Arseny Shmartsev — Страница 19

Песнь жилищного кооператива

В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории / Сост. Наталия Соколовская, Елена Шубина. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. — 524 с.

Как пояснила Татьяна Москвина, автор вошедшего в сборник «В Питере жить» рассказа о Васильевском острове, «надо сказать, что если бы книжка называлась „В Петербурге жить“, это была бы уже не скрытая, а явная цитата из Мандельштама, и полностью звучит она так: „В Петербурге жить, словно спать в гробу“». При этом авторы и составители сборника не стараются отмежеваться от сопоставлений названия книги с прошлогодним хитом группы «Ленинград» «В Питере — пить». Разве что тире не поставили — а вот в эпиграфе строчку из песни указали.

О выходе книги было известно с начала года, и к тому моменту «близнецы» фразы «В Питере — пить» наводнили город. Петербуржцы узнали, что в Питере можно не только пить, но и жить (об этом им сообщали строительные компании), есть (об этом рассказывали рестораны), плыть и даже спать. В общем, Петербург оказался вполне обычным городом, в котором люди делают все то же самое, что и в других населенных пунктах. И тут книга от редакции Елены Шубиной пытается вернуть Петербургу ореол имперского величия, исторической тайны, города-памятника.

«Питер» появился в заглавии как более разговорный вариант географического наименования города — об этом тоже рассказала Татьяна Москвина. Существует миф о том, что сами петербуржцы крайне не любят, чтобы их величавый город легкомысленно называли «Питером» — пожалуйста, только «Петербург». Равно как и никаких, будьте добры, «Петроградок», «Васек» и «Гостинок» — только «Петроградская сторона», «Васильевский остров», «Гостиный двор». Подтверждение этому находим в тексте журналиста Магды Алексеевой:

«Понаехавшие» в разные времена называют Петроградскую сторону «Петроградкой», а Васильевский остров «Васькой». Слышать это невыносимо так же, как «Гостинка», «Апрашка»…

Однако тут же приходит ироничная экскурсовод и звезда русского «Фейсбука» Татьяна Мэй и рассказывает:

Раньше, например, я смотрела на стариков с опаской. Брякну невзначай «Васька» или, борони бог, «Петроградка» — и погонят они меня палкой вдоль какого-нибудь протяженного фасада, как Петр I — светлейшего князя Александра Данилыча. (Из рассказа «Через Атлантиду — дворами»)

«Петроградкой» благородную Петроградскую сторону зовут в своих рассказах и Татьяна Москвина, и Павел Крусанов, и Эдуард Кочергин. В общем, нет в этом вопросе единства.

Как нет его и в составе авторов — в их число вошли, как это ни удивительно, не только жители Петербурга. Здесь есть и Дмитрий Быков, москвич, рассказывающий о петербургском поэте Нонне Слепаковой, и Магда Алексеева, признающаяся в любви обеим столицам, в одной из которых она родилась, а в другой работала всю жизнь, и Ирина Басова, написавшая рассказ о Петербурге в Париже. Список авторов вызывает много вопросов, в том числе о конформизме составителей книги и редакции, выпустившей ее. За «громкими» именами следуют либо очень известные и давно всеми прочитанные тексты, как в случае с рассказом Татьяны Толстой «Чужие сны», либо произведения откровенно слабые — как, например, рассказ Елизаветы Боярской о ее детстве, жизни в одном доме с губернатором Собчаком и мечтах о балах в Зимнем дворце. Попадание на страницы книги текста руководителя книжной сети «Буквоед» Дениса Котова почти наверняка объясняется причинами внелитературными. Его рассказ о путешествующем и «открывающем» Петербург мальчике подходит под определение «личной истории», но в сборник вошел как будто случайно — слишком выбивается по качеству на общем фоне. На эту ситуацию словно дает ответ в другом месте книги Никита Елисеев:

Нас очень много. Петербург — многолюден и многонаселен. По сути, маленькая страна, в ней легко затеряться. В ней по простой статистической вероятности может быть столь же много талантливых людей, как и людей обычных.

Чем дальше «В Питере жить» уходит от начала, тем дальше он уходит в собственной логике и от центра Петербурга к его окраинам, несмотря на обещания остаться в квадрате «от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной». Дмитрий Быков посвящает рассказ Елагину острову, Елена Чижова строит повествование на контрасте «центральной» жизни и жизни в Купчине, Ольга Лукас создает историю о «планете Ржевке», Александр Етоев — об окрестностях проспекта Елизарова, а Ксения Букша — проспекта Стачек, Андрей Степанов рассказывает о Выборгском районе, а Павел Крусанов — о Московском, Илья Бояшов и вовсе выезжает в Петродворцовый район и пьет коньяк в петергофском «Лабиринте».

Петербуржцы Никита Елисеев, Евгений Водолазкин, Александр Етоев, Татьяна Москвина, Наталия Соколовская и другие авторы сталкивают читателя с тем, что личная история неотделима от истории вообще. Для них высказывание о Петербурге превращается не просто в воспоминание, дневник жизни, «где жил, что делал, куда ходил», а в возможность рассказать о городе и его истории. Вот, например, пишет Етоев про Палевский проспект, который теперь проспект Елизарова, — и обязательно расскажет, кто такой Паль, кто такой Елизаров, кто из них ему ближе. Исторические фигуры становятся не просто поводом для энциклопедического повествования или пропагандистского высказывания, а для выражения человеческого отношения.

Наличие общеисторического сюжета, нашедшего отклик в судьбе человека, оказывается критерием, определяющим качество текстов, попавших в книгу. Потому что без представления большой истории в историях маленьких сборник превращается в междусобойчик, соседское собрание: а ты где жил? А я вот здесь. Здорово, знаешь, жили. И Петербург от такого отношения упрощается. И жить-то в нем можно, да только зачем тогда жить именно в этом городе.

Елена Васильева

Антуан Володин. Бардо иль не Бардо

Антуан Володин. Бардо иль не Бардо / Пер. с фр. В. Кислова. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2017. — 256 с.

Антуан Володин — французский писатель, переводчик с русского. Лауреат множества престижных европейских литературных премий, а также первый лауреат премии Андрея Белого (2015 год), не пишущий на русском языке. Псевдоним «Антуан Володин» — одна из масок-гетеронимов, за которыми скрывается самый загадочный писатель современной Франции. «Бардо иль не Бардо» — это семь историй об особом пространстве-состоянии, «Бардо», которое, согласно буддизму, в течение сорока девяти посмертных дней проходит человеческое «я».

VII. В баре Бардо

Ночами, когда машины мчатся по бульвару, от потоков воздуха трясутся оконные стекла бара. Днем, поскольку зал наполняется постоянным гулом разговоров и шумом шагов, звяканье дрожащего в раме стекла не слышится. Зато ночью — да. С заходом солнца все гораздо спокойнее. Посетители расходятся, автомобильное движение становится менее оживленным. Урча, проезжает грузовик, стекла вибрируют, затем восстанавливается ночная тишина. Это пустынный район, перед выездом из города, которым мало кто пользуется, вдали от жилых кварталов, рядом с зоопарком. Здесь чисто и, хотя есть деревья, длинные черные изгороди, рычащие хищники, все равно пусто. В окрестностях, если не считать питейное заведение, единственное жилое строение — буддистское. Буддистское или, точнее, ламаистское, — если углубиться в нюансы, выраженные бесполезными названиями, — примыкает к бару. Бывшая автомастерская, переделанная в храм. Недавно переделанная в храм силами полудиссидентской Ассоциации красношапочников. Но эта религиозная активность почти не привлекла к барной стойке дополнительных ночных посетителей. Время от времени заходит какой-нибудь святоша, высасывает через соломинку стакан кислого молока и уходит. Расширение клиентуры этим и ограничивается. Подытоживая, можно сказать, что в вечерние часы, когда ворота зоопарка закрыты, народу здесь почти нет.

Перед баром, тарахтя, проезжает грузовик. Стекла позвякивают. И вновь воцаряется тишина. За стойкой бармен вытирает блюдца, стаканы, чашки, чайные ложки и убирает их на место. Снаружи видны фестоны многоцветной гирлянды, которая была подвешена, как на фасаде пиццерии, в шестидесятые годы. В зале свет обыкновенный и яркий. За час до этого звучала фоновая музыка, непримечательный рок, какой вот уже два века можно слышать во всех публичных местах, но бармен, заступив на смену, убавил звук и начал искать другую, более экзотическую станцию. Он поймал передачу о корейской музыке. В ней, похоже, крутят по кругу одну и ту же кассету, на которой сменяются отрывки из пхансори и традиционных танцевальных мелодий. Иногда музыка уступает место комментариям, которые корейская ведущая долго лепечет на своем языке с чарующим произношением, погружая бармена Ясара в глубокие грезы. Слушаешь это под сурдинку и грезишь.

Все спокойно. А еще в тишину просачиваются звуки из соседнего ламаистского храма. Мелопеи, лишенные разнообразия ритмы, низкий голос проповедника, колокольчики: по другую сторону перегородки началась церемония.

— Ясар, сваришь мне еще кофеину?

Фрик сидит на табурете у стойки. Он единственный клиент. С первого взгляда понимаешь: чтобы быть человеком, ему чего-то не хватает. Для недочеловека он слишком красив, но его тело вызывает ощущение какой-то странности. Неуловимый налет аномалии смещает его в те маргинальные края, куда человеческое бессознательное не может заходить без отвращения. Он это знает, он старается не делать из этого никаких выводов, но все равно страдает. Что вовсе не облегчает ему общение с окружающими. Когда он говорит, его голос часто взволнован, как у всех чрезмерно чувствительных людей. Этот взволнованный голос также несколько странный.

Бармен прерывает процесс вытирания. Стучит фильтром, вставляет его в держатель кофеварочной машины, крепко закручивает и, не закрывая крышку, нажимает на кнопку для подачи кипятка. Его движения спокойны, фигура внушает доверие.

— Фрик, это уже четвертая чашка, — говорит он. — Тебе будет плохо.

— Мне нельзя спать, — объясняет Фрик. — Я должен вернуться в зоопарк. Звери меня ждут. Я должен с ними поговорить. Они беспокоятся и не спят. Боятся смерти.

— А, — отзывается Ясар.

— Я должен их успокоить, — помолчав, продолжает Фрик. — Они чуют запах смерти. Боятся умереть, как клоун, как як.

Ясар поворачивается и ставит перед Фриком чашку горячего кофеина. Фрик благодарит его.

— Какой еще клоун? — спрашивает Ясар. — В зоопарке умер какой-то клоун? Расскажи, Фрик. — Нет. Сейчас там умирает як. Я должен пойти в зоопарк из-за него. Як — старый и больной. Приходил ветеринар и сказал, что ему осталось жить день или два. Для яка это последняя ночь. В зоопарке и такое бывает. Решетки защищают, но не от смерти. Фрик выдерживает паузу. С Ясаром, который относится к нему по-дружески, он общается без проблем. Скорее наоборот: кажется, он не может сдержаться и не говорить. Он обмакивает губы в слишком горячий кофеин, затем подхватывает нить своей речи.

— За решетками звери печальны, — говорит он. — А печаль очень утомляет. Они в убежище, они защищены, но стареют так же быстро, как если бы были на свободе и подвергались опасности. Як начал стареть. И очень скверно пахнуть. Звери рядом с ним тревожатся, они чуют запах смерти. Приходил ветеринар и сказал, что яку осталось жить день или два. Сказал это в присутствии яка, как будто як глухой. Потом достал шприц, сделал ему несколько бесполезных уколов против старости и против смерти. И ушел. А сейчас ночь. Запахи распространяются. Звери в клетках их чуют. И пугаются. Я должен пойти туда и их утешить. Ночью в зоопарке ни один зверь не спит. Им нужно, чтобы кто-то был рядом. Мои слова их успокаивают. Яку тоже нужно, чтобы кто-то был рядом и, разговаривая с ним, помог ему провести эту ночь. Я должен говорить с яком, если он борется со смертью и даже если он уже не дышит.

В соседнем помещении раздается звук колокола, очень низкий голос произносит слоги, малопонятные для тех, кто не владеет литургическим тибетским языком. Затем все смолкает, из транзистора, стоящего позади бармена, доносится корейская мелодия. Эту песню поют, когда наступает усталость, когда судьба вновь неблагосклонна, когда трудно найти в себе силы, чтобы не сдаваться. Женский голос выпевает безутешность с пронзительностью, присущей певицам пхансори, пронзительностью, лишенной какой-либо слезливости, затем хор подхватывает мелодию и делает ее призывной, словно коллективная причастность уводит печаль прочь, на поиски чего-то иного, ради чего стоит вместе держаться и бороться.

— Извини, Фрик, — говорит бармен. — Я вспомнил, что ты говорил до этого. Ты упомянул о каком-то клоуне.

— Да, — говорит Фрик. — Еще и это. Зверей это тоже страшно напугало. После ухода зрителей в вольер к хищным птицам положили клоуна. Труп клоуна. Это тоже не дает им спать. Останки клоуна в клетке. С темнотой запахи усиливаются. Звери их чуют. Все звери зоопарка. Они волнуются, пугаются. Ходят по кругу или забиваются в угол. Они думают о яке, о смерти, о старости. Думают о клоуне. Я должен пойти в зоопарк, чтобы их успокоить. Чтобы к ним вернулся сон, чтобы они забылись.

Ясар облокачивается о стойку перед Фриком. Он перекинул через плечо тряпку, которой вытирал посуду. У него грубое лицо настрадавшегося человека, изрытые оспой щеки, пронзительные глаза. На груди видна татуировка, возможно, на память о путешествии или о страсти, а может, о тюрьме. Ведь изрядную часть своей жизни он провел за решеткой.

— Фрик, я так и не понял эту историю с клоуном, — говорит он. — Пытаюсь представить в образах то, что кроется за твоими словами, но подробности от меня ускользают.

— А, — произносит Фрик.

— Да, — продолжает Ясар. — Тебе все ясно, потому что ты ходишь в зоопарк когда вздумается, как если бы ты был… как если бы ты принадлежал к миру, который… (Он вздыхает.) Но клоун… Мне трудно представить его в этой обстановке. Не понимаю, почему он оказался ночью в клетке. Ты должен мне объяснить.

— Клоун работал в цирке. В цирке Шмуля. Знаешь такой?

— Нет.

— Он покончил с собой, — говорит Фрик. — Его принесли в зоопарк через час после закрытия. После того, как ушли все посетители, дети. Они так делают. Члены общества ламаистской взаимопомощи. Туда нужно записываться. Думаю, клоун был его членом. Это специальная услуга. Они получают разрешение в муниципалитете. Есть правила. Они их соблюдают. Заходят в клетку только после согласования с директором зоопарка. Заносят тело. Их трое. Одеты как могильщики, которым нечего терять. Горемыки вроде нас, понимаешь?

— Не очень.

— Вроде нас. В штатском. Они заносят тело в вольер. Небесные похороны, так они это называют. Небесные похороны.

— Они скармливают тело птицам? — спрашивает Ясар.

— Ну, не целиком, — торопливо уточняет Фрик. — Иначе им пришлось бы ждать несколько дней в присутствии грифов, орлов, кондоров. Они остаются там недолго. Смотрители зоопарка говорят, что это скорее символически. Они отрезают от трупа несколько кусочков плоти и кидают грифам. Тонкие полоски, крохотные кусочки. Всего ничего. Птицы боятся, не приближаются. Птицы едят не всякое мясо и не при любых условиях. А те трое потом выносят тело, грузят его на тележку и покрывают клеенкой. На аллеях никого нет. Администрация зоопарка при этом не присутствует. Зоопарк пуст. Ночь. Тело увозят, чтобы сжечь, но запахи мертвого клоуна продолжают переходить из клетки в клетку. Они усиливаются в большом вольере, но не только там. И еще долго витают по всему зоопарку. И всех от этого трясет. Если никто не приходит поговорить со зверьми, они всю ночь дрожат от страха…

Молчание. Музыкальный фон сменяется аплодисментами, затем корейская ведущая пускается в плотный, без выдоха, монолог, который не интересует ни Ясара, ни Фрика.

— Небесные похороны… — задумчиво протягивает Ясар. — Очень, очень древний обычай. Должно быть, с доисторических времен. Я о нем слышал, но не знал, что его практикуют до сих пор. Даже представить себе не мог, что это может происходить здесь, прямо в городе. Сегодня. В каком-то километре отсюда.

— Есть правила, — говорит Фрик. — Это делается под патронажем общества взаимопомощи; нужно, чтобы ламы дали разрешение. А главное, требуется разрешение муниципалитета и письменное согласие директора зоопарка. А вот мнение грифов никого не интересует. Грифы сотрудничают не очень охотно. Они боятся людей, которые заходят в вольер, чтобы скормить им мясо клоуна. Они не любят кушать цирковых артистов. Грифам я тоже должен сказать несколько слов, чтобы их успокоить. Чуть позже пойду в вольер.

— А этот клоун, ты о нем что-нибудь знаешь? — спрашивает Ясар.

— Он покончил с собой, — говорит Фрик. — Они выступали вдвоем, всегда вместе. Блюмши и Грумшер. Блюмши и Грумшер, короли смеха. Маленький и большой. Месяц назад я ходил смотреть на них в цирк. Захудалый цирк, бедный цирк для бедной публики. Клоуны выходят на арену между номерами и громко разговаривают, кричат, жестикулируют, падают. Говорят в пустоту. Зрителей немного, и они скучают. Они ждут акробатов, хотят увидеть, как акробаты падают на посыпанную опилками арену и ломают себе кости. Они ждут укротителя, хотят присутствовать при несчастном случае с медведем, хотят, чтобы медведь оторвал руку укротителю или его дочке. Клоуны их не забавляют. Никто не смеется. Я хохочу, но это потому, что я не… потому, что я другой… Я хохочу, а остальные — нет.

Ведущая продолжает говорить. Она вещает под сурдинку, но мы бы все равно предпочли, чтобы она сократила текст и оставила микрофон и что бы вновь зазвучала музыка. Спектакль транслируется по радио в прямом эфире. Ведущая — где-то там, в зале, прямо перед публикой; публике нравятся ее шутки, ее лесть, публика громко смеется и аплодирует, когда ведущая этого хочет. Она словно укротительница: послушные слушатели пресмыкаются перед ее голосом и хотят показать, что они очарованы. Наконец она замолкает, слушатели опять хлопают, в репортаже возникает пауза, возможно, потому, что музыканты уходили со сцены и теперь снова собираются. Именно в этот момент, во время паузы, слышится буддийский голос.

В поиске вопросов

Мангель Альберто. Curiositas. Любопытство / Пер. с англ. А. Захаревич. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2017. — 472 с.

На обложке новой книги Альберто Мангеля красуется латинское слово. «Что оно значит?» — могут спросить некоторые. Отлично сыгранный издателями трюк с оформлением названия — многообещающее начало путешествия в книгу об искусстве вопрошания.

Альберто Мангель — исследователь, литератор и публицист, чей круг интересов охватывает едва ли не все культурное наследие человечества от античности до наших дней. Автор более двадцати исследований, нескольких десятков антологий и пяти романов. В 1992 году роман «Новость пришла из далекой страны» удостоился британской литературной премии МакКиттерика. Русский читатель может быть знаком с автором по таким произведениям, как «История чтения» и «Гомер. “Илиада” и “Одиссея”».

Мангель посвящает «Curiositas» близкому человеку, которого с очевидной нежностью называет именем героя сказки Киплинга — Слоненком, что не может не тронуть даже самого сдержанного читателя. В предисловии автор отсылает к сюжетам из младенчества и напоминает: первое, что мы начинаем так искусно использовать в речи — это вопрос «почему?». Мы хорошо помним, как сильно нас интересовало все: начиная с того, почему небо голубое, заканчивая тем, почему нам сегодня не достанется та дорогая красивая кукла с витрины. Ностальгические воспоминания о детстве задают эмоциональный фон с первых страниц книги.

Всем известная разница между терминами «любопытство» и «любознательность» предстает перед читателями в новом свете. Точнее, Мангель говорит этой разнице «нет», а взамен представляет свое новое «любопытство», играя его значениями, словно солнечным зайчиком, и отправляя нас из одной плоскости в другую. Сначала любопытство предстает перед нами как обычная тяга к познанию. Однако, говорит Мангель, не стоит забывать о грани дозволенного, перешагивая которую, мы ни больше ни меньше оказываемся на пороге грехопадения. Другими словами, знаниям должен быть предел. И если человек пользуется правом на тайну, то такое же право имеет и все окружающее.

Неубедительна задумка автора назвать главы в форме вопросов: «Глава 5. Как мы рассуждаем?», «Глава 7. Что есть я?». Складывается впечатление, что тебя ждет погружение в один из философских трактатов, которыми обычно любят мучить профессора на первых курсах университета. Но стоит отдать должное писателю: разбавляя свой научный труд личными воспоминаниями и мыслями, он позволяет нам узреть кого-то помимо Аристотеля, Данте и Сократа. И этот кто-то — он сам, Альберто Мангель — оказывается наиболее близким читателю персонажем.

Несмотря на то, что в целом книгу сложно назвать практически значимой (вряд ли после ее прочтения мы научимся задавать правильные вопросы и получать нужные ответы), автору все же удается удивить своими интересными наблюдениями. Так, например, любопытна его идея о том, какую роль в познании играет чтение и письмо:

Искусство чтения во многом противоположно искусству писания. Чтение — мастерство, которое обогащает текст, придуманный автором, углубляет его, делает более сложным, ориентирует на отражение личного опыта читающего и расширяет до самых дальних границ читательской вселенной, а то и выводит за их пределы. Письмо же, напротив, — искусство смирения. Писатель должен принять тот факт, что окончательный текст окажется лишь расплывчатым отражением задуманного им труда, менее поучительным, менее тонким и пронзительным, менее определенным. Воображение писателя всемогуще и способно порождать самые необычные творения во всем их желанном совершенстве. Когда же приходится снизойти до языка и обратиться от замысла к выражению, многое, очень многое теряется. Вряд ли из этого правила есть исключения. Написать книгу — значит обречь себя на неудачу — пусть и достойную, насколько достойной может быть неудача.

Мангель затрагивает такие вечные понятия, как «начало» и «конец», и приятно удивляет своей проницательностью, отмечая, что наше желание возвратиться к началу порождается полным отсутствием страха перед финалом, откуда возвращения нет:

Финал — нечто само собой разумеющееся; порой мы даже готовы до бесконечности его откладывать. Финалы обычно служат нам утешением: они позволяют подвести призрачный итог; потому мы и нуждаемся в memento mori — чтобы не забывать, что мы и сами не вечны. Проблема начала волнует нас изо дня в день. Мы хотим знать, где и как все начинается, ищем смысл в этимологии, нам нравится быть свидетелями рождения: видимо, причина этому в чувстве, будто пришедшее в этот мир первым оправдывает или объясняет все, что появляется следом. И мы создаем истории, в которых находим отправную точку, и, оглядываясь на нее, чувствуем себя увереннее, каким бы трудным и спорным ни был дальнейший ход событий.

«Сuriositas» можно считать переосмыслением того, что уже в какой-то степени известно каждому из нас. Автор на протяжении всей книги обращается к памятникам культуры (литературным произведениям, скульптуре), наследию эпохи географических открытий, религии и социальным институтам. Деньги, истина, образование, язык, «мужское» и «женское» — ничто не ускользнуло от «микроскопа» Альберта Мангеля. Другими словами, все это откровенно напоминает попытку разгадать тайну жизни, открывшуюся мужчине на закате лет. Неоспоримо, попытка стоила того: книга способна не только порадовать своей изумительной обложкой, но и, как это ни удивительно, пробудить любопытство к жизни.

Можно смело предположить, что «Любопытство» было задумано для того, чтобы отдать дань «Божественной комедии» Данте — произведению, которое Мангель считает для себя книгой книг. Сюжеты известной поэмы являются отправной точкой для всех размышлений в «Curiositas». Именно поэтому, прежде чем садиться за книгу с красивыми птицами на обложке, стоит, пожалуй, ознакомиться с самой «Божественной комедией». Понимать ее необязательно, но нужно попытаться полюбить, чтобы проникнуться впоследствии тем, о чем пишет Мангель.

Альберто Мангель убежден: каждый из нас открывает любую книгу с надеждой найти в ней ответы. Но мы заведомо обречены на разочарование, потому что вместо ответов возникают лишь очередные вопросы. Станет ли «Сuriositas» в руках читателей книгой книг, как стала «Божественная комедия» для писателя, — вопрос не только времени. Важна и вера в то, что ответ будет найден. Нужно лишь правильно задать вопрос.

Александра Сырбо

Ю Нёсбе. Жажда

Ю Нёсбе. Жажда. — СПб.: Азбука: Азбука-Аттикус, 2017. — 512 с.

Ю Нёсбе не изменяет традициям скандинавского нуара. В его одиннадцатом романе продолжается история детектива Харри Холе. Охота на серийного убийцу на этот раз заставляет его вспомнить о своем мрачном прошлом.

ГЛАВА 10

Суббота, утро

Харри бежал. Он не любил бегать. Наверняка некоторые люди бегают, потому что любят бегать. Харуки Мураками вот любил. Харри нравились книги Мураками, кроме той, о беге, ту он не дочитал. Харри бегал, потому что ему нравилось останавливаться. Ему нравились ощущения после бега. Ему могли бы понравиться силовые упражнения, более конкретная боль, ограниченная выносливостью мышц, а не желанием ощутить боль. Возмож- но, это говорило о слабости его характера, о склонности к побегу и к приему обезболивающих еще до наступления боли.

Тощая охотничья собака, каких содержали обеспеченные жители Хольменколлена, ходившие на охоту по выходным раз в два года, отскочила с тропинки. Ее владелец бежал в ста метрах позади нее. Последняя коллекция спортивной одежды «Under Armour». Харри успел рассмотреть технику его бега, когда они разминулись, как два поезда, идущие навстречу друг другу. Жаль, что они бегут не в одном направлении. Харри держался бы пря- мо за ним, дышал бы ему в затылок, сделал бы вид, что отстает, а потом обогнал бы на холмах у озера Триванн. Показал бы ему изношенные подметки своих кроссовок «адидас», купленных два дцать лет назад. Олег говорил, что во время бега Харри ведет себя совсем по-ребячески, и даже когда они договаривались спокойно бежать всю дорогу, кончалось все предложением Харри посоревноваться в покорении вершины последнего на дистанции холма. В защиту Харри необходимо сказать, что он находился в заведомо проигрышном положении, потому что Олег унаследовал от мамы несправедливо высокое усвоение кислорода.

Две женщины, страдающие ожирением, скорее шли, чем бежали, болтали и так тяжело дышали, что не услышали приближения Харри. Он свернул на узкую тропинку и внезапно оказался на незнакомой территории. Деревья здесь стояли плотнее, преграждая путь утреннему свету, и Харри успели охватить какие- то детские воспоминания, но потом он снова выбежал на открытую территорию. Ему был знаком страх заблудиться и никогда не найти дорогу домой. Но сейчас он твердо знал, куда ему надо, где его дом.

Некоторым людям нравился свежий воздух этого высоко расположенного района, мягкие, бегущие по пригоркам лесные тропинки, тишина и запах еловой хвои. Харри нравился вид, открывающийся на город, нравился его звук и его запах, ощущение, что к нему можно прикоснуться, нравилось знание, что в нем можно утонуть, погрузившись на самое его дно. Недавно Олег спросил, как бы Харри хотел умереть. Харри ответил, что хотел бы умереть во сне. Олег выбрал внезапную и относительно безболезненную смерть. Харри же соврал. Он бы хотел напиться до смерти в одном из баров города, раскинувшегося внизу. И он знал, что Олег тоже соврал, что он бы тоже выбрал свой бывший ад и рай и вколол бы себе смертельную дозу героина. Алкоголь и героин. Две любовницы, которых они могли оставить, но не могли забыть, сколько бы времени ни прошло.

Харри совершил последний рывок по подъездной дорожке, слушая, как гравий вылетает из-под кроссовок и падает на землю. За занавесками в окне соседнего дома он различил силуэт госпожи Сивертсен. Харри принял душ. Ему нравилось мыться под душем. Кому- нибудь стоило написать книгу о том, что такое душ. Вымывшись и вернувшись в спальню, он увидел стоящую у окна Ракель в одежде для работы в саду — в резиновых сапогах, рабочих перчатках, старых джинсах и поношенной шляпе. Она развернулась вполоборота и убрала пару темных прядей, выбившихся из-под шляпы. Харри задумался, знает ли она, как мило выглядит в этом наряде. Вероятно.

— И-и-и, — тихо сказала она и улыбнулась. — Голый мужчина.

Харри встал позади нее, опустил руки ей на плечи и начал массировать их легкими движениями.

— Что ты делаешь?

— Смотрю в окно. Как ты думаешь, нам надо что-нибудь сделать до прихода «Эмилии»?

— Эмилии?

Ракель рассмеялась.

— Что?

— Ты так резко прекратил массаж, любимый. Расслабься, к нам придет не человек. Всего лишь ураган.

— Ах эта «Эмилия»… Послушай, наша крепость способна выдержать пару природных катаклизмов.

— Именно так мы, жители этой горы, и думаем, да?

— Что мы думаем?

— Что наша жизнь — это крепость. Неприступная. — Она вздохнула. — Мне надо съездить купить еды.

— Домашний ужин? Мы еще не были в том перуанском ресторане на улице Бадстюгата. Там не очень дорого.

Одной из холостяцких привычек Харри, к которой он пытался приобщить Ракель, было не готовить ужины дома. Она вроде бы купилась на его аргументы, что рестораны — одна из хороших идей цивилизации. Что уже в каменном веке люди понимали, что большая кухня и совместные приемы пищи гораздо разумнее, чем три часа, потраченные ежевечерне каждым человеком на планирование, закупку продуктов, их приготовление и мытье посуды. На возражения Ракели, что это слегка отдает декадансом, он отвечал, что семьи с двумя детьми, оборудующие себе кухни за миллионы крон, — вот настоящий декаданс. И что здоровое, недекадентское использование ресурсов — это заплатить получившим образование поварам то, что им полагается, за приготов- ление пищи на большой кухне, чтобы те, в свою очередь, платили Ракели за юридические услуги или Харри за обучение полицейских.

— Сегодня моя очередь, я плачу , — сказал он, обнимая ее правой рукой. — Останься.

— Мне надо в магазин, — ответила она и скорчила гримасу, когда он прижал ее к своему еще влажному телу. — Придут Олег с Хельгой.

Он прижал ее еще крепче:

— Да? Мне показалось, ты сказала, что люди к нам не придут?

— Ты сможешь провести пару часов с Олегом и…

— Я шучу. Мне будет приятно. Но может, мы лучше…

— Нет, мы не будем приглашать их в ресторан. Хельга здесь еще не бывала, а я хочу по-настоящему с ней познакомиться.

— Бедная Хельга, — прошептал Харри и собрался укусить Ракель за мочку уха, как вдруг заметил кое-что между ее грудью и шеей.

— Что это? — Он осторожно прикоснулся кончиком пальца к красному пятнышку.

— Где? — спросила она и пощупала сама. — А, это. Врач брал анализ крови.

— Из шеи?

— Не спрашивай почему. — Она рассмеялась. — Ты такой милый, когда беспокоишься.

— Я не беспокоюсь, — возразил Харри. — Я ревную. Это моя шея, и я знаю, что ты испытываешь слабость к врачам.

Ракель рассмеялась, а он крепче сжал ее в объятиях.

— Нет, — произнесла она.

— Нет? — переспросил он и услышал, как ее дыхание мгновенно стало более тяжелым. Почувствовал, как ее тело словно поддалось.

— Черт бы тебя побрал, — простонала Ракель.

Она страдала тем, что сама называла «мучениями от быстрого возбуждения», а ругательства были первым признаком его наступления.

— Может, нам стоит на этом остановиться, — прошептал Харри, отпуская ее. — Садик не прибран.

— Поздно, — прохрипела Ракель.

Он расстегнул ее джинсы и стянул вместе с трусиками ниже колена, прямо до голенищ сапог. Она наклонилась вперед, ухватилась одной рукой за подоконник и хотела другой рукой снять шляпу.

— Нет, — прошептал Харри, наклонившись вперед так, что его голова оказалась рядом с ее. — Пусть она останется.

В его уши полился ее тихий клокочущий смех. Боже, как он любил этот смех. Другой звук примешался к смеху — жужжание вибрирующего телефона, лежащего на подоконнике рядом с ее рукой.

— Брось его на кровать, — прошептал он, отгоняя желание взглянуть на дисплей.

— Это Катрина Братт, — сказала она.

Ракель натягивала джинсы, глядя на Харри. Его лицо стало очень сосредоточенным.

— Как давно? — спросил он. — Понимаю.

Она видела, как он уходит от нее, прислушиваясь к звуку голоса другой женщины в телефоне. Ракель хотела протянуть к нему руки, но было уже поздно, он был не с ней. Обнаженное стройное тело с мускулами, извивающимися, как корни, под бледной кожей, все еще стояло перед ней. Взгляд глаз синего цвета, почти вымытого из радужной оболочки годами злоупотребления алкоголем, был по-прежнему устремлен на нее. Но ее он больше не видел, взгляд его был направлен внутрь. Накануне вечером Харри объяснил ей, почему ему пришлось взяться за это дело. Она не протестовала. Потому что, если Олега выгонят из Полицейской академии, он снова может попасть в порочный круг. А если бы ей пришлось выбирать между потерей Харри и потерей Олега, она выбрала бы потерю Харри. Она несколько лет тренировалась терять Харри, она знала, что может жить без него. Она не знала, может ли жить без своего сына. Но когда он объяснял, что делает это ради Олега, его слова отдались у нее в голове эхом недавно произнесенной им фразы: «Потому что может настать день, когда мне действительно потребуется солгать, и тогда будет хорошо, если ты подумаешь, что я говорю правду».

— Я сейчас же приеду, — сказал Харри. — Адрес?

Он положил трубку и начал одеваться. Быстро, ловко, точно выверенными движениями. Как машина, наконец-то делающая то, для чего была построена. Ракель наблюдала за ним, запоминая все, как запоминают любовника, с которым предстоит разлука.

Он промчался мимо Ракели, не взглянув на нее и не попрощавшись. Она была вытеснена, удалена из его мыслей одной из двух его настоящих любовниц. Алкоголь и убийство. И их она боялась больше всего.

Харри стоял перед оранжевыми и белыми заградительными лентами, как вдруг окно первого этажа дома распахнулось и из него показалась голова Катрины Братт.

— Пропустите его! — прокричала она молодому полицейскому в форме, преграждавшему путь Харри.

— У него нет документов, — возразил полицейский.

— Это Харри Холе! — прокричала Катрина.

— Правда? — Полицейский окинул Харри взглядом с головы до ног, прежде чем поднять ленту. — Я думал, что это всего лишь слухи, — добавил он.

Харри поднялся по трем ступенькам, ведущим к открытой двери в квартиру. В помещении он прошел по тропинке из миниатюрных белых флажков, расставленных криминалистами в местах обнаружения улик. Один из криминалистов стоял на коленях и ковырялся в трещине в полу.

— Где?..

— Там, дальше, — ответил тот. Харри остановился перед дверью, на которую ему указали. Он сделал вдох и освободил разум от мыслей. А потом вошел.

Он вбирал в себя все, что мог: свет, запахи, интерьер, все, что там было. Все, чего там не было.

— Доброе утро, Харри, — сказал Бьёрн Хольм.

— Можешь отодвинуться? — тихо произнес Харри.

Бьёрн отступил от дивана, над которым склонялся, и взгляду Харри открылся труп. Вместо того чтобы подойти поближе, Харри отошел на шаг назад. Сцена. Композиция. Целостность. Потом он приблизился и стал разглядывать детали. Женщина сидела на диване, раскинув ноги так, что были видны ее черные трусики. Голова была откинута на спинку дивана, длинные крашеные светлые волосы свисали с нее. Часть горла отсутствовала.

— Ее убили вон там, — сказал Бьёрн, указывая на стену у окна.

Взгляд Харри скользил по обоям и неисследованным планкам паркета.

— Меньше крови, — заметил Харри. — В этот раз он не прокусил сонную артерию.

— Может, промахнулся, — ответила Катрина, проходя в комнату из кухни.

— Если он кусал, то у него сильные челюсти, — сказал Бьёрн. — Средняя сила человеческого укуса составляет семьдесят килограммов, но здесь, судя по всему, он вырвал гортань и часть трахеи одним укусом. Даже имея острые железные зубы, для этого надо приложить значительные усилия.

— Или значительную ярость, — произнес Харри. — Ты видишь в ране ржавчину и краску?

— Нет, но их отставшие частицы, возможно, удалились, когда он кусал Элису Хермансен.

— Мм, либо так, либо здесь использовались не железные зубы, а что-то другое. И труп не перенесли на кровать.

— Я понимаю, к чему ты клонишь, Харри, но это тот же самый убийца, — сказала Катрина. — Иди взгляни.

Харри пошел за ней в кухню. Один из криминалистов брал пробы со стеклянной колбы блендера, стоявшей в раковине.

— Он сделал себе смузи, — сказала Катрина. Харри сглотнул и взглянул на колбу. Ее внутренняя поверхность была красной.

— Из крови. И из того, что похоже на лимоны из холодильника. — Она указала на остатки желтой кожуры, валявшиеся на столешнице.

Харри почувствовал приступ тошноты. Он подумал, что это как первая рюмка, от которой трясет и хочется блевать. Еще две рюмки, и остановиться уже невозможно. Он кивнул и вышел из кухни. Быстро осмотрел ванную и спальню, а потом вернулся в гостиную. Закрыл глаза и прислушался. Женщина, поза тела, способ его расположения. Способ расположения Элисы Хермансен. И вот оно пришло, эхо. Это был он. Должен быть он.

Когда Харри снова открыл глаза, он увидел перед собой молодого человека со светлой челкой, который, кажется, был ему знаком.

Объявлен шорт-лист премии «Большая книга»

Из тридцати четырех авторов длинного списка в шорт-лист вошли десять:

Игорь Малышев. Номах
Виктор Пелевин. Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами
Лев Данилкин. Ленин. Пантократор солнечных пылинок
Алексей Слаповский. Неизвестность
Сергей Самсонов. Соколиный рубеж
Шамиль Идматуллин. Город Брежнев
Михаил Гиголашвили. Тайный год
Сергей Шаргунов. Катаев
Андрей Рубанов. Патриот
Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него

По традиции, после оглашения короткого списка стартует читательское голосование. Все произведения-финалисты будут доступны для бесплатного чтения на сайтах партнеров премии. Читательское голосование продлится до ноября — три книги, набравшие наибольшее количество баллов, получат специальный приз. Судьбу же главной награды решит «Литературная академия» — профессиональное жюри, состоящее из ста двенадцати деятелей искусства. В их числе Андрей Битов, Лев Додин, Константин Эрнст, Сергей Сельянов, Анна Наринская и другие.

Национальная литературная премия «Большая книга» присуждается с 2005 года — за художественную и документальную прозу на русском языке, а также за авторские переводы. В разные годы ее лауреатами становились Леонид Юзефович, Евгений Водолазкин, Гузель Яхина, Роман Сенчин, Владимир Сорокин, Захар Прилепин.

Имена победителей «Большой книги — 2017» станут известны до десятого декабря — их объявят на торжественной церемонии награждения в Доме Пашкова.

Прощание с человеком

Владимир Сорокин. Манарага. — М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2017. — 256 с.

Действие сорокинского романа «Манарага» происходит в фантазийном будущем времени, после великой мусульманско-христианской войны. В странном футурологическом мире, который изображается Сорокиным, стал моден bookʼn’grilling — приготовление изысканных блюд на бумажных книгах. Разумеется, этот запретный ритуал доступен только очень богатым людям. Главный герой романа — bookʼn’griller Геза, специалист по русской классике.

Что же хотел сказать Сорокин своим романом? Не исключено, что ничего особенного. Он ведь не раз подчеркивал, что, создавая художественные тексты, зачастую никаких философско-идеологических сверхзадач перед собой не ставит: «Хочется оформить увиденное. Запечатлеть. Просто у меня с детства в голове рождаются целые миры. И я увиденное записываю. У меня есть такая потребность. Это давно уже приобрело род терапии или наркотика. <…> Я против того, чтобы у художественной литературы учились жить. Она для другого». Собственный роман «Сердца четырех», в котором авторитетные критики наперебой обнаруживали сложные метафизические интенции, Сорокин однажды охарактеризовал как «юмористический»: «Это не тяжелая вещь. А всего лишь испытание бумаги на прочность: что она может выдержать. Проверка литературы на ее пределы — если ударить молотом, что с ней будет? Для меня этот роман — как душ Шарко. Он, в общем, культурно-терапевтический характер носит. Кто-то мне говорил: прихожу домой, все надоело, люди надоели, а почитаешь такую вещь — и будто в бане побывал». Вообще же, как любит повторять Сорокин, литература — всего лишь комбинация типографских значков на бумаге: «Я не переоцениваю литературу вообще. Это бумага, на ней какие-то типографские значки. На кого-то комбинация этих значков производит сильное впечатление, таков наш век, в котором мы живем. В конце концов, где-нибудь в Африке, например, люди могут убить из-за значка, из-за табу, но это же не аргумент в силу этого знака, это свидетельство человеческой дикости и архаичной природы». Так что и к «Манараге» можно отнестись как к юмористическому развлекательному чтиву.

Но если все-таки воспринимать «Манарагу» всерьез — как идеологический роман, то рассматривать произведение, конечно же, следует в контексте идеи трансформации человеческой природы, которая достаточно давно занимает автора. Концепт преодоления «человеческого, слишком человеческого» обнаруживается в большинстве его художественных текстов. Позволю себе процитировать рассуждения Сорокина по этому поводу, высказанные когда-то в диалоге с И. Смирновым: «…У человечества, у человеческой культуры наблюдается некая усталость восприятия, усталость человека от самого себя. В принципе это совпадает с идеологическим крахом антропоморфизма; слоган „человек более не есть мера всех вещей“ становится актуальным. … Идеологически человечество готово выйти за рамки человеческого; „человеческое, слишком человеческое“ надоело человеку. <…> Другое дело, получится ли это преодоление человеческой природы, о котором сейчас говорят на каждом углу? Не будет ли это новой утопией? <…> Попытка преодоления человеческой природы тянется еще с Руссо и через Ницше проникает в наш век. Наверное, ХХ век был веком первого подхода к воплощению этих идей, но быстро выяснилось, что коллективистский подход не породил нового человека. Попытка навалиться на человеческую природу всем миром не удалась, потому что человеческая природа сильнее коллектива, о нее разбились все тоталитарные системы, и человек, хоть и достаточно изуродованный, остался по-прежнему homo sapiens. Наверное, сейчас будет другой подход. Например, генная инженерия — одна из отмычек к исследованию человеческой природы. Мне кажется, очень перспективно и заманчиво слияние генной инженерии и мультимедиальных и наркотических миров. Наверное, в этом направлении и будет двигаться человечество. <…> Я думаю, что человек будет стремиться к симбиозу с другим, с нечеловеческим. Идеологически мы к этому готовы».

Итак, в «Манараге» перед нами вновь человечество, которое, главным образом с помощью генной инженерии и наркотиков, пытается вырваться из тисков собственной природы. Может возникнуть вопрос: при чем тут церемония приготовления мяса на книжных страницах? Дело в том, что практически во всех произведениях Сорокина важную роль играют разного рода ритуалы, порой комически-нелепые, но зачастую обнаруживающие эзотерическую подоплеку. Эти ритуально-мистические действия так или иначе связаны с пересечением героями черты, отделяющей человеческое от нечеловеческого — как в духовно-нравственном, так и в чисто физиологическом смысле. В подобном ряду особенно выделяются групповые и индивидуальные акции, связанные с насыщением плоти — от поедания экскрементов («Норма») до каннибализма («Настя»). Очевидно, и bookʼn’grilling, фигурирующий в «Манараге» в качестве важного атрибута изображаемой цивилизации (уже отчасти постчеловеческой по своей сути), следует воспринимать в этом контексте. Забава, которой предаются за большие деньги герои «Манараги», может показаться невинной (особенно на фоне других фигурирующих в сорокинских текстах зловещих садистских ритуалов, в ходе которых человеческая плоть изничтожается различными способами), тем не менее перед нами вновь знаково-символический акт прощания с homo sapiens.

Обладает ли Сорокин даром предвидения? Следует ли относиться к его пророчествам всерьез? Думаю, что не стоит спешить с выводами. Автор «Манараги» пытается заглянуть в весьма отдаленное будущее, так что, как говорится, поживем — увидим.

Александр Большев

Дайджест литературных событий на июнь: часть 1

Если отпуск пока только маячит на горизонте, не расстраивайтесь. Устроить передышку помогут фестивали на открытом воздухе, интерактивные выставки и встречи с любимыми писателями — обо всем этом расскажет наш июньский дайджест.

1 ИЮНЯ

Встреча «Майя Кучерская. Рассказы про меня»
«Рассказы про меня» — проект Редакции Елены Шубиной и ресторана «Дом12», в рамках которого известные авторы читают свою прозу и обсуждают тексты с публикой. Очередной гость — писательница Майя Кучерская. Она прочтет рассказы из нового сборника «Ты была совсем другой» — книге о том, как увидеть и понять другого человека.

Время и место встречи: Москва, ресторан «Дом12», Мансуровский пер., 12. Начало в 19:00. Регистрация доступна на платфоме TimePad.

«„Слово и дело“: чтение как жалость и смирение»: встреча с Михаилом Елизаровым
Лауреат премии «Русский Букер» Михаил Елизаров встретится с читателями в рамках проекта «Слово и дело», главная цель которого — дать возможность сверить слова гостей с их реальными поступками в жизни.

Время и место встречи: Москва, Галерея Государственного Центр-музея (ГКЦМ) В.С. Высоцкого «Дом Высоцкого на Таганке», ул. Высоцкого, 3. Начало в 19:30. Билеты доступны на сайте проекта «КультБригада».

Лекция о Вильгельме Кюхельбекере «Лицейской жизни милый брат»
Творчество Кюхельбекера — яркая страница в истории русского романтизма, во многом благодаря неординарному характеру и трагичной жизни поэта. Мы знаем Кюхельбекера или по анекдотам из лицейской жизни, или по протоколам дел о восстании декабристов — но достаточно ли этого? Лекцию читает искусствовед Вера Анатольевна Ласица.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Белый зал Центральной библиотеки им. М.Ю. Лермонтова, Литейный пр., 19. Начало в 17:30. Вход свободный.

Фестиваль книг и творчества «Дверь в лето»
В рамках фестиваля пройдет «фантастический» книгообмен, мастер-классы по декору, концерт московской группы Sun Q, игротека и поэтические чтения. Также на площадке у библиотеки имени Гоголя откроется «фантастическая» читальня и поэтическая полка, будет организовано пространство для чтения и встреч на открытом воздухе. Полная программа — в сообществе фестиваля.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Библиотека имени Н.В. Гоголя, Среднеохтинский пр., 8. Начало в 17:00. Вход свободный.

2–14 ИЮНЯ

Международный Платоновский фестиваль искусств
Платоновский фестиваль проходит уже в седьмой раз и каждый раз становится площадкой для самых интересных театральных постановок, выставок современного искусства, концертов и встреч. В этом году в литературной программе фестиваля — встречи с Алексеем Ивановым, Романом Сенчиным и Петром Алешковским, творческие вечера Полины Барсковой и Елены Фанайловой, эстафета-чтение и традиционная книжная ярмарка. Полная программа — на сайте фестиваля.

Время и место встречи: Воронеж, Арт-центр «Коммуна» (площадка встреч), Проспект Революции, 39.

3 ИЮНЯ

Лекция Бориса Аверина «Максим Горький в России и за границей»
В советское время фигуру Максима Горького идеализировали, пытаясь сделать из него знамя советской литературы — из-за этого личность писателя представляется стертой и неинтересной. Филолог Борис Аверин предлагает отбросить идеологический глянец и увидеть другого Горького, человека, яркого во всех его проявлениях — в любви, в политике, в писательстве. Встреча проходит в рамках цикла «Биографии писателей: terra incognita».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Охта Lab», ТРЦ «Охта Молл», ул. Якорная, 5А. Начало в 17:30. Билеты доступны на платформе TimePad.

3–6 ИЮНЯ

Книжный фестиваль «Красная площадь»
В этом году особое внимание организаторы фестиваля будут уделять авторам, чьи юбилеи отмечаются в 2017 году: Константину Паустовскому, Марине Цветаевой, Валентину Катаеву, Владимиру Маканину и другим. В программе — встречи с Евгением Водолазкиным, Захаром Прилепиным, Борисом Куприяновым, Сергеем Лукьяненко, Галиной Юзефович, Эдвардом Радзинским, поэтические чтения при участии артистов Максима Аверина и Артура Смольянинова, презентации книг Павла Басинского, Петра Алешковского, Елены Чижовой.

Время и место встречи: Москва, Красная площадь. Вход на мероприятия свободный.

3–9 ИЮНЯ

Выставка «Введите свой текст…»
Слово и текст сопровождают изображение с древнейших времен — и эта традиция не теряет актуальности до сих пор. Выставка «Введите свой текст…» — размышление о роли текста в произведениях современных художников. Будут представлены работы одиннадцати молодых авторов, так или иначе использующих слово в визуальном искусстве. Среди них — Павел Арсеньев, Стас Багс, Митя Безыдейный, ЕлиКука, Максим Има, Мария Крючкова, Кирилл Кто и другие.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Бертгольд Центр», ул. Гражданская, 13—15. Открытие выставки в 18:00.

4 ИЮНЯ

Лекция выходного дня «Лучшие книги этого лета»
Есть авторы, которых приятно читать в любое лето — Стивен Кинг или, например, Рэй Брэдбери. На лекции Марина Соломонова, специалист библиотеки «Охта LAB», расскажет о менее известных книгах, также способных сделать дождливое лето самым лучшим.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Охта Lab», ТРЦ «Охта Молл», ул. Якорная, 5А. Начало в 17:30. Регистрация доступна на платформе TimePad.

Камю vs Сартр: mortal combat
Александр Саттар — преподаватель философии НИУ ВШЭ — расскажет о том, как Камю и Сартр превратились из друзей во врагов, почему герои «Постороннего» и «Стены» — это мы с вами, что такое свобода в понимании авторов и почему «Чума» — антифашистский роман, а «Тошнота» — роман о Бытии.

Время и место встречи: Москва, лекторий «Синхронизации», Курсовой пер., 17/1. Начало в 12:30. Билеты доступны на платформе TimePad.

7 ИЮНЯ

Творческий вечер Джулиана Генри Лоуэнфельда
Лоуэнфельд — поэт, драматург и один из лучших переводчиков Пушкина на английский язык. На вечере прозвучат переводы Лермонтова, Тютчева, Тургенева, обратные переводы Уитмена и Йейтса, а также лирика и музыка самого Джулиана.

Время и место встречи: Москва, книжный клуб «Гиперион», Хохловский пер., 7–9, стр. 3. Начало в 19:30. Билеты доступны на платформе TimePad.

9 ИЮНЯ

Проект «Читаем вслух». Поэтическая библиотека издательства «Время»
Программа «Читаем вслух» совместно с проектом «Культурная инициатива» обращается к русской поэзии 1990–2000-х годов — значимым поэтическим сериям и антологиям, которые представят их составители и участники: издатель Борис Натанович Пастернак, поэты Максим Амелин, Инна Кабыш, Анна Саед-Шах, Александр Тимофеевский, Татьяна Щербина и другие.

Время и место встречи: Москва, Музей современного искусства «Гараж», ул. Крымский Вал, 9/32. Начало в 19:30. Регистрация доступна на платформе TimePad.

Лекция «Функция поэтического текста в поп-музыке»
Какова функция текста в современной популярной музыке? Культуролог Артем Рондарев расскажет об отличии поэзии и текста, написанного для музыкальной композиции, о законах жанра песенной поэтики. Вместе с автором программы слушатели разберутся, для чего музыке нужен текст, какова его смысловая роль, что такое логоцентричность русской музыки.

Время и место встречи: Москва, культурный центр «ЗИЛ», ул. Восточная, 4, корп. 1. Начало в 19:30. Регистрация доступна на сайте культурного центра.

Лекция «Восприятие японской литературы в России и ремесло художественного перевода с японского языка»
Переводчик японской художественной литературы, манга и аниме Екатерина Рябова расскажет об особенностях этой работы и о том, как воспринимаются элементы восточной культуры российскими читателями.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Центр восточных культур, наб. р. Фонтанки, 44. Начало в 18:00. Вход свободный.

10 ИЮНЯ

Творческий вечер Светланы Алексиевич
Писательница Светлана Алексиевич прочтет лекцию о своем творчестве, проведет автограф-сессию и ответит на вопросы читателей. Этот визит станет первым после вручения автору Нобелевской премии по литературе в 2015 году.

Время и место встречи: Москва, «Гоголь-центр», ул. Казакова, д. 8. Начало в 20:00. Билеты доступны на сайте «Гоголь-центра».

Лекция Андрея Аствацатурова «Литература битников»
Очередная лекция курса «Шедевры американской прозы XX века» посвящена литературе битников и роману Джека Керуака «В дороге». Филолог и писатель Андрей Аствацатуров расскажет об одном из самых важных субкультурных явлений ХХ века — литературе американских битников. Бунтари, анархисты, гении, графоманы, битники бросили вызов культуре истеблишмента и создали культовые тексты, которые и сейчас не потеряли своей актуальности.

Интенсив «Литература и мультимедиа: интерпретация текста с помощью новых медиа»
Интенсив включает в себя два мастер-класса: Ксения Белькевич расскажет о том, как придумать и сделать свой проект, а Александра Гуськова — о том, как превратить художественный текст в аудиовизуальное произведение. Мастер-классы проходят в рамках конкурса «Солженицынское пространство: мультимедийное измерение».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, библиотека им. Н.В. Гоголя, Среднеохтинский пр., 8. Начало в 12:00. Регистрация доступна на платформе TimePad.

10–11 ИЮНЯ

Летний книжный фестиваль «Смены»
Книжный фестиваль «Смены» — одно из главных событий литературной жизни Татарстана и Поволжья. На ярмарке будут представлены книги более 80 издательств, кроме этого пройдут образовательные мероприятия. Среди гостей — журналист New York Times Джон Сибрук, шеф-редактор журнала «Теория моды» Людмила Алябьева, социолог Михаил Соколов, иллюстратор Виктор Меламед и другие.

Время и место встречи: Казань, парк «Черное озеро», ул. Дзержинского. Вход свободный.

13 ИЮНЯ

Встреча «Как делается текст»
Ольга Андреева — филолог, культуролог и спецкорреспондент журнала «Русский репортер» — предлагает поставить эксперимент: написать собственное произведение, используя опыт филологии. Участники встречи разберут несколько простых литературных приемов, которыми пользовались Пушкин, Фолкнер, Довлатов и Марсель Пруст, и попробуют применить их на практике.

Время и место встречи: Москва, культурный центр «ЗИЛ», ул. Восточная, 4/1. Начало в 19:30. Регистрация доступна на платформе TimePad.

«Диалоги» Открытой библиотеки
В июне Открытая библиотека организовывает скорее большой полилог: писатель Светлана Алексиевич, режиссеры Андрей Смирнов, Александр Сокуров и Лев Додин, журналисты Юрий Сапрыкин и Валерий Панюшкин поговорят о важности гуманитарных ценностей в наше время.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Главный штаб Эрмитажа, наб. р. Мойки, 43. Начало в 16:00. Вход свободный.

15 ИЮНЯ

Лекция Павла Басинского «Лев Толстой и Русская Церковь. Старая история или вековой конфликт?»
В феврале 1901 года Святейший Синод вынес «Определение» об отлучении от Церкви графа Л.Н. Толстого. Это событие имело огромный резонанс в обществе, однако и сегодня оно вызывает серьезные споры и требует ответов на многие вопросы. Что это было? Отлучение? Анафема? Вынужденный поступок со стороны Церкви? Известный писатель и журналист Павел Басинский попробует ответить на эти вопросы.

Время и место встречи: Москва, Галерея Государственного Центр-музея (ГКЦМ) В.С. Высоцкого «Дом Высоцкого на Таганке», ул. Высоцкого, 3. Начало в 19:30. Билеты доступны на сайте проекта «КультБригада».

Лекция Бориса Куприянова «Почему Россия — не Скандинавия? Взгляд из книжного магазина»
Издатель и публицист, директор проекта «Горький» Борис Куприянов расскажет о том, почему писатели маленькой Финляндии занимают 5 % мировой детской литературы, как получилось, что книжный рынок Швеции равен российскому, каковы задачи современной библиотеки и зачем нам нужна культура медленного чтения.

Время и место встречи: Москва, Scandinavia Club, ул. Таганская, 31/22. Начало в 19:30. Билеты доступны на платформе TimePad.

Презентация сборника Полины Барсковой «Воздушная тревога»
Полина Барскова — поэт и педагог, лауреат Малой премии «Москва—транзит» и Премии Андрея Белого. С 1999 года живет в США, сегодня занимается исследованием ленинградской Блокады. Ее новая книга — об уже свершившемся, о жизни страсти в мире исполнившихся желаний, крепких, как смерть.

Время и место встречи: Москва, Электротеатр «Станиславский», ул. Тверская, 23. Начало в 20:00.

Презентация книги Юрия Стоянова «Игра в городки»
В автобиографической книге знаменитый актер говорит о работе в программе «Городок», о людях, которые ее создавали, о казусах, случавшихся на съемках, а также о карьере в БДТ, о своем детстве, семье и многом другом. На встрече Юрий Стоянов ответит на вопросы читателей и проведет автограф-сессию.

Время и место встречи: Москва, магазин «Читай-город», ТЦ «Садовая галерея», Малая Сухаревская пл., 12. Начало в 19:00. Вход свободный.

Лекция «Смысл названия романа Стендаля “Красное и черное”»
Филолог, профессор МГУ Елена Корнилова расскажет о загадке названия одного из самых знаменитых французских романов — истории о личности, вступившей в конфликт с собственной эпохой, и о том, как социальная лестница может оказаться дорогой к эшафоту.

Время и место встречи: Москва, франкотека при Библиотеке иностранной литературы им. М.И. Рудомино, ул. Николоямская, 1. Начало в 19:00. Вход

16 ИЮНЯ

Встреча «Всем. Читать. Вслух»
Группа молодых кинематографистов в течение полугода снимала «Монолог Молли Блум» из романа «Улисс»: двадцать одна девушка читала текст Джойса на камеру. В программе встречи — показ первых эпизодов, обсуждение, знакомство с авторами проекта.

Время и место встречи: Санкт-Петербург, «Охта Lab», ТРЦ «Охта Молл», ул. Якорная, 5А. Начало в 19:00. Вход свободный.

17 ИЮНЯ

Встреча «Читаем. Размышляем. Обсуждаем»
«Читаем. Размышляем. Обсуждаем» — проект, актуализирующий традицию литературных вечеров. После краткой лекции о публичных выступлениях участники вместе читают отрывки из произведений, после чего обсуждают прочитанное. Тема очередной встречи — творчество фантаста Рэя Брэдбери, ведущая — Севда Алиева, искусствовед, основатель детского клуба «Mes Chattions».

Время и место встречи: Санкт-Петербург, Открытая гостиная Центральной библиотеки им. М.Ю. Лермонтова, Литейный пр., 19. Начало в 13:00. Вход свободный. Регистрация доступна на платформе TimePad.

Екатерина Люсева. Лунный ребенок

Екатерина Люсева окончила Томский государственный университет по специальности «Культурология». Работала в сфере культуры, координировала благотворительные проекты, участвовала в организации различных форумов, семинаров и тренингов. Выпускница литературной мастерской «Контекст» и курсов «Мастер текста» издательства «Астрель-СПб».

Рассказ публикуется в авторской редакции.

— Мама, ты ведь знаешь, что я родилась на Луне? — когда я впервые заявилась к маме с этим утверждением, она испугалась, пару раз они с папой пытались меня переубедить, а потом решили оставить все как есть. Поиграю и брошу, решили они.

Я искренне верила в то, что говорила. Это не было обманом, это была святая искренняя вера, которая может быть только у ребенка.

Мне очень нравилась моя особенность. Все дети как дети, а я с Луны. Соседские мальчишки первое время, когда я только появилась в их дворе, пытались меня дразнить, уличить во вранье. Но я не обижалась, понимала, что поверить в это очень сложно. Да и лунные люди отличаются от здешних, земных людей. Я была очень терпеливой к ним.

Подробно описывала фантастические сады, животных, что умели летать и передвигаться при помощи телепортации, вообще так могли делать многие и среди людей, но детям не разрешалось. Я, к сожалению, не успела научиться этому мастерству, пока там жила, меня переселили сюда к моим земным родителям. Все это было в таких мельчайших подробностях мною пересказано, что местные дети верили и часто просили меня рассказывать о моей Родине, а я это очень любила. Но не только потому, что скучала, я все надеялась встретить кого-то из своих Лунных. Даже придумала кодовое слово «конеберйыннул». Произносилось конечно сложно, особенно учитывая, что буква «р» мне давалась в то время с трудом, но казалось, что Свой обязательно поймет этот шифр и нас таких особенных будет двое.

Появилась я в доме моих земных родителей, когда мне было 4 года. Это кстати был единственный факт, который я не могла объяснить своим друзьям, почему я вдруг оказалась здесь и почему одна, без моих лунных родителей.

— Может, у тебя там не было родителей? — все время мы возвращались к этому разговору с Сережкой, который никак не хотел смиряться с этим пробелом в истории моей жизни даже спустя два года знакомства и десятков попыток вспомнить или хотя бы придумать.

— Были конечно! У всех есть родители.

— Как же они одну тебя отправили в такое путешествие? Мне папа рассказывал, что от Луны до Земли почти четыреста тысяч километров, это как тридцать раз обойти вокруг земли. Очень далеко.

— А вдруг с ними что-то случилось и они должны были меня спасти, — эту версию мы уже тоже отрабатывали, но все не могли придумать достойную причину, по которой родителям дозволено бросить ребенка, и так, чтобы родители при этом тоже сильно не пострадали, не хотелось придумывать историю, в которой они должны были умереть или страдать.

— Я понял! — возликовал Сережка. — Они должны были лететь на другие планеты, осваивать их, но детей с собой было нельзя, потому что очень опасно, вот они и договорились с дядей Игорем и тетей Светой, чтобы ты пока у них пожила, потому что они хорошие, а вот откроют новую планету и вернуться за тобой.

История мне понравилась, что уж тут скажешь. Родители-астронавты, открывающие новые земли, о чем еще можно мечтать. Вечером я поделилась открытием со своими земными родителями.

— Конечно, дорогая моя, — погладила меня по голове мама, но по дрогнувшим губам я поняла, что чем-то маму обидела.

— Мам, ты не переживай. Они если за мной вернутся, я к вам все равно прилетать буду. Я подрасту, и меня научат телепортироваться. И я часто-часто к вам буду прилетать.

— Хорошо, — уже чуть не плача сказала мама.

Больше маме про своих лунных родителей я не говорила, чтобы ее не расстраивать. В этот же год случился первый кризис. Когда я ходила в подготовительный класс, довелось мне познакомиться с мальчишкой из соседнего двора, мои-то все уже знали историю моего происхождения, а ему пришлось рассказывать заново.

— Нет на Луне жизни! Что ты тут плетешь, там и воздуха то нет. Если вы там приспособлены жить в открытом космосе, то почему ты у нас прижилась? Или ты по-всякому можешь, и с воздухом и без? Так не бывает! У меня папа физик, он мне все-все рассказывает, потому что я стану астрономом и буду изучать звезды и уже много про них знаю. А ты все врешь.

С таким натиском бороться было сложно, хотя я ко всему, как мне казалось, уже привыкла. Нужно было принимать меры безопасности. Мой мир оказался под угрозой. Пришлось созывать семейный совет.

— Мама и папа, мне нужно с вами серьезно поговорить. Мир находится в опасности, — с такими заявлениями к родителям я приходила примерно раз в месяц, в то свое чудесное время. Чаще всего конечно это было связано с моей историей, на которую кто-нибудь в очередной раз покушался. Мы придумывали стратегию, благодаря которой должны были ее спасти. Мы продумывали все до мельчайших подробностей, придумывали каверзные вопросы и сами на них отвечали, чтобы на следующий день во дворе я была во всеоружии.

— У нас в подготовительном классе новый мальчик. Он утверждает, что на Луне нет жизни и воздуха и что я не смогла бы там выжить, — в таких случаях родители понимали, что объяснение нужно совсем не мальчику, а мне. Настолько я срослась с этой мыслью, что в доме все знали, случись сейчас разоблачение, это будет трагедией, которую я могу воспринять слишком болезненно. Много позже, родители сказали мне, что поддерживали эту игру, чтобы я сама пришла к мысли, что никакой я не Лунный ребенок, чтобы осознала это без грубых вмешательств извне. И хотя мама с папой иногда очень спорила о том, что он потакает моей слабости, все-таки полностью включалась в экстренное совещание.

— Мы же с тобой уже это проходили. Конечно на поверхности нет никакого воздуха, и садов нет, про которые ты говоришь. Все это скрыто от наших глаз. И ты знаешь где.

— В кратерах, — с загорающейся надеждой в глазах ответила я.

— Что же ты ему не ответила?

— Не знаю, — немного неуверенно отозвалась я. — Он такой настойчивый был, что я растерялась.

— Мало ли еще таких настойчивых будет в твоей жизни. Что из-за каждого будешь отказываться от своего мнения? — серьезно спросил папа. В момент, когда он был решительно настроен, он так выразительно шевелил губами и выговаривал каждое слово, что усы его начинали весело шевелиться и не сочетались с суровым тоном, который звучал. Он знал свою особенность и иногда ей пользовался в корыстных целях, чтобы меня отвлечь от очередной детской трагедии и начинал утрированно артикулировать, что усы будто оживали и не смеяться в этот момент было нельзя.

— Нет, — тихонько проговорила я улыбаясь.

— Вот именно. Тащи сюда фотографию своей Луны, — почти командным тоном выдал папа.

Пока я бегала за постером, на котором у меня был изображен спутник Земли, у родителей случился разговор, кусок которого я случайно подслушала.

— Игорь, может, хватит уже. Ей в следующем году в школу идти. Сколько там еще таких приверженцев правды будет? Не будет же она всю жизнь пребывать в этих грезах? Это только усложнит ей жизнь.

— Вот в школу пойдет, купим ей учебник для первоклашек по астрономии и разберемся со всем. А сейчас нельзя.

Вошла я медленно, пытаясь одновременно понять, о чем мне нельзя говорить, что такое «грезы», в которых я живу, и как не дать понять родителям, что я подслушала. Подслушивать нехорошо.

— Ну и что? Посмотрела на кратеры? Давай вместе еще поразглядываем.

С Мишкой мы потом сдружились, хотя в мою лунность он окончательно так и не поверил, оставил в качестве «рабочей гипотезы», как он это называл.

Приближалось мое первое «1 сентября». Я ждала с нетерпением. Все время хотелось приблизить этот момент, казалось, что случится в этот день что-то волшебное, что изменит мою жизнь. И случилось, только не очень волшебное, но жизнь все-таки изменившее.

Мы были на линейке все втроем, я и родители. Все важные события в жизни мы переживали вместе. Такое у нас правило. Торжественность момента не умещалась в моей голове. Я светилась от гордости, что теперь совсем как взрослая буду ходить в школу. У меня будут домашние задания и оценки. Нам и в подготовительном классе, конечно, уже задавали всякие упражнения. Но то все было как будто понарошку. А теперь совсем по-настоящему. Мама была очень радостной, я видела, как она мной гордится, и теплом светятся ее глаза.

Но что-то пошло не так после того, как ей позвонили. Они стояли там, где и все родители, ровно напротив нашего класса. Пока кто-то в трубке что-то ей говорил, улыбка сползала с лица. Она стала какого-то другого цвета. Я видела, как она сжала папину руку так, что у нее пальцы побелели, а потом она начала что-то быстро говорить ему на ухо. Он одернул ее, и они снова стали смотреть в мою сторону. Папа улыбался и махал мне. Мама пыталась выдавить из себя хотя бы спокойствие, не говоря уже о радости. Но я видела, что она готова расплакаться.

Около дома на лавочке сидела женщина, очень сморщенная, с редкими волосами странного цвета. Местами они были ржавыми, местами серыми, где-то темно-коричневыми. На ней били старые джинсы, явно не первой свежести, и такая же потасканная кофта. Рядом с ней стоял рюкзак, очень потертый и с некоторым отсутствием карманов, которые явно там когда-то были, судя по контрастным пятнам еще не выцветшей краски. У нее мелкой вибрацией ходили руки, и она подергивала ногой, явно не отбивая какой-то мотив, а просто от нервов. Увидев нас, она резко поднялась. Мама сжала мою руку, а папа вышел вперед, будто пытаясь заслонить нас от этой странной незнакомки.

— Давайте мы с вами отойдем поговорить. — Я хочу поговорить с Кристиной, — и в упор посмотрела на меня.

Я эту женщину не знала. Но было ощущение, что мы где-то встречались. Будто эти блеклые глаза почти без ресниц я уже видела.

— Кристина, ты меня узнаешь? — обратилась она ко мне.

— Мы уходим домой. А будете нас преследовать, мы полицию вызовем.

— Не имеете права! — заголосила женщина, которая и на первый взгляд не выглядела приличной, а теперь и совсем. Когда она это выкрикнула, я вздрогнула, еще сама не понимая от чего, но вся сжалась и влипла в маму.

— Вы, что не видите, она вас боится, — почти шипя и едва сдерживая ярость, сказал папа.

Мама взяла меня на руки и хотела унести домой. Но неприятная гостья перегородила нам дорогу, начала кричать, что она мать, что у нее украли ребенка, что она посадит моих маму и папу в тюрьму и еще много всего. Я закрыла голову руками. Не знаю, почему я так сделала, это случилось автоматически, мне казалось, что меня сейчас кто-нибудь ударит, я вся сжалась в комок и боялась, что мама меня отпустит.

Когда мы зашли с мамой в подъезд, папа остался с этой кричащей сумасшедшей. Мне было страшно за него. Вдруг она ему что-то сделает. Но еще страшней было идти ему на помощь.

— Кристина, ты узнала эту женщину? — спросила меня мама, когда я немного успокоилась.

— Нет. А мы с ней знакомы? — Да. Знакомы, — было видно, что мама не хочет продолжать этот разговор. А я не настаивала.

В моей памяти стали всплывать обрывки фраз, которые произносились голосом той женщины. Какие-то крики, мой плач, чужие люди, которые отмахивались от меня и все время пытались отправить спать в любое время суток, чтобы не мешалась под ногами. Я вспомнила, где ее видела, и вспомнила, что почему-то называла ее «мама».

— Мама, откуда я должна знать эту женщину?

Мама не поднимала глаз.

— Мам, это моя Лунная мама, от которой меня забрали и отдали вам с папой?

Мама схватила меня, стала целовать в макушку, гладить, говорить, как сильно меня любит, что ни за что меня ей не отдаст. Пришел папа, сказал, что вызвал полицию и ее забрали.

Так сказка о Лунности моего происхождения развенчалась сама собой. Еще несколько раз в своей жизни я встречала ту женщину, что произвела меня на свет. Она не была астронавтом-исследователем. Она даже не знала, кто мой биологический отец. Но это все было не важно, потому что у меня уже были мои внеземные родители, самые лучшие на свете.

Иллюстрация на обложке: Paolo Domeniconi

Объявлен длинный список премии «Ясная Поляна»

Из ста двадцати номинированных книг в лонг-лист вошли всего тридцать произведений.

Среди них — «Тайный год» Михаила Гиголашвили, «Очередь» Михаила Однобибла, «Неизвестность» Алексея Слаповского, «Патриот» Андрея Рубанова, «Железный пар» Павла Крусанова, «Красный крест» Саши Филипенко, «Заххок» Владимира Медведева и другие.

«Мы понимаем, что большинство читателей отслеживают результаты только на финальной стадии годового цикла премии — им интересно, кто стал лауреатом. Некоторые читатели изучают короткий список и в соответствии со своими литературными пристрастиями выбирают книги для чтения. Но мы знаем, что профессиональные читатели обращают внимание и на длинный список. В этом году, юбилейном для премии, он очень концентрированный — в нем только тридцать текстов», — прокомментировал председатель жюри премии Владимир Толстой.

Премия «Ясная Поляна» вручается с 2003 года за лучшее художественное произведение традиционной формы. В разные годы ее лауреатами становились Наринэ Абрагян, Владимир Маканин, Андрей Битов, Гузель Яхина, Евгений Водолазкин, Борис Екимов и другие авторы. Однако в этом сезоне комитет премии изменил концепцию: вместо четырех номинаций осталось всего две («Современная русская проза» и «Иностранная литература»), а также была учреждена номинация «Событие», призванная отмечать значимые события культурной жизни. Кроме того, в полтора раза увеличился премиальный фонд номинации «Современная русская проза» — теперь он составляет три миллиона рублей.

Шорт-лист будет объявлен в сентябре, а уже в октябре пройдет церемония награждения, на которой мы узнаем имя лауреата премии «Ясная Поляна — 2017». Полный список доступен на сайте премии.

6 Telegram-каналов про гиков и комиксы

Telegram-каналы уже окончательно заменили не такие уж и умные ленты новостей в соцсетях. Получать подборку тематических сообщений, которая будет радовать, совсем несложно. Нужно просто знать, на что подписаться. Какие каналы о комиксах и гик-культуре мьютить не придется, знает «Прочтение».

@comixology — канал дипломированного комиксолога (такие бывают?) и кинокритика из Киева Александры Рынк. Даже название канала «Основы комиксологии» навевает воспоминания об университетской скамье, где разные «основы основ» были весьма популярны. Здесь вы найдете обстоятельные обзоры, неоднозначные советы, тизеры к фильмам, красивые картиночки и размышления — в последнее время все больше о выходе нового сезона «Твин Пикса», немножко о Чудо-Женщине и о «Лиге Справедливости», которая осенью появится в прокате. Субъективный взгляд Александры на события из мира комиксов. В общем, именно этим он и интересен.

@GEEKovshina — канал впечатляет своей оперативностью и количеством охваченных сфер. Все важные новости о комиксах, кино, сериалах и играх вы найдете здесь. Кроме того, ребята пишут рецензии и снимают видеообзоры. Не все из того, что публикуется, захватывает дух, но вы практически на 90 % можете быть уверены, что это все, чем действительно можно поделиться с подписчиками на данный момент. Если прочие блоги заполняются их владельцами по велению музы, то «Гиковщина» стремится к временами пугающей регулярности.

@zero_history — симпатичный канал Ульяна Чеснокова со слоганом «Темная сторона современной культуры». Анекдот, приведенный владельцем в описании, отвечает на вопрос, почему люди мечтают быть супергероями. Рассказывать не буду, прочесть — стоит. Ироничные комментарии автора чередуются с классными листами из разных комиксов, трейлеры фильмов сменяются обзорами, появляется, кстати, и музычка, которой Ульян иллюстрирует некоторые заметки. Самобытный канал — мальчикам точно понравится. Хотя почему только им?

@carnavalesque — ваш черный компас, черный гид. «Карнавал» — это оригинальный канал не совсем про комиксы, хотя иногда и про них. На аватарке, измененной совсем недавно по просьбе подписчиков, красуется иллюстрация из книги Мориса Сендака «Там, где живут чудовища». Очевидно, владелец канала Филипп ни за кем не гонится и пишет исключительно о том, что его интересует, поэтому может молчать неделями, компенсируя отсутствие постов советами почитать дружественные каналы. Славный малый, про сериальчики тоже рассказывает и про саунды к ним.

@vertigo_com_ua — три молодых человека из Украины размещают посты о кино, сериалах и комиксах. Пишут кратко и по делу — так говорят они сами, что, в общем-то, не мешает ребятам публиковать по четыре-пять записей в сутки (в основном все-таки про киношки). Канал является приложением к журналу Vertigo — «первому антиснобскому на украинском медиарынке». Ребята амбициозны и не глупы, а главред у них девушка. Проекту удачи, а нам — побольше таких проектов.

@funnypicturies — недавно появившийся канал начинающего редактора комиксов с четырьмя подписчиками. Редактор успевает только редактировать, поэтому пишет болезненно мало, однако весьма вероятно, что здесь вскоре можно будет узнать о том, как осуществляется подготовка к изданию комиксов у нас в стране, какие кодовые имена придумывают супергероям во время работы над книгами, а также о том, что скоро появится в печати. Главное, чтобы владелица канала не ушла в несознанку или не сгинула прочь, утомленная редактурой шестого (в России — пятого) тома «Лиги Справедливости». Такие дела.

Если вы подписаны на другие толковые комиксоканалы, расскажите о своих находках по адресу: netbook@mail.ru.

Анастасия Бутина