Путеводитель по Яилати

  • Александра Петрова. Аппендикс. ‒ М.: Новое литературное обозрение, 2016. – 832 с.

В статье «Искусство как прием» основоположник формального метода в литературоведении Виктор Шкловский ввел понятие «остранение». По мысли ученого, этот прием должен был способствовать выводу мысли из автоматизма восприятия и побуждать читателя к видению, а не узнаванию. Роман Александры Петровой «Аппендикс», удостоенный премии Андрея Белого, ‒ яркая попытка применения этого метода. Остранение при этом достигается не на уровне языка, как это было, скажем, у Андрея Платонова.

В романе два основных постоянно чередующихся места действия: детство главной героини прошло в СССР, во взрослом же возрасте она живет в Италии (есть еще, впрочем, несколько вставных новелл ‒ экскурсов в историю жизни других персонажей, чье формирование происходило по всему земному шару). С остраненным детским взглядом, с ребенком, взирающим на мир без предубеждений, все довольно понятно, прием давно не нов:

Такое впечатление, что жизнь была придумана кем-то очень ограниченным: начало-конец, есть-какать, пить-писать, играть-спать, мать-отец. Или, например, дома обязательно росли вверх и стояли кубиками.

Или же вот как героиня описывает повариху в детском санатории, положенную в гроб:

Как могло с ней случиться такое? Зачем она позволила навязать на себя эти глупые вещи? Наверное, об этом и кричала, скрежетала и рычала девочка.

Интереснее с итальянской частью. Ее действие происходит в Риме, но не в набившем оскомину туристическом вечном городе, а в той его части, которую героиня называет Яилати, Италией наоборот, своеобразной страной внутри города ‒ по аналогии с Ватиканом. Это Рим бомжей и мигрантов, проституток и трансвеститов (сама итальянская столица для героини также двупола: мужского рода на русском языке, но женского — на итальянском). Но именно здесь есть место для настоящих проявлений бытия.

При этом от культурных ассоциаций город все равно не избавлен: римские главы сопровождаются эпиграфами от Овидия и Катулла до Чорана и Ротко. Аппендиксом же здесь выступает пресловутый культурный багаж (багаж, кстати, и в прямом своем значении: возникает проблема невозможности разместить свои книги в маленьком жилище и перевозить их с места на место): когда-то в детстве героиня ела страницы книг (вспомним Откр.10:9: И я пошел к Ангелу, и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед), после чего у нее и воспалился аппендикс.

Слабой стороной романа является его зыбкий основной сюжет, изобилующий неправдоподобными совпадениями. На аналогию с плутовским романом указывает сама главная героиня:

«Может быть, такой характер сгодился бы для героя какого-нибудь плутовского романа», ‒ льстила я самой себе, но в то же время догадывалась, что мой жанр должен быть каким-нибудь другим. Каким именно, мне самой пока еще не было ясно.

Эта цитата встречается в начале романа, однако ближе к его концу ясность в этот вопрос не вносится. «Аппендикс» предоставляет читателю калейдоскопическую картинку из жизней и их столкновений, которая может длиться и длиться ‒ последняя глава романа носит название «Предпоследняя», а обрывается произведение на вынесенных на отдельную строку двух словах:
без конца

Сергей Васильев

Шорт-листы ожидания

За время подготовки к перезапуску проекта «Прочтение» в мире литературы произошло много важных событий. Среди них и подведение итогов крупных литературных премий. Предлагаем вспомнить имена писателей, которые в 2016 году уже стали лауреатами, и поболеть за тех, чьи имена пока находятся в коротких списках.

Большая книга
Лауреатом премии «Большая книга» 6 декабря признали Леонида Юзефовича, автора романа «Зимняя дорога». Второе место досталось Евгению Водолазкину и его «Авиатору», третьей стала Людмила Улицкая с «Лестницей Якова».
С 27 июня по 27 ноября бесплатно познакомиться с книгами финалистов и проголосовать за них можно было на сайтах компаний ReadRate и Bookmate. По результатам читательского голосования, первое место получила Людмила Улицкая, на втором месте оказалась Мария Галина («Автохтоны»), на третьем – Евгений Водолазкин. Разрыв между последними авторами составил всего 4 голоса.
Премия «Большая книга» присуждается с 2005 года – за художественную и документальную прозу на русском языке, а также за авторские переводы. Жюри премии называется Литературной академией и состоит из ста двенадцати деятелей искусства: в их числе Андрей Битов, Лев Додин, Константин Эрнст, Сергей Сельянов, Анна Наринская и другие. 
Среди финалистов, объявленных 31 мая, были: 
Петр Алешковский. Крепость. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015. 
• Евгений Водолазкин. Авиатор. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016. 
• Мария Галина. Автохтоны. – М.: АСТ, 2015. 
• Владимир Динец. Песни драконов. – М.: АСТ, 2015. 
Алексей Иванов. Ненастье. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015. 
Александр Иличевский. Справа налево. – М.: АСТ, 2015. 
Анна Матвеева. Завидное чувство Веры Стениной. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016. 
• Сергей Солоух. Рассказы о животных.– М.: Время, 2016. 
• Людмила Улицкая. Лестница Якова. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015. 
Саша Филипенко. Травля. – М.: Время, 2016. 
• Леонид Юзефович. Зимняя дорога. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015.
В этом году на конкурс было прислано более 250 рукописей. Одна из причин такой популярности – призовой фонд «Большой книги», самый внушительный среди денежных вознаграждений всех российских литературный премий: три, полтора или один миллион рублей – в соответствии с присуждаемым местом.

Премия Андрея Белого
Премия Андрея Белого была учреждена еще в 1978 году. Это первая независимая премия России. Сегодня она присуждается в пяти номинациях и призвана поощрять публикацию инновационной литературы.
Жюри 2016 года состоит из лауреатов и номинантов прошлых лет: поэтов Наталии Азаровой и Павла Арсеньева, прозаика Дениса Ларионова, критика Кирилла Корчагина и других.
Шорт-лист премии Андрея Белого по традиции был объявлен в день рождения писателя и поэта – 26 октября, а 3 декабря в рамках книжной ярмарки Non/fictio№ 18 были названы лауреаты. В номинации «Поэзия» победителем стал Леонид Шваб со сборником «Ваш Николай», в номинации «Проза» – Александра Петрова с книгой «Аппендикс». Полный список победителей опубликован на сайте премии

Григорьевская премия
Премия существует с 2010 года и посвящена памяти петербургского поэта Геннадия Григорьева. В этом году организаторы изменили правила отбора финалистов: через социальные сети было сформировано московское жюри из ста номинаторов-непрофессионалов. Параллельно велась подготовка петербургского списка, составляемого победителями и призерами прошлых лет. Два длинных списка поэтов и состав жюри этого года опубликованы на официальной странице премии в Facebook.
Шорт-листы премии были оглашены 1 декабря. В петербургский список вошли поэты Ольга Дернова, Дмитрий Мурзин, Карп Тузлов, а в московский – Дана Курская, Анна Маркина и Лада Пузыревская. Финальная церемония – слэм финалистов и награждение победителя – состоится 14 декабря в клубе «Грибоедов».

Русский Букер
Студенческий Букер

Лауреатом премии «Русский Букер» 1 декабря неожиданно для многих стал Петр Алешковский с романом «Крепость». Другую награду – грант на перевод книги на английский язык – получил автор романа «Зимняя дорога» Леонид Юзефович.
В этом году судьбу финалистов премии (Сухбата Афлатуни, Сергея Лебедева, Александра Мелихова, Бориса Минаева, Петра Алешковского и Леонида Юзефовича) определяли поэт Олеся Николаева, критик Алиса Ганиева, поэт Владимир Козлов, вице-президент Российской библиотечной ассоциации Светлана Тарасова и филолог Давид Фельдман.
В этом году молодое поколение литературоведов и критиков, членов жюри «Студенческий Букер», назвало лучшим роман Ирины Богатыревой «Кадын» – «за преодоление линейности времени через гармоничное смешение языков массовой и элитарной литературы».

Ясная Поляна
Церемония награждения премии «Ясная Поляна», которая вручается современным русским и зарубежным авторам в четырех номинациях, прошла 2 ноября. Члены жюри: Евгений Водолазкин, Лев Аннинский, Павел Басинский и другие – назвали победителей.
В номинации «Современная классика» лучшим был признан роман Владимира Маканина «Где сходилось небо с холмами», вышедший в 1984 году. В номинации «XXI век» впервые за всю историю премии были названы два лауреата: Наринэ Абгарян с повестью «С неба упали три яблока» и Александр Григоренко с книгой «Потерял слепой дуду». В номинации «Детство. Отрочество. Юность» лауреатом стала Марина Нефедова с книгой «Лесник и его нимфа», а в номинации «Иностранная литература» – Орхан Памук с книгой «Мои странные мысли».
Также по итогам голосования на портале LiveLib.ru был вручен приз в номинации «Выбор читателей» – поездка в Южную Корею на двоих. Обладательницей этого приза стала Наринэ Абрагян.

Просветитель 
Премия «Просветитель» поддерживает авторов научно-популярной литературы, другая ее цель – привлекать внимание читателей к жанру. Помимо денежного приза, комитет премии распространяет конкурсные работы в регионах, а также устраивает публичные лекции финалистов. В жюри входят специалисты из разных областей науки: антрополог Алексей Юрчак, физик Дмитрий Баюк, биолог Константин Северинов, лингвист Владимир Плунгян, литературовед Роман Тименчик.
Имена лауреатов премии «Просветитель –2016» были объявлены 16 ноября. В номинации «Естественные и точные науки» победителем стал Александр Панчин с книгой «Сумма биотехнологии», а в номинации «Гуманитарные науки» – Сергей Кавтарадзе и его «Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле». Специальная награда «Просветитель просветителей» досталась Андрею Зорину, автору книги «Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века». Также был вручен специальный приз Дмитрия Зимина «Совещательный голос» – его получил Владимир Решетников с книгой «Почему небо темное. Как устроена Вселенная».

НОС
Литературная премия «НОС» была учреждена в честь двухсотлетнего юбилея Н.В. Гоголя – в 2009 году. Премия отмечает авторов-прозаиков, прежде всего тех, кто создает «новые смыслы» и «новую систему художественных координат». По словам организаторов, главная особенность процесса присуждения премии – в его открытости: члены жюри должны отстаивать свой выбор в ходе публичных дебатов.
В этом году судьбу главного приза решат переводчик Агнешка Любомира Пиотровска, кинокритик Антон Долин, историк Дмитрий Споров и филолог Татьяна Венедиктова во главе с председателем жюри, режиссером Константином Богомоловым. Существует также приз зрительских симпатий, который вручается по результатам интернет-голосования
Шорт-лист премии «НОС» был оглашен 2 ноября: 
•    Евгений Водолазкин. Авиатор. – М.:АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016.
•    Кирилл Кобрин. Шерлок Холмс и рождение современности. Деньги, девушки, денди Викторианской Эпохи. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015.
•    Сергей Кузнецов. Калейдоскоп: расходные материалы. – М.: АСТ, 2016.
•    Владимир Мартынов. Книга Перемен. – М.: Классика-XXI, 2016.
•    Александра Петрова. Аппендикс. – М.: Новое литературное обозрение, 2016.
•    Борис Лего. Сумеречные рассказы. – М.:Эксмо, 2016.
•    Сергей Лебедев. Люди августа. – М.: Альпина Паблишер, 2016.
Итоги премии будут подведены 24 января в московском «Гоголь-центре».

Новые горизонты
Премия «Новые горизонты», миссия которой состоит в том, чтобы поддерживать фантастическую литературу, была вручена 14 октября в четвертый раз в культурном центре фонда журнала «Новый мир». Жюри премии: критики Валерия Пустовая, Константин Мильчин, Галина Юзефович, Валерий Иванченко и Артем Рондарев во главе с председателем, главным редактором журнала «Новый мир» Андреем Василевским – огласило результаты. Лауреатом премии стала Мария Галина с романом «Автохтоны».
Вместе с ней в финал вышли Ирина Богатырева с романом «Кадын», Сергей Носов с «Фигурными скобками» и Евгений Прошкин с книгой «Драйвер Заката».

Новости зарубежных премий
Главная литературная премия Франции была вручена 3 ноября: Гонкуровская академия признала лучшей книгу Лейлы Слимани «Сладкая песнь» («Chanson douce»).
Харуки Мураками стал лауреатом премии им. Г.Х. Андерсена 2 ноября «за смелое сочетание классического повествования, поп-культуры, японской традиции, фантастического реализма и философских размышлений».
Букеровская премия была вручена 25 октября – победителем стал американец Пол Бейти с романом «Дешевка» («The Sellout»).
Наконец, 13 октября на весь мир прогремела новость о том, что Нобелевская премия по литературе в этом году досталась Бобу Дилану: «за создание новых поэтических выражений в великой американской песенной традиции». Вручение награды должно было состояться 10 декабря, но победитель не смог приехать на торжественную церемонию в Стокгольм. Право выступить с лекцией нобелевского лауреата по-прежнему остается за ним – возможно, Дилан сделает это весной следующего года в формате фильма или даже концерта.
Также в апреле этого года была вручена Пулитцеровская премия. В номинации «Художественная литература» ее лауреатом стал Вьет Тан Нгуен с дебютным романом «Сочувствующий» («The Sympathizer»).
 

Анастасия Сопикова

Гадание на книжной гуще

Пока в Москве гремела Non/fiction, в Петербурге по-тихому вручили Премию Андрея Белого. В преддверии двух самых больших раздач литературного года — премий «Русский Букер» и «Большая книга» — стоит обратить внимание на лауреатов премии-«старушки», обогнавшей крупные награды по возрасту, но не по премиальному фонду и резонансности.

Впрочем, о резонансности можно и поспорить. Некоторые критики уверенно работают над имиджем типично московских и типично петербургских премий. В разных городах центральными событиями литературной жизни страны называют отнюдь не одни и те же: в Москве это будут «Большая книга» и «Букер», в Петербурге — «Нацбест» и Премия Андрея Белого.

Дело, конечно, не столько в городах, сколько в литературных линиях, которые проводят эти премии. «Нацбест» и Премия Андрея Белого более кулуарные, нежели «Большая книга» и «Букер», и в этом противопоставлении и те, и другие гордятся своей профессиональной отнесенностью. А зрителям остается лишь быть довольными сложившимся раскладом сил: у российского литературного поля есть как минимум два полюса — а значит, и надежда на объективность.

Итак, пока «Букер» и «Большая книга» ждут крупной игры, награду размером в один рубль (таково материальное содержание Премии Андрея Белого) в 2015 году получили:

— в поэзии: Василий Бородин, сборник «Лосиный остров»; Сергей Завьялов, сборник «Советские канаты»;

— в прозе: Полина Барскова, книга «Живые картины»;

— в сфере гуманитарных исследований: Илья Кукулин, сборник статей «Машины зашумевшего времени»;

— за литературные проекты наградили Издательство Ивана Лимбаха;

— в номинации «За заслуги»: Антуан Володин.

В жюри премии в 2015 году вошли бессменный Борис Останин, один из учредителей премии; поэт и создатель альманаха «Транслит», за который ему в 2012 году вручили Премию Андрея Белого, Павел Арсеньев; поэт, редактор «Транслита» Кирилл Корчагин; литературовед Мариэтта Божович; поэт Алла Горбунова (в 2011 году ее стихи также вошли в шорт-лист этой же премии) и филолог, литературный критик Александр Житенев.

«Литературных» победителей в этом году выбрали с уклоном в стихотворчество. Жюри повторило свое поведение прошлого, 2014 года, и вручило премию в поэтической номинации сразу двум литераторам. При этом в «Прозе» премией наградили также поэта — Полину Барскову, за ее первую книгу прозы «Живые картины», вышедшую, кстати, в Издательстве Ивана Лимбаха, которому досталась премия за проекты. При этом в книге Барсковой, несмотря на форму изложения, по-прежнему остается много поэтического: это не в полной мере книга прозы, это книга воспоминаний о том, чего человек вспомнить, кажется, не может — о блокаде Петербурга. Однако сказать, что Барскова что-то в этой книге «придумала» — значит попросту дезинформировать читателя. «Придумать» как раз-таки можно в прозе, а здесь — в лучших традициях русской литературы и ее романов в стихах и поэм в прозе — здесь именно воспоминания, которые воспроизвести может только поэт. И неважно, как он их запишет — в столбик или в строчку.

Сам состав жюри премии будто намекает на то, что традиционная проза здесь не то чтобы будет не в почете — просто она отодвинется на задний план. От поэтов и литературоведов, специализирующихся на поэтическом авангарде и современной поэзии, так и ждешь поддержки близкой им формы литературы. Однако делать прямолинейные выводы о подобной зависимости ошибочно: решение жюри всегда обосновано несколькими факторами. Однако общество жюри, лауреатов предыдущих лет и нынешнего года донельзя тесно — и это еще одна причина, по которой премии распадаются на «лагеря». Ошибочно было бы предполагать, что круг «жюри-лауреаты-номинанты» не замкнут. Он закрыт именно за счет того, что премии обещают предоставить точку зрения, которой можно доверять, которую сформируют эксперты — а их количество, к счастью, не увеличивается с каждым годом в разы, иначе цена такого экспертного мнения падала бы с сокрушительной скоростью.

Второй год с Премией Андрея Белого случается интересная история: если в общем симпатизирующие ей критики говорят, что она предсказывает развитие литературы на годы вперед, то в последнее время она оказывает влияние и на ближайшие результаты. Так, в 2014 году в номинации «Проза» премию дали Алексею Цветкову-младшему за роман «Король утопленников». Точно такое же решение приняла премия «Нос», заседавшая месяцем позже. В этом году «Прозу» отдали Полине Барсковой. Ее книга уже стала одной из самых горячо обсуждаемых на дебатах «Носа» на КРЯККе. Посмотрим, удастся ли Премии Андрея Белого и в этот раз предсказать поведение более поздних коллег.

Однако в декабре на носу поклонников современной литературы «Букер» и «Большая книга». В этом году «Букер» вручают раньше, чем «Книгу», что позволяет ожидать сюрпризов: как правило, жюри «Букера» пусть немного, но оглядывается на решение «Большой книги» с ее тремя номинациями, возвращаясь к давнему негласному принципу «в одни руки больше одной премии не давать» (как его обозначил в заметке «А морда не треснет?» Виктор Топоров). В 2015 году это правило явно удастся нарушить везучей Гузели Яхиной, уже собравшей ряд второстепенных премий, получившей «Ясную Поляну» и претендующей и на «Большую книгу», и на «Букер». Остается только надеяться, что тройного «комбо» не случится. Иначе ответственность за литературное разнообразие в 2015 году полностью ляжет на плечи «петербургского» премиального лагеря. Также это значит и то, что литературный мир находится буквально в шаге от возможной сенсации — практически единогласного выбора литературного фаворита.

Елена Васильева

К истории неофициальной культуры и современного русского зарубежья: 1950-1990-е. Автобиографии. Авторское чтение

  • К истории неофициальной культуры и современного русского зарубежья: 1950-1990-е. Автобиографии. Авторское чтение / Сост., отв. ред., примеч. Ю.М. Валиева. — СПб.: Контраст, 2015. — 600 с.

    Неофициальная культура советского времени — тема, которая в силу интереса к прошлому страны привлекает все больше читателей. Уникальное издание, подготовленное лауреатом премии Андрея Белого Юлией Валиевой, включает в себя новые материалы по истории неофициальной культуры и современного русского зарубежья. Среди впервые публикуемых текстов: автобиографии деятелей самиздата Бориса Иванова, Вячеслава Долинина, поэтов-трансфуристов Сергея Сигея и Ры Никоновой, писателя круга Малой Садовой Александра Чурилина, поэта и художника Татьяны Апраксиной. Также приводятся интервью, воспоминания, документы по истории самиздата. В рубрике «Звуковой архив» размещены аудиозаписи 1970–1980-х гг., среди которых авторское чтение обэриута Игоря Бахтерева.

    Наум КОРЖАВИН

    Я человек 1940-х годов…

    Из беседы с Юлией Валиевой

    США, Бостон

    7 ноября 2011 г.

    Запись Юлии Валиевой

    Однажды в календаре я увидел страничку с портретом Пушкина. Вот «Александр Сергеевич Пушкин, величайший русский поэт». Слово «величайший» на меня жутко подействовало, на мое честолюбие. Я тоже захотел стать величайшим и стал писать стихи. Плохо понимая, чтó это такое, — как большинство людей, которые начинают писать.

    Дома были книги, но библиотеки не было. [Какие именно —]1 не помню. Я больше любил [книги] про войну2. Пушкина тоже читал, но я его не очень любил. Я считал, что Пушкин такой гладкий и всё, а Лермонтов — это да!

    Я лет в двенадцать начал писать стихи, и у меня появились, так сказать, литературные связи в детских литературных кружках [в Киеве] — в пионерской газете и во Дворце пионеров. В пятнадцать лет я уже писал серьезно, знал, чтó это такое. В литкружке Дворца пионеров были люди, которых я до сих пор считаю поэтами, один из них, Яша Гальперин, погиб в Бабьем Яру. Он был очень талантливым. Мы читали стихи друг другу, потом их по-дружески разбирали, профессионально, примерно, как в Гарварде. [Смеется.].

    Потом (я об этом уже писал в мемуарах) я познакомился с Николаем Николаевичем Асеевым, когда он приезжал в Киев. С Иосифом Уткиным. С Эренбургом. Асеев был для меня важен, потому что я знал, что он друг Маяковского, а я тогда читал Маяковского. Я был большой такой футурист по природе, хотя не по литературе. До войны, верный заветам Маяковского, я работал в многотиражке знаменитого киевского завода «Арсенал». Не в штате, а просто писал для них всякие поделки по производству. Тогда я впервые стал печататься.

    У меня был культ Пастернака. В Киеве, в отрочестве, я купил в букинистическом магазине его сборник, и я его вез с собой в эвакуацию, когда началась война. И по дороге, на узловой станции, я сидел читал Пастернака. Какой-то мальчик рядом попросил меня [дать ему книгу] посмотреть. Он посмотрел и говорит: мамка, гляди — 15 рублей стоит. И спер. Мне не пришло в голову, что ее можно стянуть. В эвакуации мы жили на Урале, в городе Сим, который упоминается Пушкиным в «Истории Пугачевского бунта». Назывался Симский Завод3. Нас там разместили сначала в семье, потом дали комнату. Я там тоже печатался.

    [О теме декабристов и о своем стихотворении «Невесты декабристов».] Декабристы многих интересовали. Это была тема, которая поощрялась, — поощрялось всё, что было против царя и что было революционным. И я очень долго был уверен, что любой настоящий поэт должен быть обязательно революционным, вольнолюбивым.

    А вот Пушкина по-настоящему я стал любить позднее. Сначала любовные стихи («Я Вас любил: любовь еще, быть может…»), а потом, в гораздо более взрослом возрасте я полюбил другие стихи, в которых — пушкинское смирение по отношению к жизни, понимание ее границ и смирение с этими границами. И люблю [эти стихи] теперь, это как раз самое главное. Мое стихотворение «Легкость» об этом.

    Любовные стихи у меня появились лет в тринадцать, когда стал влюбляться. Я был влюбчивый. Вот такое юношеское стихотворение: «До вечера, не в унисон толпе…» Это лет в пятнадцать. «Не надо, мой милый, не сетуй» — это конец 1940-х годов. Меня часто относят к 1960-м, но я человек 1940-х годов. Я тогда сформировался.

    Асеев в Киеве попросил меня переписать для него одно стихотворение, и он его студентам показывал в Литинституте, пропагандировал меня. И когда я пришел в Литинститут, меня уже знали. Это было стихотворение «Вот прыгает резво…», о девушке, которую звали Женя, а в Киеве их называли Жучками:

    Вот прыгает резвая умница,

    Смеется задорно и громко.

    Но вдруг замолчит, задумается,

    в комочек скомкав.

    Ты смелая, честная, жгучая,

    Всегда ты горишь в движении.

    Останься навеки Жучею,

    Не будь никогда Евгенией!

    Потом общение с Асеевым продолжалось, я к нему приходил в Москве, он принимал меня хорошо. А однажды я его встретил в Литинституте и говорю: «Николай Николаевич, можно я к Вам приду?» Он говорит: «Знаете, Эмма, я же Вас люблю, и люблю, чтобы Вы приходили. Но как начнете Вы бузить, да как начнут меня садить. Так лучше и не надо». Ну, я какой-то был неблагонадежный всегда. Я думал, что, если человек коммунист, ему можно говорить всё что угодно. Сейчас забывают, какое это было время, тогда быть даже верующим коммунистом преследовалось. Поскольку я был коммунист, я и говорил всё, что думал. От коммунизма я отказался намного позже.

    Я жил в общежитии, оно было на Тверском бульваре. Правда, я по невежеству многое пропустил — например, что в нашем дворе жил Андрей Платонов, у него там квартира была, но я его не знал, не знал, кто он такой вообще. Главное, что давал Литературный институт молодым поэтам, — это общение. Вот я, провинциальный мальчик, приехал в Москву… Я познакомился со Слуцким, Самойловым, Наровчатовым, Винокуровым. Это была такая интеллигентная поэзия. Одно время считалось, что это необязательное качество, но поэзия должна быть, конечно, интеллигентная. Они были мои друзья, но в то же время мы жили каждый по-своему, и все были кусачие. Молодые поэты всегда кусачие. Если помните Блока: «Там жили поэты, — и каждый встречал / Другого надменной улыбкой…»4. Руководителем семинара у нас был Владимир Луговской.

    Я, когда учился в Литинституте, не публиковал стихов, но читал многие свои стихи публично — во ВГИКе, в других местах. Читал такие стихи, что мне сегодня страшно, что я их читал, например «Стихи о детстве и о романтике». Это конец 1944 года. Сейчас некоторые понимают это как героизм, а это не героизм, просто я написал эти стихи — и мне хотелось их читать. В 1947 году меня арестовали. Я знал, что [это] может быть. У меня даже такое стихотворение было — «Мне каждое слово будет уликою»5.

    Мой арест внес большой вклад в русскую литературу. [Смеется.] Меня взяли из общежития, где жили молодые писатели. И его описали Тендряков6, Юрий Бондарев (который жил, правда, не в общежитии, он москвич, но ребята ему рассказали, и он тоже использовал7). Это была как бы «творческая командировка» молодых писателей в сцену ареста.

    Я сидел в КГБ, потом жил в ссылке в Караганде, там я учился в горном техникуме, а когда его кончил, меня взяли на работу в газету. Везде я писал стихи. Вот, например, «Ни к чему, ни к чему…», — это 1952 год.

    У меня много стихов ходило в списках. Я же больше в списках был, чем в печати: «Зависть», «Танька»… Анне Ахматовой «Танька» очень не понравилось. Мы с ней разговаривали (я с ней познакомился в 1960-х), я стал читать и первым прочитал это стихотворение. Ахматова всё совершенно иначе воспринимала. Ей все эти Таньки были отвратительны, они ей портили жизнь. Сегодня я бы тоже так не написал. Тогда же эта поэма была связана с моей болью. В общем, я Ахматовой понравился, а это стихотворение нет.

    [Как родилось стихотворение о Льве Толстом.] Я работал в «Литературной газете», проходил юбилей [Толстого], и я написал стихотворение. Мне один работник «Литературки» сказал: «У тебя Толстой какой-то с еврейской одержимостью». Я говорю: «Неправда». Дело в том, что Толстой — гармоничный, в «Войне и мире» и даже в «Анне Карениной», а когда он уходил, это была уже не гармония — это был бунт. Вообще, этот уход Льва Николаевича по отношению к Софье Андреевне был свинский. Мать хотела, чтобы их детей не обездолили, а этот дурак Чертков проводил линию партии. А Толстой все-таки был великий писатель, а не член партии [пауза] Черткова.


    1 Здесь и далее в квадратных скобках приводятся: а) темы вопросов, задаваемых интервьюером, б) слова, отсутствующие в речи интервьюируемого, в) указания на обстановку разговора (например, реплики других участников беседы). (Прим. ред.)

    2 «Надо ли говорить, что и до отрочества, и в отрочестве я много читал. Ходил в детскую библиотеку имени Коцюбинского, на Большой Васильковской (Красноармейской). <…> В основном любил книги про Гражданскую войну, революцию и путешествия, но в поисках этого читал всё подряд. Обожал я ходить в самый близкий к нашему дому книжно-канцелярский магазин на углу той же Большой Васильковской и Саксаганского, в просторечии Мариинской. <…> И я покупал. Сборнички Пушкина, Гейне, „Гобсек“ Бальзака, даже „Простая душа“ Флобера… и многое другое, не менее ценное, было мной куплено именно там. Потом я стал покупать там и сборники современных поэтов, которые тоже, как правило, стоили очень дешево.

    Там, например, за копейки я купил небольшой сборник избранных стихотворений Николая Асеева „Наша сила“…» (Коржавин Н. В соблазнах кровавой эпохи: Воспоминания в 2 кн.. М., 2005. (Серия «Биографии и мемуары»). С. 168-169. Эту свою книгу Н. Коржавин в разговоре со мной назвал своей подробной автобиографией. (Прим. сост.)

    3 Симским Заводом этот населенный пункт назывался с середины XVIII в. до 1928 г. (Прим. ред.)

    4 Стихотворение А. Блока «Поэты». (Прим. сост.)

    5 Речь идет о стихотворении «Восемнадцать лет» (см. раздел «Авторское чтение» в настоящем издании). (Прим. сост.)

    6 Арест Н. Коржавина описан в повести В. Тендрякова «Охота» (Знамя. 1988. № 9. С.119-121). (Прим. сост.)

    7 «— Вчера ночью был арестован студент первого курса Холмин. За стишки, за антисоветские стишки, которые строчил под нашей крышей! Вот они, смотри, — сочинения! — Он застучал ребром ладони по листу бумаги на столе. — Вот они. „А там, в Кремле, в пучине славы, хотел познать двадцатый век великий, но и полуслабый, сухой и черствый человек!“ Понимаешь, что мог… мог написать этот… этот гад, который учился с нами!» (Бондарев Ю. Тишина // Бондарев Ю. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. М., 1973. С. 123). Подразумевается стих. Н. Коржавина «16 октября». Об искаженном варианте последней строфы, которая ходила по Москве и послужила поводом для его ареста, Н. Коржавин (Коржавин Н. В соблазнах кровавой эпохи. Кн. 1. С. 724-725) писал: «У меня было:

    Там, но открытый всем, однако,

    Встал воплотивший трезвый век

    Суровый, жесткий человек,

    Не понимавший Пастернака.

    Гуляло:

    А там, в Кремле, в пучине мрака,

    Хотел понять двадцатый век

    Сухой и жесткий человек,

    не понимавший Пастернака.

    <…> Кстати, этот конец мной потом был вообще переделан — я счел, что Пастернак тут не может быть мерилом вещей. Получилось (теперь я это отбросил):

    Там, за текущею работой

    Встал воплотивший трезвый век

    Суровый, жесткий человек

    В величье точного расчета…»

    Этот последний вариант с некоторыми неточностями цитируется у В. Тендрякова:

    Там за текущею работой

    Жил, воплотивши резвый век,

    Суровый, жесткий человек —

    Величье точного расчета

    (Тендряков В. Охота. С. 90).

    См. раздел «Авторское чтение» в настоящем издании. (Прим. сост.)

А. Нуне. Дневник для друзей

  • А. Нуне. Дневник для друзей / Предисловие А. Битова. — М.: Новое
    литературное обозрение, 2015. — 192 с.

    Книга А. Нуне (Нуне Барсегян), шорт-листера Премии Андрея Белого 2001 года, написана на основе подлинного дневника, который автор вела во время работы в одном из хосписов Восточного Берлина. Доверительные отношения с неизлечимо больными, казалось бы, бесконечно далекими от нее людьми, постоянное присутствие близкой смерти и нелегкий опыт сопереживания помогают героине лучше узнать себя и человека вообще.

    Пятница, май, 25, 2012

    наши ходячие дамы

    вчера наши дамы после ужина сидели аж целый час
    и болтали.

    раньше и к ужину у них не всегда силы были спускаться,
    а после ужина немедленно уходили.

    на этот раз опять самые стойкие были фрау доктор, фрау
    Шахерезада и 91-летняя старушка, настоящий божий
    одуванчик светлый.

    она каждый раз, когда я провожаю ее до ее комнаты
    (передвигается она пока сама с помощью тележки) с искренним удивлением мне сообщает: «мне девяносто лет!»
    и ждет, чтобы я тоже присоединилась к ее безграничному удивлению.

    еще она настоящая заботливая бабушка, каждый раз, когда я даю ей что-то вкусное, тут же просит: «съешьте и вы
    тортик». приходится обещать, что я потом тоже съем.

    фрау Шахерезада вчера опоздала на ужин аж на десять
    минут. обычно они соревнуются с 90-летней, кто придет
    первой. я поднялась за ней, она сидела в комнате явно
    в депрессии и хотела покапризничать. я ей сказала, что
    ее подружка фрау доктор очень скучает без нее, ей не
    с кем разговаривать. это ее явно обрадовало.

    с фрау доктор у нас установились, несмотря на столь
    краткий срок, особые отношения, не побоюсь этого
    слова, влюбленности.

    за себя-то я была уверена, а насчет нее мне вчера одна
    сестра подтвердила.

    так получилось, что я разносила всем полдник по палатам (лучший повод пообщаться) и обнесла свою любимицу. пусть дедушка фрейд скажет, как такое могло
    случиться, я же думаю, что виной два новых пациента
    на ее этаже, я решила, что на втором этаже обошла все
    населенные палаты.

    осталось как раз два куска собственноручно испеченного кухаркой пирога с ревенем.

    я сказала молоденькой сестре, чтобы взяла себе больший
    кусок к кофе, а мне оставила меньший, отнесла одному
    лежачему больному его ледяную воду и вдруг вспомнила,
    что фрау доктор еще не относила пирога.

    вернулась на кухню бегом в надежде, что сестра еще не
    начала есть больший кусок. но, увы, пришлось относить
    меньший.

    сестра мне сказала: «ничего, она тебя любит, все тебе
    простит». я спросила, почему она так решила? ответ:
    «когда я или кто другой входит в комнату, она смотрит
    сердито, а я видела как-то, ты вошла, и она вся просияла».

    и правда, меня простили.

    после ужина разговор коснулся политики. дамы заявили,
    что Ангела Меркель неприятная, но умная и своего не
    упустит. сказали, что после канцлера Коля все остальные меркнут, настолько он был неприятный. а ведь однако выбирали его, правил без всяких фальсификаций
    16 лет.

    затем дамы сошлись на том, что это, видимо, закон: еще
    не было ни в одной стране симпатичного национального
    лидера, все они отвратительные. хотя некоторых маленькие мальчики любят, например, Наполеона, как мой сын
    в детстве и внук фрау Шахерезады.

    тут дамы поинтересовались возрастом моего сына и пришли в ужас, что у меня такой взрослый сын.

    фрау доктор, узнав мой возраст, сказала, что была уверена, что я на пятнадцать лет моложе, поскольку не выгляжу на свой возраст.

    теперь мне остается только надеяться, что она меня не
    разлюбит за то, что я оказалась такой старой.

    Суббота, май, 26, 2012

    пришла вчера во вторую смену на работу, а на кухне
    такой бардак, будто я не в Германии.

    кухарка извинилась, сказала, что весь день был наперекосяк и что сейчас она должна бежать на общее заседание, которое продлится час, и я оставалась на это время
    одна со всеми пациентами.

    после заседания они стали появляться на кухне с побелевшими и позеленевшими лицами. к тому же сильно
    вытянувшимися.

    кюхенфрау поведала, что на заседании выясняли отношения. что хоспис давно разделился на две группы. человек
    десять против женщины, создавшей этот хоспис с самого
    начала своими руками. она не могла объяснить суть их
    претензий, сказала, что все это мелочи, вроде дизайна
    комнат и т.д., но таких мелочей тысячи.

    причем это, как я поняла, мелкие сотрудники, вроде
    медсестер.

    что даже уже приглашался coacher, который пытался
    восстановить нормальные отношения. но теперь, мол,
    поздно.

    эта группа писала доносы во всякие учреждения, в больничную кассу и прочие организации, и дело зашло далеко.
    и что на этом заседании директриса фрау Х., организовавшая этот хоспис на пустом месте, сказала, что
    вынуждена подать в отставку. эти недовольные десять
    (примерно одна треть рабочей команды) человек не хотят, разумеется, уходить сами.

    через какое-то время на кухню зашла сдерживающая
    слезы сестра И. попросила с ней не заговаривать и тут
    же расплакалась. рыдая взахлеб, приготовила одному
    пациенту взбитые сливки в мисочке и кофе с молоком
    в поилке, попробовала успокоиться и пошла дальше
    работать.

    затем зашла фрау Х. если бы мне не рассказали, я бы
    ни о чем не догадалась, вот сильная женщина. сияла
    улыбкой, стала что-то говорить, я ее прервала и сказала,
    что слышала о происшедшем и считаю это ужасной несправедливостью. я на самом деле сама чуть не рыдала от
    ощущения несправедливости. она, продолжая лучиться,
    сказала, что будет тут еще какое-то время, пока не найдется заместитель.

    я бы так не смогла. чтобы детище, в которое вложено
    столько сил, отняли нанятые ею же на работу сотрудники. при том, что большинство сотрудников на ее
    стороне.

    и само существование хосписа теперь под вопросом.

    а по отдельности все вроде такие милые люди…

    Вторник, май, 29, 2012

    на работе

    понедельник был выходной — Троица по-местному.

    в пятницу приехала вся семья больной БАС. отец, выглядящий очень моложаво, лет на 50–55, пришел на
    кухню жаловаться, что он, конечно, рассчитывал, когда
    ему сказали, что дочь умирает, что это может на два дня
    затянуться, но никак не рассчитывал, что растянется
    дольше.

    а тут тем более Троица на носу, на дорогах пробки, они
    собирались всей семьей за город выехать, а теперь непонятно, как быть. сказал, что вся семья в сборе, они рассчитывают, что сегодня все кончится, иначе он вечером
    заберет с собой и жену отсюда.

    но больная подложила своим родным свинью и скончалась в субботу. им, видимо, пришлось вернуться с дачи,
    и длинные выходные тоже пропали.

    фрау У., больная БАС, тяжело действовала на фрау Шахерезаду, палата которой была напротив. та слышала
    ее стоны, а потом мать больной рассказала ей, что с ее
    дочерью, и фрау Шахерезада начала бояться, что сама
    будет в таком беспомощном состоянии лежать. в связи
    с чем стала впадать в депрессию.

    я ее уговаривала спуститься в столовую, говоря, что без
    нее фрау доктор не с кем и поговорить. это придает ей
    силы.

    сама Шахерезада, несмотря на весь свой букет тяжелых болезней и не менее тяжелый способ поддержания
    жизни, полна такой энергии, какую редко встретишь
    и у здорового человека.

    рассказала, что приехала в хоспис на такси, и таксист все
    удивлялся, что такой живой человек едет в хоспис, говорил,
    что он иначе представлял себе тамошних обитателей.

    сегодня за обедом фрау Шахерезада, поедая десерт, восхищалась вкусом вишен: «какие необыкновенно вкусные
    вишни!» — потом обратилась ко мне: «они наверняка
    из Москвы?»

    надо будет им еще икры купить, тем более у фрау доктор
    31 мая день рождения — 75 лет.

    кюхенфрау (отныне я буду их звать «кухонными феями» — такая надпись на их фартуках) очень вкусно
    готовят всякие супчики и пекут вкусную выпечку.

    но больные, увы, мало могут съесть и еще меньше —
    удержать съеденное.

    контраст в питании особенно чувствуют те, кто попал
    сюда после больницы, — в больницах кормят разогретыми полуфабрикатами.

    странно, если задуматься: так пренебрежительно относиться к питанию больных и так ублажать умирающих,
    которым еда уже почти безразлична.

    Пятница, июнь, 1, 2012

    мне тут велели записывать высказывания пациентов
    перед лицом вечности.

    Herr К., 1958 года рождения, сообщил мне наставительно, пока я кормила его яйцом с ложечки: «яйца — они
    очень вкусные!»

    лет десять назад я написала рассказ, в котором герой
    собирал высказывания умирающих.

    надо сказать, что они все очень любят яйца. а для К.
    еда — одно из последних удовольствий, которые он себе
    может позволить.

    еще он любит кошек. у него лежат разные альбомы с фотографиями кошек и он их рассматривает. а еще перед
    глазами его на окне повесили большую фотографию,
    на которой он, уже больной, на кровати в хосписе, его
    жена, ребенок лет шести, которого он обнимает вместе
    с черно-белой живой кошкой.

    я по глупости спросила: «это ваш внук?»

    выяснилось, что дочь.

    Herr К. тоже успел побывать в Армении в юности. я так
    понимаю, гедеэровцы только так союз объезжали. при
    первом кормлении он мне сообщил, что видел в Армении
    монастырь, высеченный прямо в скале.

    когда я второй раз вошла в его комнату, чтобы спросить, что он будет есть, он мне сообщил: «я видел гору
    Арарат!»

    еще есть Herr В., 1925 года рождения, заядлый курильщик. это тот, который курит трубку.

    один раз я зашла в его комнату и он начал мне жаловаться, что пропала его зажигалка, просил ее найти. сестры
    мне объяснили, что они ее спрятали, так как боятся, что
    он устроит пожар, в руках у него сил мало. сказали, что
    если я готова сидеть во время процесса курения, то они ему выдадут.

    но я как раз собиралась идти в соседний магазин докупать недостающие к обеду продукты, так как референт
    ушел в отпуск. и вообще, несмотря на то, что я сама
    когда-то была заядлым курильщиком, не выдерживаю
    в его палате долго, начинаю задыхаться.

    а у него при этом очень редкая и тяжелая болезнь легких.

Премия Андрея Белого объявила лауреатов

Обновленный и заметно омоложенный состав жюри, в который в этом году вошли писатели Виктор Iванiв, Дмитрий Голынко, Алла Горбунова, литературоведы и критики Павел Арсеньев, Мариета Божович, Александр Житенев, Кирилл Корчагин, выбрал победителей в шести номинациях.

В области поэзии были отмечены Кирилл Медведев со сборником стихотворений социальной направленности «Поход на мэрию» и Ирина Шостаковская с рукописью «2013-2014: the last year book».

В «Прозе» на первое место вышел Алексей Цветков-младший с авангардистским текстом «Король утопленников», который, помимо Премии Андрея Белого, замечен в лонг-листе «НОСа».

Беседы с современными композиторами Дмитрия Бавильского, вошедшие в книгу «До востребования», а также серия критических статей последних двух лет редактора литературного журнала «Носорог» Игоря Гулина оказались лучшими в номинации «Литературные проекты и критика».

В сфере гуманитарных исследований жюри выделило работу философа Игоря Чубарова «Коллективная чувственность: Теории и практики левого авангарда». Поэзия лучшего лирика Португалии Фернандо Пессоа стала доступна российскому читателю благодаря переводу его «Морской оды» Наталии Азаровой, а «За заслуги перед русской литературой» будет награжден итальянец Паоло Гальваньи — переводчик стихотворений Е. Шварц, В. Филиппова, Ш. Абдуллаева, В. Кривулина, С. Стратановского, Е. Фанайловой, О. Седаковой, А. Ильянена, Л. Рубинштейна, Г. Айги и других.

Как сообщает Комитет премии, церемония награждения лауреатов будет проведена в Петербурге в конце декабря.

Критиковать и спорить

Стали известны лауреаты премии Андрея Белого за 2013 год.

Решением жюри премии удостоены

Денис Осокин за роман «Небесные жены луговых мари» (М.: ЭКСМО, 2013),

Ирина Сандомирская за гуманитарное исследование «Блокада в слове: Очерки критической теории и биополитики языка» (М.: НЛО, 2013),

Марк Гринберг за перевод с французского сочинений Луи-Рене Дефоре «Ostinato, Стихотворения Самюэля Вуда» (СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2013) и Ива Бонфуа «Выгнутые доски, Длинный якорный канат» (СПб.: Наука, 2012).

За заслуги перед русской литературой был отмечен поэт Иван Ахметьев, много лет занимавшийся подготовкой публикаций классиков русской неподцензурной литературы ХХ века и принимавший участие в составлении антологий «Поэзия второй половины ХХ века», «Русские стихи 1950–2000».

Спор внутри Комитета вызвала номинация «Литературные проекты и критика». Как отмечают в своем заявлении на сайте премии Григорий Дашевский, Борис Дубин, Глеб Морев и Александр Скидан, победителем в этой категории они видели поэта, прозаика и драматурга Олега Юрьева со сборником статей и эссе «Заполненные зияния» (М.: НЛО, 2013).

«Однако отцы-основатели премии Борис Иванов и Борис Останин, которым, согласно регламенту, принадлежит прерогатива в определении лауреата в данной номинации, не согласились с нашим мнением и, несмотря на все приведенные нами доводы, выбрали другого победителя. Это их право.

С большим вниманием и симпатией следя за литературными шагами Кирилла Корчагина (как в поэзии, так и в критике), мы, тем не менее, считаем необходимым специально подчеркнуть: в этом году решение в номинации „Литературная критика и проекты“ является персональным выбором отцов-основателей премии, а не коллегиальным мнением премиального Комитета».

Таким образом, согласно официальному списку лауреатов награда будет присуждена Кириллу Корчагину за статьи «Нос Андрея Белого» (Новый мир, 2013, № 1); «Города для игры в города» (Октябрь, 2013, № 3); «Точки сборки» (НЛО, 2013, № 119); «Расщепленный прах» «НЛО, 2013, № 120».

Вручение премии состоится в Санкт-Петербурге в конце декабря 2013 года. Точная дата церемонии будет объявлена позднее.

Обнародован шорт-лист литературной Премии Андрея Белого

Среди гран-при российских литературных премий нет награды почетней, чем один рубль, бутылка водки и яблоко вприкуску. Каждый год за этот традиционный паек борются поэты, прозаики, литературоведы, критики и переводчики.

На протяжении 35 лет своего существования Премия Андрея Белого пользуется незыблемым авторитетом в среде мастеров слова. В состав Комитета входят Борис Иванов, Борис Останин, Глеб Морев, Борис Дубин, Александр Скидан, Александр Уланов и Григорий Дашевский.

Не преданными огласке остаются шорт-листы трех номинаций: «Литературные проекты и критика», «Перевод» и «За заслуги перед русской литературой».
Лауреатами премии прошлых лет становились писатели Андрей Битов, Саша Соколов, Василий Аксенов, Юрий Мамлеев, Виктор Кривулин, Геннадий Айги, Ольга Седакова, Елена Шварц, исследователи Борис Гройс, Михаил Эпштейн, Михаил Гаспаров и другие.

Кто победно хлопнет стопкой о стол в этом году, покажет церемония вручения, которая состоится в конце ноября.

В 2013 году короткий список сложился из следующих имен.

Номинация «Поэзия»:

Анна Глазова. Для землеройки. М.: НЛО, 2013.

Дмитрий Голынко. Что это было и другие обоснования. М.: НЛО, 2013.
Денис Ларионов. Смерть студента. М.: Книжное обозрение; АРГО-Риск, 2013.
Станислав Львовский. Всё ненадолго. М.: НЛО, 2012.
Ксения Чарыева. Стекло для четырех игроков.
Олег Юрьев. О Родине: Стихи, хоры и песеньки 2010-2013. М.: Книжное обозрение; АРГО-Риск, 2013.

Номинация «Проза»:

Мария Ботева. Фотографирование осени. Нью-Йорк: Ailuros Publishing, 2013.

Денис Осокин. Небесные жены луговых мари. М.: ЭКСМО, 2013.

Анатолий Рясов. Пустырь. СПб.: Алетейя, 2012.

Станислав Снытко. Утренний спутник // Знамя, № 3, 2012; Одиннадцать писем // Союз писателей, № 14, 2012.

Сергей Соколовский. Гипноглиф. М.: АРГО-Риск, 2012.

Сергей Соловьев. Адамов мост. М.: Новый Гулливер; Центр современной литературы, 2013.

Номинация «Гуманитарные исследования»:

Александр Житенев. Поэзия неомодернизма. СПб.: ИНАпресс, 2012.

Михаил Маяцкий. Спор о Платоне. Круг Штефана Георге и немецкий университет. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2011.

Ирина Сандомирская. Блокада в слове: Очерки критической теории и биополитики языка. М.: НЛО, 2013.

Александр Эткинд. Внутренняя колонизация. М.: НЛО, 2013.

Сергей Яров. Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг. СПб.: Нестор-История, 2011.

Она и ноги на стол

Премия Андрея Белого, только что отметившая тридцатилетие, переживает крупнейший кризис в своей истории; такой, что, может, и не переживет. Достигли предела противоречия двух групп внутри премиального комитета: между основателями премии, рыцарями петербуржской вольной словесности Борисом Ивановым и Борисом Останиным и командой их более молодых коллег, чьи имена прозвучат ниже. Старики хотели изменений в регламенте (прежде всего — введения новых номинаций) и более бодрой ротации жюри, «молодых» конфигурация комитета (комитет и жюри — одно и то же) устраивала, а введение новых номинаций они не считали оправданным. Впрочем, важны не подробности разногласий, а тот факт, что они привели к жесткой психологической несовместимости. Ситуация закачалась на ребре. Основатели Останин и Иванов зарегистрировали на свое имя марку премии, а также Устав и Положение, в которых закрепили свое право на концептуальные решения по регламенту. В ответ обиженная молодежь напечатала заявление от лица Комитета премии Андрея Белого (подписанное, однако, лишь отдельными его членами: Борисом Дубиным, Дмитрием Кузьминым, Виктором Лапицким и Глебом Моревым, а также поддержанное Анатолием Барзахом). В заявлении сообщено, что Останин и Иванов пусть и заслуженные, но вредители, что они (напомню, основатели, давшие в свое время согласие на пополнение комитета будущими бунтовщиками!) отстраняются от присуждения премии по номинациям «Проза», «Поэзия» и «Гуманитарные исследования» и могут лишь определять лауреата в номинации «За заслуги». Кроме того, выражено желание пополнить комитет новыми лицами: Андреем Левкиным, Аркадием Драгомощенко (призванным символизировать связь эпох) и Данилой Давыдовым.

Документ у молодежи вышел совершенно чудовищный. Сначала даже кажется, что это фальшивка, сионский протокол, что кто-то подставил милых граждан, которые сами ничего не подписывали и в следующее же мгновение дезавуируют инсинуацию.
Увы, не фальшивка.

Всякий учится у эпохи, но коллеги Дубин, Кузьмин, Лапицкий и Морев показали себя первыми учениками. Их акция выполнена в модном жанре рейдерского захвата.

Они жизнерадостно быкуют: заявление пышет грозной силой, из него явственно следует, кто тут хозяин, а кто опущенный лох, у читателя не должно остаться сомнений, за кем останется объект.

Хладнокровно лгут: в документе (висящем в сети «Положении о Премии»), якобы в согласии с котором они действуют, нет ни буквы (и ни «духа», естественно) о том, что большинством голосов можно пнуть под зад отцов-основателей.

Балаболят и словоблудят, пытаясь замазать дежурными фразами об ответственности и независимости элементарный факт присвоения чужого имущества.

Глумятся над жертвами: унизительного положения, в которое чрезвычайщики поставили Иванова и Останина, даже самим Дубину и Кузьмину в сердцах не пожелаешь. Сделали из учредителей идиотиков, предложили им постоять в сторонке со сладким леденцом. Все же советую Дубину представить себя в старости с таким леденцом.

Нравы литературного сообщества не всегда благоуханны, не привыкать. Но ведь мы, вроде, имеем дело с орденом. С Кузьминым, построившим космосы, вавилоны-воздухи. С подвижником Лапицким, с интеллектуальным авторитетом Дубиным, с трудолюбивым Моревым. Не отребье. А вот надо же, поднатужились и кинули стариков-основателей. Герои, ничего не скажешь.

Чем сами герои оправдывают свое поведение, которое, при всем, так сказать, уважении, непонятно как отличить от предательства?

Во-первых, желанием сохранить Хорошую Вещь. По их мнению, премия «должна жить» (хотя неясно, как она может быть «должна»).
Старики-основатели, которые в актуальном ни ухом, ни рылом, ее скоро развалят, а Вещь Хорошая, вот рейдеры и сохранят, и приумножат.

Вопрос об актуальности подписантов тоже, меж тем, спорен. Морев и Лапицкий зря воображают, что до сих пор держат руку на пульсе и что держат ее там Левкин и Давыдов; но ладно, пусть воображают, сейчас важнее не адекватность, а моральность их представлений о жизни.

Вопрос о том, что громко провозглашаемое желание сохранить Вещь может быть псевдонимом тихого желания обладать статусом Хранителя Вещи, тоже можно не поднимать: всякий составит свое представление об истинных мотивах подписантов.
Но по поводу их права на Премию двух мнений быть не может. Мы оценили ваш порыв, энергичные граждане, но не забыли, что Вещь — не ваша.

Это как раз во-вторых: чрезвычайщики не считают, что Вещь — чужая. Помогали в середине девяностых возрождать «белочку»? — помогали, и даже рулили процессом возрождения. Тащили последние годы груз? — тащили, перли. «Мы пахали». Договорились на каком-то этапе, что все семь водителей премии последних лет равны и двое первых не равнее пяти последних? — точно не знаю, но допустим, что договорились.

Есть основания, короче, претендовать на долю в наследстве.
Шутка, однако, в том, что разговор о долях-процентах имеет смысл, когда делится делимое: деньги, яблоки. Символический капитал, при попытке его поделить, улетучивается. Когда математическое деление исключено, болтовня о вкладе юмористична. «Символический капитал создан не только … в эпоху самиздата…, но и методичной работой последнего десятилетия». Какова доля этого «но и», не посчитать. В общем, конечно, заведомо меньше доля сия первородного вклада, но дело сейчас в том, что в принципе — не посчитать.

Потому разрешается ситуация не процентами, а по схеме «или — или». Одна из конфликтующих сторон должна была уйти. Соображения о порядочности подсказывают, что уступить должны молодые и сильные. Что амбиции должны уступить первородству. Любой из двух этих причин более чем достаточно, дискуссионного момента тут просто нет. Уступили, отошли в сторону, основали свою внутренне непротиворечивую «Бугаев-прайс». Премии-корню, тридцатилетнему Белому, уже наследует прохоровский «Нос», отчасти Премия Ильи Кормильцева, вот появился бы «Бугаев», еще что-то непременно возникнет: естественный и здоровый процесс. Развитие, жизнь. Но, оказывается, чтобы отойти в сторону, нужно иметь представления о первородстве и благородстве. Представления эти несколько абстрактны, а объект захвата конкретен. Так что, будем держаться за то, за что ухватились. Если уж ухватились, а главное — если есть мускулы, позволяющие держаться крепко. Пусть на стороне Иванова-Останина легитимность — историческая, юридическая, нравственная. Зато на стороне рейдеров медийность, ушлость и организаторские способности. Хорошие шансы победить в возможной конкуренции двух премий с одним именем.

После публикации заявления «Комитета» Дмитрий Кузьмин выступил в своем и чужих интернет-дневничках с чувственными, но беспомощными оправданиями. Разжевывает подробности конфликта, которые совершенно не интересны на фоне проблемы собственности. Предложение решать эту проблему по совести Кузьмин называет «презумпцией шкурничества»: это как если бы грабитель, отнявший у гражданина кошелек, отвечал бы на порицания, что ему нет дела до шкурных интересов ограбленного. Лексика про презумпцию шкурничества — советская, как и рассуждения о «духовной миссии» (пафос — популярная ширма для пакостей) и «общем деле». Чье же это общее дело? Вот выяснилось, что уже не Останина и не Иванова. И не мое: хотя я эстетически куда ближе к Кузьмину, чем к Иванову, не стану считать «общим» дело, основанное на торжестве стадной силы, куражащегося большинства: почуяли силу и кровь, почуяли, что можно замочить старичков — взяли да замочили. Так что, «общее» в данном случае — это Кузьмина и его подельников.

Для меня отсутствие этой элементарной чистоплотности (Кузьмин презрительно называет ее «чистоплюйством») в людях, которых я не только ценю, но и уважаю, стало, признаюсь, неожиданностью. Да чего там, личным ударом. Чрезвычайщики, в общем, вызывают даже и некоторое сочувствие. Собственноручно намалевать себе на лбу аршинную Каинову печать: это надо ухитриться. Неоднократно уже заявлял в эти дни устно, заявляю теперь и письменно: я не согласен, что Дубин, Кузьмин, Морев и Лапицкий — подлецы, которым нельзя подавать руки. Морок, срыв, соблазн, помутнение, споткнулись, обкакались. Бывает. Не сомневаюсь, что мы дождемся от них ярких, новых, самостоятельных, честных проектов, о которых не только я, но и многие их нынешние недоброжелатели скажут с радостью добрые слова.

Но пока вот выяснилось, что не богатыри. Не рыцари. Это да. Жалко.

Но «бренда» намного жальче: вынесут ли Премию на своих плечах отцы-основатели, продолжится ли лже-премия под водительством рейдеров, будут ли сосуществовать параллельно два Андрея Белых: в любом случае не скоро выветрится аромат вещества, наваленного лихой четверкой.

Вячеслав Курицын

Часы остановились

Часы остановились

Премии Андрея Белого исполнилось 30 лет. Хватит?

Мне многажды доводилось называть Премию Белого «лучшей» и «главной»; основания для такой оценки, собственно, налицо и сейчас.

Во-первых, это «экологически чистый продукт»: премия возникла при самиздатовском журнале «Часы» для моральной поддержки неподцензурной словесности.

Во-вторых, у нее внятная и славная концепция — отмечать «инновационную» литературу.

В-третьих, хотя состав рулящих неоднократно менялся, премию практически всегда присуждали (и присуждают) люди вменяемые и высокопрофессиональные, чего ни об одной другой отечественной литературной награде сказать невозможно.

Кривулин, Драгомощенко, Гройс — три первых лауреата, ангела-храни-теля проекта: эти имена задали планку, и, хотя серенькие присуждения бывали, куда без них, низко планка никогда не опускалась.

В последние годы, однако, решения белого комитета (жюри так называется) все чаще вызывали недоумение. Я его публично не высказывал: «родную» (я не только давний поклонник «Белого», но и недавний лауреат) премию шпынять не хотелось. Но сегодня совпали два повода: присуждение, во-первых, юбилейное, а во-вторых — какое-то запредельно нелепое.

Сплошные заслуги

Бесспорна одна позиция: труд, свершенный переводчиками и издателями первого большого русского издания Целана. Остальное сильно смущает. Нет особых сомнений в квалификации пушдомовского академика Лаврова, но что же новаторского в его в высшей степени традиционалистских трудах? При чем тут Андрей Белый?

Вопрос лукавый: понятно при чем. Белый — герой Лаврова, а у премии юбилей, а решение символическое. Ладно, в честь юбилея можно и символическое. Но ведь тут тенденция: скажем, не так давно лауреатом «гумисследований» стал Роман Тименчик с толстой книжкой про Ахматову. Книжка хорошая, набитая материалом, как гранат вкусными алыми штучками. Одна незадача: в ней нет интеллектуального усилия, «соображений», а есть лишь родосская усидчивость: надо же столько переписать (да если и отсканировать) чудных советских цитат из «Литературной газеты». Поклонники Тименчика объясняют, чего в цитатнике новаторского: вот сколько, дескать, комментариев, больше, чем основного текста, так одно в другое хитро переходит, что непонятно, что чего комментирует. Современно! Примерно такими же словами я пиарил роль комментария в постмодернизме на страницах той же «Литгазеты» в начале девяностых годов. И уже тогда понимал, что не так уж оно и современно, что прием этот двадцатым веком использован уже как следует во все щели. А уж считать это современным сегодня… Вот именно что без комментариев.

Вот вовсе вопиющий пример: в шорт-лист текущего года записали очередной том еще более трудолюбивого Евгения Добренко. Спора нет, его многостраничные исследования из года в год «вводят в оборот» тонны (хотел написать разнообразных, но одумался) советских материалов. Но нет и спора, что работает Добренко в соответствующем своему предмету жанре соцреалистического бу-бу-бу, а на новаторство и сам не претендует.

В «прозе» победил Александр Секацкий, священная петербургская корова. Секацкий и для меня корова, и, увидав шорт-лист, я прежде всего удивился, что Секацкий до сих пор белой премии не имел. Видимо, тому же удивились и решили опомниться члены комитета. Полупрозу, подобную победившей (пусть и не в жанре романа), Секацкий сочиняет давно, мог быть премирован за нее эн лет назад (как и за философию — по гуманитарной номинации). Ощущение, что Секацкому просто отдали старый долг. Ничего, может, дурного, если забыть, что в шорт-листе присутствовали без малого гениальные и именно что остросовременные тексты Линор Горалик и Андрея Сен-Сенькова. Напомню, что свой авторитет Премия Белого заслужила именно умением углядеть новое в новом, награждениями грядущих, а не состоявшихся классиков.

«Поэзию» на сей раз поделили. Основным лауреатом представляется православный декадент Сергей Круг-лов, и «православный декадент» тут не ирония, а попытка в двух словах представить стиль этого действительно великолепного автора. Но к нему почему-то решили пристегнуть Владимира Аристова, человека достойного, поэта заслуженного и «состоявшегося» уже эдак с четверть века назад. На Аристова, как и на Секацкого, ворчать не станешь, если не заметить, что даже в шорт-лист не попала Алла Горбунова, самая яркая дебютантка последних лет. Вообще, «делить» премию без крайней необходимости — признак слабости жюри. А какова была крайняя необходимость? Верно: больше ведь не будет повода дать Аристову, а надо бы дать!

Таким образом, почти все (исключая Круглова) премии-2008 вручены за так или иначе понятые «заслуги», за выслугу лет, за правильные глаза. Для работы комитета это — стыдный провал. А для премии — знак глубокого кризиса?

Девальвация эксперимента

Есть концептуальный затык: что ныне считать новаторством? (В этой главке я буду рассуждать только о «худле»: за свежими гумисследованиями давно не слежу, остановившись где-то на «новом историзме».)

Новаторство в литературе — это либо окно, прорубленное ловким ударом сразу в область Чистого Духа, он же Бездна (аналог в изобразительном искусстве — «Черный квадрат»), либо «эксперимент». Про Чистый Дух опытным путем догадались, что ловко — не прорубается. «Волшебного слова» не существует: не проканали ни символистские пурпурные затененные сверхвоссиянности, ни крученыховские дырпырщуры. Чистый Дух достигается долгим тяжким трудом в самых что ни на есть традиционных формах. Взять Дона Хуана с его Кастанедой: тщательная погоня за Чистым Духом оформлена в седом жанре незамысловатого репортажа.

Что касается «эксперимента», то он просто конечен, как спички в коробке. Если вновь сравнить с артом, невозможно радикальное искусство, ибо попробовали уже все: и говно ели, и мальчика в живот целовали. То же и с литературными выкрутасами: фокусничество имеет, похоже, предел. Тем более нынче, когда к свободному формотворчеству присоединились миллионы интернет-пользователей, в принципе не скованных представлениями о традиционных-нетрадиционных формах. Если иной белый номинант, выписывающий в стишок газетные заголовки (желательно без запятых и прописных букв), полагает, что занят творчеством, то делающий то же самое блоггер просто разлекается, и у него потому выходит занятнее.

Была такая побасенка: если многим обезьянам дать многия пишущыя машины, то рано или поздно одна из них напечатает «Войну и мир».

Результат есть, хотя и в младших жанрах. Фразы «Афтар жжот», «Первый нах» и «Тема ебли не раскрыта» — они же появились «по ходу» и по приколу, вне зоны литературных амбиций. Тем не менее они именно литературно великолепны: по ритму, точности, по истинно пушкинской легкости. Скажем, у хорошего писателя Пелевина фраз такого уровня нет.

Я это не к тому, что «новое» невозможно. Вот поэт Родионов — «новое»? Вроде как да. Что он делает? Он орет рэп про приключения пьяных мудаков на московских окраинах. Ингридиенты все ветхие (желтая кофта с синей блузой, интерес к судьбе маленького чела), а результат вполне инновационный.

Запомнилась (цитирую по памяти) хорошая фраза Ильи Кукулина, что в «новом» интересен не сам эксперимент, а стоящие за ним поиски жизнеспособных модусов конкретного человечьего бытия. Тот же Родионов, разумеется, не «новое» делает, а чисто интересуется живыми окровавленными модусами. Но в самом «духе» Премии Белого велика как раз идея эксперимента, башни из слоновой кости, авангардного жеста, причудливого коктейля «серебряного века» с андеграундом семидесятых. Очевидно, дух премии вступает в противоречие с духом эпохи. И проект буксует.

Недавно один из нынешних руководителей премии сообщил, что актуальным для «Белого» сейчас является противостояние рыночному мейнстриму. Тоже такое высказывание… о многих концах. Я понимаю, что давать «нашу» премию Акунину — дело избыточное, но, положа руку на сердце, а член на жопу (как удачно выразился кто-то из безымянных сетевых шутников), Акунин — куда больший новатор, чем недавние прозолауреаты Юрий Лейдерман и Эдуард Лимонов. И вполне себе новаторский роман Павла Крусанова «Укус ангела» — самое коммерчески успешное его произведение.

Зеркало треснуло

Когда пишут о премии, всегда сообщают, что материальный ее фонд — 1 рубль (плюс еще водки наливают и яблоко дают). Фонд рубль, а авторитет — огого! Но вот утек куда-то, кажется, этот самый легендарный авторитет. Решения уходят в песок. О Премии Андрея Белого перестали появляться аналитические статьи. То есть — совсем. В лучшем случае газеты дают список лауреатов: с одной стороны, их можно понять, широкий читатель не знаком со словосочетанием «Сен-Сеньков»; в былые годы, однако же, хотя бы минимальные комментарии появлялись.

Еще грустнее, что работа премии не обсуждается в блогах социально близких граждан, заинтересованных лиц. В среде распространения авторитета. Это ведь вовсе кранты. Узколицый Неврастеник переживает за «Букер» и «Большую книгу», как за собственную таксу, а о Белом — молчок. Радужный Культуртрегер язвит по поводу одной там новообразованной премии, а о Белом ни звука. Жизнерадостный Волосатик остроумно шутит про Круглова и Аристова: им по 50 копеек и по пол-яблока!

Да и сами организаторы будто не совсем всерьез относятся к своему детищу. У премии, скажем, нет своего сайта; «вэб-представительством» является страничка в «Журнальном зале». Можно и так, разумеется. Но в отчетном году на этой страничке не только шорт-листа не выкладывали, не только положения и состава комитета там нет — там и итогового решения не появилось. На официальной страничке!

Что же получается — наигрались?

Что делать?

Вопрос, как всегда, самый сложный. Прикрыть лавочку в честь 30-летия, красиво уйти «непобежденными» — выход разумный, но не самый интересный. Интереснее, конечно, реорганизация, перезапуск-переформатирование, но не знаю, насколько комитет понимает необходимость перемен.

Во всяком случае, белой затее следует иметь в виду, что у нее могут появиться конкуренты: другие премиальные проекты, ориентированные на новаторство, нерыночность, неформатность и пр. Одна такая премия, в общем, уже возникла (пока предельно нелепая, но, возможно, только «пока»). Проект другой мне самому довелось недавно обсуждать — в пьяной компании и безответственно; ветер, однако, дует в ту же сторону. Не сомневаюсь, что этими двумя легкомысленными примерами дело не ограничится.

Время, сцуко, не умеет стоять стоймя.

Премия Белого-2008

«Проза»: Александр Секацкий, роман «Два ларца, бирюзовый и нефритовый»

«Поэзию» поделили книги Владимира Аристова «Избранные стихи и поэмы» и «Зеркальце: Стихи 2003-2007 гг.» Сергея Круглова

«Гуманитарные исследования»: Александр Лавров, «Андрей Белый. Разыскания и этюды»

«За особые заслуги в развитии русской литературы»: Татьяна Баскакова и Марк Белорусец, составители и переводчики тома Пауля Целана «Стихотворения. Проза. Письма»

Вячеслав Курицын