В Москве вручили «Большую книгу»

Первое место ожидаемо досталось Гузели Яхиной за роман «Зулейха открывает глаза», второе место у двухтомного романа Валерия Залотухи «Свечка», третье место — у Романа Сенчина и «Зоны затопления».

Роман «Зулейха открывает глаза» — это самый громкий дебют за последние годы. За свою первую книгу выпускница сценарного факультета Гузель Яхина уже получила несколько премий, в числе которых — «Ясная Поляна» и «Книга года». В начале 2016 года решится судьба премии «НОС», в шорт-лист которой роман Яхиной также попал и успел вызвать громкие споры на открытом обсуждении.

Ее книга рассказывает историю татарской девушки Зулейхи, у которой умерли четыре дочери, мужа убили, а на дворе — суровые 30-е годы ХХ века и эпоха раскулачивания и лагерей. На ту же тему — роман Захара Прилепина «Обитель», получивший первую премию в прошлом году, в связи с чем Яхину успели назвать и «Прилепиным в юбке». Исторические романы, описывающие становление героя в известных условиях, давно уже пользуются успехом и любовью как у читателей, так и у большинства критиков. Зулейха, попав в Сибирь, после длительной и долгой поездки получает от судьбы не только главные подарки, в числе которых — практически семейная любовь, но и сильный, закаленный характер, по сути, ломая представления о линии жизни женщины в традиционном общесте.

Валерий Залотуха заслужил премию посмертно. Он скончался в феврале 2015 года, после 12 лет работы над романом. В романе жизнь героя меняется после того, как он заходит в церковь и ставит свечку. Дальше переплетаются все сюжеты — политические, любовные и те, которые принято называть вечными. Стилистика романа не похожа на ту, в которой пишет, например, Гузель Яхина. Если ее текст не изобилует синтаксическими средствами выразительности, то Залотуха стремится передать с помощью них речь героев. Роман Яхиной очень кинематографичный и с ясной, подробно описанной картинкой, а в «Свечке» — пять частей, разных не только по сюжету, но и по стилю. Премию за писателя получила его вдова, обратившая внимание аудитории на то, что в России и по сей день есть политзаключенные.

Третий роман, «Зона затопления» Романа Сенчина, открывается посвящением Валентину Распутину. И сам роман — это большой оммаж «Прощанию с Матерой», перекликающийся как с сюжетом повести, так и с окружающей действительностью. Итак, огромные гидроэлектростанции по-прежнему строят, людей по-прежнему выселяют, а писателям, осудившим все это, вручают государственные награды. Большим событиям всегда некогда считать маленьких людей, если события принесут стране славу и деньги. Но маленькие люди сильны духом, и их болезненное расставание с местами, в которых они хотели бы прожить всю жизнь и умереть, должны быть важными для памяти людей не меньше, чем массовые гонения раскулаченных и политзаключенных в течение прошлого века.

Напомним, за первое место «Большой книги» присуждают три миллиона рублей, призовой фонд второго места — полтора миллиона рублей, за третье место дают один миллион рублей. Отметим, премию «За вклад в литературу» получила Золотая коллекция экранизаций телеканала «Россия». Награду получили режиссеры Глеб Панфилов и Владимир Хотиненко за сериалы «Тихий Дон», «Мастер и Маргарита», «Жизнь и судьба» и другие.

В этом году у премии юбилей — ей исполняется 10 лет. Традиционно церемония прошла в московском Доме Пашкова на Воздвиженке, филиале Российской государственной библиотеки. В начале церемонии актеры зачитали со сцены отрывки из десяти книг, получивших первый приз «Большой книги» за последние 10 лет. С завтрашнего дня в продажу поступает специальный юбилейный сборник издательства «АСТ», в который вошли романы-лауреаты за все время существования премии. «Большая книга победителей» соберет антологию из всех «первых мест» премии, а это романы Дмитрия Быкова, Людмилы Улицкой, Владимира Маканина, Леонида Юзефовича, Павла Басинского, Михаила Шишкина, Даниила Гранина, Евгения Водолазкина и Захара Прилепина.

В жюри премии входит более 100 человек. Специалисты в литературе — издатели, именитые писатели, критики, редакторы и журналисты, а также культурные деятели и предприниматели ежегодно голосуют за лучшие книги, появившиеся в русской литературе. Система голосования построена сложным образом, поэтому «Большую книгу» можно считать одной из самых авторитетных премий, которые есть в России. Члены жюри «Большой книги» выставляют баллы каждому роману, так что система оценки способна ранжировать книги одним из самых точных в таком субъективном деле способов.

Накануне вручения главных призов закончилось читательское голосование премии. Напомним, победителем также стала Гузель Яхина. Читатели практически согласились с жюри и во второй части выбора: третье место в их номинации занял Валерий Залотуха. Долгое время он претендовал на второе место на «народном» пьедестале, однако в последний момент его обогнала Анна Матвеева.

В финал премии также вышел философский роман Алексея Варламова «Мысленный волк», недавно получивший «Студенческий Букер»; биографический роман Игоря Вирабова об Андрее Вознесенском; ежегодно выпускающий по роману Виктор Пелевин с «Любовью к трем цукербринам»; популярная трилогия Дины Рубиной «Русская канарейка»; повесть Бориса Екимова «Осень в Задонье» и тот самый сборник рассказов Анны Матвеевой «Девять девяностых», ранее вышедший в финал «Национального бестселлера».

Напомним, в прошлом, 2014 году, первую премию получил роман Захара Прилепина «Обитель», вторую премию — Владимир Сорокин и роман «Теллурия», третью — Владимир Шаров с «Возвращением в Египет». Эта книга также была удостоена и главной, и студенческой премии «Русского Букера». В этом году премию «Русский Букер» получил Александр Снегирёв за роман «Вера».

Объявлен лонг-лист литературной премии «НОС»

На прошлой неделе был опубликован длинный список премии «НОС» («Новая словесность» или «Новая социальность»). Шорт-лист премии будет сформирован в конце октября на Красноярской ярмарке книжной культуры во время традиционных дебатов.

Победитель премии получит 700 000 рублей, а все финалисты — по 40 000 рублей. Выбор лауреата также подлежит открытому обсуждению в формате ток-шоу. В начале октября на сайте премии стартует читательское голосование. Тот из автор, кто наберет большее количество голосов, получит 200 000 рублей.

Стал известен и состав жюри. Председателем назначен театральный режиссер Константин Богомолов. Помимо него, в состав жюри вошли Николай Усков, журналист, руководитель проекта «Сноб»; Анна Гор, искусствовед, директор Волго-Вятского филиала Государственного центра современного искусства; Дмитрий Споров, руководитель фонда «Устная история»; Тимофей Дзядко, журналист, редактор РБК, бывший сотрудник газеты «Ведомости» и телеканала «Дождь».

Премия существует с 2009 года. В прошлом году лауреатом премии стал Алексей Цветков-младший с романом «Король утопленников».

По правилам, в шорт-лист премии «НОС» могут войти от 6 до 10 произведений.

Длинный список премии «НОС-2015»

1. Александр Ильянен «Пенсия»

2. А. Нуне «Дневник для друзей»

3. Полина Барскова «Живые картины»

4. Александра Богатырева «Марианская впадина»

5. Александр Иличевский «Справа налево»

6. Платон Беседин «Учитель»

7. Вадим Левенталь «Комната страха»

8. Алексей Цветков «Маркс, Маркс левой»

9. Данила Зайцев «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева»

10. Игорь Левшин «Петруша и комар»

11. Максим Гуреев «Калугадва»

12. Андрей Бычков «На золотых дождях»

13. Андрей Аствацатуров «Осень в карманах»

14. Мария Голованиевская «Пангея»

15. Екатерина Марголис «Следы на воде»

16. Павел Нерлер «Осип Мандельштам и его солагерники»

17. Роман Сенчин «Зона затопления»

18. Гузель Яхина «Зулейха открывает глаза»

19. Макс Неволошин «Шла Шаша по соше»

Книги разных широт

По воспоминаниям Сергея Чупринина, в 1960-е годы все пляжи Союза пестрили одинаковыми обложками литературного журнала «Юность». Сейчас выбор книг для летнего чтения настолько непредсказуем, что для выявления фаворитов «Прочтение» решило сравнить рейтинги продаж пяти книжных магазинов России. Новосибирск, Красноярск, Воронеж, Петербург и Москва — вкусы жителей этих городов оказались разными.

Книжный магазин «Перемен»

Новосибирск

Бывший магазин Uniqstore получил новое название. «Перемен» — место, которое посещают люди, готовые плыть против течения и не боящиеся пробовать новое. Такой вывод позволяет сделать рейтинг продаж, большинство мест в котором занимают книги издательства «Манн, Иванов и Фербер», рассказывающие о том, как стать лучше и успешнее. Перенимая опыт талантливых управленцев и бизнесменов, сибиряки не забывают и о бестселлерах художественной литературы. Рядом с ними — книга местного священника и художника Себастиана Ликана со светлым названием «Душа улыбается» и рассказ для детей о летающем мышонке, подготовленный издательством «Поляндрия».

1. Игорь Манн. Номер 1. Как стать лучшим в том, что ты делаешь. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2015.

2. Себастиан Ликан. Душа улыбается. — Новосибирск, 2015.

3. Максим Батырев. 45 татуировок менеджера. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2015.

4. Айн Рэнд. Атлант расправил плечи. — М.: Альпина Паблишер, 2015.

5. Барбара Шер. Мечтать не вредно. Как получить то, чего действительно хочешь. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2015.

6. Дарья Бикбаева. Включите сердце и мозги. Как построить успешный творческий бизнес. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2015.

7. Мариам Петросян. Дом, в котором… — М.: Livebook, 2015.

8. Торбен Кульманн. Линдберг. Невероятные путешествия летающего мышонка. — СПб.: Поляндрия, 2015.

9. Говард Шульц. Как чашка за чашкой строилась Starbucks. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2015.

10. Вера Полозкова. Осточерчение. — М.: Livebook, 2015.

Книжный магазин «Бакен»

Красноярск

Очевидно, что в Красноярске следят за новостями литературы и не пропускают книги авторов, чьи имена отмечены в списках литературных премий — «Зулейха открывает глаза» Гузель Яхиной и «Осень в карманах» Андрея Аствацатурова тому подтверждение. Интерес горожан к криминальным историям показывает спрос на «Таинственную историю Билли Миллигана» и «Анархию и хаос» Олега Иванца. Впрочем, серьезные издания об искусстве, культуре и местных достопримечательностях здесь тоже находит своих читателей.

1. Гузель Яхина. Зулейха открывает глаза. — М.: АСТ, 2015.

2. Дэниел Киз. Таинственная история Билли Миллигана. — М.: Эксмо, 2015.

3. Майкл Соркин. Двадцать минут на Манхэттене. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2015.

4. Андрей Аствацатуров. Осень в карманах. — М.: АСТ, 2015.

5. Анна Разувалова. Писатели-«деревенщики»: литература и консервативная идеология 1970-х годов. — М.: Новое литературное обозрение, 2015.

6. Рэй Брэдбери. Марсианские хроники. — М.: Эксмо, 2014.

7. Рэйвин Коннелл. Гендер и власть: Общество, личность и гендерная политика. — М.: Новое литературное обозрение, 2015.

8. Сэм Филлипс. …Измы: как понимать современное искусство. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2014.

9. Памятные места Святителя Луки Войно-Ясенецкого в Красноярске. — Красноярск, 2015.

10. Олег Иванец. Анархия и хаос. — М.: Common place, 2014.

Книжный клуб «Петровский»

Воронеж

Выход «Воронежской азбуки» Александра Флоренского, представляющей город в забавных картинках и подписях к ним, был восторженно встречен местными жителями. Благодаря их поддержке  краудфандинговый проект был успешно реализован, и альбом занял первое место в рейтинге продаж книжного клуба «Петровский». Похоже, горожане активно интересуются искусством: среди лидеров — творение воронежских художников «Цветы на земле: графические адаптации рассказов Андрея Платонова» и книга Сэма Филлипса о современных арт-направлениях. Не обошлось без популярных авторов — Конан-Дойл, Набоков, Донна Тартт — и детской литературы, на которую всегда особый спрос.

1. Александр Флоренский. Воронежская азбука. — Воронеж: Фауст, 2014.

2. Цветы на земле: графические адаптации рассказов Андрея Платонова. — Воронеж: Гротеск, 2015.

3. Сэм Филлипс. …Измы: как понимать современное искусство. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2014.

4. Торбен Кульманн. Линдберг. Невероятные путешествия летающего мышонка. — СПб.: Поляндрия, 2015.

5. Туве Янссон. Все о Муми-троллях. — М.: Азбука, 2015.

6. Оля Апрельская. Сказки про кота Боньку и всех-всех-всех. — М.: Серафим и София, 2015.

7. Артур Конан-Дойл. Опасная работа. — М.: Paulsen, 2014.

8. Донна Тартт. Щегол. — М.: Corpus, 2014.

9. Владимир Набоков. Стихи. — СПб.: Азбука, 2015.

10. Йохан Хёйзинга. Homo Ludens. Человек играющий. Опыт определения игрового элемента культуры. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015.

Книжный магазин «Фаренгейт 451»

Санкт-Петербург

Посетители «Фаренгейта» не отстают от моды и покупают книги, названия которых у всех на слуху. Наделавший шума в конце апреля комикс о холокосте «Маус» с полок этого магазина не уходил никогда, потому и занимает первое место в топе продаж. Чуть ниже — новинка от Умберто Эко и бестселлер Даниеля Киза, «Мы — это наш мозг» Дика Свааба, произведения Рея Бредбери и Туве Янссон. Кажется, жители Петербурга читают все и сразу: ироничные стихи Натальи Романовой, злободневную «Зону затопления» Романа Сенчина, ставшие классикой «Метаморфозы» Николая Заболоцкого. И, конечно, «Песни в пустоту» — о рок-культуре, с которой Петербург знаком не понаслышке.

1. Арт Шпигельман. Маус. — М.: Corpus, 2014.

2. Туве Янссон. Муми-Тролль и конец света. — СПб.: Бумкнига, 2012.

3. Николай Заболоцкий. Метаморфозы. — М.: ОГИ, 2015.

4. Рэй Брэдбери. 451 градус по фаренгейту. — М.: Эксмо, 2014.

5. Наташа Романова. Людоедство. — СПб.: Лимбус-пресс, 2015.

6. Умберто Эко. Нулевой номер. — М.: Corpus, 2015.

7. Дэниел Киз. Таинственная история Билли Миллигана. — М.: Эксмо, 2015.

8. Дик Свааб. Мы — это наш мозг. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014.

9. Александр Горбачев, Илья Зинин. Песни в пустоту. — М.: Corpus, 2014.

10. Роман Сенчин. Зона затопления. — М.: АСТ, 2015.

Книжный магазин «Ходасевич»

Москва

Столичные жители ощутимо поддерживают небольшие издательства и выбирают книги, с которыми можно почувствовать себя представителем новой интеллигенции. В рейтинге «Ходасевича» предпочтение отдано молодым писателям Евгению Алехину, Антону Секисову, авторам сборника «Россия без нас» и новым толстым журналам о науке и литературе. В летние месяцы популярностью пользовались также книги о других странах: Индии, Англии и Италии — видимо, у тех, кто так и не смог вырваться с работы.

1. Евгений Алехин. Птичья гавань. — Казань: ИЛ-music, 2015.

2. Курцио Малапарте. Проклятые тосканцы. — М.: Барбарис, 2015.

3. Райнер Мария Рильке. Книга Часов. — М.: Libra Press, 2015.

4. Светлана Гусарова. Индия. Книги странствий. — М.: Издатель И.Б. Белый, 2014.

5. Кот Шрёдингера, № 7-8. Научно-популярный журнал. — М., 2015.

6. Россия без нас. — М.: АСТ, 2015.

7. Антон Секисов. Кровь и почва. — Казань: ИЛ-music, 2015.

8. Анри Лафевр. Производство пространства. — М.: Strelka Press, 2015.

9. Питер Акройд. Английские приведения. — М.: Издательство Ольги Морозовой, 2014.

10. Журнал «Носорог», № 3. — М., 2015.

Надежда Сергеева

Объявлен короткий список премии «Ясная Поляна»

Вчера, 7 сентября, был оглашен шорт-лист литературной премии «Ясная Поляна» по двум номинациям.

В номинации «XXI век» (призовой фонд 3 млн рублей) в список попали следующие романы:

• Александр Григоренко «Мэбэт»;

• Борис Евсеев «Офирский скворец»;

• Данила Зайцев «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева»;

• Елена Радецкая «Нет имени тебе…»;

• Роман Сенчин «Зона затопления»;

• Гузель Яхина «Зулейха открывает глаза».

В номинации «Детство. Отрочество. Юность» (призовой фонд 800 тыс. рублей) в список вошли:

• Валерий Былинский «Риф»;

• Ольга Громова «Сахарный ребенок»;

• Вячеслав Казакевич «Охота на майских жуков»;

• Евгений Мамонтов «Приключения Славки Щукина, или 33 рассказа про вранье»;

• Борис Минаев «Мужской день».

Призовой фонд каждой номинации делят между собой финалисты и лауреат.

У премии «Ясная Поляна» есть еще три номинации, выбор победителей в которых происходит иначе, чем в номинациях «XXI век» и «Детство. Отрочество. Юность». Члены жюри (в этом году в него входят писатели Евгений Водолазкин, Павел Басинский, Алексей Варламов, а также литературные критики и эссеисты Лев Аннинский, Валентин Курбатов и Владислав Отрошенко и председатель премии, советник президента РФ по культуре Владимир Толстой) самостоятельно номинируют и выбирают по одному лауреату в номинациях «Современная классика» и «Иностранная литература». Путем читательского голосования через сервис Bookmate будет определен лауреат в номинации «Выбор читателей». Сроки читательского голосования — с 7 сентября по 28 октября.

Имена победителей будут оглашены в октябре. Дополнительно стоит отметить, что в 2015 году компания Samsung, спонсор премии, увеличил призовой фонд в три раза.

Ангарская гидра

  • Роман Сенчин. Зона затопления. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. — 381 с.

    Роман «Зона затопления», написанный Романом Сенчиным, новым деревенщиком, вызывает у недавних выпускниц филфака некоторый интерес, но отнюдь не желание его прочитать. Книга о далеких сибирских районах в Красноярском крае и Иркутской области, о каких-то затопляемых из-за строительства новой ГЭС (как это вообще работает?) деревнях, да еще и с выраженными аллюзиями и едва ли не копированием узловых моментов «Прощания с Матёрой» Валентина Распутина. Тема, откровенно говоря, неблизкая, бабушка какая-то с курочкой на обложке нарисована — есть ли под ней что-то, о чем не говорили на университетском курсе русской литературы?

    Для того чтобы в этот роман окунуться, нужно совсем немного, двадцать-тридцать страниц. Дальше начинает свое воздействие магия текста Романа Сенчина, уроженца Тувинской области, долгое время жившего в Красноярском крае и Хакасии, который, видимо, настолько сильно любит эти места, что способен посредством своих текстов заразить переживаниями о судьбе чужих и неизвестных земель даже самого равнодушного читателя. Содержание романа действительно напоминает о знаменитой повести Распутина «Прощание с Матёрой»: на реке Ангара строится новая ГЭС. Ее начали возводить еще в 1980-е годы, но затем, в перестройку, бросили из-за недостатка финансирования. Имя у новостроя практически говорящее — БоГЭС, Богучанская гидроэлектростанция.

    Строительство такого сооружения всегда становится вмешательством и в естественный ландшафт, в флору и фауну тайги, и в уклад жизни людей, населяющих окрестные территории: ГЭС требует наличия масштабных водохранилищ для исправной работы станции. Водохранилища создаются искусственным путем, то есть необходимые районы попросту затапливаются. Людей, зарегистрированных в зоне затопления, переселяют, и те, кто веками жил на одной земле, вынуждены переезжать в места, с которыми их ничего не связывает.

    Здесь, в деревне, у героев романа был дом, в котором порой умещались до трех семей, они кормились от своего огорода, держали свой скот. Вместо этого они получают квартиру с прописанным метражом на каждого члена семьи — и больше ничего. И даже те, кто переехал в надежде на лучшую жизнь, в панике возвращаются: обещанные новенькие домики построены практически из картона и на деле не выдерживают суровых сибирских морозов.

    Несмотря ни на что всех переселят. Личные интересы небольшой группы людей не должны тормозить прогресс:

    — Они хоть кого укатают, — поддержала мать. — Мы-то люди, а они — механизьм!

    Дмитрию понравилось это сравнение. Представился огромный стальной мутант с сотнями шестеренок, пил, наждаков, поршней, отверток, кувалд… Пыхтит, скрежещет и лезет, лезет на людей, не желающих сойти с дороги. Кувалды, наждаки, пилы бьют, долбят, скребут, режут…

    Герои романа — жители деревень из затопляемого района. Таких людей в действительности около двенадцати тысяч — конечно, это не рекордные восемьдесят тысяч человек, снятые с мест во время строительства Братской ГЭС, но это первое крупное переселение в новейшей истории России. Сенчин описывает умирающую накануне переезда старушку и ее похороны, главу сельсовета и журналистку, освещающую события в затопляемых районах. Композиция повествования складывается из различных точек зрения, которые сливаются в единый гул боли, разочарования и невозможной любви к родным местам.

    Сенчин прибегает к изображению ситуации с точки зрения горожанки-журналистки: ее непонимание, сменяющееся переживанием за чужих людей и оставляемые ими земли, близко каждому читателю. Она ввязывается в борьбу за справедливость, зная, что без этой борьбы жить намного проще и спокойнее; именно ей принадлежит мысль о том, что окружающий ее мир просто отгораживается от бед и несчастий, создавая невидимую пленку, которая не защищает людей от ударов, а только еще больше подставляет их. Несмотря на слова, сказанные в аннотации к книге («люди <…> не верят, протестуют, смиряются, бунтуют»), смиряющихся — хотя и возмущенных — в книге все же больше, но именно городская журналистка Ольга — одна из немногих, кто действительно подтверждает слова: «Вам надо, чтоб нас не было, а мы — будем!» — сказанные самым стойким жителем покинутой деревни.

    Так показана сплоченность людей, не знающая границ: деревня, город — для настоящих несчастий все одно. Люди пытаются пережить переселение «всем миром», и неслучайно в начале книги вся деревня сходится для того, чтобы вместе похоронить свою соседку, а в конце описывается встреча бывших односельчан уже в городе. Но и в каждый из этих эпизодов вторгается незримая противостоящая сила: похороны в деревне отменяют из-за «санитарных чисток», собрания «дедов» — из-за жалоб соседей на шум. Даже этим проявлениям силы представители деревенского мира не в силах дать отпор, а что говорить о том, чтобы сопротивляться переселению.

    Жена Людмила скривилась, покачала головой:

    — <…> А весь народ никогда не подниматся.

    — Весь народ не поднимется, — повторил-согласился Александр Георгиевич.

    Сенчин пишет совсем не так, как его именитый предшественник Валентин Распутин (хотя и у его героев есть отчетливый «деревенский» говорок и в конце книги дан специальный словарик с расшифровкой диалектизмов), но эта литературная аналогия, безусловно, подтверждаемая на тематическом уровне вплоть до некоторых деталей, на самом деле важнее, чем просто источник для сравнительного анализа текстов. Посвящение, данное перед текстом романа, — это не просто условная «защита от дурака», который возьмет книгу и сразу же начнет возмущаться количеством совпадений. Распутин и сам становится героем книги — ему дают государственную премию и в этот же момент продолжают делать то, что описано в его произведении как громадная трагедия человечества.

    Сенчин отдает себе отчет: то, что он делает, даже если обретет признание, останется делом бессмысленным и ничего не сможет изменить. Написание романа «Зона затопления» становится красивой демонстрацией подчинения властной силе, которая все равно сломает то, что считает нужным, во имя светлого и только ей понятного будущего. Ее не остановит никакое слово — зато это слово может привлечь к себе внимание читателей.

    Заговорив немного другим языком, добавив современных реалий, Роман Сенчин дает новую жизнь и повести Распутина, которое из произведения золотого фонда русской литературы превращается в текст актуальный и сегодня. К слову, сейчас Ангарский каскад ГЭС состоит из четырех станций, а по плану их должно быть построено семь, так что о событиях, подобных описанным и в «Зоне затопления», и в «Прощании с Матёрой», к сожалению, еще не раз можно будет прочитать в средствах массовой информации.

    Некоторое недовольство агрессивной социальностью этого романа разбивается в пух и прах, как только становится ясно, что книга написана «по горячим следам». Невозможно здраво оценить проект строительства БоГЭС, прочитав книгу, однако можно заразиться безумным человеколюбием, состраданием и наивной верой в то, что когда-нибудь государственным проектам, направленным на развитие страны и ее регионов, не будут приносить в жертву искалеченные человеческие судьбы. Просто потому, что любовь к людям, с которой написана «Зона затопления», не должна пропасть даром.

    Купить книгу в магазине «Буквоед»

Елена Васильева

Роман Сенчин. Зона затопления

  • Роман Сенчин. Зона затопления. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. — 381 с.

    Новое произведение Романа Сенчина — остросоциальная вещь, вступающая в диалог с известной повестью Валентина Распутина «Прощание с Матерой». Жителей старинной сибирской деревни в спешном порядке переселяют в город — на этом месте будет строиться Богучанская ГЭС. Книга наполнена яркими историями людей — среди них и потомственные крестьяне, и высланные в сталинские времена, обретшие здесь малую родину, — не верят, протестуют, смиряются, бунтуют. Два мира: уходящая под воду
    Атлантида народной жизни и бездушная машина новой бюрократии…

    ИДЕТ ВОДА

    Игнатия Андреевича Улаева называли в родной деревне Молоточком. Слышалась в этом прозвище насмешка над его прямо страстью вечно всё перестраивать, ремонтировать. Забор подновлял два раза
    в год — осенью и весной, крыши стаек, дровяника
    перекрывал бесперечь, настил во дворе при первом
    намеке на то, что одна плаха затрухлявела или просто не так плотно прилегает к другим, начинал перебирать. Даже ящики для куричьих гнезд и собачью
    будку не оставлял Молоточек в покое.

    Жена, пока жива была, ругалась: «Уймись ты, долбила! В мозгу уже эти гвозди твои!» Соседей тоже
    раздражал стук и стук с утра до ночи.

    Теперь у Игнатия Андреевича молотка не было.
    Вообще квартира стояла почти пустая — лишь самое
    необходимое, чтоб поесть, поспать, посидеть перед
    телевизором.

    Хотя привез из деревни много чего. Всю квартиру
    забил до отказа. Из прихожей расходились узенькие
    тропинки в комнату, кухню, туалет. А вокруг мешки,
    коробки, углы разобранной мебели, коврики, половики, даже струганые доски на всякий случай.

    Приезжала дочь из Ачинска, попыталась разобрать, распределить; Игнатий Андреевич махнул рукой: «Сам потом».

    Больше года прожил так, все собираясь, а потом
    понес на улицу. Удивился, увидев возле контейнеров
    целые горы коробок, тряпок, полок, железок. По привычке подбирать нужное стал было в этих горах копаться. Опомнился, отдернул руки, заматерился.

    Через пару дней встретил в магазине своего земляка Виктора Плотова, бывшего учителя труда, сказал ему, что выкинул многое из того, что привез, чем
    там, в деревне, дорожил.

    — Да мы тоже избавились, — ответил Виктор
    скорбно. — Куда тут девать? А давило так, моя аж задыхаться стала.

    — Во-во! И я. Спать не мог… К чему мне теперь уж
    барахло это?..

    Жил Игнатий Андреевич один. Побоялся уезжать
    далеко от родины к кому-нибудь из детей.

    — Седьмой десяток добиваю. Докряхчу тут уж.
    Хоть кого знакомых буду видеть. А чего мне в Ачинске или Бердске каком-то?

    Вскоре, правда, ему пришлось пожалеть, что так
    круто обошелся с вещами: зимой в гости зачастили
    мужики-односельчане, а усадить всех — собиралось
    иногда человек семь-десять — было некуда. Пришлось
    идти в магазин мебели, купить несколько табуреток.

    Выпивали редко, в основном под чай и сигареты
    вспоминали прошлое, делились новостями и слухами, известиями, что там и как теперь на месте их деревни Пылёво.

    — Сын плавал тут перед шугой — вода до школы
    дошла, — сообщал старик Мерзляков, и собравшиеся
    несколько минут молча представляли место, где была
    школа, расстояние и высоту до того, прежнего, берега.

    — Высоко-о, — вздыхал за всех кто-нибудь.

    — А, это, там ведь памятник фронтовикам стоял, —
    вспоминал другой. — Не слыхал, его-то забрали?

    — Забрали-забрали. Теперь все такие памятники
    на кладбище стоят. Рядком.

    — М-м, ну ладно…

    Но обязательно появлялся и несогласный с «ладно»:

    — Не на кладбище таким памятникам место, а на
    площадях центральных, возле школ. Это символ,
    чтоб ребята видели, помнили.

    — Здесь, в городе-то, столько площадей не наберешься — со всех деревень расставить.

    — Ну да…

    Курили, вздыхали.

    — И сколько деревень затопило, получается?

    — Ну давай считать.

    И с горьким каким-то удовольствием перечисляли названия не существующих больше сел и деревень:

    — Кутай, Пылёво наше, Сергушкино…

    — Сергушкино-то при чем? Оно стоит. До него
    никакой потоп не доберется.

    — Избы стоят, а людей убрали. Техники там! Всё,
    что насобирали по окрестью, — туда. Барж на десять
    хватит загрузить железом.

    — Ну, мы не про это счас… В общем, Сергушкино
    тоже считаем…

    — Проклово, Большаково.

    — Усово…

    — Красивая деревенька была.

    — Да, маленькая, но как игрушка.

    — Немцы строили, чего ж…

    — Не немцы, а литовцы.

    — Ну, разницы-то…

    — Косой Бык, Селенгино, — упорно продолжал тот, кто предложил сосчитать.

    Но его снова перебивали:

    — Селенгино уж давно пустым стояло.

    — По бумагам-то было. Да и дома оставались…

    — Костючиха там до последнего жила. Старуха такая — ух! Всех гоняла…

    — Померла.

    — Да ты что! Не слыхал…

    — Буквально перевезли ее, и через месяц… Теперь
    какой-то суд с роднёй.

    — А чего?

    — Ну, квартира не в собственности была, поэтому
    город, или кто там, не отдает родне… Ну, там черт ногу сломит разбираться.

    — Мозги.

    — А?

    — Мозги сломит.

    — Мозги-то мы себе здорово повывихивали. До сих пор как в чаду.

    — Эт точно.

    — Эх-х…

    — А с Таежным как? Неужели оставят?

    — Часть расселили, но в основном стоит.

    — Там так — у кого изба на суше, а огород — на дне. Кочегарка на самой кромке — метров десять буквально от воды…

    — Вроде, слышал, дамбу какую-то мощную сыплют. Важный, говорят, поселок, нельзя терять.

    — Ну дак, федеральная трасса через его проходит.

    — И чего? Дорога дорогой, а людей-то зачем там
    держать? Они вообще там в панике — каждый день
    ждут, что затопит. Тем более сейчас, зимой…

    — Может, хе, деньги кончились — переселять. Разорились на нас.

    — Они разорятся…

    — Вон и Путин на пуск гидры не приехал. Из Москвы руководил. Сэкономил.

    — Приехал бы, порыбачил заодно.

    — Да чё ему у нас… Его Шойгу на рыбалку в такие
    места возит!.. А мы… в говно превратили реку…

    Приходил к Игнатию Андреевичу и Алексей Брюханов. После долгой непонятной болезни он похудел, потускнел… В первое время, выписавшись, пытался добиваться правды — что же все-таки это у него за язвы на руках (они, черноватые, то исчезали, то
    появлялись снова, гноились), но заметил: чем громче
    добивается, тем сильнее сторонятся его окружающие, — мало ли, действительно, чем заражен, — и
    бросил. Принимал рекомендованные лекарства, они
    вроде бы помогали.

    В основном помалкивал, усмехался горьким шуткам и острым словам земляков. А потом стал приносить листочки.

    — Дочери купил компьютер и сам в него лазить
    наладился. В Интернет. Много там всего… Для чего раньше надо было целую библиотеку перелопатить, теперь за пять минут найти можно. Там и про
    наши места много чего. Могу почитать. Записал
    кое-что.

    — Давай-давай, Леш, хоть узнаем.

    Брюханов кашлянул, объяснил:

    — Это путешественник, еще до Петра Первого,
    семнадцатый век… Не путешественник то есть, а посол. В Китай ехал и к нам забрался. Дневник вел…
    И вот он пишет, короче: «На левой стороне деревня
    Кутай, от острова Варатаева две версты. На той же
    стороне речка Кутай. А на той речке поставлена мельница, и сбирают на Великого Государя…»

    — Погоди, — остановил Брюханова Геннадий,
    бывший тракторист, а теперь грузчик в торговом
    центре. — Погоди, почему на левой стороне? Кутай
    же на правой был.

    — Может, раньше на левой, — заикнулся Игнатий
    Андреевич, — три века назад-то…

    — Ну а речка тоже место поменяла?

    — Леха неправильно списал, видать.

    Невесело посмеялись.

    — Я думаю, это он относительно себя определял, — предположил Брюханов. — Он же вверх плыл.
    И от него, значит, слева.

    — Гм… видимо… Чего там дальше?

    — «А как идешь от деревни Кутая, и от того места
    идут всё острова, и другого берега не видать».

    — Угу, угу, значит, точно вверх шел. Островов выше Кутая полно.

    — «На той же стороне деревня Огородникова, от
    речки Кутая пять верст. На той же стороне деревня
    Кромилова, а под деревнею речка Мамырь, от деревни Огородной четыре версты. На правой стороне деревня Софронова…»

    — А что это за Мамырь? — нахмурился, вспоминая, Игнатий Андреевич. — Под Братском, знаю, Мамырь есть, село… Это он уже в Иркутскую область,
    что ли, уплыл?

    — Да вряд ли… Да мало ли Мамырей? У иркутов
    и поселок Кутайский тоже есть. Тоже недалеко от
    Братска.

    — Да?.. То-то с нами не церемонились — одним
    Кутаем больше, одним меньше… Москву бы не стали
    топить…

    — Хе-хе, эт ты к месту сказанул. Про Москву.
    С минуту молчали, представляя, что вот появилась идея перегородить Москву-реку, построить на
    ней ГЭС. И началось расселение москвичей по России…

    — А Пылёво-то, — не выдержал Виктор Плотов, —
    Пылёво наше там хоть упоминается?

    Брюханов мотнул головой:

    — У этого — нет. Дальше будет… А здесь вот что
    интересно: оказывается, столько деревень стояли
    между Кутаем и Усть-Илимском. Тут названий двадцать. — Глянул в бумагу: — Софронова, Суворова,
    Смородникова… И вот, кстати: «Против той деревни
    Смородникова искали жемчуг. И в тех местах жемчугу сыскали небольшое, и велми мелок. Только сыскали одно в гороховое зерно грецкое».

    Это сообщение вызвало долгий спор. Одни удивлялись и не верили, что в их реке могут обитать жемчужницы, другие уверяли, чуть не божились, что видели не только эти раковины, но и мелкие жемчужины в них.

    — Ну, я даже и не додумался, что это жемчужина, — говорил Женька Глухих. — Думал, песчинка
    такая крупная. Мало ли…

    Ему не то чтобы верили, но опасались объявлять,
    что врет, — именно Женька, выпивоха и шалопай,
    никчемный мужичок, притащил несколько лет назад
    в деревню осетра на сорок килограммов…

    — А вот здесь про Пылёва, — продолжал Брюханов, — который, наверно, и деревню поставил. Или
    сын его… «Вверх по реке деревня Кутайская, а в ней
    пашенные крестьяне: Дёмка Привалихин, Васька
    Пылёв, Ивашко да Лучко да Климко Савины».

    — Привалихин, — вздохнул Виктор. — Сколько
    всего случилось за триста лет с лишним, а фамилия
    сохранилась. Не фамилия даже — род!

    — Ну, в документах куча фамилий знакомых. Заборцевы, Рукосуевы, Сизыхи, Верхотуровы, Саватеевы, Усовы. Моих предков полно — Брюхановых.

    — Да-а, веками держались. А вот взяли их… нас всех и — смыли.