Рубрика: Рецензии

• Максим Матковский. Секретное море. Рукопись.

Ставь лайк и листай дальше. Или не ставь — отписывайся, отметь как оскорбление, спам, порнографию. Роман подобен ленте новостей, с той лишь разницей, что фрагменты, какими бы разнородными ни казались, связаны воедино.

Наша сказка рассказывается каждый день, и она про чудовищ, отрубленные руки и туберкулез.

Кто любит такие сказки? Да мы же и любим — именно потому, что знаем их все наизусть.

«Секретное море» покажется смутно знакомым всем, кто читал стихотворения Максима Матковского. Те же темы, те же мотивы: от кулинарно-экзистенциальных (смерть-суп, пирог с печалью — привет Ольге Арефьевой) до визуально-инфернальных (волосы цвета крови сатаны, черные дыры в груди) — но дело не только в этом.

Этот роман слишком созвучен нашей повседневности. Даже без вычета кровавой фантастики (иногда — совершенно в духе треш-романов Масодова) получаем все то же, что видим каждый день — не в реальности, так в социальных сетях. «Секретное море» должно было появиться именно сейчас, когда мы смеемся над офисным бытом рисованных толстяков Евы Морозовой, когда мультфильмы перестали быть детскими (кто решится показать ребенку «Мистера Пиклза»?), когда развлекательный паблик называется «Лепра».

Живущие где-то между адом и гастрономом «Вкусненький», герои Матковского — на полпути от бытовухи к вечности.

Петя сказал Леониду: Жизнь смотрит на меня пустыми глазницами. Не хочешь выпить пива после работы в кафе-баре «Черемуха»?

Стилистически роман одновременно напоминает произведения Ионеско, «Наивно. Супер» Эрленда Лу, учебники русского для иностранцев и абсурдистские пародии на буквари «Key Words Reading Scheme» — это клиповый текст, состоящий из множества маленьких фрагментов. «Секретное море» собрано, склеено из кусочков сектантской брошюры «Пирог с печалью», из бессмысленных и значимых разговоров, из дрянных анекдотов и действительно смешных шуток, из выдумок жестоких, мерзких — и неожиданно лиричных, как история об отце Алексея, или трогательных, как описание новогоднего торжества. Все смешано: уютное описание праздника, где собрались все соседи, следует сразу за подробным описанием убийства и пыток. Практически каждый из микрорассказов — самостоятельная история:

Александр хотел убить Николая, потому что тот переспал со Светой.

Николай хотел убить Рому, потому что тот переспал со Светой.

Рома хотел убить одноногого пляжного продавца пахлавы, потому что тот следующей ночью переспал со Светой.

Николай прятался от Александра в прохладном баре на берегу моря.

Рома прятался от Николая в абрикосовом саду на берегу моря.

Одноногий продавец пахлавы от Ромы не прятался, потому что пахлаву все равно продавать надо.

Продавец пахлавы сказал друзьям: Успокойтесь, я угощу вас пахлавой.

И друзья успокоились.

Роман состоит из множества микроглав, и подобная композиция вторит идее разрушенного мира. Мир расколот, и каждый день жители заброшенной швейной фабрики подбирают его черепки, выискивая нечто, что поможет найти ответы на вопросы, не произносимые вслух. Здесь мысль изреченная — ложь вдвойне, за пустыми разговорами прячется сокровенное. Каждый из жильцов проклятого общежития боится вовсе не Старухи, не щупалец, высасывающих по каплям жизнь, — больше всего они боятся самих себя. И побеждают не в тот момент, когда найден ключ и повержен враг — а когда могут признаться, что каждый слышит за гаражами шум волн.

Они думали: если мы заговорим не о картошке, луке и плохой погоде, если мы вдруг посмотрим друг другу в глаза, то может произойти нечто ужасное. Мы взорвемся или сойдем с ума.

Взорвутся не люди — рухнет, сотрясаясь, здание заброшенной фабрики. То ли погребя под обломками всех жильцов разом, то ли — и в самом деле открыв путь к секретному морю.

Мария Лебедева

• Герман Садулаев. Иван Ауслендер. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017. — 416 с.

В начале 2017 года вышел новый роман Германа Садулаева «Иван Ауслендер». Роман злободневный, ведь главный герой книги, средних лет преподаватель вуза, поневоле оказывается втянутым в политику: митинги, белые ленты, «честные» выборы. Безусловно, книга о протестных акциях 2011 года очень кстати придется к антикоррупционным маршам 2017-го, но только ли об этом пишет Садулаев? И только ли остросоциальностью может быть интересен этот текст?

Очевидно, что с выходом «Ивана Ауслендера» у Германа Садулаева появится много новых, не знакомых с более ранним его творчеством читателей, клюнувших на оппозиционную составляющую. Но они найдут в романе гораздо больше, чем рассчитывали. История, рассказанная автором, является одновременно собирательной и очень личной, местами динамичной и быстрой, а порой по-зебальдовски плавной и медитативной. Кандидат наук, преподаватель мало кому интересной индологии по просьбе университетского коллеги принимает участие в политических выступлениях 2011 года. На некоторое время ему начинает везти, он становится довольно-таки заметной фигурой на акциях, ходит на собрания, пишет статьи, объединяющие его собственную интерпретацию современной российской политики с его же представлениями о мироустройстве и толкованиями древнеиндийских текстов. Перед нами — всегда приятный для читателя рассказ об истории успеха. Неожиданная востребованность на оппозиционном поприще, митинги и дискуссионные клубы, интервью журналистам, успех у женщин, в том числе и у собственной жены, отношения с которой уже давно утратили былую романтику. Но, увы, мы все помним, чем закончилось белоленточное движение. И вместе с ним заканчивается и ауслендеровский «фарт», на его место приходит неминуемый кризис среднего возраста со всеми неизбежными признаками: депрессией, опустошенностью, рефлексией, разочарованностью в браке. Пытаясь что-то исправить в собственной жизни, Иван меняет работу, а чуть позже, уподобляясь героям классической русской литературы, пускается в путешествие по России и Европе. Через некоторое время Ауслендер оказывается на больничной койке на грани смерти. И неожиданно он узнает, что, возможно, жизнь была прожита не зря: у него находятся ученики, а у его идей — последователи.

Пожалуй, главное в романе Садулаева — это его разноплановость, сочетание мелких бытовых подробностей с мыслями и мечтами героя, его по-бухгалтерски точного путевого дневника с почти поэтическими мыслями о повседневном и божественном, вечном. Повествование об Иване Ауслендере, случайно ставшем одним из лиц антиправительственного движения, скроено автором по двойному принципу. С одной стороны, это очередная более-менее гоголевская тема кратковременного возвышения и последующего падения «маленького человека». С другой — почти агиографическое повествование о духовном поиске, житие современного восточного святого: недаром подзаголовок книги — «Роман на пальмовых листьях». Жизненный подъем и быстрое падение помогают герою осмыслить как суть протестного движения, так и его собственную жизнь. Это — своеобразное житие Ауслендера, ведущее через новую работу, путешествие к самому себе, к пониманию того, что такое счастье.

…просто быть — это блаженство. И не важно, в каком неудобстве находится твое тело, и без разницы, что о тебе думают или говорят другие люди. Просто существовать — это уже счастье.

Именно это понимание, сочетающее собственные мысли Ивана Ауслендера и его академические познания в области восточной философии, в итоге оказывается его наследием, главным делом его жизни. И именно это учение оставляет он своим невесть откуда взявшимся ученикам, кропотливо собирающим его статьи и лекции. Главный герой — человек, в общем, очень везучий. Почти у каждого есть своя теория того, как устроен мир. Но удостоиться чести передать эти мысли кому-то еще удается единицам, это большая удача: чаще всего идеи погибают вместе со своими идеологами. Это весьма интеллектуальный роман, рассуждения героя о жизни пропитаны тонким, довольно саркастичным и часто самокритичным юмором. Рассуждая о смерти, например, Садулаев пишет:

Патологоанатом берет специальную дисковую пилу и отрезает трупу верхушку черепа, чтобы посмотреть, был ли у покойного мозг.

А рассказывая о герое, сменившем преподавание в университете на должность в частной фирме, приводит очень меткое замечание, с которым согласится любой, кто когда-то работал в государственной организации.

Все бюджетники думают, что деньги вырастают на елках. Да так, собственно, оно и есть — для бюджетников. Кому-то достаются опилки, иголки, крохи, а кто-то размашисто снимает с бюджета деньги мешками, но ни те, ни другие не понимают, как вот это оно все образуется, богатство, для них оно просто выросло на дереве, а путь к обретению богатства один только — пробраться к лучшей, заветной веточке.

Помимо всего прочего, «Иван Ауслендер», безусловно, очень петербургский роман. Начиная с того, с какой любовью герой говорит о родном городе (и как говорит о Санкт-Петербурге сам Герман Садулаев), и заканчивая тем, что здесь северная угрюмость сочетается с экзотическими верованиями и мировоззрениями. В романе есть заключительная часть, в которой отсутствует сюжет, но приводится прекрасный пример учения Шри Ауслендера. И, кажется, даже если какой-нибудь читатель из Северной Пальмиры не вдохновится изменить свою жизнь и начать усердное изучение веданты, он сможет хотя бы на некоторое время задуматься и дать самому себе несколько внятных ответов на вечные вопросы бытия.

Борис Алиханов

• Селеста Инг. Все, чего я не сказала / Пер. с англ. А. Грызуновой. — М.: Фантом Пресс, 2017. — 320 с.

«Перипетия есть перемена событий к противоположному». С этого классического драматургического приема, описанного Аристотелем, и начинается повествование романа: Лидия Ли покончила с собой. На протяжении трехсот с небольшим страниц читателю предстоит отматывать сюжет обратно, чтобы найти ответ на вопрос, почему.

Дебютный роман Селесты Инг «Все, чего я не сказала», изданный в Америке в 2014 году, уже переведен на десятки языков мира. В России книга представлена издательством «Фантом Пресс», и у нее, пожалуй, есть все шансы занять свое место на полке с бестселлерами.

Для учительницы домоводства миссис Уокер пределом женских амбиций было удачное замужество. Но не для ее дочери Мэрилин. Она мечтала выбраться из душного городка, стать врачом, лечить, а не постигать рецепты поваренной книги! И она вырвалась. Получила стипендию на обучение в Гарварде, взялась усердно осваивать профессию медика, пока не случилось непоправимое — Мэрилин влюбилась. В другого.

Не важно, что Джеймс Ли — аспирант Гарварда, перспективный историк, тема которого — ковбои Дикого Запада. Он — китаец, точка. На дворе 1958 год, и межрасовые браки — такой же нонсенс, как мир без холодной войны.

А в апреле события удивили их обоих. Профессор Карлсон объявил, что ему очень, очень жаль расстраивать Джеймса, но на истфак он возьмет его однокурсника Уильяма Макферсона, и мы ведь прекрасно понимаем, что Джеймсу выпадет масса других возможностей много где.

— Они объяснили почему? — спросила Мэрилин, и Джеймс ответил:

— Сказали, что я их факультету не соответствую.

И больше она об этом не заговаривала.

А через четыре дня — сюрприз похлеще: Мэрилин была беременна. В общем, вместо Гарварда — наконец-то поступившее и с облегчением принятое предложение из скромного Миддлвудского колледжа. Вместо Бостона — захолустный Огайо. Вместо медицинского факультета — свадьба. Все вышло не по плану.

Теперь у Мэрилин и Джеймса трое детей: Нейтан, Лидия и Ханна. Нэт и Ханна росли подобно диким цветам — сами по себе. Никто и не заметил, как старший начал грезить о космосе, а потом и вовсе стал студентом единственно признаваемого отцом Гарварда. Нет никому дела и до Ханны — смышленой девочки, вечно прячущейся под столом. Ожидания родителей обращены к Лидии — средней дочери, унаследовавшей от матери не только цвет глаз, но и ее idée fixe — мечту о карьере врача.

Поначалу она справлялась: сплошные пятерки, почетные места на Олимпиадах; даже перескочила через класс, пока однажды не поняла, что находится в ловушке чужой воли. Но чего же хочет сама Лидия? Этого она в многолетней погоне за высокими результатами понять не успела.

Давным-давно, когда Лидия едва научилась читать, когда мать, ничего не сообщив, вдруг исчезла из их жизни в надежде реализоваться — получить вожделенный диплом медика, отец повел их в бассейн. Нейтан вопреки насмешкам детей («Китаеза потерял Китай!») плавать научился. Но для Лидии вода так и осталась пугающей стихией. Туда, на дно ночного озера она и унесет свои страхи, предпочтя смерть разочарованию матери.

При чтении книги не раз возникают ассоциации с произведениями других американских писателей. Это и «Часы» Майкла Каннингема с его мятущейся Лорой Браун и ее попытками оставить семью — порвать с однообразием обывательского мирка. Это и «Маленькая жизнь» Ханьи Янагихары, с которой Селесту Инг сближает схожий метод препарирования психологических травм, замалчиваемых обид. Это и «Боевой гимн матери-тигрицы» — автобиографический бестселлер китаянки Эми Чуа, с ее гипертрофированно честолюбивой практикой воспитания дочерей. Но, несмотря на все перечисленные аллюзии, можно утверждать со всей уверенностью: роман Селесты Инг эпигонством не грешит. Разве что время от времени автор соскальзывает в мелодраматичность.

Вы не виноваты, сказал отец, но Лидия знала, что виноваты. Они что-то натворили, она и Нэт, чем-то ее рассердили. Были не такие, как она хотела.

Если мама когда-нибудь вернется и велит допить молоко, подумала Лидия, — и страница задрожала перед глазами, расплылась, — она допьет молоко. Она без напоминаний пойдет чистить зубы и не станет плакать, когда врач сделает укол. Она будет засыпать, едва мама выключит свет. Никогда-никогда больше не заболеет. Сделает все, что скажет мама. Все, чего мама захочет.

Изображая аутсайдерство семьи Ли, чрезмерно чувствительной к неприятию со стороны белого населения «захолустного» Миддлвуда, писательница невольно выписывает свой автопортрет. Инг — дочь иммигрантов из Гонконга, американка в первом поколении. Возможно, по этой причине произведению свойственна определенная пристрастность повествования.

В сентябре он приехал в школу на грузовом «форде», который отцу дали на работе.

— Ты первый азиатский мальчик в Ллойде, — напомнил ему отец. — Покажи хороший пример.

В то первое утро Джеймс сел за парту, а его соседка спросила:

— Что у тебя с глазами? Лишь расслышав ужас в голосе учительницы («Шёрли Байрон!»), Джеймс сообразил, что надо было смутиться; к следующему разу он выучил этот урок и, едва спросили, мигом покраснел. Всю неделю его разглядывали изо дня в день на каждом уроке: что за мальчик такой, откуда взялся?

Для одних роман Селесты Инг станет открытием Америки с неожиданного ракурса — как страны, на поверку оказавшейся не чуждой идеям шовинизма. Для других — камерной драмой людей, не сумевших справиться с крутыми виражами непредсказуемой реальности. А для кого-то — наглядным примером того, чем может обернуться навязанная установка тщеславных родителей. Как бы то ни было, «Все, чего я не сказала» — книга, проникнутая лирическим звучанием, мотиву которого поддаешься и начинаешь сопереживать каждому без исключения персонажу. Но все же главная ее ценность сводится к очевидному посылу: любовь без корысти, любовь за просто так — единственное спасение от рокового исхода. All you need is love. Помните, как пелось в той песне? Love is all you need. Простая истина, с которой не поспоришь.

Нонна Музаффарова

Любому фотографу или фотолюбителю рано или поздно непременно посоветуют что-нибудь прочесть, чтобы лучше разбираться в своем деле. Скорее всего, ему порекомендуют или «О фотографии» Сьюзен Сонтаг, или Camera lucida Ролана Барта. Эта подборка для тех, кто их уже осилил, получил удовольствие и хочет еще, или, наоборот, для тех, кто бросил читать на середине, потому что за метафорами не смог разглядеть сути. Выбранные книги расскажут все, что стоит знать о фотографии, — каждая своим уникальным языком.
 

• Вальтер Беньямин. Краткая история фотографии. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2013. — 144 с.

Под одной обложкой собраны три эссе, написанные в 1930-х годах. Фотография к этому моменту уже стала достаточно распространенной, но общество еще не привыкло к повсеместному внедрению этого вида искусства — предмет еще не изучен, серьезные трактаты еще не созданы. Беньямин первым берется за написание истории фотографии и становится одним из самых авторитетных авторов, несмотря на то, что его тезисы иногда спорны и даже наивны и будут потом множество раз опровергнуты. Однако изучение феномена фотографии в дальнейшем невозможно представить без понятия «ауры», ради которого, несомненно, необходимо ознакомиться с первоисточником, чтобы понимать, к чему делают отсылки последователи Беньямина. Эта книга — чтение не из легких, но если уж читать ее, то с трепетом, как манускрипт.

• Джон Берджер. Фотография и ее предназначения. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2017. — 256 с.

Набор разноплановых эссе, объединенных неподражаемым исследовательским пылом, заслуживает внимания еще и потому, что автор очень трепетно и внимательно относился к своим заметкам. Одного взгляда на оглавление хватит, чтобы понять, что волновало исследователей и творцов фотографического искусства во второй половине XX века. В первую очередь стоит обратить внимание на рассказ о том, как фотография отвоевала себе право на звание искусства (что не мешает об этом спорить и писать еще и еще), и о том, как процесс упростился и стал доступен практически всем (что максимально расширило мировое господство фотографии и вызвало еще больше вопросов о ее предназначении). Политические события и военные действия теперь могут быть засняты на пленку, однако возникает другая проблема — потенциальная фальшь фотомонтажа. Берджер с энтузиазмом откликается на все эти волнения, разбавляя реакцией на них глобальные рассуждения о выдающихся личностях.

• Владимир Левашов. Лекции по истории фотографии. — М.: Treemedia, 2012. — 484 с.

Академично и скрупулезно, несколько сухо и безлично, зато с огромным количеством имен, цитат, сносок и пояснений Владимир Левашов ведет рассказ об изменении роли фотографии в мире и об изменении мира посредством фотографии. Важность книги в первую очередь в том, что в ней затрагивается не только — как обычно — художественная фотография и ее эволюция, но и документальная, социальная и научная. Автор рассказывает о коммерческих снимках, о появлении салонов и об оплате работы моделей, о форматах изображениях, подходах к съемке и печати, о том, кому, когда и зачем фотография стала необходима. Повествование начинается с долгой и подробной истории изобретения фотографии и, проходя сквозь все сферы жизни, где она оставила свой след, заканчивается в 1970 году «смертью автора». Что было дальше, можно узнать у Барта и Сонтаг. Эту книгу нужно читать вдумчиво, отвлекаясь на поиски дополнительной информации об упоминаемых личностях.

• Владимир Никитин. Рассказы о фотографах и фотографиях. — СПб.: Лимбус Пресс, 2016. — 272 с.

Фотографический опыт как детективный роман. Вместо предисловия автор сообщает о том, что исключает себя из числа тех мастеров, смысл жизни которых сводится к темной комнате, проявке и печати. Владимир Никитин — исследователь с горящими глазами, которому важно не только отыскать факт из истории фотографии и разгадать загадку, ему важен и сам процесс поиска. Никитин — заслуженный преподаватель, рассказывающий о своем предмете точно, подробно и с любовью, а главное — с неподражаемым умением увлечь читателя. В повествовании ясно чувствуется атмосфера интеллектуального общества Ленинграда 1970-х: личный опыт автора переплетается с историческими фактами. Книга читается на одном дыхании и будет интересна даже тем, кого, кажется, совсем не трогает глубинное философское значение фотографии.

• Моисей Наппельбаум. От ремесла к искусству. Угол отражения. — М.: РИПОЛ классик, 2017. — 512 с.

Книга Наппельбаума — исторический роман о фотографии. Об этом виде искусства, в противовес всем концептуальным заключениям и теориям постмодернистов XX века, пишет человек, долгое время снимавший портреты в маленьких фотоателье и не понаслышке знакомый с ремеслом фотографии. Долго и упорно герой приобретает мастерство, культурное воспитание и то, что называется насмотренностью. Повествование ведется от первого лица — честно, подробно, поучительно, с множеством интересных технических фактов, которые чаще всего упускают в своих работах исследователи. Много личного: встречи с великими, работа с известными, то, что повлияло на автора, — короткие рассказы, сплетающиеся в дидактические мемуары, в книгу, которую возможно написать только на исходе жизни и только для потомков. Каждый фотограф в начале творческого пути слышит уверенное: «Главное — насмотренность». Всем советуют ходить в музеи, листать каталоги, знакомиться с творчеством классиков, при этом мало кто из советчиков уточняет, что он имеет в виду, и почти никто не объясняет, зачем же фотографу это необходимо. «От ремесла к искусству» — это рассказ об одной личности в контексте истории фотографии и одновременно подсказка, как прийти к мастерству.

На обложке статьи использована фотография автора

Маша Иванова

• Елена Долгопят. Родина. — М.: РИПОЛ классик, 2016. — 352 с.

Кажется, только ленивый не повторил вслед за аннотацией на обложке «Родины», что герои Елены Долгопят вышли из гоголевской «Шинели». И действительно — первый рассказ сборника (так поразивший рецензентов) воспроизводит сюжетную структуру «Шинели» при том, что описываемые события переносятся в Москву 1950-х годов. Писательница демонстрирует высочайшее мастерство литературного фокусника, поскольку сюжет рассказа ни в малейшей степени не производит впечатление искусственности, вторичности: автор явно чувствует себя абсолютно свободной, как будто все сюжетные повороты (включая мистическую концовку) придуманы ей самой безо всякой оглядки на Гоголя. С вдохновенной точностью Долгопят включает в рассказ приметы послевоенного быта, московскую топографию и в то же самое время словно переписывает гоголевский текст страница за страницей.

Удивительно, но талант такого масштаба был мало замечен публикой. «Родина» — третья книга автора. В 2001 и 2005 годах выходили ее сборники повестей и рассказов «Тонкие стекла» и «Гардеробщик». С 1993 года Долгопят публикуется в литературных журналах. За это время у писательницы сформировался определенный круг почитателей, но широкого признания, кажется, не последовало. Возможно, это положение изменит премия «Национальный бестселлер», в длинный список которой попала новая книга автора.

Примечательно, что в сборнике «Родина» нет одноименного текста (в то время как первые две книги писательницы назывались по включенным в них повестям). Можно предположить, что автор не смогла выбрать центральное произведение (и в самом деле, на его место претендуют как минимум два текста — «Следы» и «Иллюзион»), однако, скорее всего, разгадку нужно искать во времени и месте действия большинства включенных произведений: как и в открывающем сборник рассказе, это Москва советского периода. Таким образом, Елена Долгопят родом не только из гоголевской «Шинели», но и из времени пустых московских улиц и магазинных полок, времени грузинского чая в граненном стакане. Наверное, поэтому рассказы Долгопят исполнены ностальгией, чувством безвозвратно утраченного времени:

Хотелось вернуться в тот сон, в тот дом, от которого ключ лежал у нее в кармане, но время все украло, все сокровища, никакой ключ от времени не спасет. Надо быть золотым кольцом, чтобы укрыться, закатиться в щель и спастись («Старый дом»).

Важнейший персонаж книги — Москва. События почти всех рассказов происходят в Москве (или ближайших пригородах), в большинстве за перемещениями героев можно следить по карте. А если Москвы нет в тексте непосредственно, то она есть в прошлом героев (как в рассказе «Города»). В умении вводить в свои тексты город на правах настоящего героя Долгопят наследует еще одному выходцу из «Шинели» — Достоевскому. Только Петербург меняется на Москву, причем в повести «Иллюзион» (пожалуй, лучшем тексте сборника) это происходит практически буквально: героиня, перечитывающая «Преступление и наказание», не может избавиться от образа Раскольникова, преследующего ее на московских улицах. Но Москва — это не только улицы, Москва — это особое ощущение времени:

Москва мне казалась городом чужим и холодным, городом, навсегда обращенным в прошлое, а не в будущее, городом, который меня не видит и не знает, для которого я никогда не рождалась. Москва разрушалась, в ней были облупленные стены. В булочных в граненых стаканах продавали кофе с молоком, и, когда я пила его, мне представлялось, что время зашло в тупик. Я чувствовала себя не девочкой, а старухой, которая уже прожила свою жизнь. Я бы не удивилась, увидев свою детскую еще руку иссохшей, сморщенной, с выступившими жилами и пожелтелыми ногтями («Иллюзион»).

Но вместе с тем очень часто ни время, ни место действия не имеют особого значения, поскольку художественная стихия Долгопят — это повседневная жизнь тех самых маленьких людей, любовью к которым так славятся русские писатели и которая как будто и протекает в пространстве самой литературы. Вот герой узнает о смерти коллеги, с которым практически и знаком-то не был, но идет на спектакль по оставшемуся от него билету («Билет»). Вот героиня заканчивает свои рабочие дела перед уходом в отпуск, приходит домой и понимает, что не может заставить себя даже выйти в магазин («Отпуск»). Долгопят предпочитает короткие и вполне конкретные названия: «Машина», «Премьерный показ», «Сон», «Прощание», «Работа» — и никогда не обманывает читателя. Рассказы будут посвящены именно тому, что указано в названии, но иногда в сердцевину этих типичных, бытовых историй Долгопят помещает фантастический элемент, который становится движущим рычагом сюжета. Так сделана совершенно булгаковская по духу повесть «Кровь», описывающая судьбу ученого, проводившего эксперименты по воскрешению мертвых в дореволюционной России. На этом же приеме построен завершающий сборник рассказ «Совет», герои которого могут наблюдать повседневную жизнь друг друга по телевизору.

После прочтения рассказы Долгопят оставляют ощущение светлой грусти. Зачастую писательнице хватает нескольких страниц (иногда — одной), чтобы передать это чувство. При этом в ее прозе нет никаких лобовых приемов, она пишет как бы вокруг того, что является самым важным в тексте. Благодаря этому самое важное вносится в текст самим читателем, достраивается из его собственного опыта и мироощущения. А это одна из самых больших ценностей в литературе.

Кирилл Филатов

• Марк Фрост. Тайная история Твин-Пикс / Пер. с англ. А. Питчер. — СПб.: Азбука: Азбука-Аттикус, 2017. — 384 с.

Спустя двадцать пять лет это повторяется: мы снова находим ее, завернутую в полиэтилен.

Четыреста страниц загадочного досье, найденного в городке Твин-Пикс, штат Вашингтон, — удивительный подарок для людей, жизнь которых разделилась на «до» и «после», для которых совы навсегда перестали быть просто совами. Огромный зеленый том восхитительно оформлен — в русском издании это особенно впечатляет, ведь, по сути, дизайнерам пришлось создать книгу заново. Рукописные материалы переданы соответствующим шрифтом, а некоторые — действительно воспроизведены вручную. Таинственное досье, составленное неким Архивистом, охватывает историю Твин-Пикс с того момента, когда города еще не было и в проекте, до последних событий сериала. Читатель изучает материалы глазами агента ФБР по особым поручениям Т. П. и узнает много нового. Слишком много.

Естественно, книга оказывается не совсем тем, чем кажется. Она даже вызывает недоумение: какие инопланетяне?! Почти половина досье — именно о них. Дело даже не в том, что это никак не приближает нас к тайнам, показанным в сериале (глупо было и ожидать). Но это же практически стыдно — в 2017 году печатать четыреста страниц фиктивного досье о борьбе масонов с иллюминатами, индейских проклятиях и, главное, — контактах с пришельцами. Какое отношение к Твин-Пикс имеет Розуэлльский инцидент? Проект «Манхэттен»? Рон Хаббард? А вы и его встретите на страницах книги. Все это устарело лет на двадцать и выглядело бы просто неприлично, если бы не откровенно скептичные комментарии агента по особым поручениям Т. П.

Действительно, слухи о «Желтой книге» ходят до сих пор, — может, Стив Джобс явился из будущего с прототипом iPad? В общем, если читать между строк, то становится очевидно, что в дневнике описана история возникновения мема «Отведите меня к вашему вождю».

Наличие этого второго слоя шлет нам важный сигнал: «Твин-Пикс» обновился. Досье погружает нас в контекст, в котором создавался оригинальный сериал. Эти темы, уже ставшие мотивами досужих теорий заговора, все равно присутствуют в сознании людей. Они не перестают будоражить умы, как и история Лоры Палмер.

Из информации, опубликованной каналом Showtime, известно, что действие третьего сезона развернется в наши дни и прошедшая четверть века будет его важной составляющей. Все изменились: и агент Купер, и городок Твин-Пикс, и зрители. Это связано не только с тем, что за минувшее время поклонников у сериала стало больше. Изменилось то, как мы воспринимаем текст, и сериальный текст в том числе. «Твин-Пикс» задал сразу два направления. Во-первых, без него не было бы ни «Секретных материалов», ни «Очень странных дел» — мистики, бьющей рейтинговые рекорды. Во-вторых, упрочилось понятие авторского телесериала: «Карточный домик» Дэвида Финчера и «Молодой папа» Паоло Соррентино подтвердили, что этот формат вполне подходит для художественного высказывания.

Месседж «Тайной истории Твин-Пикс» очевиден: нам следует ждать 21 мая, не строя никаких предположений о том, что мы увидим. Вообще, тема книги — наша человеческая слепота, если угодно — слепота белого человека. Для этого и нужны все эти тайные общества и индейские вожди: чтобы подчеркнуть, как много мы не знаем и неспособны понять. Удивительным образом история о странностях в маленьком городке оказывается критикой нашего с вами образа жизни; наши предки ответственны за проклятие, которое нависает над нами, и мы, ничего не меняя, передаем его нашим детям. И это будет повторяться вечно. Потому что скоро выходит третий сезон.

Александра Першина

• Энн Тайлер. Уроки дыхания. — М.: Фантом Пресс, 2017. — 417 с.

Можно прочесть все книги Энн Тайлер разом либо ограничиться одним романом — и тоже понять ее творчество. Но, сказать по правде, остановиться будет довольно сложно.

Тайлер выросла в Северной Каролине, изучала в университете русскую литературу — влияние Толстого победило влияние Фолкнера: от южного мифа осталась только легкая патриархальность, которая, впрочем, порой смело разрушается, как, например, в «Лестнице лет». Каждый роман Энн Тайлер — это история одной семьи, которая пытается стать кланом, династией, но во всех системах обязательно находится ошибка. Описания, очень детальные и плавные, преобладают над диалогами, а время — нелинейно и наполнено отсылками в прошлое. Тайлер наблюдает за жизнью простых американских семей: работа и школа, покупки, поездки на море летом. Ежедневная рутина, стабильность и скука. Однако даже поход за продуктами в ближайший супермаркет описывается так захватывающе, будто герои пересекают Средиземье. Интересным, наполненным какой-то странной поэтичностью становится каждый обыденный процесс — ничего другого герои не делают в принципе. Просто встречаются, просто ужинают, женятся, воспитывают детей — в общем, делают все то, чему не стоит появляться на страницах книг. Тайлер из ничего делает умные, созерцательные произведения, от которых невозможно оторваться — и разве не в этом гениальность?

«Уроки дыхания» — четвертая книга, переведенная на русский, та самая, что принесла писательнице Пулитцеровскую премию. Это не самый блестящий ее роман, и своей победе он обязан скорее двум предыдущим, доходившим до финала и уже там уступавшим пальму первенства.

В романе описывается один день из жизни Айры и Мэгги Моранов — расчерченный на действия, как пьеса, со строгой сменой актеров и декораций. Супруги отправляются на автомобиле в небольшое путешествие из Балтимора в Дир-Лик, на похороны не самого близкого приятеля. Однако их дорога, как это часто случается, не идет по маршруту «туда и обратно». Они совершают вынужденные остановки, подвозят попутчиков, а после и вовсе едут не домой, а к бывшей невестке, в очередной попытке склеить развалившийся брак сына. В течение всей этой одиссеи обнажаются и подчеркиваются противоречия между супругами. Мэгги Моран принимает близко к сердцу даже самые незначительные события жизни, подчас мифологизируя случайные жесты окружающих людей. Слишком открытая и доверчивая, она видит в людях только лучшее и считает, что все вокруг такие же; легко завязывает разговоры с незнакомыми людьми, часто — просто вторгаясь в их личное пространство.

Мэгги хочет поделиться со всеми своим теплом, все исправить, просто не принимая того, что в мире что-то может идти неправильно, несправедливо и просто плохо. Каждая такая неправильность ей кажется личным поражением, которое невозможно принять. В своих попытках исправить чужие судьбы, в спорах и убеждениях она частенько врет, точнее, приукрашивает действительность, представляя все в своих любимых сентиментальных оттенках.

— Все из-за того, что они не понимали друг друга, — сказал она мистеру Отису. И надкусила сушку. — Такая была идеальная пара. Даже внешне — он смуглый, темноволосый, она светленькая. Просто Джесси — музыкант, работал по ночам, жизнь вел, ну, не знаю, не устоявшуюся. А Фиона была такая молодая, вспыльчивая. Ох, у меня за нее прямо душа болела. Она ушла от Джесси и разбила ему сердце — забрала их маленькую дочурку и вернулась в дом своей матери. И у Фионы сердце тоже разбито, не сомневайтесь, но, думаете, она в этом признается? А теперь они в разводе, да в таком, что можно подумать — никогда и женаты не были.

Айра — напротив, закрытый, скупой на эмоции, недоверчивый человек. Его сложно понять, а он как-то необычайно прозорлив и знает все обо всех. Он первый критикует планы и идеи Мэгги, менторским тоном выдает строгие суждения о людях, особенно беспощадные — в адрес собственного сына. Жизнь Айры была полна разочарований и самоотречения, и, как всем сильным людям, ему тяжело прощать чужие проявления слабости. История брака Айры и Мэгги коррелирует с браком их сына, развалившимся несколько лет назад.

Пока что все правда, думал Айра, однако Мэгги многое опускает. Вернее, не столько опускает, сколько приглаживает. Взять хотя бы их сына, «музыканта», до того занятого своим делом, что ему приходится пренебрегать «женой» и «дочерью». Айра никогда не считал Джесси музыкантом; он видел в сыне недоучку, которому следует найти постоянную работу. И Фиона казалась ему не женой, а подростковой зазнобой Джесси — с завесой мерцающих светлых волос, не сочетавшейся с коротковатой футболкой и тесными джинсами. Что касается бедной маленькой Лерой, она была для них не более чем домашним зверьком, плюшевым мишкой, которого они выиграли на какой-то ярмарке.

«Уроки дыхания» — роман о том, как люди, особенно близкие, подчас не могут договориться, уступить и услышать друг друга. Все диалоги напоминают спор из «Гордости и предубеждения», повторяющийся раз за разом. В своих текстах Тайлер выносит довольно печальные и строгие суждения о мире. В ее Вселенной союзы заключаются не на небесах, а по случайности. Герой произносит «я женюсь на ней», но не говорит, что любит. Любовь — это вообще не то, что принято обсуждать в книгах Тайлер, для этого она слишком иронична.

Алена Пылаева

• Скарлетт Томас. Орхидея съела их всех / Пер. с англ. И. Филипповой. — М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2017. — 544 с.

Мне очень нравится, что мы вновь живем в эпоху толстых романов и что в суете большого города, среди постоянно меняющихся картинок можно ненадолго оказаться в мире, который никуда не спешит.

Новый роман Скарлетт Томас, вышедший в России совсем недавно под интригующим названием «Орхидея съела их всех», сочетает в себе сразу два модных тренда: семейную хронику и ботаническую тематику. Рассказывая о семье Гарднеров, встречающихся на похоронах престарелой тетушки, автор сплетает тонкое искусное полотно из детективной интриги, любовного романа и приключений на далеком заброшенном острове среди смертельно опасных растений.

Необыкновенная орхидея, из-за которой пропадают люди, цветы на обоях, загадочный лес, тщательно ухоженный сад, наконец, женщины: Клематис, Флер, Лаванда и Плам — все они вырастают на страницах романа, медленно распускаясь и создавая особое пространство, куда мужчинам доступа практически нет. Именно героини становятся носителями тайного знания, раскрывая загадку таинственных стручков, являющихся то ли спасением, то ли проклятием семьи Гарднеров.

Скарлетт Томас, играя с читателем, вводит в роман классические детективные мотивы, но они оказываются лишь каркасом, вокруг которого пышно разрастаются семейные тайны, коих здесь с избытком. Непросто вообразить себе орхидеи в Англии — и именно это несоответствие ставит их в центр повествования, делает недостижимой мечтой. Каждый герой стремится отбросить свое существование как нечто скучное и надоевшее, превратиться на мгновение в прекрасный и гибельный цветок, потому что, оказывается, именно в мире растений и идет настоящая жизнь с максимальной напряженностью чувств.

Нелепость и беспомощность современного человека объясняются очень просто: его никто не ест.

Гибель представителей старшей ветви семьи Гарднеров, искавших удивительное растение и исчезнувших без следа, превращает пространство цивилизованного города в джунгли, из которых почти невозможно отыскать выход. Бриония с комнатой, полной ненужных вещей, Холли, одержимая подсчетом калорий, Джеймс с лесом-призраком, Оливер с мечтой о ребенке — каждый из них плутает среди лиан, не встречая ни помощи, ни поддержки. Это ощущение усиливается, создавая плотный, непроницаемый для внешних раздражителей кокон, своеобразное чистилище.

Роман «Орхидея съела их всех» выглядит продолжением «Молодых, способных». Герои — потерянное поколение 1990-х — выросли, худо-бедно устроились в обычном мире и влачат жалкое существование. Парадокс книги в том, что перед нами обеспеченный и успешный средний класс: неординарные личности, каждый из которых несчастен в своем тщательно выстроенном мирке и мечется в поисках миражей, не имеющих с действительностью ничего общего. Самыми здравомыслящими здесь выглядят птицы, прилетающие к кормушкам за зернами и отстраненно наблюдающие за суетой.

Скарлетт Томас — удивительная романистка: сюжет для нее вторичен. Конечно, история важна, но все отступления, когда автор отвелкалась от жизнеописания героев и начинала рассказывать о шагающей пальме или о пальме-невесте, имеют не меньшее значение.

И в конце концов все окажутся здесь — насильники и убийцы, лжецы и мошенники и все их жертвы, и все они будут смеяться и плакать от радости, потому что ни убийств, ни насилия, ни лжи, ни соперничества больше нет. Ничего этого на самом деле и не было.

В тексте Томас мораль отыскать невозможно. Жизнь не укладывается в схемы, не становится уроком, не является проектом. Она просто течет, унося с собой хорошее и плохое, оставляя древесные стволы и пугающие своим совершенством цветы.

Татьяна Наумова