Метка: Спорт

«Барселона» и шотландский вопрос

Глава из книги

Девиз «Барселоны» — «Больше чем клуб». И «Манчестер Юнайтед» смотрится рядом с ней, как «Рочдэйл» ¹. На Би-би-си нет еженедельной юмористической программы, посвященной «Юнайтед», манчестерский клуб не устраивает престижного художественного конкурса, участником которого был сам Сальвадор Дали, а папа римский не является держателем сезонного билета на «Олд Траффорд». Даже музей «Барселоны» самый популярный в городе: его посещает больше народу, чем музей Пикассо.

Я приехал в Барселону в октябре 1992 года. Город переживал свои лучшие времена. Из колонок в метро
звучала народная музыка, и каждый день вывески магазинов на испанском снимали и заменяли вывесками на каталонском. Только что здесь прошли Олимпийские игры, без террористов, наркотиков и акций
протеста, и город богател с каждым днем. В мае, победив «Сампдорию» на «Уэмбли» ², «Барса» завоевала свой первый Кубок европейских чемпионов.
(Вернувшись неделю спустя из Барселоны в Великобританию, переживавшую последствия финансового
кризиса, я столкнулся с совсем другими настроениями.)

Как и следовало ожидать, стадион «Барселоны»
«Камп Ноу» расположен в самом центре города.
Одним будним утром я забрался на четвертый ярус пустой арены и, посмотрев вниз, подумал, что команда, осмелившаяся бросить вызов «Барсе», пожалеет об этом, как только выйдет из туннеля. Стадион сам по
себе является городом. Он вмещает 120 тысяч ³ (т. е.
все население Норвича) и продолжает расширяться ⁴.
Руководство клуба заявило: «Нам придется перестать
достраивать стадион только когда болельщикам на
верхних ярусах понадобятся телескопы».

Тем утром в катакомбах «Камп Ноу» 25 журналистов ожидали у раздевалок возвращения команды
с тренировки. У этих мужчин и женщин тяжелая жизнь.
Каждый день они должны вытягивать хоть что-то из
игроков «Барсы», которые стараются ничего не говорить, а затем написать на основе этого молчания целую статью. Через полчаса один из журналистов прошептал: «Круф!» Это означало, что появился тренер
клуба Йохан Кройф. И если удастся задать ему хотя
бы один вопрос, то он непременно раскроет главные
секреты. Пара оптимистов пошли за ним, но вскоре
вернулись под общий смех. Наконец появился
Микаэль Лаудруп, со вкусом одетый человек для персоны с таким доходом. Тем вечером Дания играла со
сборной Ирландии, но Лаудруп по-прежнему отказывался выступать за свою страну. Поэтому журналисты
спросили его о Меллере-Нильсене. Естественно он отделался какой-то банальностью, которую все репортеры мгновенно занесли в свои блокноты. Затем представитель клуба объявил, что Кройф сегодня не будет встречаться с прессой. Ну и чем же им тогда придется
заполнять свои газеты?

«Барселона» — самый большой клуб, причем для
любой страны, для любого вида спорта, для планеты
Земля. Почему? Всему есть объяснение.

Мне согласился дать интервью Николау Касаус,
первый вице-президент «Барсы». Ходили слухи, что
он не говорит по-английски, но пока я ждал у его кабинета, то отчетливо слышал, как он несколько раз повторил по-английски с американским акцентом: «Сит
даун!» Возможно, он тренировался, но когда я вошел,
Касаус заговорил по-испански, не вынимая изо рта
большую сигару. Я спросил, означает ли девиз «Барселоны» то, что клуб является большой политической
силой в Испании. Касаус ответил отрицательно. Он
сказал, что за «Барсу» болеют люди с разными политическими и религиозными взглядами. Что же тогда
означает этот девиз? Касаус ответил довольно расплывчато: «Знаете ли, „барселонализм“ — великая
страсть».

Руководство «Глазго Рейнджерс», «Селтика»
и «Барселоны» всегда уверяет, что их клубы — просто
клубы. И футболисты не особо беспокоятся о политическом статусе своих работодателей. Впрочем, не
важно, о чем думают директора или игроки, так как
клуб — это то, что он значит для фанатов. У «Барсы»
есть болельщики повсюду, даже в Китае, но он принадлежит Барселоне и Каталонии, региону, столицей
которого является Барселона.

Каталонцы считают себя прежде всего каталонцами, а потом уже испанцами. Поэтому они постоянно
настроены против Мадрида. До недавнего времени
каталонцы всегда проигрывали. Например, в гражданской войне 1930-х годов Каталония дольше всех противостояла генералу Франко, но потом страдала от его
ига вплоть до смерти диктатора в 1975 году. Теперь
у Каталонии есть собственное региональное правительство и даже Генералитет. Однако пять миллионов каталонцев хотят большего. Возможно, собственное государство. Молодой экономист и фанат
«Барселоны» Хорди Торребаделла сказал мне: «Каталония — самая мощная нация без государства
в Европе. Нас нельзя сравнивать с Шотландией, потому что мы обладаем гораздо большей властью
в Испании, чем шотландцы в Соединенном Королевстве. Мы субсидируем всю страну, в то время как
Шотландию субсидирует Англия». Как заметил Кройф,
когда перешел в «Барсу» в 1973 году: «Мы зарабатываем, а Мадрид проедает».

Я попросил профессора Луиса Флакера, каталонского социолога, порекомендовать мне книги о «Барсе». Ему в голову пришла только одна, написанная
20 лет назад. Тогда я спросил, почему ученые игнорируют этот клуб. И Флакер ответил: «Существуют темы,
которые считаются слишком священными, чтобы о них
писать, а также существуют богохульные темы». Я ожидал, что он назовет футбол богохульным, но профессор
добавил: «„Барса“ — это священная тема».

«Барса» во много раз известнее самой Каталонии
и является главной гордостью местных жителей. Когда
Испанией правил Франко, она была единственной гордостью. Я поинтересовался у одной каталонки, которая не особо интересовалась футболом, почему ее
волнует, победит ли «Барселона» мадридский «Реал».
И получил следующий ответ: «Франко уничтожил нашу
автономию, запретил наш язык и болел за „Реал“». Поговаривали, что диктатор мог назвать состав «Реала»
десятилетней давности, и когда мадридский клуб приезжал в Барселону во время его правления, на стадион запрещалось приносить каталонские флаги.
Фанаты «Барсы» возвращались домой с этих матчей
такими же изнуренными, как игроки. «Нельзя было кричать на улицах: „Франко, ты убийца!“ — объясняет
Флакер. — Поэтому народ вымещал злость на футболистах мадридского „Реала“. Это психологический феномен: если ты не можешь накричать на своего отца,
то срываешься на ком-нибудь другом». В те времена
Каталония продолжала существовать только на «Камп
Ноу», и единственным каталонским символом, который
Франко так и не осмелился уничтожить, была «Барса».

Вполне естественно, когда региону затыкают рот,
он обращается к футболу. Но Франко уже давно мертв,
а «Барселона» по-прежнему является символом
Каталонии. Одна женщина сказала мне: «Когда я прихожу на „Камп Ноу“, то чувствую, что возвращаюсь во
времена Франко». В 1992 году «Барса» представила
новый дизайн футболок, в котором к знакомым синим
и гранатовым полосам добавились тонкие белые. Это
вызвало шквал недовольства среди фанатов. Белый
цвет у них ассоциировался с мадридским «Реалом».
Хосеп Луис Нуньес объяснил свое решение парадоксальным образом: «Да, я добавил белые полоски, но
при этом не стал первым президентом клуба, который позволил поместить на футболках рекламу».
(Чтобы сохранить свои цвета в неприкосновенности,
«Барселона» отказалась от титульных спонсоров.)
Даже сегодня каталонцы путают «Реал» с властями
из Мадрида. И для них крайне удивительно, что несколько членов кабинета министров центрального
правительства болеют за «Барсу». Они воспринимают предвзятость Мадрида, как данность, и столичные
арбитры на «Камп Ноу» подвергаются граду оскорблений. Кройф и Нуньес любят говорить о политическом судействе. В конце концов, Хосе Плаза, руководитель всех испанских арбитров, сам признался, что
болеет за мадридский «Реал».

Итак, страсти кипят, но еще сложнее объяснить, почему большинство жителей Барселоны, болеющих за
клуб, составляют не каталонцы. Говорят, что каталонского рабочего класса не существует. Низшие слои
барселонского общества формируют люди, приезжающие в город со всей Испании. Началось это в 1960-х,
когда вспыхнул каталонский бум. Типичный мигрант
соскочил с поезда, снял первую попавшуюся комнату,
нашел работу, а затем выбрал, за какой клуб болеть:
«Барсу» или «Эспаньол».

«Эспаньол» — второй клуб Барселоны. Его стадион
«Сарриа» ⁵ расположен буквально за углом ⁶ от «Камп
Ноу». В 1900 году основатели дали своему клубу имя
«Эспаньол», то есть «испанский», в пику «иностранной» «Барсе», которую создал швейцарец Гампер ⁷.
Начиная с мистеров Харриса, Парсонса, Уайльда и
Уитти в 1899 году и заканчивая Линекером110, Хьюзом111
и Арчибальдом в 1980-х и вплоть до настоящего времени «Барса» всегда зависела от иностранцев. Я спросил у Торребаделлы, неужели каталонцам не хочется
выигрывать самим. «Конечно, хочется! — ответил он. — Но в этом и заключается каталонская способность договариваться с другими народами. Ведь мы — нация без государства, и нам всегда приходится заключать пакты, если мы хотим стать чемпионами или добиться успеха в чем-нибудь другом».

Итак, «Барса» зависит от иностранцев. Название
«Эспаньол» поначалу казалось грубым просчетом.
«Барселона» стала символом Каталонии, а маленькому клубу пришлось защищать честь Испании. Тем не
менее «Эспаньолу» удалось расположить к себе и каталонские семьи, а также приезжих, которые продолжали чувствовать себя испанцами. Особенно много
болельщиков «Эспаньола» оказалось среди гражданских служащих, солдат и полицейских, которых Франко
отправил руководить Барселоной. В результате у клуба наладились тесные связи с «Реалом». «Эспаньол»
постоянно приглашает знаменитых мадридцев на свой
летний турнир. А когда «Барса» играет с «Реалом» на
«Камп Ноу», в небе вспыхивают фейерверки не только
в честь голов каталонцев, но и в честь голов столичной
команды. Со временем «Эспаньол» приобрел репутацию фашистского клуба, и его хулиганы, «Las Brigadas
Blanco y Azules» («Бело-синие бригады»), старательно
ее поддерживают.

Когда я зашел в офис «Эспаньола» за аккредитацией, то обнаружил там болтающих мужчин, детей
и, по сравнению с «Барсой», спокойную атмосферу.
«Эспаньол» показался мне маленьким семейным клубом, своего рода испанским «Ипсвичем», каталонской
командой изгоев. За пару дней до этого, президент
клуба пожаловался, что его детище недооценивают.
И, словно в подтверждение его слов, «Эспаньол» сыграл вничью с «Севильей», в составе которой выступал Марадона. Я присутствовал на этом матче.

Нельзя не отметить, что многие приезжие все-таки
выбрали «Барсу», а не «Эспаньол», и легко объяснить
почему. Шотландцу тяжело переехать в Лондон, но
переехать в Каталонию из Андалусии еще труднее, так
как здесь говорят на другом языке. Президент «Барсы»
Нуньес сам приезжий, и его каталонский оставляет
желать лучшего.

Если новичок, оказавшийся в Каталонии, хочет
прижиться здесь, то лучший способ сделать это — ассоциировать себя с символом. Тогда ему есть о чем
поговорить на работе. А если он вступит в официальный фан-клуб, то станет похожим на представителей
каталонского среднего класса, который доминирует
на «Камп Ноу». «Среди болельщиков „Барселоны“
110 тысяч членов официального фан-клуба», — сказал я Торребаделле, но он перебил меня: «Я не отношу себя к ним, но сходил на сотню матчей с участием
„Барсы“, ни разу не заплатив за билет». Объяснение
такое: отец покупает членскую карточку своей жене
и каждому ребенку, как только тот рождается, хотя она
стоит около 300 фунтов в год. Это своего рода традиция. Возможно, его семья вообще никогда не придет на стадион, зато у каждого ее члена есть своя членская карточка, одной из которых и поделились со мной.

Футбольный клуб «Барселона» — символ Каталонии, но у него не так много наград. Во времена
прав ления Франко футбольный Мадрид значительно
превосходил Барселону, а «Реал» и вовсе выигрывал
все, что только возможно. «Барса» только что завоевала свой первый Кубок европейских чемпионов,
а у «Реала» их уже шесть. В чемпионате Испании
Эленио Эррера привел клуб к двум чемпионствам
подряд, но за 30 лет, прошедших после его ухода,
«Барса» поднималась на первую строчку только дважды, один раз под руководством Терри Венейблса. Один болельщик «Барсы» спросил меня: «Что вы
думаете об Эррере?» — «У него слишком высокое
самомнение», — ответил  я. «Я знаю, — сказал фанат. — У всех наших тренеров слишком высокое
самомнение. Оно им необходимо, чтобы справиться
с этой работой». Луис Менотти114, потерпевший неудачу с «Барселоной», назвал этот клуб «самым
сложным в мире».

За неудачи «Барсы» стоит винить ее президентов.
Они слишком амбициозны, расценивают каждое поражение как катастрофу и любят вмешиваться в футбольные вопросы. Главный злодей — Нуньес. Он занимает свой пост с 1978 года, увольняя по очереди
таких тренеров, как Венейблс, Менотти и Удо Латтек.
Я спросил одного фаната «Барсы», почему Нуньес,
успешный бизнесмен и миллионер, так держится за
место президента футбольного клуба. «Вам известна
теория о роли маленького человека в истории? Так
вот, Нуньес — очень маленький».

Нередко ему с огромным трудом удавалось сохранить свой пост. В 1979 году, когда «Барса» вернулась
домой с Кубком обладателей кубков, президент показывал его всем в аэропорту и внес трофей в клубный
автобус так важно, как будто самолично завоевал награду, сотворив, по меньшей мере, хет-трик. Фанатов
это разозлило до крайней степени. Нуньес только что
отказался продлить контракт Йохана Нескенса, их голландского идола, и они скандировали: «Нуньесу —
нет, Нескенсу — да!» Президент расплакался и сразу
же подал в отставку. Нескенс, глубоко тронутый этой
кричалкой, тоже расплакался. Однако совет директоров уговорил Нуньеса остаться, а голландец перешел
в нью-йоркский «Космос».

В 1989 году бизнесмен из Барселоны Сиксте
Камбре бросил вызов Нуньесу на выборах президента
клуба. Итог выборов очень важен, так как победитель
становится чуть ли не первым человеком в городе. Но
в 1989 году они имели особое значение. Камбру поддерживала Националистическая партия Каталонии.
Это означало, что в случае его победы на выборах
у клуба появятся связи с политиками. Например,
Ливерпуль исторически голосует за левых, и если
«Ливерпуль» станет чемпионом Англии, это принесет дополнительные очки лейбористам. Нуньеса же,
в свою очередь, поддерживала Социалистическая
партия, хотя сам он еще более правый, чем Камбра.
Весь город был увешан баннерами и рекламными
плакатами противоборствующих сторон. Нуньес подчеркивал, что жена Камбры родом из Мадрида и отказался принять участие в телевизионных дебатах,
обвинив каталонское телевидение в субъективности. В итоге он победил.

Сегодня «Барса» — одна из лучших команд в мире.
С 1991 по 1993 год она становилась чемпионом
Испании три раза подряд. Человек, укротивший Нуньеса, — голландец Йохан Кройф. Он играл за «Барселону»
в 1970-х и вернулся в качестве тренера в 1988 году.
Барселона стала его новым домом. Довольно часто
Кройфа можно видеть рассекающим по городу на мотоцикле. Данни, его жене, тоже нравится Барселона.
Хотя ее улицы так же ужасны, как и в Амстердаме, но
погода гораздо лучше. Их сын Хорди115, названный
в честь святого покровителя Каталонии, выступает за
«Барсу». А старшая дочь Шанталь вышла замуж за
одного из вратарей клуба и уже является серьезной
силой в закрытой от посторонних глаз жизни «Барселоны». Кройфы — идеальные каталонцы, правда, Йохану так и не удалось выучить местный язык. Даже
его испанский оставляет желать лучшего, и юмористическая телепередача постоянно высмеивает любимую фразу тренера: «en el questo momento» — «в этот
конкретный момент».

В свой первый день в «Барсе» Кройф сказал Нуньесу (по-испански): «Раздевалки только для меня
и игроков». Президент тщетно пытался сопротивляться. Возможно, впервые в истории «Барселоны» тренеру удалось одержать верх над главой клуба. Пилар
Кальво из ежедневной газеты «Sport», б_ольшая часть
материалов которой посвящена команде, и которая
принадлежит Хоану Гаспарту, еще одному вице-президенту «Барселоны», сказала мне: «Кройф победил
благодаря своей блестящей футбольной карьере.
Венейблс являлся никем, когда пришел в „Барсу“.
Менотти располагал громким именем, но при этом был
более манипулируемым, чем Кройф». Голландский
тренер никогда не идет на компромиссы. Он всегда
говорит: «Я уже состоялся в финансовом плане и семейной жизни», и знает, что сможет уйти в отставку,
если захочет. Эррера, последний (до Кройфа) тренер
«Барселоны», добившийся успеха, тоже был сильным
человеком, сумевшим поставить руководство на место.
(Он искренне расстроен, что только Кройфу удалось
завоевать с «Барсой» Кубок европейских чемпионов.)

Эта победа сразу же стала серьезным политическим инструментом. С учетом того, что Камбра проиграл Нуньесу, все политические партии по-прежнему
могли использовать «Барсу» для собственных нужд,
что они и делали каждый раз, когда она завоевывала
очередной трофей. Игроки по традиции представляют
кубки болельщикам на площади Сан Хайме, где расположены здания Генералитета и Городского Совета.
Во время презентаций президент Генералитета Хорди
Пуйоль всегда кричит с балкона: «Победы „Барсы“ — победы Каталонии!», чем приводит толпу собравшихся в восторг. Но в 1992 году мэром города был социалист Паскаль Мадрагал, членская карточка болельщика «Барсы» № 107024. Поэтому во время презентации
Кубка европейских чемпионов он заявил: «„Барса“
перестала быть „больше чем клубом“, она стала лучшим клубом в Европе».

И он оказался прав. Кройф изменил «Барсу». Ее
фанатов больше не радует только победа над «Реалом». Теперь они требуют успехов в Европе. Изменив
клуб, голландец изменил Каталонию. Если «Барселона» терпит неудачи, каталонцев это расстраивает точно
так же, как британцев разводы в королевской семье.
Символ нации запятнан. Сейчас, когда дела у клуба
идут хорошо, город обрел уверенность. После победы на «Уэмбли» и успешно проведенных Олимпийских
игр Мадрагал выступил с официальным предложением сделать Испанию государством с двумя столицами,
Мадридом и Барселоной. Я спросил Торребаделлу:
«Получается, что к такой мысли Мадрагала подтолкнуло завоевание Кубка европейских чемпионов?» — «Абсолютно верно», — ответил он.

Барселона довольно редко делает конкретные
предложения Мадриду. Десятилетиями каталонцы
спорят, следует ли им просить у Испании независимости. Сам Пуйоль может сколько угодно называть себя
националистом, но никогда не призовет к отделению,
хотя частенько на это намекает. Споры могут продолжаться бесконечно, но проблема ярче всего проявила
себя на Олимпийских играх 1992 года. (Как Барселона
стала местом их проведения? Хуан Самаранч, глава
Международного олимпийского комитета, обладает
членской карточкой болельщика «Барсы» № 7965.)

С самого начала Пуйоль пытался донести до всех,
что Игры проходят в Каталонии, а не в Испании. Местные жители, присутствовавшие на церемонии открытия, по-особому приветствовали сборные стран, недавно получивших независимость, таких как Литва
или Хорватия. Политики в Мадриде запаниковали.
Олимпийская сборная Испании по футболу пугала
Барселону. Здесь никогда не играла команда, полностью состоявшая из испанцев. Для каталонцев
«Барселона» — их сборная. Поэтому сборная Испании
проводила свои матчи в Валенсии. Но когда она дошла до финала, ей пришлось приехать на «Камп Ноу».
Организаторы опасались, что каталонцы устроят демонстрацию протеста или стадион окажется пустым.
Однако, как описала ежедневная газета «El Mundo
Deportivo»: «На матч с Польшей пришли 95 тысяч зрителей с испанскими флагами». Испания победила со
счетом 2 : 1 и вечером фанаты скандировали: «Пуйоль
нас обманывает. Каталония — это Испания!» Похоже,
каталонцы вовсе не относятся к испанцам с презрением, по крайней мере, если они выигрывают золотые
медали.

(С другой стороны, каталонское телевидение нашло время показать все предсезонные товарищеские
матчи «Барсы», когда ее соперниками были провинциальные команды с севера Голландии.)

В конце концов, немногие шотландцы хотят выйти
из состава Великобритании, и немногие каталонцы
хотят независимости от Испании. Им и так хорошо.
Торребаделла сказал мне: «Большинство людей здесь
говорят: „Нам не нужно свое государство, но с другой
стороны, мы — нечто гораздо большее, чем просто
регион“». Дело скорее в символах. Каталонцы не хотят
собственного государства, они просто хотят чего-то большего. Например, доказательств того, что они — особый народ. Во время Олимпийских игр иностранные наблюдатели воспринимали обилие каталонских
флагов, украшавших Барселону, как требование независимости. Но на самом деле флаги просто радовали людей: ведь все, что нужно каталонцам, — это символы нации. Когда Пуйоль кричал с балкона: «Победы
„Барсы“ — победы Каталонии!», он всего лишь заново
формулировал каталонские символы. Людям нравится, когда он произносит такие слова. Они чувствуют
себя лучше.

Вот почему «Барса» — самый большой клуб в мире. Вот почему у ее официального фан-клуба больше
110 тысяч членов. «Барселона» — символ, который нужен нации вместо государства. И, как мне сказал один каталонец, «некоторые люди ходят на матчи „Барсы“, потому что любят футбол».

¹ Футбольный клуб из одноименного города в графстве Большой Манчестер. Основан в 1907 году. В настоящее время выступает в третьем английском дивизионе.

² Со счетом 1:0. Гол в дополнительное время забил Рональд Куман.

³ Явное преувеличение. Вместимость «Камп Ноу» составляет 98 772 зрителя. Правда, на матче открытия ЧМ-1982 Аргентина — Бельгия был установлен непобитый до сих пор рекорд, когда на стадионе собралось 105 тысяч человек.

⁴ Не продолжает. Просто имели место случаи, когда на стадионе собиралось 99 тысяч зрителей при той же вмести мости.

⁵ Этот стадион существовал в 1923-1997 годах и вмещал 43 667 зрителей. С 1998 года «Эспаньол» выступает на
Олим пийском стадионе (полное название арены: Estadi
Olimpic Lluis Companys).

⁶ Более чем спорное утверждение. Расстояние между
двумя стадионами составляет 2 км. Его можно покрыть за
23 минуты ходьбы и за 5 минут езды на автомобиле.

⁷ Жоан Гампер (1877-1930) — пионер швейцарского футбола.

Глава из книги «Не упасть за финишем»

Второй раз я возглавил национальную сборную вопреки воле Колоскова, но при поддержке общественности и руководителей страны. Задача по своей схеме не изменилась — я хотел создать команду с прицелом на чемпионат мира 2002 года. Колосков лоббировал кандидатуру Михаила Гершковича при поддержке Олега Романцева, так что столкновение интересов было гарантировано. Вячеслав Иванович никогда не решал глобальных вопросов. Он всегда действовал по принципу Макиавелли — «дружи с сильными». Колосков не ссорился ни с секретарями ЦК, ни с околофутбольной «братвой» и практически не руководил развитием футбола. Он лавировал, сохраняя свою империю в неприкосновенности, отстаивая интересы собственной безопасности. Имея вес в ФИФА и УЕФА, он мог спокойно управлять аппаратом РФС как хотел, и все подчиненные беспрекословно брали «под козырек». С другой стороны, можно ли было в наше время работать по другому и стать «непотопляемым»? Вряд ли.

После того как Колосков после чемпионата Европы 92 года произнес на совете федерации свою знаменитую среди сотрудников федерации фразу: «Пока я работаю, Бышовец никогда не будет возглавлять национальную команду»,- мы с ним все равно при случае общались. Тем не менее это создало прецедент несовместимости в работе и отсутствия всякого сотрудничества. Но перед моим вторым назначением у нас состоялся довольно жесткий разговор. Спрашиваю: «Итак, что мы делаем? Работаем вместе?» — «Работаем».- «Прекращаем войну?» — «Прекращаем. Только есть просьба: попросите ребят, чтобы в прессе не вспоминали старое…» Ударили по рукам.

Доходило до абсурда. Нам нужно было лететь в Киев на матч с Украиной. Один самолет бесплатно предлагает Сергей Шойгу, другой — «Газпром» за деньги. Второй вариант — от Колоскова. И его приняли, заплатили. А потом на четыре часа задержали вылет — «Газпром» предложил самолет, за который были какие-то долги по стоянке, горючему или бог еще знает по чему. Звоню Сысуеву, и мы все-таки отправились в путь. Но когда спартаковцы игнорируют вызовы в сборную, что в данной ситуации может сделать член правительства? Даже в африканском племени мумба-юмба, наверное, такая ситуация была невозможна, а тут цивилизованное общество… И потом я слушал постоянное вранье о том, что не так Бышовец сделал как тренер!

Началось все это с самого начала, с первого ознакомительного сбора. Спартаковцы не прибыли, хотя нам предстояло играть двусторонний матч. Колосков разводил руками: «Анатолий Федорович, но это же у вас нет отношений с Романцевым!» Но речь же не об отношениях Бышовца с Романцевым, а федерации футбола с клубом, и они прописаны официально!

Любопытно, что одним из условий моего прихода в сборную была отставка Колоскова с поста президента РФС. Это решение, впрочем, оказалось из разряда половинчатых — осуществление этого вопроса вдруг оказалось перенесено на годовую конференцию, которая должна была состояться лишь в декабре, что автоматически означало, что все договоренности забыты. Эта отсрочка обрекла меня на поражение. В то же время Вячеславу Ивановичу грозили очень строгие санкции, а на условия, которые грозили бы ему как человеку, я идти не мог. Разговор об этом шел между тем в Белом доме, в начале 1998 года. И Колосков все-таки не оценил того, что я пошел на компромисс и не довел до крайности наши отношения, избавив его таким образом от больших проблем.

Потом поехали на товарищеский матч в Швецию, и там возникли какие-то организационные проблемы. Валера Карпин возьми и дай интервью. Колосков тут же рассердился: «Анатолий Федорович, мы же договорились! Зачем обсирать-то?!» Пришлось сказать Карпину и всем ребятам, чтобы общались с прессой более обдуманно. Ну конечно же, договоренность действовала только на словах. Допущенные ошибки делают тебя богаче, если ты умеешь в них признаться. И именно я опять виновник того, что ситуация вокруг сборной в том розыгрыше стала критической. Где-то следовало, быть может, прогнуться, где-то — поискать компромисс, сломить гордыню. Даже когда делаешь что-то по справедливости, всегда можно смягчить формулировку и найти путь к сотрудничеству.

* * *

Когда говорят о шпионских страстях, царивших якобы перед киевской игрой, то сильно преувеличивают. Мы спокойно жили в гостинице «Октябрьская» недалеко от стадиона «Динамо», разве что наши «украинцы» — Онопко, Юран, Канчельскис — испытывали определенное давление со стороны прессы. Грязь, выдуманные истории выбивали из колеи. И это тоже надо было учитывать. Скорее всего поэтому ни Онопко, ни Канчельскис не сыграли в свой лучший футбол, и мне следовало выпустить с первых минут Карпина. К тому же чемпионаты зарубежных стран, где выступали наши легионеры, только начались, игровой практики у ребят было недостаточно.

Можно было включить в стартовый состав Смертина, но мне изменило чувство доверия — слишком важная предстояла игра. Не решили мы и проблему с обороной. В товарищеском матче со шведами в августе Добровольский сыграл центрального защитника. У него хватило и интеллекта, и скорости, я подумывал о том, чтобы закрепить за Игорем этот пост, но по до сих пор не понятным для меня причинам он вдруг выбыл из строя, и в Киеве играл Чугайнов. Они так и не добились слаженности с Ковтуном, что несло определенные проблемы. Команда была готова к игре против Шевченко, стандартным положениям хозяев, но все-таки не уследили за Поповым, который забил первый мяч.

И все же не считаю, что мы его заслуженно проиграли. Это было что-то из той же оперы, когда Романцев сыграл ту заключительную роковую ничью с той же Украиной 1:1 после нелепейшей ошибки Филимонова. Концовку мы провели сильнее хозяев, должны были сравнивать счет, но…

Переживать было уже некогда: пришла пора вводить новых игроков. Появились Леша Смертин, его тезка Игонин, Сергей Семак, Саша Панов. Они представляли собой как раз то будущее, для 2002 года. К ним же относился Титов, который впоследствии признался, что зря Бышовцу не дали нормально работать, что было нонсенсом для человека, воспитанного Романцевым.

Матч со сборной Франции оказался чуть ли не решающим на тот момент, но и там не обошлось без сопутствующих нюансов. Где играть? В Лужниках не столь большая аудитория зрителей потерялась бы (спартаковская торсида матч бойкотировала), а для того чтобы провести матч на «Динамо», нужно было задействовать дополнительные рычаги, размениваться… В итоге все-таки играли на самой большой арене страны и на глазах уже успевших было расстроиться болельщиков сравняли счет в безнадежной ситуации — из 0:2 сделали 2:2. А потом вовремя подкат не исполнил Тихонов, после чего Пирес спокойно принял мяч и провел решающий гол. Играли-то мы неплохо, но снова неудачно сыграли центральные защитники и вратарь Овчинников. А против Зидана Пиреса и Виейра мы нашли противоядие в виде блока Карпин — Мостовой — Аленичев.

Но сразу же после матча полились потоки грязи в адрес команды, меня, безо всяких скидок. Обстановка накалилась, говорили чуть ли не о том, что я заслан украинцами, чтобы сборная России специально провалила цикл. Команда приняла решение бойкотировать прессу. При таких вот исходных данных и отправились в Исландию.

Имеет ли смысл говорить о просчетах в тренерской работе? Наверное, да. Обстановка была столь сложной, что оценивать ситуацию было трудно. Дальше — больше. На матч в Исландии приехал Зепп Блаттер, с которым мы встретились перед игрой в лифте гостиницы (знакомы-то давно, еще с тех времен, когда ФИФА руководил Жоао Авеланж). Я еще спросил его: «Проблем с судейством не будет?» — «Да что вы! Все будет нормально». Потом не ставят чистый пенальти на Смертине, Алексею дают вторую желтую за симуляцию, мы остаемся вдесятером… Ну и потом пресловутый мяч, забитый в свои ворота Ковтуном, практически перечеркнул многое, что уже налаживалось в команде.

Апогей настал в Бразилии. Основной состав на тот товарищеский матч, который мы задолжали бразильцам с 1997 года, не поехал, включая, конечно же, спартаковцев. Можно было смело сказать, что с вице-чемпионами мира приехала играть третья сборная России.
Добирались до места почти сутки. Изначально, помнится, был договор, что сборной предоставят чартерный рейс, что поедет все-таки основной состав, и много чего другого. Собирались ехать также Колосков, Тукманов. Но в итоге чартер почему-то отменили, мы отправились «на перекладных», летели почти 28 часов.

Сейчас легко говорить о том, что это был провальный для команды период. Но что это была за серия из проигранных матчей? Поражение от Швеции — в Швеции, от Испании — в Испании, от Украины — на Украине, наконец, от Бразилии — в Бразилии. Уступили дома один раз, но Франции. Особняком можно поставить встречу в Исландии, но — побойтесь бога — кто станет утверждать, что даже более сильная сборная, чем мы, выступила бы в этих поединках однозначно успешнее? И, даже играя такие матчи, мы не забывали о главном — о создании новой команды. Невозможно научиться побеждать, не научившись проигрывать. Не страшно упасть, страшно не подняться.

Мы сыграли «с колес» с бразильцами так, как и должны были, наверное. Какого результата можно добиться третьим составом, когда у соперника приезжают и Кафу, и Роберто Карлос, и вообще весь основной состав? Зато можно добиться отличного резонанса — как же, 1:5, позор! Крупное поражение вынудило меня уйти. Хотя я еще должен был выступить с докладом на исполкоме, но решение приняли без меня. Пригласили на заседание уже после того, как вопрос был закрыт. Это стало, как потом говорили, венцом нашей вражды с Колосковым, пусть я бы и не стал использовать именно это слово. Да, борьба была. Но с моей стороны она велась за изменения в российском футболе. И то, с чем я столкнулся при создании новой команды, расчищая ее для других, лишний раз доказывает, что эти изменения оказались нужны. Мы должны были уяснить, что сборная России — не команда федерации, а национальная команда. Это не вотчина и не поле для сведения личных счетов. Можно же вспомнить ситуации, подтверждающие мои слова. Карпин тогда дал интервью, смысл которого сводился к следующему: как выигрывать, если тренер вызывает человека на сбор, а он в ответ: «Я заболел»,- и четыре дня уже играет за клуб.

Что было бы, если бы не продавили мою кандидатуру в верхах в 1998 году? Недавно я разговаривал с Тукмановым, и он подтвердил мою мысль: вряд ли был бы назначен Гершкович, тренером все равно бы стал Романцев.

Когда я пригласил в сборную новых игроков, началась истерия: да кто это такие, да зачем они нужны… Не надо ничего слушать. Берешь мальчика, поднимаешь его с самых низов, а потом он забивает два мяча в Париже Бартезу. И никто не помнит о том, как появился в сборной Панов. Точно так же, как никто не помнит, каким образом появился в ней когда-то Онопко, а чуть позже Смертин, Семак, Семшов… В конце концов, новый тренер выровнял турнирную ситуацию, бились до последнего матча с Украиной, но в который раз уже остается сказать — Бог шельму метит, все перечеркнула злополучная ошибка Филимонова.

К чему мы потом пришли? Результат на чемпионате мира 2002 года оказался плачевным. Настолько, что даже спартаковец Титов потом сказал, что, «если бы Бышовцу дали доработать, результат был бы намного лучше». Да, наверное, Романцев оказался прав — он действительно клубный тренер. Но я не питаю к нему негативных чувств. На лицензировании в 1997 году мы отрегулировали наши отношения. Нам было что вспомнить и о чем вместе сожалеть.

Тогда же Олимпийский комитет России ощутил на себе объятия Колоскова. Как говорил Николай Старостин: «Нет опаснее человека, обнимающего тогда, когда не может убить». В 2004 году последовал очередной невыход из группы на чемпионате Европы. Что дальше? Ничья в Латвии в 2006-м — и пошли разговоры о взятках. Едет сборная в Израиль — все считают, что результат известен заранее. Что осталось? Поговорить о том, что Андорре предлагали? Начиная с 1994 года отношение людей к сборной буквально вытравили. Прецедент перед американским чемпионатом мира породил проблемы 2002 года и 2004-го. Жизнь показала, что ни Садырин, ни Семин, ни Газзаев (о Романцеве мы уже поговорили) — ни один из тренеров, которых утверждал Колосков,- не являлся специалистом для национальной сборной. Это были чисто клубные тренеры. По большому счету, решения принимались даже не Вячеславом Ивановичем, а людьми, которым он не мог отказать. И те в свою очередь снимали с него всякую ответственность.

* * *

У меня есть одна памятная фотография, сделанная в тот непростой жизненный период. Мы приехали с национальной сборной в 1998 году в Бразилию на товарищеский матч. По сути дела, та же «Кубань» — после той игры, проигранной 1:5, я покинул свой пост. Тем не менее мы тогда создавали новую команду, приехало много новых игроков, в том числе и Семак, Семшов, Панов, Игонин и так далее.

Алексей Игонин, полузащитник «Сатурна», обладатель Кубка России 1998 года:

Я познакомился с Анатолием Федоровичем, когда мне было 20 лет. Его авторитет с самого начала для меня был непререкаем, а впечатление он производил начитанного, интеллигентного человека. Бышовец никогда не поступался принципами, из-за этого у него возникало, правда, много проблем. Сейчас можно долго рассуждать о том, что произошло в 1998 году, когда я сам впервые был им приглашен в сборную России. Та команда, несмотря ни на что, являлась очень сильной, но Бышовца убрали, как я понимаю, не только из-за результата. Ситуация вокруг национальной команды была сложной, и те, кто не хотели видеть Анатолия Федоровича на посту тренера сборной, просто ею воспользовались.

Еще когда планировалось, что будет чартер, и руководство федерации собиралось ехать с семьями, я решил взять с собой в поездку жену — чтобы побывать вместе у статуи Христа в Рио-де-Жанейро (через этот город мы улетали обратно после игры). Но потом получилось как всегда: времени в обрез, и, когда мы уже паковали вещи, супруга мне саркастически говорит: «Съездили к Христу, посмотрели сверху Рио, панорама потрясающая…» Я сразу нашелся и отвечаю: «А кто тебе сказал, что мы уже не поедем? Поедем!» А на улице шел дождь, был туман, и Христа вообще не видать, причем даже от подножия холма. Водитель такси еще посмотрел так много-значительно, показывает, дескать, дождь, куда вы? «Надо, vamos!» — я ему в ответ. Доехали. Я водителю говорю: «Еspera!» — подожди — и идем. С фотоаппаратом. Только подошли к статуе, как тучи разошлись. Едва мы сфотографировались, как облачное небо снова сомкнулось. Наверное, это и есть вера. «Куда едете?» — «Да ты езжай! Взялся — тащи! Не останавливайся!» Это всегда было заложено в моем характере. Самое сложное, что может быть в жизни, самая большая ошибка — это пытаться изменить чей-то характер. Можно воспитать человека, но характер изменить нельзя.

Сейчас в сборную России пришел иностранец, который работает в абсолютно комфортной обстановке, она устраивает всех игроков, его самого, всех прочих. Наверное, это единственно правильное решение при том печальном опыте работы и интригах. За 25-летний период это исключительный случай, когда созданы идеальные отношения для плодотворной и творческой работы. Но какой ценой? Даже сегодняшний результат — выход на чемпионат Европы — разве он может говорить о том, что мы должны быть спокойны за сборную, довольны качеством игры? Уйдет Хиддинк, и как потом работать? Всякому ли тренеру предложат такой же контракт? И как этот тренер будет работать с футболистами, которые привыкли к роскошным условиям? Теперь у него получится загнать их на базу, чтобы как следует поработать? Вас интересует, надо ли загонять? Но почему тогда итальянцы ездят в Коверчано, французы не живут в отелях, голландцы…

Кстати, мне довелось познакомиться с Гусом Хиддинком при специфических обстоятельствах, с этой встречей связан политический момент. В 1991-м мы улетали со сборной на товарищеский матч в Испанию. И в это же время в Москве произошел путч. Прилетаем, в аэропорту нас встречают толпы журналистов, задают вопросы о событиях, произошедших в нашей стране. Мы сначала даже не поняли, что происходит. И я тогда в телеинтервью назвал действия переворотчиков антиконституционными, что потом слышала вся страна. Испанцы уже готовы были предоставить нам политическое убежище. А потом звонит жена и саркастически спрашивает: «Как себя чувствуешь? Все хорошо, да? Там спокойно, в Испании… А здесь вот стреляют на улицах, человеческие жертвы. А ты такие интервью даешь. Со мной и детьми что будет?» Испытал тогда сильный укол совести… В такой обстановке мы сыграли вничью с «Валенсией», которую как раз и тренировал Хиддинк. А на стадион, кстати, мы подбросили в автобусе тренера датчан Рихарда Меллера-Нильсена, жившего с нами в одном отеле. Через год, сенсационно выиграв чемпионат Европы, он шутил: «Тогда, в автобусе, вы отдали нам свою удачу».

С Хиддинком мы только здороваемся при встрече. Нам даже не нужно лишних слов, чтобы понять друг друга. Мы — как два мудреца, смотрим в глаза и прекрасно осознаем, что происходит. Он отлично понимает, что происходит вокруг сборной, и видит, что я это понимаю. Точно так же он в курсе того, что в прошлом году происходило у меня в «Локомотиве». И когда я встречаюсь с Колосковым, мы обмениваемся точно такими же взглядами.

До матча с «Динамо» на стадионе имени Кирова оставалась ровно неделя. И предполагалось, что «Зенит» на этот матч должен вывести новый главный тренер.

Кор Пот:

Дик позвонил мне и спросил: могу ли я пойти в тренеры «Зенита» вместе с ним. Также он сказал, что мне придется отправиться в Петербург раньше него: он будет занят со сборной Кореи на чемпионате мира в Германии. Так что я приехал на месяц раньше, набрался собственных впечатлений. Я тогда все записывал на бумагу, в частности, когда мы были на сборах в Австрии. Так что, когда через месяц приехал Дик, нам было что обсудить. Он принял ряд решений, как сделать команду лучше; намерение избавиться от некоторых игроков — это было самое начало. Адвокаат позвонил мне — сейчас скажу точно: 13 апреля я развелся с женой, 16 или 17 апреля мне позвонил Дик. Это был очень подходящий момент, я стремился уехать из Голландии: я был расстроен своими взаимоотношениями с бывшей женой, к тому же хотел уйти из Федерации футбола Голландии, даже несмотря на то, что я провел в ней прекрасное время. Я работал там вместе с Марко ван Бастеном и вместе с Диком, на чемпионате Европы 2004 года: он-то и привел меня в свое время в качестве главного скаута Федерации. <…>

Это была моя первая тренировка: я никогда ее не забуду. В тот день у меня был день рождения, все пришли с цветами, поздравлениями, это было невероятно. Для меня это стало сюрпризом. Я тогда был единственным голландцем здесь, я пришел на новую работу и должен был начинать тренировку в свой день рождения, получилось немного странновато. Но, конечно, я провел тренировку, опыта мне не занимать.

<…>

Владислав Радимов:

В Австрии были установлены такие порядки: будто Кор — это еще ласточка, а вот приедет главный, тогда-то все и узнают. Дима Хохлов с Адвокаатом работал, как раз в «ПСВ», я спросил Хохла — и тот сказал, что вплоть до одинаковых шнурков надо одеваться. Мы тогда страшно боялись Кора, смешно это сейчас вспоминать, конечно: Корнелиус гораздо ближе к ребятам; Дик, разумеется, держит дистанцию, а Кор куда более родной. Мы в Австрии жили с Аршавой в одном номере, Кор говорил, что в 23 все уже должны спать, а тогда же шел чемпионат мира по футболу в Германии, как раз в эти дни. А последние матчи начинались поздно, и мы с Шавой закрывали шторы, чтобы, не дай бог, ни один лучик от телевизора не выскочил. Тогда все требования к дисциплине выполнялись незамедлительно. Сейчас, конечно, попроще, пусть Дик и ворчит порой про одинаковые носки, все равно все относятся к этому гораздо легче.

Дик Адвокаат:

Задергивали шторы? (Смеется.) Ну, это тоже не очень хорошо. Просто это была команда без… Это была не команда. Это были 11 индивидуумов, разбитых на группы.

Кор Пот:

Первое мое впечатление: все были очень тихие, возможно, это связано частично с менталитетом, но никто не получал удовольствия от футбола. Все тренировались на каком-то автоматическом уровне, на автопилоте. Ни эмоций, ни радости, ничего. Очень холодно, если говорить об эмоциональной палитре. Я позитивный человек, всегда в хорошем настроении, так что я решил, что мы сможем это изменить. И буквально через пару дней мы отправились в Австрию, где, как я считаю, мне удалось поменять атмосферу в команде. Конечно, я был новый человек для команды, все думали, кто этот голландец?! В Австрии я показал игрокам много новых упражнений, преимущественно с мячом — настоящая голландская школа, я же дипломированный специалист голландской Федерации футбола. Почти все эти упражнения были игрокам в диковинку. Мы тренировались два раза в день, все жаловались, что я слишком строг с ними, но я в таких ситуациях всегда говорил: слушайте, вот сейчас приедет Дик, и вот тогда вы узнаете. Однако спустя какое-то время футболисты мне признавались, что мои тренировки были тяжелее. При этом я не забывал давать футболистам отдохнуть: мы ходили играть в гольф, гуляли по горам и лесам, я давал им возможность сходить в город за покупками. Для игроков и это было в новинку, они привыкли только тренироваться, час за часом.

Александр Горшков:

Слухов весной ходило очень много. Но до конца никто ничего не знал, так, просто фамилии звучали. Думаю, информация в клубе была засекречена, так что, когда мы уходили в отпуск, никто не знал, кто именно будет тренером, когда мы вернемся. Даже выйдя из отпуска, мы не знали имени главного тренера. Приехал мужчина, солидный, провел собрание, все было хорошо организовано. И он сказал: «Я очень жесткий. Но вот приедет старший, он в сто раз жестче меня. Так что давайте относиться ко всему серьезно». Фамилия Адвокаата при этом не называлась. Официально никто ничего не говорил. Кор всегда на собраниях и на тренировках, когда он нас серьезно гонял в Австрии, говорил: «Я еще добрый тренер. А вот второй, главный — это вообще жесткач».

Владислав Радимов:

На меня поначалу, конечно, Дик не рассчитывал. Первые две товарищеские игры я провел на скамейке. А что мне оставалось делать? Я работал на совесть, никого не хотел обманывать: ясно, что тяжело выходить из отпуска, но уже к концу сборов я был в нормальной форме. И в конце сборов меня вызвал Кор, сказал: «Сейчас приедет Дик Адвокаат. Сперва мне казалось, что ты не хочешь тренироваться, но сейчас нам очень нравится, как ты работаешь. Ты будешь играть, не переживай, что выходишь на замену».

Владимир Боровичка:

Я не могу сказать, что первое время после прихода Дика было как-то особенно тяжело, я имею в виду дисциплину. Он делал то, что необходимо во всех командах. Во всех командах должны быть правила, этим правилам необходимо следовать. В «Зените» до того тоже были такие правила, и даже нельзя сказать, что их никто не придерживался. Просто когда главный тренер не присутствует на работе, у игроков появляется возможность сказать себе: «Он не ходит на тренировки, как он может нами командовать!»

Владислав Радимов:

В Австрии было тяжело. Сборы, как и все остальное, были тяжелые. Новый тренер, требования, тренировки, все новое. Единственное, что спасало, — чемпионат мира по футболу, каждый день матчи, это очень помогало. Не могу сказать, что тренировочный процесс как-то существенно изменился. Мне вообще кажется, что в современном футболе трудно придумать что-то совсем уж новое. Мяч круглый, поле прямоугольное, я за свою карьеру уже столько всего повидал. Единственное, что могу сказать: огромный плюс Дика в том, что он ввел специальное упражнение на отрабатывание удобной для партнера передачи мяча. Мне кажется, что этому должны учить еще в школе, обычные передачи низом. Сами видите, какой прогресс по сравнению с тем, что было во времена Петржелы. Раньше этим элементом в команде владели 3—4 человека, сейчас гораздо больше.

<…>

Александр Горшков:

На сборах произошло небольшое подкручивание гаек. Дик объявил, что. он хочет видеть, какие у него требования к форме, ввел новые правила. Одинаковая форма, одинаковые носки, дали указания нашим администраторам, чтобы у всех было по две-три пары всего. Всем стали объявлять, в какой одежде надо быть сегодня на завтраке или на обеде. Мобильные телефоны, когда команда вместе, надо выключать. Если раньше ужин был в семь, мы приходили в семь и начинали есть, то сейчас мы в семь начали собираться у ресторана, дожидались всех, все вместе заходили и ели. Все эти нововведения касались и быта, и футбола — я имею в виду требования к форме. И после такой относительной свободы времен Петржелы это все казалось жесткими методами. И не могу, кстати, сказать, что мы как-то стали больше платить штрафы. Особых нарушений как не было, так и нет. Команда восприняла все это правильно и просто начала трудиться по новым законам. Все это достаточно быстро стало обычным делом, и лишь поначалу воспринималось ужесточением дисциплины. Сейчас этого вообще никто не замечает.

Владислав Радимов:

У нас тогда были проблемы с экипировкой. Невозможно было найти парные гетры, все гетры были рваные. Пришлось дозаказывать в спешном порядке гетры. Но это больше была беда администраторов, а не футболистов. Мне-то все равно, в каких гетрах играть, какие принесут, те и надену. Главное, чтоб они удобные были, а не рваные.

Кор Пот:

Мне нравится дисциплина. И не то чтобы я ее както ужесточил в «Зените». Просто в тот момент ее вообще не было в команде. Вообще. Каждый делал то, что хочет. Мне это не подходило. И я стал сразу же менять отношение футболистов к дисциплине. Можете Радимова спросить о том месяце. Это был ужасный месяц для него, я думаю: я вывел его из состава, он сидел на скамейке запасных, я кричал на него. Но после этого месяца у меня никогда с ним не было проблем, и я никогда не сказал ему ни слова. В конце сборов в Австрии я подозвал Влада и поговорил с ним. Я тогда сказал ему, что если он продолжит тренироваться так же, то он никогда не заиграет у Дика и у меня. И после этого он стал тренироваться. И вернулся в национальную сборную. Думаю, он навсегда запомнил тот месяц в Австрии.

Михаил Гришин:

На бытовом уровне изменения дисциплины выражались в том, что, например, нам с вечера говорили: завтра форма № 1. Форма, в которой ходят: синий верх, белый низ. На следующий день она стирается, поэтому завтра форма № 2. И носки обязательно должны быть белые, а не какие-то другие. Так же определялась форма для тренировки. Другой пример: выезд на тренировку в 9, и это значит, что выезд действительно в 9, если ты пришел в 9.01, то это уже твои проблемы. Добирайся на такси. На обед все приходят вовремя, есть начинают только тогда, когда все сидят за столом.

<…>

Александр Горшков:

В Австрии было очень жарко, были двухразовые тренировки, нагрузились мы изрядно, еще и играли матчи товарищеские на этом фоне. Потрудились что надо. А еще постоянные упоминания, что это только цветочки, вот скоро приедет главный тренер, он совсем фанат, и все будет только круче. Кор в товарищеских матчах, конечно, вносил свое: у игроков менялись позиции, схема менялась, были другие функции на поле, новые связи наигрывались. Понятно, что у каждого тренера свое видение.

<…>

Юрий Гусаков:

Боялись ли Кора? Некорректный вопрос с точки зрения спортивной этики. У любых спортсменов, и тем более футболистов всегда присутствует уважение к тренеру. Тренер — это главное, и это знает любой профессионал. Корнелиус был очень строг в Австрии, и все работали на совесть. Могу сказать как администратор: сразу изменилась дисциплина. Вся команда всегда вместе — это основной принцип. Мы вместе идем на обед, на завтрак, на ужин. Все должны быть одинаково одеты. Иногда даже возникала путаница в том, как одеваться на тренировку, и только за три часа мы выясняли, кто и в чем должен выходить. В том, что касается формы, команда и административный состав подчинены одним и тем же правилам дресс-кода. В команде иногда шутили насчет возможности носить нижнее белье «неуставного цвета». Опоздания — исключались. Думаю, что в данном нашем случае действует проверенное правило: победы начинаются с мелочей. При Петржеле обстановка была несколько более демократичной.

• СПб.: Лимбус-пресс, 2008
• Отрывок из книги

Через два дня после того, как меня выпустили из душной камеры 57 отдела милиции, находящегося на проспекте Культуры, средства массовой информации сообщили, что в маленьком Тосканском городке Ареццо полицейский застрелил фаната римского «Лацио», 26-летнего Габриэле Сандри, ехавшего в Милан на матч своей любимой команды с местным «Интером».
Каждый из нас, кто ездил на выезды, участвовал в фанатском движении, мог оказаться на месте Габриэле. Конечно, советские менты стреляли только в редких случаях, а дубинки им выдали после того, как я отошел от фанатизма и стал анархистом. Но советские менты все равно чувствовали себя великолепно, когда им в руки попадал кто-нибудь из нас. Им не надо было соблюдать права человека. Они, менты, просто нас п…ли. Им было наплевать, что мы — подростки, что наши организмы еще до конца не оформились. Они просто нас тупо п…ли!
За годы демократии, особенно — суверенной, ментовской беспредел только усилился. В апреле 2007 года питерские менты у стадиона «Петровский» организовали настоящий отстойник для четырехсот «мясных», которые приехали в Питер на кубковый матч «Зенита» со «Спартаком». «Никого не выпускают, ловят по городу и свозят сюда. Здесь нет ни уборной, ни еды, в туалет приходиться ходить прямо на дорогу, в том числе и девушкам. Погода около нуля и снег, дует ветер. Менты в открытую предлагают выписать за 500 рэ с рыла», — сообщал на волю один из «мясных». Менты держали фанатов красно-белых под пасмурным питерским небом якобы ради их же безопасности.
Я, давно отойдя от фанатского движа, был уверен, что так менты поступают только с альтерглобалистами, анархистами, фашистами и прочими антигосударственными элементами. Например, перед саммитом G8 альтерглобов менты хватали абы за что. Иностранцев обвиняли в отправлении нужды в общественном месте, а русских — в злостной матерщине. Людей закрывали в изоляторе временного содержания и отпускали оттуда только после того, как сильные мира сего укатили из Петербурга. Оказывается, фанатов, точнее — футбольных хулсов — прессуют не меньше, чем нас.
— Дима, такие вещи, как с «мясниками», происходят постоянно! — мой старый друг, фанат «Зенита» Макс Пацифик удивился моей неосведомленности. — Просто случай с фанатами «Спартака» в Петербурге получил широкую огласку. Правоохранительные органы у нас мало изменились с советских времен, и арсенал принимаемых ими мер — тоже. Кто-то из высокого начальства получил по шапке, дал команду, вот и загребли «спартачей», чтобы «показать работу». Обыкновенный начальственный баранизм! В милиции достаточно людей, отлично знающих, что 90 процентов отправленных в отстойник «спартачей» приехали, чтобы просто посмотреть футбол и поддержать свою команду на трибуне, а вне стадиона никакой опасности они не представляют. И наоборот — те, кто едет драться, только волей случая могут попасть в «отстойник». У них совсем другой уровень организации.
В других городах с «зенитовскими», «спартаковскими» и вообще всеми фанатами милиция поступает так сплошь и рядом. В Ярославле не успеешь сойти с поезда, как тебя загоняют в оцепление. В Москве уже давно в день матча «Зенита» на Ленинградском вокзале проверяют прописку в паспорте, и если она питерская, то, даже спрятав заранее шарф, можно загреметь в «отстойник». Началась такая практика еще в союзные времена в Киеве — там «чужих» фанатов сажали в автобусы и свозили на остров посреди Днепра. Если взять новейшую историю, то «зенитчики» переживали и кое-что похуже. В Перми года три назад нашу трибуну просто засыпали градом булыжников — мы, видите ли, были первыми, кто туда приехал, а менты на нас тренировались в деле обеспечения общественного порядка. В России случались вещи и похлеще. Как насчет того, что задержанным милицией в Казани «коням» устроили осмотр у проктолога? Правда, «кони» приезжали не на футбол, а на баскет, но разве это имеет значение?
Макс вспомнил Киев. Я тоже выезды на берега Днепра не забыл. Помню, ранней весной 1987 года мы отправились туда всей нашей армейской фирмой. Наш любимый СКА уверенной поступью шел к бронзовым медалям чемпионата 1986-1987, и мы решили его поддержать. Причем мы не поехали, а полетели на самолете. Киевляне приняли нас настороженно. Хлопцы враждовали с фанатами ЦСКА, но дружили с «зенитчиками», им потребовалось какое-то время на то, чтобы решить, драться с нами или нет: с одной стороны, мы из дружественного им Ленинграда, а с другой — болеем за армейцев, такие же красно-синие, как и ненавистные им фанаты ЦСКА. Решили не драться, а радушно принять. Однако пить до матча мы отказались, это было наше армейское правило — не пить перед игрой. Я его ввел, потому что не раз видел, до чего доводит пьянство фанатов «Зенита»: до чего угодно, только не до стадиона.
Только я зарядил «Ар-р-р-мейцы с Невы!», как на меня набросились человек пять ментов. Они вытащили меня и Малыша, который за меня вписался, на запасную лестницу, и стали избивать. Двое ментов меня согнули почти пополам, а третий мент сзади бил меня по почкам кулаком, другие упражнялись в ударах ногой, норовя угодить в пах. Рядом кричал Малыш — его тоже били. Затем нас вытащили в фойе стадиона, где какой-то пузатый милицейский чин полистал наши с Малышом паспорта и приказал подчиненным: «Отвезти их в приемник как бродяг».
— Мы не бродяги, я работаю техником в геологическом институте, а чтобы приехать сюда на хоккей, взял отгулы, — сказал я, чувствуя, как во мне буквально плещется и закипает ненависть к этой ментовской роже. «А что, если сейчас всадить ему в челюсть? Что он сделает? Нассыт ли в свои серые штаны от неожиданности или наоборот — рассвирепеет?» — такие мысли пульсировали в моей голове. Но мои руки заломали подручные пузатого чина, тот, что держал меня слева, исподтишка загибал мне еще и кисть, было жутко больно.
— Я сказал — в приемник! — заорал пузытый.
Его подчиненные потащили нас в пикет оформлять протокол. Все закончилось тем, что меня и Малыша просто вытолкали со стадиона. Как потом выяснилось, то, как нас выносят с трибун, увидел начальник СКА, майор, не помню его фамилию, он знал меня и других ребят. Его возмутил ментовский произвол, и он пошел разбираться. В Ленинграде и в Москве в годы перестройки менты вели себя поскромней. Видимо, до Киева «ветер перемен» долетел позже.
В общем, нас просто выгнали со стадиона. Но мы сумели пройти обратно через служебный ход с киевской командой из низшего дивизиона и досмотрели матч, сидя в служебной ложе.
Сколько раз я сталкивался с ментовским произволом, когда был фанатом, — а это не такой и большой срок, всего-то четыре года, — не сосчитать. Менты нас били, выгоняли со стадионов, несмотря на то, что с нашими билетами все было в порядке, держали в отстойниках… В нашей среде ходили легенды о фанате, забитом ментами до смерти. Она, эта легенда, напоминала легенды о черном альпинисте или белом спелеологе, но была недалека от истины. Мы все в любой момент могли стать ментовской жертвой.
Полицейского, виновного в смерти Габриэле Сандри, обвинили в предумышленном убийстве, а сам полицейский каялся, заявляя, что он случайно стал виновником смерти человека. Возможно ли такое в России? Не думаю. Здесь, в нашей Раше, добиться того, чтобы наказали мента, избившего человека, — НЕРЕАЛЬНО. Сомневаетесь? Спросите тех, кто пострадал в ходе разгонов «маршей несогласных», добились ли они справедливости, наказали ли тех, кто их жестоко избил? В конце концов, спросите у «мясных», которых менты продержали под питерским небом: извинилось перед ними ментовское начальство или нет?
Я знаю много примеров того, как менты сломали жизнь людям. Так, «зенитчика» Адвоката, с которым я пробивал свой первый в Киев на «Зенит» летом 1984 года, закрыли на три года только за то, что случайно сбил фуражку с ментовской башки. На одном из домашних матчей Адвокат поднял «зенитовский» флаг, что было в те годы запрещено, менты из оцепления сумели добраться до него и стали винтить. Адвокат, падая, инстинктивно махнул рукой и — сел на три года.
В начале 90-х я случайно встретил Адвоката на Сенной площади, где тогда собирались барыги. Адвокат растолстел, полысел, сразу было видно: парень хлебнул лиха и, чтобы выжить, занимается чем-то таким, о чем всем не расскажешь. Мы перемолвились парой фраз, выяснили, что на футбол ни один из нас больше не ходит, и расстались.
Сейчас Адвокат, наверное, сел бы на ментовской крючок.
— Самое мощное орудие воздействия на фанатских вожаков — угроза уголовного преследования, — сообщил мне Макс Пацифик. — Я совершенно точно знаю, что и в Москве, и у нас есть вполне легальные фанатские «лидеры», на которых заведены уголовные дела. Но, скажем так, пока придержаны. Но стучат не только они, но и те, кому пальцы дверью на допросе прижали.
У меня нет оснований не верить парню, которого я знаю сто лет. В середине 80-х мы вместе пробивали выезды за «Зенит» в Одессу, Кутаиси, Тбилиси. Любя хоккей, он приходил на матчи СКА, правда, не столько для того, чтобы поболеть за армейцев, сколько для того, чтобы поддержать меня, своего друга, в моем армейском фанатизме. Почти одновременно мы ушли служить в вооруженные силы. Затем я его вовлек в анархистское движение, и какое-то время Макс был ведущим активистом Анархо-коммунистического революционного союза. Потом Макс занимался зарабатыванием денег и личной жизнью. Но в середине 90-х ему, видимо, стало скучно и он вернулся в движение фанатов «Зенита» и вскоре стал одним из его лидеров. В одной из драк он неудачно прыгнул и сломал ногу, и этот перелом стал для него роковым: врачи элитной клиники заразили его гепатитом С, и теперь Макс — инвалид, он почти не выходит из дома. И, тем не менее, остатки энергии он тратит на отстаивание принципов честного фанатизма.

— Лет пять назад началась и другая тенденция. Молодой человек, поступив в школу милиции, сразу же получал задание внедриться в ту или иную фанатскую «фирму», благо двери были широко открыты для всех, — утверждает Макс. — В милиции есть люди, которые абсолютно «в теме». Пойми, ситуация если не управляется ментами, то уж точно контролируется ими. Практически все участники всех драк им хорошо известны. Из года в год одни и те же люди дерутся, одни и те же их охраняют, и не только в Петербурге — по всей России. И, тем не менее, драки продолжаются. Значит, это нужно системе. Ей нужны поводы для того, чтобы закручивать гайки.
Если ментов я ненавижу и презираю, то стукачи вызывают у меня чувство брезгливости, омерзения, гадливости. Это же каким надо быть гадом, чтобы закладывать людей, которые делятся с тобой последним, доверяют тебе, считают тебя своим?
Внедрять стукачей в фанатское движение менты начали еще тогда, когда это движение только зарождалось. За нами следил специальный отдел МВД, а непосредственно занимался нами капитан с церковной фамилией Успенский. Правда, на священника этот капитан совсем не был похож. Похож он был… похож он был на мента: грубые черты лица, выпуклые надбровные дуги, усы подковой. Как-то он вызвал меня к себе на Литейный «для профилактической беседы».
— Так, Жвания, расскажи, когда ты начал бродяжничать? — спросил он меня таким тоном, как будто его все смертельно достало: я, его кабинет, его работа.
— Не понял.
— Чего ты не понял, а? Чего ты, б…, не понял? — Успенский в одно мгновение из флегматичного сыщика превратился в «злого следователя». — Ты безбилетником уже полстраны объездил! Думаешь, я не знаю этого? Вот недавно из Киева ты вернулся, опять же, — без билета обратно добирался. Я все знаю. Ты — бродяга! Твое место — в спецПТУ. Понял, на х…й?! Как вы мне все надоели — уе…ки.
Я молчал. Мне было всего 17 лет, и я еще не знал, как себя вести в ситуации, когда мент внезапно начинает быковать. А из книжек о революционерах я знал, что на допросах лучше молчать, чтобы не сболтнуть лишнего. В принципе и сейчас я бы себя повел также — молчал.
— С кем ты ездил в Киев? — продолжал Успенский уже спокойным, вкрадчивым голосом. — Я знаю это и без тебя, просто я хочу, чтобы ты мне это сказал. Понял, да? Иначе — в спецПТУ, Жвания.
— Я ездил один, а ребят, которые приехали из Ленинграда в Киев, я не знаю. Я же не фанат «Зенита», я за армейцев болею, за ленинградский СКА… А в Киев я ездил, чтобы просто развеяться, со знакомыми отца повидаться…
— Значит, ты не хочешь себе помочь, не хочешь… А чего ты, кстати, за СКА болеешь? Все за «Зенит», а ты за СКА? Хочешь быть первым парнем на деревне?
— Нет, просто мне хоккей нравится больше, чем футбол.
— Хоккей, говоришь, нравится. А чего тогда на матчи ЦСКА ездишь?
И Успенский бросил на стол фотографию, где я запечатлен рядом с Анзором, одним из лидеров московской армейской грядки, на трибуне стадиона «Динамо» на армейском дерби ЦСКА — «Звезда» (Джизак).
— Кто это рядом с тобой?
— Не знаю. Я случайно на этом матче оказался. Я гостил в Москве у родственников и решил сходить на матч ЦСКА, интересно все же, как они в первой лиге-то играют…
— Опять врешь! Ты думаешь, я не знаю этого парня, он тоже грузин, как и ты, и тоже в красно-синих тряпках ходит… Он и его дружки скоро сядут, это я тебе обещаю, а ты вслед за ними сядешь. Тебе скоро восемнадцать?
— Да.
— Так по тебе взрослая зона плачет.
Я испытывал противоречивые чувства: я гордился собой — если за мной следит специальный отдел, значит, я стал-таки настоящим фанатом, — одновременно мне было грустно, я был подавлен всем происходящим, мне хотелось, чтобы дверь кабинета открылась, появился отец и увел меня туда, где нет Успенского, его мудацких ментовских усов…
Успенский продержал меня еще минут пять, постращал, а потом чуть ли не вышвырнул меня вон из кабинета, мол, п…й отсюда — до поры до времени.
Я рассказал о встрече с Успенским своей приятельнице Юле.
Так он и меня вызывал недавно, пообещал отправить в спецПТУ.
На ближайшем домашнем матче «Зенита» выяснилось, что в кабинете Успенского побывала почти вся питерская выездная грядка, то есть все правые фанаты. Ясно, что кто-то нас сдал, кто-то свой, тот, кто был рядом с нами все это время. Очень неприятная ситуация — ведь этим «кто-то» мог оказаться любой из нас.
Как-то, ближе к осени, «зенитчик» Белый заявил мне:
— Ара, а чего ты ездишь за «Зенитом»? Ты же за «коней» болеешь… Вот ты стал ездить, и нас Успенский сразу всех и вычислил…
Когда тебе такое предъявляют, нет смысла оправдываться, возмущаться, кричать «Ты что!», нужно сразу бить в рыло, что я и сделал. Удар удался, прямой снизу — кулак угодил прямо под нос, из которого фонтаном брызнула кровь. На толстом лице альбиноса Белого отразились испуг, боль и удивление. Я не стал ждать, когда эта белобрысая жаба придет в себя, и ударил его носком ботинка под колено. Белый скорчился от жуткой боли.
— Ах ты, сука конская… — только и прорычал он. 
Его нужно было добивать. Белый не был здоровым парнем — рыхлый высокий толстяк. Но кто знает, как бы он повел себя в ситуации, когда терять нечего? И я ударил его коленом в пах. Белый рухнул на асфальт.
Дело происходило в Приморском парке Победы перед каким-то матчем дублеров. Стычка развивалась так стремительно, что никто из ребят не успел нас разнять или предпринять какие-либо другие действия.
— Ара, ты чего? — первым подбежал Корвалан, который приятельствовал с Белым: тот и другой жили в Купчине.
Белый все еще валялся на асфальте, как мешок с говном. Меня обступили десять-двенадцать фанатов «Зенита».
— Это чего это делается, а? — орал кто-то сзади, кажется, Вагон. — «Кони» уже стали фанатов «Зенита» п…ть!
— Да, у Ары выездов за «Зенит» больше, чем у тебя, — вступился за меня кто-то.
— Белый заявил, что я стукач, работаю на Успенского… — объяснил я. 
— Белый, ты чего, ох…л, а? Ты чего гонишь, а? — стал возмущаться Костет. — Я не на одном выезде спины Ары не видел, а ты, бл…, его стукачом называешь!
Альбинос все еще лежал на спине, на асфальте, его откормленное лицо было залито кровью, он что-то прохрюкал в ответ.
— Чего?! Чего ты сказал?! — продолжал Костет.
— Ара — покойник, — прохрипел Белый.
Я ухмыльнулся, ребята подняли Белого, отряхнули его, дали платок, чтобы он вытер свое рыло.
Отойдя метров на пятьдесят, Белый повернулся в мою сторону и вновь крикнул:
— Ара, ты покойник! Слышишь, пони, ты покойник!
Я было дернулся, чтобы догнать его и повторить сеанс по обработке его тела, но на меня навалился Костет:
— Ара, не надо, ты его отп…л так, что он три недели кровью срать будет.

Наша стычка не была чем-то особенным, такие разборки часто происходили в нашей среде. Мы дрались друг с другом и мирились. Но моя драка с Белым была все же принципиальной. Чтобы не давать повода «зенитчикам» подозревать меня в доносительстве, я перестал посещать 33-й сектор, смотрел домашние матчи «Зенита» с центральных трибун.

— Ара, а чего ты на сектор не ходишь? — спросил меня Костет на одном из матчей.
Я прямо объяснил почему.
— Да ты чего! Никто на тебя не думает. А стукачом Белый оказался, мы его давно подозревали, а тут он засветился. Короче, его фанатом-то менты сделали. Мы его вычислили! Хроник увидел случайно, как он выходит из Большого дома… а потом спросил, мол, Успенский-то тебя не вызвал? Он, мол, нет, не вызвал. Сразу все понятно стало. Мы его прижали, зарядили несколько раз по яйцам — и он все выложил, признался во всех грехах. Оказывается, он попался на фарцовке, и его поставили перед выбором: либо стучишь на фанатов, либо садишься… А на тебя он спецом стрелки переводил, мол, это Ара стучит, иначе зачем он, коняра, на «Зенит» ездит?

И все же был один город, где менты нас реально защищали, — Рига. Выезды в столицу Латвии, а у меня их три, всегда были сопряжены с риском и нервотрепкой. В Риге нас никто не ждал с распростертыми объятиями: к русским в Латвии всегда относились не слишком дружелюбно. А мы мало того что болели за российский клуб, так еще и за армейский. Латыши реагировали на наши звездные флаги еще яростней, чем быки на красный плащ матадора. «Оккупанты! Вон отсюда!» — кричали они в ответ на наши речевки. Нас, правда, это только раззадоривало, и мы, напрягая глотки, кричали: «От Невы до Британских морей Красная армия всех сильней!». Нас заглушали свистом, улюлюканием. Но мы пели, мы орали что было мочи. Это так приятно — отдать за любимый клуб всю силу легких! Наши игроки, слыша и видя, что происходит на трибунах, шли вперед — и забивали. «Вы поддерживали нас, а мы своей игрой вас, — говорил мне после одного из матчей в Риге наш нападающий Слава Лавров. — Это была не игра, а сражение». Я три раза был на выезде в Риге, и два выезда — победные.
Выезды в Ригу осложнялись еще и тем, что против нас была настроена и служба безопасности местного стадиона. Нас гоняли с сектора на сектор, разбивали на группы. И это несмотря на то, что мы занимали места согласно купленным билетам. «Покажите билеты», — требовали дамочки-билетерши после того, как мы заряжали армейские речевки. Мы показывали. «Вы сели не на свои места». — «Как не на свои? На свои». Но дамочка убегала с нашими билетами и возвращалась с представителем службы безопасности стадиона. Дюжие латыши начинали вытаскивать нас с трибуны.
И когда я был на рижском выезде второй раз, в начале 1987 года, за нас неожиданно вступились менты.
— Что здесь происходит? Покажите их билеты! — приказал билетерше милицейский офицер.
«Только ментов не хватало, сейчас вообще выведут со стадиона, пропал выезд», — подумал я.
— Что вы тут вытворяете? Ребята сели на свои места! Оставьте их в покое! — продолжал командовать милицейский офицер. Его внешность и голос показались мне знакомыми, я присмотрелся — так это же Вадик Колманович! Вадик учился со мной в одной школе на два класса старше меня. Я знал, что после школы он поступил в высшее военно-политическое училище. Но все же увидеть его здесь — в рижском ледовом дворце — я не ожидал. Вадик понял, что я его узнал, и подмигнул мне.
— Значит, так. Ребята из Ленинграда остаются здесь, на этой трибуне, а оцеплять их будут мои бойцы, — отчеканил он билетершам и охранникам. Нас оставили в покое, и мы отлично отшизовали весь матч. Правда, во время перерыва нас не выпускали, но это мелочи. После матча до вокзала мы доехали в сопровождении взвода Колмановича.
— Местом службы я в принципе доволен. Все же Рига — цивилизованный город. Да и дивизия имени Дзержинского, сам понимаешь, — элитная. Но как мне надоел местный национализм! — говорил мне Вадик по дороге. — Мы здесь все время на хоккее дежурим. Так я всегда против рижского «Динамо» болею — назло местным. А вас защитить было для меня вообще — делом чести.
Тем временем местные парни в кепках, как у солдат Вермахта, шли за нами по пятам. Вадик и его бойцы из дивизии Дзержинского довели нас до вокзала.
Мы должны ехать обратно, сказал Вадик, держитесь тут как-нибудь сами.
Я тепло попрощался с Колмановичем. В зале вокзала стояли парни, которые пришли сюда явно не за тем, что узнать расписание или купить билет на поезд. Они нагло смотрели на нас, а потом открыто стали насмехаться над нами, когда Колманович и его взвод уехали. Наш поезд уже подали. Чтобы попасть на перрон, надо было пройти по туннелю.
Как быть? Мысли крутились, как барабан в стиральной машине. Понятно, что в туннеле нас ждут, иначе бы те, что за нами наблюдают в зале, не вели себя так вызывающе спокойно. Туннель — идеальное место для засады. Как только мы туда войдем, нас атакуют спереди и сзади.
— Выходим из вокзала, — сказал я ребятам.
Мы вышли на свежий воздух. На привокзальной площади толклись люди, подъезжали и отъезжали такси, автобусы. До отправления нашего поезда оставалось минут двадцать.
— Значит, так. Мы все сейчас пойдем на перрон. Все, кроме Лехи Малышева, Остапа и Феномена. Латыши вряд ли нас считали по головам и подумают, что мы идем на поезд всей бандой. Понятное дело, в туннеле нам придется несладко. А вы, — обратился я к троице, — побежите в туннель минуты через три после нас, кричите что есть сил, пусть латышские нацики решат, что вас человек десять. Пинайте их, бейте ногами. Леха, у тебя есть ремень с пряжкой?
Леха кивнул.
— Отлично, размахивай ремнем. От неожиданности нацики испугаются, опешат, и у нас появится шанс прорваться на перрон и сесть на поезд.
Наверняка можно было найти другое решение — я не мастер уличной войны. Но тогда в Риге все прошло, как я и предполагал. Чуваки в вермахтовских кепках устремились за нами. В туннеле нас ждали человек двадцать. Мы бежали на них и даже сумели смять их первый ряд. Правда, латышский кулак попал мне в ухо, в моей голове зазвенело, но ориентацию я все же не потерял. Мы были с сумками, и это, конечно, затрудняло наши движения. Тем не менее я сумел зарядить в чье-то белобрысое рыло, из которого тут же потекла кровь. Наконец сзади я услышал истошный крик: «Армейцы с Невы!» — в дело вступил наш «засадный полк». Латыши засуетились. Я получил легкий поджопник, но не стал обращать внимание на такой пустяк, а, работая локтями, устремился к лестнице, которая вела на перрон. Передо мной возник какой-то латышский малолетка с испуганным лицом, я ударил его коленом в пах, он обмяк и упал мне под ноги. Драка не прекращалась. Латыши нас не отпускали. Мы бились с ними, пробивая себе путь наверх. Пассажиры в страхе пробегали мимо. Вся наша дерущаяся толпа оказалась-таки на перроне. И как же я удивился, когда увидел на платформе целый взвод ментов, только это уже был взвод обычной местной — вокзальной — милиции.
Ясное дело, менты вошли с нациками в сговор. Нацики должны были нас отметелить в туннеле, а менты подобрать нас и запереть потом суток на 15. Иначе менты спустились бы в туннель, так как испуганные пассажиры не могли не сообщить им, что под землей идет жесткая драка. То, что побоище выплеснулось на перрон, нарушило коварные планы ментов. Они засвистели, окружили нас, латышей в кепках увели, а нас стали заталкивать в поезд. Проводницы кричали ментам, что не пустят нас в поезд, пока мы не покажем билеты, а менты им кричали в ответ: «Сажайте, а то они поезд разгромят!» Менты нагло врали, громить поезд не входило в наши планы. У нас были билеты, и мы их предъявили, как только такая возможность представилась. Нас, конечно, помяли, но мы все равно чувствовали себя победителями.
Кстати, уже осенью того же года, в начале следующего сезона, мы устроили в Риге настоящий погром. Нас было 120 человек. После победного матча мы прошли по латышской столице с армейскими флагами, распевая красноармейские песни и крича «Армейцы с Невы!», а потом отмолотили на вокзале местных бедолаг в дурацких кепчонках.
Как только проводницы поняли, что мы не представляем для них никакой опасности, они начали нас жалеть, разглядывая гематомы, ссадины и царапины на наших лицах. Они хлопотали вокруг нас, давали полотенца, смоченные холодной водой, чтобы мы приложили их к синякам и ушибам. Одна из проводниц, очень высокая латышка, как это ни странно, со жгуче-черными волосами, буквально не отходила от Остапа:
— Ой, бедненький. Это же надо, как тебе досталось. Голова, наверное, болит. Иди полежи в моем купе, чтобы тебе никто не мешал.
Остап был смазливым парнем, пока не спился, и девицы к нему липли. Проводнице не пришлось его долго упрашивать, он отравился в ее купе, где и остался до самого прибытия в Питер. Естественно, как только долговязая проводница заполучила Остапа, она оставила нас на произвол судьбы, и мы сами себе зализывали раны.
На Варшавском вокзале нас уже ждали питерские менты. Они оцепили нас и отвели в пикет. В милиции нас продержали часа два — достаточное время, чтобы насладиться рассказом товарища о проведенной им ночи.
— Парни, она такая длинная, что на полке не помещается. Трахать ее в обычной позе неудобно, — делился с нами Остап. — Пришлось ее нагнуть, так, чтобы она легла грудью на столик. Короче, отодрал стоя сзади, а она что-то все время шептала по-латышски.
— Один раз всего что ли? — спросил Феномен, сверкая огромным фонарем под глазом.
— Нет. Значит, лежу я на полке, она входит, садится рядом, дай, говорит, проверю, нет ли у тебя температуры. Поцеловала меня в лоб, а потом в губы…
Остап мечтательно замолчал.
— И что дальше? — не отступал Феномен.
— Дальше она меня спрашивает, а здесь у тебя не болит, а сама руку в штаны мне запустила… Расстегнула молнию и взяла в рот… Скажу вам парни, отсасывает она умело, языком работает так, что сперма в яйцах закипает. Короче, за ночь я ее три раза трахнул.
— Повезло тебе, — мрачно произнес Феномен.
Остап и Феномен были друзьями, оба жили где-то в Купчине. За смазливым Остапом девицы охотились, и он без труда получал сексуальное удовлетворение. На морде же Феномена отрази?лась вся нездоровая генетика его предков. И девушки не горели желанием впустить его в себя. Понятно, что Феномен злился, когда его друг рассказывал о своих сексуальных успехах (кстати, недавно мне сообщили, что Феномен умер от пьянства).
Мы узнали практически все интимные тайны латышской проводницы: цвет ее трусиков, особенности ее лобка, размер ее груди и многое другое. Мы только не понимали одного: почему все эти подробности мы узнаем, сидя в ментовском «обезьяннике» на Варшавском вокзале? За что нас задержали, если с нашими документами все в порядке? В чем мы провинились, если единственным внешним отличием от толпы было то, что у нас — красно-синие шарфы?