В Венеции раскапывали захоронение жертв чумы. Сделано оно было, как нетрудно догадаться, в Средневековье, когда свирепствовала не только чума, но и разного рода предрассудки. В частности, считалось, что вампиры распространяют чуму, жуя свой саван. В могиле нашли женщину не столь красивую, как Нефертити, но тоже вполне себе интересную: во рту у скелета был кирпич.
Чтобы, значит, она не смогла жевать саван.
Залы игровых автоматов запрещены с 1 января. Самые неуступчивые переквалифицировались в «казино» (их в Петербурге сейчас 122), которые имеют право работать до 30 июня. После этого вся игровая — выделим слово ВСЯ большими буквами, хотя даже в этакое написание трудно поверить, — напишем дважды — ВСЯ-ВСЯ игровая активность должна усвистать в четыре города порока: на Алтае, под Калининградом, в Приморье и на границе Ростовской области с Краснодарским краем.
Предприниматели, гиены одноруких бандитов и шакалы рулетки, с таким положением дел не согласны. Они бьются за свои права и напрямую и накривую.
Напрямую: первый вице-премьер Татарстана предлагает ввести мораторий на вступление в силу соответствующего запрета, ведутся подобные разговоры в Госдуме, крупье выходят на митинги (увы, не в Питере, а то сходил бы глянул), приморские депутаты — даже они, хотя им обещан «Лас-Вегас», — сочиняют челобитную первым лицам.
Накривую: поскольку маскироваться под казино автоматам скоро смысла не будет, теперь они маскируются под «стимулирующую лотерею», а лотереи не запрещены (коллеги из «Росбалта» нашли волшебное ООО, единственной официальной услугой которого является продажа спичек по 100 рублей за коробок, в действительности продается жетон). Это еще не все: Росспорт недавно признал покер видом спорта (не по этой ли причине его и по каналу «Спорт» так усердно показывают, хотя смотреть невозможно?) со всеми вытекающими последствиями: хоккей с мячом и стрельбу из лука не сошлешь в Алтайский край, а покер теперь ничем не хуже.
Судя по тому, что эти ходы проходят сейчас, будут они проходить и в дальнейшем, а если что — найдутся новые. Да, игровым бизнесменам станет труднее, но ведь это тоже игра, интеллектуальное казино, тренировка остроты ума. Все логично.
Аргумент «пусть играют, хрен с ними» можно побить тем грубым фактом, что игроманов в России по разным данным от полутора до трех миллионов, а они ведь не только себя наказывают, но и жен-детей, да и на разбои, вероятно, ходят.
Но есть другой, увы, непобиваемый аргумент: любой запрет в России приводит прежде всего к повышению «взяткоемкости» проблемы. От проверяющих инстанций зависит, счесть ли продажу спичек азартной игрой или лотереей, от регистрирующих — признать ли наперстки видом спорта. Любой запрет — не спасение игроманов, а дополнительный доход чиновникам. И так будет продолжаться, пока нет так называемой «политической воли».
А ее — не предвидится.
Хороший климат, близость моря, изобилие вин и хорошей еды — естественные условия Бордо располагают к эпикурейству. Дух безмятежного наслаждения сохраняется здесь с римских времен. От Рима же унаследовано увлечение устрицами. Вплоть до XIX века их попросту собирали на берегу. Теперь разводят на плантациях: личинки устриц цепляются за покрытые известкой ловушки-черепицы, и за два-три года они вырастают до нужного размера.
Производство приносит хороший доход и отлажено до мельчайших деталей. Единственное, чего не предусмотрели плантаторы, — мышиной опасности.
Причины войны мышей и устриц зыбки, результаты — разрушительны, дата начала теряется где-то в недрах министерских циркуляров. По статистике, каждый год во Франции около 400 человек попадают в больницы после употребления устриц. Но после не значит из-за. Большинство случаев отравления приходится на праздники, когда переедание — обычное явление. Если устрицы все-таки повинны, то из-за того, что их неправильно открыли. Из статистики не исключены и недобросовестные рестораторы в городах, отдаленных от моря. Что же касается смертных случаев, то в новейшее время их было зафиксировано два: один на фоне употребления сильных медикаментов, а второй — от индивидуальной аллергии к морепродуктам.
Как бы то ни было, время от времени устрицы объявляются ядовитыми. Ответственность возлагается на фитопланктон — мини-водоросли, которыми питаются устрицы. Пробы воды никто не берет, тестируют сами устрицы при помощи биотеста. Берутся три живые белые мыши и пара дюжин устриц среднего размера. Вытяжки из устриц смешиваются и вспрыскиваются мышам. Если минимум две мыши в течение суток умирают, устрицы считаются ядовитыми, и их продажа запрещается на неделю. Пустые пересохшие прилавки, унылые лица плантаторов — картины запретных периодов удручают. И повторяются все чаще.
Такого террора, как в 2008 году, устричный бизнес не знал никогда. Запрет продлился, с небольшими перерывами, с мая по сентябрь. Плантаторы — на грани разорения и борются как могут. В частности, не прекращают употребление устриц, чтобы доказать, что запреты беспочвенны. Никто не умер. В прессе и в интернете плантаторы задают множество вопросов, на которые не способен ответить никто.
Почему не производится вскрытие мышей? Количество устриц, вспрыскиваемое каждой мыши, в пересчете на вес человека составляет сорок дюжин. Кто из людей перенесет укольчик из сорока дюжин устриц? Почему не заменить мышиный тест более точным химическим? Ответа нет. Но кое-какие результаты все же имеются.
Осенью 2008 года европейская комиссия пересмотрела условия теста и сократила необходимый срок выживания мышей до пяти часов, хотя не все так просто. Французская бюрократия крайне неповоротлива: от принятия решения до его реализации проходят месяцы.
А вот в Патрапуре (Индия, штат Орисса) полугодовалому мальчику не повезло: у него первый зуб вырос не снизу, а сверху, а про таких детей точно известно, что их ждет смерть от тигра. Но есть противоядие, им и воспользовались, ребенка женили на собаке.
За невестой полагается приданое; собаке помогли люди, подарив ей на эти цели глиняный горшок, а на другие цели — два серебряных кольца и цепочку. Отмечается, что этот брак не помешает в будущем обычному, человеческому обряду.
Я воспитан киноклубами, которых в мои студенческие времена было множество. Членские взносы платил (и посещал два-три раза в неделю) клубу при ДК Автомобилистов. Не забуду, как в 1984 году вернулся с очередного заседания. Сосед по комнате, физик-пятикурсник Леша, спросил, хороший ли фильм. Я не поскупился на восторги. Через неделю от длинного и нервного Леши чуть не получил по морде: «Я ж тебя как человека спросил! Поверил! Пошел с девушкой… Ну как тебя слушать после этого?!» — «Хочешь сказать, плохое кино?» — «Да оно, может, и хорошее, но не с девушкой на него ходить!» — «А ты почему прямо не спросил? Что, не знаешь, где с девушкой пообжиматься?!» Мы орали друг на друга весь вечер. Фильм назывался «Мой друг Иван Лапшин», о нем тогда не было ни строчки в прессе, не говоря уж о ТВ, и каждый сам решал, друг ему Лапшин или нет. А встретиться с картиной во всем огромном Свердловске можно было только в ДК Автомобилистов, один сеанс в неделю.
Сейчас киноклубов в их прежнем понимании не осталось. Тот, в котором членствовал я, сначала выгнали из ДК Автомобилистов — здание вернули церкви. Потом из кинотеатра «Октябрь» — затеяли многолетний ремонт. Из ДК Горького выгнали просто потому, что все помещения хозяева решили задорого сдавать — киноманам это оказалось не по карману.
Но вдруг осенью мне позвонили из городского Дома музыки: «Нет желания организовать у нас клуб любителей музыкального кино?» К стыду своему, я даже не знал, что кинотеатр «Урал» (одна остановка от желдорвокзала — почему и встречались на каждом сеансе полусонные транзитные пассажиры, коротавшие время до поезда) не просто закрыт, но два года как передан музыкантам. Там сейчас базируются знаменитые коллективы Domestic и BASCH. А вот теперь решили приветить и киноманов.
На первое заседание пришли человек тридцать. Я рассказал о классическом диснеевском мюзикле «Мэри Поппинс», потом посмотрели сам фильм. Копия была на английском языке с русскими субтитрами, и я боялся, что кто-нибудь встанет и выйдет, хлопнув дверью: «Я пришел кино смотреть, а не читать!» Никто не шелохнулся, после просмотра устроили овацию и мило поболтали.
В следующий раз один из своих любимых мюзиклов, «Парни и куколки», представил актер нашей «Музкомедии» Александр Копылов. Заслуженный артист России, лауреат областной премии «Браво», номинант «Золотой маски» выложился перед полусотней зрителей на полную катушку, только что не сплясал. Правда, я похолодел, когда во время сеанса техника засбоила, в зале зажегся свет (на минуту? на полчаса?!) и народ неуверенно зашевелился. Саша как ни в чем не бывало объявил: «Очень хорошо — можно подробнее рассказать о сцене, которую вы только что видели». После музыкально-хореографического комментария пошли вопросы: часто ли Фрэнк Синатра, который тут в главной роли, снимался в кино, и всегда ли — в мюзиклах, как поживает Джин Симмонс.
И стало ясно, что народ с разных концов города собирался не только ради кино (в конце концов, телек есть почти у каждого) — хочется посидеть в хорошей компании, пообщаться и посмеяться вместе с приличными людьми, а не с урлой.
Премия Андрея Белого, только что отметившая тридцатилетие, переживает крупнейший кризис в своей истории; такой, что, может, и не переживет. Достигли предела противоречия двух групп внутри премиального комитета: между основателями премии, рыцарями петербуржской вольной словесности Борисом Ивановым и Борисом Останиным и командой их более молодых коллег, чьи имена прозвучат ниже. Старики хотели изменений в регламенте (прежде всего — введения новых номинаций) и более бодрой ротации жюри, «молодых» конфигурация комитета (комитет и жюри — одно и то же) устраивала, а введение новых номинаций они не считали оправданным. Впрочем, важны не подробности разногласий, а тот факт, что они привели к жесткой психологической несовместимости. Ситуация закачалась на ребре. Основатели Останин и Иванов зарегистрировали на свое имя марку премии, а также Устав и Положение, в которых закрепили свое право на концептуальные решения по регламенту. В ответ обиженная молодежь напечатала заявление от лица Комитета премии Андрея Белого (подписанное, однако, лишь отдельными его членами: Борисом Дубиным, Дмитрием Кузьминым, Виктором Лапицким и Глебом Моревым, а также поддержанное Анатолием Барзахом). В заявлении сообщено, что Останин и Иванов пусть и заслуженные, но вредители, что они (напомню, основатели, давшие в свое время согласие на пополнение комитета будущими бунтовщиками!) отстраняются от присуждения премии по номинациям «Проза», «Поэзия» и «Гуманитарные исследования» и могут лишь определять лауреата в номинации «За заслуги». Кроме того, выражено желание пополнить комитет новыми лицами: Андреем Левкиным, Аркадием Драгомощенко (призванным символизировать связь эпох) и Данилой Давыдовым.
Документ у молодежи вышел совершенно чудовищный. Сначала даже кажется, что это фальшивка, сионский протокол, что кто-то подставил милых граждан, которые сами ничего не подписывали и в следующее же мгновение дезавуируют инсинуацию.
Увы, не фальшивка.
Всякий учится у эпохи, но коллеги Дубин, Кузьмин, Лапицкий и Морев показали себя первыми учениками. Их акция выполнена в модном жанре рейдерского захвата.
Они жизнерадостно быкуют: заявление пышет грозной силой, из него явственно следует, кто тут хозяин, а кто опущенный лох, у читателя не должно остаться сомнений, за кем останется объект.
Хладнокровно лгут: в документе (висящем в сети «Положении о Премии»), якобы в согласии с котором они действуют, нет ни буквы (и ни «духа», естественно) о том, что большинством голосов можно пнуть под зад отцов-основателей.
Балаболят и словоблудят, пытаясь замазать дежурными фразами об ответственности и независимости элементарный факт присвоения чужого имущества.
Глумятся над жертвами: унизительного положения, в которое чрезвычайщики поставили Иванова и Останина, даже самим Дубину и Кузьмину в сердцах не пожелаешь. Сделали из учредителей идиотиков, предложили им постоять в сторонке со сладким леденцом. Все же советую Дубину представить себя в старости с таким леденцом.
Нравы литературного сообщества не всегда благоуханны, не привыкать. Но ведь мы, вроде, имеем дело с орденом. С Кузьминым, построившим космосы, вавилоны-воздухи. С подвижником Лапицким, с интеллектуальным авторитетом Дубиным, с трудолюбивым Моревым. Не отребье. А вот надо же, поднатужились и кинули стариков-основателей. Герои, ничего не скажешь.
Чем сами герои оправдывают свое поведение, которое, при всем, так сказать, уважении, непонятно как отличить от предательства?
Во-первых, желанием сохранить Хорошую Вещь. По их мнению, премия «должна жить» (хотя неясно, как она может быть «должна»).
Старики-основатели, которые в актуальном ни ухом, ни рылом, ее скоро развалят, а Вещь Хорошая, вот рейдеры и сохранят, и приумножат.
Вопрос об актуальности подписантов тоже, меж тем, спорен. Морев и Лапицкий зря воображают, что до сих пор держат руку на пульсе и что держат ее там Левкин и Давыдов; но ладно, пусть воображают, сейчас важнее не адекватность, а моральность их представлений о жизни.
Вопрос о том, что громко провозглашаемое желание сохранить Вещь может быть псевдонимом тихого желания обладать статусом Хранителя Вещи, тоже можно не поднимать: всякий составит свое представление об истинных мотивах подписантов.
Но по поводу их права на Премию двух мнений быть не может. Мы оценили ваш порыв, энергичные граждане, но не забыли, что Вещь — не ваша.
Это как раз во-вторых: чрезвычайщики не считают, что Вещь — чужая. Помогали в середине девяностых возрождать «белочку»? — помогали, и даже рулили процессом возрождения. Тащили последние годы груз? — тащили, перли. «Мы пахали». Договорились на каком-то этапе, что все семь водителей премии последних лет равны и двое первых не равнее пяти последних? — точно не знаю, но допустим, что договорились.
Есть основания, короче, претендовать на долю в наследстве.
Шутка, однако, в том, что разговор о долях-процентах имеет смысл, когда делится делимое: деньги, яблоки. Символический капитал, при попытке его поделить, улетучивается. Когда математическое деление исключено, болтовня о вкладе юмористична. «Символический капитал создан не только … в эпоху самиздата…, но и методичной работой последнего десятилетия». Какова доля этого «но и», не посчитать. В общем, конечно, заведомо меньше доля сия первородного вклада, но дело сейчас в том, что в принципе — не посчитать.
Потому разрешается ситуация не процентами, а по схеме «или — или». Одна из конфликтующих сторон должна была уйти. Соображения о порядочности подсказывают, что уступить должны молодые и сильные. Что амбиции должны уступить первородству. Любой из двух этих причин более чем достаточно, дискуссионного момента тут просто нет. Уступили, отошли в сторону, основали свою внутренне непротиворечивую «Бугаев-прайс». Премии-корню, тридцатилетнему Белому, уже наследует прохоровский «Нос», отчасти Премия Ильи Кормильцева, вот появился бы «Бугаев», еще что-то непременно возникнет: естественный и здоровый процесс. Развитие, жизнь. Но, оказывается, чтобы отойти в сторону, нужно иметь представления о первородстве и благородстве. Представления эти несколько абстрактны, а объект захвата конкретен. Так что, будем держаться за то, за что ухватились. Если уж ухватились, а главное — если есть мускулы, позволяющие держаться крепко. Пусть на стороне Иванова-Останина легитимность — историческая, юридическая, нравственная. Зато на стороне рейдеров медийность, ушлость и организаторские способности. Хорошие шансы победить в возможной конкуренции двух премий с одним именем.
После публикации заявления «Комитета» Дмитрий Кузьмин выступил в своем и чужих интернет-дневничках с чувственными, но беспомощными оправданиями. Разжевывает подробности конфликта, которые совершенно не интересны на фоне проблемы собственности. Предложение решать эту проблему по совести Кузьмин называет «презумпцией шкурничества»: это как если бы грабитель, отнявший у гражданина кошелек, отвечал бы на порицания, что ему нет дела до шкурных интересов ограбленного. Лексика про презумпцию шкурничества — советская, как и рассуждения о «духовной миссии» (пафос — популярная ширма для пакостей) и «общем деле». Чье же это общее дело? Вот выяснилось, что уже не Останина и не Иванова. И не мое: хотя я эстетически куда ближе к Кузьмину, чем к Иванову, не стану считать «общим» дело, основанное на торжестве стадной силы, куражащегося большинства: почуяли силу и кровь, почуяли, что можно замочить старичков — взяли да замочили. Так что, «общее» в данном случае — это Кузьмина и его подельников.
Для меня отсутствие этой элементарной чистоплотности (Кузьмин презрительно называет ее «чистоплюйством») в людях, которых я не только ценю, но и уважаю, стало, признаюсь, неожиданностью. Да чего там, личным ударом. Чрезвычайщики, в общем, вызывают даже и некоторое сочувствие. Собственноручно намалевать себе на лбу аршинную Каинову печать: это надо ухитриться. Неоднократно уже заявлял в эти дни устно, заявляю теперь и письменно: я не согласен, что Дубин, Кузьмин, Морев и Лапицкий — подлецы, которым нельзя подавать руки. Морок, срыв, соблазн, помутнение, споткнулись, обкакались. Бывает. Не сомневаюсь, что мы дождемся от них ярких, новых, самостоятельных, честных проектов, о которых не только я, но и многие их нынешние недоброжелатели скажут с радостью добрые слова.
Но пока вот выяснилось, что не богатыри. Не рыцари. Это да. Жалко.
Но «бренда» намного жальче: вынесут ли Премию на своих плечах отцы-основатели, продолжится ли лже-премия под водительством рейдеров, будут ли сосуществовать параллельно два Андрея Белых: в любом случае не скоро выветрится аромат вещества, наваленного лихой четверкой.
В Объединенные Арабские Эмираты, опасаясь беспорядков, на теннисный турнир не пустили еврейскую теннисистку Шахар Пеер. Раньше пускали, но тут, на фоне событий в секторе Газа, заопасались. WTA (женская теннисная организация) оштрафовала турнир на 300 тысяч долларов (самый крупный штраф в истории ассоциации).
Хорошо бы вообще, думаешь, отобрать у арабов турнир, но это неправильно: так они интегрируются в мировое сообщество, вынуждены терпеть на своих кортах толпы голоногих телок. И нужно в следующий раз засылать побольше евреек.
Оказывается, уже много лет осуществляется «программа Правительства Москвы по реабилитации малых рек и водоемов». Каких фантазий там только нет! К 2015 году управители собираются мутную и вонючую воду сделать как в «водоемах культурно-бытового назначения», а к 2025 так вообще как в «водоемах рыбохозяйственного назначения». Пока же концентрация нефтепродуктов и прочей гадости продолжает в десятки-сотни раз превышать предельно допустимую.
Малых рек и ручьев в Москве аж 150 (из них 2/3 в подземных трубах). Названия красивые: Серебрянка, Кровянка, Котловка, Чурилиха, Таракановка, Наверашка, Лихоборка, Кипятка, Ржавка, Нищенка, Филька… На их берегах нынче работают сотни гостей столицы из солнечных республик. Там, где были болотистые пустыри да свалки с самозахватными огородами, из года в год молчаливые гастарбайтеры в оранжевых комбинезонах разбивают английские газоны с гравийными дорожками (старые огородные вишни-облепихи при этом не вырубают). Берега речек обкладывают камнями в хитрых металлических сетках, чтобы не растащили. Над болотцами, не трогая осоку, прокладывают длинные деревянные мостки, которых понастроили массу: классические горбатые, какие-то авангардистские псевдоквантовые, каменные, железные, деревянные — раздолье для молодых архитекторов. Возводят беседки, скамейки расставляют, фонари зажигают. В одном месте обнаружился даже общественный мангал на мощеной площадке для пикников. То ли дело раньше было. Как-то жарким летом ехал на велосипеде и наткнулся на огромную россыпь ржаных сухариков с чесноком, пять дней как просроченных. Несколько огромных коробок. Сытые и довольные подростки большой компанией сидели под старым ржавым мостом на толстом слое красных пачек. Упаковки не только виднелись из-под каждого куста в радиусе нескольких десятков метров, но и плыли вниз по Яузе. Коричневые сухарики приятно похрустывали под колесами велосипеда. Птиц не было, только с другого берега доносилось громкое пьяное хоровое исполнение Гимна Российской Федерации (в тот день отмечался какой-то государственный праздник). А теперь и этот пустырь исчез: дорожки, зеленые насаждения, днем гуляют мамы-бабушки с колясками. Примерно в километре оттуда, на территории будущего гигантского «чайна-тауна», у слияния Лихоборки и Яузы возвели большую статую Конфуцию. Чуть северней — новый большой парк, аллеи, клумбы, летняя сцена с амфитеатром. В другом месте мини-гольф-клуб появился. Бесплатные тренажерные площадки каждые несколько километров. Гуляй — не хочу. Только как-то грустно. Как были горы пустых бутылок и мусора, так и остаются (окрестных жителей пока не поменяли). Раньше это хотя бы выглядело органично: на заросшем лопухами пустыре за дырявым забором… Хотя, нет, конечно, мусор теперь хоть иногда стали убирать, как минимум раз в неделю после бурных выходных.
В Москве злобный ЗАГС мучает родителей, отказываясь зарегистрировать ребенка, поскольку сотрудникам ЗАГСа не нравится придуманное родителями имя. Казалось бы, закон позволяет называть детей как Бог на душу положит, но в данном случае хотелось бы посмотреть на того, кто встанет на сторону родителей. Ибо они хотят назвать мальчика БОЧ РВФ 260 602.
Шестьсот два, и ни двойкой меньше! Имя вполне осмысленное, цензурное, означает «Биологический Объект Человека Рода Ворониных-Фроловых, родившийся 26 июня 2002 года». Еще больше, конечно, хотелось бы посмотреть на этих самых Ворониных-Фроловых. Уже ведь шесть лет они как-то зовут мальчика дома. Бочка? Шестисотдвоечка?
В Германии несколько лет назад отказали турецкой семье, пытавшейся назвать ребенка Осамой бен Ладеном: тоже незаконно, и тоже правильно. А Воронины-Фроловы между тем подавали уже в несколько судов (вплоть до Страсбурга), им везде дали отлуп.
В клубе «Грибоедов» состоялась очередная чебуран-вечеринка «Молчанка», которая вот уже четыре года проходит в различных танцевальных местах. До часу ночи все так же, как на обычной клубной тусовке: молодые люди под громкую тыц-тыц-музыку мешают градусы за барной стойкой или колбасятся на танцполе. Есть, конечно, и пара приятных бонусов — бесплатные апельсины и бюджетный коктейль «Голубой вертолет». Единственное, что настораживает непосвященного, — предупреждающие плакаты «Тихий час с 01.00 до 02.00».
Но все меняется, когда приходят они — люди в белых футболках с чебурашками. В руках у них стопки бумаги и цветные фломастеры. За несколько минут до наступ-ления «тихого часа» этот канцелярский инвентарь раздается присутствующим. Ровно в 01:00 музыка замолкает и со сцены звучат знакомые с детства считалки про дохлую кошку и банку гноя, сулящие болтунам изысканные гастрономические наказания. Замолкают не все и не сразу. Кто-то продолжает разговаривать в полный голос, до первого серьезного предупреждения, кто-то переходит на шепот, а кто-то сразу принимает условия игры: рот на замок, общение только на бумаге.
Минут через пятнадцать каляко-малячный ажиотаж охватывает всех. Если ты не танцуешь и не поглощаешь коктейли, то точно сидишь и строчишь ответ на какой-нибудь вопросец. Переписываются люди о чем угодно: начиная с «я в туалет», заканчивая жалобами на непутевого бой-френда. Со стороны «Молчанка» напоминает незамысловатый, забавный бред, чем-то смахивающий на перформанс или флэшмоб: молодые люди в клубе молча исписывают бумагу цветными фломастерами под диско-поп!
Кстати, завязать знакомство на бумаге проще простого. Главное — творческий подход! Чтобы произвести впечатление, важно не то, что ты скажешь, а как ты это сделаешь, и тут на помощь пишущим средствам приходит мимика и жестикуляция (палец у губ, палец у виска или просто средний палец).
Разговаривать разрешено только в верхней части клуба, но среди участников есть свои негласные правила: можно поболтать в туалете, оглядываясь с опаской по сторонам, или мычать и размахивать руками (там же). Молчать целый час могут немногие, чаще посетители устают от игры раньше положенного срока. Организаторы снимают разговорное вето, собирают беседы-листы (конечно, если их не припрятали молчуны), и вечеринка продолжается. Апельсины, «голубые вертолеты», хорошее настроение — и так до утра.
Откуда вообще появились все эти молчаливые чебурашки? Идея принадлежит Тиму Своднику, главному идеологу чебуран-движения. Шесть лет назад он, московский диджей (а также журналист), решил собрать любителей поклубиться, которые хотят не только секса, драгса и рок-н-ролла, но и неформатного общения. Объединяющим звеном движения стал Чебурашка, один из самых добрых и фриковых персонажей советской мультипликации. Чтобы найти единомышленников, Сводник подходил к людям и задавал им один и тот же вопрос: «Вы — Чебурашка?» Если ответ был положительным, Тим записывал их в список чебуранов. С этого момента каждый официальный чебуран получал приглашение на вечеринку — чаще всего это была пачка активированного угля. Через два года после укрепления позиций чебурашного объединения DJ Андрей Панин подкинул Своднику идею создать тематическую вечеринку. Выбор пал на молчанку не случайно. Ну, во-первых, молчанка — любимая игра мультипликационного Чебурашки. А во-вторых, формат silent-party есть и в европейских клубах, только в несколько ином виде: либо все участники обмениваются записочками под тихую фоновую музыку, либо музыка играет не на танцполе, а в наушниках посетителей. Все это не умаляет оригинальности чебуран-молчанки, потому что, несмотря на всеобщую немоту, это единственная вечеринка, которая остается именно танцевальной, объединяющей разных людей какими-то внутренними чебурашечными чувствами.
Расскажите смешные истории, которые случаются на «Молчанках».
Люди, которые случайно попали на нашу вечеринку, иногда довольно странно реагируют на происходящее. На двух «Молчанках» к нам подходили и спрашивали, не секта ли это. Наверно, со стороны это и правда так выглядит. А один мальчик закатил реальную истерику. Он кричал: «Что происходит, почему со мной никто не разговаривает?»
Грамотные люди у нас, кстати?
Русский язык всегда велик и могуч! Но когда мы говорим, то не думаем, куда поставить запятую. При всем при этом грамотных людей довольно много, даже когда вокруг темно, ты нетрезв и нужно быстро писать.
Только пишут или рисуют тоже?
Рисуют! Например, были рисуночки заказов в бар. Натуральные изображения коктейлей. Причем авторы даже не подписывали название. Вообще картинок очень много. Начиная с чебурашек, больших плакатов «ай лав ю» и заканчивая настоящими шедеврами: портретами, какими-то компьютерными играми, схемами, картами с кораблями, машинами…
Разбирать переписки — это веселое занятие?
Да, попадаются очень смешные диалоги. В городе Череповце мальчик переписывался с девочкой, потом, видимо, подошел ее бойфренд и начал писать на этом же листике: «Чувак, ей неинтересно с тобой общаться». На что первый отвечает: «С чего ты взял?» — «Потому что это моя девочка, я знаю, что ей неинтересно!» Получилась ссора на бумаге. Или, например, одна по-друга жалуется на своего парня: «Он, наверно, меня больше не любит», а другая ей в ответ: «Видимо, просто плохо разбавили».
Где еще, кроме «Грибоедова», проводились вечеринки?
Изначально — в F108, а кроме этого, в А2.
