Метка: История

Глава из книги Лайзы Пикард «Викторианский Лондон. Жизнь города»

О книге Лайзы Пикард «Викторианский Лондон. Жизнь города»

Писатель может использовать слова, чтобы
описать какую-то сцену. Художник может нарисовать
ее. Композитор, используя звуковые
эффекты, созданные в студии, может в какой-то
мере воспроизвести звуки прошлого. Но самое мощное из чувств, обоняние, лишено своего языка. Как ни одно другое, совместно с памятью оно может воскресить
прошлое человека. Но без помощи памяти, действуя само по
себе, как оно может вернуть прошлое? Чтобы описать запахи
прошлого, существуют лишь слова. Вот почему эта книга начинается именно так.

Подумайте о самом худшем запахе, какой вы когда-либо
ощущали. Теперь представьте, что вы обоняете его день и
ночь, по всему Лондону. Но дело обстояло еще хуже. Любое
зловонное дуновение было опасным. Вредные испарения,
дурной воздух или, как говорят итальянцы, mal aria, приносили
болезнь. Флоренс Найтингейл, вполне сознавая это, спроектировала
свою новую больницу Св. Фомы как отдельные
здания с открытыми террасами, чтобы больничные запахи не
могли накапливаться в палатах и отравлять пациентов.

Темза воняла. Основной составляющей были человеческие
отходы. В прежние века Темза действительно «текла
светло», и в ней во множестве водились лосось и лебедь. Люди,
очищавшие выгребные ямы, продавали человеческие экскременты
как полезное удобрение для питомников и ферм за
пределами Лондона. Иногда из окна на незадачливых прохожих
или на улицу выливали ночной горшок, его содержимое
добавлялось к разнообразной мешанине из дохлых собак, лошадиного
и коровьего навоза, гниющих овощей. Дождь смывал
бо́льшую часть всего этого в Темзу. Существовали, правда,
сточные трубы, но они предназначались только для поверхностных
вод, и сбрасывать туда нечистоты было запрещено
законом.

Затем Лондон изменился. К 1842 году, согласно переписи,
в Лондоне насчитывалось 1 945 000 человек, и, вероятно,
больше, если включить сюда тех, кто не стремился попасться
на глаза чиновникам. В городе насчитывалось 200 000 выгребных
ям, полных и переливающихся через край. Чистильщики
выгребных ям просили шиллинг за то, чтобы опорожнить
яму, и многие жалели денег. В старых частях Лондона дома
стояли на краю грязевых озер. Сточные трубы не справлялись
с плавающим в них мусором, они разрывались и переливались
через край. Один обеспокоенный горожанин в 1840 году написал
в Министерство внутренних дел письмо с настоятельной
просьбой улучшить канализацию в Пимлико, «где вряд
ли существует какая-либо дренажная или канализационная
система, где есть только канавы, наполненные на фут или
больше песком, растительными отбросами и мусором, отчего
здесь стоит жуткая вонь, порождающая малярию и лихорадку,
и откуда расстояние по прямой до Букингемского дворца
около ста ярдов». На письме лаконичная надпись дворцового
эконома: «по сути, верно», но основания для каких-либо действий
он не увидел.

В 1843 году инспектор канализации в Холборне и Финсбери,
где под землей было проложено 98 миль сточных труб,
не сливавшихся в Темзу, сообщал, что «в большей части зарытых
труб скопившаяся грязь гниет по много лет и служит
причиной самых неприятных и нездоровых испарений…
средство… поднять на поверхность эту грязь ведрами, опорожнить
их на улицу, затем вывезти на телегах», в этой операции
не должны участвовать люди с тонким обонянием.
Иногда, но не всегда, сточные трубы увеличивали, чтобы они
могли справиться с возросшим потоком. В 1849 году меняли
сточную трубу под Флит-стрит: у новой трубы была бо^льшая
пропускная способность, ее зарывали глубже, причем на время
работы эта жизненно важная транспортная магистраль
города была перекрыта почти полностью. В Вестминстере —
в то время это был район трущоб, несмотря на то, что там
стоял великолепный Вестминстерский дворец, — от сточной
трубы, по данным обследования 1849 года, «тошнотворный
запах проникал в дома и дворы, которым она служила».

В Белгрейвии, на Гровенор-сквер, Ганновер-сквер и Беркли-
сквер — в аристократических районах «в канализационных
трубах было много повреждений, где скапливались вредные
вещества, во многих местах трубы засорялись, и ужасно
пахло», даже внутри, в домах высшего общества. Но ничего
не делалось. Чернорабочий, работавший под самим Букингемским
дворцом, говорил, что ему «никогда раньше не доводилось
ощущать такую вонь, как в канализационных трубах
и подземных помещениях дворца». Часть канализационных
труб была проложена столетия назад, а кирпичная кладка раскрошилась
и обвалилась. Теоретически, трубы очищались
людьми и случавшимися время от времени ливнями, но постепенно
скапливавшиеся зловонные отложения никуда не девались.

Еще одной составляющей букета уличных ароматов были
экскременты животных. По всему Лондону держали коров
в коровниках в ужасных условиях, не позволяющих произвести
уборку. Коровы, овцы, телята и свиньи, которых продавали
на Смитфилдском рынке, проходили по улицам Лондона,
оставляя по дороге около 40 000 тонн навоза в год. Движение
в Лондоне обеспечивали тысячи лошадей; каждая извергала
45 фунтов фекалий и 3 1/2 фунта мочи в день, около 37 000 тонн
экскрементов в год. Экскременты животных и людей не были
единственной проблемой. Фридрих Энгельс жил в Англии
с ноября 1842 года до августа 1844 года, собирая материал для
работы «Положение рабочего класса в Англии». Энгельс, впечатлительный,
— что присуще среднему классу, — был потрясен
запахами лондонских уличных рынков и трущоб. «Повсюду
кучи мусора и золы, а выливаемые у дверей помои застаиваются
в зловонных лужах». Но самым эффектным его coup de theatre
[франц. — сюжетный ход, прим. перев.] было следующее

Бедняка закапывают самым небрежным образом, как издохшую
ско тину. Кладбище Сент-Брайдс, в Лондоне, где хоронят бедняков,
представляет собой голое, болотистое место, служащее
кладбищем со времен Карла II и усеянное кучами костей. Каждую
среду умерших за неделю бедняков бросают в яму в 14 футов
глубиной, поп торопливо бормочет свои молитвы, яма слегка
засыпается землей, чтобы в ближайшую среду ее можно было
опять разрыть и бросить туда новых покойников, и так до тех
пор, пока яма не наполнится до отказа. Запах гниющих трупов
заражает поэтому всю окрестность.

Возможно, Энгельс не видел этого собственными глазами,
а посчитал «ужастик» реальной современной историей, потому
что рассказ служил иллюстрацией к его теме, хотя на
самом деле относился к предыдущему столетию; однако по
всему Лондону были разбросаны церковные кладбища, расположенные
поодаль от церкви, они постепенно переполнялись,
так что, возможно, он и прав.

Каменноугольный газ, которым начали пользоваться, обладал отвратительным запахом, совсем не таким, как современный газ. Как можно было предвидеть, газовые магистрали
подтекали. Даже сейчас, если оказаться на земляных работах
на какой-нибудь лондонской улице, иногда можно уловить запах каменноугольного газа, которым пропитана почва. К газовым трубам даже тайно подключались — не всегда удачно — те,
кому не хотелось платить за газ. Газовые заводы в различных частях Лондона распространяли вокруг отвратительный
запах.

Кажется странным, что в рассказах как приезжих-иностранцев, так и английских туристов редко встречаются упоминания об ужасных запахах. Но их, несомненно, ощутила королева, когда приехала посетить «Грейт Истерн» в Миллуолл
на Собачьем острове, ниже по реке. Одна из сопровождавших
ее дам писала своей сестре: «запах стоял неописуемый. Королева все время нюхала свои духи». Всемирная выставка в жаркое лето 1851 года день за днем собирала вместе
больше народа, чем когда-либо раньше в каком-то месте Лондона. Но ни в одном из рассказов о Выставке я не встретила упоминания о том, что туалеты мистера Дженнингса, за разовое
пользование которыми нужно было заплатить пенни, воняли.

Одни районы в этом отношении были хуже других. Трущобы отравляли своим зловонием грязные переулки за самыми модными магазинами и домами. Но первое место, несомненно, принадлежало Бермондси, на южном берегу Темзы напротив лондонского Тауэра. Здесь выделывали кожу, это был
долгий, требующий мастерства процесс, в котором применялись, в частности, собачьи экскременты. Неудивительно, что
«в воздухе стоял отвратительный запах».

В январе 1862 года уважаемый специальный журнал, «Билдер»,
подчеркивает необходимость перемен:

Когда прилив достигает высшей точки, низко расположенные
районы оказываются затоплены — но не водой, а сточными водами… грязью, которая вызывает брожение и наполняет наши
дома и улицы газами, невероятно разреженными, содержащими
в себе гораздо больше, чем ватерклозетная жидкость. Переполненные
погосты подтекают, дождь смывает с улицы и уносит
с собой… грязь, лошадиные и коровьи экскременты, …больничные
отходы… отбросы и помои торговцев рыбы и рыбных
рынков; отбросы скотобойни; жидкие отходы скорняков, клеевщиков,
свечников, торговцев костями, кожевников, живодеров,
требушинников … отходы химических фабрик, газовых заводов,
красилен, …уносит дохлых крыс, дохлых собак и кошек, и, как
ни печально говорить, мертвых младенцев.

Когда ватерклозеты стали обычным явлением, викторианцам
следовало прежде всего поздравить себя с прорывом в очистке
территории Лондона. К 1857 году число ватерклозетов
достигло 200 000, они надлежащим образом заменили выгребные
ямы, а опорожнялись прямо в Темзу по канализационным
трубам. Результатом, несколько отсроченным, но неизбежным,
было Великое Зловоние 1858 года. В июне Темза
воняла настолько сильно, что находиться в Вестминстерском
дворце в покоях, выходивших на реку, стало не только непереносимым,
но и — если верить в теорию миазмов — опасным.
Это, наконец-то, привело к тем действиям, которые должны
были совершить комитеты, созданные десяток лет назад.

*

Лондонцы начали понимать, что управление городом посредством
средневековых приходских советов в условиях девятнадцатого
столетия нежизнеспособно, и в 1845 году был
создан Первый лондонский столичный совет по городским
работам. Впервые канализация рассматривалась как общегородская
проблема. Но все было очень сложно. Прецедентов
не было, а местные руководящие чиновники любят прецеденты. Разрешение строить или перестраивать дома после
1848 года предусматривало прокладку канализационных труб,
но эта перемена принесла больше вреда, чем пользы. В 1849
году Чарльз Диккенс определял Городскую комиссию по стокам
как «абсурдную смесь тупоумия и продажности». По счастью,
в комиссию в том же году вошел в качестве помощника
инженера Джозеф Базалджетт, а когда три года спустя его начальник
умер от переутомления, именно он был утвержден на
должность главного инженера.

Дед Базалджетта эмигрировал из Франции в конце 1770
года. Джозеф родился в 1819 году. Пройдя обучение у инженера-
строителя с хорошей репутацией, двадцатитрехлетний
Джозеф начал работать самостоятельно в 1842 году. Широкие
взгляды, организаторская энергия и инженерный гений
сделали невозможное. На набережной Виктории стоит
скромный бюст Базалджетта с надписью «Создатель главной
дренажной системы Лондона и этой набережной». Но он достоин
эпитафии, которую заслужил Кристофер Рен своим последним
достижением, собором Святого Павла — si monumentum
requires, circumspise (если ты ищешь памятник ему, оглядись
кругом). В случае Базалджетта можно было оглядывать весь
викторианский Лондон.

Лондон расположен на отлогом склоне, идущем с севера
на юг, от холмов Хэмпстеда до болот Ламбета и Гринвича.
Кроме того, часть города лежит в неглубокой чаше, центр
которой находится около Поплара/Дептфорда. (Представьте
себе блюдечко, слегка наклоненное в вашу сторону, левая
часть которого выше, чем правая, с рекой, извивающейся посередине.)
Старые сточные трубы были проложены к Темзе
или одному из множества ее притоков. Базалджетт, фигурально
выражаясь, взял ручку и провел прямые вдоль сторон блюдечка,
приблизительно параллельные реке, перпендикулярно
старым сточным трубам и притокам Темзы. Эти линии доходили
до реки гораздо дальше по течению, далеко за границами
(тогдашней) застройки. К северу от реки было три линии:
верхний уровень, средний уровень и нижний уровень — они
соединялись около Стратфорда в Восточном Лондоне; две линии
шли по южному берегу и соединялись в Дептфорде.

Весь проект, оцененный в 3 миллиона фунтов и осуществленный
благодаря частным инвестициям и государственному
финансированию, занял пять лет, не считая периода тщательной
подготовки, характерной для Базалджетта. Зачастую
старые сточные трубы нужно было отследить и нанести на
карту; их местонахождения никто не знал, что свидетельствует
о том, насколько часто их чистили. Работа над «перехватывающими
канализационными трубами» началась в феврале
1859 года и продолжалась по всему Лондону, препятствуя уличному
движению, но в какой-то мере ослабляя прежние запахи.
В августе 1859 года «было подсчитано, что 200 000 выгребных
ям за последние годы были убраны из-под наших домов».
Но все же в 1861 году лондонский житель писал: «нам приходилось
переживать жаркие летние месяцы как мы пережили
бы чуму… потому что в знойные августовские дни от Темзы
всегда поднимался такой густой мерзкий запах, что ее берега
становились отвратительны и вынуждали нас убираться как
можно дальше от них. Но наступают лучшие времена…».

К ноябрю 1861 года «около 1000 человек работали [над
северным средним уровнем], и он быстро продвигался».
В большинстве случаев туннели закладывались под улицами,
«выкапывались и засыпались», иногда на 30 футов ниже уровня
земли. Тысяча рабочих прокладывала трубы от Кенсал-Грина
до Ноттинг-Хилла, затем вдоль Оксфорд-стрит — вообразите
себе это столпотворение — через Шордич и под Риджентсканал
к Стратфорду. Труд рабочих облегчали только паровые
подъемные краны и, разумеется, лошади. К 1862 году Лондонский
столичный совет по городским работам даже провел
экскурсии. Одна группа осматривала канализационную трубу
на Олд-Форд в Хакни, а затем «шла по длинному туннелю, который
был освещен примерно на милю». Затем все участники
экскурсии были посажены в грузовой поезд и проехали по месту работ примерно 7 миль, до Баркинга, «где должен быть
северный выход. Здесь была предложена легкая закуска, а после
ланча нас провезли на трех пароходах [очевидно, группа
была большая] вверх по реке к Гринвичу и спустили в туннель,
который должен был вести к канализационной системе южной
части Лондона».

Другая сложность, которая, возможно, становится яснее
благодаря моему сравнению с блюдечком: если 29 квадратных
миль канализации, проведенной на северном верхнем уровне,
могли использовать силу тяжести, поддерживающую ровное
течение со скоростью 3 миль в час вниз, к конечному выходу,
то на участке канализации на среднем и нижнем уровне — еще
28 квадратных миль — пришлось запустить паровые насосы,
чтобы вся система работала надлежащим образом. На южном
берегу Темзы около 20 квадратных миль канализации работали
на силе тяжести, а 22 квадратные мили не могли. Поэтому
были сооружены две насосные станции, одна в Абби-Миллзе
около Стратфорда, в восточном Лондоне, для северных уровней,
и другая в Кросснессе, на южном берегу реки, тоже в отдалении
от существовавшей застройки, для южного нижнего
уровня.

На эти насосные станции стоит посмотреть… Вероятно,
Базалджетту надоело, что вся его замечательная работа скрыта
от людских глаз, и он решил воспользоваться последней
возможностью выразить свою артистическую душу и произвести
впечатление на публику. Насосная станция Абби-Миллз,
где соединялись северные верхний и средний уровень канализации,
была зданием, в котором Кубла-хан Колриджа чувствовал
бы себя как дома, — с минаретами и тому подобным. Всей
сети перехватывающих канализационных труб северного берега
реки пришлось дожидаться завершения строительства
набережной Темзы, что произошло в 1868 году, — еще одно
достижение Базалджетта, — прежде чем она смогла полностью
функционировать, но на южном берегу такой задержки
не было. Об официальном открытии Кросснесской насосной
станции принцем Уэльским взахлеб писала «Иллюстрейтед
Ландон ньюс» от 15 апреля 1865 года. Принц прибыл на королевской
барке из Вестминстерского дворца в сопровождении
двух архиепископов, двух епископов, двух принцев, двух
герцогов, двух графов, нескольких счастливцев-членов парламента
и других сановников; были задействованы все имеющиеся
в распоряжении силы. (Обе насосные станции сохранились
до сих пор, их можно посетить по предварительной
договоренности.)

Барка остановилась сначала на северном берегу, где высокопоставленные
гости осматривали северный выход в Бектоне
и, несомненно, с умным видом кивали головами, выслушивая
объяснения председателя Лондонского столичного
совета по городским работам и Базалджетта. Возможно, они
при этом могли даже не сходить с парохода, поскольку на берегу
не было ничего интересного. (Абби-Миллз находится
в двух с половиной милях от реки.) Затем барка перевезла их
через реку и спустилась немного вниз по течению к пункту назначения,
в Кросснесс. «Кусты и цветы в горшках придавали
очень нарядный вид» этому памятнику канализации — будем
надеяться, что они к тому же приятно пахли. Оркестр королевской
морской пехоты играл соответствующие мелодии, и
Его королевскому высочеству вместе с его окружением продемонстрировали
машинное отделение и котельную, провели
их в штольню, где были проложены канализационные трубы,
«длинный высокий туннель отличной кирпичной кладки…
освещенный рядами светильников». Визитерам была предоставлена
уникальная возможность гулять в огромном резервуаре,
«освещенном мириадами разноцветных огней», который
весьма скоро должен был наполниться сточными водами. Затем
они прошли в лекционный зал и выслушали адрес, который
читал — мог ли это быть кто другой? — Базалджетт, в то
время как чудесные огни торопливо убирали. После этого гостей
провели в машинное отделение:

Здесь, после внимательного осмотра бесчисленных насосов
и топок, принц Уэльский под руководством дежурных инженеров
включил чудесный механизм. Как только Его королевское
высочество повернул рукоять, по зданию прошла ощутимая вибрация,
означавшая, что поршни и маховые колеса действуют
и что сточные воды, находившиеся до тех пор в подземных хранилищах,
чтобы быть сброшенными в Темзу, закачиваются в резервуар.
Его королевское высочество успешно запустил четыре
механизма, а рабочие, забравшиеся на галереи наверху, приветствовали
его действия ободряющими криками.

Его королевское высочество, наверное, ощутил огромное облегчение,
когда следующим мероприятием оказался «превосходный
торжественный завтрак на 500 человек», с тостами.
Все гости отправились домой в 3 часа дня и, отлично исполнив
свой долг, прибыли в Вестминстер в 4.15.

Однако остается неразрешимой загадкой, что сделали эти
джентльмены со своими цилиндрами? На фотографии в «Иллюстрейтед
Ландон ньюс» они почтительно держат шляпы
в руках, пока принц демонстрирует свои удивительные инженерные
способности, некоторые настолько взволнованы, что
машут шляпами в воздухе. Но на парадном завтраке они все
плотно сидят за длинными столами. Куда же они положили
цилиндры? В проекте не предусматривался ни лекционный
зал, ни помещение для завтрака, то есть, там наверняка не
было места и нельзя было организовать гардероб на 500 цилиндров.
Разумеется, газета и словом не обмолвилась о том,
что у высокопоставленных визитеров возникала необходимость
внести свой собственный вклад в эту канализационную
систему.

Репортаж в «Иллюстрейтед Ландон ньюс» об открытии
насосной канализационной станции сочетал в себе типично
викторианское низкопоклонство с гордостью достижениями
Базалджетта, реалистическое изображение уравновешивало
очарование принца и низменность материи, ставшей причиной его визита. Чтобы ввести в строй лондонскую канализацию,
понадобились объединенные силы короны, церкви и
политических деятелей, не говоря уже о высокой квалификации
представителя новой профессии, инженера-строителя.
Без сомнения, читатели «Иллюстрейтед Ландон ньюс» были
в восторге.

Однако самый важный визитер прибыл почти незамеченным.
К маю 1864 года бо^льшая часть канализационной системы
уже действовала. «Но результат можно было признать
удовлетворительным не раньше, чем славный лосось, подыскивая
чистую свежую воду, появился в Темзе».

Отрывок из книги

О книге Доминика Дюрана «Коммунизм своими руками. Образ аграрных коммун в Советской России 1920-х годов»

Как можно сделать вывод из рассматриваемых текстов, отсутствие индивидуальных комнат рассматривалось, конечно, как проблема, но изза отсутствия средств коммуны не предпринимали активные меры для ее решения. Однако в том, что касается помещений, обслуживающих коллективный быт, а именно столовой, кухни и медпункта, образцовые коммуны предприняли большие усилия. Одновременно всячески подчеркиваются усилия по формированию и обеспечению культурных потребностей коммунаров и организации их досуга. Коммуны повсеместно учреждали совместное принятие пищи, которая готовилась на кухне коммуны для всех. В большинстве коммун питание в жилых комнатах было запрещено с самого начала. Четыре коммуны, которые не смогли организовать общественное питание из-за отсутствия подходящего помещения, коллективно питались летом на полевых работах, а зимой возвращались к индивидуально приготовленной пище для каждой семьи.

Как свидетельствуют публикации, столовая всегда содержится в опрятном, чистом состоянии. Когда сообщают какие-то практические подробности, подчеркивается важность того, что пища принимается на маленьких столах и трапеза призвана ассоциироваться с праздником. В этом можно прочитать явное желание порвать с традицией длинных традиционных семейных столов. Описывают и подробности того, как условия питания улучшаются: так, у коммуны «Новая Жизнь» есть скатерти для всех столов, она меняет деревянные тарелки на эмалированную посуду, покупает медный титан для кухни. В образцовой тамбовской коммуне им. Ленина на стенах столовой висят картины, на столах расстелены клеенки, подавальщицы — в форме. Это представлено как исключение, вполне прозрачно противопоставляемое крестьянской трапезе в бедной семье: из одной миски, черпая ложкой по очереди. Базиль Керблэ отмечал, что еще и в конце пятидесятых в советской деревне можно было увидеть следы старых привычек, несмотря на модернизацию деревенских обычаев питания. «Сегодня на семейном столе, покрытом скатертью, эмалированная или алюминиевая посуда заменяет деревянные миски. Тарелки и индивидуальные приборы не полностью вошли в привычку, за исключением молодых семей и семей, приехавших из городов. Впрочем, гостям, как правило, накроют отдельную тарелку».

Отличие форм питания в коммуне от старых крестьянских рассматривается как «завоевание» нового быта: так об этом пишет С. Третьяков. В северокавказской коммуне «Коммунистический Маяк», по его наблюдениям, «если еда твердая (картофель, огурцы, мясо, рыба), ее подают блюдо на четверых. Каждый берет с блюда щепоть, чистит кожуру, кости и лишнее бросает прямо на стол. Но жидкое — супы, кисели, творог со сметаной едят каждый в своей тарелке. Это — завоевание. На эту отдельную еду дивятся окрестные крестьяне, расспрашивая о коммуне. У крестьян и казаков облизанной ложкой лезут в общий котел».

На кухнях коммунарских столовых работают женщины. Ежедневное распределение провизии входит в обязанности экономки. Меню устанавливается и вывешиваются каждую неделю. Женщины, назначенные на кухни и работающие в столовых, исполняют в большинстве коммун свои функции непрерывно в течение месяца, а в некоторых других — в течение полугода или даже года. Такое назначение позволяет избежать споров при ежедневном назначении на работы.

В столовых производится и выпечка хлеба. Ниже при обсуждении потребления продуктов питания мы укажем объемы ежедневной выпечки и оценим связанные с хлебопечением трудозатраты, как эти данные представлены в публикациях.

Рядом с кухнями находятся прачечные. Стирка белья в основном производится вручную, механизирована она только в двух коммунах: так обстоит дело в образцовой коммуне им. Ленина (Тамбовская обл.). Здесь услуги механизированной прачечной бесплатны для холостяков и производятся за плату для семей, причем семьи по очереди дежурят в прачечной и следят за правильной работой машины. Чтобы иметь возможность сопоставления, мы попробуем сравнить организацию быта в сельских коммунах с бытом городской коммуны, как он представлен в сравнительно поздней специальной публикации. Дом-коммуна комсостава Балтийского флота механизирует и обобществляет стирку белья для своих жителей в 1930 году. Через некоторое время глажение белья тоже оказывается централизовано. Описание опыта этой городской коммуны содержит довольно много подробностей, касающихся организации обобществленного быта; их больше, чем в описаниях сельских коммун, где быту отведены, конечно, несколько разделов, но производственная деятельность занимает сравнительно больше места. Тогда как коммуна комсостава Балтфлота — именно «бытовая коммуна», в очень многих отношениях кардинально отличающаяся от сельских колхозов-коммун. Между тем сопоставление презентации в доступных печатных источниках сельского и городского коммунального быта не лишено основания, потому что принципы устройства сообщества и распределения обязанностей и ресурсов в целом сопоставимы.

Автор описания городской «бытовой коммуны» К. Киприянов использует ироничный тон при изображении упорства некоторых жителей коммуны и их уловок, чтобы избежать нового, вполне обобществленного быта. Такая ирония обычна в отношении женщин. Когда собрание выясняет, что никто даже по очереди не хочет заниматься стиркой (никто — это, собственно, жены комсостава), орган внутреннего управления коммуны решает нанять на общие деньги двух прачек извне коммуны. Организация коллективного глажения белья также составляет проблему: 40 семей — за, 36 — против. Описываются переговоры с прачками об условиях труда: работать по восемь часов в день за 75 рублей в месяц, считая нормой выработки 94 штуки белья в день, с гарантией оплачивать особо все, что выработано сверх нормы. В конце концов цель была достигнута: назначили плату с членов коммуны по 4 копейки за штуку белья.

Заметим, что привлечение сторонней рабочей силы (в данном случае наем прачек) оказывается для коммун почти повсеместно необходимостью не только в связи с производственной деятельностью, но зачастую и в связи с обеспечением элементарных бытовых потребностей.

Информация с мест о реальном положении дел в обычных коммунах в 1928 году изредка еще попадает в печать. Например, это обобщенные (и оттого не менее отчаянные) описания вроде следующего: «Жилищные условия многих колхозов ужасны. Колхозники живут порой в землянках, чуть ли не вместе со скотом. […] В таких условиях говорить о чистоте в быту невозможно. Питание в колхозах в большинстве ведется еще по-старому. Отдельные тарелки, ложки и вилки в наших коммунах все еще считаются каким-то барством. […] Медицинская помощь колхозникам сейчас поставлена из рук вон плохо […] больные ребята не отделяются от здоровых». Обратим внимание на акцент, который автор делает на состоянии гигиены.

Вообще говоря, чистота и санитария — важные признаки рисуемого образа коммунарского быта. В образцовых коммунах постройка бани коллективного пользования ставилась в повестку дня при первой возможности. Тамбовская коммуна им. Ленина дает нам образец того, как дело должно обстоять в идеале: «Выстроенная коммунарами баня может служить образцом — вся бетонированная, с водопроводом, душами, ваннами; отдельные раздевалки для мужчин и женщин», а механизированная прачечная успешно служит «бытовому раскрепощению коммунаров и коммунарок».

Одежда, какой бы скромной она ни была в условиях поголовного дефицита, всегда чистая. В коммуне «Кудрово-2» заведено, чтобы нижнее белье менялось каждую неделю, а простыни каждые две недели. Используемое для стирки мыло покупается за счет коммуны. Починка же белья и одежды организована так, что каждая семья должна сама зашивать и штопать, а холостяки закреплены за семьями, которые их обслуживают.

Купить книгу на сайте издательства

Глава из книги Дэвида Оуэна «История болезни. Недуги мировых лидеров последнего столетья»

О книге Дэвида Оуэна «История болезни. Недуги мировых лидеров последнего столетья»

Показательно, что книга американских журналистов о войне в Ираке называется «Гибрис». Первого мая 2003 года Джордж Буш, в летной форме, придававшей ему сходство с голливудским актером, посадил боевой истребитель на палубе авианосца «Авраам Линкольн», у Калифорнийского побережья, желая тем самым ознаменовать победу в Ираке, о которой извещал транспарант на диспетчерской вышке корабля: «Миссия завершена». Это был верх высокомерия, насмешка, пусть и неумышленная, над солдатами, находившимися в Ираке и понимавшими всю абсурдность этого заявления. Дональду Рамсфельду хватило здравого смысла убедить Буша не использовать эту фразу в своем выступлении, но тот все равно умудрился сказать: «В битве за Ирак США и наши союзники одержали верх!» Тони Блэр никогда не заходил так далеко, но его ранние высказывание звучали слишком победоносно.

Рамсфельд, несмотря на все его промахи, был слишком циничен, чтобы страдать гибрис-синдромом. Когда в Багдаде в скором времени начались беспорядки и мародерство, явившиеся в наибольшей мере следствием того, что Буш послушался совета Рамсфельда не увеличивать численность оккупационных войск, министр обороны отреагировал просто: «Такое случается». В ответ драматург Дэвид Хэа создал антивоенную пьесу с одноименным названием, в которой раскрывалась важность этой ремарки.

Историки еще долго будут ломать голову над масштабами некомпетентности, которая имела место после вторжения в Ирак. Как мог Вашингтон, и особенно Пентагон, проявить себя настолько некомпетентным в плане политической и военной организации? Одна из причин заключается равнодушии, характерном для гибрис-синдрома; многие свидетели поведения Буша говорят именно об этом. Весьма откровенная оценка его манеры держаться исходит от бывшего министра финансов Пола О’Нила, который занимал этот пост с 2001 по 2002 год. Он вспоминает, что с самого начала Буш «тяготел к сильно идеологизированной позиции, которая, однако, не была тщательным образом взвешена. Хотя такова, в принципе, природа идеологии. Взвешивать и обдумывать — последнее, что станет делать идеолог». О’Нил описывает одну из встреч, участником которых он был в течение двух лет: «Я мог бы вкратце охарактеризовать ее так: президент напомнил мне слепого в комнате, полной глухих. Никакого взаимопонимания».

Еще один пример связан с именем Дэвида Кея, бывшего инспектора ООН в Ираке, который занимался поисками оружия массового поражения с 5 июня 2003 года. Рано утром 29 июня, прилетев из Багдада днем раньше, Кей отправился на брифинг к Бушу. Он заявил президенту: «Самой большой ошибкой было позволить бесчинствовать мародерам и преступникам». А потом предупредил, что пока никакого оружия массового поражения не обнаружили и, возможно, не обнаружат вовсе. К тому моменту мародеры уже успели присвоить 2 т необработанного урана, того самого «желтого кека», 194 т термостойких взрывчатых веществ и 140 т взрывчатых веществ мгновенного детонирования. Кей был шокирован тем, что Буш практически не проявлял интереса к поискам оружия массового поражения, особенно в сравнении с дотошно расспрашивавшим инспектора Чейни.

Буш и его военный кабинет накануне вторжения, 10 марта, обсуждали «дебаасификацию», то есть зачистку властного и армейского пространства от бывших членов партии «Баас» (Партии арабского социалистического возрождения), и хотя выводам не хватало конкретики, один из присутствующих заявил: «Задача понятна — обращаться с этими людьми снисходительно и попытаться наладить сотрудничество». Однако окончательный документ по «дебаасификации», составленный Полом Бремером, не показали ни Кондолизе Райс, ни Пауэллу, которые считали, что политический курс, намеченный под руководством Дугласа Фейта, не отражает компромисса, выработанного военным кабинетом. Это стало роковой ошибкой Райс, которая в тот момент возглавляла Совет национальной безопасности, — она позволила документу покинуть Пентагон без проверки в ее ведомстве. Британский министр обороны Джефф Хун в мае 2007 года заявил, что дебаасификация была ошибкой. «Мне кажется, что многие члены партии „Баас“ были в первую очередь местными чиновниками и слугами народа, а не фанатичными сторонниками Саддама».

Примером наместнического стиля Бремера является подписание приказа № 2, изданного через 11 дней после прибытия в Ирак, в котором говорилось о роспуске иракской армии, ВВС, флота, Министерства обороны и разведслужб. Двенадцатого марта Буш и его военный кабинет согласился распустить иракскую республиканскую гвардию, но сохранил регулярную армию. Бремер, по всей видимости, не потрудился проконсультироваться с Госдепартаментом, ЦРУ или Райс, а уж тем более с иракскими политиками. Возможно, это фатальная ошибка, за которую он так и не взял на себя ответственности.

Американские эксперты собрались для консультации в Багдаде. Начальник резидентуры ЦРУ в Багдаде предупредил Бремера: «До наступления ночи вы загоните от 30 до 50 тысяч членов Баас в подполье». По словам одного из иракских солдат, «баасовцы превратились в повстанцев, а Бремер упустил свой шанс». В интервью, упомянутом выше, Хун беспечно заявил, что спорил с Рамсфельдом по поводу необходимости роспуска 350-тысячной армии и политических сил, но «понял, что это просто субъективное решение, и будь его воля, он решил бы иначе». Блэр в интервью, которое он дал чуть раньше, чем Хун, сообщил: всегда было ясно, что иракскую армию придется создавать с нуля. По словам Энтони Селдона,

Блэр напрямую не приложил руку к дебаасификации или роспуску армии, пребывая в уверенности, что от его имени действует Мэннинг. Один из чиновников вспоминал: «Он витал мыслями где-то далеко и не поспевал за событиями». Еще один говорил: «Не думаю, чтобы премьер-министр считал, что стоит проявить больше личного участия в стабилизации обстановки в Ираке, он оставил все на откуп американцам».

Разница во мнениях относительно дебаасификации и дальнейшей судьбы иракской армии отражена, словно в зеркале, в комментариях США, которые явственно свидетельствуют о замешательстве.

По словам полковника Лоренса Уилкерсона, руководитель аппарата госсекретаря Пауэлла, Буш в решении иракского вопроса «проявлял равнодушие, весьма отстраненно относился к деталям послевоенного планирования. А его подчиненные этим пользовались». Но при этом Буш не был пешкой, он сам совершал ходы, правда, не всегда понимал позицию фигур на шахматной доске. Буш слишком редко прислушивался к советам Пауэлла, зато охотно прибегал к рекомендациям Рамсфельда и Чейни, но при этом не делал собственного выбора. Проблема Буша заключается в том, что он создал правительство, которое Райс в августе 2003 года охарактеризовала как «неспособное нормально функционировать». Журналист Боб Вудвард пришел к выводу: «Вся атмосфера вокруг Буша напоминала ту, что царит при королевском дворе, причем Чейни и Райс выступали в роли льстивых придворных. Всегда оптимистические доклады, великолепные новости, веселье для всех». Увы, реальность заключается в том, что нормально функционировать не могло не только правительство Буша, но и сам он как главнокомандующий.

По иронии судьбы правительственные комитеты работали вполне нормально, но лишь в тех сферах, которые не были подведомственны Рамсфельду. Обычно Рамсфельда обуздывал лишь Совет национальной безопасности или — в отдельных случаях — участники специальных совещаний, которых Райс собирала для разрешения тех или иных споров. Единственная область, где ведомства успешно сотрудничали по иракскому вопросу, — это деньги. Здесь ведущую роль играло Министерство финансов, которым поначалу руководили О’Нил и его заместитель Джон Тейлора, занимавшие свои посты вплоть до 2005 года. Так что не все начинания в Ираке провалились, кое в чем министры работали сообща. Вот если бы Буш помог установить подобные взаимоотношения между Пентагоном и Госдепартаментом, когда речь шла о планировании последствий вторжений, основной проблемы, в решении которой правительство Буша не преуспело, но, увы…

Складывается впечатление, что больше всего Буш доверял генералу Томми Фрэнксу, командующему войсками в Афганистане и Ираке, «высокому вспыльчивому техасцу», который с пренебрежением относился к Объединенному комитету начальников штабов, и с Фрэнксом Буш общался напрямую. В своей книге «Фиаско» Томас Рикс, в прошлом главный корреспондент «Уолл-стрит джорнал», аккредитованный при Пентагоне, ныне занимающий аналогичную должность в «Вашингтон пост», описывает Фрэнкса как «продукт армейской системы»: «Его ошибки отражают несовершенства системы, ведь армия отправилась в Ирак с изрядной долей высокомерия».

Буш впитывал это высокомерие, словно губка. Он разговаривал как самоуверенный шериф в фильмах про ковбоев и обещал американскому народу, что после свержения Талибана в Афганистане Осаму бен Ладена возьмут «живым или мертвым». Жена подшучивала над ним, и это был хороший знак — не все ближнее окружение соглашалось с его высказываниями.

Но и через семь с лишним лет главу Аль-Каиды все еще не схватили, а Талибан перегруппировал силы, чтобы оказывать сопротивление. Когда стало ясно, что Саддам приготовился организованно сопротивляться «успешному вторжению», а повстанцы создадут оккупационным войскам огромные трудности, Буш заявил: «Ага, пусть только сунутся!». На раннем этапе он, похоже, мало думал над тем, как бы ему заручиться поддержкой влиятельных суннитов или как при помощи Ирана повлиять на шиитское большинство. Американцы проигнорировали возможные дипломатические пути достижения успеха в Ираке через Иран, и это было очень недальновидно.

В мае 2003 года Иран обратился к Госдепартаменту с тайным предложением о «серьезной сделке», «полностью прозрачной», призванной дать Штатам гарантии того, что Иран откажется от создания ядерного оружия. Кроме того, Ирак обещал положить конец «любой материальной поддержке палестинских оппозиционных группировок» и превратить движения Хамас и Хезболла в «безобидные политические организации». Неужели Буш отменил запланированную встречу в Женеве, не понимая, как упорно ее добивалась верхушка его аппарата? Иран находился в мае в наиболее уязвимом положении, и теперь ЦРУ признаёт, что иранцы отказались от ядерной программы. На горизонте явно замаячили иранские повстанцы, и этот момент как нельзя лучше подходил для достижения соглашения с Ираном, ведь как только Ирак стал бы стабильным демократическим государством, было бы намного легче убедить Иран не возвращаться к ядерной программе и дальше двигаться по пути демократического развития.

Логично было бы начать диалог с Ираном еще в 2002 году, до вторжения в Ирак. Многие забывают, что Иран помогал США во время вторжения американцев в Афганистан, способствовал мобилизации Северного альянса; кроме того, иранцы выдворили боевиков Аль-Каиды из священного города Мешхед, когда те пересекли границу в 2002 году. Учитывая, что свержение Саддама неминуемо вело к установлению в Ираке власти шиитского большинства, очевидно, что из Ирана было бы очень удобно сеять смуту. При этом Блэр и Буш решили, что смогут наладить общение с иракскими шиитами, отказавшись от куда более важного диалога с Ираном. Сложно с уверенностью сказать, что лежало в основе подобного решения Буша, но определенно не последнюю роль сыграла и самонадеянность. Отказ от любого диалога с Сирией тоже пагубно сказался на урегулировании иракского вопроса, ведь Сирия могла повлиять на иракских суннитов. Понятно, что отношения суннитов и шиитов остались бы напряженными и суннитское меньшинство следовало использовать для развитии демократической системы, но оно утратило бы главенствующую позицию. Действуя в одиночку, силы коалиции оставались незащищенными от повстанцев, которых поддерживали из-за границы, из Сирии и Ирана.

Показательно, что Буш, который сначала безоговорочно верил в армию и ЦРУ, позднее начал во всем винить их. Он сказал, что «Томми Фрэнкс и генералы, глядя ему прямо в глаза, заверяли, что во вторжении в Ирак задействовано достаточное количество войск и все идет по плану». Скорее всего, когда Фрэнкс говорил так, еще до своей отставки, он и сам в это верил, но даже тогда его слова ставили под сомнение многие видные военачальники в Пентагоне. К лету 2003 года в Ираке назревало восстание, так что подобные высказывания ни в коей мере не отражали действительности. Кроме того, Буш заявил, что глава ЦРУ Джордж Тенет был на все сто уверен, будто у Ирака есть оружие массового поражения: «Это верняк». Сам Тенет в 2007 году вспоминал, что говорил вовсе не об оружии, фраза вырвана из контекста и преследует его с тех пор, как появилась в книге Вудварда. К 2007 году взаимные обвинения и перекладывание вины друг на друга стали неотъемлемой частью иракской кампании. В интервью радио Би-би-си Лоренс Уилкерсон выразил сожаление, что не ушел в отставку еще в 2004-м, после Гуантанамо. Когда Уилкерсон читал книгу Тенета и слушал его интервью, на ум ему пришло, что некоторые сотрудники ЦРУ «лгали» Пауэллу перед заседанием Совета Безопасности 5 февраля 2003 года.

Двадцать четвертого сентября 2003 года Буш с супругой пригласили на ужин чету Бремер. Увидев у Бремера схему организационной структуры, в соответствии с которой перед ним отчитывались 20 человек, Буш сказал: «Слушай, я знаю, что ты не учился в школе бизнеса, но я там учился. Так вот, у тебя слишком много непосредственных подчиненных». Двадцать седьмого октября, занимаясь с Бремером в спортивном зале Белого дома, Буш спросил о Рамсфельде: «Он что, действительно контролирует каждый шаг своих сотрудников?» Казалось, утвердительный ответ его удивил. Должно быть, Буш, один из немногих в Белом доме, не знал о главном пороке Рамсфельда. Еще один знак того, что главнокомандующий не особо разбирался в делах собственной администрации.

С политической точки зрения, моментом, когда Бушу стоило по-новому взглянуть на собственную неспособность сдержать восстание в Ираке и пересмотреть до абсурдного оптимистические прогнозы, стало 12 ноября 2004 года, десять дней спустя после того, как Буш снова выиграл президентские выборы. Когда еще только планировалась вторая попытка взять под контроль ситуацию в Фалудже, Пауэлл встретился с Бушем и Блэром в Белом доме. Пауэлл сказал: «У нас мало солдат, мы не можем контролировать местность». Эту точку зрения к тому моменту разделял и Бремер. Весь следующий месяц Буш получал телеграммы от начальника резидентуры ЦРУ в Багдаде: «Мы столкнулись с сильным сопротивлением, есть опасность потерять две тысячи человек убитыми». Через несколько дней, 17 декабря, один из экспертов военной разведки сказал Бушу без обиняков, что думает о восстании: «Действуют активно, их многие поддерживают. Если мы не придумаем, как уладить конфликт, он так и будет продолжаться и рискует перетечь в гражданскую войну. Там просто нет ресурсов, чтобы долго вести бои».

Бушу и Блэру нужно было признать, что придется изменить курс, и решиться на отправку в Ирак дополнительных сил. Это повлекло бы ряд неприятных последствий, но они не готовы были взглянуть в лицо реальности. Одна из особенностей пораженных гибрис-синдромом политиков состоит в том, что они не меняют своей позиции, поскольку это означало бы признание ошибок. Блэр на съезде лейбористов хвастался, что у него нет «задней передачи», — более абсурдное заявление трудно себе представить. Маргарет Тэтчер тоже в свое время говорила о себе с гордостью: «Леди не поворачивают». Мудрые политики-дипломаты действуют гибко, меняясь в соответствии с обстоятельствами или если допустили ошибку. Буш с тупым упрямством отметал все призывы усилить армию в Ираке, чтобы не дать стране скатиться в гражданскую войну, и продолжал нести вздор о «победе». Только после поражения на промежуточных выборах в 2006 году Буш решил отправить в Багдад дополнительно 21 тыс. солдат. К тому моменту Блэра уже потихоньку выдавливали с Даунинг-стрит, но он никогда даже не пытался увеличить британское присутствие в Ираке или отвести войска из Басры.

В юридическом плане позиция Буша отражала подход его юрисконсульта, позднее занявшего пост генерального прокурора, Альберто Гонсалеса: угроза со стороны Аль-Каиды продемонстрировала «насколько устарели строгие ограничения Женевских конвенций в отношении допроса пленных». Гонсалес искал способы обойти ограничения международного права, касающиеся ведения допросов и заключения в ходе военной интервенции. Буш полагал, что «война с терроризмом возвестила новую эпоху» и Женевские конвенции не применимы к членам Аль-Каиды, а участники Талибана — это преступники, которые не имеют права претендовать на статус «военнопленного». Подобные решения вызвали шквал критики. Бушу, казалось, доставляло удовольствие действовать по собственному разумению, не советуясь с друзьями или союзниками. По существу, он просто наплевал на многолетние международные соглашения и заявил, что Америка может поступать как вздумается. Вряд ли можно переоценить эффект подобной политики на репутацию Тони Блэра в Великобритании, не говоря уж о репутации США в мировом сообществе. Жестокое обращение с узниками в Афганистане, в Гуантанамо и случившееся в иракской тюрьме Абу-Грейб, где американские военные издевались над мусульманами, шокировало людей доброй воли. Великобритании был нанесен еще один удар, когда выяснилось, что подобные бесчинства творили и ее военнослужащие. Весь мир осудил политику выдачи преступников тем странам, которые готовы были перенять не слишком щепетильные методы допроса. Все заявления Буша о том, что Америка порицает применение пыток, слишком часто расходились с очевидными фактами. К счастью, через какое-то время американская система правосудия, когда к ней официально апеллировали, стала демонстрировать несогласие с Бушем, вообразившим, будто президентская власть в период военного времени перевешивает власть Конгресса и Конституции. В итоге в США сейчас разгорается важный спор о том, какими полномочиями наделен президент в военное время.

Отрывок из книги Андрея Кокорева и Владимира Руги «Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны»

О трилогии Андрея Кокорева и Владимира Руги «Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта»

Новое, непривычное для москвичей состояние — эпоха всеобщей трезвости — началось с обязательного постановления, подписанного 16 июля 1914 г. Свиты Его Величества генерал-майором Адриановым. Распоряжение главноначальствующего, расклеенное по всей Москве — на афишных тумбах, стенах домов, заборах, — гласило:

«Воспрещается на время с первого дня мобилизации впредь до особого объявления:

1. Продажа или отпуск, под каким бы то ни было видом, спиртных напитков лицами, получившими в установленном порядке разрешения на производство торговли питиями.
2. Продажа или отпуск спиртных напитков, как распивочно, так и на вынос, в частных местах продажа питей всех категорий и наименований, пивных лавках и буфетах, на станциях железных дорог и при театрах и прочих увеселительных местах, за исключением ресторанов 1-го разряда, клубов и общественных собраний, причем, однако, из сих последних мест продажа на вынос не допускается.
3. Торговля, всякого рода увеселения и игры: а) в ресторанах 1-го разряда, увеселительных садах, театрах и прочих местах публичных представлений, а также клубах и общественных собраниях — позднее 1 часа пополуночи; б) в ресторанах 2-го разряда — позднее 12 часов вечера, и в) в трактирах 3-го разряда и в заведениях трактирного промысла без крепких напитков — позднее 11 часов вечера. Лица, кои окажутся виновными в неисполнении или нарушении сего обязательного постановления, подвергаются в административном порядке заключению в тюрьме или крепости на три месяца, или аресту на тот же срок, или денежному штрафу до 3000 рублей.

Настоящее постановление распространяет свое действие на территории города Москвы и тех пригородных участков, которые в полицейском отношении подчинены московскому градоначальнику».

Особенность нового постановления состояла не только в немыслимо огромном размере штрафа. Главное заключалось в том, что наказание за тайную торговлю спиртным, или, как говорили в то время, за «шинкарство», назначала не судебная, а административная власть. Без всяких проволочек на основании лишь полицейских рапортов главноначальствующий карал нарушителей.

Казалось, такие драконовские меры должны были напрочь искоренить шинкарство. Но нет — стремление к наживе оказалось сильнее. Первым это доказал владелец ренскового погреба (винного магазина) купец Е. И. Курников. Следом за ним в приказах генерала Адрианова о наложении штрафов и арестах замелькали лица самых разных профессий: содержатели трактиров, чайных, ренсковых погребов, гастрономических магазинов, ночлежных квартир, буфетчики, дворники, просто обыватели. Среди москвичей, попавшихся на продаже водки, оказались даже владелец лавки, торговавшей железом, и содержатель катка.

Ради справедливости все же стоит отметить, что списки выявленных полицией тайных торговцев спиртным заметно сократились. Если раньше в них фигурировало не менее двух-трех десятков нарушителей закона, то после 16 июля счет пошел на единицы. Конечно, это явление можно объяснить резко возросшей сознательностью населения или страхом перед суровым наказанием. Но, возможно, причина крылась в чем-то другом — например, в странной слепоте, вдруг охватившей полицейских.

На такие размышления наводят случаи, отмеченные в приказах по московской городской полиции. Так, за «непрекращение пьяного разгула» в ресторане «Малоярославец» угодили на гауптвахту пристав Пресненской части Карпов и околоточный надзиратель Скавронский. Другой околоточный, Алексей Новиков, вообще был уволен со службы. Он почему-то не придал значения заявлению о торговле запретной водкой в подведомственной ему пивной лавке. А в одном из участков Рогожской части за тайное покровительство шинкарям выгнали из полиции всех околоточных.

Однако героические усилия начальства искоренить коррупцию оказались тщетны. По многочисленным свидетельствам современников, тайная торговля спиртным процветала в Москве на протяжении всех военных лет. Понятно, что «шинкарство» не могло существовать без покровительства со стороны полицейских среднего звена. В качестве иллюстрации приведем весьма характерный документ — письмо от обывателей с рассказом о деяниях пристава 2-го Арбатского участка Жичковского и его помощника, поступившее в канцелярию градоначальника в 1916 году:

«[…] Когда Жичковский, расплодив в своем участке всюду тайную торговлю вином и нажив на этом деле состояние, купил для своих двух содержанок автомобиль, пару лошадей и мотоциклет двухместный, то его, четыре месяца тому назад, перевели в 3-й Пресненский участок […] Хозяином положения по винной торговле остался его старший помощник Шершнев, который скрыл от нового пристава все тайные торговли вином в участке и месячные подачки стал получать один за себя и за пристава в тройном размере.

Однажды вновь назначенный околоточный надзиратель, заметив, что Меркулов торгует вином, поймал его, то Меркулов об этом сейчас же сообщил Шершневу, последний вызвал к себе в кабинет этого надзирателя и сделал ему строгое внушение „не совать носа, куда его не посылают“, и что он слишком молод.

На Пасху […] пристав поручил Шершневу произвести у Меркулова обыск и найти вино, и Шершнев предупредил об этом Меркулова и в условленный с ним час явился к нему в лавку с двумя понятыми и, осмотрев все квасные бутылки, ушел с понятыми в участок писать протокол о том, что при обыске у Меркулова вина в лавке не найдено. А возвращаясь из участка, понятые эти зашли к Меркулову, купили у него спирта в лавке и с досады на такие грязные и явно преступные действия начальства напились, и теперь без гомерического хохота не могут вспомнить об этом обыске и, рассказывая о нем всюду, не стесняясь, берутся за животы».

А вот другое свидетельство современника о непротивлении полиции алкогольному злу. Вспоминая о популярном среди московской интеллигенции клубе «Алатр», его завсегдатай Л. Л. Сабанеев писал:

«Война в первые месяцы вызвала, как известно, запрещение продажи крепких напитков, но, тем не менее, в „Алатре“ они все время подавались, сначала в скрытом виде (водка под именем минеральной воды, а коньяк под псевдонимом чай — и даже в чайниках — и пили его из чашек), но потом уже и без псевдонимов, тем более что полицейские власти любовно относились к „Алатру“ и у дирекции были хорошие связи „в сферах“».

Две недели, отведенные на мобилизацию, прошли, а прежняя система продажи «питий» так и не была восстановлена. Чтобы продлить полюбившуюся властям всеобщую народную трезвость, главноначальствующий подписал 30 июля 1914 года еще одно обязательное постановление, посвященное запрету на спиртное. Единственное его отличие от предыдущего заключалось в отсутствии слов «на время мобилизации».

А 17 августа последовало новое распоряжение. Теперь под запрет попали продажа «спиртных напитков, рома, коньяка, ликеров, наливок и тому подобное» и «отпуск водочных изделий с водочных заводов и водочных складов». Кроме того, предписывалось в местах торговли водку и перечисленные виды спиртных напитков перенести в отдельные помещения, запереть их, а участковые приставы должны были такие кладовые опечатать. Попутно запрещена была продажа денатурированного спирта в частных торговых заведениях и аптеках.

В обороте спиртного было оставлено только виноградное вино. При этом оговаривалось: владельцам ресторанов и трактиров, где подавали вино, запрещалось пропускать в заведения явно нетрезвых людей, «а равно допускать посетителей допиваться до состояния видимого опьянения».

Сразу вслед за этим начальник полиции подстегнул подчиненных очередным приказом:

«Предлагаю чинам полиции принять самые энергичные меры к искоренению тайной продажи спиртных напитков, как отдельными лицами, так и в трактирах, пивных лавках, ренсковых погребах, чайных, кофейных, квасных и других заведениях.

О случаях тайной продажи спиртных напитков и нарушения обязательного постановления от 17 сего августа немедленно составлять протоколы и представлять мне. На виновных мною будут налагаться административные взыскания в высшем размере, а заведения их будут закрываться в порядке положения о чрезвычайной охране. Проявленная же энергия чинами как наружной, так и сыскной полиции и их серьезное и добросовестное отношение к делу борьбы с тайной продажей спиртных напитков не останется без должного поощрения».

Как и положено, полицейские тут же продемонстрировали служебное рвение. Одного пьяного клиента, зафиксированного в протоколе, оказалось достаточно, чтобы на содержателя ресторана «Новая Моравия» был наложен штраф три тысячи рублей. Ресторан в «Петровском пассаже», где посетители напились до бесчувствия, был лишен лицензии на торговлю спиртными напитками и потерял право на все виды увеселений: оркестр, пианино, бильярд и т. п.* А заведение в Псковском переулке под названием «Комета» вообще было закрыто. В нем не только торговали из-под полы спиртным, но и допустили пьяное буйство, которое пришлось пресекать стражам порядка.

---

* По действовавшим в то время законам содержатели ресторанов должны были получать и периодически продлевать в канцелярии градоначальника разрешение на все виды увеселений. Кроме того, владельцы ресторанов «Яръ» и «Стрельна» заверяли в полиции списки участников цыганских хоров и давали подписку, что артисты будут соблюдать установленные правила.

Продемонстрировали активность и агенты сыскной полиции. Их стремление отличиться перед начальством вышло боком владельцу ресторана «Аванс» Г. Старкову. Сыщики доложили, что в этом заведении трем посетителям подали изрядное количество водки. Дальше был пьяный скандал на улице, оскорбление женщины, составление протокола в участке, а для ресторатора — разорительный штраф, «с заменой в случае несостоятельности арестом на три месяца».

Запрет на продажу спиртного, введенный в период мобилизации, привел к неожиданному результату. В русском обществе заговорили о возможности всеобщего отрезвления страны.

Газеты, ссылаясь на мнение владельцев фабрик и заводов, сообщали о настоящем перевороте в поведении рабочих. Оказалось, что у лишенных водки пролетариев заметно поднялась производительность труда, уменьшилось количество брака, почти прекратились прогулы. Выросла заработная плата на вспомогательных работах. Пока была водка, окрестные крестьяне нанимались, потому что заработок все равно пропивали. Теперь они предпочитали сидеть дома, чем работать за гроши.

Улучшились отношения между рабочими: исчезли ссоры, драки, хулиганство, почти прекратилось воровство. Жизнь в семьях стала более сытой и спокойной. В фабричных лавках увеличились закупки полезных товаров и снизилась продажа сахара — раньше рабочие забирали его, чтобы, сбыв за бесценок, тут же пропить деньги. Все больше рабочих стало участвовать в больничных кассах. Раньше по причине массового пьянства первый день болезни считали «загульным» или «похмельным» и его не оплачивали.

«Радость по поводу отрезвления и желание продлить его, — писала газета «Утро России», — охватило даже такие элементы, среди которых горькое пьянство было особенно развито, как, например, ломовые извозчики. Они счастливы, что теперь могут значительную часть своего заработка отправлять семьям, в деревню. Вот что пишет правление московского общества взаимопомощи «Грузовоз» в своем заявлении на имя и. о. городского головы:

«Результат временной меры — запрещения торговли крепкими напитками и пивом в г. Москве во время мобилизации — ярко сказался на нашей отрасли труда — ломовом извозопромысле. Ломовой извозчик, типичный представитель всего грубого, даже дикого, в дни запрета преобразился. Привычная грубость смягчилась, появилось заботливое отношение и к своей семье, и к хозяйскому имуществу, работа пошла скорей, сознательнее. Нет и тех штрафов за нарушение правил езды и благопристойности. Заработок получается целиком и почти сполна идет на помощь в деревню. Словом, громадная перемена к лучшему. Немудрено, стали от них же самих поступать просьбы о возбуждении ходатайства продлить эти счастливые дни, хотя бы до окончания войны. Правление московского общества „Грузовоз“, подкрепленное этими общениями, почтительнейше просит ваше превосходительство возбудить ходатайство о воспрещении торговли в г. Москве крепкими напитками, не исключая и пива, во все время военных действий».

Рабочие Рублевского водопровода утверждали, что курс на всеобщую трезвость имеет важное политическое значение: «Война ожидается длительная. Необходимо напряжение всех сил русского народа для того, чтобы выдержать эту борьбу и окончить ее коренным устранением всех тех ранее совершенных несправедливостей, которые нарушают мирное сожительство народов. Миллионы рабочих сил народа отвлечены на поле битвы; они должны быть возмещены в общей экономии организма народного усиленным трудом оставшихся, и необходимо охранить этот труд от всего, что ослабляет его, что нарушает спокойный обиход жизни».

Такие настроения были не единичными. Очевидец событий инженер Н. М. Щапов отметил в дневнике: «Пьяных нет… Все этим очень довольны. Наш дворник Иван Кононов выпивал регулярно, теперь радуется; собирается водку бросить, хотя бы и разрешили».

На антиалкогольной лекции, устроенной обществом «За Россию», в аудитории Политехнического музея собрались представители разных классов. По свидетельству репортера: «…рядом с работницей в ситцевой кофточке сидит дама в бриллиантах и эспри»*. И все они единогласно постановили обратиться к правительству с просьбой о запрете водки и после войны.

---

>* Украшение из перьев журавля или фазана для прически или шляпы, отличалось большим размером.

А вот на манифестации, прошедшей 26 августа 1914 года по случаю утвержденного царем запрета на продажу водки, судя по газетным отчетам, преобладали «ремесленники, рабочие, бабы в платках». После молебствия о здравии императора громадная толпа двинулась по Тверской к дому градоначальника. Кроме портретов царя в головной части колонны несли два стяга с надписями: «Да здравствует великий сеятель трезвости государь император» и «Да здравствует трезвость».

«На Тверской присоединяется и гуляющая публика, — сообщалось на страницах „Утра России“, — и движется вместе с толпой до Страстной площади и, затем, по проезду Тверского бульвара, к дому градоначальника.

Здесь остановка. Толпа поет гимн. Гремит „ура“. На балконе появляется градоначальник Свиты ген.-м. А. А. Адрианов.

— Ваше превосходительство, — раздается голос из затихшей толпы, — помолившись у чтимой иконы Иверской Божьей Матери, мы пришли к вам просить повергнуть к стопам его императорского величества чувства нашей любви и преданности и глубочайшей благодарности за запрещение продажи спиртных напитков на все время войны.

Градоначальник кланяется.

— Ваша просьба будет исполнена.

Снова звучит гимн, и толпа движется обратно».

К гласу народному вскоре присоединился голос православной церкви. Всероссийский праздник трезвости был отмечен 29 августа торжественными богослужениями во всех храмах Москвы. Из Успенского и других кремлевских соборов состоялся крестный ход на Красную площадь. Возле Лобного места епископ Можайский Дмитрий отслужил молебен, а протопресвитер Н. А. Любимов обратился к пастве с проповедью о благотворном влиянии трезвости.

В 1915 году Праздник трезвости был отмечен уже двумя крестными ходами. Первый был из Кремля на Красную площадь. Второй — из церкви Варнавинского общества трезвости у Семеновской заставы к Ваганьковскому кладбищу и обратно. На всем пути эту процессию встречали выносом хоругвей из местных храмов. Колокольный звон в Москве в тот день длился до шести часов вечера.

Обнадеживающие данные о благотворном влиянии запрета на спиртное поступали из полиции. За нарушение общественной тишины в августе 1914 года было составлено только 447 протоколов, хотя в январе их было 1075. По тем же месяцам соотношение протоколов «за ссоры и драки, с причинением ссадин, царапин и поранений» составляло 68 и 199. В январе чинов полиции москвичи в нетрезвом виде оскорбляли 255 раз, а в августе было отмечено всего 72 случая.

Конечно, в этой статистике явно видна известная доля лукавства. Во-первых, за точку отсчета взят январь с его традиционным праздничным разгулом. Во-вторых, значительная часть дебоширов наверняка попала под мобилизацию и в августе находилась уже вне поля зрения московской полиции. И тем не менее факт был налицо — на улицах Москвы стало заметно тише.

«Воздержание прежде и заметнее всего сказалось, так сказать, на внешней стороне жизни, — отмечал активный сторонник трезвости, заведующий лечебницей для алкоголиков И. Н. Введенский, — исчезли знакомые картины уличного пьянства, скрылись пьяные, растерзанные фигуры, оглашавшие улицы непристойной бранью, не видно стало всякого рода бывших людей, попрошаек, нищих, темных личностей и т. п. Общий тон уличной жизни стал сразу совсем иной.

Купить книгу на Озоне

Предисловие к книге

О книге Елены Хорватовой «Николай II. Личная жизнь императора»

Перед вами книга, посвященная судьбе последнего русского императора Николая II, его отношениям с близки ми людьми, любви, которую он пронес через всю жизнь, событиям его царствования.

Личность этого человека всегда вызывала ожесточенные споры. И современники, и потомки в своих оценках доходили до крайностей — от восторженного обожания до полного неприятия и ненависти. И в наши дни кто-то считает его святым, а кто-то — слабым и безвольным человеком, погубившим великую державу. Подобные взгляды и суждения порой формировались под влиянием господствовавших в тот или иной период идеологических установок и официально принятой трактовки событий, но оказались на редкость живучими. Чтобы оправдать жестокое убийство императора и членов его семьи, исторические факты фальсифицировались, бессудная казнь выдавалась за акт высшей исторической справедливости. Но чем больше документальных материалов, характеризующих последнего русского императора, предается гласности, тем больше возможностей у каждого взглянуть на факты под разными углами зрения и сделать собственные выводы о человеческих качествах Николая II и его месте в истории России.

Николаю II было всего двадцать шесть лет, когда ему пришлось стать верховным правителем такой огромной державы как Российская империя со всеми ее бедами и тяготами. Молодой император подошел к делу со всей ответственностью, но сразу же столкнулся с крайне нетерпимым отношением к себе со стороны оппозиции, недоброжелательством, разнузданной критикой. Конечно, у него были и ошибки, и просчеты, но именно в годы его правления было создано многое из того, чем Россия гордится и поныне.

Российская экономика бурно развивалась, причем темпы ее роста соответствовали показателям экономики США. За двадцать лет царствования Николая Александровича (1894–1914 годы) производство зерна увеличилось вдвое, сахара — втрое, выплавка чугуна возросла на 250 %, железа и стали — на 224%, хлопка — на 388% (благодаря работам по орошению земель в Туркестане).

Урожаи хлопка в последние годы царствования полностью покрывали все потребности русской промышленности, а российские ткани с успехом продавались на внешнем рынке. Россия вообще была одним из крупнейших поставщиков продукции, и промышленной, и сельскохозяйственной, на международный рынок. Реформы П.А. Столыпина дали блестящие результаты. Столыпин говорил, что только сливочное масло, поставляемое на мировой рынок из Сибири, приносит России больше золота, чем все сибирские золотые рудники.

Транссибирская магистраль, связавшая европейские районы страны с Дальним Востоком, была любимым детищем Николая Александровича — он возглавил строительство еще наследником пре — стола и окончательно завершил, став императором. Невиданный расцвет переживало и строительство, обустройство городов. Здания, возведенные в годы царствования Николая II: храмы, вокзалы, театры, корпуса больниц и учебных заведений, промышленные постройки и даже жилые дома поражают красотой и изяществом; значительная часть из них признаны памятниками архитектуры. Общая сумма налогов на одного жителя в России была в начале ХХ века более чем в два раза меньше, чем в Германии, Австрии или Франции и в четыре раза меньше, чем в Великобритании.

При этом в 1912 году превышение доходов над расходами в государственном бюджете составило 335 млн. золотых рублей.

Но главным показателем благополучия жизни все-таки были не чугун, не масло, не кирпичные дома и не хлопок, а высокая рождаемость. За двадцать лет правления последнего русского императора население России увеличилось на шестьдесят миллионов человек. Такого не было ни при каких правителях, ни при каких режимах.

Именно на годы царствования Николая II пришелся удивительный расцвет русской культуры, вошедший в историю под названием Серебряного века. Поэзия, драматургия и живопись этого периода дали настоящие шедевры. В стране во множестве открывались новые театры, музеи, библиотеки. Николай II и другие представители дома Романовых зачастую лично курировали не только строительство, но и организацию этих «очагов культуры», вкладывая в дело немалые средства.

К примеру, Русский музей (Музей имени Александра III) в Санкт-Петербурге был создан Николаем Александровичем на основе художественных коллекций его отца Александра III. «Русские сезоны» в Париже открыли величие русской культуры для европейцев и на целый век ввели в моду балетную, оперную и художественную школу, рожденные в России в период правления Николая II.

Для изучения феномена «русского чуда» французское правительство направило в Россию известного экономиста Эдмона Тэри. Выводы из своих исследований он обобщил в книге «Россия в 1914 году». Многим они казались невероятными. «Ни один из европейских народов не имеет подобных результатов. К середине столетия Россия будет доминировать в Европе».

Однако эти успехи никого не радовали — за границей завидовали, а на родине их просто не желали замечать. «Прогрессивно мыслящие люди» того времени без конца твердили про «невыносимый гнет». Император Николай не был тем тираном, которым его изображали из соображений политической конъюнктуры. При беспристрастной оценке исторических фактов нельзя не заметить, что его время было куда милосерднее к человеку, чем то, что пришло ему на смену. Роман-исследование «Ни ко лай II. Личная жизнь императора» — еще одна попытка на основе документальных материалов (писем и дневников самого императора, его родственников, лиц из его окружения, воспоминаний его современников, официальных бумаг, газетных публикаций и т.д.) привлечь внимание читателя к неизвестным и малоизвестным фактам, дать новую оценку событий жизни и царствования Николая Александровича, понять мотивы его поступков и решений.

Человека нельзя оценивать только по общественно значимым поступкам, в отрыве от событий его личной жизни. Отношения в семье, религиозный настрой, способность любить, дружить, испытывать простые человеческие чувства раскрывают его подлинный духовный мир. А духовный мир Николая Александровича был чрезвычайно богат.

Люди, интересующиеся отечественной историей, смогут найти для себя много нового, так как автор опирался на источники, недоступные для широких кругов читателей. Роман написан в популярной форме, а вплетенные в текст цитаты заставляют «звучать» голоса давно ушедших людей.

Купить книгу на Озоне

Отрывок из книги Льва Лурье «22 смерти, 63 версии»

О книге Льва Лурье «22 смерти, 63 версии»

13 мая 1905 г. в четыре часа дня в роскошном «Ройяль-отеле» во французском городе Канны прозвучал выстрел. Еще через полчаса отель наполнился десятками полицейских, какими-то шишками из мэрии и загадочными иностранными дипломатами. На носилках вынесли накрытое простыней тело. Собравшиеся зеваки шептались о странной смерти загадочного русского миллионера. Еще через сутки без лишней огласки покойника в присутствии нескольких полицейских уложили в два свинцовых и один дубовый гроб и вывезли в неизвестном направлении. Власти приложили все усилия, чтобы скрыть обстоятельства этой загадочной смерти. Что же произошло в Каннах 13 мая 1905 года?

Эта смерть остается загадкой до сих пор.

Когда в расцвете сил, отдыхая на французской Ривьере, от пулевого ранения в грудь умирает русский миллионер, а уже через день его тело отправляют в Москву, неминуемо возникают вопросы. Если этот миллионер еще и всероссийски знаменит, замешан в политику и претендует на роль главного русского мецената — смерть его выглядит загадочной вдвойне. Ничего удивительного, что гибель Саввы Тимофеевича Морозова, а он и был тем загадочным русским, которого обнаружили мертвым в одной из комнат бельэтажа «Ройяль-отеля», мгновенно обросла слухами и породила самые невероятные предположения.

Савва Тимофеевич Морозов — фабрикант. В 1905 г. ему 43 года. Семейный бизнес старообрядческой купеческой династии Морозовых — текстильное производство. Базовое предприятие — Никольская мануфактура в Орехово-Зуево. Савва Тимофеевич получил прекрасное образование в Московском университете и Кембридже. В возрасте 27 лет фактически возглавил семейное дело. Меценат. Финансировал создание и поддерживал на протяжении первых шести лет Московский Художественный театр, потратив на него более полумиллиона рублей. В начале 1900-х оказывал значительную материальную помощь подпольной партии большевиков.

Морозов умирает 13 мая 1905 г. Время неспокойное. Идет война с Японией. В России — революция. Умер Морозов не от сердечного приступа, а от пули. Совершенно непонятно, почему уже через сутки французская полиция закрывает дело и отправляет тело в Москву. Ведь причины и обстоятельства смерти можно было вскрыть только на месте.

В день смерти, по показаниям жены, Морозов пребывал в хорошем настроении. Они вместе после завтрака долго гуляли по парку. Когда вернулись в гостиницу, Савва пошел к себе в комнату отдохнуть, сославшись на жару. Когда раздался выстрел, жены дома не было — она уехала в банк. Вернувшись, Зинаида Григорьевна Морозова обнаружила мужа лежащим на кровати, с закрытыми глазами, с раной в груди. Он был уже мертв. Как выяснилось потом, пуля прошла через легкое в сердце.

Рядом валялся браунинг. При осмотре помещения лейтенант полиции комиссариата 2-го округа Канн Антуан Антосси обнаружил еще записку — «В моей смерти прошу никого не винить» — на которой подписи не стояло. Внешне, не вдаваясь в детали — самоубийство.

Такое ощущение, что французы просто умышленно не стали ни в какие детали вдаваться. Быстренько оформили все необходимые документы и избавились разом и от трупа, и от необходимости проводить расследование, отправив тело в Москву, и переслав все документы в Петербург. В России тоже никто никаких расследований не проводил.

Родственники заявили, что Савва Тимофеевич находился в состоянии душевного расстройства и наложил на себя руки, будучи невменяемым. Раз невменяем, значит, умышленного самоубийства не было, и Морозова похоронили на знаменитом московском старообрядческом Рогожском кладбище в семейной усыпальнице. Самоубийцу старообрядцы на кладбище ни за что бы не похоронили — здесь морозовские миллионы были бы бессильны.

Версия первая: самоубийство

В 1797 г. зуевский крестьянин Савва Васильевич Морозов основал небольшое ткацкое производство. Через 40 лет он уже владел несколькими фабриками в Московской и Владимирской губерниях. Его младший сын Тимофей Савич унаследовал семейное дело. К середине века Морозовы выдвигаются в элиту российского бизнеса и становятся лидерами текстильного производства в России.

К концу 1880-х во главе семейного дела оказываются вдова Тимофея Савича Мария Федоровна и ее сын Савва Тимофеевич. За 17 лет их совместного руководства фирма значительно расширила производство. В апреле 1905 г. успешный семейный тандем распался. Савва Тимофеевич по инициативе матери был отстранен от дел. Его чудачества переполнили чашу терпения и родных, и других акционеров Никольской мануфактуры.

Савва Тимофеевич совсем не укладывается в патриархальный образ купца-старообрядца. С середины 1890-х годов Морозов начинает играть самостоятельную политическую роль. Он становится лидером «московских текстилей», миллионеров, выходцев из старообрядческих семей, недовольных современным российским политическим строем. Они ненавидят чиновников, излишнюю регламентацию экономики, казнокрадство. И чем дальше, тем больше смыкаются с другими недовольными самодержавием общественными группами: от земцев — оппозиционных дворян — до находившихся на крайнем левом фланге политического спектра социал-демократов и социалистов-революционеров. Как и многие другие либеральные купцы, он дает революционерам деньги, пристраивает их на работу.

Максим Горький вспоминал: «Кто-то писал в газетах, что Савва Морозов „тратил на революцию миллионы“, — разумеется, это преувеличено до размеров верблюда. Миллионов лично у Саввы не было, его годовой доход — по его словам — не достигал ста тысяч. Он давал на издание „Искры“, кажется, двадцать четыре тысячи в год. Вообще же он был щедр, много давал денег политическому „Красному Кресту“, на устройство побегов из ссылки, на литературу для местных организаций и в помощь разным лицам, причастным к партийной работе социал-демократов большевиков».

Но вот начинается революция, и левые убеждения Морозова вступают в противоречие с его интересами собственника. Фабрикант он был, вообще говоря, образцовый. 7500 рабочих Никольской мануфактуры и 3000 их домочадцев бесплатно жили в построенных Саввой Тимофеевичем казармах, где каждая семья размещалась в маленькой отдельной комнате. Бесплатным было освещение, отопление и водопровод. В каждой казарме фельдшерский пункт. Те, кто снимал квартиры в городе, получали специальные квартирные деньги. Савва завел своего рода подсобное хозяйство. Молоко для грудных детей рабочих выдавалось бесплатно.

Розничные магазины за наличные деньги и в кредит обеспечивали рабочих бакалейными, галантерейными, мануфактурными и суконными товарами, готовой одеждой, обувью, съестными припасами, посудой по более низким (на 5–10%), чем рыночные, ценам.

Рабочий день продолжался 9 часов, значительно меньше, чем в целом по отрасли. Заработок был на 15% выше среднеотраслевого.

В записке, составленной для Сергея Витте в январе 1905 г., Савва Морозов сформулировал свою политическую программу, довольно умеренную, напоминающую взгляды партии кадетов: свобода слова и печати, созыв парламента. До начала настоящей революции можно было быть кадетом по идеологии и поддерживать большевиков по принципу «враг моего врага (самодержавия) — мой друг».

Но с началом революции выяснилось: интересы Морозова и желания его рабочих, руководимых большевиками, не сходятся. 14 февраля 1905 г. Никольская мануфактура приступает к забастовке с требованиями: 8-часовой рабочий день, установление минимума зарплаты, неприкосновенность личности и жилища, свобода стачек, союзов, собраний, слова и совести, созыв Учредительного собрания путем прямого, равного, тайного и всеобщего голосования. Требования в принципе невыполнимы без всеобщей кровавой революции.

Меж тем в Орехово-Зуево с начала 1905 г. введены войска. Между ними и стачечниками начинаются столкновения, заканчивающиеся пулями и арестами. Семья Морозовых считает: именно Саввины потачки довели до стачки, убытков, кровопролития. По настоянию жены и матери был созван консилиум, констатировавший 15 апреля 1905 г., что у мануфактур-советника Морозова наблюдалось «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и прочее». Его отправляют в отставку, фактически объявив душевнобольным. Для Саввы Тимофеевича это еще и личная трагедия. Он создал для своих рабочих лучшие условия жизни и труда в России, идя на серьезные расходы, и потерпел полный крах как собственник, менеджер, политик.

Такой же крах потерпел Морозов и в другом своем предприятии: Московском Художественном театре. Он стоял у основания театра, был, наряду с Константином Станиславским, крупнейшим его пайщиком. Морозов стал директором театра, взял на себя и финансовую сторону дела, и хозяйственную. Он заведовал даже электрическим освещением. С ним согласовывалась «трансферная политика» на актерском рынке, репертуар, распределение ролей.

Морозов за свой счет построил театру здание для репетиций на Божедомке. Здесь же проходил конкурсный набор студийцев, ставились знаменитые капустники. На средства Морозова и под его руководством было построено в 1902 г. главное здание театра на Камергерском. Строительство нового здания обошлось Морозову в 300 тысяч рублей. Общие же его расходы на театр потянули приблизительно на 500 тысяч.

Однако в 1904 г. Савва Морозов разрывает всякие отношения с театром, забирает свой пай и уходит в отставку с поста директора МХТ. Причиной конфликта стали расхождения с одним из основателей — Владимиром Немировичем-Данченко.

Театроведы объясняют ссору так: Морозов влюблен в актрису театра Марию Андрееву и дружит с постоянным автором МХТ Максимом Горьким. Он активно лоббирует их интересы, используя свое денежное и организационное участие в театральных делах. Немирович против, Станиславский на его стороне. Тогда Морозов, Горький и Андреева решают покинуть МХТ и основать свой новый театр в Петербурге. Разрыв с театром, на создание которого ушло столько сил — еще один стресс для властолюбивого миллионера. Проигрывать он не привык.

А тут еще трагические перемены в личной жизни. Будущую жену он отбил у своего двоюродного дяди. Зинаида Григорьевна Морозова быстро становится гран-дамой. В роскошном особняке на Спиридоновке Морозовы принимали Станиславского и Немировича-Данченко, Качалова и Собинова, Чехова и Книппер, Левитана и Бенуа, известных адвокатов Маклакова и Кони. О Шаляпине Морозова вспоминала: «Он приезжал и пел как райская птица у меня в будуаре. Обедал у нас запросто, и я помню, раз он приехал, а я лежала у себя с больной ногой (подвернула ее), и обедать идти в столовую мне было трудно. Он сказал, что меня донесет. Я думала, что он шутит. Вдруг он схватил меня и понес».

Но купеческий (как мы бы сейчас сказали — «новорусский») шик вызывал у знаменитых гостей иронические усмешки. Максим Горький: «В спальне хозяйки — устрашающее количество севрского фарфора, фарфором украшена широкая кровать, из фарфора рамы зеркал, фарфоровые вазы и фигурки на туалетном столе и по стенам на кронштейнах. Это немножко напоминало магазин посуды. Владелица обширного собрания легко бьющихся предметов m-me Морозова с напряжением, которое ей не всегда удавалось скрыть, играла роль элегантной дамы и покровительницы искусств».

Постепенно чувства между некогда страстно любившими друг друга супругами ослабевают. Жили под одной крышей, детей вместе воспитывали, но лично близки уже не были. Страсти хватило лишь на десять лет.

Последние годы Савва был страстно влюблен в одну из самых красивых женщин своего времени, актрису МХТ Марию Федоровну Андрееву. Они состояли в связи, которая разрушилась, когда Андреева ушла к другу Морозова Максиму Горькому. Когда Горький во время игры в бильярд поведал Савве Тимофеевичу о том, что Мария Федоровна ушла к нему, и они теперь гражданские муж и жена, шок у Морозова, по воспоминаниям, был настолько сильным, что он на мгновение потерял способность слышать.

Итак, еще до стачки на Никольской мануфактуре Морозов лишился и любимой женщины, и своего детища — Московского Художественного театра. А к весне 1905 г. он по существу лишен своего состояния и объявлен сумасшедшим. Земля у него уходила из-под ног. Хозяин жизни становится героем водевиля, персонажем светской хроники.

Поездка в Ниццу — не увеселительная прогулка. Скорее бегство от позора, добровольная ссылка. Он уезжает с женой, с которой надо по-новому выстраивать отношения. Его сопровождает врач. Если он и не болен психически, то состояние глубочайшей депрессии налицо. 13 мая его находят мертвым. Самоубийство — самое логичное предположение. Тем более, что оно является официальной версией, долгие годы не вызывавшей никаких сомнений. Они стали появляться только через много лет после гибели Саввы Тимофеевича.

Купить книгу на Озоне

Статья из книги Инны Гальпериной «Знаменитые дети знаменитых родителей»

О книге Инны Гальпериной «Знаменитые дети знаменитых родителей»

Член Государственного совета, генерал-губернатор Санкт-Петербурга (1804–1882)

Известие о рождении сына Аркадия не обрадовало отца, великого полководца Александра Васильевича Суворова. Он давно подозревал свою жену Варвару Ивановну (урожденную княжну Прозоровскую) в неверности. Новорожденный — точно плод любовного романа жены с секунд-майором И. В. Сырохневым! Оскорбленный Суворов затеял бракоразводный процесс. Дело замяли, но до конца дней своих он так и не простил жену и вообще «избегал баб».

Аркадий на первых порах воспитывался у матери, а когда немного подрос, по настоянию Александра Васильевича его взяла в свою семью старшая сестра Наталья, любимица А. В. Суворова. Наталья, которую отец нежно называл «Суворочкой», была женой Николая Зубова, брата фаворита императрицы Екатерины II. Она заботилась об Аркадии. Но, в отличие от ровесников своего круга, мальчик не получил ни должного воспитания, ни образования, ни надлежащей военной подготовки, хотя был зачислен в гвардию еще при Екатерине II и назначен камер-юнкером к великому князю Константину Павловичу.

Будущий сослуживец Аркадия Александровича Павел Xристофорович Грабе, сражавшийся вместе с ним, свидетельствовал: «Воспитанием его было пренебрежено совершенно. Он, кажется, ничему не учился и ничего не читал». При императоре Павле I четырнадцатилетний юноша стал камергером.

Аркадий был очень похож на отца, даже унаследовал его взрывной характер. Убедиться в этом Суворов смог только летом 1797 года, когда дочь, графиня Наталья Александровна Зубова, добилась у Павла I разрешения на поездку к отцу — император сослал его в поместье Кончанское. Когда Александр Васильевич увидел Аркадия, его прежние подозрения развеялись. Он признал сына и переписал завещание, согласно которому наследнику предназначалась значительная часть родовых и пожалованных за службу имений и драгоценностей.

Сын начал получать от Суворова письма, представляющие собой родительские наставления в очень сжатом, «солдатском» ключе: «Аркадию — благочестие, благонравие, доблесть; отвращение к экивоку, энигму, фразе; умеренность, терпеливость, постоянство».

В следующий раз судьба свела отца и сына во время Итальянской кампании 1799 года, когда А. В. Суворов командовал объединенными силами союзников в войне с Францией. Пятнадцатилетний Аркадий прибыл на фронт в свите великого князя Константина. Именно тогда началась настоящая военная карьера Суворова-младшего.

Во время итало-швейцарского похода он в чине генерал-адъютанта неотлучно находился при штабе Александра Суворова. В минуты опасности юноша проявлял отвагу и хладнокровие. В дальнейшем служба Аркадия продолжалась на фронтах многочисленных военных сражений 1805–1811 годов. После заключения Тильзитского мира он стал генерал-лейтенантом и Георгиевским кавалером.

Аркадий Александрович Суворов пользовался большим авторитетом в армии. Храбрый воин, он умел заботиться о солдатах и офицерах. Принц Евгений Вюртембергский, видевший Аркадия Суворова в бою, вспоминал, что тот при самой добродушной наружности в мире, с глазами, в которых светились честность и прямодушие, при своем остроумии, сметливости обладал вроде бы умышленно грубыми манерами.

Но «солдаты носили его на руках, он был идолом своих офицеров, слыл героем, которого ничто не может напугать или заставить сробеть!..» Генерал Павел Xристофорович Грабе писал: «Князь Суворов был высокого роста, белокурый, примечательной силы и один из прекраснейших мужчин своего времени. С природным ясным умом, приятным голосом и метким словом, с душою, не знавшей страха ни в каком положении, с именем бессмертным в войсках и в народе, он был идолом офицера и солдата».

Вместе с тем знающие Аркадия Александровича отмечали стихийность его натуры, с которой он не мог совладать. Принц Евгений Вюртембергский: «Никогда не знавал я молодого человека, соединявшего в себе в такой высокой степени благородство души с чувственными пороками… Почти невероятно, какое множество сумасбродных проказ натворил молодой Суворов (Аркадий Александрович) в течение своей кратковременной жизни, но в каждой из них проглядывала в то же время черта его добросердечия, являвшегося тут главным двигателем, заставляя забывать вспышки его страстей, хотя последние и были первой побудительной причиной его действий».

Генерал Павел Xристофорович Грабе: «Страсть к игре и охоте занимала почти всю жизнь и вконец расстроила его состояние».

Молодому князю Суворову прочили блестящее будущее, однако судьба распорядилась иначе. Или проявила свою закономерность?

В письме командующего армией Михаила Илларионовича Кутузова говорилось, что 13 апреля 1811 года Аркадий Суворов возвращался в Яссы, где стояла дивизия, которой он командовал. Его уговаривали не ехать вброд через реку Рымник, но генерал не послушался:

«Коляску оборотило вверх дном, три человека спаслись, а он утонул». Примечательно, что гибель Аркадия Суворова произошла на том самом месте, где его отец разбил турецкую армию великого визиря, за что получил титул графа Рымникского.

Принц Евгений Вюртембергский признавал: «Сын великого человека, которого Россия с гордостью видит признанным одним из величайших полководцев XVIII-го столетия, был, со своей стороны, одарен благородными и отличными качествами, которые могли бы послужить к славе его отечества, но не достигли высшего своего развития, вероятно, только вследствие его преждевременной кончины…»

Аркадий Александрович Суворов был женат на Елене Александровне Нарышкиной. У него было четверо детей, среди которых хочется особо выделить старшего сына, названного в честь деда Александром.

После гибели отца Александр три года обучался в иезуитском пансионе в Петербурге, где воспитывались, следуя моде того времени, сыновья многих русских аристократов. Затем он продолжил образование в Швейцарии, Франции и Германии.

Возвратившись на родину, князь Александр Аркадьевич Суворов поступил на службу в лейб-гвардейский Конный полк и всю последующую жизни отдал армии. Он последовательно получал звания: генерал-адъютанта, генерала от инфантерии, генерала-инспектора пехоты российской армии. Наконец, А. А. Суворов был членом Государственного совета — с апреля 1861 года.

С ноября 1861 по май 1866 года князь — генерал-губернатор Санкт-Петербурга. Он много сделал для благоустройства столицы.

При Суворове вступил в строй городской водопровод, на Невском проспекте появился Екатерининский сквер, а на территории Александровского парка открылся Зоологический сад.

Кроме того, Александр Аркадьевич принимал активное участие в работе комиссии по пересмотру военно-судебного устава, был президентом Вольного экономического общества, председателем попечительского совета заведений общественного призрения, почетным членом Академии наук, действительным членом Императорского человеколюбивого общества, почетным гражданином нескольких городов…

Генерал А. И. Веригин вспоминал о своем боевом друге: «Всегда смелый на правду, откровенный в мыслях и словах, он сохранил эти свойства до самых последних дней. Занимая при дворе и в среде царской семьи исключительное положение, он при всех условиях придворной жизни, умел соединять утонченность светского человека с благородством и прямодушием солдата, и этими качествами можно только объяснить ту общую любовь и ту популярность, которыми он пользовался в течение всей своей жизни».

Отвага, прямодушие, демократичность — это было у Суворовых в роду.

Князь Александр Аркадьевич Суворов скончался 31 января 1882 года. Его похоронили в Троице-Сергиевой пустыни близ Санкт-Петербурга рядом с могилой жены Любови Васильевны, умершей на пятнадцать лет раньше.

Сын Аркадий ушел из жизни бездетным. Он был последним представителем мужской линии рода Суворовых-Рымникских.

Купить книгу на Озоне

Глава из книги Жака Ле Гоффа «Герои и чудеса средних веков»

О книге Жака Ле Гоффа «Герои и чудеса средних веков»

Артур — показательный герой Средних веков.
Если его образ, что весьма вероятно, и был вдохновлен
историческим персонажем, то о таком
персонаже практически ничего не известно.

Артур является хорошим примером тех героев
средних веков, которые, пребывая между реальностью
и вымыслом, между историей и фантастикой,
превратились в персонажей мифологических,
подобно тем историческим фигурам, что, существуя в реальности, отделились от истории, чтобы
присоединиться к вымышленным героям в мире
имагинарного. В этом контексте мы еще увидим
параллельную и пересекающуюся эволюцию двух
великих героев средневековья между историей и
мифом — Артура и Карла Великого.

Артур появляется в Historia Britonum («Истории
бретонцев») хрониста Ненния в начале IX столетия.
По Неннию, некий Артур якобы бился с
саксами на стороне короля бретонцев во время
вторжения саксов в Великобританию. Будучи
предводителем войска, он убил до девятисот
шестидесяти врагов. Таким образом, Артур входит
в историю прежде всего как могучий воин,
защитник бретонцев, и в самый древний период
средневековья его образ был тесно связан с
устной литературой кельтов, в особенности с
«Мабиногионом» — валлийским сборником, где
рассказывается о детских годах героя. Отмечают
близость Артура к героям из других культур, в
особенности к трифункциональной культуре индоевропейцев,
к европейскому и даже конкретно
— к германскому фольклору. Но какова бы
ни была суть героя Артура, тот, кого придумало
и оставило нам западное средневековье, — персонаж
безусловно кельтский, и связан он с национальной
идеологией британцев.

О настоящем рождении Артура рассказывается
в произведении хрониста предположительно
валлийского, оксфордского каноника Гальфрида
Монмутского, в его Historia Regum Britanniae
(«Истории королей Бретании»), составленной
между 1135 и 1138 годом. Историю королей
Бретани Гальфрид начинает с Брутуса, пришедшего
с римлянами и принесшего бретонцам первые
ростки цивилизации. Бретонцы, помесь римлян с
варварами, управлялись династией королей, последний
из которых, Утерпендрагон, при помощи
чар волшебника Мерлина зачал с любимой женой
Ингерной сына, Артура. Став королем в пятнадцать
лет, Артур приумножает победы над римлянами
и народами Западной Европы. Он завоевывает
всю Великобританию, острова севера и весь
континент до Пиренеев, убив великана, наводившего
ужас на окрестности горы святого Михаила.
но его племянник Мордред забрал у него и жену,
и королевство. Вернувшись с войны, Артур убивает
его, но сам смертельно ранен и перевезен
на остров Авалон в окрестности Уэльса, где ему
предстоит либо умереть, либо, исцеленному, дождаться,
когда он сможет отвоевать королевство
и всю свою империю. Артур быстро становится
центральным героем всего свода литературных
текстов, который представляет собой одно из богатейших
и выразительнейших творений средневекового
имагинарного, — это легенды артуровского
цикла.

Основные моменты этого литературного свода
содержатся в романах Кретьена де Труа, написанных
между 1160 и 1185 годом, и в прозаической
легенде об Артуре первой половины XIII века. Тут
видно, до какой степени творческое воображение
средневековой литературы было движущей силой
в создании имагинарного мира героев и чудес.
история имагинарного позволяет сделать вывод
о совершенно особом месте средневековой литературы
в культуре, ментальности и идеологии
эпохи, и тем более в том, что ей суждено было
продолжить жить в веках. Артур — центральный
персонаж большого литературного цикла, который называется «темой Бретани». С ним связано
появление, а точнее — он сплотил вокруг себя
целый ряд других героев, самые яркие из которых
— Говейн, Ланселот и Парцифаль. Он создал
этакую утопическую структуру — крайне редкий
пример во всем христианском средневековье —
круглый стол, участники которого — рыцари — образцовые
герои, как мы еще увидим в главе «рыцарь,
рыцарство». Артур — это еще и связующее
звено между героем-воителем, каким был он сам,
и тем, кто покровительствует ему и предсказывает
его будущее, от рождения до самой смерти, —
Мерлином. И он же стоит у истоков возникновения
таинственного чуда, которому не нашлось
места в этой книге, поскольку оно практически
исчезло из круга наших представлений, — Грааля.
Грааль — магический предмет, нечто вроде дароносицы,
поиски и завоевание которой выпадают
на долю христианских рыцарей, особенно
рыцарей круглого стола. Это тот миф, в котором
рыцарская христианизация в средние века выражает
себя наиболее явно. Утопия круглого стола
выявляет и те противоречия в средневековом обществе
и культуре, каковые таит в себе мир героев
и чудес. Круглый стол — это мировая мечта о
равенстве, не нашедшая воплощения в средневековом
обществе, иерархичном и проникнутом неравенством.
и все-таки в феодальной идеологии
есть стремление создать среди высшей касты, в
среде знатных аристократов, институции и кодекс
поведения, в основе которых лежит равенство.
на языке жестов символом этого выступает поцелуй,
которым сеньор обменивается с вассалом.
круглый стол, помимо того что он ассоциативно
отсылает к глобальности универсума, к всеобъемлющести земного шара, есть также и мечта о равенстве,
гарантом которой суждено быть Артуру
и которая найдет свое социальное воплощение в
мире аристократии.

Однако более, чем воитель и рыцарь, Артур
является мифологическим воплощением истинного
главы средневековых политических объединений,
то есть королем. Примечательно, что в самые
ранние годы — как о том свидетельствует, например,
мозаика плиточного пола церкви XI века
в Отранте в Южной Италии — настоящее имя
Артура было Arthurus rex, и в европейском поэтическом
воображении Артур остается символом такого
короля, который существует исключительно в
форме демифологизированной, при этом не утрачивая
и своего сакрального характера. Артур —
король не только одновременно и подлинный
и мифологический, он еще и владыка милленаристский.
Мужчины и женщины в средние века
часто мечтали о том, как установится на земле
царствие веры и добродетели, апокалиптический
Миллениум, управляемый королем, пришедшим
из истории. Этот мотив имел большой успех в
восточных культурах, вспомним хотя бы сказку о
спрятавшемся эмире. На Западе похожая роль досталась
Фридриху Барбароссе, который не умер, а
заснул в пещере, и особенно Артуру, ожидавшему
в Авалоне момента, когда он сможет вернуться.
Это тема Rex quondam, rexque futurus, короля времен
былых и времен грядущих.

Тесно связанный с образом Артура, круглый
стол — объект мифологический, но есть и объект
персонализированный, связанный с его именем
еще теснее, — это неизменный спутник великих
воинов и великих рыцарей: его меч. Волшебный
меч, с которым не может управиться никто, кроме
него самого, которым он чудесным образом
убивает врагов и чудовищ, преимущественно
великанов, и выбрасывание которого в озеро
знаменует конец его жизни и его могущества.
Этот меч зовется Экскалибур, и его исчезновение
венчает мрачный эпизод смерти Артура, воссозданный
крупным британским кинорежиссером
Доном Бурманом в фильме «Экскалибур».
Персонализацию мечей мы встретим и у Карла
Великого, и у Роланда: Жуайез, Дюрандаль,
Экскалибур — вот они, сказочные помощники
выдающихся героев. Артур прежде всего — воплощение
взаимного союза, союза тех ценностей,
что выработали средние века. На этих ценностях,
разумеется, лежит сильный христианский отпечаток,
но это в первую очередь светские ценности
героя-мирянина. В Артуре находят выражение
два сменивших друг друга периода феодальных
ценностей. В XII веке это воинская доблесть, в
XIII — куртуазность. В индоевропейской традиции
он был королем трифункциональным: по
первой функции — королем священным, по второй
— королем-воином и по третьей — королем-цивилизатором.
его образ хорошо иллюстрирует
то, что крупный исследователь средневековой
литературы Эрих Кёлер прекрасно определил
так: «двойной замысел куртуазного феодального
мира: историческая легитимизация и выработка
мифов».

Как и все герои — причем средневековых это
касается в первую очередь, — Артур тесно привязан
к определенным географическим местностям.
Это места его битв, резиденций и смерти.
Прежде всего это область его главных свершений, его сражений, завоеваний и побед: страна
кельтов, Ирландия, Уэльс, Корнуэлл, Арморика.
Это Тинтажель в Корнуэлле, где был зачат Артур,
Камелот, фантастическая столица Артура на границе
Корнуэлла и Уэльса. Это фантастические
острова, такие, как Авалон. Это английский монастырь
в Гластонбери, бенедиктинское аббатство
на границе Уэльса, где в 1191 году якобы
были обнаружены его останки и останки королевы
Гениевры. Но есть и вдали от кельтского
мира еще одно удивительное место, связанное с
Артуром, находившимся между жизнью и смертью,
королем выжидающим. Это место — вулкан
Этна, в жерле которого, охраняемый от всех
горестей, как повествует об этом изумительный
сборник чудесных историй английского автора
начала XIII века Гервасия Тильбюрийского, спокойно
спящий Артур ждал своей участи — чудесного
ли возвращения на землю или вознесения в
рай. В этом случае не связан ли Артур с тем, что
я называю рождением чистилища, в тот момент,
когда его местонахождение неясно определяли
где-то между Ирландией и Сицилией? Тогда этот
кельтский король мог быть одним из первых обитателей
того чистилища, слухами о котором был
полон весь христианский мир.

Однако в христианской Европе — и эта черта
сохранилась до наших дней — нет ни всемогущего
героя, ни во всем удавшихся чудес. Герой —
всего лишь человек, любой человек грешен, и
феодальной верности неминуемо противостоит
предательство злобных врагов. С другой стороны,
если монархическая идеология и выстраивает
образ короля как героя, она далека от придания
ему абсолютистского характера, который будут
настойчиво приписывать ему ренессанс и эпоха
классики. Артур — грешник, и Артура предают.
Поддавшись вожделению, Артур совокупился с
собственной сестрой, и от этого инцеста родился
Мордред. Великому образу — великий грех, короли
и герои (это касается и Карла Великого) частенько
повинны в кровосмешении. Что до плода
греха, Мордреда, то он — предатель, чей удел —
смерть; Артур же, познавший и иное предательство
— своей жены Гениевры, изменившей ему
с его же вассалом Ланселотом, сам не единожды
предавал Гениевру.

После Гальфрида Монмутского успех образа
Артура неуклонно растет. Сперва его имя упрочивает
политику английских королей династии
Плантагенетов. Использование имен героев в
политических целях — один из самых известных
феноменов в истории, в особенности в средневековой
европейской истории. При этом английские
короли возвеличивали Артура в пику
королям немецким и французским, которые в
поисках историко-мифологических крестников
все больше и больше разрабатывали образ
Карла Великого. Такую роль сыграл в истории
Европы этот двуликий тандем, то дополнявший,
то противостоявший друг другу, — Артур и Карл
Великий.

Успех Артура был таким стремительным,
что уже в начале XIII века монах-цистерцианец
Цезарий Гейстербахский будет рассказывать в
своих Dialogus miraculorum («диалогах о чуде»),
как однажды монахи задремали во время проповеди
их аббата и вдруг тот возвысил голос и сказал:
«А теперь слушайте меня, братья мои, слушайте
хорошенько, я расскажу вам о деле новом
и необычайном: жил однажды король, который
прозывался Артуром». При этих словах монахи
просыпаются, оживляются, обращаются в слух.
Артур стал героем даже в монастырях. Другой
пример успеха образа Артура в средневековом
обществе уже выходит за пределы аристократической
среды — это успех имени Артур, который
можно отнести к тому времени XIII–XIV веков,
когда на христианском западе формировалась современная
антропонимика, присоединявшая имя
к фамилии как раз в городских социальных сословиях.
Мишель Пастуро наблюдательно подмечает
распространение имени Артур и прочих имен,
происходящих от имен главных рыцарей круглого
стола, подчеркивая, что имя, даваемое при крещении,
никогда не является именем случайным, что
оно — «первый социальный маркер, первый атрибут,
первая эмблема». Он изучил частоту повторений
имен рыцарей круглого стола по приблизительно
40 000 оттискам французских печатей,
имевших внутреннее хождение в конце XV века.
они показывают, что «играть в короля Артура»
стало нормальным городским делом, а в некоторых
регионах, например в Нидерландах и Италии,
до середины XVI столетия развивалась настоящая
«артуромания». Возвращаясь во Францию,
скажем, что в подлинном выигрыше от такой
артуровской антропонимической антропологии
оказались — рыцарь Тристан с его 120 примерами,
за ним следует Ланселот с 79 упоминаниями.
но очень близок к ним и Артур с 72 примерами,
оставляя далеко позади Говейна (46 примеров) и
Парцифаля (44 примера).

Как мы в этой книге еще увидим, очарование
героев средних веков, к XIV веку скорее заснувшее, пробудилось в XV, в том самом столетии, которое,
как замечательно показал Йохан Хейзинга
в «осени средневековья», оказалось жертвой
самых невероятных вымыслов на рыцарские
темы. Пробуждает к жизни Артура английский
поэт Мэлори в своей большой поэме 1485 года
«Смерть Артура». И в XV веке сладостная память
об этом средневековом герое так свежа, что другой
поэт, спенсер, дарует ему новую жизнь в The
Fairy Queen («Королева фей») (1590). На крыльях
британского национализма Артур с легкостью переносится
в воображение XVII века. Особенно он
обязан великому композитору Пёрселлу, который
написал оперу «Король Артур» на либретто великого
Джона Драйдена, — король Карл II поначалу
покровительствовал ему, и тем не менее увидеть
свое творение на сцене он смог лишь незадолго
до смерти, в 1691 году.

наконец, в эпоху романтизма Артуру суждено
пережить настоящее возрождение средневекового
имагинарного. Ему повезло стать героем одного
из самых великих романтических английских
поэтов, Теннисона, который опубликовал свою
«Смерть Артура» в 1842 году и до конца жизни составлял
The Idylls of the King («Идилии короля»), которые
все вместе были изданы в 1885-м. Примерно
в то же время Артур обретает новую жизнь в
произведениях художников-прерафаэлитов, особенно
Данте Габриэля Россетти (1828–1882) и
Эдварда Берн-Джонса (1833–1898). В музыке
Шоссон под влиянием Вагнера — которому принадлежит
решающая роль в возрождении героев
и чудес средневекового имагинарного (особенно
германского) — с 1886 по 1895 год сочиняет свою
единственную оперу «Король Артур».

Наконец, новую жизнь достоинству средневекового
героя Артура и главных его героических
сотоварищей придает кинематограф. Жан
Кокто начинает с переложения артуровской легенды
для театра в пьесе «Рыцари круглого стола» (1937). После войны как настоящие шедевры,
так и фильмы, в которых средние века изображены
в искаженном и неверном свете, получают
широкое распространение и хорошо воспринимаются
публикой — это такие зрелищные
произведения, как голливудские «Рыцари
круглого стола» Ричарда Торпа в 1953-м; «Камелот», музыкальная комедия Джошуа Логана, в
1967-м. Назовем и великие образцы — «Ланселот
озерный» Робера Брессона (1974), «Парцифаль
уэльский» Эрика Ромера (1978) и «Экскалибур»
Джона Бурмена (1981). В знаменитом фильме
«Индиана Джонс и последний крестовый поход»
(1989) Стивен Спилберг отправляет Харрисона
Форда на поиски Грааля. Пародия, что тоже суть
свидетельство популярности, заставляет посмеяться
над Артуром как в превосходном фильме
«Монти Пайтон и священный Грааль» (1975),
так и в «Янки из Коннектикута при дворе короля
Артура» Тэя Гарнетта (1949) с Бингом Кросби. Да
в конце концов, если придать мифическому королю
черты Джорджа Буша — чем не новый облик
героя Артура? Голливудский продюсер и ультраконсерватор
Джерри Брюкхеймер недавно согласился
финансировать впечатляющий по размерам
бюджет роскошного кинозрелища Антуана
Фукуа «Король Артур» (2004), где он изображает
Артура, Гениевру и рыцарей круглого стола как
героев Англии, решившейся после окончания оккупации
Римом разбить саксов, чтобы дать стране возможность следовать по пути прогресса. Он
утверждает: «Есть отголоски между историей
Артура и ситуацией в Афганистане и в Ираке —
некогда Рим оккупировал Великобританию, и,
когда эта страна избавилась от римлян, она встала
перед необходимостью исполнить свою цивилизаторскую
миссию борьбы против варварства». Королю Артуру еще не надоело повергать
нас в изумление.

Отрывок из книги Тура Гутоса «История бега»

О книге Тура Гутоса «История бега»

Рассказывают, будто один скороход,
отправляясь в дальний путь, выдрал
себе волосы и записал послание на лбу.
Волосы отросли, и получателю пришлось
отстригать их, чтобы прочитать
написанное.

Неизвестный источник

Однажды в XVIII веке в немецком Майнце одна молодая
девушка, забеременев вне брака, от отчаяния
и стыда убила собственного ребенка. Ее арестовали,
обвинили и приговорили к публичной казни.

Подошел назначенный день.

По пути к месту казни жители города смотрели на
нее и ее провожатых, и многим казалось отвратительным,
что руки палача коснутся столь очаровательного
создания. Одна знатная дама, преисполненная
сочувствия, решила, что девушка не должна умереть.
Со всей поспешностью отыскала она князя Иоганна-Фридриха-Карла фон Онштейна, который написал
прошение о помиловании и поручил своему скороходу
доставить его верховному судье как можно быстрее.
Скороход и сам был тронут таким сочувствием и
помчался по улицам, ускоряя свой бег на подъемах, —
он бежал так быстро, как еще никогда не бегал, понимая,
что на карту поставлена жизнь девушки. У
городских ворот он закричал: «Помилована, помилована!» Народ подхватил эти крики, и они дошли до
верховного судьи.

Судьи выполнили требование князя и ослабили
веревку вокруг шеи бледной перепуганной девушки.
Упав в обморок, та рухнула на руки священнику —
избавленная от главного кошмара своей жизни.

Скороход стал героем дня, и городские жители с
триумфом отнесли его обратно, а князь щедро наградил
его. Но он надорвался и с тех пор смертельно
боялся опоздать. Этот страх так глубоко укоренился в
его душе, что спустя весьма непродолжительное время
скороход, к огорчению князя и народа, умер.

От дома к дому

В разных культурах на протяжении многих столетий
бегом занимались тысячи специально натренированных
мужчин. Говорили, будто в ступни скороходов
можно было забивать гвозди — такими твердыми они
были. Возможно, это не совсем соответствует истине,
однако ноги скороходов были мощнее, чем у всех
остальных — независимо от того, жили они в Европе,
Африке, Америке, Индии или Китае. Наибольшей
известностью пользуются скороходы инков.

Когда испанцы в 1532 году пришли в Южную
Америку и завоевали империю инков, она занимала
площадь от теперешней границы между Эквадором
и Колумбией до Рио-Мауле в Чили, а численность
населения достигала 10 миллионов.

Могуществом своей империи и своим господством
инки были обязаны, помимо прочего, хорошей системе
коммуникации и тщательно продуманной системе
дорожных сообщений. Чтобы сократить время
в пути, дороги строили по возможности прямыми,
отчего они часто поднимались по склонам длинными
лестницами. Дороги мостили камнем или укрепляли
стенами, а вдоль наиболее значимых путей ставили
столбы, которыми мерили расстояния: одна миля
соответствовала 6000 шагов. Над речными потоками
были перекинуты висячие мосты из лиан, и переход
по этим примитивным конструкциям каждый раз
был сопряжен с риском.

Благодаря профессиональным бегунам — часкис,
то есть обменивающихся, дающих и берущих — существовала
эффективная коммуникационная система.
Их тренировали с самого детства, выбирая лучших
и наиболее ответственных, они приносили обет
молчания. Они гордились своей профессией, а законопослушность
в империи инков, где кража кукурузы
с поля каралась смертью, сомнению не подвергалась.
Бегуны жили в маленьких домиках вдоль дорог — по
четыре или шесть человек в каждом, в зависимости
от важности того или иного пути. Двое постоянно
сидели у порога в полной готовности и наблюдали за
дорогой. Едва завидев вестника, один из бегунов выходил
ему навстречу. Вестник передавал ему простую
устную новость или веревку с узелками, содержащую
послание, — инки не знали ни колеса, ни алфавита.

На веревке было завязано несколько узелков разного
цвета. Они располагались либо параллельно,
либо расходились от одной точки, и каждый узелок
что-нибудь да значил. Узелками передавали слова,
цветами — числа. Бегуну не нужно было уметь читать
узелковые послания. Часто вестники приносили известия,
которых сами не понимали и расшифровать
которые могли только посвященные люди.

Приняв послание, вестник как можно быстрее
бежал к следующему домику, расположенному в нескольких
километрах, и там все повторялось. Бегунам
удавалось передвигаться довольно быстро, так как домики
располагались недалеко друг от друга.

Они доставляли новости людям различной важности
и значения: от управляющего округом до инка,
носителя высшей власти в империи, — местные известия,
указания от вышестоящих лиц и вести, касающиеся
полей и скота. По мостам и дорогам, которые
простирались от побережья до высокогорных
районов на высоте до 4000 метров над уровнем моря,
непрерывно передвигались скороходы, для которых
суточная норма пробега составляла около 250 километров.
Новости беспрерывно текли от одного посланца
к другому, а скороходы для восстановления сил
жевали кокосовые орехи. Во многих землях скороходов
узнавали по длинным перьям на голове. О своем
прибытии они возвещали, трубя в раковину, которую
носили на поясе. В любое время дня и ночи наготове
находились тысячи скороходов, которые работали
сменами по 15 дней, за что получали питание и жилье
от государства. Их роль была столь важна, что им
платили столько же, сколько наместникам областей.

Чего только не доставляли скороходы верховному
инку в Куско: например, особые блюда — такие, как
улитки и морепродукты. Двор к обеду получал рыбу,
выловленную утром, хотя располагался далеко на материке.
Еще были скороходы специального назначения
— хатун-часкис, разносившие более тяжелые и
объемные грузы. Они работали сменами по полдня.

Особо важные известия от монарха отмечались
красной нитью или палкой с засечками. У каждого
домика был сложен костер, который в чрезвычайных
случаях разжигали — например, чтобы предупредить
о восстании или вторжении. Бодрствующие рассыльные
зажигали огонь и передавали весть в столицу, где
жил правитель со своей свитой. Еще не зная причины
тревоги — а она становилась известной лишь с прибытием
вестника, — правитель выдвигал войска в том
направлении, откуда пришла тревога.

Отправным пунктом скороходов в империи инков
был город Куско — центр мира и жилище сына
Солнца, Великого Инки. Этот город располагался
почти в 3500 метрах над уровнем моря и во времена
расцвета империи насчитывал до 200 000 жителей.
Самые отдаленные уголки империи, когда она достигла
наибольших размеров, находились в 1500 километров
от Куско, и вести доходили туда за пять
дней. Из Куско и в Куско ежедневно отправлялись и
возвращались скороходы. Встречаясь в пути, те, кто
направлялся в Куско, всегда уступали дорогу — так
велико было уважение к городу.

Источники свидетельствуют о том, что у инков
было трепетное, благоговейное отношение к окружающему
миру. И скороходы не были исключением.
В государстве инков считалось, что даже самые незначительные
вещи имеют душу. Все было живым
и требовало уважительного к себе отношения, а
человек должен был заручиться благорасположением
всех существ. Бегуны, передвигавшиеся по высокогорным
плато, видели не просто дикую природу
— все вокруг них кишело духами и разными
субстанциями, камни и животные принадлежали
миру, в котором жил и которому подчинялся человек.
Миллионы существ наблюдали и следили за
каждым их шагом. Скороходы инков страшились не
одиночества в безлюдной местности или во мраке
ночи, а скорее того, что мириады духов вдруг заявят
о себе. Они жили в мире, наполненном постоянными
опасностями, и никогда не знали, какую
напасть уготовали им враги или природные силы.
Скороходы понимали, что от скорости их бега и от
доверенных им посланий зависит благосостояние
всего общества, которое должно выстоять и в войне,
и в мире, пережить природные катаклизмы и
неурожайные годы. Прежде чем перейти реку, скороход
выпивал немного воды из нее и просил реку о
благосклонности во время переправы. Тень летучей
мыши, крики птиц или чудной сон — все это отпечатывалось
в памяти скорохода и имело символическое
значение.

— Это должно было случиться! — восклицал он,
когда исполнялось предначертанное судьбой, так как
инки чувствовали себя подчиненными заведенному
мировому порядку.

Обычные люди тоже должны были хорошо бегать.

Чтобы войти в высшее сословие, нужно было пройти
четырехлетнее обучение, по завершении которого
самым важным экзаменом был бег наперегонки.
Представители высшего сословия обучались в школах
Куско у лучших ученых государства языку, религии
и искусству плести узелки на веревках. На последнем
году обучения они проходили историю и получали
дополнительные знания о землемерном деле, географии
и астрономии. Им не предстояло быть скороходами,
но бегать все равно нужно было уметь.

В день экзамена, хуараку, в двенадцатый месяц по
календарю инков, ноябрь, кандидаты собирались на
большой площади в Куско, чтобы вознести молитвы
солнцу, луне и грому. Перед экзаменом все юноши
коротко стриглись, облачались в белые одежды и
прикрепляли к голове черные перья. Вместе со своими
семьями кандидаты шли к близлежащей вершине
Хуанакаури, где им предстояло, живя на строгой
диете из воды и сырого риса, танцевать и свершать
ритуальные обряды. Через несколько дней они получали
красно-белые одежды и могли спать в палатках
вместе со своими семьями. Их ожидал восьмикилометровый
забег к Хуанакаури, одному из самых почитаемых
священных мест в округе, где один из братьев
первого инка, согласно преданию, был превращен в
покоящийся на вершине камень. Однако перед превращением
он был наделен двумя крыльями и уподобился
самой почитаемой — за скорость — индейцами
птице: соколу. Слово «хуаман» означало на языке
инков и «сокол», и «скорость», а в фольклоре инков
многие слова, начинавшиеся с «хуа», были так или
иначе связаны с образом сокола. Забег тоже проходил
под знаком сокола.

Скорость в государстве инков была очень важна,
чтобы обеспечить власть и порядок. Это касалось как
скорости вестников, так и войск на марше. Соколы,
солдаты и вестники были тесно связаны друг с другом
в стране, не имевшей других средств передвижения,
кроме своих собственных ног. Одним из завоеванных
инками народов были караны, у которых не было ни
системы вестников, ни узелкового письма. Как следствие,
они уступали инкам в развитии и были легкой
добычей.

Ко дню соревнования заранее приготовленные
фигурки животных помещались на вершине горы
около финиша: сокол, сова, дикая утка, гриф, колибри,
змея и лиса. На старте же наблюдалась отчаянная
борьба, поскольку все участники хотели добиться
почестей и благорасположения богов. Добежав
до фигурок животных, бегуны хватали их, первым
доставались самые быстрые птицы, в то время как
последние получали никудышных ползучих зверей.
Таким образом, участники подтверждали свою силу
или слабость, и публика знала, кого ей следовало
приветствовать, а кого высмеять. Сойти с дистанции
было позорно.

Вечером соперники ложились спать у подножия
горы и отдыхали до утра, а потом шли к вершине, где
были установлены два каменных сокола. Там начиналось
состязание между двумя командами юношей.
После этого мерились навыками в стрельбе из лука
и метании из пращи. Были и проверки воли, когда
кандидатов били, а они не должны были показывать,
что им больно, или надо было простоять на страже
десять ночей без сна. Кандидатам приходилось стоять,
не моргая, в то время как военачальник размахивал
дубиной над их головами или острием меча перед
глазами.

Выдержавшие экзамен удостаивались приема у верховного
инка и получали специально сшитые набедренные
повязки, диадему из перьев и металлическую
нагрудную пластину. Уши им прокалывали золотыми
иглами, и они могли носить тяжелые серьги — явный
знак, указывающий на принадлежность к элите.
Существовали и другие обряды, которые нужно
было пройти, чтобы быть принятым в элиту: танцы
и ритуальное купание, вручение оружия и праздник.
По завершении участники праздника должны были
убрать территорию.

Хотя для инков бег был также важным видом спорта
— состязания в беге проводились на ежегодных
спортивных играх и прочих соревнованиях, об этом
упоминается реже, нежели чем об эстафетной системе,
которая была гордостью и одним из неизменных
атрибутов государства инков. Вестники были центральным
нервом государства. Благодаря им верховный
инк и получал свою власть, и удерживал ее.
Испанцы оценили пользу такой системы и сохранили
ее. Испанскому отряду на лошадях потребовалось
двенадцать дней, чтобы преодолеть расстояние от
Лимы до Куско. Бегуны инков преодолевали его за
три дня.

Вестники и спортсмены

В Центральной Европе скороходы появились в XV
веке, среди них были нанятые на постоянную работу,
но были и скороходы-поденщики, выполнявшие
поручения купцов и помещиков. Вот одно из характерных
распоряжений, устанавливающее отношения
между крепостным и господином: «Ты будешь служить
ему шесть дней в неделю, а на седьмой — приносить
вести».

В польском Вроцлаве в 1573 году сорок вестников
подчинялись одному верховному скороходу.
Некоторые из них имели хорошее жалованье, охрану
и пользовались привилегией не служить в армии.
Хотя Центральная Европа была раздроблена на мелкие
государства, что часто сокращало расстояния,
так как располагавшимся по соседству государствам
было проще контактировать друг с другом, вестники
за день могли пробегать более ста километров. Они
получали вознаграждение в зависимости от расстояния и не зарабатывали ничего, если не выполняли
своей работы. В XVII веке немецкие вестники организовали
свой профессиональный союз, о чем сегодня
свидетельствуют такие фамилии, как Лойфер,
Лёпер и Ботт («бегун», «вестник»). Профессия эта часто
передавалась по наследству.

Предписания, даваемые скороходу, касались маршрута и человека,
К которому он держал путь. Маршруты
часто получались извилистыми, и вестникам было что
порассказать. Норвежское выражение «бегун и врун»
(«en loper og en logner») говорит о том, что вестников,
когда они возвращались в город, усталые и готовые к
новым распоряжениям, так и тянуло приврать и сболтнуть
чего-нибудь лишнего.

Велик был соблазн помолоть языком, когда любопытные
горожане толпились вокруг человека, который
много странствовал и поэтому мог рассказать
много новостей. Было нечто экзотическое в прибытии
вестника, в том, как его пропускали в городские
ворота, и в его заключительном рывке к заданной
цели — целый ритуал, включавший в себя выкрикивание
новостей или передачу документов — а читать
в тогдашнем обществе умели немногие. Вовсе не все
вестники были грамотны. Рассказывают, будто один
скороход, отправляясь в дальний путь, выдрал себе
волосы и записал послание на лбу. Волосы отросли,
и получателю пришлось отстригать их, чтобы прочитать
написанное. Вестники должны были рассказывать
новости за чаевые, если же они отказывались,
это влекло за собой штрафы и запрет на профессию.
Невыполнение обязанностей каралось строго.

По сравнению с оседло живущими людьми вестники
обладали и богатым опытом путешествий, и
большими способностями. Они принадлежали профессиональной
группе, для которой были открыты
государственные границы, они встречались с представителями
элиты, хотя сами были незнатного происхождения.
Вестников уважали, и эта работа была
одной из ступеней на пути к повышению социального
статуса.

Запрещалось препятствовать вестникам или причинять
им вред. Они пользовались дипломатической
неприкосновенностью (даже в военное время)
и беспрепятственно пересекали поля сражений,
разнося послания и обслуживая переговоры. Сами
послания, хорошо защищенные от дождя и ветра,
находились внутри палки или посоха, которые они
носили с собой. Некоторые вестники носили флягу
с вином на конце палки и прикладывались к ней
в пути, другие носили яйца вкрутую и прочую дорожную
пищу. У них был специальный костюм, окрашенный
в цвет их города, и еще одна палка, копье
или короткий меч, чтобы защищаться от собак,
разбойников и других недругов. Щит с изображением
герба города позволял судить о происхождении
вестника.

В Германии эпоха вестников закончилась примерно
в 1700 году. Дороги становились лучше, коммуникации
налаживались, передвигаться стали на лошадях
— это привело к тому, что в скороходах больше
не нуждались, в то время как почтовая система, напротив,
набирала обороты. Впрочем, в 1712 году всего
четыре человека спокойно разносили всю берлинскую
почту. Постепенно задачи скороходов перешли
к почтальонам. В то же время почтовый оборот увеличивался
за счет газет, журналов и многочисленных
личных посылок.

Городские вестники, оставшиеся в XVIII веке без
работы, нашли себе новое применение. Короли и
знатные дворяне выпускали вестников вперед, чтобы
те выкрикивали известия об их прибытии на
праздниках или собраниях. Обоз с лошадьми редко
двигался быстрее восьми-девяти километров в час, и
крепкий парень легко уходил далеко вперед.

Изначально у таких глашатаев была другая задача.
В XVI веке дороги были настолько скверными,
что слуги выпрыгивали перед каретой, чтобы найти
твердый участок пути для господина. Постепенно
они стали обеспечивать комфортное путешествие и
светить факелами перед обозом. Они часто выдвигались
широкой колонной, такую процессию было
легко узнать. Ее было слышно за много километров,
как будто путешествовал турецкий султан, в шуме
можно было различить звон колокольчиков, скрип
тележных колес, песни и громкие разговоры вестников.

Персидский султан в XVI веке содержал штат из
ста бегунов, которых называли пеирлы. Когда султан
путешествовал по стране, они выпрыгивали по обе
стороны от кареты и кривлялись и дурачились, развлекая
султана. Среди бегунов у султана были фавориты,
которые засовывали себе в рот продырявленные
серебряные шарики и медленно жевали их,
как лошади уздечку. В руках у них были приторно-сладкие
сушеные фрукты, которые они ели, когда во
рту начинало сохнуть. Это было очень удобно в такой
жаркой стране, как Турция.

Объявление в одной из газет Вроцлава позволяет
судить о том, какие требования предъявляли дворяне
к бегунам:

Требуется бегун. Нужен молодой вестник с хорошей
фигурой и приятной внешностью, выбритый
и остриженный, с хорошими манерами, быстро бегающий
и выдерживающий большие расстояния.
Если таковой найдется, ему следует обратиться
до двадцать восьмого числа сего месяца в замок в
Краскове, где ему предложат работу на очень выгодных
условиях.

Если откликалось несколько равноценных кандидатов,
устраивался отбор.

Английский герцог Куинсэбэри усаживался на
балконе на Пикадилли и наблюдал за кандидатами,

с которых ручьями струился пот. Те, что меньше потели
и выглядели менее усталыми, получали место.

— Ты нужен мне, парень, — говорил герцог выдержавшему
испытание. А если кандидат был изящно
одет и элегантно двигался, то его шансы возрастали.
Рассказывают, что бегуны привлекали женщин,
и на рисунках их изображали ладно сложенными и
волевыми. Они были бодры и подвижны в отличие
от дряблых дворян, их легко узнавали по худощавым
лицам и стройным телам.
В Англии вестников называли running footmen,
начиная с XVII века они служили у знати, составляя
конкуренцию лошадям. Бегун должен был быть
молодым и здоровым холостым мужчиной с хорошо
развитыми ногами. В зрелом возрасте его порой назначали
дворецким, передав трудоемкую работу более
молодым преемникам. Бегуны должны были повиноваться
указаниям незамедлительно и выполнять
свою тяжелую работу вне зависимости от времени
года и суток.

Однажды шотландский граф Хоум послал своего
лакея поздним вечером с важным посланием в
Эдинбург, расположенный в пяти милях от поместья.
Утром, спускаясь к завтраку, граф увидел похрапывающего
на скамейке лакея. Неужели он позабыл о
чести и заснул? Граф пришел в ярость и хотел ударить
лакея, как вдруг внезапно понял, что тот был в
Эдинбурге ночью и вернулся назад.

Если у хозяев появлялась какая-нибудь сумасбродная
идея, если им нужно было что-то отнести, или
передать, или забрать склянки с лекарствами у доктора,
или удивить дамского ухажера подарками, за дело
принимались скороходы.

Чувство принадлежности своему сообществу и
профессиональная гордость были у них очень развиты.
Об этом свидетельствует случай в Милане весной
1751 года, когда скороходы, находившиеся в услужении
у дворянина, увидели полицейских с портупеями и в
обуви с разноцветными лентами. Они полагали, что
эти предметы одежды являются привилегией скороходов,
и просили полицейских не нарушать этого порядка.
После того как те отказались, бегуны набросились
на одного из полицейских и заставили его снять обувь
прямо посреди улицы. Они угрожали убить полицейского,
если такое будет продолжаться: «Они уже были
готовы броситься друг на друга, когда пришел губернатор
и приказал полицейским не носить больше голубые
портупеи, а ленты на их обуви должны были быть того
же цвета, что и сама обувь. Обе стороны были удовлетворены
и разошлись, не вступив в столкновение».

Быстро доставлять известия было для бегунов делом
чести, и они не щадили себя. Зачастую молодые
люди выдерживали не более трех-четырех лет подобной
службы, многие очень рано умирали. Но были и
такие, кто служил и по двадцать, и по сорок лет, как,
например, Генрих Эрке, который находился в услужении
великого герцога Мекленбургского в течение
43 лет, начиная с 1790-х годов Состарившись, он занялся
обучением своих молодых преемников и имел в
подчинении одиннадцать человек, в том числе троих
сыновей.

Эрке относился к работе серьезно. Он устанавливал
для своих учеников режим питания, показывал
им дыхательные упражнения и учил географии. Он
советовал дышать через нос и сдавливать бока, если
они ощущали колющую боль, — еще они пили болеутоляющие
травяные настойки. Одна из историй,
рассказываемых посыльными, гласила, что некий бегун
сделал себе операцию по удалению селезенки —
лишь бы избежать этих болей. Может быть, так оно
и было, а может быть, это лишь досужие вымыслы.
Тренировались бегуны в тяжелой обуви, они бегали
по свежевспаханной земле или песку, стараясь выше
поднимать колени. Перерыв наступал, когда группа
совершенно выматывалась.

Отрывок из книги Льва Волохонского «Жизнь по понятиям»

О книге Льва Волохонского «Жизнь по понятиям»

Февральский переворот открыл тюрьмы, а последовавший за ним октябрьский коренным образом изменил криминальную ситуацию на территории Российской Империи.

Из обращения Собора ко всему православному русскому народу:

«…Люди всех званий и состояний стремятся использовать народную беду для лёгкой наживы. Изо дня в день возрастает дерзость грабежей. Захват чужого добра провозглашается как дозволительный. Люди, живущие честным трудом, становятся предметом глумления и хулы. Забывшие присягу воины и целые воинские части бегут с поля сражения, грабя мирных жителей и спасая собственную жизнь…»

Церковные Ведомости № 36-37, август 1917 года.

1917 г. Из писем крестьян Учредительному Собранию:

Не позднее 31 декабря 1917 г.

«…При батюшке царе ничего не было, а теперь каждый день убийства, грабеж и жаловаться некуда. Зато теперь — свобода, подохнуть бы всем, кто это выдумал.

Прошу передайте батюшке Николаю привет. Мы за него молимся, чтобы он встал на престол».

ГАРФ, ф. 1781, оп.1, д.20, л. 2 — 2 об. Подлинник, рукопись.

Не позднее 31 декабря 1917 г.

«…Прошу отметить эти слова. При выборах все добивались свободы слова — кто что хочет говорить. Я и другие, много нас, хотим голосовать за батюшку царя Николая, при котором нас бедняков никто не трогал и все было доступно и дешево, и хлеба было много, а теперь при новом вашем правительстве одни грабежи да убийства и насилия, и жаловаться некуда, и делает все солдатня. Неужели батюшка царь не вернется к нам? Господи, вразуми народ и верни нам защитника царя…»

ГАРФ, ф. 1781, оп.1, д. 20, л. 3–3 Подлинник, рукопись.

Новая власть не только не взяла на себя функции защиты жизни и имущества граждан, но сама объявила войну всем сословиям и утверждала себя, пропагандируя и практикуя принцип: всё отнять и поделить.

Несколько лет войны притупили уважение к человеческой жизни и приучили миллионы россиян к повседневному насилию.

Революция и гражданская война, так называемый «романтический период марксистского социального эксперимента в России», по сути, ни что иное, как вовлечение масс в тотальный грабёж и беспредел.

Телеграммы. «Конфискация дач»:

«Калуга. 12 мая Местный Совнарком республики постановил конфисковать все дачи в окрестности Калуги с инвентарем с целью устройства школьных колоний и санаторий для детей рабочих».

«Известия Архангельского Совета…» № 34, 16 мая 1918 года.

«Реквизиции в Москве»:

«В течение марта реквизировано в Москве различных продовольственных продуктов на 5.000.000 рублей.

В апреле сумма стоимости реквизированных продуктов достигла 12 000 000 рублей, причем апрельское увеличение реквизиции является следствием переписи и обнаружению продуктов у различных лиц.

Найдены огромные запасы тканей, сахара, мыла и других продуктов, которых может хватить, применительно к существующему ныне распределению, для удовлетворения всего населения Москвы приблизительно на полгода.

Очень много продуктов находится в распоряжении интендантства, городского и земского союзов. Одних только консервов там имеется до 10 000 000 коробок».

«Известия» № 112, 5 июня 1918 года.

«Возьмите пример!»:

«Крестьянская беднота дер. Белоноговой, Есиплевской вол., последнее время сильно нуждались в хлебе, а между тем бедняки знали, что у деревенских кулаков много хлеба.

Голодающие крестьяне просили взаем, до сбора своего урожая. Но кулаки на все просьбы голодных крестьян ответили отказом и заявили, что у них нет хлеба.

Тогда беднота деревни решила обыскать кулаков. Личными силами произвести обыск бедняки не решались, а попросили уездный совет, чтобы прислали красноармейцев, которые долго ждать себя не заставили, и в тот же день приехали.

При помощи красноармейцев беднота приступила к обыску, который дал прекрасный результат. Найденный хлеб разделили по 18 ф. на едока, которых здесь более 450. Теперь они без нужды проживут до своего урожая.

Так беднота должна действовать всюду».

«Деревенская коммуна» № 4, 27 августа 1918 года.

«Новый декрет»:

«Вступил с 20 августа в силу новый декрет об отмене прав частной собственности на недвижимость в городах. Декрет состоит из 25 статей и примечаний к ним.

Этим декретом отменяются права собственности на все без исключения участки, как застроенные, так и не застроенные, и как принадлежащие частным лицам, так и различным предприятиям.

Все это относится к городам с числом жителей свыше 10 000 человек.

В городах, где жителей больше, чем 10 000 человек, права застройки принадлежат исключительно органам местной власти.

Декрет вступает в силу не позднее трех месяцев со дня опубликования его в „Известиях Исполнительного Комитета“ каждого местного совета».

«Деревенская коммуна» № 11, 5 сентября 1918 года.

«Попы и народ. Как они спасались»:

(Никольск. у., Вологодск. губ.).

«Особая комиссия по уплотнению квартир при обследовании монастырей нашла, что одиночки-монахи занимали большие помещения, в которых свободно могли бы жить несколько семейств. При том „кельи“ эти отличались большим комфортом, имелось электрическое освещение, центральное отопление, ванные и прочее.

Комиссия нашла такое явление ненормальным и решила, чтобы обширные помещения эти были отведены для нужд профессиональных союзов и для комитетов общественного питания, а в больших трапезных проектируется открыть столовые».

«Деревенская коммуна» № 11, 5 сентября 1918 года.

«Отдел официальный декрет о реквизиции теплых вещей
для Красной армии Совета комиссаров
союза коммун Северной области»:

«Совет Комиссаров Союза Коммун Северной области постановляет:

Тыл должен служить армии, сражающейся против врага, защищающей на фронте по тем или другим причинам великие идеалы мировой революции и не подставляющий свою грудь под пули империалистических банд всех стран, обязан там, где он живет (в столице, в уезде, городе или в деревне), немедленно придти на помощь армии, защищающей интересы рабочих, беднейших крестьян, всех трудящихся.

Армии нужны следующие вполне прочные, безукоризненно-чистые, без всяких заплат, вещи: одеяла, полушубки, ватные куртки, валеные сапоги, теплые перчатки, рукавицы, шапки, шлемы, теплое белье, теплые носки, шарфы. Эти вещи должны быть даны населением Северной области. Сдавать нужно комплектами. Комплектом считается одна из трех вещей на выбор: теплое одеяло, полушубок, валеные сапоги и дополнительно одна из указанных выше вещей.

В силу настоящего постановления граждане обязуются помочь для снабжения армии теплыми вещами в следующих рамках:

…Далее в 19 пунктах перечисляются все категории людей, у которых можно все это отнять: собственники и арендаторы огородов, владельцы лошадей и коров, рыбаки, кустари, пчеловоды, садоводы, как пользующиеся так и не пользующиеся наемным трудом, врачи, инженеры, священнослужители всех вероисповеданий, комиссионеры и все служащие лица, живущие на свой капитал и не занимающиеся трудом, владельцы промышленных предприятий, владельцы кинотеатров и театров, и т. д. и т. п. Т. е. валенки можно было отнять практически у любого гражданина…

20. За уклонение от внесения положенного количества комплектов в течение установленного местным советом срока, с уклонившихся взыскивается в двойном размере.

21. За невыполнение настоящего постановления, после двух недель со дня крайнего срока, у виновных конфискуется всё имущество.

…

24. Настоящее постановление обязательно для всех жителей Северной области, исключая граждан города Петрограда. Последние руководствуются постановлением комиссии по сбору теплых вещей при Петроградском Совете.

Председатель Г. Зиновьев

Комиссар внутренних дел С. Равич

Управляющий делами А. Копяткевич«.

«Известия Белозерского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» № 74, 7 ноября 1918 года.

Из протокола заседания Белозерского Исполнительного Комитета Уездного Совета Крестьянских, Рабочих и Красноармейских Депутатов от 15 ноября 1918 г.:

«…Постановить все библиотеки, имеющиеся в гор. Белозерске и его уезда национализировать и передать в распоряжение Отдела Народного Образования.

…Постановить Усовнархозу взять на учет всю мебель у буржуазии города и снабдить ею отделы в кротчайший срок. В случае же задержки предложить последнему выдать ордера отделам, указывающим на недостаток мебели в своих канцеляриях и излишки в том или ином буржуазном доме конфисковать».

«Известия Белозерского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» № 77, 20 ноября 1918 года.

Из частного письма красноармейца (архив военной цензуры):

«…Нахожусь в местечке Краснополье, выгоняем дезертиров и мобилизованных, делаем у евреев обыски, находим много мануфактуры, соли, хлеба, сапожного товару, очень много шелку. Сейчас получаю 350 руб. в месяц и командировочные, но много встречается спекулянтов; с этого возьмешь 1000, а то и более, смотря что везет; когда что отымешь, продаешь или обмениваешь в деревне на хлеб и сало. У нас 4 пулемета…»

(Гомельская губерния, Орша, 28 июня 1919 г.)

«После ухода красных»:

«За свое кратковременное пребывание в части Петропавловского и Илимского уезда красные не успели развернуть во всю свою грабительскую работу, но все же в некоторых селах и деревнях успели, если не пограбить, то описать все имущество крестьян как-то: хлеб, скотину и птицу, а в дер. Головное у одного крестьянина комиссаром был уведен жеребец, да и за взятые продукты красноармейцы не уплатили ни копейки.

Перепись хлеба и скота в значительной степени отрезвила крестьян от большевистского угара и население этих мест стало определенно враждебно относиться к красным. Очень сильно действовала на крестьян циничная ругань красных, в которой они всегда поминают „Бога и всех святых“.

„Больно уж страшно становится и слышать“, — говорят крестьяне».

«Последние известия» № 51, 6 октября 1919 года.

«Добрый человек»:

«На митинге в Брянске председатель Центрального Комитета Калинин заявил, что во время его последнего пребывания на восточном фронте он подписал 170 смертных приговоров только советским деятелям „за их слишком мягкое обращение и проявленную ими симпатию к пленным „Колчаковцам“.

Не так давно у нас приводились выдержки из речи Калинина, в которой он говорил: „Нет человека добрее меня“. Уж подлинно добрый человек — только 170 смертных приговоров подписал, а ведь мог 1.700 подписать“.

„Последние Известия“ № 61, 16 октября 1919 года.

„Изъятие церковных ценностей“:

— Волостной съезд советов в Минской губернии постановил изъять не только церковные ценности, но и все вообще ценности у граждан.

— В Иосифовском женском монастыре (Екатеринославской губ.) изъято 6 бриллиантов, оцениваемых в 60 миллиардов рублей».

«Труд» № 102, 12 мая 1922 года.

В этих условиях квалифицированная преступность просто исчезает. Зачем, к примеру, долго и тщательно готовить операцию по вскрытию какого-нибудь сейфа, если можно просто убить хозяина и взять себе не только сейф, но и всё, что угодно.

Грабили все. Государственная власть досталась наиболее беспредельной и идеологизированной группировке.

Соответственно, новый преступный мир начал складываться из числа тех, кто грабил не в пользу власти.

Чёткого разграничения в то время не было. Одни и те же люди в одной ситуации действовали в свою пользу, а в другой в пользу государства. Преступник легко становился госслужащим и наоборот.

Стоит вспомнить легендарного питерского бандита Лёньку Пантелеева, который сперва грабил сам по себе, потом служил в Красной Армии, потом грабил в составе питерского ЧК, не забывая скрысить чего-нибудь и себе, а потом полностью перешел на индивидуальную трудовую деятельность.

Из немногих зафиксированных преступлений этого периода самыми частыми были так называемые «самочинные обыски», — приходили под видом какой-нибудь страшной революционной организации (чаще всего ЧК) и изымали ценности.

В процессе захвата Российской Империи и установления на её территории своей власти коммунисты рассматривали неидеологизированных бандитов как своих естественных союзников.

Иногда последние отвечали им взаимностью. К примеру, одесские уголовники, обидевшись на репрессии со стороны Белой Армии, даже сформировали под командованием знаменитого Япончика отдельный полк Красной Армии. Полк этот до фронта не доехал, так как по пути распался на отдельные банды, которые нашли чего пограбить поближе к Одессе-маме.

На окончательно захваченных коммунистами территориях начался процесс отделения власти от криминала. И чем более коммунисты становились властью, тем чётче становилась граница между ними. Вчерашние друзья и союзники превращались в социально близких конкурентов, а затем и врагов.

Купить книгу на Озоне