Рубрика: Рецензии

Большинство людей, занимающихся писательством, рано или поздно испытывают творческий кризис, и собственные мысли становятся тяжким бременем. В тех случаях, когда жизнь кажется чересчур непонятной, люди пытаются посмотреть на вещи глазами животных. Пришло время обратиться к историям, рассказанным от их лица. Перед вами книги, которые позволят на секунду забыть о том, что вы – человек.

 

• Кэтрин Эпплгейт. Айван, единственный и неповторимый. – М.: Карьера Пресс, 2016. – 320 с.

Сюжет книги строится вокруг гориллы Айвана, чей прототип жил в действительности и прославился на весь мир своими рисунками в «пальчиковой технике». Проведя двадцать семь лет за стеклянными стенами торгового центра, Айван привык к людям, наблюдающим за ним. Но чаще всего он думает о живописи, о том, как передать на бумаге вкус манго или шуршание листьев. Однажды в цирке появляется новый участник – слоненок Руби. Неожиданно для себя Айван начинает по-другому смотреть на жизнь в торговом центре. То и дело в его памяти начинают всплывать воспоминания из его прошлого в джунглях. Не желая, чтобы Руби повторила его судьбу, Айван решает во что бы то ни стало добиться для нее лучшей жизни.

Книга предназначена для детей школьного возраста, но будет интересна и взрослым, которые порой как никто другой нуждаются в том, чтобы им напомнили о таких простых вещах, как сострадание и добро.

Люди, похоже, не всегда догадываются, что же изображено на моих рисунках. Они щурятся, вертят головами, что-то бормочут. Я рисую банан, великолепный спелый банан, а они говорят: «Это желтый самолет!» или «Это же бескрылая утка!»

• Ричард Адамс. Обитатели холмов. – СПб.: Азбука-Аттикус, 2016. – 544 с.

Роман «Обитатели холмов» признан одной из лучших книг, написанных в XX веке: его ставят в один ряд по значимости с такой незыблемой классикой, как «Маленький принц» Антуана Сент Экзюпери, «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха, «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери.

Ричард Адамс рассказывает историю искателей приключений, ставших таковыми поневоле (читай: «кроликов»), которым пришлось покинуть свой гибнущий город и отправиться в длинное путешествие. И ни один из них не знает, где оно должно окончиться. 

У героев романа есть своя мифология, язык, обычаи и жизненный уклад. Они рассказывают друг другу истории и роют подземные убежища. Однако книгу нельзя назвать доброй сказкой, где небо всегда безоблачно. В ней есть место и жестокости, и неопределенности, и опасности. В общем, жизнь в полном ее разнообразии.

Животные не ведут себя так, как люди. Они дерутся, когда надо драться, и убивают, когда надо убить. Но они никогда не обернут всю свою природную находчивость и сметливость лишь на то, чтобы изобрести новый способ искалечить жизнь другого живого существа. Они никогда не теряют чувства собственного достоинства и животности.

• Пол Гэллико. Томасина. – М.: Розовый жираф, 2016. – 184 с.

«Томасина» – самая знаменитая в России повесть Пола Гэллико. Это история о девочке, любившей свою кошку, о ее папе-ветеринаре, потерявшем и вновь нашедшем любовь, о Безумной Лори, любившей все живое, – словом, о любви, в которой только и есть смысл жизни. Повесть экранизировал Уолт Дисней, а в 1991 году режиссер Леонид Нечаевснял на студии им. Максима Горького фильм «Безумная Лори». В 2016 году издательство «Розовый жираф» выпустило новое издание повести в классическом переводе Натальи Трауберг, дополненное красочными иллюстрациями Нины Кузьминой.

Дело в том, что девочки и кошки похожи. В девочках тоже есть тайна, словно они что-то знают, да не скажут, и они склонны к созерцанию, и, наконец, они иногда смотрят на взрослых как мы – пристально и непонятно.

• Саша Черный. Дневник фокса Микки. – СПб.: Махаон, 2016. – 144 с.

В 2016 году «Махаон» переиздал известную повесть знаменитого русского поэта Серебряного века Саши Черного. В «Дневнике фокса Микки» повествование идет от лица забавного пса Микки, обладающего великолепным чувством юмора. Наблюдательный пес в ироничной манере рассказывает о своей полной событий собачьей жизни, о своей хозяйке Зине, обо всем, что его окружает.

Отдал бы полную чашку с овсянкой (ужасная гадость!), если бы мне кто-нибудь объяснил, зачем осень, зачем зима?

• Даниэль Пеннак. Собака Пес. – М.: Самокат, 2015. – 176 с.

«Собака Пес» – трогательная и правдоподобная история бездомного щенка, который в поисках собачьего счастья проходит путь от мусорной свалки под Ниццей до парижской квартиры и после долгих скитаний осуществляет главную цель всякой собачьей жизни – воспитывает себе настоящего хозяина. Однако путь его был усыпан не вкусными мясными косточками, а всевозможными опасностями. «Собака Пес» – одно из наиболее значимых произведений современной франкоязычной литературы для детей; повесть рекомендована для чтения в школе Министерствами образования Франции, Швейцарии, Бельгии и Канады.

Да, он был бродячей собакой, ну и что? Он этого никогда не стыдился. Так уж оно и есть. Но до чего все-таки пронзительный у Перечницы голос! И сколько же можно тараторить! Если б достоинство не требовало стоять на всех четырех лапах, Пес зажал бы передними уши. Но ему всегда претило подражать людям.

• Гарт Стайн. Гонки на мокром асфальте. – М.: Эксмо, 2014. – 352 с.

Один из самых известных романов Гарта Стайна написан от лица собаки, помеси лабрадора и эрдельтерьера, по имени Энцо, названного так в честь известного конструктора и автогонщика. Энцо – умный пес, который любит, когда его хозяин, опытный автомеханик, автогонщик, включает ему телевизор – спортивный канал или Discovery. Он все понимает, сопереживает домочадцам, выражая свои чувства как может, мечтая о том, что в следующей жизни он родится человеком. Это желание у него появилось после просмотра одной научно-популярной программы, где говорилось, что в Монголии собаки особо почитаются, так как жители этой страны верят: после смерти собака может переродиться в человека. Удивительно трогательная история, которая позволяет понять наших домашних питомцев чуточку лучше.

Вот моя мечта – жить каждый день так, словно крадешь его у смерти. Ощущать радость жизни. Не чувствовать тягот, бремени страха и мук, всего того, с чем мы постоянно сталкиваемся. Говорить: «Я жив, и потому все прекрасно. Я есть, я с вами». Вот к чему хотелось бы устремиться. Именно так я и проживу свою следующую жизнь.

• Пол Остер. Тимбукту. – М.: Эксмо-Пресс, 2014. – 224 с.

Однажды нью-йоркский поэт Вилли Гуревич, поменяв фамилию на Сочельник, решил отправиться творить добро в компании верного пса по кличке Мистер Зельц, которому и отведена роль рассказчика. Трогательная история их странствий изложена прославленным автором «Нью-Йоркской трилогии» и «Книги иллюзий» с классической простотой, мягкой проникновенностью и сдержанной печалью. Подобно другим книгам этого американского писателя, сценариста и режиссера, «Тимбукту» относится к произведениям о непреходящих ценностях: высоких целях, искренних, но недостижимых идеалах.

Достаточно написать слово «DOG» и поднести к зеркалу листок, чтобы понять, в чем тут дело. «DOG», прочитанное задом наперед, – это «GOD». Собака – это Бог, вот в чем дело. Имя Всемогущего Творца всего сущего содержится в зашифрованном виде в имени четвероногой твари. Разве такое может быть случайностью?

• Файн Энн. Дневник кота-убийцы. – М.: Самокат, 2013. – 64 с.

Кошки – не те, кем кажутся. Веселая книга в необычном полиграфическом исполнении, написанная от имени кота Таффи, – прекрасный подарок котоманам всех возрастов. В главном герое книги каждый может узнать своего собственного пушистого любимчика. Энн Файн, многократный лауреат звания «Лучший детский писатель года» в Британии, прекрасно передала кошачью речь, а Дина Крупская перевела это на русский. «Дневник кота-убийцы» назван в числе 10 лучших книг для подростков 2010 года по итогам читательского голосования в Московской городской детской библиотеке им. А.П. Чехова.

Я ответил ему своим фирменным взглядом «меня-этим-не-проймешь». 

• Питер Мейл. Собачья жизнь. – СПб.: Амфора, 2013. – 192 с.

Автор этих заметок, пес Бой – чистой воды параноик, страдающий манией величия в сочетании с острой манией преследования, что проявляется только в тактически выгодные моменты его жизни. Как писатель он представляет собой нечто среднее между Прустом и осликом Иа-Иа, склонен к клевете и абсолютно поглощен самим собой. Цитаты из великих мудрецов перемежаются в его дневнике с чисто собачьими темами, а ссылки на Вольтера и Макиавелли соседствуют с практическими советами о том, как под обеденным столом уберечь свой хвост и лапы от неуклюжих человеческих конечностей. Эта полная юмора книга не оставит равнодушным никого из тех, кто хоть однажды задумывался, что же творится в голове у любимого питомца.

Человеку свойственно ошибаться. Собаке свойственно прощать.

Александра Сырбо

• Меня зовут Люси Бартон. Элизабет Страут / Пер. с англ. Е.З. Фрадкиной. ‒ М.: Эксмо, 2016. ‒ 192 с.

Элизабет Страут, ставшая известной в России после романа «Оливия Киттеридж», в 2016 году публикует новую книгу ‒ «Меня зовут Люси Бартон». Она отличается от других произведений малым объемом и необычным стилем повествования: это не совсем автоматическое письмо, о котором писал Ролан Барт, но нечто близкое.

«Меня зовут Люси Бартон» ‒ история женщины, попавшей в больницу с неясным психосоматическим заболеванием и пытающейся понять и принять собственное прошлое. На первых страницах Люси ‒ обычная молодая женщина, жена и мать, по-прежнему стремящаяся обрести родительскую любовь.

Роман начинается с попытки героини наладить отношения с собственной матерью, которая, несмотря на свое физическое присутствие в палате, очень далека от дочери. Важно отметить, что Страут концентрируется не на холодной и отстраненной женщине, а на живой Люси, осознающей внутренние причины своей болезни. Впрочем, этот процесс пока только начат, и трансформация намечена едва заметными штрихами.

Мы увидим героиню в разные периоды жизни, и в каждый момент ее голос будет звучать иначе. Некоторым образом автор воссоздает здесь механизм зарождения собственного писательского голоса, набирающего силу и глубину. Люси, отказываясь от штампов и привычного взгляда на мир, учится называть происходящее с ней все более точными и емкими словами. И именно через акты проговаривания, а затем и письма героиня обретает себя. Страут намеренно не ставит героиню в ситуацию одиночества. С одной стороны, это показывает влияние социальных норм и правил на человека, с другой же ‒ преодолимость условностей и ограничений.

Люси Бартон учится выражать боль и недоумение, расставлять приоритеты, выбирать собственный жизненный путь, не испытывая угрызений совести, находя маленькие радости в повседневности. Из девушки, выросшей в удушливой атмосфере маленького городка и стремящейся сбежать прежде всего от себя, героиня превращается в умную состоявшуюся женщину. Трансформация Люси Бартон и ее право называть себя, выходить на первый план вырастают не из любви и нежности, которых героиня не получила в детстве. Это требовательная безжалостность художника, отсекающего все лишнее, чтобы творить:

Джереми сказал, что я должна быть безжалостной, чтобы стать писателем. И я думаю о том, как не навещала брата и сестру, и родителей, потому что всегда работала над какой-нибудь книгой и всегда не хватало времени. (Но я и не хотела туда ехать.) Времени всегда не хватало. А позже я поняла, что если не расторгну этот брак, то не напишу другую книгу – не напишу так, как мне хочется.

На самом деле безжалостность, как мне кажется, начинается с того, что хватаешь себя за шиворот и говоришь: это я, и я не поеду туда, куда не хочется – в Эмгаш, Иллинойс. И я не стану продолжать этот брак, раз мне этого не хочется. Я схвачу себя за шиворот и заставлю идти вперед по жизни – слепая, как летучая мышь, – но только вперед! Думаю, это и есть безжалостность.

 

Татьяна Наумова

• Алексей Иванов. Тобол. Много званых. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. – 702 с.

Новая книга Алексея Иванова вне зависимости от жанра, который выбирает автор, всегда становится событием. Иванов в нашей литературе является фигурой в каком-то смысле парадоксальной: при всей его популярности, давно уже попадающей под определение «культовая», у него нет ни одной «большой» отечественной литературной премии. При этом Иванову, практически единственному из современных прозаиков, удалось выйти за границы собственно литературы благодаря своим художественным произведениям.

Всех лауреатов Большой книги, Букера и других премий знают по ленточкам на книгах с пометкой «Лауреат такой-то премии», Иванова – по киноэкранизации «Географ глобус пропил», по документальному циклу «Хребет России». Его романы «Золото бунта» и «Сердце Пармы» в свое время в буквальном смысле перевернули русскую фантастику, потому что Иванов изобрел собственный жанр: смесь реалистического исторического романа и фэнтези «меча и магии».

Однако члены жюри разных литературных премий до сих упорно, словно сговорившись, обходят Иванова стороной, хотя его произведения регулярно попадают в лонг- и шорт-листы. Последний пример – роман «Ненастье», попавший в короткий список «Большой книги», но не удостоенный даже третьей премии.

Особенно удивительно то, что книги Иванова трижды были номинированы на «Нацбест», но и там писатель ничего не взял. Хотя много ли у нас найдется литературных бестселлеров в полном смысле этого слова, обладающих столь заметными и несомненными художественными и стилистическими достоинствами, как тексты Иванова?

«Тобол. Много званых» вышел тиражом в двадцать пять тысяч экземпляров, при том что средний тираж книг сейчас чаще всего пять, реже – десять тысяч. И книга расходится, а не лежит на полках, то есть у автора есть большая читательская аудитория, включающая не только непосредственных участников литературного процесса.

После «Сердца Пармы» и «Золота бунта», написанных в жанре краеведческого фэнтези, Иванов уходил в реализм (последний его роман «Ненастье» изображает современный социум), нон-фикшен («Вилы») и даже написание сценария (для сериала «Тобол»). И все это ему удается, однако в новом романе – казалось бы, неожиданно – писатель возвращается к реалистической манере. «Тобол» посвящен забытым и малоизвестным страницам в истории освоения Сибири.

Семисотстраничный труд, или, как обозначено на титульном листе, роман-пеплум, представляет собой жанр исторического романа в чистом виде. Собственно, «Тобол» назван пеплумом совершенно напрасно. Во-первых, это кинематографический, а не литературный жанр, во-вторых, в «Тоболе» нет чугунной серьезности и библейской тематики, характерных для таких фильмов, в-третьих, главное у Иванова – изображение не слома эпох, но судеб людей, попавших в это смутное время: от императора Петра I до бывшего лакея, девушки-остячки и священнослужителя.

Исторический фон передается не только через материальные приметы времени: подробности костюмов, быта и стройки (он показан глазами «очевидцев»), – но и осмысляется с позиции дня сегодняшнего. Иванову удалось сделать всех героев настолько живыми и понятными современному читателю, что «Тобол» читается как увлекательное фэнтези, хотя автор опирается на действительные исторические факты и документы. Основные действующие лица – реальны, а те, что придуманы – узнаваемы.

Например, одним из главных героев стал картограф и архитектор Семен Ульянович Ремезов. Его антагонист – губернатор Сибири, князь Гагарин. Еще один герой – митрополит Тобольский, святитель Филофей, также реальный человек. Все трое вышли у Иванова совершенно живыми людьми: их характеры, образ мыслей, желания и устремления прозрачно ясны. В этом смысле «Тобол» может смело встать в один ряд с лучшими образцами исторических романов из золотого фонда русской классики. До Иванова никто с такой яростной самоотверженностью не описывал в художественной прозе историю крещения Сибири и того количества верований, народностей и традиций, слившихся там под двуглавым российским орлом.

Служилые не брали с собой ружей. Бунты инородцев остались в далёком прошлом, когда остяцкая княгиня Анна Пуртеева, злая вдова Игичея, сына князя Алачи, подбивала своего сына и своего внука на мятеж и рассылала по селениям красноперые стрелы, призывая всех к войне с русскими. Кода, городок княгини Анны, давно был разорён, и его пустырь уже зарос березами, хотя оставалась Кодская волость, где князьцами стояли потомки Анны и Алачи. В Певлоре молодой князь Пантила тоже был записан в воеводских ясачных книгах Алачеевым: он приходился свирепой старухе Анне прапрапра правнуком.

Роман «Тобол» вместе с тем блестяще выстроен с учетом законов современной драматургии: сквозь гигантский пространственно-временной портрет эпохи красными нитями протянуты судьбы отдельных героев, и они четко прослеживаются, характеры получают развитие, и ни одна сюжетная линия не обрывается. Иванов помнит обо всех жителях своего мира и ни разу не повторяет ошибку многих современных авторов – не бросает никого на полдороге. Фоном разворачиваются эпохальные события, которые тоже логично изложены.

По размаху и четкости композиции «Тобол» можно сравнить с толкиеновским «Властелином колец»; по большому количеству героев, жестокости и захватывающему сюжету – с псевдоэпосом Джорджа Мартина «Игра престолов». Только у Иванова говорят и действуют реальные личности.

Читая его роман как художественную прозу, видишь, как оживают дела давно минувших дней; между строк при этом отчетливо прослеживается авторская позиция и его взгляд на нашу историю.

Основная сюжетная линия – спор архитектора и губернатора о том, каким путем двигаться в будущее. По сути, этот тот самый давний спор Поэта и Царя, актуальный во все времена.

Перед автором стояла непростая задача: соединить факты и вымысел, сплести в одном романе магический реализм и сухие строчки летописей, показать запутанные и темные страницы истории с помощью образного и при этом ясного языка и сделать это убедительно.

В «Тоболе» есть и торжество справедливости: не все ценили реального Ремезова при жизни, и вот спустя четыреста с лишним лет нашелся человек, который посвятил ему одно из своих лучших произведений и напомнил всем, что иногда время разрешает спор Поэта и Царя в пользу первого.

Анастасия Рогова

• Любовь Мульменко. Веселые истории о панике. – М.: РИПОЛ классик, 2016. – 320 с.

Новый творческий опыт успешного кино- и театрального драматурга, уже в качестве настоящего писателя, – это всегда высокие ожидания, неверие в эти ожидания, восторги и вопросы, вопросы, вопросы.

На почве желания разобраться в том, подойдет ли вам как читателю этот сборник, и на фоне большого количества положительных рецензий хочется начать с цитаты из раздела под названием «Закладки»:

Девушка вертится на песке, на ее тело набегает волна. Девушкин бойфренд прилежно нажимает кнопку фотоаппарата. Много, много дублей. Некоторые из них скажут аудитории: эти ноги еще хороши, в жизни этих ног есть солнце, море и заветный архивариус, тот, кто делает фотографию, – не сама себя. Не сама себя – это не значит, что непременно бойфренд тебя. Может быть, это тебя подружка. Подружка – идеальный вариант.

Фотографии умирают вместе с моделью – как и твои архивы умирают вместе с тобой, как и твоя частная переписка. Но нет, кстати, не так же: фотка умирает абсолютнее. Переписка оставляет живому третьему лицу больше шансов догадаться и восстановить – кто ты и какая была твоя жизнь.

Лимонов в “Эдичке” вспоминает фотографию роковой Елены, детскую, она там стоит, отвернувшись. Елена всю жизнь так и прожила, отвернувшись, – пишет Эдичка.

Это две выжимки из дневника за 20 августа 2013 года. Его автор – Любовь Никитична Мульменко. Те, кому немного за двадцать, вспомнят ее по выдающейся пьесе «Антисекс» и максимально депрессивному фильму «Комбинат “Надежда”». Однако здесь даже намека на уже известные вам произведения не найдется. Все совсем свежо, но суховато. Многие критики сравнивают «Веселые истории» с книгой «Я не такая» американской киносценаристки и телекомика Лины Данэм. Это связано с тем, что Мульменко и Данэм хотят записать голос поколения, родившегося в середине восьмидесятых. Но сравнивать эти книги ни к чему: если Данэм делает упор на юмор, то Мульменко концентрируется на медитативной форме повествования и постоянно осязаемом духе внезапного насилия.

Книга разбита на три части. «Закладки» – это выписки из дневника за 2011, 2012 и 2013 годы. «Фрагменты речи» – две театральные новеллы: «Это не может продолжаться (невыносимо)» и «И блистали звезды (воспоминание)». Мини-пьесы абсурдистского толка, но совсем не смешные и не вызывающие ни улыбки, ни сострадания. Читая их, можно вспомнить Петрушевскую, как главного классика парадоксальных женских пьес… а лучше – Константина Шавловского. Константин Борисович вспомнился как создатель «Трех коротких пьесок о монтаже и спасении»: они тоже улыбки не вызывали, но инспирировали щемящую тоску по ушедшей молодости и упущенным возможностям. И в этом случае нелинейное разорванное повествование было вполне уместно. Главная часть книги – 4 полновесных рассказа: «Жанна», «Йой», «Петрович» и «Фрау». Пусть вас не смущает чеховский стиль названия рассказов. На деле истории Мульменко иногда превращаются в зарисовки, как у Ильи Стогова – мастера практически в каждом рассказе соединять любовную историю из жизни с мистикой места проживания персонажа, получая в итоге добротный травелог. А если попробовать представить рассказы писательницы на экране, то на ум приходит в первую очередь очерковая кинопроза «Нелюбовь» Ренаты Литвиновой.

Складывается странное ощущение, что, как хороший человек, Любовь Мульменко надеялась, что всех персонажей книги вы поймете, они станут вам близки. Их всех захочется прижать к себе. На деле же все эти истории могут вогнать в растерянное состояние: в них нет протеста – а это само по себе выявляет твердый протест, ведь у многих ведущих представителей современной литературы часто все строится именно на нем (политическом или эротическом – это не так важно). Даже если вы очень любите жизнь, то после прочтения этой книги может наступить экзистенциальный ужас перед миром. Поэтому можно сказать, что сборник в некотором смысле прорывной в своей дерзости. Но преданным любителям откровений профессиональной приколистки Кати Метелицы лучше почитать прозу режиссера Натальи Мещаниновой. Все потому, что есть риск за эти монотонные триста двадцать страниц не почувствовать ничего. Но Илья Стогов мог бы заплакать. Ему такие хорошие девушки (которые там описаны), похоже, не встречались никогда.

Влад Лебедев

• Жозе Сарамаго. История осады Лиссабона / Пер. с порт. А. Богдановского. – СПб.: Азбука-Аттикус, 2016. – 352 с.

В программу вступительных экзаменов Оксфордского All Souls College однажды затесалась тема для свободного эссе, звучавшая следующим образом: «Что делает слова красивыми?». Отчего-то думается, что, если бы в рядах поступающих был Жозе Сарамаго, мир бы ощутил свою неконкурентоспособность: этот писатель как никто другой знает ответ на этот вопрос. «История осады Лиссабона» тому подтверждение: искусно рассказанная, воодушевляющая, побуждающая мыслить и чувствовать. Роман о словах, в котором один вопрос все же остается открытым: кто над кем властвует? Мы над словами или наоборот?

Жозе Сарамаго – португальский писатель, поэт, драматург и переводчик, удостоенный Нобелевской премии за свой скандально известный роман «Евангелие от Иисуса». Седьмой по счету роман «История осады Лиссабона» он написал в 1989 году, однако перевели его на русский язык лишь в 2016 году. И хотя в действительности ничего скандального в нем нет, он, несомненно, занимает почетное место в творчестве писателя.

Сюжет романа интригует, поскольку невозможно предугадать, где Сарамаго поставит точку, а где – запятую или многоточие. Раймундо Силва – корректор, готовящий к печати книгу по истории осады мавританского Лиссабона. Отдавая себе отчет в том, что книга для него ничем не примечательна, он, сам не понимая зачем, вставляет в ключевом эпизоде лишнюю частицу «не», таким образом полностью переписывая историю: ведь теперь, по его прихоти, португальская столица будто бы отвоевана у мавров без помощи крестоносцев. Как следствие, жизнь Силвы становится вечным скитанием по собственным мыслям. Но это еще не все: писатель впускает в текст весьма любопытного персонажа – сеньору Марию-Сару, поставленную присматривать над корректором во избежание его сочинительских порывов в будущем. Она делает ему необычное предложение – дописать историю, которую Раймундо создал, сам того не ведая. Написать роман так, будто бы Лиссабон действительно был отвоеван исключительно силами португальцев. Человеку, который ранее жил чужими историями, дали возможность творить свою. Читателю ничего не остается, как с любопытством наблюдать за изменениями в жизни главного героя. Раймундо Силва открывает в себе сущности, о которых даже не имел представления: это и военный стратег, и наблюдательный историк, и простой житель Лиссабона, питающий теплые чувства к своему городу, и святой, и властелин, а в общем и целом – человек, который ищет правду. Но какая из всех этих личностей, собранных в персонаже, провоцирует испытывать глубокую симпатию? Определенно, влюбленный Силва.

Возможности, которые были дарованы Силве, оказывают необратимое влияние на разум и эго, в то время как сердце главного героя всецело отдается возможности любить. Романтическая линия Раймундо и Марии-Сары так трогательна, что даже упускаешь тот факт, что причину этой стремительной влюбленности автор решил оставить такой же тайной, как и ту, по какой корректор добавил частицу «не». Мы так и не улавливаем, когда герой находит в своем сердце место для большого чувства, ведь, по сути, все, что он делает, – это скрупулезно занимается описанием баталий и поиском исторической правды, а полноценные беседы и встречи с дамой его сердца нам удается наблюдать только под конец романа. Может, это как раз тот случай, который называется любовью с первого взгляда? Или влюбленность – результат глубокой благодарности за то, что девушка дала герою шанс обрести новые краски жизни? Силва так и не позволяет нам понять его душу, а влюбленные уже говорят на языке, который понятен только им двоим:

Нейтрально звучащие слова, которые лишь для них двоих переводятся на другой язык – язык чувств и эмоций, как говорится, говорится книга, а читается поцелуй, да, а слышится навсегда, говорится добрый день, а звучит я люблю тебя.

И пишут свою историю осады:

Кажется, мы с тобой воюем. Разумеется, воюем, это осада, один окружает другого, а тот – его, мы хотим свалить стены противника и сохранить собственные, а любовь – это когда нет больше стен, любовь – это снятие осады.

Сложно понять, от чего автор получает большее удовольствие: от повествования об историческом моменте или от скитаний по душевным переживаниям главного героя. Если говорить откровенно, читателя «История осады Лиссабона» впечатляет скорее щепетильным и правдоподобным описанием исторического наследия войны, нежели откровениями сердечных перемен. В поисках истины автор неоднократно ссылается на различные литературные источники. Именно поэтому «История осады Лиссабона» почти с первых страниц превращается в большое и осмысленное рассуждение о том, что такое история как наука и история как явление.

Роман Сарамаго из тех книг, которые так и хочется взять с собой в путешествие на место действия сюжета. Богатый на описание улочек и площадей Лиссабона, он может сослужить хорошим путеводителем по историческим местам. А до тех пор бесконечные португальские географические названия мало что говорят читателю, лишь испытывая его любопытство.

Те, кто уже знаком с творчеством Жозе Сарамаго, наверняка знают, что писатель не утруждает себя разделением своих романов на главы, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то пунктуационно выделить прямую речь. Но что самое удивительное, ему удается делать это так, чтобы логическая нить повествования не терялась, а у читателя создавалось впечатление, будто он сидит в голове у писателя и ловит каждую его мысль еще до тех пор, как она найдет свое завершение на бумаге. Как ни странно, это очень гармонично соотносится с сюжетом. Мысли и идеи Жозе Сарамаго, оформленные как поток сознания, выглядят так, будто они первородны. Этот процесс напоминает то, как творится история человечества. Она вершится моментом. В ней не всегда есть место рациональному мышлению, а наши поступки зачастую не живут в согласии с разумом. Творец истории Раймундо Силва это подтвердил.

Писателю, который пишет о силе слов, нельзя было бы простить пренебрежения к ним. К счастью, Сарамаго любит слова. И вот оно, погружение в мир изысканных сравнений, акварельно-легкой иронии, удивительных причинно-следственных связей. Жозе Сарамаго в очередной раз напомнил о том, что когда мы говорим или пишем, то неизменно вдыхаем в слова жизнь, которая существует по непреложным законам красоты.

Но покуда не пришел этот день, здесь, подобно пульсирующей галактике, живут книги, а внутри них космической пылью реют слова, ожидая, когда чей-нибудь взгляд придаст им смысл или в них отыщет новое значение, ибо точно так же, как по-разному объясняют происхождение Вселенной, так и фраза, прежде и всегда казавшаяся неизменной, неожиданно поддается новому толкованию, открывает возможность дремлющего в ней противоречия, обнаруживает ошибочность своей очевидности.
Финал романа в какой-то степени можно считать открытым. Ведь мы так и не узнали, кто  заинтересовал Марию-Сару: Раймундо-писатель или Раймундо-человек. Останутся ли они вместе, если Лиссабон уже освобожден? Или для главного героя найдется очередная история, чтобы ее переписать? «История осады Лиссабона» – роман, который был создан для того, чтобы его запомнили. Жозе Сарамаго заставляет нас всех мечтать о множестве вариантов жизни, какое было так щедро даровано его герою. И тут писатель, словно с усмешкой, говорит: «Как жаль, что вы не герои моей книги, правда?».

Александра Сырбо

• Джонатан Коу. Номер 11 / Пер. с англ. Е. Полецкая. ‒ М.: Фантом Пресс, 2016. ‒ 448 с.

Новый роман Джонатана Коу был в моем списке обязательных книжных покупок этого года. Каждый его текст становится событием, потому что интересен не только как качественная проза, но и как маркер глубинных литературных процессов.

«Номер 11» начинается историей Рейчел и Элисон, двух девочек, проводящих каникулы в сельской Англии. Первая часть ‒ реверанс в сторону викторианства и традиций английской детской литературы, о которой одна из героинь говорит:

… все же аура детства несомненно присутствовала здесь… сытого озорного детства в окрестностях Лондона 1950-х, о котором Рейчел знала из вторых рук ‒ из винтажных детских книжек, имевшихся в местной библиотеке, в младших классах она ими зачитывалась.

Таинственная женщина, пустоши, пустельга, огромный мрачный собор ‒ и вместе с тем абсолютная безопасность, чай и вечные бабушка с дедушкой, ставшие такой же частью пейзажа, как и слива в их саду, отправной пункт всех поисков и приключений. Здесь и «Таинственный сад» Фрэнсис Бернетт, и блуждания по пустошам, которые все знают и любят еще со времен сестер Бронте, и небольшие отсылки к миру современной подростковой литературы.

Коу не ставит своей задачей написать классический роман, поэтому читателю, очарованному первой новеллой, необходимо постараться не потерять это ощущение, когда он встретится с последующими историями. Они кажутся подчеркнуто мозаичными и разнородными: вот фактически «Последний герой» в Австралии, уничтожение библиотек, полицейская система, социальные службы, разрушенное образование, безумие богачей ‒ роман затрагивает множество болевых точек любого общества.  Здесь хочется говорить о традициях сатирического романа, учитывая социальную и культурную проблематику, но это одна из ловушек. В истории литературы достаточно много текстов, в которых социальное для писателя было первичным, но, например, Диккенс сохраняет почетное место на множестве книжных полок не из-за тяжелой судьбы простого человека,  Коу, заставляющий нас приготовиться к чтению политического детектива, почти полностью прячет данную сюжетную линию впоследствии, перенося акценты на переживания главных героинь.

Частая мысль о романе ‒ это изобилие клише. Гротесковые персонажи, собранные по кусочкам из разнородных черт, неожиданно оказываются реально существующими; одноногая чернокожая лесбиянка кажется удачным примером журналистского преувеличения; 11-этажный подвал, за которым возникает «Падение дома Ашеров» как метафоры жизни обеспеченного класса, находится под окном спальни героини; одержимый киноман и гигантская скорость создания художественных произведений сталкиваются в реальности. Очень важно, что типичные постмодернистские сюжетные ходы обыгрываются Коу бережным вплетением их в сюжет, когда роман становится полноправной реальностью, в существовании которой не остается сомнений.

Игра с читателем  в английской литературе является классическим приемом уже несколько десятилетий, и временами Коу использует недвусмысленные аллюзии (в истории с Роджером, фанатично разыскивающим исчезнувшую копию фильма, очень легко увидеть отсылки к «Книге иллюзий» Пола Остера и «Гомеру и Лэнгли» Эдгара Доктороу), которые читатель, знакомый с корпусом современной литературы, может отыскать и считать безо всяких усилий. Впрочем, подобные моменты в тексте настораживают именно своей заметностью. Плавное повествование прерывается, история уходит на второй план, герои на мгновение предстают не полноправными участниками действия, а всего лишь послушными марионетками, занявшими свои места.

Роман Джонатана Коу замечателен тем, что он, как писали на старых советских изданиях, адресован широкому кругу читателей: это и образец отличной истории, и литературная игра, и постмодернистский эксперимент, и в каждой ипостаси исключительно удачный.

Татьяна Наумова

• Ирина Богатырева. Кадын. – М.: ЭКСМО, 2015. – 544 с.

Время правится памятью: одни моменты сжимаются до предела или стираются напрочь, другие – хранятся долгие годы.

Мир Гарри Поттера подарил идею омута памяти, сосуда, хранящего мысли и воспоминания. Заглянуть в него – значит воскресить события жизни их владельца. «Кадын» приглашает нырнуть в этот омут.

Роман Ирины Богатыревой, лонг-листер «Русского Букера», лауреат «Студенческого Букера – 2016», состоит из трех частей. Первая, изданная отдельно еще в 2012 году, получила премию С. Михалкова за лучшее произведение для подростков. Что неудивительно: и часть «Луноликой матери девы», и роман в целом будет особенно интересен аудитории young adult. Однако ставить на книге пометку «подростковая», равно как и ограничивать жанр рамками фэнтези, не стоит: качественная литература всегда нарушает границы и возрастные, и жанровые.

Первая часть романа прочитывается как своеобразный синтез классических повестей о гимназистках «Дорога уходит в даль» А. Бруштейн и аниме жанра сёнэн (с поправкой на гендерную инверсию). Звучит диковато, но в логику заданного мира вписывается идеально.

Все по-бруштейновски стройно: девочки взрослеют, учатся дружить, принимать первые взрослые решения. Только вот вместо гимназии – шалаши в лесу, нет уроков, но есть охота и разговоры с духами, а Камку – не только возраст, но и пол которой не подлежит точному определению – вряд ли можно равнять с дамой-наставницей.

Ал-Аштара – она же Кадын – главная героиня, от лица которой ведется повествование:

Меня зовут Ал-Аштара. Это потому, что я родилась на рассвете: ал-аштара – красный цветок. Еще по-разному люди зовут, кто быстрой, кто меткой, только я не слушаю.

Волею самой Луноликой юная царевна избрана воином, и ей подвластны иные реальности, населенные духами-ээ. Единственность точки зрения (смена которой в третьей части романа не нарушает композиционной целостности) объясняет и некоторую типичность других героев: Ал-Аштара, умея проникнуть в тонкие миры, не способна заглянуть в мысли ближних. Не можем этого и мы, смотрящие ее глазами. Однако пробел восполняется кинематографичностью мира, яркими описаниями золотого века и нетривиальностью развития сюжета.

Циклическое время мифа подчиняет читателя. Что было – то и есть. Что есть – то и будет. Чистая Дева в легенде Камки готова пожертвовать собой – значит, готова к этому и Кадын. Это роман о долге и верности себе: человек волен избрать любой путь, но обязан следовать ему до конца. Не сумевшие сделать это будут наказаны: люди осудят Согдай, духи погубят Ак-Дирьи.

Кажется, что порицания заслуживает и Ал-Аштара: за то, что посмела влюбиться, за то, что сомневалась в правильности выбора. Но логика «Кадын» иная, языческая. Легкий мир духов и мыслей существует отдельно от людей и поступков. Сомнения Ал-Аштары не вылились в действия, а потому ненаказуемы. Однако останутся без ответа терзавшие деву вопросы:

Я ли дева-воин, оставившая себя ради доли, счастливая тем, что силу люда носила в себе? Или бедная дева, упустившая любимого и идущая замуж по воле родных? Царь ли я с Золотой реки? Или я царь еще неназванного, не имеющего истории и доли люда? Начало я или конец?

Читатель выныривает из повествования столь же резко, как и погрузился. С этой позиции особенно удачным кажется послесловие – крохотный абзац, возвращающий из времени и пространства мифа в реальность, из омута памяти алтайской девы – к настоящему.

Борхес в одном из эссе писал, что в литературе существуют всего четыре типа историй, и четвертая, последняя – о самоубийстве бога. Кадын восходит на Оуйхог: цикл завершен. «Начало я или конец?» – спрашивает она. Читатель уже знает ответ.

Что было – то и будет.

Только звери живут, не отличая вчера от сегодня. Человеку так нельзя. Время и память – своя, семьи или рода – вот дары, которыми человек один владеет. Без времени мы бы жили как без памяти, не зная себя, не наблюдая собственной жизни.

Мария Лебедева

• А.С. Байетт. Детская книга / Пер. с английского Т. Боровиковой. – М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2016.  – 832 с.

«Детскую книгу» Антонии Байетт можно назвать энциклопедией английской жизни рубежа XIX‒XX веков. Но эта широкая, подробная панорама обладает одним недостатком: она невыносимо плоская.

Постоянное скольжение по поверхности способно довести читателя до исступления. Повествование о жизни нескольких семей снабжается развернутыми справками о социальных обстоятельствах и политических движениях, самым подробным образом описываются костюмы на празднике Летней ночи, кукольные спектакли, блюда, интерьеры, произведения искусства. Все это дается в огромных количествах и изображается в детальности, исключающей возможность восприятия. Из-за такого крупного масштаба теряется общая картина. Любая деталь, каждая черта ‒ завершенное изображение.

Внутри особняка шел ряд разнообразно меблированных комнат – все разные, одновременно богатые и простые, там сияло полированное дерево, пестро инкрустированное другими сортами дерева, ткани – смесь жесткой парчи и легких паутинных нитей, гобелены, полированная медь, стекло, тонкая керамика, блики позолоты сверкали в темных углах.

«Детская книга» любопытно контрастирует с титулованным романом «Обладать», с той самой книгой, в которой Байетт от имени своих героев, двух поэтов викторианской эпохи, написала десятки стихов и писем, а заодно пару дневников и литературоведческих книг. «Обладать» рассказывает о неизбежном, желаемом и недоступном сближении, и это прямо противоположно «Детской книге», где основной темой становится дистанцированность.

Олив Уэллвуд, главная героиня романа, шагу не может ступить без того, чтобы не придумать сказочный сюжет. Зато у всех ее детей есть своя собственная книга со сказкой — кто бы о таком не мечтал? Старший сын Том уходит под землю в поисках своей тени; Дороти превращается в ежа; Филлис была принцессой, которую поменяли местами со служанкой; сказка Гедды рассказывает о мире ведьм, магических превращений. Сказка Флориана была начата недавно. Только о сказках самых младших детей, Робина и Гарри, ничего не сказано.

На поляне, где прежде ничего и никого не было, стояла белая лошадь, на которой сидела благородная дама; лошадь цвета сливок и серебра; копыта – цвета слоновой кости, шея гордо выгнута, а в тяжелую волнистую гриву вплетены мириады крохотных серебряных колокольчиков на алых нитях. Колокольчики сверкали на солнце, словно капли дождя, и звенели, когда лошадь встряхивала головой или поворачивала ее, чтобы поглядеть на Томаса.

Но в реальности все оказывается куда прозаичнее: Олив далека от своих детей, она относится ним, как к книгам, черпая сюжеты из их жизни, хотя свою собственную историю долго держит взаперти. Вся мифология шахтерского городка, откуда она родом, выходит наружу только в конце книги, когда дети вырастают. Олив пишет пьесу, взяв за основу сказку Тома, которую забрала без спроса и щедро снабдила своими собственными воспоминаниями. Неудивительно, что Том погибает после премьеры: у него не осталось ни жизни, ни сказки о ней.

В «Детской книге» вообще очень силен этот мотив: старые пожирают жизни юных. Олив кормит свой талант чужими жизнями, писатель Герберт Метли совращает юных девушек, в книге всегда есть какая-нибудь война, на которую отправляются молодые, потому что старики не договорились о земле или золоте.

Мрачным пророчеством для всей эпохи изящества и для самой главной героини становится появляющаяся в романе фигура Оскара Уайльда. Олив Уэллвуд роднят с крупнейшим писателем европейского декаданса не только инициалы, но и то, что они оба сказочники. Судьбы их оказываются в одинаковой степени трагическими: в итоге Олив теряет всех своих сыновей, перестает писать и даже прикладывается к бутылке. А с упоминаемыми в романе Вирджинией Вульф и Марселем Прустом Байетт в каком-то смысле вступает в спор. Их абсолютная проницательность, способность мыслить и чувствовать за всех ей не подходит. В романе не найти героя, с которым читатель должен был бы себя ассоциировать в большинстве ситуаций. Ее персонажи ‒ это маленькие осколки зеркала, крошечные отражающие поверхности.

«Детская книга» завершается практически кинокадром ‒ описанием ужина, за которым собрались выжившие персонажи. Клецки, мерцающий бульон, мягкий свет свечей. Но читатель знает, что, несмотря на мир сейчас, в 1919 году, впереди персонажей ничего особенно хорошего не ждет. Впрочем, сейчас все это неважно. Сказка окончена.

Александра Першина