Рубрика: Отрывки

Барсучья нора

(Сказка из книги)

Митя Барсук был поэтом…

Но до чего все-таки обманчивы все эти слова: «поэт», «писатель», «писать» и им подобные. Скажешь
«писатель» и сразу видишь человека (а кстати, почему именно
человека? есть много книг, написанных не иначе, как барсуками), который сидит за письменным столом, украшенным стаканом чая. Это писатель. Будучи писателем, он занят процессом письма. Он выписывает письменными принадлежностями
письмена на писчей бумаге. Работает не отрываясь, иногда
только морщит лоб, подносит к нему перо и задумывается.
Закончив поэму или там сказку, отхлебывает остывшего чая.
Потом перечитывает манускрипт и начинает переписывать
набело.

Все в этой картинке неправда. На самом деле писатель, даже
если он человек, не столько пишет, сколько мечется по своей
норе, как сумасшедший барсук, и при этом бормочет себе под
нос очень странные слова. Все писатели — скрытые барсуки.
А поэты — явные, самые настоящие.

Поэт Митя был настоящий барсук.

---

Будучи настоящим, с хорошей родословной, барсуком, он
всю жизнь прожил на одном месте. Meles-meles, как назвали
эту славную полосатую зверюшку древнеримские барсуковеды, вообще самый оседлый народ. Многие барсучьи города
возникли тысячи лет назад, и нынешнее поколение их жителей возлежит все в тех же комфортабельных норах, что и их
предки, современники Будды. А отчего бы им не возлежать?
Врагов среди зверей у них почти нет, а царь природы — человек с ружьем — при слове «барсук» только кривит свой мужественный рот. И его можно понять: барсук, двоюродный дядя
скунса, имеет с тыла такие две железы, от которых трудно
не скривиться. И если бы не вредный предрассудок насчет
барсучьего сала, которое якобы помогает при болезнях легких, да не подлый обычай чистить сапоги щетками из барсучьего меха, то мелеса-мелеса все бы давно оставили в покое.

Митя родился и вырос в одном из древних барсучьих городов, на берегу живописного озера. От родителей он унаследовал прекрасную квартиру — трехкомнатную, с пятью выходами, на третьем подземном этаже, в весьма престижном районе
под столетним дубом. Правда, для писателя такая оседлость
была не слишком благоприятна — жизнь Митя знал очень избирательно. Но он не переживал: вдохновение, говаривал он,
и еще раз вдохновение. И, поднявши глаза к дубу, шмыгал своим чувствительным носом.

В квартире Митя проводил весь день, выходя за едой
только после захода солнца. Тут надо сказать, что он был
вегетарианцем. Мышей не ел, птиц только слушал по вечерам,
подперев щеку лапой, а на лягушек даже смотреть не мог от
жалости. Древний барсучий обычай — похвальба на рассвете,
кто сколько за ночь сожрал лягушек — вызывал у него искреннее негодование.

— Сядут на толстые зады, — возмущенно говорил он очередной жене, — и давай: «А я двадцать! А я сто!» Живоглоты!
Тупицы! Но придет наше с тобой время! Взойдет заря новой
жизни! Скоро все поймут истину безубойного питания!

— Да ты бы не мучился так, Митечка, — вздыхала жена. —
Пусть их жрут, что хотят. Ты у меня такой славненький…

Сам Митя с юных лет предпочитал фрукты, грибы и орехи.
И зад у него поэтому был совсем не толстый, а очень аккуратный, с приятным белым хвостиком. Этот хвостик очень нравился девушкам.

— Какой у вас сзади эротичный предмет, — говорили девушки.

— Ну что вы, право, — смущался Митя, — предмет как
предмет.

Брак — самое сложное дело в жизни барсука. Барсуки моногамны, и редкий барсук бывает счастлив в семейной жизни.

Со своей первой женой Митя познакомился на вечерней
прогулке. Стоял ласковый май, то золотое для барсуков время,
когда озерные лягушки совокупляются в прибрежных зарослях и еще не окрепшими голосами бурно выражают свои чувства. В тот вечер среди озерного населения царило подлинное
единство. Послушать лягушек собрались не только местные
меломаны — барсуки, лисицы и выдры — но прибыли и редкие
гости: целая делегация сычей, два аиста, и даже явился один
кот домашний, проживавший в человеческом поселке за двадцать километров от озера.

Однако Митю лягушачий джаз только раздражал, а вид собрания живоглотов навевал самый черный пессимизм. Он был
голоден, печален и одинок. Найти пищу в это время года для
него было совсем не просто, а перспективы исправления нравов
лесных жителей казались совершенно бесперспективными.

Митя уселся на свой замечательный хвостик и пригорюнился, глядя в воду. Вода отразила юную морду со следами
страданий у глаз и стройное пушистое тело серовато-коричневого оттенка.

И тут появилась она. Она была совершенно восхитительна:
миниатюрна, молода, миловидна. Хотя, пожалуй, несколько
приземиста. Шла она с большой кошелкой.

— Ой, я вам не помешаю?

— Ну что вы, что вы… — отвечал Митя церемонно.

— А я тут прошлогоднюю бруснику собираю. Люблю
очень сладкое. Хотите?

— Спасибо, с удовольствием.

— А вы так романтично грустите. А чего вы на концерт
не пошли?

Митю передернуло.

— Потому что поедать живых существ — все равно, что
есть самого себя! Потому что мир рушится от живоглотства!
Потому что всем пора понять, что у мясоедения нет будущего!
Потому что я барсук, понимаете, барсук! Мелес-мелес!

— Ой, как вы здорово говорите. А как вас зовут?

— Дмитрий.

— Дмитрий… Как романтично… А я — Мила. Просто
Мила.

Вскоре они поженились.

Вдохновение накатило на Митю через месяц после свадьбы. Однажды утром Мила проснулась от странных звуков
и увидела, что муж мечется по комнате. Он тыкался носом в
дальний правый угол, разворачивался, бежал в левый ближний, тыкался носом туда и несся обратно. При этом он выкрикивал очень странные слова:

— Мелес-мелес, умеешь ли, мелес, услышать свой мелос?
Мелос, мелодия мела зимой, когда метит метель тебя, мелес…

— Что ты мелешь? — в ужасе спросила Мила.

Митя резко затормозил посреди комнаты и посмотрел на
нее без всякого выражения, как коза в кинокамеру.

— Милый, что с тобой?

— Не мешай! — заорал вдруг барсук. — Ты что, не видишь?
Я сочиняю!

— Ты писатель?

— Нет! Я мелический поэт!

Таких слов Мила не знала. Она всхлипнула, схватила кошелку и выбежала из норы. Побродив часа два по лесу, она вернулась с ягодами и увидела, что все было по-прежнему: Митя
бегал из угла в угол и бормотал.

Мила выдержала только полгода такой жизни. Поначалу она
говорила себе: может, он гений — надо терпеть. Потом говорила:
сволочь он, а не гений, но я же его люблю — надо терпеть. Потом: я его не люблю, эту сволочь, но вдруг будут дети — надо
терпеть. А Митя все бегал и бегал по комнате, и наконец настал
день, когда Мила спросила себя: а надо ли терпеть?

— А надо ли терпеть? — спросила она вслух.

— Что? — остановился Митя.

— Ты погубил мою жизнь! — закричала Мила.

— Мещанка! — отвечал барсук.

Мила зарыдала в голос. Митя попытался продолжить процесс письма, но ничего не выходило — после каждой его пробежки рыдания Милы нарастали. Тогда он угрюмо сел в самом
дальнем от жены углу и прислушался к ее горьким словам.

— …как брошенная, — причитала Мила. — Ни ласкового
слова, ничего. Целый день: «мелес, мелес», а ведь я сирота.
И жрать с ним грибы эти. Я мяса хочу! Гад! Собака норная!

Митя слушал, пытаясь сдерживать свои порывистые чувства. Но терпения хватило ненадолго: в какой-то момент он заметил, что его короткие сильные лапы вдруг сами собой начали скрести земляной пол. «Что со мной?» — испугался Митя.
Но тут же догадался: «Да я же рою новую нору!»

Через день нора ниже этажом была готова. Она, конечно,
не шла ни в какое сравнение с родовым гнездом: комната была
одна, а выходов — только два, но Митя был доволен — здесь
никто не мешал ему заниматься любимым делом. Правда, разбег был поменьше, и потому строчки получались короче, но
это ему даже понравилось:

— Я вхожу в новый период, — решил он. — Назову его
«Камерная мелика».

Кроме малых габаритов, в новой квартире было еще одно
неудобство: в потолке оставался выход в прежнюю жизнь, и
иногда Мила, движимая женским состраданием, просовывала
морду к Мите и озабоченно спрашивала:

— Ты не проголодался?

Но Митя, у которого вдохновение теперь не проходило никогда, сразу начинал истошно орать, и Мила поспешно исчезала. Постепенно она смирилась с потерей мужа и перестала появляться на его территории. Только иногда сверху падали
яблоки и сушеные грибы. Барсук поглощал их автоматически,
не интересуясь, откуда они взялись и что значат.

Так длилось долго, до тех пор, пока однажды ночью Митя
вдруг не почувствовал адский голод. Он остановился, оглядел
грязную нору и обнаружил, что еда сыпаться перестала, и, видимо, давно.

Он поднял морду вверх и прислушался. Милы было не
слышно. Зато в тишине отчетливо прозвучал мужской голос:

— А вчера пятьдесят сожрал!

«Уже утро, — понял барсук. — И она вышла замуж».

Митя высунул нос в прежнюю жизнь и огляделся. Открывшаяся ему картина оказалась настолько невыносима,
что он чуть не свалился вниз. На его любимом ковре из зеленого мха живописно раскинулся толстозадый живоглот по
прозвищу Приходил. Скотина ковыряла в зубах лягушачьей
лапкой.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Потом
Приходил сплюнул лапку на ковер и лениво сказал:

— Ну.

Митя почувствовал, как закипает его благородная кровь.

— Это моя квартира! — категорически заявил он.

— А еще чего? — лениво спросил узурпатор.

— Тут жили мои предки тысячу двести лет!

— Да? А попрыгать?

Митя опешил. Кровь звала в бой, но разум приводил весьма увесистый аргумент против: необъятный зад конкурента.
Силы были явно неравные.

Внутренняя борьба длилась недолго, а внешней Митя
как-то даже не заметил. Он просто очнулся на полу ниже
этажом и еще успел услышать слова победителя:

— И не дай бог твое рыло…

Но что именно не дай бог рыло, Митя так не узнал, потому
что толстозадый завалил ход в квартиру бывшего мужа здоровенным камнем.

«Ну и ладно, — подумал Митя. — Завалил так завалил. Завалил меня барсук. Барсук, как барс… Как барс… Барсук…».

Но слова не шли. Поэтические озарения стремительно разбегались в оба оставшихся выхода, а на их место вползали
черные мысли. Митя вдруг заметил свое одиночество, неприбранную нору и впервые подумал, что молодость, наверное,
прошла.

Он вылез наружу и пошел к озеру. Подступала осень, и столетний дуб уже начал свое желтое дело. Митя сел на том же
месте, где когда-то встретил Милу, и заглянул в воду. Вода отразила грустную средних лет морду и отяжелевшее сероватое
тело. Лягушки молчали, было тихо.

И тут появилась она. Она была восхитительна: совсем юная
и юркая, как юрок. Хотя, пожалуй, несколько приземистая.
Шла она с небольшой кошелкой.

— Ой, я вам не помешаю?

— Мне нельзя помешать, я ничего не делаю, — рассеянно
отвечал Митя.

— А я тут грибы собираю. Люблю их очень.

— Правильно. Хочешь мяса — сорви гриб, — привычно
поддержал барсук. Он говорил, но не слышал сам себя.

— Так я уже сорвала. Хотите?

От этих слов Митя вдруг почувствовал резь в животе. Он
схватил самый большой гриб, жадно впился в него зубами, но
тут же выплюнул. Это была зеленая поганка.

— Ой! — сказала она. — Вечно я путаю. Никак не могу запомнить, какие хорошие, а какие нехорошие.

— Я тебя научу, — сказал Митя.

— Правда? Вот здорово! А как вас зовут?

— Дмитрий.

— Дмитрий… Как здорово! А я Юля. Можно Юлечка.

Через неделю они поженились, через две недели Митю
посетило вдохновение, а через три он услышал тихий плач.

— Я так больше не могу, — всхлипывала Юлечка. — Ты
губишь мою молодую жизнь!

— Почему?

— Потому что я хочу жить! Я хочу гулять по берегу озера,
собирать грибы и ягоды, слушать лягушек, играть в попрыгушки. И все это вместе с тобой, любимый! И еще я очень хочу
мяса.

Митя уже где-то слышал эти слова. Он почувствовал укол
совести. И от этого укола его короткие, все еще сильные лапы
вдруг сами собой начали скрести земляной пол.

Третья квартира оказалась еще меньше второй и всего с одним выходом, но Мите было уже все равно: он теперь совершенно пренебрегал бытовыми удобствами. С потолка, как и в
прошлой жизни, иногда сыпались грибы и кедровые орехи, но
среди грибов попадалось много поганых: все-таки Юля была
неопытна по хозяйственной части. От поганых грибов Митин
стиль приобрел новую высоту. Свой третий период он назвал
так: «Мелика Тонкого Мира».

Тонкий мир чудился ему огромным парком, полным разных зверей. Это был настоящий рай безубойного питания: тут
никто никого не ел, даже не пытался. Все жили в отдельных
квартирах и непрерывно бормотали, подвывали, подскуливали. А Митин голос легко и свободно вливался в общий хор. Вот
только почему-то увидеть этих зверей Мите никогда не удавалось. Он только слышал их голоса, а видел всегда одно и то же:
сетку с очень маленькими ячейками и за ней кусок зеленой стены. Странный это был мир.

Из этого странного мира, откуда он не вылезал по целым
неделям, как-то сама собой явилась третья жена. Ее звали
Ядвига-Элеонора, и она была причастна к искусству.

Откуда она все-таки взялась, Митя так и не понял. Просто
однажды, съев гриб, именуемый в народе навозной лысиной,
он вошел в тонкий мир и обнаружил там ее. Она сидела посреди его норы и смотрела горящими глазами куда-то вдаль —
сквозь Митю, сквозь сетку, может быть, даже сквозь зеленую
стену. Она была не слишком молода, не чересчур миловидна,
далеко не миниатюрна, но в ней чувствовалась такая духовная
сила, что Митю сразу потянуло к ней, словно магнитом. Он почувствовал себя рядом с ней каким-то приземистым.

— Я вам не помешаю? — робко спросил он.

Ее зрачки чуть сузились.

— Уже помешал. Ты помешал творчеству!

— Я помешал? Вы — сочиняете? Стихи сочиняете? А…
прочитайте! Пожалуйста!

Незнакомка оторвала глаза от Мити, перевела их вдаль, потом свела зрачки поближе к носу и вдруг вся как-то забурлила,
закипела изнутри:

— Мелес, мелес юбер аллес, мелес мене текел фарес… —
выводила она натужным голосом.

Митя не верил своим ушам.

— Так это же мои стихи! Мелика тонкого мира!

— А где ты, по-твоему, находишься?

— В тонком мире?

— Ну да.

— А вы кто?

— Я — это я. Ядвига-Элеонора.

— Ты мое второе «я», не исчезай! — завопил барсук.

Ему хотелось сказать очень многое: что мир ловит его в
свои сети, что он одинок, что за всю жизнь он не нашел никого,
кто бы его понимал. Но язык не слушался.

— А ну-ка прочитай сам что-нибудь! — приказала Ядвига.

Митя ошарашенно посмотрел на нее, потом попытался свести глаза к носу. Это у него не получилось, и тогда он просто
закрыл их и прислушался к себе. Внутри стояла мертвая тишина, изредка прерываемая кваканьем лягушек.

— Я ничего не помню, — испуганно сказал он. — Я почему-то
все сразу забыл.

— Хорошо, я помогу тебе. Я останусь с тобой.

И действительно: когда Митя очнулся, Ядвига, как ни
странно, сидела посреди его норы и смотрела невидящими глазами в сторону последнего выхода. Они стали жить вместе.

Поначалу вдохновение посещало поэтический союз в разное время, и они относились к творчеству второго «я» с полным пониманием. Но однажды их озарило одновременно, и
это оказалось крайне неудобно. Они бегали каждый по своей
диагонали и все время сшибались мокрыми и холодными носами. Но дело было совсем не в носах. Просто сочинять в условиях, когда рядом кто-то бегает, топает и бормочет, оказалось совершенно невозможно. Сами того не желая, они подхватывали
на бегу друг у друга целые строчки, и эти строчки потом всегда
оказывались самыми худшими. Митя мучился, вздыхал и даже
тайком вспоминал непричастных к искусству бывших жен.

Бытовые неудобства быстро перерастали в споры об искусстве.

— Твоя мелика не мелична, а только мелодична, — говорила Ядвига.

— На себя посмотри, — огрызался Митя.

Диета последних лет изменила его характер: он стал груб и
раздражителен.

— Но как же так? Ведь ты называл меня своим вторым
«я»?! — возглашала она.

— Дурак был. Вторых «я» не бывает. У барсуков не бывает
вторых «я».

— А что бывает у барсуков?

— Жены бывают.

— Я тоже ошиблась в тебе, Димитрий, — помолчав, сказала Ядвига. — Ты не гений.

— На себя посмотри, — бубнил барсук.

— Ты не гений. И тебе нужны новые источники вдохновения. Пора кончать с грибным образом жизни. Почему бы тебе
не сходить на охоту?

Митя вздрогнул и замер, уставившись на нее. Он вглядывался в ее пустые блестящие глаза и чувствовал, как его ослабевшие лапы начинают сами собой скрести земляной пол. Митя напряг все силы, но вместо мягкой земли когти вдруг
уперлись в гранитную плиту. Копать дальше было некуда.

Перед ним был последний выход. Он с трудом протиснулся
в него и побрел к озеру. Недавно выпал первый снег, всходило
солнце. Митя подошел к воде.

Вода отразила грустную старую морду, совершенно белую,
и белое, бесформенное тело. Жизнь таяла на глазах, не оставалось ни надежд, ни стихов, но почему-то казалось, что самое главное — тот рай, что так часто снился ему — все еще
впереди.

Но главное было сзади. Два человеческих рыболова, стоя у
него за спиной, уже давно с удивлением разглядывали белого
барсука, а Митин нос, раньше такой чувствительный, их совсем не чуял.

— Погоди, не бей! Смотри, он белый весь: альбинос!

— Да какой к хренам альбинос? Старый зверь, вот и все.
Вишь, не чует — глухой совсем.

— Говорю тебе — альбинос. Михалыч, а давай его заловим, а?

— Да на хрена он кому нужен?

— А в зоопарк. Альбинос же! Бабки дадут.

— В зоопарк, говоришь? Ну, кидай, там посмотрим. Ты
кидай, а я его бутылкой по башке все-таки огрею.

И Митю накрыла сеть.

Он дернулся, ухватился за нее когтями, рванул на себя, но
в тот же миг почувствовал страшный удар, и белый снег перед
его глазами сразу стал черным.

---

Митя еще не совсем очнулся, а в ушах у него уже зазвучали
и стали стремительно нарастать волшебные звуки его любимых снов. Десятки звериных голосов бормотали, подвывали,
подскуливали, повторяя свои имена и прозвища, и Митин внутренний голос радостно, словно пробудившись от долгой зимней спячки, вливался в общий хор.

Он открыл глаза. Как всегда в тонком мире, перед ним была
сетка с очень маленькими ячейками, а за ней виднелся кусок
зеленой стены.

— Ядвига! — позвал он.

Никто не откликнулся.

Митя оглянулся и увидел, что он здесь совершенно один.
Он встал, неуверенно прошелся из угла в угол по норе, ставшей теперь совсем крошечной, потыкался носом в сетку, стены, пол, потолок. Все они оказались очень крепкими. Они
были твердые и холодные, как гранитная плита в последней
квартире. Митя огляделся по сторонам еще раз и вдруг сел на
пол, разом все поняв.

Выхода в этой норе совсем не было.

И радость вдруг заволновалась в его груди. Теперь никто в
мире не мог ему помешать! Митя легко вздохнул и поднял морду вверх — уже уверенный, что сейчас снизойдет озарение. Он
немного посидел так, а потом вскочил на лапы, ставшие вдруг
сильными и упругими, как в молодости, и быстро побежал по
привычному маршруту — из дальнего правого угла в левый
ближний и обратно.

— Смело, о мелес, мели в подземелье своем… Время мелеет,
и все перемелется в нем…

---

Ссылки

• Рецензии Андрея Степанова — литературного обозревателя «Прочтения»

Легенда о черном гондольере

(Отрывок из романа)

Европу, словно бык овцу, покрыла тогда чума.

Косила, костлявая, не разбирая различий, иные города вымирали полностью. Нам, свыкшимся с идеей массового поражения, живущим бок о бок с атомными бочками, с бактериологическими горошинами под периной, должно быть чисто по-человечески любопытно: как же все это укладывалось в головах?

Как можно было верить в Божественное устройство мира или, например, в Разум или еще во что такое высокое, когда — вымирает город вплоть до невинных младенцев, и даже последняя мышка валяется перед собором навзничь, скочурив лапки вперекосяк?

Впрочем, к легенде.

Не обошла беда и Венецию. Некоторое время граждане могли тешить себя мыслью, что недуг пощадит город Святого Марка, что гордый, как вздыбленный лев, венецианский дух, будучи помноженным на сокровища стрегний, позволит свершится одному из Чудес, каковые так или иначе сопровождают, пусть и узким ручейком, всю историю человечьего рода. Пала Падуя, над Вероной стояло облако стона, а Венеция держалась, рыба в ее водах была свежа и проворна, и город даже готовился к очередному карнавалу. Первой ласточкой стал звонарь, рухнувший с кампаниллы ровно под ноги прогуливавшемуся у стен собора дожу, и, склонившаяся над неурочным трупом свита, с ужасом узрела на лице несчастного апельсиновые и баклажановые пятна, безжалостно свидетельствующие: «превед»! В кратчайшие сроки каналы запрудились зловонными трупами. К чести горожан — а, может быть, здесь не о чести должна идти речь, а о пресыщенности роскошной жизнью и карнавальными утехами — мало кто из венецианцев последовал унылой матрице «пира во время чумы»: напротив, в моду вошли коллективные самоубийства, ибо нет для настоящего Гражданина Лагуны ничего позорнее, чем смерть с изуродованным лицом и прогнившим телом, чем Некрасивая Смерть (ритуал сжигания чучела которой, кстати, именно с тех пор стал центральным событием карнавалов). И чем более знатной была семья, тем смелее выбирала она добровольную гибель — вот уж, воистину, высокая мода.

Семейство Дожа, впрочем, не торопилось выпустить из решающего ларца кривобородого демона суицида, ибо, во-первых, капитану свойственно в последнюю очередь покидать тонущий корабль, а во-вторых — а, возможно, тоже во-первых — социологические обстоятельства давали Супругу Моря несколько больше шансов в борьбе с неминуемым.

Но медицина и в наш век удручающе не всесильна, а заведующие чумой микробы-вирусы — или как они точно именуются, эти бессмысленные микроскопические сущности, которых еще Парацельс метко нарек Перхотью Шелудивого Дьявола — не имеют понятий ни о человечьих субординациях, ни о крепости дворцовых стен. Так что, и семья Дожа начала скорбную подготовку к финальной драме, проводя дни и ночи в молитвах (и лишь в скобках будет замечено, что сам Дож часть ночей решил уделить-таки напоследок Бахусу и Венерам, рассудив — и убедив себя, что рассудил справедливо — что его прямая обязанность насытить у последней черты как дух, так и плоть: чисто из соображений симметрии).

Особые чувства испытывала и единственная дочь Дожа, первая красавица города, а не исключено, что и Вселенной. Златовласая от природы, невысокого роста, но скроенная по небесным чертежам и сложенная с учетом исправления в означенных чертежах пары-тройки незначительных, но явных недочетов по части выпуклостей и округлостей, она играючи затмевала как солнце, так и любую луну, и Венеция всерьез опасалась, что Единственной Дочери никогда не суждено выйти замуж, ибо нет на свете совершенного рыцаря, дерзнувшего бы полюбить Абсолютную Красоту. С другой стороны, и Абсолютная Красота, по высоким понятиям, должна быть настолько разборчивой, что исход этой разборчивости, подобно хвосту числа Пи, может наступить лишь далеко за пределами земной жизни.

Жизнь, однако, сильнее как отдельно взятого дурацкого числа Пи, так и прочих отвлеченных измышлений о чужих невозможностях и долженствованиях. На карнавале, где, как известно, верх и низ не то что меняются местами, как то любят провозглашать кликуши с факультетов культурологии технических вузов, но просто начинают сомневаться в самой своей природе, Единственная Дочь столнулась у причала Сан-Марко с простым гондольером и полюбила его всем своим неопытным, но умным сердцем. Мужская красота — либо оксюморон, либо лингвистическая уловка содомита, рассуждать о ней в древней легенде вряд ли уместно: так, что не красоту полюбила Абсолютная Дочь, а запечатленную в твердом взоре непостижимо черных глаз готовность идти до конца. Твердь ли раздавит землю, как подошва жука, или сама расползется озоновыми дырами, превратится ли книга в файл, а тот, в свою очередь, в луч, но вряд ли родится мудрец, способный объяснить, чем пленяет самых разных женщин означенная готовность и чем вообще мила идея «конца» женщине: Той, в самом естестве которой зашито вечное продолжение. Так или иначе, Абсолютная Дочь влипла.

Черным гондольера прозвали не за цвет глаз. Тогда его еще вовсе не прозвали Черным, это случится ближе к концу легенды, но для простоты повествования уместно называть его таковым уже сейчас. Итак, Черный Гондольер тоже мгновенно полюбил обсыпанную конфетти от гребенок до ног Коломбину, в чьем костюме явилась пред ним Героиня Легенды. Лицо ее было прикрыто маской, знатное происхождение ее может и выдавала осанка, но не со всей полнотой. Мелькнула, однако, на парапете, на самой границе камня и воды, из-под края не по-коломбиньи длинного платья нога с такими крупными пальцами формы столь классической и при этом оригинальной, как — адекватное сравнение все равно невозможно, так что пусть придут на память вершинные достижения дизайна современных автомобилей и катеров.

Влажные маршруты влюбленных по солнечной лагуне и затененным каналам имели, безусловно, единственную-неповторимую траекторию: даже самый узкий переулок любой турист преодолевает по индивидуальной дуге. Гондола не оставляет следов на воде, схем нет, но каждый поворот весла отзывался в их сердцах тончайшим болезненным нарезом, и у воды все же, сообразили недавно ученые, есть своя память, а у ангелов, парящих над планетой, есть свое особое зрение… как знать, иной ангел, пролетая ныне — да вот прямо сегодня, сей миг! — над Венецией — наблюдает зримую только ему серебристую нить: это один из маршрутов прогулок Единственной Дочери и Черного Гондольера.

Разговаривали они немного, раскрывать свое происхождение Дочь не имела права, но гондольер — любящее сердце способно на многое — догадался обо всем сам. Сочувствующий Философ увидал бы в этих путешествиях крах самой — по умолчанию, незыблемой — идеи карнавала. Ничего такого особенного и нельзя, и верх с низом не только не смешиваются, но и в природе своей, по большому счету, не решаются усомниться, потому как решайся или не решайся, исход внятен, как костер инквизиции, а карнавал — всего лишь модель прекрасно знающей свой потолок игрушечной лжи. Единственная Дочь молчаливо мастерила бумажные кораблики (в силу дороговизны бумаги она одна во всем городе могла позволить себе столь эксклюзивное хобби) и пускала их по лагуне, а когда Черный Гондольер затягивал баркароллу, то это была грустнейшая баркаролла в многовековой истории его гильдии.

Время, может, и лечит (не будь оно на это способно, его, за никчемностью, и вовсе следовало бы упразднить), но не слишком скоро и не слишком эффективно: и не любую болезнь. Абсолютная Дочь перебирала содержимое своего cassoni, сундука для приданого: скатерти и простыни, кубки и вилки на глазах теряли смысл, превращались в предметы из ткани и металлов необязательных форм. А Черный Гондольер на очередном махе весла вдруг замирал, догадываясь, что вписался только что — миллиметр к миллиметру — в вираж, который должен бы принадлежать лишь двоим на всем свете, и чувствовал, как в районе гортани сгущается тяжелый ненужный ком… Нет же, нет, ни малейшего кома, что за слюни: он чувствовал, как укрепляется в глубине зрения и без того железная точка готовности идти до конца.

Долголикоротко, легенда делает легкий бустрофедон: чума — рухнувшая вера в чудо — подготовка державного суицида — Единственная Дочь, готовая глянуть в лицо смерти, желающая сделать это в него («Что? — не поняла Анна. — Сделать это в него?» — «Ну, глянуть в лицо смерти») поскорее, ибо чума принесла, вкупе со слезами-страданиями и новыми сведениями о человеческой физиологии, высшую справедливость: влюбленные не достанутся друг другу, так пусть не достанутся они никому.

Но старинная легенда неполна без Чудес. Городу крылатых львов было даровано небольшое по площади, но великое Чудо. На треугольном мысу, ограниченном Большим Каналом, каналом Джудекка и безымянным тогда канальчиком, который сейчас называется Риа де Салюте, на том самом мысу, где ныне возвышается Санта-Мария-Делла-Салюте, восьмигранный византийский шедевр двадцатишестилетнего к началу строительства Бальдассаре Лонгена, вбившего в ил более миллиона свай («Это ты с мокрощелкой когда приедешь, — грубо перебила Анна, — то и будешь ей из книжки зачитывать», и Константин Николаевич густо покраснел). В те годы на мысу стоял небольшой монастырь, о существовании которого за несколько месяцев чумы город естественным образом забыл, полагая, что уж монахи-то, как Божьи люди, благополучно полегли в первых рядах: должен же Господь порадеть своему контингенту хотя бы минимизацией страданий. Монахи, однако же, совершеннейшим образом не полегли: чистый воздух над монастырем исторг микробов. Мыс — рукой взять да подать от Пьяццы, но устремившиеся туда за волшебным спасением венецианцы дружно умирали в своих баркасах и гондолах на середине пути; та же участь подкарауливала и тех, кто пробовал пробраться из Дорсудоро, через вовсе незначительную водную преграду. Монахи стояли на другой стороне канала, доплюнуть можно, недоуменно разводя руками: мы тут не при чем, мы только молились, но ведь нам и положено, а Господь возьми и даруй нам чудо, а питаемся мы крупами, в обилии запасенными монастырем еще при покойном настоятеле: пища невкусная, но достаточная. Настоятеля этого сжечь бы, по-хорошему, за колдовство (с чего понадобилось запасать раблезианские количества круп?), но вот сбежал на небеса, предстал перед иным судом, проходимец.

Монахи, впрочем, слегка лукавили: минимальную связь с городом они поддерживали и кое-какие товары оттуда получали, пользуясь услугами Черного Гондольера (который к этому моменту повествования и впрямь уже несколько почернел лицом — не в мистическом смысле, а вследствие душевных терзаний по невоплотимой любви). Кто и зачем дал магическую силу Черному Гондольеру — а на него, единственного в Венеции, не действовал незримый редут, защищающий мыс от демографического кризиса — можно лишь догадываться, но классический текст легенды, что станет ясно уже совсем скоро, налагает ответственность на владыку преисподней. Слух о загадочном гондольере достиг Дожа, и хотя герой, в силу своей легендарности, отличался также и неуловимостью, у Дожа достало власти земной и верных слуг, чтобы изловить полезного антихарона.

Дож, разделяя разумное замечание, что целиком человечество, пожалуй, не спасти, а отдельного человека всегда можно, сделал выбор в пользу долга перед семьей, а что касается долга перед городом, то его ведь может выполнять в чаемом дальнейшем лишь живой Дож, в то время как мертвый Дож нимало к этому не способен. Понимая также, что перенаселение Мыса («Доброй Надежды», — не без иронии всунулась Анна; здесь, пожалуй, пора заметить, что рассказывал Константин Николаевич ей легенду пусть с интонациями, схожими с теми, что воспринимает теперь читатель, текст его все же был покороче и не такой литературовыгнутый) может противоречить стратегическим перспективам, Дож принял решение переместить в оазис лишь семью, пару совсем умных, точно пригодятся, клевретов и нескольких особо преданных секьюрити.

Черный Гондольер, тут уж точно в лучших традициях карнавала, выдвинул требование, которое казалось немыслимым лишь первые несколько секунд: во-первых, плыть-то надо, а во-вторых, можно пообещать да не выполнять. Что это за требование, читатель уже догадался, а Абсолютная Дочь буквально подслушала, случайно или специально оказавшись на галерее этажом выше, и сердце ее чуть не разлетелось, как материя при взрыве сверхновой (тут Константин Николаевич проверил пилюли в кармане), а молитва вновь парадоксальным образом воспела Чуму: ведь именно она, Ползучая Смерть, позволит девушке соединиться с любимым!

Мрачный колорит всех без исключения старинных легенд подсказывает, что Черный Гондольер свои обязательства выполнил, а Дож — воплотил коварные планы. После последнего рейса Черный Гондольер скоропостижно отправился в лучший из миров, а компанию ему в этой прогулке составила полудюжина особо немощных монахов: немощные-то они немощные, а крупу хряпают за все двенадцать щек, и не сказать, что особенно морщятся. Не изменило себе и Возмездие: не заставило себя ждать. Абсолютная Дочь сгорела в три дня, не промолвив ни слова и ни единого не выпив глотка воды. Чело ее с каждым сухим шагом, каковыми приближался роковой час, становилось все прекраснее и свежее, так что не оставалось никаких сомнений, что провожает ее за сияющую грань не Чума, а Любовь. Ни единой истинно — да и не совсем истинно, какие тут термометры употребить — любящей женщине не пожелаешь такой кончины, но — вот парадокс — человечеству-то вполне пожелаешь, чтобы женщины с такими кончинами в нем не переводились (эту мысль Константин Николаевич не артикулировал, но, в общем, она его миросозерцанию не противоречила).

Прекрасно было бы завершить легенду светлой надеждой на загробное воссоединение двух любящих душ, но, увы, давешние сочинители легенд — подобно нынешним брюзгливым интеллектуалам, таскающимся с торбами антигламура и антиголливуда (это Константин Николаевич подпустил иронично, имея под таким торбоносцем себя) — не щадили наши нервы. Судя по дальнейшим событиям, душа Черного Гондольера не обрела покоя. Дож, понявший, что натворил, ударился в покаяние, едва лоб о неф не расколошматил, но очень скоро Черный Гондольер (либо его призрак, сиречь проекция с того света на этот; тут уж не нам, смертным, числить себя Линнеями инобытия) явился за Дожем, усадил — Дож даже не сопротивлялся, не шумел стражу, шел как на веревочке, покорно склонив — в гондолу и увез… И увез.

И не ограничился этим. Раз в десять-двадцать, много — тридцать лет на протяжении столетий расцветает в Венеции, как экзотический йадовитый цветок в тайной оранжерее, слух о пробуждении Черного Гондольера, сопровождаемом внезапным перемещением его могилы на Сан-Микеле, и непременно пропадает без вести один человек.

Публикуется с разрешения издательства «АСТ»

НАТ. — МОЛОЧНАЯ ФЕРМА — ДЕНЬ

Скромная молочная ферма недалеко от города Нанси, что во Франции (французы такую местность именуют
«коровьими селами»).

В небе над домиком появляется ТИТР:

Глава первая
ОДНАЖДЫ В ОККУПИРОВАННОЙ ФАШИСТАМИ ФРАНЦИИ…

Его сменяет следующий ТИТР:

1941 г.
Прошел год с начала фашистской оккупации.

Ферма — домик и небольшой сарай. Неподалеку пасутся
двенадцать коров.

Владелец фермы — здоровенный мужик, французский
фермер — рубит топором пенек, который портит весь
вид. Занятие с виду простое, однако точно не скажешь,
сколько фермер борется с пнем — может, год, а может,
он начал корчевать его только сегодня.

Жюли,одна из трех молоденьких дочек фермера,
развешивает во дворе белье на веревке.
Она вешает белую простыню, слышит какой-то звук
и отодвигает простыню в сторону.

На дороге, ведущей к ферме, из-за холма появляются
два немецких солдата на мотоциклах, а за ними —
немецкий легковой автомобиль с открытым откидным
верхом, украшенный флажками с нацистской символикой.
За рулем — немецкий солдат, на заднем сиденье —
немецкий офицер.

Жюли
Папа.

Фермер погружает лезвие топора в пень, оглядывается
через плечо и видит немцев.

В дверях дома появляется жена фермера, Шарлотта, и
тоже замечает немцев. У нее за спиной — две другие
дочери фермера.

Фермер кричит домашним по-французски (перевод в
субтитрах).

СУБТИТРЫ:

Фермер
Возвращайтесь в дом и закройте дверь!

Фермер (обращается к Жюли)
Жюли, принеси мне воды умыться, а потом иди в дом к матери.

Жюли бежит к водяному насосу возле дома, подставляет
таз и начинает качать воду. После нескольких движений
рычага вода с шумом льется в таз.

Фермер садится на так и не выкорчеванный пень, достает
платок и вытирает пот с лица. Дожидается, пока
приблизится немецкий конвой. Целый год над головой
фермера висит дамоклов меч фашистских проверок,
а потому вполне может статься, что сегодня всему
наступит конец.

Набрав воды в таз, Жюли ставит его на подоконник.

Жюли
Готово, папа.

Фермер
Умница, дочка. Иди в дом и позаботься о матери.
Только не беги.

Войдя в дом, Жюли закрывает за собой дверь.

Ее отец поднимается и подходит к подоконнику,
где стоит таз с водой.

Рев моторов мотоциклов и автомобиля становится
громче.

Фермер плещет в лицо и на грудь воду из таза. Затем
снимает с гвоздя полотенце и вытирается,
глядя, как к его дому подъезжают два мотоцикла и
автомобиль с четырьмя представителями Национал-
социалистической партии.

Камера видит фашистов с того же расстояния, с какого
их видит Фермер.

Два немецких солдата слезают с мотоциклов и стоят
возле них по стойке «смирно».

Герман, водитель-немец, выходит из автомобиля и, обойдя
его, открывает дверцу немецкому офицеру.

Немецкий офицер обращается к водителю по-немецки
(без перевода в субтитрах).

Немецкий офицер
Это собственность Перрье Лападита?

Немецкий водитель
Да, герр полковник.

Немецкий офицер выбирается из машины. В левой руке
у него — черный «дипломат».

Немецкий офицер
Герман, ждите здесь. Понадобитесь — позову.

Немецкий водитель
Как прикажете, герр полковник.

Немецкий офицер, полковник СС, кричит фермеру
по-французски (перевод в субтитрах).

СУБТИТРЫ:

Немецкий офицер
Здесь живет Перрье Лападит?

Фермер
Перрье Лападит — это я.

Немецкий офицер широким шагом подходит к фермеру и
улыбается.

Немецкий офицер
Рад встрече, мсье Лападит. Я — полковник СС
Ганс Ланда.

Немецкий офицер, полковник Ганс Ланда,
протягивает фермеру перрье лападиту руку,
и тот ее пожимает.

Перрье
Чем могу быть полезен?

Полковник Ланда
Может быть, пройдем в дом и там поговорим?

ИНТ. — ДОМ ЛАПАДИТА — ДЕНЬ

Дверь распахивается, фермер жестом приглашает войти
полковника Ланда. Полковник снимает серую форменную
фуражку и переступает через порог.

Полковника Ланда приветствуют улыбками жена
фермера и его дочери, которые скучковались на кухне.

Фермер входит следом за полковником и закрывает за
собой дверь.

Перрье
Полковник Ланда, разрешите представить — моя
семья.

Полковник Ланда щелкает каблуками и берет жену
фермера за руку.

Полковник Ланда
Мадам! Полковник СС Ганс Ланда, к вашим
услугам.

Полковник Ланда целует жене фермера руку и не
отпускает ее.

Полковник Ланда (продолжает)
Прошу простить за столь грубое вторжение.

Жена фермера
Пустяки, господин полковник.

Полковник Ланда смотрит жене фермера в глаза,
по-прежнему не отпуская ее руки.

Полковник Ланда (продолжает)
Мсье Лападит, слухи, что ходят по окрестностям,
оказались правдой: ваша жена — настоящая
красавица.

Взгляд полковника от матери переходит к дочерям.

Полковник Ланда (продолжает)
А ваши дочери — одна краше другой.

Перрье
Благодарю. Прошу, присаживайтесь.

Фермер предлагает полковнику СС место за фамильным
деревянным столом. Полковник Ланда принимает
приглашение: садится на стул, кладет фуражку на стол,
а «дипломат» ставит на пол рядом с собой.

Фермер, как примерный хозяин, оборачивается к жене.

Перрье
Шарлотта, будь любезна, налей полковнику вина.

Полковник Ланда
Спасибо огромное, мсье Перрье, но только не
вина. Я ведь не ошибусь, если предположу, что на
молочных фермах, таких как ваша, есть молоко?

Шарлотта
Верно.

Полковник Ланда
Тогда мне бы молока.

Шарлотта
Как вам угодно.

Мать трех дочерей достает из холодильника кувшин и
наливает полковнику полный стакан холодного молока.

Сделав большой глоток, полковник СС с громким стуком
опускает стакан на стол.

Полковник Ланда
Мсье, вашей семье и вашим коровам я говорю:
браво!

Перрье
Спасибо.

Полковник Ланда
Прошу, присядьте и вы со мной.

Перрье
Хорошо.

Фермер садится за стол напротив фашиста.

Женщины остаются стоять.

Полковник Ланда наклоняется через стол к Фермеру.

Полковник Ланда (тихим, доверительным тоном)
Мсье Лападит, то, что я хочу с вами обсудить,
должно остаться между нами. Вы, наверное,
заметили: я оставил своих людей снаружи.
Боюсь оскорбить ваших дам, но не могли бы вы
попросить их выйти?

Перрье
Вы правы.

Перрье (обращается к женщинам)
Шарлотта, выведи, пожалуйста, девочек из дома.
Нам с полковником надо переговорить с глазу
на глаз.

Жена фермера послушно собирает дочерей и уводит их,
закрыв за собой дверь.

Двое мужчин остаются наедине друг с другом за столом
в скромном фермерском жилище.

Полковник Ланда
Мсье Лападит, к сожалению, вынужден сообщить,
что на этом мой словарный запас французского
исчерпан, и, пытаясь говорить на вашем языке
далее, я лишь поставлю себя в неловкое
положение. Верно ли меня информировали,
что вы довольно хорошо говорите по-английски?

Перрье
Да.

Полковник Ланда
Какое совпадение, я — тоже. И на правах гостя
прошу: давайте остаток беседы проведем
на английском.

Перрье
Хорошо.

Далее разговаривают по-английски.

Полковник Ланда
Мсье Лападит, я хорошо осведомлен о вас и вашей
семье, но знаете ли вы, кто я? Вам вообще обо
мне известно?

Перрье
Да.

Полковник Ланда
Хорошо. А знаете ли вы, какую работу мне
поручено вести во Франции?

Перрье
Да.

Полковник выпивает еще молока.

Полковник Ланда
Прошу, поделитесь своими знаниями.

Перрье
Говорят, сам фюрер поручил вам разыскивать
недобитых евреев, которые либо прячутся,
либо пытаются выдать себя за гоев.

Полковник Ланда улыбается.

Полковник Ланда
Сам фюрер позавидовал бы вашей лаконичности.

Перрье
Слов нет, ваш визит приятен, однако его цель
остается для меня загадкой. Девять месяцев назад
мой дом уже обыскивали, но евреев не нашли.

Полковник Ланда
Да, знаю, читал отчет. Однако новая метла метет
вдвойне усердней. Зачастую я теряю время
попусту, но таковы формальности. У меня к вам
несколько вопросов, мсье Лападит. Ответите
на них, и с моим уходом дело вашей семьи будет
закрыто.

Из «дипломата» полковник СС извлекает папку,
а из нагрудного кармана — дорогую черную перьевую ручку.
Полковник Ланда раскрывает папку и глядит в нее.

Полковник Ланда
До оккупации в этих местах жили четыре
еврейские семьи. Все они владели молочными
фермами, как и вы. Ловейтты, Долераки,
Роллены и Дрейфусы1. Верно?

Перрье
Да, это еврейские семьи. Господин полковник,
не возражаете, если я закурю трубку?

Немецкий офицер отрывается от бумаг.

Полковник Ланда
Разумеется, мсье Лападит, как вам угодно, ведь это
ваш дом.

Встав из-за стола, фермер подходит к каминной полке
и берет с нее деревянную шкатулку, в которой лежит все
необходимое для курения трубки. С этой шкатулкой
фермер возвращается за стол к своему гостю-фашисту.

Фермер набивает трубку, медленно раскуривает ее.
Полковник СС изучает бумаги.

Полковник Ланда
Согласно этим документам отыскали всех
местных евреев, кроме Дрейфусов. Где-то в
прошлом году выяснилось, что они исчезли.
Из чего следует вывод: они либо успешно бежали,
либо кто-то их очень хорошо укрывает.

Полковник отрывается от бумаг и смотрит на фермера.
Вы что-нибудь слышали о семье Дрейфус, мсье
Лападит?

Перрье
Ходят слухи…

Полковник Ланда
О-о, обожаю! Там, где факты вводят в
заблуждение, слухи — и правдивые, и ложные —
помогают раскрыть истину. Итак, мсье Лападит,
перескажите мне слухи о семье Дрейфус.

Фермер смотрит на Ланда.

Полковник Ланда
Прошу, мсье Лападит, говорите, не бойтесь.
Меня интересуют слухи, а не тот, кто их разносит.

Перрье задумчиво попыхивает трубкой.

Перрье
Повторяю: это лишь слух, но Дрейфусы вроде как
бежали в Испанию.

Полковник Ланда
Так, значит, поговаривают о побеге?

Перрье
Да.

Полковник Ланда
Семьи Лападит и Дрейфус дружили между собой?

Фермер начинает отвечать на вопрос.

Камера у него за спиной опускается к полу, проходит
сквозь него и показывает небольшой тесный тайник
под половицами.

Там сгрудились пять человек. Это семья Дрейфус, которая
весь последний год живет у фермера. Однако «живет» —
громко сказано; скорее прячется
от армии оккупантов, у которых одна задача: найти их
и уничтожить.

Перрье
Мы вроде жили по соседству, занимались одним
делом. Не скажу, что мы были друзьями, просто
имели общие интересы.

Именно такой ответ и ожидал услышать полковник СС.

Полковник Ланда
Я лично с Дрейфусами не знаком. Уточните,
пожалуйста, сколько человек в семье, и назовите
их имена.

Перрье
Их пятеро: отец, Яков… Жена, Мириам… Ее брат,
Боб…

Полковник Ланда
Сколько лет Бобу?

Перрье
Тридцать-тридцать один.

Полковник Ланда
Продолжайте.

Перрье
Двое детей: Амос… и Шосанна.

Полковник Ланда
Сколько лет детям?

Перрье
Амосу, думаю, лет шесть. А Шосанне —
пятнадцать или шестнадцать. Точно не скажу.

ПЕРЕХОД

НАТ. — МОЛОЧНАЯ ФЕРМА — ДЕНЬ

Мать и три дочери заканчивают снимать белье с веревки.

Они не слышат, что происходит в доме.

Трое немецких солдат смотрят на трех дочерей.

Камера возвращается к Ланда и Перрье.

Полковник Ланда
Что ж, думаю, достаточно.

Полковник собирает бумаги и складывает их обратно
в «дипломат».

Фермер продолжает невозмутимо попыхивать трубкой.

Полковник Ланда
Можно ли попросить на дорожку еще стаканчик
вашего великолепного молока?

Перрье
О чем разговор!

Встав из-за стола, фермер подходит к холодильнику,
достает кувшин молока, возвращается к столу и
наполняет стакан немецкого полковника.

Полковник Ланда
Мсье Лападит, вам известно, каким прозвищем
наградил меня народ Франции?

Перрье
Я подобными вещами не интересуюсь.

Полковник Ланда
Но вам известно, как меня называют?

Перрье
Известно.

Полковник Ланда
Что именно вам известно?

Перрье
Что вас называют Охотником на евреев.

Полковник Ланда
Точно! Мне ясно, отчего вы так неохотно
произносите вслух мое прозвище. Гейдрих2,
например, до самой своей гибели ненавидел
прозвище, которым его наградили добрые жители
Праги. Однако непонятно почему — ведь он
сделал все, что было в его силах, дабы заслужить
прозвище Палач. Вот я свое прозвище люблю.
Люблю… Потому что заслужил его.

Попивая молоко, Охотник на евреев продолжает делиться
соображениями с французским фермером.

Полковник Ланда
Способность, которая делает меня столь
замечательным охотником на евреев в отличие
от других немецких солдат — это умение думать
как еврей там, где другой стал бы думать как
немец или скорее именно как немецкий солдат.
Если проводить параллели с животным миром,
то немцев со зверями роднит хитрость и
хищность, охотничий инстинкт ястреба.

Полковник Ланда (продолжает)
Негры похожи на горилл: у них такой же мелкий
мозг, они губастые и воняют, а помимо этого,
одарены большой физической силой, да и член
у них — будь здоров. А вот евреев с животным
миром роднит инстинкт крысы. Почти все то же
самое говорят в пропаганде фюрер и Геббельс.
Наши мысли расходятся только в одном: я не
считаю сравнение оскорбительным. Представьте
мир, в котором живет крыса. Он воистину жесток.
Вообразите, что прямо сейчас к вам в дом вбежала
крыса. Вы же постараетесь ее прибить?

Перрье
Да, пожалуй.

Полковник Ланда
Но чем крыса заслужила подобное обращение?

Перрье
Крысы разносят заразу, кусают людей…

Полковник Ланда
Только тех кретинов, которые имели глупость
приютить живую крысу. Иных людей крысы
не кусают. Да, они разносили бубонную чуму,
но это в прошлом. Вы хоть раз подхватили заразу
от крысы? Знайте же: белки разносят те же
болезни, что и крысы. А тем не менее к белкам вы
проявляете симпатии куда больше, так?

Перрье
Так.

Полковник Ланда
Но! И те и другие — грызуны, так? Если забыть,
что у одних хвост большой и пушистый,
а у других — длинный и голый, в общем, мерзкий,
то они даже выглядят одинаково, так?

Перрье
Интересная мысль, герр полковник.

Полковник Ланда
Мысль интересная, однако вашего отношения
к крысам не меняет. Если сейчас через порог
перебежит крыса, предложите ли вы ей блюдце
вашего замечательного молока?

Перрье
Полагаю, что нет.

Полковник Ланда
Я тоже так думаю. Вы не любите крыс. Сами
не знаете почему, просто не любите. Для вас они
отвратительны априори. (Полковник дает фермеру
время оценить метафору.) В каком жестоком мире
обитает крыса! Однако она не только умудряется
выжить, но еще и процветает.

А дело в том, что у нашего маленького врага
инстинкт самосохранения, выживания развит, как
ни у кого другого. И вот это-то, мсье, роднит
еврея с крысой. Представьте: немецкий солдат
обыскивает дом, ищет евреев. Где будет смотреть
ястреб? В сарае, на чердаке, в подвале — везде, где бы спрятался он сам. Но остается еще много мест,
где ястреб прятаться не станет. Однако фюрер
меня вызвал из Альп, из Австрии, и прислал сюда,
в коровье село, потому как я достоин вести это
дело. Мне хорошо известно, на какие чудеса
способны люди, позабывшие достоинство.

(меняет тон)

Можно и мне раскурить трубку?

Хладнокровие мало-помалу оставляет фермера.

Перрье
Прошу, полковник, чувствуйте себя как дома.

Охотник на евреев достает трубку-калабаш и мешочек
с курительными принадлежностями. Трубка сама по себе
необычна: сделана из изогнутой тыквы-горлянки с желтой
кожицей. Такую курил Шерлок Холмс.

Занимаясь приготовлением трубки, полковник
продолжает творить суд за фермерским столом.

Полковник Ланда
Вторая ошибка, которую совершают немецкие
солдаты, — суровое обращение с местными
жителями, укрывающими евреев. Эти граждане —
не враги, они просто запутались в военном
безумии и хотят разобраться. Не стоит их
наказывать. Надо лишь напоминать им о долге.
В качестве примера возьмем вас, мсье Лападит.
Началась война, и вы оказались в центре
конфликта. Он никак не касается ни вас,
ни ваших милых женщин, ни ваших коров, но вы
в нем увязли, факт. Итак, мсье Лападит, позвольте
спросить: какова ваша обязанность номер один
сейчас, в военное время? Сражаться с Германией
во имя Франции до последнего вздоха? Всеми
силами изводить армию захватчиков? А может,
защищать бедных жертв произвола, которые
не в силах позаботиться о себе? Или ваша
обязанность номер один в это кровавое время —
защищать прекрасных дам, которых называете
своей семьей?

Полковник дает фермеру время обдумать последнее
утверждение.

Полковник Ланда
Я задал вопрос, мсье Лападит: какова ваша
обязанность номер один в это военное время?

Перрье
Защищать семью.

Полковник Ланда
А моя обязанность — ввести сюда своих людей,
чтобы они тщательно осмотрели дом. И только
после этого я смогу вычеркнуть вас из своего
списка.

Полковник Ланда (продолжает)
Сейчас проверим, соответствует ли ваш дом
порядку, а несоответствия, будьте уверены,
отыщутся. Однако если вам есть, что сказать,
то можно вообще обойтись без обыска.

(Полковник делает паузу.)

Могу также добавить: сообщив любую полезную
мне информацию, вы избавите себя от наказания.
Даже больше: будете вознаграждены. Ваша семья
получит покой — немецкая армия не тронет вас
более до конца нашей кампании в этой стране.

Фермер, с трубкой во рту, смотрит через стол
на противника-немца.

Полковник Ланда
Вы укрываете врагов государства, я прав?

Перрье
Да, вы правы.

Полковник Ланда
Вы укрываете их под полом, не так ли?

Перрье
Все так.

Полковник Ланда
Укажите точное место, где они прячутся.

Фермер указывает на пол там, где под досками затаились
Дрейфусы.

Полковник Ланда
Пока мы разговаривали, я не уловил признаков
беспокойства. Значит, они не понимают по-
английски?

Перрье
Верно.

Полковник Ланда
Сейчас я снова перейду на французский, и вы мне
подыграете, ясно?

Перрье
Да.

Полковник Ланда встает из-за стола и начинает
говорить по-французски (перевод в субтитрах).

СУБТИТРЫ:

Полковник Ланда
Мсье Лападит, благодарю за молоко и за
гостеприимство. Уверен, здесь мне делать больше
нечего.

Немецкий офицер открывает дверь и делает знак своим
людям, чтобы те вошли в дом.

Полковник Ланда
Мадемуазель Лападит, благодарю, что уделили
мне время. Больше мы вас не побеспокоим.

Женщины Лападит стоят и смотрят, как немецкие
солдаты подходят к дому с автоматами наготове.

Солдаты входят в дом, и полковник Ланда указывает им
на пол — туда, где прячутся евреи.

Полковник Ланда
Итак, мсье и мадам Лападит, прощайте.

Указательным пальцем он дает знак солдатам.

Солдаты автоматным огнем разносят пол в щепки.

Фермерский домик наполняется дымом, пылью, щепками,
криками, гильзами и даже немного кровью.

Полковник делает знак рукой, и солдаты прекращают
огонь. Офицер поднимает указательный палец, приказывая
соблюдать тишину.

ИНТ. — ПОД ПОЛОВИЦАМИ — ДЕНЬ

Все члены семьи Дрейфус мертвы, только
шестнадцатилетнюю Шосанну чудом не задели немецкие
пули. Окруженная трупами родных, девочка устремляется
к выходу на свободу — к решетчатой крышке
вентиляционного отверстия.

Полковник слышит какое-то движение под половицами,
приглядывается и видит движущуюся фигуру.

Полковник Ланда
Это девочка. Всем стоять!

Решетка вентиляционного отверстия отлетает в
сторону, и девочка выпрыгивает.

Полковник Ланда подходит к окну и видит, как Шосанна
бежит к спасительному лесу. Немецкий офицер
открывает окно. В рамке оконного проема хорошо видна
Шосанна.

Шосанна бежит к лесу. На заднем фоне — фермерский
домик, в окне — полковник.

Грязные босые ноги шлепают по мокрой траве.

КРУПНЫЙ ПЛАН
Лицо Шосанны. Девочка похожа на зверька, спасающегося
от хищника: бежит стремительно, в глазах паника, дикий
страх.

Спасительные деревья все ближе и ближе.

Полковник Ланда, заключенный в рамку оконного проема,
достает из кобуры «люгер» и, вытянув руку, целится
в убегающую еврейку. Большим пальцем отводит боек.

В кадре — бегущая Шосанна.

КРУПНЫЙ ПЛАН
Полковник Ланда целится.

Камера медленно наезжает, взяв в кадр его глаза.

КРУПНЫЙ ПЛАН
Шосанна в профиль.

Девочка бежит сломя голову, спасая собственную жизнь.

Полковник Ланда передумал и кричит вслед спасшейся
еврейской крысе по-французски (перевод в субтитрах).

СУБТИТРЫ:

Полковник Ланда
До свидания, Шосанна! До скорой встречи!

Шосанна скрывается в лесу.

Полковник СС закрывает окно.

НАТ. — МОЛОЧНАЯ ФЕРМА — ДЕНЬ

Немецкий автомобиль отъезжает.

НАТ. — НЕМЕЦКИЙ АВТОМОБИЛЬ В ДВИЖЕНИИ —
ДЕНЬ

Полковник Ганс Ланда сидит на заднем сиденье своего
автомобиля, уезжая прочь от французской молочной
фермы.

Ланда обращается к водителю по-немецки (перевод
в субтитрах).

СУБТИТРЫ:

Полковник Ланда
Герман, у тебя на языке, я вижу, вертится вопрос.
Задашь его?

Водитель
Почему вы позволили бежать врагу государства?

Полковник Ланда
Ну, государство от этого не сильно пострадает,
как по-твоему?

Водитель
Согласен.

Полковник Ланда
Рад, что ты со мной солидарен. К тому же не
всадить пулю в спину пятнадцатилетней девчонке
и позволить ей бежать — не совсем одно и то же.
Она ведь ребенок — без еды,
без крова, босая. У нее на глазах только что
уничтожили всю семью. Скоро разойдутся слухи
о случившемся, и вряд ли найдется фермер,
готовый укрыть эту беглянку. Что станет с ней
дальше? Наверняка ее сдаст кто-нибудь
из местных. Или найдут наши солдаты. Или же мы
наткнемся на ее труп — она умрет в лесу от голода
и холода. А может… девочка спасется. Уйдет от нас,
сбежит в Америку, переберется в Нью-Йорк
и станет президентом Соединенных Штатов.

Полковник СС хихикает, довольный шуткой.

ТИТР С НАЗВАНИЕМ ФИЛЬМА: Беславные ублютки

ЗАТЕМНЕНИЕ

«Лебединое озеро»

Когда о каком-нибудь известном артисте говорят
как о «везунчике», о том, что успех пришел к нему
легко и просто, — не верьте. Если так и бывает, то
чрезвычайно редко. Я могу согласиться с утверждением, что существуют люди, которым во всем сопутствует удача. Но понимаю и другое: этот, на первый
взгляд, везучий человек вложил огромное количество своих физических и душевных сил, чтобы достигнуть высочайшей оценки судьбы. Удача и есть такая
оценка. И только очень близкие и родные люди могут знать, чего она ему стоила.

В моей жизни случилось так, что любое событие,
свершение, выступление в балете, любой успех пришлось выстрадать. И в этом смысле «Лебединое озеро» для меня — балет знаковый и судьбоносный.
Мало того что каждый раз он подхватывал меня на
перепутье, в какие-то очень сложные жизненные моменты, мало того что я танцевала его в трех разных
трактовках: Виноградова, Васильева, Григоровича, —
но еще и внутренняя суть спектакля — борьба между светлым и темным началом — каким-то магическим образом постоянно вторгалась в мою жизнь.

Так началась моя борьба с тенью.

С одной стороны — плотный график: с утра — в
театр, на урок класса, затем — в балетное училище,
чтобы изучать общеобразовательные предметы, а
также дуэтный, характерный, историко-бытовой
танцы и другие специальные предметы. Вечером я
снова возвращалась в Мариинский театр, чтобы
продолжить репетиции «Лебединого озера», а после
них зачастую торопилась обратно в Академию, где
уже репетировала свой школьный репертуар. Таким
образом, в течение дня мне приходилось несколько
раз переезжать из театра в Академию и обратно. Насколько естественнее и проще было бы для меня заниматься классом в самом училище! Но благодаря
«стараниям» заинтересованных людей я не могла посещать уроки Дудинской.

С другой стороны — завистливые глаза и недоброжелательные лица.

Я очень благодарна маме, потому что она еще на
первых порах осторожно подводила меня к этой проблеме — проблеме конкуренции. К тому, что придется столкнуться с негативными сторонами жизни. Она
видела, что у меня очень светлое, в каком-то смысле
наивное представление об окружающих. И не разрушала его, но осторожно давала понять, что все-таки
есть такие вещи, которые делают не странная уборщица и не негативно настроенный учитель, а те люди,
от которых я совсем не могу ожидать зла. Собственно, я его и не должна ждать, но будет лучше, если я буду к нему готова.

Мама мне говорила:

 — Ты выбрала очень сложную профессию, и, если хочешь жить высоким искусством, тебе придется
сталкиваться с проявлениями человеческой низости.

Я была готова если не ко всему, то ко многому.
Я поняла, что зависть — это месть за успех. Понимала я, что и в Мариинском театре есть свои подводные
камни и течения, с которыми мне еще предстоит
встретиться. Я знала, что придется и в дальнейшей
жизни самой прокладывать себе путь работой и творчеством. И постоянно доказывать не только зрителю,
но и себе, что я — на высоте! Это не значит обязательно лучше всех, а лучше себя самой.

В тот же год родители, видя, насколько тяжело
мне даются переезды из одного района города в другой, когда я часто, засыпая от усталости, проезжала
свою станцию метро, решили продать гараж и нашу
двухкомнатную квартиру в Выборгском районе и
купить однокомнатную в центре, недалеко от театра.
Уже были подписаны документы, квартира — продана, как вдруг оказалось, что люди, которые этим
занимались, просто сбежали. Так наша семья осталась и без жилья, и без денег. И я очень хорошо помню, как весь год подготовки к премьере и одновременно к госэкзамену проходил в переездах с одной
съемной квартиры на другую. Причем переезжали
мы одной большой «цыганской» семьей: папа, мама,
я, бабушка Аня без ноги, больная сахарным диабетом, кот Маркиз, питбультерьер Франтик, попугайчик и хомячок Васька. Тем не менее мы не унывали
и держались очень дружно, в чем особая заслуга
моей мамы. Она обо всех заботилась и всех спасала.
Так получилось, что животных заводили мы с папой,
но забота о них ложилась на мамины плечи. Папа часто уезжал на сборы и соревнования, а я постоянно
была занята учебой. Когда наши питомцы болели, то
выхаживала их именно мама. Она даже научилась сама делать уколы. Мама всегда становилась опорой в
самых трудных и, казалось бы, безнадежных ситуациях в жизни нашей семьи.

Мама же воспитала меня верующим человеком,
помогла осознать, насколько важное место вера занимает в жизни. Когда умерла бабушка Аня, мамина мама, я поняла, что существует какая-то связь между
ушедшими людьми и живыми. Точнее, вера помогла
мне это понять. Я до сих пор чувствую, что бабушка,
точно ангел-хранитель, незримо поддерживает меня
в тяжелые минуты, иногда я даже мысленно с ней разговариваю. Ведь те, кого любишь, навсегда остаются с
тобой, в твоем сердце.

---

Подготовка к «Лебединому озеру» была в полном разгаре. Мне, как, впрочем, и всем начинающим
балеринам, хотелось дебютировать с опытным танцовщиком и хорошим партнером. Но, как ни странно, все они оказались заняты в спектаклях с Юлией
Махалиной, той самой Примой, которая могла диктовать свои условия руководству балетной труппы
Мариинского театра. Она проявляла ко мне повышенный интерес. Пользуясь своим влиянием, Юлия
начала отодвигать мой дебют, стремясь перенести
его на следующий сезон.

Она запретила шить для меня в мастерских театра и предложила выдать мне из костюмерной чьюнибудь старую балетную пачку. Это противоречило
правилам Мариинского театра, где всегда для дебютантки специально шили новый костюм.

Конечно, мне было очень обидно и больно видеть
эти козни. Тем более что я вынуждена была разочаровываться в балерине, которой привыкла восхищаться
на сцене. Мне на помощь, как всегда, пришла моя мама. Она сумела вернуть мое утраченное душевное
равновесие. Очень умно и тактично мама постаралась
объяснить мне поступки моих недоброжелателей, не
оскорбляя и не унижая этих людей. Это были бесценные уроки доброты, понимания и прощения!

Мои родители не допускали мысли, что мне придется дебютировать в чьем-то старом костюме. Было
решено шить пачки за свой счет. После потери квартиры у нас совсем не было денег. Но были друзья.
Они стали помогать нам кто чем мог. Олег Михайлович Виноградов посодействовал приобретению
материала на обе пачки, белую и черную. В те годы
такой тюль привозили из-за границы, в наших магазинах он не продавался. Мой педагог, Наталия Георгиевна Спицына, принесла нам туфли, богато расшитые
разноцветными камушками. Эти камни были срезаны
и украсили мою черную пачку. Мамины подруги приносили нитки бус и старинные боа для украшения балетных пачек. Неоценимый вклад в создание «лебединого» костюма внес мой папа. Он добыл воздушные
гагажьи перышки. Из всего этого были созданы настоящие костюмы белого и черного лебедя. Я храню их
по сей день как великую ценность! И, кстати, впоследствии этот опыт самостоятельного творчества мне
очень пригодился, потому что именно тогда я поняла,
что, проявив фантазию и изобретательность, полагаясь на свое чувство вкуса, можно даже незначительными аксессуарами существенно разнообразить и
украсить театральный, да и любой костюм и в малом
достичь многого, надеясь только на саму себя. Костюмы сшила лучшая театральная портниха Ира —
человек с безупречным вкусом. У нее есть свой особый почерк, строгий петербургский стиль. Костюмы,
созданные Ирой, невозможно спутать с костюмами
других мастеров.

Мои пачки получились не только необычайно
красивыми, но и очень удобными. Они превзошли
все мои самые фантастические ожидания. К несчастью, наша прима-балерина сразу распознала стиль
Иры. Стараниями Махалиной следующие несколько
лет я не имела права шить у этой прекрасной портнихи. И только после ухода Иры из мастерских Мариинского театра я получила возможность танцевать в ее великолепных костюмах.

Наконец настал день премьеры в Мариинском театре. Экзаменационная комиссия расположилась в Царской ложе. В нее вошли мэтры балетного искусства:
Олег Михайлович Виноградов — в то время художественный руководитель балета Мариинского театра,
Игорь Бельский — художественный руководитель
Академии русского балета им. Вагановой, Николай
Боярчиков — известнейший хореограф, Сергей Викулов — художественный руководитель балета-театра
им. Мусоргского, Аскольд Макаров — художественный руководитель Театра балета «Хореографические
миниатюры», Инна Борисовна Зубковская — выдающаяся балерина, ставшая впоследствии моим педагогом и верным другом, Наталия Михайловна Дудинская, а также другие выдающиеся деятели балетного
мира.

Я помню сильнейший, парализующий страх, от
которого затекали и становились ватными ноги, перехватывало дыхание. От волнения уходили силы, и
невозможно было сделать первый шаг. Стоя за кулисами и готовясь к выходу, я не переставала произносить молитвы, одну за другой. И так с молитвой я и
«выплыла» на сцену. Мгновенно все мои страхи исчезли, я превратилась в Одетту и в танце начала проживать судьбу своей героини, забыв о себе. Появились раскованность и свобода, которая приходит ко
мне только на сцене. Фуэте Одиллии я станцевала на
одном дыхании.

Зрители наградили меня такими аплодисментами, что все мои сомнения рассеялись. Оценка строгого жюри была единогласной — «отлично».

Впервые в жизни меня одарили таким количеством цветов!

Вот первый успех, после которого на следующее
утро, да, только на следующее утро, я почувствовала, что проснулась если не знаменитой, то настоящей победительницей. Накануне моего дебюта в Петербург приехали даже представители японского
телевидения. Они считали, что меня ждет широкая и
прямая дорога к Славе. Спасибо любителям балета в
Японии за веру в меня и за их поддержку на протяжении всей моей жизни.

Однако моя творческая судьба сложилась совсем
не так просто и безоблачно, как они предсказывали.
То, что успех в искусстве балета — это результат
огромного труда, — истина, известная всем. Я любила этот труд и была к нему хорошо подготовлена, а
те сложности и препятствия, которые мне предстояло преодолевать, не имели никакого отношения ни к
ежедневным занятиям классом, ни к работе над
ролью в репетиционном зале…

Когда все препятствия оставались позади и я выходила на сцену, то чувствовала себя совершенно
счастливой. Я ощущала, как замирает публика, сопереживая моей героине. Мне казалось, что мои чувства и мое волнение передаются в зрительный зал, вызывая ответную мощную волну, которая заряжала
меня чудесной энергией. Так рождалась та трепетная
взаимосвязь со зрителями, ради которой я и стала
балериной.

Мой дебют в «Лебедином озере» стал первым
серьезным шагом в моей профессии.

После него я стала полноправной солисткой Мариинского театра. Но все еще продолжала быть студенткой Академии балета. Впереди предстояли выпускные экзамены и выпускные концерты на сцене
Мариинского театра. Госэкзамены я сдала по всем
общеобразовательным предметам и профессиональным дисциплинам и получила оценки «отлично».
Мне вручили красный диплом, к большой моей радости и радости моих родителей.

Так закончилось мое обучение в Академии балета,
начавшееся с условного поступления.

Свой новый сезон в Мариинке, уже после окончания Академии, я начала в классе педагога-репетитора
Ольги Николаевны Моисеевой, народной артистки
СССР. В ее классе занимались многие выдающиеся
балерины. С Ольгой Николаевной мы подготовили
целый ряд главных балетных партий классического
репертуара: Медора в «Корсаре», Никия в «Баядерке»,
Фея Сирени в «Спящей красавице», Жизель, Раймон
да. Продолжалась работа и над ролью Одетты-Одиллии.

В конце сезона Олег Михайлович Виноградов
включил меня в гастрольные поездки Мариинского
театра в Нью-Йорк и Лондон. Я танцевала там «Лебединое озеро», «Баядерку», «Жар-птицу» и… «Щелкунчика». Для меня появление в роли Мари на сцене
Мариинского театра стало осуществлением детской
Мечты. Все было как в моих грезах, но наяву — еще
ярче и великолепнее. В дальнейшем мне посчастливилось танцевать Мари с такими прекрасными
принцами, как Фарух Рузиматов, Виктор Баранов,
Евгений Иванченко, Игорь Зеленский. Принц Фарух
стал моей первой большой Любовью. На сцене и в
жизни…

Труппа Мариинского театра редко показывала
«Щелкунчика» на своей сцене. Его можно было назвать гастрольным зимним спектаклем. Моя Мари
выходила на сцены лучших театров мира — Лондона, Парижа, Токио, Брюсселя. Такой поразительный
подарок мне преподнесла моя удивительная судьба!

В Нью-Йорке наш театр выступал в знаменитом
зале «Метрополитен-опера». Перед первым моим
спектаклем, а это было «Лебединое озеро», я получила неожиданное напутствие от Юлии Махалиной.
В той поздравительной открытке мудрая Юля предупреждала меня: «В театре не может быть подруг,
есть только соперницы».

Тогда мне не хотелось в это верить, но мой театральный опыт, к сожалению, подтвердил правоту ее
слов.

Эти гастроли оказались для меня очень счастливыми. Публика принимала наши спектакли с восторгом.
Балетные критики не скупились на похвалы. После
Нью-Йорка труппа переехала в Лондон. Гастроли
Мариинского театра лондонская публика встретила
с большим интересом. Отзывы на наши спектакли
были очень благожелательные. Газеты отмечали появление целой плеяды молодых талантливых балерин. Они писали, что Виноградов привез в Лондон
новое поколение балерин, похожих на топ-моделей,
отмечая высокий рост, стать и красоту новых солисток.

Все свободное от спектаклей и репетиций время я
гуляла по Лондону. Этот прекрасный город сразу завладел моей душой и сердцем. После Петербурга я
впервые почувствовала себя так, будто попала в родной город. Наверно, в этом еще играло роль знание
английского языка. Все, что я видела: Вестминстерское аббатство, Темза, Трафальгарская площадь, башня Биг-Бен, Сент-Джеймс-парк, Букингемский дворец, обилие и разнообразие живых цветов на улицах
и площадях… — все восхищало меня. Каждый вечер я
старалась описать маме свои впечатления и послать
ей факсом письмо. А больше всего я мечтала привезти маму в Лондон и пройтись вместе с ней по всем
моим любимым местам. Через несколько лет моя
мечта осуществилась. И я вполне насладилась мамиными восторгами.

Из других гастрольных поездок особенно памятными для меня стали выступления в «Лебедином
озере» в городах Японии.

Для японцев музыка Чайковского и балет «Лебединое озеро» — нечто священное. Японские любители балета готовы смотреть этот спектакль бесконечное количество раз. Меня поражало, что многие
поклонники переезжали с нами из одного города в
другой.

Часто после спектакля выстраивалась такая большая очередь за автографами, что администратор театра усаживал меня в кресло, которое специально
для этого выносил.

Обычно поездки в Японию были самыми продолжительными. Я надолго уезжала из дома. К тому
времени мы уже поселились в нашей новой квартире на Крюковом канале, в совершенно особенном
районе Петербурга — Коломне. Стараниями мамы
мой дом стал удивительно уютным и красивым, в
нем моя душа отдыхала.

Из окон этой квартиры открывается романтический вид на набережную канала, засаженную вековыми тополями. Ночью я любила смотреть на отражение в воде деревьев и домов, эта картина напоминала
мне ожившие сказочные декорации. На противоположной стороне канала слева расположился Мариинский театр, а справа, чуть поодаль, высится изящная
колокольня Никольского собора. Это фантастически
красивый вид!

По утрам, направляясь в Мариинский театр на
урок, я всегда останавливалась на мостике, чтобы
оглянуться на наше окно и помахать маме рукой.

Уезжая на гастроли, я старалась приготовить для
мамы какой-нибудь сюрприз, который она не могла
сразу обнаружить. Это были флакончики духов,
красивые открытки, шоколадки. Но однажды мне
захотелось оставить ей частичку своей души. Сами
собой родились строчки, и я записала их в молитвослов, который лежал на тумбочке у маминой кровати.

Я обратилась к маме:

Моя сердечная подруга! —
Моей души надежный кров.
Звено Божественного круга
И мой молитвенный покров!
……………………………….

Стихотворение получилось большое, целых десять четверостиший, написанных на одном дыхании.

Мама до сих пор считает, что это стихотворное
послание было самым лучшим, самым бесценным
подарком за всю ее жизнь.

Мне было странно и удивительно, что в моей душе появились эти стихотворные строки, потому что
я уже давно перестала сочинять стихи. Это случилось после потрясения, перенесенного мною в школе. Я уже рассказывала о том, что в детстве у меня
была потребность постоянно рифмовать свои мысли и впечатления. За несколько лет собралась целая
тетрадка стихов, написанных на разные случаи и посвященных разным людям. Эту тетрадь я захотела
показать своей классной руководительнице — учительнице литературы, уроки которой мне очень нравились. Одноклассникам я стеснялась читать свои
стихи, боясь насмешек. Мне важно было узнать мнение человека, который профессионально разбирается в поэзии. Отдавая учительнице тетрадь, я просила никому ее не показывать. Однако на следующий же день учительница заявила на весь класс: «У нас
появилась поэтесса. Послушайте ее стихи!» И начала
их читать. Я оцепенела от ужаса.

Она читала совсем не так, как стихи звучали у меня. В голосе учительницы мне слышались насмеш54
ливые, издевательские интонации. Я боялась смотреть в глаза своим одноклассникам. Мое сердце разрывалось от боли из-за предательства и унижения.
Я поняла, что мне грубо и жестоко влезли в душу. Не
помню, как я смогла сдержать слезы и как доехала до
дома. Там я разорвала тетрадь со стихами на мелкие
кусочки. Я сказала себе, что больше не позволю никому вторгаться в мой душевный мир и поэтому
прекращаю писать стихи. Каким-то образом маме
тогда удалось меня успокоить, но сама она до сих
пор не может смириться с утратой моих детских поэтических откровений.

Что касается той учительницы литературы, то теперь я думаю, она поступила так совсем не со зла,
просто ей не хватило педагогического чутья.

Был еще один случай, когда я нарушила данное
себе обещание. Я написала стихотворное поздравление Наталии Михайловне Дудинской по случаю ее
восьмидесятипятилетия.

Этот юбилей отмечали в Мариинском театре.
В программе было несколько спектаклей и заключительный концерт. Я танцевала для своего педагога,
по ее выбору, два балета — «Лебединое озеро» и «Баядерку». Наталия Михайловна очень тщательно готовилась к этим спектаклям. Много времени она
проводила в репетиционном зале со своими ученицами, выпускницами разных лет. Отдельные замечания Дудинской, ее гениальные подсказки, какие-то
мелкие, но яркие штрихи — все это обогащало и
углубляло созданные образы.

К тому моменту должность Виноградова занял Махар Вазиев. Если быть точной, то Вазиев стал временно исполняющим обязанности, так как полностью
заменить Виноградова, художественного руководителя и балетмейстера, было в принципе невозможно.
Махару как никому в Мариинском театре было выгодно постоянное отсутствие Виноградова. Не стану описывать покушения на жизнь Олега Михайловича, постоянные угрозы в его адрес и просто бесчеловечные
ситуации, в которых он оказывался. Об этом много
писала пресса. Достаточно сказать, что итогом борьбы
Вазиева за должность руководителя балетной труппы
стал вынужденный отъезд Олега Михайловича в Корею… на долгие годы.

В то время я уже являлась полноправной солисткой
Мариинского театра. Махар Вазиев видел во мне потенциал и большие перспективы. Тогда он сделал мне
ряд предложений… интимного характера, а также
предложил делиться с ним моими гонорарами за зарубежные выступления. Для меня это было унизительно
и абсолютно неприемлемо. В ответ на это Махар стал
мстить, решив разрушить мою творческую жизнь.

---

В заключительном концерте я станцевала современный номер, поставленный специально для меня
австрийским хореографом Алексом Урсуляком на
музыку Глюка. Номер назывался «Прощай, Диана» и
был посвящен трагической гибели английской
принцессы. Хореография была очень сложной и динамичной. Но главное — номер был наполнен сильнейшими эмоциями. Я очень любила его и с радостью исполнила перед Дудинской. Он имел большой
успех у публики и заслужил похвалу Наталии Михайловны. Мое выступление с этим номером имело
неожиданные и очень важные для меня последствия.

На концерте присутствовал выдающийся хореограф Борис Яковлевич Эйфман. В антракте он подошел к моей маме и рассказал о своем замысле создать
балет о юности Павла Первого. Роль Екатерины Великой он сочиняет, имея в виду мои внешние данные и
балетную индивидуальность. Поверить в это фантастическое сообщение было абсолютно невозможно.
Мы постарались не думать об этом, чтобы не обольщаться зря. Тем не менее через два года я получила от
Эйфмана этот великий подарок.

А пока мама разговаривала с Борисом Яковлевичем, я стояла за кулисами, выслушивая мнение
педагогов о своем новом номере и принимая поздравления. Торопиться мне было некуда, поскольку
в третьем отделении я не была занята. Неожиданно
ко мне подошел разъяренный Махар Вазиев, который совсем недавно стал директором балетной
труппы после ухода Виноградова. Вазиев потребовал, чтобы я немедленно шла переодеваться и готовиться к выступлению.

В третьем отделении должны были показывать
Большое классическое па из балета «Пахита». В главной роли выступала Ульяна Лопаткина. От меня Вазиев требовал выйти в одной из вариаций. Мне казалось, что мои объяснения должны были убедить
Вазиева в неуместности его приказа. Во-первых, я
танцевала эту вариацию последний раз пять лет назад, еще в школьных концертах, и мне была необходима репетиция; во-вторых, у меня даже не было
нужного костюма. На все это Вазиев заявил, что пачку мне сейчас одолжит кто-нибудь из кордебалета, а
что касается репетиции, то я обойдусь без нее. Ничего, мол, страшного, если и станцую кое-как — я там
не главная. Более унизительного и непрофессионального предложения невозможно было представить. Все это я высказала Вазиеву, добавив, что я не
крепостная актриса, чтобы подчиняться вздорным
приказам. Реакция Вазиева была страшной. От его
жуткой брани и криков разбежались все находившиеся поблизости.

Махар Вазиев прекрасно знал, что я всегда была готова выручить труппу в трудный момент. Мне не раз
приходилось срочно заменять заболевшую балерину,
я охотно соглашалась танцевать в день приезда, когда
не было времени отдохнуть, не раз я выходила на сцену с новым партнером, проведя минимум репетиций.
Все это было нужно театру. Но сейчас никакой надобности не было. Эту вариацию могли станцевать многие солистки. Ясно было, что Вазиеву зачем-то понадобилось испортить впечатление от моего успешного
выступления с сольным номером, причем сделать это
на глазах у моего педагога и ее гостей — балетных
профессионалов. Разумеется, я не могла на это согласиться. Вазиев ушел, продолжая произносить угрозы
в мой адрес. Все, кто это слышал, решили, что дни моего пребывания в театре сочтены. К несчастью, это
оказалось правдой.

До своего назначения директором труппы Махар
Вазиев был одним из ведущих солистов театра. Мне
доводилось танцевать с ним, и это были прекрасные
спектакли. Мне казалось, что на сцене у меня с Махаром возникало полное взаимопонимание. И не зря
для своего последнего спектакля он выбрал меня
партнершей.

Став руководителем балетной труппы, Вазиев
превратился в настоящего деспота. Солисты театра
не смели принимать приглашения зарубежных импресарио, не имели права выступать в концертах, им
не разрешалось самостоятельно работать с хореографами над новыми номерами. На все это нужно было
просить согласия Вазиева, которое он давал редко и
очень неохотно, заставляя не раз и не два приходить
к нему на прием в назначенное время и часами ждать
его у закрытой двери. Так же он поступал и с иностранными импресарио. Вазиеву важно было крепко
держать в своих руках судьбы артистов балета. В качестве наказания он применял самую страшную меру — отлучение от сцены.

Меня не взяли и на гастроли в Японию. В последний момент перед спектаклем мне заменяли партнера. Могли заменить и дирижера, с которым данный
спектакль репетировали. Без веской причины отстраняли от афишных запланированных спектаклей
или практически без репетиций вводили в незнакомый спектакль. Наконец, мне просто перестали давать роли.

В следующем месяце моей фамилии уже не было в
репертуаре театра. Я всегда безумно боялась остаться
без спектаклей. Я привыкла к напряженному ритму
жизни, когда один спектакль следовал за другим, и я
все время была погружена в работу над ролью. Если бы мне дали такую возможность, я бы часами не выходила из репетиционного зала. Но и за стенами театра мысли о создаваемом образе не оставляли меня.
Они преследовали меня даже ночью. Это и была моя
жизнь. Видя, что я продолжаю приходить на репетиции, Вазиев издал приказ, запрещающий появляться
в репетиционном зале артистам, не занятым в текущем репертуаре.

Мне всегда казалось, что если я остановлюсь сейчас хотя бы на одну секунду, то потом буду наверстывать упущенное непомерное количество времени.
Поэтому для меня нет ничего страшнее творческого
простоя.

Несмотря на то что за четыре сезона я станцевала
в Мариинском театре почти весь сольный классический репертуар (более двадцати ролей), теперь ситуация в корне изменилась: мне запретили даже репетировать.

Моей спасительницей стала Инна Борисовна Зубковская. Она выписывала время репетиций двум
своим ученицам по двадцать минут сверх необходимых. Таким образом я могла репетировать целых сорок минут. О моем любимом педагоге и большом
друге Инне Борисовне я еще обязательно напишу.
А пока должна сказать, что о ее маленькой хитрости
вскоре было доложено Вазиеву, и наши занятия с
ней пришлось прекратить. Я оказалась в том ужасном положении, которое грозило мне потерей профессии.

Как нельзя более кстати раздался звонок из Японии. Директор театра в Нагое Минору Очи предложил мне станцевать в его театре партию Феи Сирени
в балете «Спящая красавица». И я поехала в Японию.

Накануне моего выступления Минору Очи подошел ко мне и показал письмо, полученное им от Вазиева. Тот требовал отстранить меня от спектакля. Письмо было написано в таком грубом и угрожающем
тоне, что бедный Минору Очи испытал настоящий
шок. Для японцев, у которых вежливость — непременная основа общения, такое письмо было в высшей
степени оскорбительным. Разумеется, я должна была
остаться и танцевать. У меня не было денег, чтобы
оплатить театру неустойку, и я не могла обмануть
ожидания публики, раскупившей все билеты. Я всегда
с радостью танцевала перед японскими зрителями и
чувствовала, что эта радость взаимна. Так было и на
этот раз.

После окончания гастролей Минору Очи горячо
меня поблагодарил. Возвращаясь домой, я уже знала, что там меня ждут тяжелые испытания. В моем
родном Мариинском театре я ощутила страшную
пустоту: в ближайшие несколько месяцев у меня не
было ни одного спектакля.

В январе намечалось очень важное событие — обменные гастроли с Большим театром. Можно было
не сомневаться, что Вазиев не захочет показать меня
в Москве. Однако, не найдя себя в списках, я проплакала всю ночь. Меня старались утешить и поддержать Инна Борисовна Зубковская (она не могла понять и поверить в то, что меня не берут на гастроли),
артисты оперы, музыканты оркестра и дирижеры.
Именно оперные артисты отправились к художественному директору театра Валерию Гергиеву, чтобы
просить за меня. Их стараниями я попала на прием к
Валерию Абисаловичу. В результате нашей беседы я
была включена в гастрольную программу, но, к сожалению, лишь в заключительный концерт. Мне
предстояло танцевать па-де-де из «Лебединого озера» с моим партнером Женей Иванченко.

Однако поздним вечером накануне концерта секретарша Вазиева объявила мне, что завтра я должна
буду танцевать совсем другой номер и с другим партнером — па-де-де из «Корсара» с Фарухом Рузиматовым. О репетиции уже не могло быть и речи. Но
главное — в программке концерта не было указано
ни наше выступление, ни мое имя. Так что московским любителям балета пришлось гадать, кто это
танцует с Фарухом Рузиматовым.

Вот так ловко Вазиев сумел выполнить распоряжение начальства и не нарушить своих планов относительно меня. Хотя, как я узнала впоследствии,
публика меня отметила и запомнила. Может быть,
именно потому, что им пришлось выяснять мою фамилию.

Чем больше я чувствовала безнадежность своего
положения под неправедной властью Вазиева, тем
сильнее росло в моей душе предчувствие каких-то
необыкновенных, очень важных перемен в моей
судьбе. Как будто я уже слышала звучание увертюры
к новому прекрасному спектаклю.

Я верила, что мне предстоит подняться еще на одну ступень в моей творческой жизни. И опять на моем пути возник балет «Лебединое озеро». Это был
совсем другой спектакль, с другим либретто. Автором и постановщиком этого балета был Владимир
Викторович Васильев — в то время художественный
директор Большого театра. Именно от него я и получила предложение станцевать партию Царевны-Лебедь в его балете.

Случилось это таким образом. Оставшись одна в
Мариинском театре во время обменных гастролей
(ведь я участвовала лишь в заключительном спектакле), я стала посещать уроки балетного класса вместе с артистами балета Большого театра.

Васильев спросил меня, почему я не в Москве.
Я рассказала ему о своей ситуации в Мариинке. В течение целого сезона у меня не было ни одного спектакля… так сложились, к сожалению, обстоятельства
и отношения с директором балета. Тогда Васильев
предложил мне перейти в Большой театр, начав работу с партии Царевны-Лебедь в его балете.

В этот же день произошла встреча Васильева с Гергиевым, на которой оба руководителя договорились
о моем выступлении в одном спектакле на сцене
Большого театра. Валерий Абисалович сообщил мне,
что я должна буду станцевать «Лебединое озеро» второго марта. На подготовку к спектаклю у меня была
пара недель. Обычно я очень быстро разучиваю новую роль. Но здесь был другой случай.

«Лебединое озеро» Владимира Васильева —
совсем другой балет, в котором схожесть с классической редакцией существует только в первом
«лебедином» акте. Во втором акте (а их всего два!)
отсутствует привычный для нас черный лебедь, зато
введен новый образ русской принцессы, заколдованной царевны, в которую влюбляется принц. В общем-то, очень интересная трактовка. Но сложность
в том, что солистка исполняет свою партию под
«мужскую» в обычной редакции музыку. Партия
русской принцессы на балу длится пять с половиной
минут, после чего балерина практически сразу выходит танцевать дуэты. А после дуэтов она начинает
свою вариацию. Далее идет вариация принца, а затем кода, которую они танцуют вместе. И под конец
этой коды балерина делает не тридцать два, как
обычно, а сорок восемь фуэте! После чего начинается еще третья кода. То есть солистка танцует совершенно без перерыва. От балерины требовалась
невероятная выносливость. После сцены бала, без
антракта, идет последняя картина, к которой надо
успеть переодеться. Словом, исполнительница главной роли в балете Васильева совершала изнурительный марафон. Для зрителей такое кинематографическое решение сценического действия было
захватывающим и увлекательным. Но исполнители
должны были выдержать серьезные физические нагрузки. На это даже смотреть тяжело, а выучить, мне
казалось, было просто нереально. Нереально, но возможно. Для меня — возможно! Так всегда получалось в моей жизни, что, чем сложнее стояла задача,
тем сильнее мне хотелось ее решить. Все выдержать
и победить. Что касается больших нагрузок, то я никогда их не боялась. Я всегда отличалась выносливостью. Меня беспокоило другое: смогу ли я создать
именно тот образ, который задумал Васильев. Мне
хотелось доказать ему и себе, что он не ошибся, выбрав меня на эту роль.

Купить и скачать книгу «История русской балерины»

Читать дальше

Информация о презентации книги

Начало главы «Лебединое озеро»

Ревность — черта, традиционно присущая любому театру. Если ты являешься артистом какого-то
определенного театра, на тебе ставят клеймо. И в хорошем, и в плохом смысле. В хорошем, потому что
театр дает тебе принадлежность к школе, к высокому
классу мастерства. Но при этом даже твоя невостребованность в театре не может служить оправданием
для решения расстаться с его сценой. В этом смысле
театр — точно собака на сене. Именно с такой ситуацией я и столкнулась, когда решила принять предложение Владимира Викторовича Васильева танцевать «Лебединое озеро» на сцене Большого театра.
Конечно, в моем случае масла в огонь подливал балетный директор Махар Вазиев. В его планы входило, скорее, выставить меня на улицу… Но никак не в
Большой театр… Это не только творческая, но и
очень жизненная ситуация. А поняла я это гораздо
позже… Примерно за две недели до намеченного дня
моего дебюта из Большого театра мне передали кассету с записью балета Васильева. По кассете я за одну ночь разучила порядок своей партии и на следующий день вылетела в Москву на репетиции.

Помню, что, придя на репетицию в первый раз, я
никак не могла справиться с волнением. Я очень боялась, что мне не хватит времени, чтобы не просто
освоить хореографию, но понять и почувствовать
образ своей героини. Со мной репетировали и сам
Владимир Викторович Васильев, и прекрасный педагог Виктор Барыкин, и мой первый партнер в Большом театре Константин Иванов. Они показывали
каждое движение, объясняли все, даже самые мелкие
нюансы, знакомя со всеми тонкостями дуэтов. Никто из помогавших мне людей не мог поверить, что
можно за одну ночь выучить порядок балета, на подготовку которого опытные артисты тратили не меньше месяца!

И, наверное, самым важным для меня в изучении
этой партии стали уроки самого Васильева, который
приходил на наши репетиции каждый день. В конце
концов, я забыла о своих страхах и с увлечением погрузилась в работу.

Однако не прошло и трех дней, как мне позвонили из Петербурга и сообщили, что я должна срочно
вернуться. Это было требование Вазиева. Его совершенно не устраивала перспектива моего дебюта в
Большом театре. Не считаясь с договоренностью руководителей, он стал угрожать, что примет против
меня серьезные дисциплинарные меры, вплоть до
увольнения.

Ему не удалось найти у меня никаких нарушений
дисциплины, так как в Москву я была командирована официально. Тогда он придумал очень хитрый
ход, который должен был поставить меня перед выбором: либо я дебютирую в Большом театре, и тогда
меня увольняют за прогулы из Мариинки, либо подчиняюсь решению Вазиева и — лишаюсь дебюта в
Большом. Совершенно неожиданно для всех со стороны балетного руководства Мариинского театра на
меня буквально сваливается необходимость принять
участие в гастролях, которые должны были состояться в последнюю неделю февраля. Такая забавная
тонкость: вообще-то на гастроли в Америку отправляли труппу Вагановской Академии, но накануне в
нее неожиданно включили еще и нескольких артистов Мариинского театра. И в их числе — меня! Это
были недельные гастроли в Нью-Йоркской балетной
школе! Семь концертов подряд с крайне тяжелой
программой, которые заканчивались за день до премьеры в Большом театре. Мне предстояло станцевать в каждом концерте: целый акт «Теней» из «Баядерки», па-де-де из «Дон-Кихота» и в завершение
концерта — «Умирающего лебедя». Последний концерт был намечен на двадцать восьмое февраля. Если учесть, что в том феврале было двадцать восемь
дней, в самом лучшем случае я могла появиться в
Москве только накануне спектакля. Но в каком состоянии! После тяжелого двенадцатичасового перелета и семи изнурительных концертов. Ни о каком
достойном выступлении уже нельзя было даже мечтать. Я была в отчаянии. Конечно, я бросилась умолять Вазиева освободить меня от гастролей, тем более что в первоначальных списках была другая
солистка, да и заменить меня сможет любая балерина и даже выпускница школы… Все было напрасно.
Вазиев объявил мне, что если я откажусь от гастролей, то буду уволена. После чего он отключил телефон и исчез из театра.

Получив твердый отказ, я почувствовала настоящую безысходность и, помню, за одну ночь выплакала все свои слезы. Но, тем не менее, сказать «нет»
Владимиру Васильеву в те дни означало сказать
«нет» Большому театру навсегда. К тому же я видела
в предложении Владимира Викторовича не просто
шанс, а знак судьбы. В свое время сцена Большого
театра, на которой меня заметил Олег Михайлович
Виноградов, привела меня в Мариинский, теперь же
в Мариинском театре я получила предложение Владимира Викторовича Васильева «вернуться» на сцену Большого уже полноправной солисткой.

Я никак не могла решиться позвонить Васильеву
и объяснить ему, какая у меня возникла проблема.
Я боялась потерять его спектакль. Мои терзания
прекратила Инна Борисовна Зубковская. Она убедила меня срочно начать репетиции основных вариаций Царевны-Лебедь.

В тот же день мы с Инной Борисовной приступили
к работе над главной вариацией — танцем «Русская».
Этот танец должен был раскрывать суть образа Царевны, ее русскую душу. Это очень красивый танец.
Он и лиричный, и задорный. Безусловно, его можно
назвать изюминкой всей партии. Инна Борисовна не
стала в точности следовать замыслу Васильева, вернее, копировать эту вариацию по видеозаписи. Она
предложила мне свою личную трактовку этого танца.
Инна Борисовна смогла не просто его украсить, она
превратила танец в настоящую маленькую поэму. Сама Инна Борисовна была необычайно красивой женщиной. Я любовалась ее пластикой, ее прекрасными
руками. Она показала мне новые, очень красивые позиции рук и тела, которые оживили и одухотворили
всю вариацию. В результате наша с Инной Борисовной русская Царевна преобразилась и стала так хороша и пленительна, что не могла не покорить принца,
да и, надеюсь, всех зрителей на сцене и в зале.

Когда через некоторое время этот танец в моем
исполнении увидел сам Владимир Викторович, то
остался доволен тем, что привнесла в него Инна Борисовна. Это и неудивительно, ведь Васильев и Зубковская были друзьями и у них существовала духовная общность, они прекрасно понимали друг друга.

И хотя балет Васильева уже не идет на сцене Большого театра, в память о них я сохранила танец «Русская» в своем концертном репертуаре. И всегда открывала им свои гастроли за границей.

Таким образом, проведя предварительно три репетиции, я все-таки отправилась на гастроли в НьюЙорк. Оказавшись в Америке, я прежде всего постаралась выяснить, есть ли у меня шанс попасть в
Москву хотя бы за день до дебюта. Организаторы гастролей сразу вошли в мое положение и постарались
мне помочь. Они поменяли мне обратный билет
прямо на Москву. Однако, чтобы попасть на этот
рейс, надо было договориться с Ульяной Лопаткиной. Она должна была танцевать в утренней, а я — в
вечерней постановке. Я попросила ее поменяться со
мной временем выступления, то есть, по сути, предложила ей престижное вечернее выступление в обмен на утреннее. Мне во что бы то ни стало нужно
было попасть на рейс, позволивший бы мне прилететь в Москву на несколько часов раньше и успеть
провести репетицию перед ответственной премьерой… Но Ульяна, которая до моей просьбы беспрестанно жаловалась на дурное самочувствие и необходимость участвовать в утреннем действе, внезапно
выздоровела и ответила мне твердым отказом.

Обеспечивать мой дебют в Большом театре не
входило в сферу интересов Лопаткиной. Наверное, с
моей стороны было наивно обращаться к Ульяне с
такой просьбой, если накануне она сделала все, чтобы даже не дать мне порепетировать с Игорем Зеленским, с которым я не танцевала больше года. Лопаткина же в то время выступала с ним постоянно.

Чтобы я могла успеть на тот рейс в Москву, организаторы наших гастролей сняли с программы мой
последний номер. У служебного входа в театр меня
уже ждала машина, где мне пришлось и переодеваться, и разгримировываться, пока мы неслись в аэропорт.

В самолете я думала о предстоящем спектакле.
Я твердо знала, что не имею права потерять этот
шанс. И настраивала себя только на победу.

В Москве я оказалась в ночь на второе марта. Вышла из самолета в ужасном состоянии, совершенно
обессиленная. Смена часовых поясов, долгий перелет, во время которого я не смогла заснуть ни на минуту, и большая разница во времени сказались на
моем самочувствии. Я не чувствовала ног, голова
была тяжелая, ломило виски. К счастью, в гостинице
«Москва» меня уже ждала мама. Как всегда, она нашла нужные слова, чтобы успокоить и вселить в меня уверенность в себе. Мама смогла убедить меня,
что и это испытание я смогу выдержать с честью.

Когда я, обессиленная, пришла в Большой театр,
меня, к счастью, уже ждали мой партнер Костя Иванов и педагог Виктор Барыкин, которые согласились
провести еще одну репетицию, хотя обычно в день
спектакля это не практикуется. Артисты отдыхают
перед премьерой, чтобы набраться сил. Тем не менее
была проведена репетиция, которая плавно и неотвратимо перетекла в спектакль. Сказать, что было
тяжело, — ничего не сказать. Я знаю, что пригласивший меня Владимир Викторович Васильев очень
волновался. Ведь он был осведомлен обо всех событиях, которые со мной происходили во время подготовки к дебюту. Я помню, что все участники спектакля охотно помогали мне во время репетиции. Тогда у
меня сложилось впечатление, что в Большом театре
служат только очень добрые, отзывчивые и благородные люди.

Репетиция прошла для меня как во сне. Помню
только, что Васильев, похвалив меня, допустил к дебюту. Выходя на сцену, я понимала, что зрителей не
интересует, откуда я прилетела и успел ли мой организм адаптироваться к новому часовому поясу. Они
пришли наслаждаться спектаклем, и я должна быть
на высоте и не обмануть их ожиданий.

Безусловно, для меня это был один из самых
сложных спектаклей, особенно второй акт. Когда я
выходила на фуэте, то уже не чувствовала ног и боялась, что вот сейчас упаду. Мне казалось, что только
чудо может мне помочь. Я стала молиться Николаю
Чудотворцу. И чудо действительно совершилось:
мне удалось с успехом выполнить сорок восемь фуэте. Да и весь спектакль оказался очень удачным.
Помню, что ног не чувствовала. Но танцевала я на
одном дыхании. После окончания спектакля я с
огромным волнением и радостью выслушала поздравления Владимира Васильева и Екатерины Максимовой, которые назвали мое выступление большой
победой и настоящим подвигом. Именно эти слова
они сказали Инне Борисовне Зубковской, которой
сразу же позвонили, зная, что она ждет и беспокоится за судьбу моего дебюта.

Было очевидно: моя Царевна-Лебедь понравилась публике. Даже настороженная московская пресса доброжелательно отозвалась о моем выступлении. Я могла возвращаться в родной Мариинский
театр с гордо поднятой головой. Но, к сожалению, в
Мариинке мой успех мало кого порадовал, а отношения с директором труппы еще больше ожесточились. Известная театральная аксиома: все готовы посочувствовать твоей неудаче, но никто не прощает
твой успех, — действовала в моем случае безотказно.
Зато каким счастьем стала для меня неподдельная
радость моих настоящих друзей. И первой среди
них была Инна Борисовна Зубковская. Своим одобрением и похвалой она всегда умела поддержать
мою веру в свои силы и желание добиться еще больших успехов. Работа с Инной Борисовной была для
меня настоящим праздником. Во время наших занятий в репетиционном зале всегда возникала прекрасная творческая атмосфера. Что касается моих близких
и очень теплых отношений с Инной Борисовной, то
они продолжались все последующие годы до самой ее
кончины, которую я переживала очень остро. Сейчас
могу сказать определенно, что ее место в моей жизни
и в моем сердце так никто и не смог занять.

Махар Вазиев не мог смириться с тем, что меня
приглашают в Большой театр на положение примы.
Он начал поспешно искать повод для моего увольнения по статье. Его невероятно разозлил сам факт
состоявшегося дебюта в Большом театре, ведь он
сделал все, чтобы сорвать его. По воле Вазиева я начала жалкое существование на обочине театральной
жизни. Моего имени в афишах зрители уже не видели. Я выходила на сцену только в случае, когда надо
было заменить другую балерину. Меня не занимали
в новых постановках. Хотя от самих хореографовпостановщиков я знала, что была одной из первых
среди выбранных ими балерин. Вазиев всегда вычеркивал мое имя, объясняя это моей якобы чрезвычайной занятостью в репертуаре театра. С большим сожалением мне сообщали об этом сами хореографы.
Такое изощренное коварство руководителя труппы
больно ранило меня. Кроме того, не имея другой
возможности уволить, Вазиев буквально терроризировал меня, требуя, чтобы я написала заявление
об уходе из театра «по собственному желанию».
Единственный мой афишный спектакль, «Лебединое озеро» (мой судьбоносный балет), намеченный
на шестнадцатое апреля, у меня отняли без объяснения причин. Буквально накануне Юля Махалина
предупредила меня, что этот спектакль танцует она.
Оправдываясь, она сказала мне, что не может не выполнить распоряжение Вазиева. Для меня это стало
последним ударом. Мой уход из театра был неизбежен.

С болью в сердце я приняла решение оставить
Мариинский театр и своего любимого педагога Инну Борисовну Зубковскую. Я страдала от мысли, что
теперь подолгу буду в разлуке с Петербургом. Очень
жаль было уезжать из уютной красивой квартиры.
Но я надеялась, что Москва откроет передо мной
широкие перспективы.

Владимир Викторович, приглашая меня, обещал
насыщенную творческую жизнь на сцене Большого
театра — не только серьезную занятость в репертуаре, но и новые премьерные спектакли.

В эти дни мне постоянно звонил Коля Цискаридзе, уговаривая переходить в Большой театр. Он предлагал мне быть его партнершей и в ближайшее же
время станцевать с ним «Раймонду». И еще одно обстоятельство скрашивало горечь происходящего.
Это встреча в Большом театре с обожаемой с детства
блистательной балериной Екатериной Максимовой,
которая должна была стать моим педагогом-репетитором.

Я написала заявление директору балетной труппы Мариинского театра Вазиеву с просьбой уволить
меня из-за созданных им невозможных условий работы. Естественно, такое заявление он не принял и
не подписал. Я не была уволена, и моя трудовая
книжка находилась в отделе кадров Мариинского театра еще многие годы. У меня оставалось право вернуться.

Купить и скачать книгу «История русской балерины»

Информация о презентации книги

Отрывок из выходящей в начале октября книги

Вводное слово

Я с детства бредил путешествиями, и пытался выбрать себе профессию так или иначе с ними связанную. Забавно, что я не стал ни капитаном дальнего плавания, ни международным репортером, ни военным переводчиком. Видимо, мне повезло больше и я — Музыкальный Турист. Благодаря своей музыке наблюдаю за жизнью в разных городах и на разных континентах и подчас понимаю людей именно через их реакцию на мои песни. Удивительный страноведческий опыт и источник вдохновения! Каждый такой контакт — прямой или сторонний — обязательный залог чего-то в будущем. И еще Движение — вот для меня действительно много значит.

«Ибо пока ты в пути, у тебя есть надежда» — сказал Ролан Быков в фильме «Хроники Подземелья», и мне эта фраза очень запомнилась.

Когда мне было всего несколько месяцев, в связи с внезапной смертью отца, крошку-меня посадили в самолет (тогда еще с большими черными винтами) и перевезли с Запада России на ее Восток, на тот самый Дальний Восток, поближе к семье моей мамы. Я оказался во Владивостоке. Здесь я учился сидеть, ходить, улыбаться, говорить, мечтать…. Так мое первое странствие и стало моей первой родиной. Дальневосточники, находясь вдали от собственных городов, все называют себя земляками — не важно, с Забайкалья они, Сахалина или Хабаровска, хотя расстояния здесь просто огромные — перемещение из одного пункта в другой может занять до нескольких суток на поезде или пару-тройку дней на корабле. Можно, конечно, и быстрее — на самолете, но тогда не так легко прочувствовать очарование здешних мест… Но когда ты дома — ты человек своего места. Я из Владивостока. Здесь я пошел в школу, стал учить китайский язык, здесь я закончил восточный факультет университета, отсюда начинал свои командировки в Китай, зарабатывал переводами. Покинуть Владивосток — это, похоже, тоже «чисто» владивостокская штука. Каждый человек тут — корабль. Бывает, возвращается домой, бывает — уходит под другим флагом. Бывает — продан на металлолом.

Во времена моего детства во Владивостоке существовала дурацкая шутка о том, что ближайший ночной клуб (а тогда, в советские времена, вся ночная развлекательная активность находилась под запретом) находится в Токио. Японские радиопередачи на длинных волнах были моими проводниками в мир популярной музыки, которую не передавали ни по радио «Маяк», ни по нашему славному телевидению. Фантики от японской жвачки, которую привозили моряки из рейсов, были моими мультиками. Я смотрел на разноцветные изображения и сам придумывал себе увлекательные истории. Не только про ночные клубы, кстати, а про мир, который вроде где-то рядом, но не со мной.

Интересно, что на английском языке под термином Дальний Восток подразумевают сразу весь азиатский регион. Поэтому моим Востоком видимо вполне логично считать ту самую Восточную часть России, где я вырос и где стал тем, кто я есть и прибавить туда Китай — соседа, о котором мы в детстве много слышали, но никогда не видели и совсем уж Дальний Восток — Японию. Вот те страны, с которыми у меня возникли свои отношения и куда меня возвращает вновь и вновь.

Часть 1. Российский Дальний Восток

Детство

В доме, где я жил (Ленинская улица — ныне Светланская, 73), было две, нет, даже три достопримечательности. Главной достопримечательностью был, конечно, Военно-морской порт, вид на который открывался прямо из окон. Каждый раз, выходя на балкон или выглядывая в окно, я видел море и корабли. Более того, утренние сигналы горнистов и утреннее же построение на военных судах (от которых Золотой Рог ломился в 70-х) и были моими будильниками на протяжении многих лет. Второй достопримечательностью была танцплощадка матросского клуба. Танцплощадка тогда была неким вариантом сегодняшнего MTV. Когда начинались танцы (а начинались они, разумеется, поздно), мне как ребенку пора было спать, но громкая музыка, раздающаяся напротив, мне спать не давала, и я был вынужден изучать весь ее репертуар (хитами тогда были «Я никогда не видел такого чуда» группы «Карнавал» и «За тех кто в море» Машины Времени), а иногда и подсматривать за драматическими коллизиями, разворачивающими прямо под нашими окнами. Дело в том, что танцы всегда заканчивались неким экшн-триллером — наверное потому, что матросы и местные хулиганы никогда не могли поделить самых красивых девушек танцплощадки. Приезжала милиция и военный патруль забирали их всех. А девушки оставались одни. Так каждую среду, пятницу и субботу я был сначала слушателем рок-н-ролла, а потом — свидетелем обязательной драки. Я быстро сделал глубокомысленный вывод, что лучшие девушки оставались с музыкантами ансамбля, и уже тогда захотел стать одним из них! Третей достопримечательностью нашего дома был подвал, где сначала хранились лыжи, а потом, когда мы уже пошли в школу, там прорвало какую-то канализацию, и все последующие годы там было что-то вроде тропического бассейна, в котором нельзя было купаться. Мы были уверены, что там-то, вероятно, и водится Лохнесское чудовище. Оттуда странно пахло, иногда доносились непонятные звуки, бегали крысы. Хотя нет, крысы не бегали… Вру, наверное. Но летали огромные комары из-за того, что вода в протекающей канализации была теплая. Летали и летом, и зимой. А охотиться на комаров из рогатки у меня не было желания. Поэтому я предпочитал слушать громкую музыку, чтобы не слышать, как они жужжат, читал книжки и пытался творить сам.

Когда настало время идти в школу — выбирать особо не приходилось. Родители сказали, что я пойду в ближайшее к дому образовательное учреждение, поэтому с первого по десятый класс я ходил в одну и ту же школу — № 9. Красивое старинное здание, в котором некогда располагалась гимназия. Школа была с углубленным изучением китайского языка, в то время чуть ли не единственная в своем роде в СССР. До сих пор помню самое первое свое 1 сентября. Первый раз мама отвела меня за ручку. В школе нас встретила учительница, а затем все мы пошли на сбор первоклашек района за несколько трамвайных остановок в МДК им. Ленина… Он до сих пор существует, этот межсоюзный дворец культуры. Может, половина превратилась в магазин, но он все равно «культуры». (Сейчас здесь известный ночной клуб-уточнить название) Много событий потом было связано с этим ДК. 

Идти в школу было ровно пять минут. Иногда путь туда занимал минут семь, например, если северный ветер дул в лицо и нужно было идти в сопку, зато до дома можно было легко добежать за 3 минуты. Школа находилась рядом с цирком. Ее единственный минус заключался в том, что у нас не было ни своего стадиона, ни даже полноценного спортзала. Поэтому физкультурой мы занимались на той же площадке, где выгуливали цирковых слонов. И в футбол гоняли по соседству со слонами и тиграми. Таким образом, любовь к животным была привита с детства. По дороге в школу находился музей Тихоокеанского флота, располагался он, как ни странно, в старинной лютеранской церкви. Очень необычно, что существовало такое вот сооружение во Владивостоке, потому что город был молодой, и хотя в центре присутствовала какая-то историческая часть, таких старинных готических зданий больше, по-моему, не было. Во дворе этого здания стояли самые настоящие орудия и пушки, и по дороге в школу или из нее, мы любили ползать по ним и воображать себя моряками очень дальнего плавания, которые участвуют в неведомых боях и строчат из этих орудий.

С другой стороны нашего дома был государственный банк. Тогда не было банков на каждом углу, и он был единственный на весь город. Дом у нас был небольшой, и почти в каждой квартире жили мои ровесники и одноклассники (со многими из которых я дружен и по сей день) и мы развлекались тем, что сидели во дворе и наблюдали, как ровно в назначенное время инкассаторы привозили и, вероятно, увозили, огромные суммы денег. И мы представляли себе различные истории с ограблениями банков, причем нам не было интересно стать их участниками, напротив, мы мечтали, что станем именно свидетелями какой-то детективной истории. Кстати, говорят, что как раз в нашем Владивостокском банке в начале 1970-х случилась умопомрачительная история, когда под видом съемок кино, его действительно ограбили какие-то бандиты.

В советских школах учеников всегда заставляли петь в хоре. Не пойти в хор было равносильно предательству родины. Петь в нем могли, разумеется, все, главное было вовремя открывать рот. Однажды в наш хор пришла разнарядка, что всем нужно пойти в тот самый дворец культуры им. Ленина и пройти прослушивание в хор мальчиков. Раньше, как это ни странно, во все творческие кружки загоняли буквально пинками, участие в художественной самодеятельности было ответственной обязанностью каждого уважающего себя школьника. Я чуть ли не единственный из всего класса прошел прослушивание и стал участником хора мальчиков.

Хор мальчиков по тем временам был очень часто гастролирующей единицей, потому как детские коллективы развлекали рабочих во время обеденных перерывов и в праздничные дни. Мы пели на фабриках и заводах, во дворцах культуры и филармониях, и всегда начинали выступление с песни «Шагают рядом Ленин и весна». С этой песни и началось мое шествие по стране. И все мои последующие странствия долгое время были связаны именно с хором мальчиков, потому что мне удалось объехать огромную территорию нашей страны — мы колесили по колхозам и совхозам, по воинским частям, фабрикам, заводам. Мы объехали все Приморье, были в Хабаровске, Комсомольске , проехали всю трассу БАМ со всеми остановками, видели комсомольские стройки, выступали на Сахалине и на Камчатке.

Первая официальная зарплата была получена мной в 7-м классе. У нас во Владивостоке было такое очень серьезное и правильное увлечение среди друзей: в каникулы не шататься без дела по улице, а устраиваться на работу. В основном помогать почтальонам. Большого выбора для подростков не было. Одним летом я, по совету старших товарищей, устроился в Бюро международного молодежного туризма и стал проводить экскурсии для таких же школьников, съезжавшихся со всего Союза. Они ходили по музеям, и я рассказывал им об истории города. В день платили около трех рублей, и, в зависимости от того, сколько проработал, рублей 30 выходило всегда, иногда и 50 в месяц. Деньги я, конечно, тратил исключительно на пластинки и кассеты. Фирменная пластинка тогда на черном рынке стоила от 70 рублей, а кассета — 25, поэтому можете себе представить, сколько нужно было впахивать на один диск какой-нибудь любимой группы. Кстати, одной из любимых групп моих детства и юности были странные разрисованные ребята из группы Kiss. В СССР у этой группы был образ людей не от мира сего. Фантастические персонажи, которых почему-то выбрали в качестве врагов: вот, пионеры, пример того, какими быть нельзя. И мне сразу захотелось не то чтобы стать ими, но попасть в этот мир и понять, как он устроен. Увидеть, что скрывается за масками. Я быстро понял, что это клоуны, и что музыка их мне не очень-то уж и нравится. Но игра, которую они придумали, доставляет удовольствие им самим и огромному количеству людей.

Купить книгу Ильи Лагутенко «Книга странствий: Мой Восток»

К иерархии жанров: там внизу

Некоторые вещи пугают. Орудия пыток и вовсе созданы, чтобы устрашать. Каждый раз, когда они возникают у тебя перед глазами — пусть даже в виде музейных экспонатов — ты невольно представляешь себя на месте жертвы. И это понятно. Но я заметила, что мне иногда становится не по себе и от предметов одежды, особенно, когда видишь их не на каком-то конкретном человеке, а в магазине или же на витрине, где они стоят и ждут потенциального покупателя. Перспектива оказаться их «счастливой обладательницей», вероятно, и пробуждает в моей душе не слишком приятное чувство панической растерянности и неуверенности в себе. Конечно, это не совсем то же самое, что очутиться в утыканном шипами «испанском кресле», но это такой тихий ужас, который проникает в твою душу почти незаметно: ты стараешься отмахнуться от него, поскорее забыть, а он опять возвращается к тебе ночью в виде кошмара. И дело тут вовсе не в уродстве какого-то отдельно взятого платья, пальто или шляпки — корни этого страха уходят гораздо глубже. Эпитет «страшное» в применении к уродливому платью — это все-таки гипербола. Настоящий страх способны пробуждать не отдельные экземпляры, а только типы и виды одежды. Как не бывает страшных зайцев или воробьев, но зато есть тигры, медведи, пчелы и змеи, точно так же не существует пугающих юбок и жакетов, но зато есть… боты и калоши. Они стоят себе где-нибудь незаметно в уголке, но когда твой взгляд случайно падает на них, ты вдруг невольно задумываешься: до какого состояния тебе нужно дойти, чтобы надеть их на себя. Вот это и есть настоящий кошмар!

Приблизительно то же самое можно сказать и о литературе. Давно уже ничего не читала, а тут как-то открыла хрестоматию по русской литературе, наткнулась на басню и почувствовала, что не могу на нее спокойно смотреть — до такой степени, что захотелось поскорее закрыть книгу и забыть о том, что я там увидела. И тоже вовсе не из-за содержания или умения излагать свои мысли конкретным автором, а из-за самого принципа устроения подобных текстов. От этих принципов, которые, видимо, лучше все же называть более привычным словосочетанием «законы жанра», прежде всего и повеяло на меня по-настоящему пугающей затхлостью. Смешно сказать, но мне на глаза попалась обычная басня, а у меня возникло такое ощущение, будто я случайно заглянула в обувной магазин и примерила на себя калоши.

Самое интересное, что до этого момента я вообще ни о чем подобном никогда не задумывалась. Ну, мелькают иногда в голове знакомые с детства образы стрекозы, муравья, слона и бегающей перед ним маленькой собачки, но я их уже давно перестала воспринимать всерьез: все они остались где-то в далеком прошлом. Разве что история про ворону и лису, кажется, не утратила полностью своей актуальности и в наши дни. Да и то, вероятно, из-за полемики — очной и заочной — между лидером российских коммунистов и главой РАО ЕЭС, на которую мне вольно или невольно уже почти двадцать лет периодически приходится натыкаться. Телевизор я практически не смотрю, однако стоит только его включить, как там опять прокручиваются вариации на известный со школы сюжет — сейчас, правда, чуть меньше, а несколько лет назад почти постоянно. Только персонажи полностью поменялись местами, и теперь уже ворона всячески пытается пристыдить, взывает к совести, блещет ораторским искусством и требует у коварной лисы, чтобы та вернула назад некогда принадлежавший ей кусочек сыра. А больше никаких новых басен жизнь вроде бы не придумала. Даже совсем уж примелькавшихся на экранах юмористов, которые давно исчерпали весь запас своих шуток и острот и поэтому готовы их бесконечно повторять, и то невозможно сегодня представить декламирующими нечто подобное — настолько дико выглядело бы сие зрелище.

Нет, что бы там ни говорили, а вырождение этого литературного жанра свидетельствует об обретении современными людьми некоторой творческой свободы, не доступной ранее их предшественникам. У прогресса и цивилизации тоже есть свои плюсы. Причем мера этой свободы такова, что возвращение к языку иносказаний и аллегорий в наши дни представляется мне крайне маловероятным. Если тебя особенно никто не притесняет, то зачем прибегать к каким-то туманным образам, чтобы обличить абстрактный порок или социальное зло? Можно ведь просто и четко сформулировать волнующую тебя проблему, выступить по телевизору, наконец, и поделиться со зрителями тем, что тебя так волнует. А для выражения более тонких и ускользающих чувств и мыслей, переполняющих человеческую душу и голову, существует еще и язык символов, но он заведомо непонятен толпе. Баснописец же неизменно обращался к широкой публике, поэтому этот жанр всегда считался едва ли не самым низким и вульгарным из всех возможных. Кем, в частности, был его признанный классик Крылов? Вроде бы и поэтом его не назовешь, но и не прозаик уж точно. Меня в детстве еще очень смущал тот факт, что незадолго до Крылова существовал еще и некий Лафонтен, который вроде бы уже сочинил все эти истории, с тем же сюжетом, только по-французски. Не говоря уже об Эзопе, но тот хотя бы жил несколько тысяч лет назад. Однако и переводчиком Крылова почему-то тоже никто не называл. Постепенно я пришла к заключению, что Крылов, видимо, является кем-то вроде изобретателя паровоза, на звание которого тоже претендовали сразу несколько человек в нескольких странах. Тогда наверняка Лафонтен и Эзоп в своих творениях просто чего-то не доделали, и только наш соотечественник довел их до настоящего совершенства.

Все это, впрочем, не мешало Крылову безбедно существовать, а возможно, даже наоборот, помогало, поскольку коллеги по перу из прозаиков и поэтов не воспринимали его в качестве серьезного конкурента. Что и позволило ему избежать крайних проявлений злобы, зависти и ревности, которые, как известно, самым роковым образом сказались на судьбе многих его современников. И все же, его присутствие в тогдашней литературе выглядит не менее естественным и органичным, чем присутствие фигуры «дедушки Крылова» среди античных статуй в Летнем саду в наши дни. Все-таки все понимают, что тогда была эпоха классицизма, и Крылов тут, между нимф и богинь, призван олицетворять Эзопа.

Однако всего каких-то сто лет спустя именно появление в литературе штатных баснописцев вроде Сергея Михалкова делает советскую культуру безнадежно архаичной и несовременной. Кому-то может показаться, что это какая-то незначительная деталь, однако эта мелочь из разряда тех, которые позволяют отличить праздничный наряд домашней хозяйки от костюма светской барышни, даже если они сшиты из одинакового по стоимости материала. Поэтому вот тут-то, благодаря этой «мелочи», и становится понятно, что человеческое общество к тому времени достигло такой стадии развития, когда этот литературный жанр окончательно себя исчерпал, и поэтому фигура баснописца больше уже никем не воспринимается как легкий и ни к чему не обязывающий штришок, стилизующий современность под древность. Более того, чтение текста, где цветочек, дерево, щебетание ласточки или же мычание коровы намекают читателю на его тайные пороки и аморальные поступки, становится элементарно вредным для психики, ибо может способствовать развитию у него достаточно тяжелых и опасных для окружающих форм паранойи. Самый поверхностный взгляд на поведение того же Сталина позволяет сделать вывод, что он был склонен воспринимать окружающий мир не просто как книгу, — а так зачем-то советуют делать некоторые не слишком умные религиозные мыслители, — но именно как басню, где любой случайный жест, безобидная картинка, улыбка, взгляд или неодушевленный предмет могли быть восприняты главой могущественной империи в качестве намека на просчеты в его политике, скверный характер, маленький рост и прочие дефекты, с самыми непредсказуемыми последствиями для тех, кто был ко всем этим случайным вещам и явлениям так или иначе причастен.

Последнее обстоятельство наглядно показывает, насколько небезобидным для судеб целого государства, народа и его культуры может быть столь явное пренебрежение подобного рода деталями и мелочами, из которых практически полностью соткана литература. Кто решил продлить существование басен? И самое главное — зачем? У меня такое впечатление, что все произошло по какому-то случайному недосмотру, поскольку к этому виду словесного искусства просто никто не относился всерьез. Можно было бы, естественно, предположить, что революционеры, вознамерившиеся радикально изменить мировой порядок, решили не оставлять без внимания и один из низших литературных жанров, сознательно уравняв его в правах и даже возвысив над остальными. Причем они вполне могли это сделать исключительно из любви к симметрии или же из чувства инстинктивной классовой солидарности не только с людьми, но и с неодушевленными предметами и сущностями, особенно не вдаваясь во все эти литературные тонкости и не задумываясь о последствиях. Такое тоже возможно. Однако никаких специальных революционных указов на этот счет мне пока не попадалось.

Что касается дальнейшей судьбы этого жанра, то в настоящий момент с басней, судя по всему, полностью покончено, как покончено теперь с такими некогда опасными болезнями, как оспа или чума. Иногда, правда, и сейчас приходится натыкаться на тексты, в той или иной степени насыщенные различными аллегориями и иносказаниями, но все-таки это уже не басни в чистом виде, а какие-то очень и очень отдаленные от первоначального оригинала мутации. И все равно, тяга к созданию подобных текстов обычно выдает в их авторах ни на что реально не претендующих обитателей литературного дна, подобно тому как боты и калоши свидетельствуют о крайне низком социальном статусе тех, кто вынужден их сейчас на себя надевать. Эти несчастные по каким-то причинам до сих пор не чувствуют себя вправе говорить о простых вещах четко и ясно или же воспринимают своих потенциальных читателей как страдающих паранойей пациентов психиатрической лечебницы, которые, вероятно, только и способны сегодня воспринимать все их намеки и иносказания всерьез.

Печальная и поучительная судьба этого литературного жанра невольно наводит меня еще и на мысль о каком-то таинственном и немного пугающем сходстве мирового разума с устроением современного компьютера. В мире незримых сущностей тоже, возможно, присутствует некая область, которая представляет собой нечто вроде специального хранилища в антивирусной компьютерной программе. В традиционной иерархии литературных жанров эта область, видимо, соответствует самой низшей ступени. Попадая туда, тот или иной эстетический феномен, подобно файлу, зараженному опасным для остального программного обеспечения вирусом, становится практически обреченным на дальнейшее удаление из существующей системы ценностей. Девятнадцатый век и несколько обособленное, как бы вне времени и пространства, положение баснописца Крылова достаточно ясно указывали человечеству на определенную опасность, которую таит в себе это, казалось бы, совсем непритязательное занятие. Однако вняли этому предупреждению далеко не все. В результате вирус проник обратно в систему и произошел сбой.

Подробнее о книге

Умение учиться на своих ошибках и неудачах

Разбор полетов

В далеком 1969 году я совершил величайшую ошибку в своей жизни.

В конце 2007 года о ней неожиданно вспомнил депутат от Либерально- демократической партии в палате общин Винс Кейбл, как раз тогда, когда Virgin Money собиралась выкупить банк Northern Rock. Выступая с трибуны Парламента Великобритании, он сказал, что я не вполне подходящая кандидатура для управления банком. Вот так спустя сорок лет мне вновь пришлось расплачиваться за допущенную мной ошибку.

В девятнадцать лет, когда я начал возить пластинки на продажу в Бельгию, я вдруг случайно узнал, что пластинки, купленные в Великобритании и предназначенные для экспорта, не облагаются налогом на добавленную стоимость. Поэтому я купил нужные мне пластинки, как будто бы для экспорта, а потом продал их британским покупателям. Вся хитрость заключалась в том, чтобы перевезти весь товар на четырех фургонах в Дувр, переправить во Францию, а затем вернуть его на следующем же пароме назад в Великобританию. Это было не только незаконно, но и очень глупо. В мае 1969 года я был пойман с поличным Управлением таможенными пошлинами и акцизами (HM Customs & Excise), заключен на сутки в камеру и обвинен по статье 301 Закона «О таможенных пошлинах» 1952 года. Я чуть было не поставил крест на своих предпринимательских планах; к счастью, все обошлось. Это было для меня суровым уроком, и я поклялся никогда впредь не совершать противозаконных и идущих вразрез с моралью действий. Тогда я не до конца понимал серьезность своих поступков и потенциальную опасность для своей репутации. Мои родители освободили меня из тюрьмы, заложив свой дом.

В итоге таможенная служба согласилась снять с меня все обвинения, так как я выплатил сумму, в три раза превышающую налог, который я не заплатил — порядка 60 тысяч фунтов стерлингов, — и был освобожден от уголовной ответственности. Тогда я еще не знал, что крупные розничные торговцы точно так же укрывали налоги, только более профессионально, но вскоре и они столкнулись с той же проблемой.

Оправившись от шока, весь наш штат собрался вместе, и мы согласились работать не покладая рук день и ночь, чтобы расширить компанию, насколько это возможно, чтобы выплатить все наши долги и чтобы меня не отдали под суд.

На это у нас ушло три года. Но я выучил очень важный урок.

Никогда не делай того, из-за чего будешь плохо спать ночью.

В бизнесе существует одна аксиома. Вы, как и окружающие вас люди, непременно будете делать ошибки. В процессе развития бизнеса их не избежать, и понимать это очень важно. Даже когда дела идут хорошо, никогда не знаешь, что принесет тебе завтрашний день. Неожиданно все правильные решения, принятые на прошлой неделе, могут нанести непоправимый ущерб вашему бизнесу. Но где же, черт возьми, вы допустили ошибку?

В Virgin мы всегда готовы взглянуть в глаза правде, какой бы неприятной она ни была. Ошибки обычно совершаются тогда, когда руководители далеки от реалий бизнеса. Вы должны доверять окружающим вас людям и учиться на их ошибках. Поиск виноватых тут неуместен.

В бизнесе, как и в жизни, всегда действуют факторы риска, которые невозможно контролировать. Цены на нефть могут вдруг подскочить в три раза. Террорист в любой момент может взорвать себя в одном из торговых центров. Стихийные бедствия сравнивают с землей целые города. Колебание курса валюты порождает новые банкротства.

Но вы можете принять меры для снижения рисков, связанных с бизнесом, и контролировать их. Тогда, в случае беды, ваше внимание не будет занято второстепенными проблемами.

Всегда, при любых обстоятельствах, необходимо иметь план на экстренный случай.

Когда случится по-настоящему большая неприятность, толпы испуганных людей придут к вам, чтобы услышать ответы на свои вопросы.

Приблизительно в 20:15 23 февраля 2007 года один из наших новых поездов с наклоняющимся кузовом «Пендолино» на скорости 160 км в час сошел с рельсов в графстве Кумбрия на северо-западе Англии, на отдаленном и живописном участке основной магистрали Западного побережья.

В результате железнодорожной катастрофы погибла Маргарет Мэссон, пожилая женщина, ехавшая домой в Кэрдоналд, который находится в пригороде Глазго. Маргарет, которую в семье называли Пегги, получила сильный удар, когда состав неожиданно тряхнуло и он слетел с рельсов и железнодорожной насыпи.

За десять лет Virgin Trains без происшествий перевезла миллионы пассажиров по всей Великобритании. А Virgin Atlantic до сих пор без каких-либо происшествий транспортирует своих клиентов по всему миру. Но в ту ночь жизнь внесла свои коррективы в наши планы. Произошла наша первая авария. Маргарет Мэссон погибла. Несколько человек были серьезно ранены.

Зерматт, Швейцария. Я со своей семьей отлично провел время, катаясь на горных лыжах. Повсюду лежали большие сугробы, мы здорово отдохнули и решили, что день удался. Вечером, уставшие, мы пошли смотреть фильм в местный кинотеатр, как вдруг я почувствовал вибрацию своего мобильного телефона. Я вышел из зала. В текстовом сообщении говорилось, что наш поезд попал в железнодорожную катастрофу высокой степени тяжести. Я позвонил нашему директору по связям с общественностью, Уиллу Уайтхорну (теперь президенту Virgin Galactic), который входил в совет директоров Virgin Trains. Звонок был переадресован на автоответчик, это было весьма странно: Уилл всегда находился со мной на связи. Я позвонил на сотовый жене Уилла, Лоу, и она напомнила мне, что сегодня у нее день рождения. Это был единственный раз в году, когда Уилл отключал свой мобильный. Я позвонил Тому Коллинзу, управляющему директору Virgin Trains, который был ответственен за строительство поездов «Пендолино».

— Боюсь, это серьезная железнодорожная авария. Поезд сошел с рельсов и упал в овраг, спасатели пытаются добраться до пассажиров. Мы должны быть готовы к самому худшему.

— Я буду на месте происшествия через пару часов, — сказал я. — Ты сможешь меня встретить?

— Я заберу тебя, как только ты прилетишь. Только сообщи мне время прилета.

Я не мог лететь вертолетом из-за снега, которому совсем недавно я так радовался: сильный снегопад приостановил транспортное сообщение почти по всей Швейцарии. В аэропортах Сиона и Женевы была объявлена нелетная погода. Лучшее, что я мог сделать, — это направиться в Цюрих, до которого было около пяти часов езды. Я взял машину и ехал всю ночь.

Мне удалось улететь из Цюриха первым же рейсом в 6:30 утра. Рейс летел в Манчестер, где я встретился с Тони Коллинзом и Уиллом, которые прилетели сюда из «Хитроу». Они проинформировали меня о развитии событий, а потом мы посмотрели утренние новости BBC. В репортаже сообщалось, что поезд не поврежден и именно благодаря этому многим людям

удалось выжить. Это звучало обнадеживающе: «Пендолино» № 390033, под названием «City of Glasgow», как и все наши новые поезда, был мощным, словно танк. Позже в другом блоке новостей сообщили о том, что авария произошла в связи с неисправностью железнодорожных путей. Эта новость принесла нам облегчение, потому что теперь мы были полностью уверены, что катастрофа произошла не по вине Virgin Trains.

Тем не менее, направляясь в Королевский госпиталь в Престоне, в графстве Ланкашир, мы смутно представляли себе масштабы происшествия. В регистратуре госпиталя нам сказали, что, когда аварийные службы впервые услышали о происшествии в новостях, они были готовы принять сто пострадавших. Поскольку корпус «Пендолино» остался цел, было госпитализировано только 24 человека, однако масштаб приготовлений медиков оказывал угнетающее действие.

Мы отправились на место крушения в Грейриг. Увиденное нами выглядело так, словно какой-то злобный великан схватил гигантский набор железной дороги Hornby и со всей силы бросил его оземь. Внезапно я вспомнил, как долго убеждал Министерство транспорта, которое выделяет большие субсидии на развитие железнодорожной системы, позволить нам повысить уровень безопасности наших поездов. Если бы такое происшествие случилось со старым подвижным составом BR, число пострадавших и погибших было бы во много раз больше. Но, как оказалось, вагоны «Пендолино» не расцепились, и даже окна оказались целы.

Когда я подсчитывал материальный ущерб, мне впервые рассказали о мужестве одного человека. С тех пор, когда я вспоминаю о смелости наших штурманов-испытателей, или о своем друге, исследователе Стиве Фоссете, который, к сожалению, покинул нас, или о гуру воздухоплавания Пере Линдстренде, я думаю о том, какую решительность нужно иметь, чтобы управиться с 400-тонным поездом, сошедшим с железнодорожной колеи. Машинист поезда, бывший полицейский, Иен Блэк проявил исключительные качества в этих обстоятельствах. Сошедший с рельсов поезд по инерции проехал еще 600 м по железнодорожной насыпи. Иен пытался остановить состав, несущийся по камням. Он был на месте машиниста последнюю четверть мили, прилагая все усилия, чтобы контролировать механизм поезда. Он не покинул кабину машиниста, пытаясь спасти свою жизнь. Напротив, сделал все, что смог, чтобы спасти пассажиров и в результате получил серьезную травму шеи.

Только благодаря самоотверженным действиям Иена удалось предотвратить большие жертвы. Я считаю, что Иен — настоящий герой.

Мы молча постояли на месте крушения, затем вернулись в госпиталь. Я встретил семью Маргарет Мэссон в морге госпиталя. Они казались почерневшими от горя. Я высказал им свои соболезнования. Мы крепко обняли друг друга.

В следующую минуту — а может, это мне показалось — откуда ни возьмись, появились телекамеры и толпа журналистов, желающих получить ответы на свои вопросы. Сначала я думал, что не смогу говорить. Но потом собрался с мыслями, подошел к ним и, придерживаясь известных на тот момент фактов, изложил суть происшествия.

На тот момент я не многое мог сказать. Я снова выразил свои соболезнования семье Мэссон. Я выразил свою благодарность Иену, находившемуся в соседнем госпитале и получившему травмы, из-за которых он еще долгие месяцы не мог работать. Помощники машиниста — Карен Тейлор, Дерек Стюарт и Гордон Бернс — тоже проявили себя исключительно в этой

ситуации: руководствуясь чувством долга и забыв о собственных травмах, они помогали пассажирам выбираться из опрокинувшегося поезда.

После этого происшествия лучшее, что я мог сделать, чтобы помочь юдям — полицейским, спасателям, работникам госпиталя, сотрудникам irgin, Network Rail и других железнодорожных компаний — это не мешать им. Меня не покидало чувство неудовлетворенности: неужели я больше ничем не мог помочь людям? Я ничего не мог поделать, но успокаивал себя мыслью, что хотя бы побывал на месте аварии.

Долг руководителя — добраться до места катастрофы так быстро, как это только возможно. Если вы задерживаете свое появление перед публикой после таких происшествий, в ваш адрес начнутся обвинения и поношения. Все это не принесет вам ничего хорошего; только представьте, в каком смятении и беспокойстве находятся люди, находящиеся под впечатлением от данного события. На мой взгляд, если пресса справедливо просит вас прокомментировать событие — как это и было в данном случае, — руководству компании необходимо быть готовым при первой же возможности дать интервью журналистам. Каждый человек, занимающий руководящую должность, должен быть готов, если возникнет такая необходимость, публично объяснить действия представляемой им компании. Я помню, как после ужасной авиакатастрофы в Кегворте в январе 1989 года сэр Майкл Бишоп, исполнительный директор авиакомпании British Midland, незамедлительно прокомментировал ситуацию в средствах массовой информации.

Когда Virgin Trains проводила работы по устранению последствий происшествия, мы проанализировали целый ряд железнодорожных катастроф и были потрясены тем, сколько времени прошло, прежде чем кто-то встал и произнес: «Давайте поговорим об этом». Мы были поражены тем, как быстро возникли обвинения и домыслы, в то время как простые люди ждали хоть какого-то объяснения случившемуся.

Итак, наши сценарии возможного развития событий в случае бедствия имеют три основные цели: быстро добраться до места происшествия; результативно поговорить с пассажирами, сотрудниками и представителями СМИ; говорить честно о том, что произошло. Еще один урок, который мы вынесли, заключался в том, что тщательное планирование, решение не экономить на строительстве «Пендолино» и стремление довести этот поезд до самых высоких мировых стандартов, окупилось с лихвой. Это спасло жизнь многим людям, которых сегодня не было бы с нами, если бы мы не заменили старые подвижные составы новыми.

Невозможно защититься от непредсказуемых событий, поэтому нужно всегда следить за тем, чтобы в вашем доме был безупречный порядок.

Ведь если придет беда, вам будет не очень удобно делать двадцать дел одновременно, расставляя неправильные приоритеты перед лицом публики.

Поэтому очень важно контролировать внутренние риски бизнеса — те, которые можно снизить.

Несколько раз я не смог воспользоваться приведенным здесь собственным советом, о чем очень сожалел впоследствии. Так, я никогда не умел уменьшать свои убытки. Я должен был проанализировать реальную ситуацию на рынке и продать сеть магазинов Virgin Megastore раньше на несколько лет, чем это сделал. Мое решение пойти наперекор своим коллегам и держать на плаву этот бизнес стоило нам немалых денег, и его можно оправдать только тем, что сеть этих магазинов, да и сам бренд, были каналом розничной торговли наших же товаров и стали залогом успеха Virgin Mobile.

Не думаю, что руководитель должен вставать на тропу войны, если кто-то нарушает планы компании. Руководитель должен вынести урок из произошедших событий и сделать все возможное, чтобы не повторять своих ошибок. Для начала хорошо бы принести извинения от имени компании — возможно, в средствах массовой информации, иногда лично пострадавшему человеку. Я читал книги по бизнесу, которые советуют никогда не признавать своего поражения, но я не потерплю такого отношения от моих сотрудников. Я не вижу ничего плохого в признании своей ошибки.

Предприниматель должен принимать решения. Считается, что для этого требуется жесткость характера. Я так не думаю. Не думаю, что я жесткий человек, хотя иногда мне приписывают это качество те, кто совсем меня не знает и с кем я даже никогда не встречался. В моем бизнесе есть некоторые вещи, о которых я сожалею, — иногда я поступал с людьми неправильно. Моя вина в том, что я часто был сфокусирован на бизнес-проектах или бизнес-идеях и не интересовался тем, что происходит в чьей-то жизни прямо у меня перед носом. Я пытаюсь измениться, больше прислушиваюсь к мнению окружающих. На самом деле, по-моему, жесткость характера приводит к обратным результатам.

Вы должны относиться к людям так, как вы относитесь к самому себе, и даже лучше.

Давайте внесем ясность в вопрос об ответственности руководителя. За рубежом бытует мнение, что начальник должен оставить свой пост, если на то появятся веские причины. Вот так наслушаешься досужих мнений, и может показаться, что отставка — единственно верное решение, которое может принять руководитель пошатнувшейся компании. Это полная чушь! К слову, никогда в бизнесе или политической истории не было случаев, чтобы талантливые люди уходили в отставку из-за мелочей или из-за того, что у них обостренное чувство справедливости. Это — миф.

Если катастрофа случается по вине одного из директоров, то председатель совета директоров должен подумать об отстранении его от должности. Если служба безопасности крупного банка не может защитить его от финансовых мошенников, которые нанесли огромный ущерб компании, председатель совета директоров и исполнительный директор должны рассмотреть вопрос об увольнении этих сотрудников. Ведь они несут за это ответственность.

Но в большинстве случаев менеджеры должны оставаться на своих местах и пытаться исправить свои ошибки. Ведь они получают за это деньги. В первую очередь, очень важно, чтобы нашелся тот, кто принесет официальные извинения за происшествие.

Столкнувшись с серьезной проблемой, вы должны окружить себя самыми лучшими людьми. Не старайтесь разрешить проблемы самостоятельно. Не бойтесь обратиться за помощью и советом к специалистам. Если кто-то может справиться с ситуацией лучше вас, то, ради бога, поручите это дело ему. И не стоит перегрызать ему глотку, если он не справится с этой задачей.

Руководители Virgin считают, что 2003 год не был для нас успешным. В этом году появился музыкальный плеер iPod Apple. У нас побывали несколько представителей компаний Palm, которые презентовали свою новую версию MP3 и целый ряд аксессуаров. Бизнес-план, составленный командой менеджеров, не производил впечатления, но я настаивал на том, чтобы мы двигались в этом направлении — разрабатывали наш фирменный MP3-плеер Virgin Pulse! Мы должны были хорошенько продумать, как наладить его производство, потому что вынуждены были закупать детали в Китае и Тайване. Компания потратила 20 миллионов долларов на разработку дизайна и внедрение плееров на рынок, однако наша продукция была критически воспринята в Соединенных Штатах: плеер не был так удобен в навигации, как iPod, а стоимость производства сделала нас неконкурентоспособными на рынке. Apple заказывала корпус плееров у компании Texas Instruments, специализирующейся на производстве карманных калькуляторов, которая уже многие годы занимает доминирующие позиции на рынке.

Если вы лидер в своей области, то имеете возможность снизить розничную цену на свой товар, и ваши конкуренты уже никогда не смогут вас догнать, потому что они не будут получать прибыль. Лидеру рынка приходится быть смелым, ведь, выкидывая на рынок новый качественный продукт по низкой цене, он может разрушить сложившееся равновесие на рынке. Именно это и произошло, когда Apple запустила свой компактный и недорогой iPod nano — тем самым он не оставил ни единого шанса всем остальным, полностью вытеснив их с рынка. Virgin Pulse ощутила этот удар, и нам пришлось распрощаться с 20 миллионов долларов.

В бизнесе всегда сложно признавать свои ошибки. Так, например, в 2000 году мы установили в самолетах Virgin Atlantic инновационные кресла для первого класса. У нас ушло много времени на их разработку, к тому же мы не держали свой проект в секрете! British Airways пронюхала о наших планах и, ухватившись за эту идею, превзошла нас по части комфортабельных кресел. Клиенты мгновенно отреагировали, и это не пошло нам на пользу. Многие стали путешествовать другими авиалиниями, набивая золотом карманы наших конкурентов, а наша авиакомпания несла убытки.

Мы могли эксплуатировать наши новые кресла до тех пор, пока они не износятся, но жить с осознанием своей ошибки было просто невыносимо. Мы вовремя прекратили невыгодное дело и отправили кресла на свалку. Сколько нам это стоило? Сто миллионов фунтов стерлингов. Что мы выиграли? Сегодня в наших самолетах бизнес-класса установлены лучшие кресла в мире, раскладывающиеся в горизонтальные кровати. Они были специально разработаны нашими специалистами, и мы создали продукт, который нашим конкурентам до сих пор не удалось превзойти. Благодаря этому нововведению мы легко возместили убытки.

Признаваться в таких вещах стыдно. Я думаю, именно чувство стыда лишает многих директоров и руководителей уверенности в себе, и они уже не могут хорошо выполнять свою работу. Бессмысленно сидеть сложа руки и размышлять, почему ваш бизнес пошел наперекосяк. Нужно встать из-за своего стола и проверить качество своего продукта — только так можно понять, в чем проблема. Установив ее причину, следует предпринять следующий шаг и привлечь свою команду к разрешению проблемы, а не увольнять служащих. Таким образом вы сможете сплотить свой коллектив и не позволите конкурентам учиться на ваших ошибках, взяв к себе на работу тех людей, которые только что получили горький опыт.

Об авторе

Джо Витале — президент Hypnotic Marketing, Inc. — компании, оказывающей консалтинговые услуги по маркетингу. Его называют «Буддой Интернета» за то, что ему удается гармонично сочетать духовные принципы и маркетинговую хватку. Автор более 20 книг, разошедшихся миллионными тиражами по всему миру. После того, как Джо Витале предстал в качестве одного из Учителей, владеющих Законом Притяжения в знаменитом проекте «The Secret», — к нему пришла всемирная слава.

Из аннотации

Прочитав эту книгу, вы узнаете много нового о том, как нужно писать рекламные объявления, пресс-релизы, слоганы, деловые и личные письма, чтобы убедить адресата в чем-либо. Учиться по ней — одно удовольствие, ведь авор сам умеет убеждать людей и влиять на них, буквально завораживая, гипнотизируя их искусством слова. Карьера писателя Джо Витале начиналась с написания рекламных текстов, поэтому автор со знанием дела предлагает четкую и последовательную методику написания текстов, так называемое гипнотическое письмо. Используя гипнотический стиль, можно написать рекламное объявление, которое волшебным образом повлияет на сознание потребителя, и он непременно сделает то, что вам от него нужно. Эффективность своей методики автор подкрепляет примерами из жизни известных копирайтеров и писателей.

Что такое гипнотический текст?

Недавно я выступал с докладом на крупнейшей всемирной конференции по гипнозу. Две тысячи профессиональных гипнотизеров со всего мира пришли послушать мой доклад о составлении гипнотических текстов. Я поведал многочисленным слушателям, что речь идет о форме мнимого гипноза.

Термин «мнимый гипноз» ввел Уэсли Уэллз в 1924 году. В печати же термин впервые был использован в 1929 году в книге «An Outline of Abnormal Psychology». Уэллз хотел отделить представление о гипнозе как сне, пребывая в котором человек находится в сознании, от гипноза как сфокусированности в состоянии бодрствования. Другими словами, в традиционном понимании гипноз — это когда человек находится в сознании с закрытыми глазами. Уэллз же предположил, что и с открытыми глазами можно подвергаться гипнотическому внушению.

Позже в своей книге «Hypnotherapy» Дейв Элман определил мнимый гипноз следующим образом: «Когда гипнотическое состояние появляется без погружения в транс, такое гипнотическое состояние называется мнимым».

В мнимом гипнозе нет ничего магического или мистического. Он ничем не отличается, например, от состояния поглощенности увлекательным фильмом. Или невозможности оторваться от хорошей книги. Или вы едете по дороге и забываете свернуть в нужном месте. Все это отдельные случаи мнимого транса. Мнимый транс есть не что иное, как концентрация внимания. Вы поглощены тем, чем занимаетесь, и ничего вокруг не замечаете. Читая увлекательную книгу, вы находитесь в легком трансе. А поскольку ваши глаза открыты, это состояние называется мнимым трансом.

В 1956 году анонимный гипнотизер в своем известном курсе «Dynamic Speed Hypnosis», который можно было заказать по почте, заявил: «Вся ваша деятельность, заставляющая слушателей реагировать на МЕНТАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ, которые вы внедряете в их сознание, есть МНИМЫЙ ТРАНС!»

Просто замените в предложении, которое вы только что прочитали, «слушателей» на «читателей», а «мнимый транс» на «гипнотический стиль», и у вас получится рабочее определение гипнотического стиля. Получается вот что: «Вся ваша деятельность, заставляющая читателей реагировать на МЕНТАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ, которые вы внедряете в их сознание, есть ГИПНОТИЧЕСКИЙ СТИЛЬ!»

Тот тип гипнотических текстов, который интересен мне и вам, связан с продажами. Поэтому я даю следующее определение: «Гипнотический текст — это преднамеренное использование слов с целью введения людей в сфокусированное ментальное состояние, в котором они склонны приобрести ваш продукт или услугу».

Повторюсь, гипнотический текст — это форма мнимого транса, которая характеризуется концентрацией внимания.

Это состояние транса, при котором вы погружены в себя, но предельно сосредоточены на том, что читаете.

Гипнотический текст вводит в такое состояние путем использования специальных слов для создания ментальных образов. Другими словами, вы настолько увлекаете людей своими веб-сайтами, или электронными письмами, или коммерческими предложениями, что для них больше ничто не имеет значения. И если вы все делаете правильно, ваши тексты, написанные гипнотическим стилем, призовут читателей к действию.

Все это будет иметь смысл после того, как мы сделаем несколько шагов в сторону понимания концепции гипнотического стиля, и вы увидите, как создаются гипнотические тексты.

Но сначала давайте взглянем на пример гипнотического текста.

Пройдите этот тест

Посмотрите на рисунок, на котором изображена ручка с массажирующими свойствами.

По сути, перед вами обычная ручка, она пишет, а на конце (на картинке видно) находится массажная головка. Надавив ею на кожу, вы можете сделать себе массаж. В принципе, больше о ней сказать нечего, но какие строчки вы написали бы, если бы хотели продать?

Ну что, это гипнотический текст? Не думаю.

Есть факты, но нет указания причин или преимуществ, которые сделали бы эти факты интересными для вас. Результат — скукотища.

А вот как бойкие копирайтеры на странице www.stupid.com преподносят ту же ручку.

ПРЕДСТАВЬТЕ, что в кармане вашей рубашки вы носите крохотного массажиста. В любое время — было бы желание — вы можете заказать своему мини-массажисту снять напряжение в уставших мышцах. А теперь представьте, что у этого мини-массажиста из головы торчит ручка и что он работает от батареек.

Вряд ли вы встретитесь с миниатюрным массажистом с ручкой вместо головы, но есть кое-что, не уступающее такому массажисту. Представляем вашему вниманию первую в мире РУЧКУ С МАССАЖИРУЮЩИМИ СВОЙСТВАМИ!

Это гипнотический текст? Еще какой!

Прежде чем вы продолжите, запишите свои наблюдения о «глупом» описании.

Почему вы считаете, что это был пример гипнотического текста?

Гипнотическая сила повторения

Сцена первая

В фильме «Умница Уилл Хантинг» психотерапевт, которого сыграл актер Робин Уильямс, сидя у себя в офисе, ласково обращается к обеспокоенному молодому человеку: «Это не ваша вина».

После некоторой паузы он опять говорит: «Это не ваша вина».

После еще одной паузы он снова повторяет: «Это не ваша вина».

Сцена заканчивается тем, что молодой человек теряет самообладание и начинает плакать навзрыд. Психотерапевт и пациент обнимаются. Превращение произошло. Очень сильный момент в фильме. Незабываемый. И очень гипнотический.

Почему?

Сцена вторая

Я со своей девушкой ужинаю. Мы были в кино. После кино мы ехали по ночному городу в моем новеньком BMW Z3, держали друг друга за руку, дул свежий ветерок. Сейчас, за ужином, мы очень близки.

В этот момент девушка наклоняется ко мне, смотрит мне в глаза и спрашивает: «Ты знаешь, что я тебя люблю?»

Я быстро киваю и улыбаюсь. Да, конечно, я знаю, что она любит меня.

Она не отводит от меня глаз. И снова спрашивает: «Ты знаешь, что я тебя люблю?»

Я нервно смеюсь. «Да, знаю», — отвечаю я.

Но она на этом не останавливается. Она снова спрашивает: «Ты знаешь, что я тебя люблю?»

На этот раз я храню молчание. Я начинаю «действительно» слышать ее.

Вдруг мое сердце переполняет волна эмоций. Я ощущаю переполняющее меня чувство любви. Я смотрю на мою подругу и понимаю, по-настоящему, что она любит меня. Этот момент я никогда не забуду. Он тоже гипнотический.

Почему?

Я пришел к открытию, что одним из самых сильных инструментов убеждения, доступных любому пишущему человеку, является повторение.

Не отмахивайтесь от этой идеи. Она помогла герою Робина Уильямса разрешить проблему молодого человека. Она помогла моей девушке достучаться до моего сердца. И она может помочь вам научиться влиять на читателей так, чтобы они делали то, чего вы от них ждете.

Прием повторения, конечно, не нов. Барнум, возможно, один из лучших специалистов по маркетингу в мире, использовал этот прием в конце 1800-х. В своей книге о Барнуме «There’s a Customer Born Every Minute» я писал, что в одном из написанных им рекламных объявлений одна строчка повторяется.

Два живых кита.

Два живых кита.

Два живых кита.

Два живых кита.

Два живых кита.

Два живых кита.

Нельзя, бросив всего один взгляд на это рекламное объявление, не знать, что в нем говорится о двух живых китах.

Специалист по рекламе и автор книг Кеннет Гуд, в 1932 году в книге «Advertising» писал: «На самом деле величайший из всех приемов в рекламном деле — бесконечное повторение одного и того же предложения, при этом нужно представлять идею как свежую».

Уолтер Хонек, гений почтовых продаж, написавший в 1994 году книгу «My Amazing Discovery», сказал: «Не бойтесь повторять ключевые слова и фразы. Повторяйте их столько раз, сколько посчитаете нужным».

Повторение действует гипнотически. Хорошие гипнотизеры используют повторение для внушения. Они повторяют фразу «Вы засыпаете». Услышав такую фразу несколько раз, вы действительно захотите спать.

То же самое происходит и с вашими текстами. Сознательно повторяйте ключевые моменты. Не бойтесь сказать что-нибудь еще раз. Чем чаще вы повторяете свое основное предложение или основные причины для совершения покупки, тем больше влияете на подсознание читателя.

Повторение действует гипнотически.

Повторение действует гипнотически.

Повторение действует гипнотически.

Повторение действует гипнотически.

Спросите Робина Уильямса.

Или мою девушку.

Купить «Гипнотические рекламные тексты» за 311 руб.