Автор: Arseny Shmartsev

• Перевод с фр. О. Вайнер
• М.: Захаров, 2005
• Переплет, 240 с.
• ISBN 5-8159-0535-6
• 5000 экз.

Поглядим в Наполеоны

В мировой истории есть такие сюжеты, которые интересуют не только историков. Некоторые личности в ней способны притягивать наше внимание с неодолимой силой, постоянно поддерживать интерес к своей жизни, давно произнесенным словам и уже совершенным действиям, радовать нас, словно персонажи любимой с детства книги. И это несмотря на все усилия по отрицанию роли личности в этой самой истории. И даже более того, несмотря на модное в последнее время упорное отрицание самой истории как таковой.

Наполеон Бонапарт — вот яркий пример подобной исторической персоны, воплощенное доказательство реальности прошлого и беспредельности человеческих амбиций. Именно поэтому его судьба всегда была, есть и будет притягательна и интересна для миллионов читателей. А сегодня, возможно, образ великого императора тревожит нас с особенной, даже какой-то нездешней силой.

Почему? Наверное, потому, что во времена тотальной наглядной агитации, елейно-гламурного ширпотреба, виртуальной политической жизни, отравленной ядом трансляций в реальном времени и фантастической глупостью политических деятелей, фигура Бонапарта представляется нам почти несовместимой с действительностью, выдуманной. А история его жизни — сюжетом, рожденным воображением какого-нибудь бойкого писателя. Причем, писателя неординарного, талантливого, известного — такого, например, как Александр Дюма.

Невероятно, но факт. Биография императора действительно была рассказана знаменитым романистом и издана в Париже еще в 1840 году. Долгое время эта книга оставалась практически неизвестна российскому читателю. И вот недавно книга «Наполеон» появилась в серии «Биографии и мемуары» издательства «Захаров».

Жизнь и деяния Наполеона Бонапарта во все времена интересовали не только читателей, но и писателей. Они уже много раз становились предметом различных исследований и описаний. Специалисты по Новой истории назовут вам не один десяток серьезных трудов. Среди них будут и знакомые русскому читателю имена Манфреда, Тарле и Вандаля. А простые читатели, так или иначе, вспомнят недавнюю работу Эдварда Радзинского, весьма эффектно представленную на отечественном ТВ. Даже у нерадивого школьника имя Бонапарта вызовет смутные ассоциации, если не с курсом истории, то хотя бы с толстой книжкой одного знаменитого графа из позапрошлого столетия, про которую недавно на уроке так долго и нудно что-то бубнила литераторша.

Мало того, опередив всех остальных, император, как известно, собственноручно изложил свою историю на бумаге. И сделал он это емко, сжато, красиво и убедительно. Как делал все и всегда. Может быть несколько выспренне, но очень точно и ни разу не погрешив против истины, он собственноручно подвел итог своей жизни: «Мое восхождение не имело аналогов, ибо не сопровождалось ни одним преступлением. Во главе сплоченных армий я дал пятьдесят сражений, которые я почти все выиграл. Я разработал и ввел в действие свод законов, который прославил мое имя. Из ничего я поднялся до уровня самых могущественных монархов мира. Европа была у моих ног. Мои амбиции были велики, я это признаю, но они были обоснованы событиями и мнением великих народных масс». Как говорится, ни убавить, ни прибавить. Что нового после всего этого может сообщить нам писатель? Пускай даже такой талантливый писатель как Александр Дюма?

И все-таки страстно влюбленный в историю литератор-монархоман сумел обрести достойное место в славном ряду биографов Наполеона. Его книга написана на одном дыхании, точным и стремительным, словно атака драгун, языком, впечатляющим, словно решающий фланговый маневр, слогом. Портрет императора выписан умелой рукой, крупными, яркими мазками легких и красивых метафор. Стилистика автора авантюрно-приключенческих бестселлеров эффектно наглядна: «Первый консул обрушился с альпийских вершин, подобно лавине». Иногда приправлена античными трагическими нотками и неподдельной торжественностью: «Москва полыхала. Будто некий благородный Герострат, Ростопчин одновременно обессмертил собственное имя и спас свою страну». При этом книга не лишена некоторой глубины и мудрых наблюдений самого автора: «Все эти труды были ничтожны по сравнению с тем, что задумывал император, а мечтал он не менее чем о европейском союзе». К тому же она очень легко читается.

Сочинение Дюма-отца рассказывает о многих важнейших сражениях, уделяет несколько завышенное внимание русской кампании Наполеона, даже снабжено текстом завещания великого императора с подробным перечнем его имущества. Однако все равно может показаться придирчивому читателю поверхностным и несколько тенденциозным.

Ну и что? Это нисколько его не портит. Даже украшает. «Наполеон» Александра Дюма напоминает миниатюрную модель — маленькую и легкую, но невероятно симпатичную. Ее хочется читать, да и просто подержать в руках. В крайнем случае — поставить на полку. А еще лучше — дать почитать своему ребенку. На таких книгах можно воспитать неплохое поколение.

В конце концов, русскому человеку незазорно быть хоть немножечко бонапартистом…

Данила Рощин

• М.: Вагриус, 2006
• Переплет, 544 стр.
• ISBN 5-9697-0177-7
• Тираж: 3000 экз.

Название романа таит в себе (хотя и не слишком) кивок в сторону Оруэлла. ХХ век перекормил нас антиутопиями. Острая и экзотическая пища приелась, тем более что главным вкусом в ней был вкус контрабанды. Сегодня, когда нет преград для конвертирования идей, а всякий продукт можно растаможить, жанр потерял свою варяжскую, подпольную привлекательность. Но, должно быть, людей, мечтающих заглянуть в ужасное будущее, не стало меньше, и Ольга Славникова сыграла удачную партию с читателем.

Сегодня автор отказывается называть свой роман антиутопией, и это честно. «Ряженая революция» 2017-го, напоминающая августовский путч, который попал на биографию даже самого молодого из нас, только фон для мелодраматических, детективных и фантастических сюжетов. «Хочу вернуть прозе территорию, захваченную трэшем, помня, что это исконная земля Мелвилла и Шекспира» — так заявила Славникова в одном из интервью. Это право автора и, пожалуй, действительная потребность литературы. Остается выяснить, насколько эта прививка удалась.

Детектив, да еще с примесью фантастики, обычно не скрывает своей умышленности в отличие, скажем, от правдоподобной литературы. Поэтому, когда теперь автор утверждает, что написала роман о любви, в этом чувствуется сознательное упрощение. Сюжет, сотканный из философских фигур, отводит мелодраматической истории посредническую роль между замыслом и смыслом. Перед нами не столько люди, сколько формулы судеб, нередко со своей биографией и психологическим рисунком, но все же формулы судеб, разгадкой которых заняты и сами герои, и автор, и внимательный читатель.

В том же интервью Ольга Славникова как бы проговорилась, что писала «Роман с камнем». Не исключено, что это и было первоначальным названием книги, а нынешнее продиктовал рынок. Как бы то ни было, прежнее название, на мой взгляд, больше отвечает содержанию конечного продукта.

Дело происходит на Урале, которому в романе возвращено античное название Рифейская земля, благодаря чему мифология Бажова органично проникает в бытовой сюжет, приподымает его и закручивает иногда только в риторические и дизайнерские, но порой и в глубокие психологические метафоры. Главные герои — хитники, люди, занятые незаконной добычей драгоценных камней. Здесь не только авантюра и азарт, но и попытка утвердить свою независимость, остаться собой, сохранить достоинство, выйти по нолям в единоборстве с миром, который заведомо не подлинен.

Общаясь с языческими духами земли, герои выстраивают свою жизнь без Бога: «Он решил освободить свою территорию от воздействия силы, пронизывающей мир. Имя этой силе давала только религия…» Такие тайные квартиры появляются по ходу повествования едва ли не у всех основных персонажей, каждый ищет способ оставить Бога проигравшим: «Он видел задачу в том, чтобы после смерти развеять душу, как иные завещают развеять в воздухе прах, и чувствовал в себе железную волю уйти пустым».

Эксперимент, разумеется, заканчивается крахом. Добровольно оставившие Бога, герои чувствуют в конце концов собственную оставленность, пожелавшие «уйти пустым», они испытывают смертельное состояние опустошенности. И как всегда при индивидуалистическом бунте, обнаруживается, что в основе его лежит любовь к Богу, обида на Его молчание, на то, что Он не обратился своевременно ни к одному из них со своим словом лично.

Все бунтари втайне сентиментальны и ужасно обидчивы.

Накануне решающих событий, а то и гибели каждый из них начинает понимать, что выход из этого рукотворного тупика только в любви, и бросается в этот коридор со всей накопленной за годы одинокого противостояния яростью.

Ход для русской литературы традиционный. Прозаик, однако, и не призван делать открытия на уровне философских построений. Ему важно попасть в резонанс со временем, ответить молчаливому запросу, актуализировать ходячий сюжет. На мой взгляд, это удалось Ольге Славниковой, хотя прозрением она наградила людей, которые по жизни от него очень далеки. Но это тоже в традиции русской прозы.

К сожалению, главные герои романа так и не отделились от бумаги, не зажили вольными героями воображения и остались принадлежать исключительно тексту. Нет в них прихотливой изменчивости, теплоты и объема. По воле автора они скрывают друг от друга свое прошлое и настоящее, не объявляют адресов, называются вымышленными именами и назначают лишь одно свидание, рискуя, что оно окажется последним. (Все это отсылает нас, между прочим, к известному фильму Бертолуччи «Последнее танго в Париже».)

Когда же маски спадают и наступает время прямого объяснения, Крылов и Таня впадают вдруг в патетическую скороговорку a la Достоевский, и это лишь подтверждает, что реальными людьми они были только в условном мире игры. В ситуации бытовой ни они с собой, ни автор с ними справиться не могут.

Вся проза Славниковой (воспользуюсь ее выражением) «вдохновенно-избыточна и не предназначена для жизни». Она разрывается изнутри петардами метафор, что свидетельствует не только о пластическом таланте, но, может быть, о поэтически неутоленной юности. Роману, на мой взгляд, требуется все же больше обыденных слов и обиходных эпитетов. При всем их блеске, обилие образов в сюжетной прозе воспринимается как балласт, тормозящий повествование. Текст эгоистически отвлекает внимание на себя, не оставляя паузы для непосредственного переживания. Автор захлебывается от сравнений и не может остановиться: «Рискуя свалиться, Колян дотянулся пальцами до неподвижной поверхности: вода осторожно взяла их черными губами». Законченный образ, упругий ритм. Но автор продолжает: «как берет кусочек сахару безобидная коза». Стоп. Следим за бесконтрольным развитием образа, забыв по ходу, о чем речь.

Не доверяя прямому слову, Славникова все переводит на язык ощущений, завороженная собственным даром. Она стремится то и дело поднять градус повествования, а потому время от времени впадает в безвкусицу, что почти неизбежно в символистской прозе: «Сразу же выпустив скользкие ребра, Крылов успел ощутить округлый вес подпрыгнувшего полушария и под ним, как в кармане, — дрожащее сердце размером с мышонка»; «Таня смотрела в потолок, будто на звездное небо, и в сердце ее горела звезда».

Подобных примеров, быть может, несколько десятков на тысячи безупречно ограненных образов. Достоинства романа они нисколько не умаляют. Другое дело, что при такой плотности ни острый сюжет, ни фон антиутопии, ни классический каркас любовного треугольника не обещают роману широкого читателя. Впрочем, может быть, этого и не нужно.

Николай Крыщук

• М.: Время, 2006
• Переплет, 656 с.
• ISBN 5-9691-0166-4
• 2000 экз.

Трое на вилле не считая литературы

В оправдание нелепой обложке на обороте книги размещены семь цитат из немецких и российских рецензий: «интеллектуальный роман», «большая литература», «изящный стиль», «Борхес отдыхает». Неужели и правда? Не голый ли король?

Что ж, по крайней мере сюжету хитроумия не занимать. В начале XX века девственница и миллионерка Лира фон Реттау приглашает погостить на свою виллу в Баварии трех писателей — француза, англичанина и русского — обещая им большой гонорар за новеллы, написанные за лето. Две недели гости проводят на вилле втроем, на четырнадцатый день является наконец хозяйка, проводит на вилле одну ночь, после чего исчезает — ни трупа, ни предсмертной записки. Ровно через сто лет история повторяется: новые писатели пытаются понять, с кем из старых провела ночь сто лет назад Лира, куда потом пропала, и кому из них, новых, провести ночь с Элит Турерой, представительницей загадочной организации, пригласившей их на виллу.

Вопреки видимости, это не детектив: задачи не имеют решения, а писатели проводят шестьсот страниц за завтраками, обедами и ужинами, опустошают необъятный бар и разговаривают. Содержания их разговоров хватило бы на курс лекций о современной литературе. Они говорят о достаточно сложных вещах — сложен и язык, которым они говорят. Но эта сложность играет с автором злую шутку: по инерции она переходит туда, где ей не место. Оказывается, нужно прочитать целую страницу замысловатого текста, чтобы понять какую-то элементарную вещь: например, что герой покрутился на месте — и это не оправдано ничем. Сеанс одновременной игры в интеллектуальный пинг-понг с тремя ипостасями авторского «я» интересен, но то, что эти ипостаси постоянно предлагают друг другу коньяк, «картинно вздыхают» и «подливают масла в огонь», очень мешает восприятию в общем любопытной авторской мысли. А от усиленного любования красиво повязанными галстуками и аристократическими манерами и вовсе становится плохо. Читать «Виллу Бель-Летру» — большой труд, но, к сожалению, оплачивается он не совсем адекватно.

Из этого романа можно было бы сделать сборник остроумных афоризмов об истории и теории литературы, а разбросанных по роману сюжетов хватило бы на хороший сборник рассказов. Но ни в ту ни в другую книгу не попали бы ни главные герои, ни надуманный магистральный сюжет. Продравшийся сквозь галстуки и коньяки читатель узнает в конце, что имена Лира Реттау и Элит Турера суть анаграммы слова Литература, три писателя поймут про себя, что они персонажи, а автор, изображая простодушие, сознается: роман, мол, не слишком-то удался. Попытка автора разделаться с постмодернизмом, сохранив скептическую улыбку на лице, делает этот роман постмодернистским. В России нет традиции интеллектуального металитературного романа, и тем ценнее попытка Алана Черчесова, возможно, благодаря ему такая традиция появится.

Вадим Левенталь

• М.: Эксмо, 2006
• Переплет, 416 с.
• ISBN 5-699-19085-6
• 150 100 экз.

Империя вампиров

Много было шума вокруг украденного романа Виктора Пелевина. Одни утверждали, что выложенная в Интернете версия — подделка, не имеющая к реальному Пелевину никакого отношения, другие обвиняли издательство «Эксмо» в том, что мнимая кража рукописи — на самом деле хитро спланированный пиар-ход. Однако в том, что роман подлинный, все сомневающиеся смогли убедиться сразу после выхода книги. А что касается пиара, то, согласитесь, Пелевин — совсем не тот писатель, которого имеет смысл пиарить. И новыми книгами он нас не часто балует, так что выход его очередного романа — событие, само по себе значимое.

Сравнивая «Ампир В» (он же «Empire V») с более ранними произведениями Пелевина, например, с его романом «Generation П», невольно делаешь вывод, что с тех пор автор заметно повзрослел. И если его предыдущее творение — «ДПП (НН)» было в некотором роде шагом назад, то «Ампир В» — это настоящий прорыв. С одной стороны, писатель не утратил свойственного ему чувства юмора и не потерял уникальную способность выдумывать такое, что нам, простым смертным, никогда бы и в голову не пришло. С другой стороны, в его новой книге уже меньше пустой игры в слова и больше настоящего литературного творчества. Хотя, стоит признать, с игрой в слова у Пелевина дела обстоят тоже очень хорошо. Особенно порадовали моменты, в которых Рама Второй постигает новые для него языковые тонкости. Что касается всевозможных подтекстов, цитат и аллюзий, то здесь их столько, что примеров хватит на пару-тройку серьезных литературоведческих работ. Ссылается автор на всех и вся, в том числе и на себя самого. Но что поделаешь, это же «развитой постмодернизм» (кстати, термин пелевинский)!

Писатель в очередной раз дает нам почву для размышлений и повод для жарких дискуссий в тесном кругу. Возьмите хотя бы его концепцию гламура и дискурса, двух основных вампирских дисциплин, — мыслящий читатель найдет, чем здесь поживиться. Да и сам сюжет романа, при всей его метафоричности и гротескной неправдоподобности, уже никто не посмеет назвать «бредовым», в отличие от сюжета того же «Generation П». «Ампир В» — произведение, может быть, и несерьезное, но при этом абсолютно логичное, продуманное и, что немаловажно, законченное. Причем хорошо законченное. Обычно, дочитав книгу до середины, мы уже примерно представляем себе, чем все это может кончиться. Но Пелевин — мастер неожиданных поворотов сюжета, а потому финал романа про вампиров предугадать просто невозможно. К счастью, на этот раз концовка не повисает где-то в воздухе, как это бывало у Пелевина раньше. Мы поднимаемся на вершину Фудзи вместе с главным героем книги и вместе с ним ощущаем восторг и в то же время растерянность от ее покорения, которое застало нас врасплох. Читателям остается лишь надеяться, что сам автор до своей вершины Фудзи еще не дошел. В этом случае в будущем нас ожидают еще более интересные и неординарные книги Виктора Пелевина.

Мария Карпеева

• М.: Эксмо, 2006
• Переплет, 416 с.
• ISBN 5-699-19085-6
• 150 100 экз.

ФУДЗИ-РАМА

Подзаголовок «Повесть о настоящем сверхчеловеке» отсылает читателя к «Как закалялась сталь» — евангелию советской эпохи. Каждый текст, представляющий эпоху, должен иметь внетектовую легендарную историю его обретения, будь то история с публикацией рукописи Островского, или чудесное возвращение пропавшей рукописи «Что делать?». «Ампир В» волей-неволей обрел эту историю: появившись в интернете за пару недель до официального выхода, роман вызвал настоящую лихорадку в сети. Кто автор? Пелевин? Или это подделка? Роман украден? Или это пиар-акция? Новость о признании издательством «Эксмо» факта кражи нового романа Виктора Пелевина позиционировалась новостными сайтами как главная наравне с новостями российской и международной политики. Несколько позже выступил и сам автор с пояснениями относительно разницы между пиар-акцией и принудительным поцелуем на морозе. То, что книжка все-таки вышла, уже как бы и не так важно, тем более что «бумажный» текст не сильно отличается от электронного: оказались выпущены несколько, впрочем, любопытных, кусков. Так или иначе, посеянное сомнение развеять невозможно: ага, так они и признались, что все было спланировано!

Итак, новый роман — про грузчика Рому, который превращается в вампира Раму, проходит последовательно ступени посвящения, забирается на вершину Фудзи (метафора социальной лестницы) и становится одним из главных вампиров. Индуистский Рама спас людей и богов от царя ракшасов Раваны, у которого новые головы вырастали взамен отрубленных. Пелевинский Рама убеждается в невозможности спасти даже себя, не говоря о других, и сам становится во главе чудовищной системы, разводящей людей себе на прокорм.

Управляют вампиры человеческим стадом с помощью гламура и дискурса. Причем читатель вместе с Рамой узнает от его учителей-вампиров, что «дискурсом анонимной диктатуры является гламур», а «гламуром анонимной диктатуры является ее дискурс». Речь здесь об очень простой вещи: сообщество, считающее себя образованным, и сообщество, считающее себя гламурным, — неразличимы с точки зрения того процесса, который описывает Пелевин; речь идет, как это ни смешно, о глубоком духовном упадке современного общества. В этом смысле Ксения Собчак и Майя Кучерская могут оказаться одним и тем же лицом, а «гламур» и «дискурс» — только кодовые слова, позволяющие попасть на вечеринку или в толстый журнал. Да, наверное, Майя Кучерская умнее, чем Ксения Собчак, а та в свою очередь лучше одевается, но дело в том, что сам интеллект есть та же сумочка от Прада, которую — ни для кого не секрет — носит дьявол. Пелевинские модели обладают огромной объяснительной мощью, и новая — не меньше, чем старые.

Впрочем, новая модель не совсем новая. Вампир Рама, друг Иштар, не сильно отличается от Вавилена Татарского, мужа Иштар: он ест меньше наркотиков и влюбляется в «коллегу» Геру, вот и все. Это, конечно, не может быть упреком в сторону Пелевина, потому что любой большой писатель всю жизнь пишет одну книгу. Из окончательной, бумажной версии исчез разговор Рамы с Татарским на приеме у вампиров, но и без этого разговора ясно, что «Ампир В» есть как бы продолжение «Generation П»: та же тема реализована в той же сюжетной схеме, построена, в сущности, та же модель «заговора». На первый взгляд, в новом романе много общего и со «Священной книгой оборотня», но это обманчивое впечатление. Да, конечно, от оборотней до вампиров один шаг, но история А Хули и Петра Пустоты — это история освобождения, а Рама Второй, как и Вавилен Татарский, становятся главными зэками, но ни на сантиметр не становятся ближе к Условной Реке Абсолютной Любви или велосипедному трамплину, по которому взлетает А Хули, чтобы «перестать создавать этот мир». Поэтому или почему-то другому, из окончательного текста исчезло упоминание о лабрадоре Кони как о псе Песдеце.

Сюжетом и темой близость с «Generation П» исчерпывается: в «Ампире В» нет той искрометности, от которой захватывает дух в «Поколении». Фирменная пелевинская языковая игра далеко не настолько остроумна. Текст «Ампир В» не держит сознание читателя ежеминутно в состоянии короткого замыкания, и оттого следить за тем, как Рама покоряет этот мир, совсем не так увлекательно, как это было в случае с Татарским, а любовная линия не так пронзительна, как это было в «Священной книге оборотня». Фактические просчеты, путаница с ударениями понижают доверие к тексту и рождают ощущение, что книга осталась недоработанной.

«Ампир В» — роман не уровня «Generation П» или «Священной книги оборотня», но его стоит прочитать, чтобы еще раз попробовать вместе с пелевинским героем понять, где и как мы живем. Евангелие нового времени все-таки удалось, это наше время, наше общество и наши проблемы, а в тотальном пессимизме финала виноват не Пелевин, а время. Новое евангелие отличается от старого тем, что оно не новость, и ни разу не благая, и в память о Павке Корчагине у любимой девушки героя ампутируют тело — остается только голова. Рама Второй, забравшись на вершину Фудзи, обнаружил, что на ней «темно и холодно, одиноко и пустынно». А угрожающее пророчество последнего абзаца звучит настолько серьезно, что ставит под сомнение принципиальную возможность финала-освобождения.

Вадим Левенталь