с рук. Высший и биологически ненаказуемый смысл «Ленинграда» состоит в том, чтобы перевернуться на машине, вылезти из болота и дать автограф. Потому что «Ленинград» — это доказательство жизни. Жизни, которая обязана заканчиваться просто и сносно, как хороший шукшинский рассказ: «Но праздник-то был? Был. Ну и все».

Раньше мне сгоряча казалось, что Шнуров называет вещи своими именами, сочиняет без музыкальных и лексических эвфемизмов, только тем якобы и хорош. На самом же деле весь его мат вкупе с отчаянной простотой игры на инструментах — это еще больший эвфемизм. Эвфемизм в высшем смысле. Своей крикливой бранью он затмевает огромное количество вещей, проблем, слов, рифм и неврозов. Сила «Ленинграда» — не в нарушении условностей, а в доведении этого нарушения до абсурда, уже самого граничащего с условностью, с утопией, с надеждой. В заветной сказке Сергея Шнурова с ее устоявшимися мотивами огненной воды и медных труб все невсерьез, но надолго, и грош души ведет себя как золотой запас целой страны. Вопрос ведь, собственно, не в том, из какого сора растут стихи, а в том, до таких высот они на этом соре вырастают.

Наверное, когда-нибудь нас всех за это накажут — и за эти песни, и за эти восторги, и за эти точки над «и». Но это будет у же потом.

А пока что на сцену повалил густой эстрадный дым. Странно, «Ленинград» обычно не пользовался спецэффектами. Мы застыли в этом дыму, как какие-то проштрафившиеся атланты из предбанника преисподней. Прямо передо мной огромным бильярдным шаром блестела лысина Барецкого. Справа кочевряжился Севыч. Слева жал на клавиши Башмет. Я усмехнулся и покрепче сжал в руке бубен.

Тут-то Шнур и запел «Мне бы в небо».

Ссылки

Купить книгу «Музыка для мужика. История группы «Ленинград»» Максима Семеляка

Видео: Сергей Шнуров в программе «Временно доступен», 2009 год

Статьи Максима Семеляка на сайте журнала «Русская жизнь»

Тонино Бенаквиста. Три красных квадрата на черном фоне

Тонино Бенаквиста. Три красных квадрата на черном фоне

  • СПб.: Амфора, 2007;
  • 222 с., переплет;
  • 15 000 экз.

Ранний (1990) роман автора, которому еще предстояло создать бессмертную «Сагу» (1997) и уморительную «Малавиту» (2004). Тридцатилетний Антуан любит только бильярд, но зарабатывает на жизнь, развешивая и расставляя в парижской галерее черные квадраты, синих спрутов, водосточные трубы с нахлобученными на них масками («Без названия. 1983 г.») и прочий контемпорэри арт. Уже на сорок шестой странице ему хочется выть «от этого нагромождения глупости». Но раньше, чем он осознал, что не надо водиться с арт-жульем и арт-психами, случилось непоправимое: в галерею проник нанятый этой публикой бандит, украл картину, обрушил на героя трехметровую дурынду, сваренную из стальных листов, — и отсек бильярдисту кисть правой руки. Теперь у Антуана одна дорога: найти злодеев и отомстить. Зло в романе представляет «Бобур и его малютки» (Бобур — главный центр совр. искусства в г. Париже), добро — мир душевных ребят и геометрической красоты — бильярд. Детективная интрига выверена, как удар от трех бортов. Финал неожиданный. И если бы перевод в ряде загадочных мест не напоминал современное искусство, а «Амфора» не скупилась на редактуру, то читатель получил бы еще большее удовольствие.

Андрей Степанов

Амос Оз. Повесть о любви и тьме

    Амос Оз
    «Повесть о любви и тьме»

  • СПб.: Амфора, 2007 г.
  • Суперобложка, 784 стр.
  • 5000 экз.

Долгая история…

Роману Амоса Оза присуще то умудренное спокойствие, в которое нас, как правило, погружает литература мемуарного толка. Даже самые пронзительные события жизни автора описываются им с расстояния, не допускающего ни надрывности, ни сильных эмоций,— только атмосферу светлой печали и созерцательный тон сказителя. Текст действительно способен доставить отдых и удовольствие одновременно — редкое сочетание видимой простоты и большого таланта.

Прочитать такой устрашающий с точки зрения объема роман совсем не просто. Оз излагает и описывает события, намеренно избегая при этом сенсационности и интриги. В цельном художественном пространстве, где каждая последующая фраза вырастает из предыдущей, нет ни скандалов, ни бранных слов, ни откровенных сцен — в общем, нет всего того, что нередко преподносится под соусом эксперимента в области формы и стиля, а на самом деле представляет собой всего лишь коммерческий ход. Читатели в массе своей отвыкли от подобной литературы. Обложка сейчас воспринимается не как приглашение к спокойной беседе, а как чека — чтоб взрывалось либо непосредственно в момент открытия, либо, в крайнем случае, на второй странице. Так вот в этом романе ничего не взрывается. К сожалению или к счастью — судите сами.

«Повесть о любви и тьме» — это история о том, как люди в пустыне на голых камнях созидали отечество, о переломных моментах в истории страны, о становлении языка иврит, об израильских науке и литературе и многих других вещах, интересных как минимум с точки зрения фактологии. Эпические черты романа видны за версту, а эпос всегда предполагает значительную долю почтительной скуки, на то он и эпос. Поэтому книга требует от читателей терпения и интереса к многочисленным деталям. Однако она и вознаградит за это. Роман Оза относится к числу произведений, о которых с полным правом можно сказать, что они обогащают, тем более что с израильской литературой мы знакомы мало, чтобы не сказать — совсем не знакомы.

«Повесть о любви и тьме» — это способ занять шесть или семь вечеров подряд. И не самый, между прочим, плохой.

Анна Энтер

Алан Мур, Дэвид Ллойд. V — значит вендетта (“V for Vendetta”)

Тоталитаризм,
каким он может явить себя завтра

    Алан Мур, Дэвид Ллойд
    «V — значит вендетта» (“V for Vendetta”)

  • Перевод с англ. М. А. Юнгер
  • СПб.: Амфора, 2007
  • Переплет, 290 с.
  • ISBN 978-5-367-00410-6
  • 5000 экз.

Российский читатель не приучен к чтению комиксов. Наши литераторы не оставили после себя такого наследия. В советские времена комикс был не в почете. Лишь изредка в толстых журналах вроде «Науки и жизни» печатались далеко не лучшие образцы жанра. С приходом перестройки ситуация изменилась, но только слегка. Комиксы появились на книжных лотках, но это были в основном произведения для детей. Дети, кстати, оказались благодарными читателями. Как губка впитывали они новые веяния, читали, перечитывали, зачитывали до дыр. Я помню себя в школьные годы.

Мы с друзьями постоянно рисовали комиксы. Это увлечение было повальным. и теперь, оглядываясь назад, я очень жалею о том, что в детстве не дочитал, не досмотрел свою порцию комиксов, этого любопытнейшего явления, совсем не изученного отечественными литературоведами.

Имеет ли право комикс называться литературой? Вхож ли он в коллекционные собрания заядлых библиофилов, обладающих отменным вкусом? Прочитав графический роман (по сути, тот же комикс) Мура и Ллойда, я беру на себя смелость ответить на этот вопрос утвердительно. Это был первый внушительный по объему комикс, с которым мне пришлось столкнуться. и вот что я увидел. Авторы историй в картинках должны обладать целым набором специальных приемов; и от того, насколько виртуозно они с ними обращаются, зависит качество сделанного продукта.

Следует помнить и о том, что в подобных произведениях доминирует визуальный план. Читателю не надо представлять себе, как выглядят герои, какие действия они совершают,— все это нарисовано и даже смонтировано. Ну а гордое название «графический роман» в случае с Муром и Ллойдом полностью себя оправдывает. «V — значит вендетта» действительно роман с множеством сюжетных линий, с многоголосьем, с продуманной фабулой, с композиционными сдвигами, с интересной системой персонажей.

О чем же это произведение, созданное в далекие 80-е годы? Разумеется, о супергерое — этой вечной дойной корове большинства комиксов. Только там, где должна преобладать демонстрация фантастической силы и мощи, у Мура и Ллойда преобладает трагедия. Там, где должно торжествовать добро, торжествует трагедия. Там, где зло должно выглядеть смешным и жалким, оно выглядит трагичным. Однако давайте обратимся к сюжету.

Новая мировая война с применением ядерного оружия все-таки началась и закончилась. из всех стран уцелела только Англия. Но возникшие в стране беспорядки привели к воцарению фашистского режима. Произвол властей никто не в силах остановить. Только один человек — загадочный герой в плаще и фарфоровой маске — то тут, то там вершит свою праведную месть и не дает спокойно спать лидеру новой фашистской империи.

На этом фоне мы можем наблюдать судьбы десятков несчастных людей, палачей и жертв. Когда герой совершает очередной подвиг, их жизнь не становится лучше. Выжить — вот главная их задача. Выжить удается не всем.

Антиутопия? Несомненно. Но почему антиутопия? Великобритания 80-х годов — что мы знаем об этом? На какой почве возникли идеи о том, что в Англии может зародится фашизм? Англичане допускали подобную мысль еще в 70-е. Помните знаменитую строчку из репертуара группы Sex Pistols: «Боже, храни королеву и ее фашистский режим». Но это скорее был стеб. Прошло десять лет, и он воплотился во вполне оформленную идею.

Впрочем, теперь, когда на дворе уже XXI век, нам остается только размышлять, насколько верным оказалось зловещее пророчество Мура и Ллойда.

Увы, отчасти оно оказалось верным. Я не хотел бы удаляться в политические дебри, скажу только, что фашизм может возникнуть и без ядерной войны. Ведь фашизм скрывается в нашем сознании. иногда он всплывает на поверхность даже без малейшего толчка. А проблема, затронутая авторами комикса,— проблема выживания — актуальна сегодня как никогда. Потому что если мы имеем дело с произволом (а мы сталкиваемся с ним ежедневно), наша жизнь мгновенно обесценивается. К тому же от произвола до фашизма рукой подать.

Таков мрачный прогноз авторов «Вендетты». Чтобы прояснить свою мысль, я приведу для примера несколько слов из предисловия Алана Мура. Оно было написано в 1988 году, но вчитайтесь в эти слова, и вы поймете: в мире мало что изменилось: «Сейчас на дворе 1988 год. Маргарет Тэтчер уже в третий раз занимает пост премьер-министра и уверенно говорит о том, что эпоха правления консерваторов продлится и в следующем столетии. Моей младшей дочери семь, а в желтой прессе обсуждается идея создания концентрационных лагерей для больных СПИДом. Полицейские из новых подразделений носят черные маски, как и их лошади, а на крышах их машин размещены вращающиеся камеры. Правительство выражает желание покончить с гомосексуализмом, даже как с абстрактным понятием… Я подумываю о том, чтобы забрать свою семью и уехать из этой страны, и, может быть, через пару лет я так и поступлю. Здесь холодно, беззащитно, и мне здесь больше не нравится».

Что ж. Заявление Мура немного проясняет картину. Казалось бы, комиксы призваны развлекать публику. Но Мур и Ллойд сломали это клише. Так и должны поступать настоящие писатели, а в том, что они настоящие, я нисколько не сомневаюсь.

Виталий Грушко

Павел Крусанов. Триада

«Триада»

  • СПб.: Амфора, 2007;
  • Суперобложка, 672 с.;
  • ISBN 978-5-367-00503-5;
  • 5000 экз.

Как сказано в аннотации, «в это издание вошли три культовых романа известного петербургского писателя» (амфоровскому редактору на заметку — либо известный, либо культовый, определитесь): «Укус ангела», «Бом-бом» и «Американская дырка». Название тома, по всей видимости, должно навевать ассоциации не только со знаменитой гегелевской трехчленкой «теза — антитеза — синтез» (зря, что ли, в книге многократно упоминается и цитируется культовый философ Александр Секацкий?), но и с ядерной триадой Вооруженных сил РФ: наземные установки — бомбардировщики — подводный флот. В конце концов, идеологический посыл садистического и милитаристского «Укуса ангела» вполне сводится к знаменитому константинлеонтьевскому «Россия должна править бесстыдно!». В названии, впрочем, слышатся скорее преисподние в количестве трех, что комически оттеняет помпезную аттестацию на суперобложке: «эпическое полотно, живописующее ближайшее будущее России». Непонятно, как такое допустил блестящий стилист и когда-то музыкант Крусанов с его слухом и чувством языка. непонятно также, почему подарочный вариант шоу «Павел Крусанов уделывает Америку» выпущен тиражом всего пять тысяч экземпляров. Библиотек, финансируемых государством, в России всяко больше.

Сергей Князев

Лев Данилкин. Круговые объезды по кишкам нищего. Русская литература 2006 г.

«Круговые объезды по кишкам нищего. Русская литература 2006 г.»

После пронзившей многие сердца «Парфянской стрелы», предыдущего «взгляда на русскую литературу» Льва Данилкина, это обозрение, скомпилированное из регулярных обзоров в «Афише», убойной силой и точностью стрельбы не поражает. Нет, фирменное данилкинское остроумие, афористичность формулировок и внятность этической и эстетической позиции никуда не делись. но если «Парфянская стрела» представляла собою скорее концептуальную монографию с идеей и сюжетом, то «Объезды» не более чем сборник рецензий, пусть и довольно четко структурированный. По Данилкину, главное событие русской литературы 2006 года — двухтомная эпопея Максима Кантора «Учебник рисования», которой в «Объездах» посвящена отдельная глава. Кантор хорош, кто спорит, но, рассматривая его творение как наше всё, а его текст — как произведение, сравнимое с «Войной и миром», Данилкин порою передергивает (ненамеренно, разумеется), что лишний раз доказывает искусственность и — pardon — явную вымученность его концепции. Впрочем, можно понять и критика, у которого явно сбился прицел. Литературный 2006-й тучным годом не назовешь, громких дебютов было буквально раз-два и обчелся (Рубанов, Нестеренко), многие сильные игроки (Крусанов, Носов, Юзефович) сезон пропустили; а многолетние фавориты данилкина Быков («Ж/Д»), Проханов («Теплоход Иосиф Бродский»), Гаррос-Евдокимов («Фактор фуры») хоть и под фанфары, но еле доползли к финишу, чем сильно расстроили, чтобы не сказать взбесили, поставившего на них букмекера из «Афиши». с другой стороны — вольно же было ждать «гарантированных» художественных побед. Как учит нас классик, все несчастья происходят от неправильных расчетов.

Сергей Князев

Рок-энциклопедия

  • Рок-энциклопедия. Популярная музыка в Ленинграде — Петербурге. 1965–2005
  • СПб.: Амфора, 2007 г.
  • Переплет, 416 с.
  • ISBN 978-5-367-00362-8, 978-5-367-00361-1
  • 5000 экз.

Long Live Rock!

Работа над энциклопедией — это прежде всего работа с материалом. Работа над рок-энциклопедией — работа с живым материалом, ибо любая группа — это живой организм. Я не знаю, сколько людей помогало Андрею Бурлаке собирать данные для его монументального труда. Я знаю только одно: автор этого трехтомника приложил нечеловеческие усилия, чтобы создать авторитетное, тщательно выверенное и в своем роде уникальное издание. На него наверняка будут ссылаться будущие интерпретаторы рок-музыки по всей стране (а может, и за рубежом). Трудно поверить, что Бурлаке все же удалось собрать воедино столько фактов, но тем не менее это так.

Меня бесконечно радует, что этот труд — в хорошем смысле слова — не закончен. Многие группы, удостоенные чести быть упомянутыми здесь, успешно работают по сию пору. «Кирпичи», «Король и шут», “Markscheider Kunst” и другие отнюдь не собираются на пенсию. Это значит, что впереди у Бурлаки еще много работы. Будем надеяться, что второе издание не заставит себя долго ждать.

А вот другая сторона медали. Некоторые думают, что питерский рок начался с появлением легендарного Ленинградского рок-клуба. Что было до этого, мало кто знает. Автор энциклопедии не побоялся забраться в дебри «древних» времен, о которых сегодня почти никто не помнит, и вытащил на свет божий несколько десятков пионеров отечественного рок-н-ролла, которые играли еще тогда, когда ни о каком Рок-клубе никто и не помышлял. «Авангард-66», «Лесные братья», «Садко», «Тени» — кому сегодня знакомы эти имена? Но энциклопедия есть энциклопедия, и если в ней делается ставка на самых достойных, значит, так оно и есть.

Питерские меломаны долго ждали подобного издания. Теперь оно появилось. Осталось только подождать, когда появятся новые группы, чтобы очередной самоотверженный рок-журналист написал и о них. Думаю, ждать придется недолго. В Питере всегда было много хорошей музыки.

Виталий Грушко

Виктор Топоров. Жесткая ротация

  • СПб.: Амфора, 2007
  • Переплет, 496 с.
  • ISBN 978-5-367-00332-1
  • 3000 экз.

За что мы так любим В. Топорова

«Ну, наконец-то пристроили»,— сказали мне в редакции «Прочтения», вручая книгу.

«А что, никто не соглашался?» — спросила я. «Ну да, все опасаются…» Еще через день мне позвонил коллега-рецензент по «Прочтению» и поинтересовался: «Ты вправду не боишься писать рецензию на Топорова?»

Вместо эпиграфа

Виктор Топоров издал сборник собственных критических статей! В этом не было бы ровным счетом ничего ужасающего, впечатляющего или поразительного, если бы не имя автора.

Потому что в мире литературы или окололитературы Виктор Леонидович Топоров — человек известный, и даже не просто известный, а очень известный. И известный прежде всего тем, что, кажется, не оставил непоротым практически ни одного человека, так или иначе связанного с российской словесностью. Впрочем, под раздачу также попали и деятели кино и телевидения.

Читательская аудитория обожает его за умение сказать именно ту гадость про популярного на сегодняшний день писателя, которую каждый из читающих обдумывал, но высказать боялся. Слушатели его спецкурса и спецсеминара на филфаке — за то, что он как никто другой может объяснить, куда и кем «попилены» финансы в том или ином медиа-случае, и почему такие-то дружат против сяких-то… «Деятели» и коллеги по цеху — …ну, там с обожанием почему-то сложнее…

И вот такой человек с репутацией «профессионального скандалиста», мэтр современной литературной критики издает книгу собственных статей! Понятно, что личность автора, уже сегодня окруженная неким мифическим ореолом, в процессе чтения невольно будет накладываться на само содержание книги, заставляя вчитываться-вдумываться поклонников и вражин в полтора раза больше, чем они вдумывались-вчитывались бы, будь эта книга книгой другого автора.

Нечто подобное, кстати, предполагает и сам Топоров, несколько кокетливо перебирая в предисловии все роды и виды профессиональной деятельности, которыми ему пришлось — и приходится — заниматься, и останавливается на образе газетного писателя. Формальный повод достаточно прост — в книге собраны фельетоны и статьи, выбранные за последние года три из «Политического журнала», «Взгляда», «Города» и т. д. Но есть еще и повод неформальный — в этой ипостаси проще делать книгу «в известном смысле энциклопедическую. Книгу горячую. Книгу жесткую. Книгу, согласен заранее, несправедливую и в целом, и в частностях — а где-то поближе к концу и попросту оголтелую».

В общем, курс выбран, направление намечено. Выбран даже способ структурирования книги — энциклопедия, хотя по большому счету это скорее даже не энциклопедия, а азбуковник, где на каждую букву приходится отдельная статья.

«Разумеется, организация материала по алфавиту (замечает автор, предупреждая закономерно возникающий у читателя вопрос.— М. П.) прием чисто формальный, но как раз такой мне и понадобился, чтобы подчеркнуть внутреннее единство разнящихся хронологически, тематически, а порой и жанрово статей».

В чем же это единство? Ну, во-первых, единство в «образе автора», который много и изобретательно ругает, мало чего одобряет, много чего знает такого, чего никто не знает, а еще больше понимает (например, некие пикантные детали того или иного действа). А во-вторых, конечно, и в восприятии всего происходящего вокруг — как в жизни литературной, так и в киношной, и в политической — как очень невкусного, несколько подтухшего салата оливье, приготовленного к тому же сплошь из не очень качественных продуктов (право, не знаю, бывают ли такие салаты в реальности!). Поэтому с точки зрения дегустатора нет никакой разницы, с какой стороны описывать это месиво.

Но поскольку с чего-то надо начинать, то В. Топоров начинает с политического ингредиента. По совести говоря, это самая скучная часть книги. Скучная потому, что большинство политических поводов, по которым написаны эти статьи, уже несколько устарели, а потому затерялись в глубинах читательской памяти, а значит, не цепляют. Кроме того, автору не хватает тут некоторой спортивной злости. А ведь чтобы про политику интересно было читать, говорить про нее нужно либо плохо, либо ничего. В этом компоненте зарубежные газеты, особенно западные, особенно американские, В. Топорова переплюнули. К тому же на сей раз он оказался лишен и главного козыря — точнейшего знания всех нюансов.

Посему рекомендую всем начинать читать со второго, «телевизионного» раздела — «Игра в ящик» и далее. Вот тут-то Топоров берется за дело! Вот тут-то он всем сестрам по серьгам! В главах «Игра в ящик», «Ненатуралы», «Похвала Пупкину» и «Санитар джунглей» к нему возвращается то, что мы по привычке ищем, открывая книгу В. Топорова: остроумный анализ пополам с ядом, сравнение современного состояния литературы с джунглями, а писательского сообщества — с коллективным писателем Пупкиным, «традиционно берущим не умением, а числом». Читать не просто увлекательно, а очень увлекательно. Причем так увлекательно, что даже не хочется разбирать здесь, почему увлекательно, чтобы не испортить все удовольствие тем, кто еще не читал. Хотя, думаю, «коллективный Пупкин» не в восторге, а даже, скорее, наоборот.

Но тут — как всегда это бывает у Топорова — читатели восхищаются и гогочут, начинающие критики да филологи ликуют, коллеги по цеху и деятели современного литературного процесса — …ну, там с обожанием почему-то сложнее…

Мария Петровская

Зеленая книга алкоголика

  • Составитель Павел Крусанов
  • СПб.: Амфора, 2007
  • Переплет, 368 с.
  • ISBN 978-5-367-00324-6
  • 5000 экз.

Ждем желтой

Восемь авторов — перечисляю не по алфавиту, а — как расположены:

Владимир Шинкарев, Сергей Носов, Владимир Бацалев, Лидия Березнякова, Николай Иовлев, Алексей Шаманов, Василий Аксенов (не тот!), Николай Шадрунов.

Девять рассказов и три небольших повести. Некоторые написаны довольно давно: в такие времена, когда практически любая из этих вещей — если бы ее напечатали — могла доставить своему автору известность.

Хотя бы потому, что напечатать их тогда было почти нереально,— свирепствовала, так сказать, сухая цензура, и самым крепким из дозволенных к упоминанию напитков был кефир.

А тут персонажи хлещут кто коньяк, кто виски. А также пиво, брагу, медовуху. Ну и водку, само собой.

И проза главным образом горькая; сделана из иронии с отчаянием, подернута рябью абсурда, отсвечивает безнадегой. Короче, полностью отсутствует социальный, знаете ли, оптимизм. Причем отсутствует нарочно, как бы назло.

Чем сегодня — увы! — никого не поразишь. И вот — вполне качественный товар выглядит немножко залежалым. Тем более что размер неходовой.

Отсюда эта маркетинговая идея: тематический комплект. Для читателя, приученного к порядку — на книжной полке и в головном мозгу. Мясную, скажем, классику держит отдельно от молочной и т. д. Собирает стихи про чай: любит черный, без лимона.

Ну и что же. Тексты-то все равно приличные; иные — даже более чем.

С. Г.

Людмила Петрушевская. Квартира Коломбины

  • СПб.: Амфора, 2007
  • Переплет, 416 с.
  • ISBN 978-5-367-00411-3
  • 5000 экз.

«Я в Москве не летаю»

О д и н говорит:

Жизнь тяжела, кто спорит; тяжела в смысле достатка, вернее — недостатка. Недостатка жизненных средств, я имею в виду. Существование этих самых средств самой жизнью ставится под вопрос. А потому вопрос осуществления жизни как таковой полагается несущественным.

Спрос определяет предложение, которое, в свою очередь, формирует спрос. Собственно, помимо этих двух взаимно ориентированных институций ничего нет. То есть совсем ничего.

Я, может быть, немного преувеличиваю, но в принципе…

Если кто не производит в смысле потребления, тот вообще, считается, ничего не производит.

Эти, с позволения сказать, «товарно-денежные» отношения распространены и в сфере обмена духовным опытом, или, вернее, они распространяются и на сферу создания произведений искусства.

Я вот спросил одного литератора (хорошего, между прочим), который и сценарии для кино пишет, и собственно литературу для чтения, — я спросил его: отчего вот это вот (не буду приводить название) — это проза, а это, например,— сериал, и какая между всем этим разница.

Он мне знаете что ответил?

«Да, блин, что закажут».

Это хороший, правильный ответ. А как еще?

Драматургия сейчас вообще «не идет» — это по мнению издателей, редакторов и людей сведущих; издавать ее смысла нет: раскупаться не будет.

(Судя по всему, самое доходное производство сейчас — телесериалы. А по соотношению цена/качество — рекламные тексты и краткие обзорные статьи [«Мартин Хайдеггер за 90 минут»].)

Д р у г о й говорит:

А если не входить в практические соображения и эту необходимость писать что-то, а потом делиться написанным с незнакомыми людьми (читателями, зрителями) попытаться осмыслить с позиций не физических, а, наоборот, метафизических. Ну, как выразился бы «нищий духом» — что Бог дал?

Драматургия — это по определению литература для сцены. Драматург, как я понимаю, пишет на выдохе. (В отличие, скажем, от прозаика, который пишет и на вдохе и на выдохе, подряд.) Ведь актерам этот текст придется произносить, а попробуйте сказать что-нибудь на вдохе… Оттого, наверное, в драматургии и буквы не равноценны — гласные как бы занимают больше места (а ударная вообще за две полагается), и длина слова определяется не количеством букв в нем вообще, а количеством тех букв, что произносятся. Так складывается ритм текста.

Есть даже практика такая, я слышал, эвритмическая — не знаю доподлинно, но что-то связанное с энергией звуков.

Вы скажете — кого это заботит?

О д и н говорит:

Верно, никого.

Д р у г о й говорит:

Но ведь воздух мы вдыхаем, и выдыхаем независимо от нашего желания, а вместе с воздухом еще и прану — жизненную энергию, и попробуйте этот процесс прервать волевым усилием…

Я не собираюсь ничего исследовать или доказывать, мне обидно просто, что вместо божественных, природных, космических — каких угодно — энергий, которые, независимо от того, признаем мы их существование и важность или нет, проницают всю нашу жизнь, нас все больше интересует конвертация товара в валюту и обратно.

О д и н говорит:

И меня интересует. Денег-то не хватает.

Д р у г о й говорит:

А жизнь-то идет.

Где?

Ну, где-то внутри идет.

У какой-то женщины, которая вы даже не знаете как выглядит, да это и не важно; и у вас тоже внутри идет, если, конечно, вы еще… (не буду эту фразу продолжать, самому жутковато становится).

Голос р е б е н к а:

А когда я спал, ко мне луна прилетала на крыльях. У нее глазки черненькие, я ее не боялся. Она такая красивая была, вся развивалась. Она мне ничего не сказала. Я ей все рассказал про мою беду. И она мне сказала: «Я в Москве не летаю». (Людмила Петрушевская «Три девушки в голубом»).

У Окуджавы помните как:

Каждый пишет, как он слышит,
Каждый слышит, как он дышит…

Петрушевской вон книгу издали же, хотя ее пьесы не для печати написаны, а для других людей. Просто не все же нам мертвыми вещами обмениваться, живою жизнью тоже надо.

Алексей Слюсарчук