Метка: Non fiction

I

Они прибыли в Итаку 1 июля 1948 года — в день, когда контракт Набокова вступал в силу. За несколько месяцев до этого Моррис Бишоп предложил подыскать им жилье. Набоков с радостью согласился, но предупредил Бишопа, «что ни я, ни жена не умеем управляться с какими бы то ни было системами отопления (кроме центрального), так что если мы и сладим с каким устройством, так только с самым простейшим. Мои руки — дряблые дуры». Присовокупив еще несколько бытовых подробностей, он добавил: «Простите, что я описываю Вам все эти докучные мелочи, но Вы же сами просили». Именно в найденном Бишопом доме Набоков в конце концов закончил «Лолиту» и в послесловии к ней между делом опоэтизировал центральное отопление: «Мне кажется, что всякий настоящий писатель продолжает ощущать связь с напечатанной книгой в виде постоянного успокоительного ее присутствия. Она ровно горит, как вспомогательный огонек газа где-то в подвале, и малейшее прикосновение к тайному нашему термостату немедленно производит маленький глухой взрыв знакомого тепла». Хотя Набоков и не был буржуазным домохозяином, но, один за другим снимая различные дома в Итаке, он превратился в летописца американских окраин.

После тяжелой зимы Набоков хотел тихого лета среди зелени. Бишоп нашел ему подходящий дом — номер 957 по Ист-Стейт-стрит, принадлежавший преподавателю электротехники; это был первый из десяти преподавательских домов, которые Набоковы занимали в Итаке: обширный, в целый акр газон под сенью гигантской норвежской ели, спускавшийся к стеной разросшимся деревьям и ручью; кабинет на первом этаже, с окнами, выходившими во двор, на все эти градации зелени. В начале лета Набоков был еще слишком слаб, чтобы ловить бабочек или играть в теннис, но зато он мог сидеть в крапчатой тени и разглядывать порхающих по саду тигровых парусников. «Мы совершенно очарованы Корнелем, — написал он вскоре после приезда, — и очень, очень благодарны доброй судьбе, которая привела нас сюда».

Пальчиковые озера штата Нью-Йорк — это узкие продолговатые водоемы, расположенные в глубоких каменных ледниковых котловинах. На краю лесистого озера Кейюга, в мелкой бухточке, образованной тысячелетним натиском льда и камня, находится центр Итаки. На одном конце котловины возвышается Корнельский университет; как гласит местная шутка, в Корнеле всё на холме, и, чтобы туда добраться, нужно подниматься в гору — откуда бы ты ни шел. Поначалу выздоравливавшему Набокову приходилось одолевать подъем не спеша. Он доложил о своем приезде декану Котреллу, обосновался в своем кабинете, 278-й комнате в Голд-вин-Смит-Холле, досконально ознакомился с библиотекой и без промедления осмотрел энтомологическую коллекцию в Комсток-Холле.

Летом Бишопов не было в Итаке, но Моррис Бишоп успел все подготовить к приезду Набоковых. Зная, что нет ничего тоскливее и безлюднее, чем университетский городок летом, Бишоп позаботился даже о развлечениях для Дмитрия. Он попросил двух преподавателей, Уильяма Сейла-младшего с английского отделения и Артура Сазерлэнда с отделения правоведения, заглянуть к Набоковым вместе с их четырнадцатилетними сыновьями. (Артур Сазерлэнд стал близким другом Набоковых.) Зная, что Дмитрий будет учиться в Нью-Хэмп-шире, и наконец-то имея все основания надеяться на стабильный доход, Набоковы решили обзавестись своей первой машиной. Вера быстро освоила навыки вождения: инструктор считал ее блестящей ученицей, а Дмитрий, впоследствии ставший страстным гонщиком, до сих гордится тем, как изящно и на какой скорости его мать водила автомобиль. Они купили восьмилетний «плимут», четырехдверный седан, который дышал на ладан, так что уже на следующий год пришлось сменить его на другую машину, — но этим было положено начало баснословным поездкам на Запад за бабочками, совершавшимся практически ежегодно в течение последующих десяти лет. Единственным действительно интересным объектом лета 1948 года стала редкая гостья, бабочка-долгоносик, быстрым зигзагом порхнувшая мимо, прежде чем Набоков дотянулся до сачка.

В конце августа он послал в «Нью-Йоркер» очередную главу своей автобиографии, «Первое стихотворение» — стилизованный рассказ о стихотворении, которое он сочинил, глядя сквозь цветные стекла беседки Вырского парка на затихающую грозу. В свободное от написания главы время он «отдыхал», готовясь к лекциям. Вообразив себе, что студенты Корнельского университета гораздо интеллектуальнее девушек из Уэлсли (это оказалось не совсем так), он решил, что они смогут одолевать по триста—четыреста книжных страниц в неделю, десять тысяч страниц в год. Ознакомившись с университетской библиотекой, он составил устрашающие списки обязательного чтения и сам стал перечитывать русскую классику. Работа над Пушкиным заставила его задуматься о том, чтобы перевести «Евгения Онегина». Любопытно, что именно к Эдмунду Уилсону он обратился, не вполне всерьез, с таким предложением: «Почему бы нам вместе не засесть за литературоведческий прозаический перевод „Евгения Онегина“ с пространными комментариями?» Именно этот проект — но выполненный в гордом одиночестве — отнимал у него почти что все силы в течение последних пяти лет, проведенных в Кор-неле.

Набоков выздоровел быстрее, чем рассчитывали врачи. Скоро его восьмидесятикилограммовое тело с легкостью одолевало подъемы, а в августе он уже играл в теннис на кортах Каскадилла, и его партнером был великолепно натасканный корнельским тренером Дмитрий.

II

Беспокоило их лишь то — и к этому предстояло привыкнуть — что в сентябре на Стейт-стрит вернется профессор Хэнстин с семейством и придется искать новое жилье. Уже начался август, а они не могли ничего найти. Наконец подвернулся «унылый бело-черный дощатый дом», как впоследствии писал Набоков, «субъективно родственный более знаменитому № 342 по Лоун-стрит, Рамздэль, Новая Англия». Дом номер 802 по Ист-Сенека-стрит был великоват — две гостиные на первом этаже, четыре спальни на втором — но после «морщинистой карлицы-квартирицы в Кембридже» Набоковых это только радовало.

Хотя дети других преподавателей Корнельского университета учились в местных государственных школах, Набоков отправил сына в школу «Холдернесс» в Плимуте, штат Нью-Хэмпшир. Плата за обучение Дмитрия составляла треть зарплаты его отца, зато Дмитрий изучал иностранные языки и не слышал того, что Набоков считал хулиганским жаргоном местных школьников. После отъезда Дмитрия огромный дом совсем опустел, и Набоков постоянно приглашал в гости друзей из Нью-Йорка — Уилсонов, Георгия Гессена, Романа Гринберга, Владимира Зензинова. Вскоре, чтобы сократить расходы на жилье, они взяли жильца.

Постепенно стали обнаруживаться и другие недостатки их обиталища. В «Бледном огне» Кинбот не может как следует протопить свой дом в Аппалачии, «потому… что дом этот был построен в разгар лета наивным поселенцем, не имевшим понятия о том, какую зиму припас для него Нью-Уай». Набоковы обнаружили, что тоже живут в дачном домике, по которому гуляют сквозняки: в 1950 году, когда они съехали, хозяйка выдвинула им единственную претензию — что они вынули ключи из всех дверей и забили замочные скважины ватой.

Набоков не выносил шума и сделал письменное замечание супружеской паре, жившей в том же доме, в отдельной квартире на третьем, последнем этаже:

Хочу в очередной раз напомнить, что ваша гостиная расположена точь-в-точь над нашими спальнями и что нам слышно практически каждое слово и каждый шаг.

В субботу вечером у вас, очевидно, были гости, и нам не давали спать до половины второго ночи. Мы считаем, что 11 часов вечера — довольно великодушный предел, но не стали бы возражать, если бы изредка, по особому поводу, ваши вечеринки затягивались до 11:30. Однако, боюсь, я вынужден настаивать на том, чтобы в 11 часов — или самое позднее в 11:30 — все громкие разговоры, передвигание мебели и т. д. прекращались.

Два года спустя Набоков начертал им менее безапелляционное послание, в конце которого выражал надежду, что «если вы хотите, чтобы я и впредь писал рассказы, которые вы так любезно удостоили похвалы, вы не станете нарушать спокойствие ума, их порождающего».

Неудивительно, что до прихода в Корнельский университет Набоков близко знал там лишь одного человека, и тот был энтомологом. В 1944–1945 годах Уильям Форбс читал лекции в Музее сравнительной зоологии. Имевшаяся в Корнеле прекрасная коллекция бабочек примирила Набокова с уходом из Музея сравнительной зоологии, однако он ограничился лишь тем, что время от времени заглядывал в Комсток-Холл. В первый корнельский год он написал небольшую статью, в которой рассматривал присланную ему неотропическую голубянку нового подвида, в дальнейшем же его труды по лепидоптеро-логии свелись к кратким заметкам. Его рабочим местом в Итаке стал не стол с микроскопом в Комсток-Холле, а выходивший окнами на север кабинет с высоким потолком в Голдвин-Смит-Холле.

Там же, в Голдвин-Смит-Холле, он, как правило, и преподавал. В пятницу 24 сентября он прочел первую лекцию по русской литературе, курс 151–152 (понедельник, среда, пятница, 11 часов, Моррил-Холл, аудитория 248). Четырнадцать студентов выбрали этот курс как зачетную дисциплину, еще трое посещали его факультативно. Как и в Уэлсли, в первом семестре он пользовался хрестоматией Герни «Сокровищница русской литературы», содержавшей материал от истоков до Пушкина и Лермонтова. От себя Набоков добавил «Горе от ума» Грибоедова, может быть, самое непереводимое литературное произведение из всех когда-либо написанных, поскольку строгие рифмы в нем уживаются с клочковатой грамматикой и клочковатыми фразами разговорной речи. Набоков пользовался переводом сэра Бернарда Пареса, который довольно изрядно подправил.

Во вступлении к первой лекции он сказал несколько слов от себя:

Хотя в каталоге этот курс и называется «обзорным», это вовсе не обзор. Кто угодно может обозреть беглым глазом всю литературу России за одну утомительную ночь, поглотив учебник или статью в энциклопедии. Это слишком уж просто. В этом курсе, дамы и господа, меня не интересуют обобщения, идеи и школы мысли с группами посредственностей под маскарадным флагом. Меня интересует конкретный текст, сама вещь. Мы пойдем к центру, к сути, к книге, а не к расплывчатым обобщениям и компи-ляциям.

Через час началась его первая лекция на русском языке, обзор русской литературы, курс 301–302 (понедельник, среда, пятница, полдень, Голдвин-Смит, ауд. 248). На этот курс записалось десять студентов и семеро ходили факультативно. Одним из студентов был Пол Робсон младший, свободно говоривший по-русски (благодаря своему отцу он побывал в Советском Союзе), убежденный коммунист. Набоков вел занятия по-русски, но, хотя студенты бойко взялись обсуждать книги на том языке, на котором они написаны, он постепенно разрешил им перейти на английский. Тексты, однако, по-прежнему читались в оригинале. В конце семестра они разбирали «Евгения Онегина», и каждая глава занимала целую лекцию — Набоков сам переводил ее прозой и комментировал строку за строкой. Он велел студентам купить карманное издание романа — так, чтобы оно действительно помещалось в карман, и убедил их снова и снова возвращаться к его любимым строфам и выучить их наизусть: «Вы должны работать над тем, чтобы заново открыть свою память».

Набоков рекомендовал Веру в качестве преподавателя русского языка, но на языковом отделении не было вакансии. Вместо этого она стала его постоянным фактотумом. Теперь она уже не просто печатала все его письма, а сама вела его корреспонденцию от своего имени, за исключением немногочисленных личных или особо важных деловых писем. Она отвозила его на занятия и встречала его. После отъезда Дмитрия Вера присутствовала на всех лекциях Набокова, помогая ему раздавать тетради, писать слова и фразы на доске. Студентов изумлял контраст между ее царственной осанкой, лучезарной седовласой красой — многие признавались, что никогда не видели столь красивой женщины ее возраста, — и ее, как они считали, лакейской должностью.

Благодаря Вериной помощи и своей врожденной независимости Набокову удавалось существовать вне административных структур университета. Моррис Бишоп сказал, что он будет заведовать отделением русской литературы, и Набоков даже заказал писчие принадлежности со своим новым титулом. На самом деле он был единственным преподавателем русской литературы, и более того — хотя Набоков узнал об этом только в 1950 году — отделения русской литературы в Корнеле вообще не существовало. Он был равнодушен к внутренней жизни университета. Однажды, получив из библиотеки каталог текущих советских публикаций, он тут же послал его назад, нацарапав на обложке: «Советской литературы не существует». Он принимал участие в ежемесячных семинарах по русистике, где преподаватели делали доклады по своей специализации — русская литература, история, политика, экономика, но за все время преподавания в Корнеле ни разу не был на заседании кафедры.

IV

Набоков не чуждался коллег, но у него были свои особые интересы и свои особые повадки. Рассеянно шагая по коридорам Голдвин-Смит-Холла, он мог порой пройти мимо знакомого, не заметив его, — но в таких случаях Вера, как правило, тормошила мужа. В других случаях он реагировал молниеносно. Преподаватель английского отделения Роберт Мартин Адамс повредил дома руку — ему пришлось носить ее на перевязке и терпеть тяжеловесные шутки коллег. У одного лишь Набокова шутка получилась памятной: завидев Адамса, он радостно воскликнул: «А, дуэль!»

Установив правило — никогда не обсуждать преподавание русского языка — он обеспечил себе возможность играть в теннис с Мильтоном Коуэном, возглавлявшим языковое отделение. Набоковские превосходные смэши, длинные, отлогие драйвы, порой чередовавшиеся с короткими или подрезанными, заставляли соперника метаться по всему корту, а сам Набоков при этом спокойно стоял на месте и отбивал удары. Правда, Коуэн заметил, что, когда он резко отбивает мяч с лету, Набоков не бежит за мячом. «В результате, когда я начинал проигрывать, я шел к сетке. Мы подолгу держали мяч в игре, и счет в геймах оставался равным до тех пор, пока нам наконец не прискучивало. Ни один из нас так и не выиграл ни единого сета, насколько я помню. да мы и не ощущали потребности выиграть».

В «Бледном огне» Джон Шейд вспоминает то время, когда «все улицы Колледж-Тауна вели на футбольный матч»: разумеется, на американский футбол. Набоков избегал толпы и вместо этого шел смотреть жалкую игру футбольной команды Корнеля с безлюдной боковой линии, где дрожали на ветру несколько зрителей. Еще Набоков, конечно же, любил играть в шахматы. Философ Макс Блэк прослышал о том, что он замечательный шахматист, и радостно принял приглашение сыграть с ним. Блэк, бывший шахматный чемпион Кембриджа, однажды обыграл Артура Кестлера, бывшего чемпиона Венского университета, в четыре хода («счастливая случайность», говорит Блэк). Он вспоминает, что ошибочно считал Набокова очень сильным игроком и поэтому тщательно обдумывал каждый ход. Сам же Набоков знал, что он отнюдь не блестящий шахматист: воображение, позволявшее ему сочинять великолепные шахматные задачи, не помогало в шахматных турнирах. Тем не менее он выигрывал у большинства своих партнеров. К удивлению обоих, Блэк легко победил Набокова всего за пятнадцать минут. Набоков предложил сыграть еще одну партию и так же быстро проиграл. В течение последующих десяти лет он часто встречался с Максом Блэ-ком, но больше уже не предлагал ему играть.

Блэка поразило, что такой разборчивый эстет, как Набоков, угощал его местным портвейном из большого стеклянного кувшина. Другой сотрудник Корнеля тоже остался при убеждении, что Набоковы «не знают правил». Так оно и было — у них были свои собственные правила и свои собственные немногочисленные друзья.

В Корнеле они тесно общались лишь с Моррисом Бишопом и его женой Элисон. Моррис Бишоп, заведующий отделением романской литературы, автор биографий Паскаля, Петрарки, Ларошфуко и многих других книг, был на шесть лет старше Набокова и славился своим остроумием и ораторским искусством. Солидный профессор с изысканными манерами, очень обаятельный, страстно любящий литературу и языки (он знал греческий, латынь, итальянский, французский, испанский, немецкий и шведский) и талантливый автор шуточных стихов, по снисходительному на этот раз мнению Набокова, — он был «гениальным рифмоплетом». Бишоп и Набоков периодически обменивались шуточными лимериками. Еще до того, как были переведены лучшие русские книги Набокова, даже до того, как он написал свои лучшие английские книги, Бишоп считал его одним из лучших современных писателей. Как-то он поделился с женой впечатлением, которое произвели на него Владимир и Вера Набоковы: «Это, пожалуй, два самых интересных человека среди всех наших знакомых».

Элисон Бишоп была с ним согласна. Талантливая художница, стиль которой напоминал Сомова и Бенуа в наиболее остроумных их проявлениях, она живо интересовалась проблемами эстетики и умела с удивительным радушием принимать гостей. Набоковы нередко ужинали у Бишопов — их дом находился к северу от кампуса, в богатом лесистом пригороде Кейюга-Хайтс, в котором Набоковы впоследствии прожили несколько лет перед отъездом из Итаки. Дочь Бишопов Элисон (теперь Элисон Джолли, специалист по лемурам) вспоминает Набокова как «замечательного человека, совершенно замечательного, необычайно доброго, безоглядно доброго, милого, доступного. Чувствовалось, что он все про всех понимает. Он мало говорил, зато слушал всех, даже детей. Слова прилипали к нему, как мухи к липкой бумаге. Он казался большим, взъерошенным, неловким, в отличие от Веры, которая тогда была самой красивой из всех виденных мною женщин, прекрасной, как изваяние».

V

Поскольку русский язык Набокову преподавать больше не приходилось, а лекции по литературе посещали немногие, работа в Корнеле показалась ему «значительно более удобной и менее обременительной, чем в Уэлсли». Но в первый год ему надо было подготовить новый лекционный курс, поэтому времени, чтобы писать, почти не оставалось. В октябре, собираясь разбирать в аудитории «Слово о полку Игореве», он сам перевел его на английский язык. Прочитав лекции, он начал писать рецензию на новое французское издание «Слова», подготовленное работавшим в Гарварде Романом Якобсоном совместно с Марком Шефтелем, корнельским специалистом по русской истории. Одновременно он стал составлять аккуратный подстрочник — в якобсоновском издании «Слова» фигурировал ходульный перевод Сэмюэля Кросса. В январе и феврале 301-я группа вплотную занималась «Евгением Онегиным», и Набоков, собираясь предложить на следующий год семинар по Пушкину, уже начинал обдумывать «книжечку об „Онегине“: полный перевод в прозе с комментариями, где приводились бы аллюзии и прочие объяснения по каждой строке — нечто вроде того, что я приготовил для своих занятий. Я твердо решил, что больше не буду делать никаких рифмованных переводов — их диктат абсурден, и его невозможно примирить с точностью». Он и не думал, что эта «книжечка» вырастет до четырех толстых томов.

Во время студенческих каникул (конец января — начало февраля) Набоков закончил рецензию на «Слово о полку Игореве» Якобсона—Шефтеля и написал еще одну главу автобиографии, «Портрет моей матери» — о своей необычайной духовной близости с матерью, начав с рассказа об их общей синестезии. Набоков пришел в восторг, когда через два месяца после публикации его подробное описание цветного слуха было процитировано в научной статье по синестезии. Правда, Вера Набокова написала от его имени одному из авторов статьи, оспаривая прозвучавшее в подтексте утверждение, что метафоры, отобранные Набоковым для определения точных цветов, которые он ассоциирует с каждой буквой алфавита — «В группе бурой содержится густой каучуковый тон мягкого g, чуть более бледное j и h — коричнево-желтый шнурок от ботинка», — являются «уступкой литературе. Он говорит, что, будучи ученым (энтомологом), он считает свою прозу научной и использовал бы те же „метафоры“ в научной статье».

В «Нью-Йоркере» редакторы вновь исчеркали его рукопись — в очередной раз продемонстрировав стремление перекраивать фразу за фразой. Отвечая на вопросы Кэтрин Уайт (почти что сорок ответов!), Набоков писал:

Я знал слово «fatidic», когда был ребенком (вероятно, из книги по мифологии, которую читала мне английская гувернантка), но я готов уступить, если Вы предпочитаете «пророческие голоса» (однако я решительно протестую против вставленного «но» в первом предложении). Очень жаль, что у Вас такое отношение к «fatidic accents», которое выражает как раз то, что я хочу выразить. Девушки по имени «Жанна из Арка» никогда не существовало. Я предпочитаю ее настоящее имя Жоанета Дарк. Будет довольно глупо, если в номере «Нью-Йоркера» за 2500 год меня упомянут как «Вольдемара из Корнеля» или «Набо из Ленинграда». Словом, я хотел бы оставить «fatidic» и «Жоанету Дарк», если возможно, хотя вообще поступайте как Вам угодно.

VI

Во втором семестре, начавшемся в середине февраля, к двум обзорным семинарам Набокова добавился еще один — Русская поэзия, 1870–1925 годы. Этот семинар проходил у него дома по четвергам с 15.30 до 18.00; два студента избрали его в качестве зачетной дисциплины, а один посещал факультативно. Набоков собирался рассматривать русскую поэзию по трем основным направлениям: 1) Тютчев—Фет—Блок; 2) Бенедиктов—Белый—Пастернак; 3) (Пушкин)—Бунин—Ходасевич, хотя в программу семинара он также включил Бальмонта, Брюсова, Северянина, Маяковского, Есенина, Гумилева и Ахматову. Он настаивал на том, чтобы студенты выучились скандировать русский стих, дабы почувствовать фантастическое богатство блоковских дольников. Сорок лет спустя один из его студентов, не ставший ни литературоведом, ни специалистом по русскому языку, говорил, что благодаря Набокову он по-прежнему читает Блока для своего удовольствия.

Этот студент, Ричард Баксбаум, также посещал обзорный семинар на русском языке. Он вспоминает, что большинство студентов в семинаре придерживались левых взглядов и были удивлены, хотя и не разочарованы тем, что Набоков разбирает тексты вне социального контекста. Дабы привить студентам понятие, что у литературы совершенно не обязательно должна быть социальная цель, Набоков велел им прочесть общепризнанные, но отвратительно написанные работы Белинского о том, что литература — это орудие гражданской борьбы. Вакцина сработала.

Три семинара по литературе — и времени больше ни на что не оставалось. Набоков пожаловался своему другу Добужинскому, что, хотя ему нравится преподавание, хотелось бы выкроить больше времени, чтобы писать: «У меня, как всегда, дела больше, чем можно уместить в самое эластичное время даже при компактнейшем способе укладки… У меня сейчас обстроено лесами несколько крупных построек, над которыми, поневоле, работать приходится урывками и очень медленно».

В марте 1949 года он написал в книжное обозрение «Нью-Йорк таймс» совершенно разгромную рецензию на первый роман Сартра: «Имя Сартра, как я понимаю, ассоциируется с модной разновидностью философии кафе, и поскольку на каждого так называемого „экзистенциалиста“ находятся немало „высасывателистов“ (уж позвольте мне изобрести вежливый термин), этот английского производства перевод первого романа Сартра „Тошнота“. должен пользоваться некоторым успехом». Перечислив вопиющие ляпсусы в переводе, Набоков заглядывает вглубь:

Стоило ли вообще переводить «Тошноту» с ее сомнительными литературными достоинствами — это другой вопрос. Она принадлежит к тому внешне напряженному, но на самом деле очень рыхлому типу литературных произведений, который популяризировался многими халтурщиками — Барбюссом, Селином и так далее. Где-то за их спинами маячит Достоевский в худших его проявлениях, а еще дальше — старик Эжен Сю, которому столь многим обязан мелодраматичный россиянин…

…Автор навязывает свою пустую и произвольную философскую фантазию беспомощному персонажу, изобретенному им специально с этой целью, — и нужен исключительный талант, чтобы этот трюк сработал. Не будем спорить с Рокентеном, который приходит к выводу, что мир существует. Но сделать так, чтобы мир существовал как произведение искусства, оказалось Сартру не по силам.

Этот резкий выпад восприняли как попытку сквитаться с Сартром за то, что в 1939 году он раскритиковал французский перевод «Отчаяния». На самом деле Набоков не держал на Сартра личного зла, и, когда «Нью-Йорк таймс» поблагодарил его за блестящую рецензию и предложил отрецензировать еще одно произведение Сартра — «Что такое литература?», Набоков отказался: «Я читал французский оригинал и считаю его чушью. По-моему, он вообще не заслуживает рецензии». Зато он объявил, что давно хотел «немножко погрызть такие могучие подделки, как г-н Т. С. Элиот и г-н Томас Манн». Набоков от всей души поддержал Дэвида Дейчеса, ныне возглавляющего отделение литературоведения в Корнеле, который осудил в одной из своих тогдашних статей антисемитизм Элиота.

В то время Набоков был настроен воинственно. В конце апреля он устроил вечеринку для студентов, во время которой язвительно отзывался о фильме Лоренса Оливье «Гамлет». Один студент спросил: «Как вы можете говорить такие вещи? Вы разве видели этот фильм?» «Конечно же я не видел фильма, — ответил Набоков. — Вы думаете, я стал бы тратить свое время на такой скверный фильм?» В тот же день в Нью-Йорке была опубликована рецензия на Сартра. Увидев свежий номер «Нью-Йорк таймс», Набоков пришел в ярость — редакторы, сильно подправившие весь текст, выбросили из него четвертый и кратчайший пример переводческих ляпсусов: «4. Foret de verges (лес фаллосов) в кошмаре героя ошибочно принят за что-то вроде березового леса». Набоков тут же послал в журнал гневную телеграмму, обвиняя редактора в том, что тот изуродовал статью. Два дня спустя в доме Набоковых на

Сенека-стрит собрались гости. «Я угостил их копией этой гневной телеграммы. Один из моих коллег, твердолобый молодой ученый, заметил с лишенным юмора смешком: „Ну, я понимаю, вам хотелось послать такую телеграмму — нам всем хочется в подобных случаях“. Мне показалось, что я ответил ему вполне дружелюбно, но жена впоследствии сказала, что грубее некуда».

В начале этого года Набокова пригласили выступить на Пушкинском вечере в Нью-Йорке, устроенном местными эмигрантами. Он отказался, потому что у него не было времени писать текст выступления, а потом убедил Зензинова, что будет лучше, если он прочитает что-нибудь из своих русских книг. 6 мая, в пятницу, состоялся их первый дальний выезд на машине — Вера повезла его «сквозь прелестный, оживленный, пышногрудый ландшафт» в Нью-Йорк. Следующие два дня были заполнены до предела. В субботу вечером Набоков читал свои стихи в Академи-Холле на 91-й Западной улице, комментируя свои русские стихи последних лет так, что аплодировали даже идеологически подкованные слушатели. Набоковы побывали в гостях у русских друзей — Анны Фейгиной, Наталии Набоковой, Георгия Гессена, Николая Набокова; Набоков играл в шахматы с Романом Гринбергом, Гессеном, Борисом Николаевским и Ираклием Церетели. В воскресенье они были на эмигрантском Пушкинском вечере. Невнятные, но неоднократно появлявшиеся в печати высказывания о том, что Набоков, поселившись в Америке, полностью прекратил все сношения с русскими друзьями, на самом деле необосно-ванны.

В мае Дуся Эргаз, литературный агент Набокова во Франции, сообщила, что договорилась с Ивон Давэ, секретаршей Жида, о переводе «Подлинной жизни Себастьяна Найта» на французский язык. Набоков настаивал на том, что роман должен переводить его любимый переводчик Жарль Приэль. Когда г-жа Эргаз пожаловалась, что ему, похоже, все равно, когда его книги будут изданы во Франции, он ответил: «Вы совершенно правы: я не придаю большого значения тому, будут ли мои книги опубликованы во Франции сегодня или завтра, потому что в самой глубине души я не сомневаюсь, что настанет день, когда их признают». В конце концов он счел перевод Ивон Давэ приемлемым, и роман был опубликован издательством «Галлимар» в 1951 году.

В конце мая закончился весенний семестр, и Набоков принялся за очередную главу своей автобиографии — «Тамара», рассказ о достопамятной любви к Валентине Шульгиной. К 20 июня он отправил главу в «Нью-Йоркер» и приготовился к отъезду на запад.

Отрывок из книги Брайана Бойда «Владимир Набоков. Русские годы»

Отрывок из книги Брайана Бойда «Владимир Набоков. Русские годы»

I

В 1906 году Набоков открыл для себя бабочек. Солнечным летним днем в Выре, на ветке жимолости, склоненной над скамьей напротив входа в усадьбу, он с восхищением разглядел яркую узорчатую бабочку — махаона, которого Устин, петербургский швейцар Набоковых, тут же поймал для него в фуражку (Устин, состоявший на службе в тайной полиции, уговорил хозяев взять его на лето в Выру, полагая, что там будут проходить нелегальные собрания). Бабочку заперли на ночь в платяном шкафу, а утром она улетела. Следующая попытка была более удачной: замшевого, с цепкими лапками сфинкса мать усыпила при помощи эфира, а потом научила Володю расправлять бабочек.

То, что началось как страсть или колдовство, было — по объяснению самого Набокова — семейной традицией: «В нашем деревенском доме была волшебная комната, где хранилась отцовская коллекция — старые, поблекшие бабочки его детства, невыразимо дорогие мне». В. Д. Набоков, как и трое его братьев, заразился этим «вирусом» от немца-гувернера, и, хотя Владимир Дмитриевич больше не охотился на бабочек, его сын вспоминал, как столь невозмутимый отец вдруг с искаженным лицом врывался ко мне в комнату с веранды, хватал сачок и кидался обратно в сад, чтоб минут десять спустя вернуться с продолжительным стоном на «Аааа» — упустил дивного эль-альбума!

В «Даре» отец героя — это с любовью выписанный портрет В. Д. Набокова, поразивший Елену Ивановну точностью и глубиной. Стержень романа — восхищение героя своим отцом и желание воскресить его в своих воспоминаниях, причем отец его, по замыслу автора, — выдающийся ученый-лепидоптеролог.

Если Владимир Дмитриевич в молодости гонялся за бабочками, то Елена Ивановна, уже став матерью, изо дня в день бродила по окрестностям Выры в поисках желанной добычи — боровиков, подберезовиков, подосиновиков. В автобиографии Набоков намеренно связывает эту ее страсть со своей, которая очень быстро прогрессировала, ибо была наследственной и по материнской, и по отцовской линиям. После первой Володиной бабочки прошел лишь месяц, а его коллекция уже насчитывала кроме нее еще двадцать других распространенных видов. Теперь он стал воспринимать мир с таким восторгом и с такой четкостью, что неопределенность восприятия, которую он замечал за другими, была ему непонятна. Вспоминая детские «познавательные прогулки» с деревенским учителем Жерносековым в то же лето, Набоков с недоумением приводит типичный ответ на свой вопрос: «Ну, просто птичка — никак не называется».

II

В тот год английскую гувернантку сменила мадемуазель Миотон, ставшая вместо Жерносекова главным учителем Владимира. Рассказ «Mademoiselle О» (который Набоков включил в пятую главу «Других берегов» и «Память, говори») — портрет этой французской гувернантки — был написан прежде остальных частей автобиографической книги. В нем ярко проявился присущий Набокову дар — отбросив всякие предубеждения и готовые формулы, увидеть неповторимое в человеке.

Огромная, похожая на Будду, отгороженная от окружающих своим незнанием русского языка, постоянно чем-то уязвленная, мадемуазель Миотон летними днями читала своим воспитанникам одну за другой книги из обычного набора французских классиков, начиная с Корнеля и Гюго. Старшего из ее учеников особенно поражало несоответствие громоздкого тела и изящной живости и чистоты ее голоса: несмотря на ограниченность ее образования, ее французский язык был пленителен. Но даже мальчиком Набоков не выносил вздохов сентиментального сострадания судьбе героя и ее стараний вывести мораль из прочитанного. Двадцать лет спустя в «Защите Лужина» он подарит герою и свою гувернантку, и то раздражение, которое она у него вызывала. А еще через сорок лет, в «Аде», у гувернантки Вана и Ады Mlle Lariviere, над которой все подсмеивались, будет такой же, как у мадемуазель Миотон, муаровый зонтик, такой же бюст и такое же пристрастие к поэзии Коппе.

Пока голос Mademoiselle журчал, не ослабевая, Владимир смотрел сквозь цветные стекла веранды на сад или на солнце, которое, «проходя через ромбы и квадраты цветных стекол, ложится росписью драгоценных камений по беленым подоконникам»: и здесь мемуарист соединяет мотив драгоценных камней — многоцветия — цветных стекол и мотив литературы. Но хотя в детстве ему пришлось выучить наизусть «куски дурацкой трагедии Расина» «вместе со всяким другим лжеклассическим бредом», он считал, что настоящей литературе, даже французской, он приобщился не через чтение мадемуазель Миотон, но через книги в библиотеке отца. Много лет спустя, вспоминая эти предвечерние часы, Набоков, подобно Лужину, будет перебирать их в своей памяти, как сокровища. Тогда же он просто смотрел через цветные стекла веранды, ожидая окончания урока.

Отчаянный непоседа и озорник, Володя проводил мало времени со своими наставниками, в отличие от робкого Сергея, обожавшего Mademoiselle и часто страдавшего от неуемной энергии брата. После трагической гибели Сергея в немецком концентрационном лагере Владимир терзался мыслью о том, что он недостаточно любил брата, — длинная история невнимания, бездумных насмешек, постоянного пренебрежения: «…дружбы между нами не было никакой… и со странным чувством думается мне, что я мог бы подробно описать всю свою юность, ни разу о нем не упомянув».

III

Родители Набокова, нашедшие временное убежище в Брюсселе и Гааге, вернулись домой, когда, по их расчетам, прошло достаточно времени, чтобы улеглись страсти, вызванные роспуском Первой Думы. Не то чтобы Россия успокоилась после революции 1905 года. При Столыпине расстрельные команды, револьверы и бомбы все еще продолжали свою разрушительную работу. Лидеры кадетской партии, которые стремились к реформам без насилия, провели совещание перед созывом Второй Думы. На этом совещании Набоков играл ключевую роль, хотя ему, вместе со всеми депутатами, подписавшими Выборгское воззвание, было запрещено баллотироваться в новую Думу. Лишившись возможности непосредственного участия в парламентской политике, он делал все, чтобы помочь партии другими способами: продолжал издавать партийный еженедельник, пока в 1908 году его не задавила цензура, и работать в редакции «Речи», неофициального органа кадетской партии, основанного в 1906 году и сразу же ставшего ведущей либеральной газетой столицы.

Когда осенью 1906 года семья Владимира Дмитриевича переехала из Выры в Петербург, они поселились не в своем особняке, а сняли квартиру в доме номер 38 на Сергиевской улице, недалеко от Таврического дворца. Расстрел детей на Мариинской площади в Кровавое воскресенье произвел настолько сильное впечатление на Елену Ивановну — она даже написала рассказ об этом событии, — что она отказывалась возвращаться на Морскую, 47, до осени 1908 года. Позднее Набоков отдал дом на Сергиевской с его архитектурным декором тете героя в «Защите Лужина» — той самой, которая учит мальчика играть в шахматы.

Впечатлительность Елены Ивановны уже передалась Володе. После того как в 1944 году Набоков с сыном посмотрели фильм «Жилец» (где жильцом верхнего этажа оказывается Джек Потрошитель), Дмитрий перестал спать по ночам, представляя, что в квартире над ними — а они жили тогда в городе Кембридж, штат Массачусетс — тоже поселился кровожадный злодей. Размышляя об этом, Набоков писал: «Когда я сравниваю его детство со своим, мне почему-то кажется, что я был намного больше подвержен страхам, навязчивым идеям и ночным кошмарам, чем он» — и это несмотря на то, что в дневные, залитые солнцем часы его детства он находился под исключительно надежной защитой, о чем всегда с удовольствием вспоминал. «В одной из моих книг была картинка, вызывавшая у меня такой тайный ужас (хотя на ней не было изображено ничего особенного), что я не мог выносить самого ее вида на книжной полке». На протяжении всей его взрослой жизни ему приходилось раза два в неделю испытывать «настоящий, продолжительный кош-мар».

В начале декабря 1906 года Володя заболел: грипп с высокой температурой после Нового года перешел в тяжелую форму пневмонии, мальчик был близок к смерти. «Кажется, жизнь в доме замерла, сосредоточившись у постели больного ребенка», — сообщали его дяде в Брюссель. Прежде Владимир проявлял исключительные способности к математике, но после того, как ему пришлось в бреду бороться с огромными числами, которые «беспощадно пухли у него в мозгу», он внезапно потерял этот дар. Мать, всегда остро чувствовавшая, что именно нужно сыну, обложила его постель бабочками и книгами о них, и «желание описать новые виды напрочь вытеснило желание открыть новое простое число». После еще одной долгой болезни мальчик пережил припадок ясновидения: лежа в кровати, он видел, как мать едет в санях на Невский проспект, потом входит в магазин и покупает карандаш, который, уже завернутый в бумагу, выносит и укладывает в сани слуга. Володя не мог понять, почему такую мелочь, как карандаш, мать несет не сама, пока она не вышла из видения и не переступила порог его спальни, держа в объятиях двухаршинный фаберовский рекламный карандаш, о котором, как она догадывалась, Володя давно мечтал.

Впоследствии Набоков всегда стремился исследовать природу и границы сознания. Частичное объяснение этому дают его детские болезни: таинственная утрата математического дара, его бред и его ясновидение, а особенно чувство, что он соприкоснулся со смертью, которое он позднее передал некоторым из своих любимых героев (Федору, Джону Шейду, Люсетте).

В надежде, что преджизненная пустота небытия может дать ключи к тайне пустоты посмертной, он уже в зрелом возрасте попытался мысленно вернуться к тому моменту раннего детства, когда впервые пробудилось его сознание. Туманное состояние медленно выздоравливающего после пневмонии, казалось, повторяет туманное состояние младенца, только на этот раз наблюдатель не дремал. Отчасти в результате своего соприкосновения со смертью и страшного момента ясновидения, Набоков всегда подозревал, что, вопреки представлению о гибели сознания со смертью человека, с ним происходит некая метаморфоза, которую мы не в состоянии понять.

Эта гипотеза, которую он предпочитал оставлять под сомнением, возможно, обязана своим зарождением лепидоптерологии. В двадцать четыре года Набоков, вторя Данте, в одном стихотворении написал: «Мы гусеницы ангелов»; когда ему было за шестьдесят, он ответил шуткой на вопрос интервьюера о его планах на будущее: «Я еще собираюсь половить бабочек в Перу и Иране, прежде чем сам успею окуклиться». Для Набокова метаморфозы насекомых не были ни ответом на загадку смерти, ни доводом, ни моделью, ни даже метафорой, которую следует принимать всерьез. Одному священнику русской православной церкви, высказавшему предположение, что интерес Набокова к бабочкам, быть может, связан с высшим состоянием души, он ответил дерзко, что бабочка — отнюдь не ангельское подобие и что она «иногда садится даже на трупы».

Однако в то же время всякая метаморфоза — это напоминание о том, что природа полна неожиданностей. В раннем рассказе Набокова «Рождество» холодной петербургской зимой умирает от лихорадки мальчик, увлекавшийся бабочками, и его хоронят в загородном имении. Прежде чем вернуться в город, отец мальчика, сидя в промерзшем доме, перебирает вещи сына и, сложив их в ящик, переносит в жарко натопленную гостиную флигеля, где ему предстоит провести еще одну ночь. В глубокой тоске проводит он долгие часы и наконец решается на самоубийство — всё лучше, чем земная жизнь — «горестная до ужаса, унизительно бесцельная, бесплодная, лишенная чудес». И в этот момент в жестяной коробке из-под бисквитов, принесенной из комнаты сына, что-то громко щелкнуло. Кокон индийской тропической бабочки, когда-то купленный его сыном, прорвался, согретый жаром горящей печи, и из него вырвался громадный индийский шелкопряд, «и крылья — еще слабые, еще влажные — все продолжали расти, расправляться, вот развернулись до предела, положенного им Богом…».

Последнее слово могло бы указывать еще на один источник набоковского интереса к потустороннему. В действительности же, когда прошло время детских молитв, Набоков всегда оставался равнодушен к «христианизму» — как он его называл — и совершенно безразличен к «организованному мистицизму, религии и церкви — любой церкви». Поскольку среди отдаленных предков его матери были староверы, она, по мнению Набокова, испытывала «здоровую неприязнь к обрядам православной церкви и ее священнослужителям», однако столь же сильно повлияла на развитие сына и ее горячая и искренняя религиозность, которая «одинаково принимала и существование вечного, и невозможность осмыслить его в условиях временного». Отношение В. Д. Набокова к религии было более традиционным, и он довольно часто — особенно на Великий пост — водил детей к службе, однако не в грандиозный Исаакиевский собор неподалеку, но в очень мало кем посещаемую церковь Двенадцати Апостолов на Почтамтской улице, почти за их домом. Любопытно, что эта церковь занимала два элегантных зала в здании, построенном знаменитым Кваренги для приближенного Екатерины II князя Безбородко, которому предназначалась и усадьба Рождестве-но, более века спустя полученная в наследство от дяди шестнадцатилетним Владимиром. Несмотря на все мраморно-золоченое великолепие убранства, Владимир, которому не исполнилось еще десяти лет, возвращаясь с отцом со службы, сказал, что ему было скучно. «Тогда можешь не ходить больше», — услышал он в ответ. Терзания Стивена Дедала ему явно не грозили.

IV

Весной 1907 года по всему Петербургу прокладывали трамвайные рельсы и по улицам было не пройти. Но не только поэтому отъезд из города в Выру становился теперь еще более приятным событием, чем раньше, ибо лето в деревне сулило радости охоты на бабочек. Каждое утро, если светило солнце и, значит, появлялись бабочки и мотыльки, Владимир проводил на охоте четыре-пять часов. С необычным напряжением и жадностью отдаваясь своей безумной, угрюмой страсти, он обнаружил, что на время ловитвы может становиться левшой, — чего в повседневной жизни с ним никогда не случалось: словно в голове его, когда бабочки вытеснили из нее числа, от встряски поменялись местами полушария мозга. Однажды в пасмурный день, роясь в чулане, он нашел среди старинных фолиантов с мраморными переплетами и гравюрами россыпи относительно современных книг по лепидоптерологии и отнес этот клад вниз, в свой угловой кабинетик. Там он любил заниматься бабочками и читать на досуге эти «чудные книги».

Возвращаясь с утренней ловитвы, Владимир часто видел коляску Василия Ивановича, мчавшуюся из Рождествено в Выру. К обеду обычно съезжалось много народу; потом взрослые переходили в гостиную или на веранду. Василий же — с фиолетовой гвоздикой в петлице пиджака — обычно задерживался в залитой солнцем столовой, сажал Володю на колени и «со всякими смешными словечками ласкал милого ребенка, и почему-то я бывал рад, когда отец издали звал: „Вася, on vous attend“, и мне почему-то было неловко за дядю перед слугами». Кто знает, возможно, именно здесь истоки первых притворно-нечаянных «осязательных взаимоотношений» Гумберта и Лолиты, и пристрастия заезжего художника к ягодицам маленькой Ады, и осуждения писателем гомосексуалистов, и его тревоги за детскую невинность.

Хотя дядя Вася несколько походил лицом на Пруста и терзался «каким-то прустовским обнажением всех чувств», хотя он положил на музыку свои французские стихи, хотя он напечатал по крайней мере один рассказ по-русски, его племянник совершенно справедливо оценил его как человека, чьей «красочной неврастении подобало бы совмещаться с гением», которым он — увы — не обладал. Он был лишь «светским дилетантом», но от этого не менее интересным.

Его изъяны и странности раздражали моего полнокровного и прямолинейного отца, который был очень сердит, например, когда узнал, что в каком-то иностранном притоне, где молодого Г., неопытного и небогатого приятеля Василия Ивановича, обыграл шулер, Василий Иванович, знавший толк в фокусах, сел с шулером играть и преспокойно передернул, чтобы выручить приятеля.

Пятьдесят лет спустя Набоков использует этот эпизод в «Аде», когда Ван Вин передергивает в картах, чтобы отыграть то, что проиграли наглому шулеру его друзья.

V

Проведя в Выре начало лета, Набоковы с детьми в августе 1907-го — впервые за последние три года — отправились на юг Франции, в Биарриц, где они сняли квартиру до конца петербургской осени. В этот раз на пляже Владимир влюбился в сербскую девочку по имени Зина, которая, вероятно, наслушалась рассказов о другом его увлечении, так как подарила ему мертвого бражника, найденного где-то ее кошкой. Горя желанием открыть для себя все неизвестные ему виды бабочек, обитающих в новых местах, Владимир часами бродил со своим зеленым кисейным сачком, в который иногда попадалась добыча куда более привлекательная — например, Клеопатра, на вид прямо-таки тропическая чаровница с лимонно-оранжевыми крыльями.

Бабочки стали отличительным знаком Набокова-писателя. На титуле одного из его ранних стихотворных альбомов появляется выполненный тушью рисунок бабочки, а под ним — этикетка с надписью «Вл. Сирин. Стихотворения. 1923». В Америке теплые письма друзьям украшали бабочки, нарисованные чуть ниже подписи автора; а в надписях на книгах для родных или друзей иногда находили приют яркие многоцветные гибриды. После успеха «Лолиты» совместными усилиями Набокова и фоторепортеров он стал — в таких журналах, как «Time», «Life» и «Vogue», — самым знаменитым лепидоптерологом мира: вот он с сачком на горной тропе, а вот склонился в своем кабинете над ящиком или страницей с бабочками. Еще в 1907 году, словно задумав подыскать верный ракурс для будущей славы, родители пригласили в Выру знаменитого фотографа Карла Буллу, — год спустя в Ясной Поляне он сделает один из наиболее запоминающихся портретов Льва Толстого, — и тот запечатлел увлечение юного Набокова: Владимир с книгой о бабочках, Владимир и мать с книгой (бабочек — увы — не видно), Владимир с дядей Васей (бабочки появляются снова).

Здесь, пожалуй, следует развеять два ошибочных представления о притягательности лепидоптерологии. Бабочки никогда не привлекали Набокова своей «красотой» («Все бабочки красивы и безобразны одновременно — так же как и люди»), его привлекала красота погони. На взгляд неспециалиста бабочки, которых Набоков изучал в 1940-е годы, — довольно невзрачные мелкие насекомые. Тем же сентиментальным людям, которые за бифштексом или бокалом вина (из виноградника, обильно политого инсектицидами) разглагольствуют о том, что собирать бабочек — жестоко, и, значит, жестокость была присуща Набокову, нужно заметить следующее: Набоков никогда не убивал бабочек без надобности и осуждал жестокое отношение к любому живому существу (будь то человек, кошка, птица или бык), чье самосознание превосходит уровень беспозвоночных. «Красота плюс сострадание, — написал он однажды, — эта формула ближе всего подводит нас к определению искусства». Сострадание, которое сам он испытывал к беззащитным животным, передалось ему от обоих родителей. Когда несколькими годами позже он без всякой надобности застрелил воробья, то одной отцовской вспышки гнева оказалось достаточно, чтобы он осознал свой проступок. Здесь, в Биаррице, он стал свидетелем того, как Елена Ивановна, обычно — воплощение кротости, замахнулась зонтиком на мальчика, мучившего собаку.

В детстве Володю Набокова одевала по утрам приставленная к нему гувернантка. Когда он подрос, у него появился личный слуга: сначала один Иван, потом другой, потом некий Христофор, умевший играть на балалайке. Когда сестры подросли, мадемуазель Миотон стала только их гувернанткой, а Володя с Сергеем проводили дни под присмотром домашних воспитателей — как правило, нуждающихся студентов Петербургского университета. Первого из них — Ордынцева («Ордо» в английском и «А» — в русском варианте автобиографии) наняли в 1907 году. Сын дьякона, он открывает длинный ряд учителей, словно бы нарочно составленный, как впоследствии вспоминал Набоков, из представителей самых разных племен и сословий Российской империи: православный, католик, протестант; русский, еврей, украинец, латыш, поляк; большинство — из разночинцев, правда, последний из них, нанятый в 1915 году и проучивший мальчиков совсем недолго, — по мнению Набокова, сумасшедший и мерзавец, который потом стал советским комиссаром, был из обедневших помещиков.

Ордынцев сопровождал своих подопечных в Биарриц, однако, когда в октябре Набоковы возвращались в Норд-экспрессе в Петербург, его с ними уже не было: бедняга опрометчиво упал на колени перед онемевшей от удивления Еленой Ивановной и признался ей в безумной любви. Его преемник, украинец Педенко, произвел сильное впечатление на юного Набокова тем, что показал ему несколько «чудных фокусов». В ту же зиму его сменил безымянный латыш, который, наказывая своего ученика, «пользовался не совсем обычным педагогическим приемом: весело предлагал, что мы оба натянем боевые перчатки и попрактикуемся в боксе, после чего он ужасными, обжигающими и потрясающими ударами в лицо, похохатывая, парировал мой детский натиск и причинял мне невозможную боль». Это было не единственное, чему учили мальчика. Уроки тенниса ему давал тренер французского чемпиона. Менее напряженными были занятия с матерью: она, как и в раннем его детстве, рисовала для него бесчисленные акварели, и хотя их нежные цветовые сочетания и вызывали у него эмоциональный отклик, его собственные листы только коробились и свертывались. В 1907 или 1908 году к мальчику пригласили бывшего домашнего учителя рисования Елены Ивановны — старомодного мистера Куммингса: «мастер заката», он также внес свою лепту в формирование художника, который в своих книгах нарисовал в мельчайших деталях такое множество закатов.

VI

Так же как и мать Владимира, отец его внимательно следил за развитием сына. Правда, в 1908 году между ним и детьми снова встала политика. В декабре 1907 года В. Д. Набоков и другие кадетские депутаты Первой Думы предстали перед запоздалым судом за подписание Выборгского воззвания; кроме того, над Владимиром Дмитриевичем как издателем партийной газеты тяготело еще одно обвинение. Царившие тогда реакционные настроения не оставляли надежд на оправдательный приговор; почти не скрывая своего презрения к судьям, которые были вынуждены выполнять волю Николая II и его премьер-министра, В. Д. Набоков, сидя на скамье подсудимых, за несколько минут до открытия заседания правил срочную корректуру. Перед оглашением приговора обвиняемым позволили выступить в свою защиту. По свидетельству очевидцев, выступление Владимира Дмитриевича наиболее импонировало собравшимся своей искренностью: «Если бы в Выборге нашелся человек, который… указал бы нам иной политический путь, по которому мы должны идти для спасения народного представительства, — признал он, — тогда мы… все соединились бы, как братья, вокруг этого нового лозунга».

В. Д. Набокова приговорили к трем месяцам одиночного заключения. После неудачной апелляции 14 (27) мая 1908 года он отправился в санкт-петербургскую тюрьму — «Кресты». Владимиру Дмитриевичу с его ростом достаточно было подняться на цыпочки, чтобы из тюремного окна увидеть купол Таврического дворца — места заседаний Думы. Но он не позволял себе тратить время попусту. Следуя составленной им подробной программе, он прочел Достоевского, Ницше, Кнута Гамсуна, Анатоля Франса, Золя, Гюго, Уайльда и многих других писателей. Как узник и одновременно профессиональный криминалист, он в тюрьме написал целый ряд статей, напечатанных в газете «Право» сразу после его выхода на свободу, в которых говорил о никчемности существующей в России системы наказаний. Он, в частности, подчеркивал ее неспособность учесть индивидуальные различия: для одного человека трехмесячное тюремное заключение может быть сущей пыткой, а для другого это же наказание, несмотря на все тяготы, представляет возможность осуществить те планы, которые при других обстоятельствах он непременно бы отложил. Сам он, помимо прочих занятий, прочел в тюрьме всю Библию и изучил итальянский язык, после чего принялся за Данте и трехтомник Д’Аннунцио. Такая же работоспособность и природный оптимизм поможет в тяжелые времена его сыну. Изгнание, к которому приговорили себя русские писатели, многих из них привело к творческому бесплодию или превратило в нытиков, постоянно жалующихся на свою судьбу, Владимир Набоков же и в тесной берлинской комнатушке работал с неиссякаемой, почти исступленной энергией и изобретательностью.

Хотя В. Д. Набоков, несомненно, успокаивал жену в письмах, уверяя ее в том, что «наши три мес. доставят нам больше лавров, чем терний», бытовые условия в «Крестах» действительно не отличались суровостью. В этой новой петербургской тюрьме еще не развелись паразиты: Владимир Дмитриевич сообщал жене, что видел лишь одного таракана, да и тот, очевидно, сбился с пути и выглядел совершенно растерянным. У заключенного Набокова было свое постельное белье, ему разрешили пользоваться складной резиновой ванной, а в горячей воде недостатка не было. Правда, вначале свидания с женой дозволялись лишь раз в две недели, а решетка мешала им дотянуться друг до друга. Тайные письма, которые он писал ей обычно на туалетной бумаге, переносил на волю подкупленный надзиратель. Получив вместе с запиской от жены бабочку, посланную сыном, Владимир Дмитриевич ответил: «Скажи ему, что я видел в тюремном дворе лимонниц и капустниц». В другом письме он называет своего сына Lody — еще одно проявление англофилии, присущей нескольким поколениям русских аристократов (вспомним Долли и Кити у Толстого или набоковскую тетю Бэби), — выводя четырехбуквенную формулу русского детства писателя.

Когда 12 августа Владимир Дмитриевич вышел из тюрьмы, жена встречала его в Петербурге. Вместе они доехали на поезде до Сиверской — ближайшей от Выры станции. На пути в усадьбу его торжественно приветствовали в Рождествено крестьяне трех соседних деревень — под гирляндами из сосновых веток и васильков. Дети дожидались отца в деревне, и когда Владимир увидел подъезжающих родителей, он заплакал от волнения и побежал вдоль дороги навстречу отцу. Среди встречавших Владимира Дмитриевича не было батовских крестьян из имения М. Ф. Набоковой, которая, желая показать, что не одобряет политической деятельности сына, запретила им под страхом штрафа участвовать в «революционной» демонстрации в его поддержку. Вскоре власти получили донос на Жерносекова, учителя рождественской школы, — по делу о его участии в организации торжеств было проведено следствие, и его приговорили к ссылке. Однако делу — вероятно, не без вмешательства В. Д. Набокова — не дали хода.

Отрывок из книги Брайана Бойда «Владимир Набоков. Американские годы»

Отрывок из книги

О книге Александра Сидорова «Песнь о моей Мурке. История великих блатных и уличных песен»

Любка — Маша — Мурка

Первоосновой «Мурки» стала знаменитая одесская песня о Любке-голубке. По некоторым свидетельствам (например, Константина Паустовского), эта уголовная баллада появилась уже в начале 20-х годов прошлого века. Впрочем, на этот счет есть определенные сомнения. Текст песни записан лишь в начале 30-х годов, а в первые годы Советской власти о ней нет никаких упоминаний. Однако такая же судьба — у целого ряда блатных песен. Кроме того, есть основания предполагать, что первоначальный, не дошедший до нас текст «Любки» значительно отличался от поздней «Мурки».

Уже вслед за «Любкой» появилась и «Маша». Песни имели массу вариантов. Приведенные в нашем сборнике тексты ни в коем случае не являются первоначальными. Оба они — и «Любка», и «Маша», — записаны в 1934 году студенткой Холиной (хранятся в Центральном Государственном Архиве литературы и искусства).

В ранних вариантах песни героиня выведена не в качестве «авторитетной воровки», каковой является в «классической» «Мурке». Например, Маша, помимо «бандитки первого разряда», рисуется как любовница уркаганов («маша», «машка» на старой фене и значило «любовница»). Однако в песне повествуется лишь о совместных кутежах, нет даже упоминания о «воровской жизни», а также о том, что «бандитку» «боялись злые урки». Все это пришло позже.

В результате многочисленных переделок «Любки» сначала в «Машу», потом в «Мурку» поздний текст песен оказался полон темных мест и противоречий. Например, речь идет о событиях, которые произошли не позднее 1922 года. Несколько раз упоминается Губчека, то есть Губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Известно, что ВЧК с ее отделениями на местах приказала долго жить 6 февраля 1922 года. Ее функции были переданы ГПУ. Но в начале 20-х годов еще не было магазинов Торгсина (магазинов по торговле с иностранцами, упоминаемых в некоторых вариантах «Мурки»): сеть специализированных торговых предприятий по обслуживанию иностранных граждан открылась в СССР 5 июля 1931 года согласно постановлению, подписанному председателем Совнаркома Вячеславом Молотовым. Еще одна нелепость состоит в том, что по воровским «законам», которые сформировались в начале 30-х годов, женщины не могли играть ведущей роли в уголовном мире, а уж в сходках им вообще запрещалось участвовать, не говоря о том, чтобы там «держать речь»…

Впрочем, некоторые «нелепости» порою оказываются мнимыми. Многие считали странным то, что урки в своем притоне «собирали срочный комитет» (а в некоторых вариантах и того хлеще — «местный комитет»). При всей кажущейся неуместности «советской» терминологии в уголовном жаргоне, в те далекие времена воровской мир любил использовать для «форсу» реалии новой жизни. В одной из блатных песен поется:

Мы летчики-налетчики,

Ночные переплетчики,

Мы страшный профсоюз!

Итак, в первоначальном варианте песни речь шла о Любке-голубке. Но до нас дошли именно варианты с Муркой. Почему же героиня переменила имя? И когда это произошло?

Вероятнее всего, «Мурка» полностью вытеснила «Любку» не ранее середины 30-х годов. А к началу 30-х еще существовали «Любка» и «Маша». Их превращение в «Мурку» состоялось, когда песня из Одессы вышла на широкие просторы СССР и попала в столицу (в сборнике приводится и «московский» довоенный вариант песни).

И все же Любка, судя по ряду свидетельств, была первой. Во всяком случае, Паустовский вспоминает песню о Любке, не обмолвившись ни словом о Мурке. Так отчего же Любка в конце концов уступила Мурке?

Попытаемся разобраться. Прежде всего, примем за отправную точку то, что «Любка» родилась в Одессе, на что указывают и ее реалии, и свидетельство Паустовского, и произошло это не позднее 1922 года. Возможно, смена имени как-то связана с реальными событиями и возможными прототипами Мурки?

Был ли прототип у Мурки?

На этот счет есть целый ряд догадок — убедительных и не очень. Начнем с того, что в Одессе времен Гражданской войны действительно были фигуры, которые некоторым образом подпадают под описание Мурки как предательницы интересов своего «комитета».

Обратимся для начала к книге Сергея Мельгунова «Красный террор в России 1918—1923», где он рассказывает о страшных «красных» палачах-садистах, в том числе о негре Джонсоне: «…с Джонсоном могла конкурировать в Одессе лишь женщина-палач, молодая девушка Вера Гребенникова („Дора“). О ее тиранствах также ходили легенды. Она буквально терзала свои жертвы: вырывала волосы, отрубала конечности, отрезала уши, выворачивала скулы и т.д. В течение двух с половиной месяцев ее службы в чрезвычайке ею одною было расстреляно 700 с лишком человек, т.е. почти треть расстрелянных в ЧК всеми остальными палачами».

На самом деле легенду о «кровавой садистке» Доре создал бывший чекист Вениамин Сергеев (настоящие фамилия и имя — Бенедетто Гордон), которого отступавшие из Одессы большевики оставили в городе как руководителя подполья. Однако после того как 23 августа 1919 года белые войска захватили город, Сергеев в первые же дни явился в белую контрразведку и сдал всех своих товарищей. За этот «подвиг» его назначили вторым заместителем руководителя контрразведки. При его прямом участии и с его легкой руки на Одесской кинофабрике было сляпано якобы «документальное» кино о мнимых зверствах большевиков, где главную роль играла… жена Сергеева, Дора Явлинская.

Любопытно, что Сергеев то ли не успел, то ли не захотел затем бежать с белыми (а возможно, остался в Одессе с тем же заданием, что когда-то давали ему красные). Но его грехи быстро всплыли. Был устроен показательный процесс, а затем Гордона-Сергеева вместе с супругой расстреляли.

Но при чем тут Мурка? То есть, конечно, Сергеев с супругой действительно были предателями и провокаторами — но ведь предавали они как раз чекистов! Однако существовала и другая Дора, она же Вера Гребенникова — сексотка-проститутка, в 1919 году выдававшая ЧК скрывавшихся офицеров, с которыми перед этим занималась любовными утехами. По некоторым данным, таким образом она обрекла на смерть несколько десятков человек. Эта знаменитая личность послужила прототипом Надежды Лазаревой — персонажа повести Валентина Катаева «Уже написан Вертер» (1979). Обе Доры в конце концов слились в одно и то же лицо и стали для одесситов символом коварства и гнусности.

Итак, реальная фигура проститутки-сексотки — причем довольно известная — в Одессе все-таки существовала. Она могла служить основой как для Любки, так и для Мурки.

Некоторые исследователи обращают внимание на то, что имя «Мурка» (дериват имени Мария, Маша) могло возникнуть под впечатлением от имен известных «дев-воительниц», деятельниц бандитского и повстанческого движения на Юге Украины в Гражданскую войну. Григорий Дубовис в очерке «Романтическая история Марии Никифоровой» отмечает странную закономерность: «На Киевщине действовала Маруся Соколовская — жена погибшего в бою повстанческого атамана Соколовского. На Полтавщине действовал конный отряд некоей „Черной Маруси“, личность которой пока еще не удалось точно установить. Там же принимала участие в повстанческом движении Мария Хрестовая, сестра известного атамана Л.Хрестового, девушка, по описаниям очевидцев, обладавшая необыкновенной красотой. Наконец, в Харьковской губернии время от времени появлялся отряд Марии Косовой, представительницы антоновских повстанцев, главная оперативная база которых находилась в Воронежской губернии. Все перечисленные Маруси в тот или иной момент сотрудничали с Махно, и это сбивало с толку как свидетелей, так и многих исследователей. Одни из них принимали этих атаманш за М.Никифорову, так как твердо знали, что „Маруся“ есть только у Махно, и эта Маруся есть Никифорова… другие считали, что „атаманша Маруся“ — это просто народное прозвище, перекочевавшее из фольклора в плоскость реальной жизни. Однако при ближайшем рассмотрении действительно оказывается, что все самые известные украинские повстанческие атаманши, как это ни покажется странным, носили имя Мария…»

Стоит немного рассказать о каждой из этих легендарных женщин.

Главная в их ряду — конечно, Мария Никифорова. Если верить ряду источников, она родилась в 1885 году и была дочерью штабс-капитана Григория Никифорова. Впрочем, многие исследователи ставят под сомнение ее дворянское происхождение. Но для нас это не столь важно. Согласно легендарной биографии, в шестнадцать лет Маша без памяти влюбляется и бежит из дома с любовником. Затем совратитель ее бросает, и юная Маша попадает на дно Александровска (Запорожья) и Екатеринослава (Днепропетровска). Озлобившись, она включается в революционное движение, примкнув к партии социалистов-революционеров. Затем в 1905 году становится анархисткой-террористкой. Маруся оказывается в рядах группы «безмотивников», теоретики которой истребляли всех, кто имеет сбережения в банках, носит дорогую одежду и обедает в ресторанах. В 1908 году Никифорову осуждают на двадцать лет каторжных работ.

В 1909 году Мария в Нарымской каторге поднимает бунт и бежит через тайгу к Великой Сибирской магистрали. Затем — Япония, США, Испания (где анархистка ранена при нападении на банк), Франция. Здесь Мария сходится с богемой — парижскими поэтами и художниками, посещает Школу живописи и скульптуры самого Родена. В Первую мировую войну оканчивает офицерскую школу под Парижем и, единственная женщина-эмигрантка, получает офицерские погоны. В конце 1916 года отправляется на фронт в Грецию, воевать против турецкой армии.

В апреле 1917 года Никифорова возвращается в революционную Россию, пытается организовать вооруженные выступления против Временного правительства. После неудачи бежит на Украину, в Александровске и Екатеринославе создает анархистские рабочие боевые отряды «Черной гвардии». В начале сентября Никифорова пытается совершить революционный переворот в уездном Александровске. Здесь она знакомится с анархистом Нестором Махно. Мария попадает в тюрьму по приказу уездного комиссара Временного правительства. В ответ почти все предприятия города объявляют забастовку, тысячи рабочих требуют освободить арестованную. Власти уступают.

Пересказывать подробно деяния Марии Никифоровой мы не будем: это — тема отдельной книги. Здесь и установление Советской власти в Крыму, и бои с отрядами крымских татар, и зверские расправы над мирным населением в Севастополе и Феодосии, противостояние большевикам и сражения с немецкими войсками. Костяк отряда Никифоровой «Дружина» составляли анархисты-террористы, матросы Черноморского флота, гимназисты, уголовники, деклассированные интеллигенты… Отряд насчитывал 580 человек, имел две пушки, семь пулеметов, броневик. Снова арест (на сей раз большевиками), «суд революционной чести» в Таганроге — и оправдание, не в последнюю очередь из-за угроз анархистов поднять восстание.

Потом — кровавые грабежи в Ростове, суд Ревтрибунала в январе 1919 года, роспуск «Дружины» и требование ЦК Компартии Украины привлечь Никифорову к суровой ответственности. Спас анархистку большевик Владимир Антонов-Овсеенко, авантюрист и эстет — видимо, почувствовал родственную душу.

В марте 1919 года Никифорова вступает в повстанческую анархистскую бригаду батьки Махно (которая входила в состав Заднепровской советской дивизии Украинского фронта). В июне после ареста нескольких махновских командиров Маруся решила провести террористический акт против Ленина и Троцкого на пленуме ЦК партии в Москве. По одним данным, Махно отверг это предложение, и ссора едва не дошла до перестрелки, после чего Нестор Иванович выгнал Никифорову и навсегда с нею порвал. Другие источники настаивают на том, что Махно одобрил план и снабдил героическую анархистку деньгами в размере полумиллиона рублей. Однако Ленин задержался и не прибыл к открытию пленума. Погибают 12, ранено 55 человек. На октябрьские праздники 1919 года бойцы Никифоровой закладывают динамитные шашки в систему канализации Кремля, но чекисты раскрывают планы организации, арестовывают многих террористов, а Мария с мужем, польским анархистом-террористом Витольдом Бжестоком, бежит в Крым, рассчитывая оттуда перебраться на Дон, чтобы взорвать ставку Деникина. В Севастополе Никифорову опознал белогвардейский офицер, и ее вместе с мужем повесили во дворе городской тюрьмы в конце 1919 года. Впоследствии ходили слухи, что Мария осталась жива, и большевики направили ее в Париж, где ее видели в числе тех, кто готовил убийство Симона Петлюры. Но это не более чем легенда, поскольку сохранились протоколы заседания военно-полевого суда под председательством коменданта Севастопольской крепости генерала Субботина, а также многочисленные отклики газет того времени.

Ради справедливости надо отметить, что внешность Марии Никифоровой не очень вяжется с образом песенной Мурки. По воспоминаниям анархиста М.Чуднова, «это была женщина лет тридцати двух или тридцати пяти, с преждевременно состарившимся лицом, в котором было что-то от скопца или гермафродита, волосы острижены в кружок». Комиссар М.Киселев вспоминает весну 1919-го: «…ей около тридцати — худенькая, с изможденным, испитым лицом, производит впечатление старой, засидевшейся курсистки». Но народная молва всегда приукрашивает своих героинь…

Вторая известная Маруся-Мурка водила украинских повстанцев в бой против «коммунии» в районе Чернобыля — Радомышля — Овруча в 1919 году. Это была сторонница Симона Петлюры, бывшая учительница, двадцатипятилетняя Маруся Соколовская. Ее брат Дмитрий Соколовский, повстанческий атаман, был убит красными летом 1919-го. Маруся возглавила отряд брата, который назвала Повстанческой бригадой имени Дмитрия Соколовского. В конце года ее повстанческий отряд из 800 человек был разбит частями 58-й советской дивизии. Атаманшу Марусю и ее жениха — атамана Куровского взяли в плен и расстреляли.

В 1920 году в армии Махно появляется новая атаманша Маруся — «Тетка Маруся» или «Черная Маруся». Она около года командует конным полком, который совершал рейды по тылам красных, действовал на Полтавщине, в районе Запорожья, на Черниговщине. По некоторым данным, Черная — это ее настоящая фамилия, а родилась Маруся в селе Басань. В октябре 1920-го Маруся Черная пустила под откос советский эшелон с войсками у Нежина. Погибла в бою летом 1921 года на юге Украины. По другой версии (анархист В.Стрелковский в конце 1970-х записал рассказ жителей одного из сел Киевской области), Маруся была тяжело ранена, вылечена крестьянами, но сошла с ума от пыток, которым ее подвергли красные, и в начале 1922 года была расстреляна.

Бандитка Мария Косова представляла на Украине повстанцев крестьянской армии атамана Антонова, поднявшего восстание на Тамбовщине в 1921—1922 годах. Косова прославилась взрывным характером и жестокостью. Именно она, «кровавая Мария», была одной из организаторов «Варфоломеевской ночи» — расправы над морскими офицерами в Крыму. В эту ночь анархистами и озверевшими матросами были расстреляны, утоплены, заколоты штыками сотни безоружных людей.

Вспомним и Марию Хрестовую — сестру-красавицу знаменитого на Полтавщине атамана Левка Хрестового. Как рассказывал троюродный племянник Хрестового Федор Коваленко, Левко со своими повстанцами хозяйничал на Полтаве вплоть до 1921 года и пользовался широкой поддержкой селян. Затем на подавление повстанцев была послана с Польского фронта конная армия Буденного. Левко со своими соратниками попытался скрыться вплавь через речку Псел (левый приток Днепра), однако там уже была выставлена застава красноармейцев, и никто из атаманского отряда не остался в живых. Скорее всего, в водах Псела погибла и Мария Хрестовая.

Теоретически имена всех этих «лихих Марусь» могли повлиять на создание песенной Мурки. И все же следует напомнить, что имя Мурка появляется значительно позже, нежели Любка — примерно в конце 20-х — начале 30-х годов. Поэтому влияние Мурок-атаманш на выбор имени песенной бандитки представляется хотя и возможным, однако не слишком очевидным.

Мария Евдокимова… она же — Маруся Климова?

Но вот на одну претендентку стоит обратить особое внимание. Появление этой «Мурки» относится уже к более поздним временам — к 1926 году. Мария Евдокимова была сотрудницей ленинградской милиции. Молодую девушку удалось успешно внедрить в осиное гнездо матерых уголовников, центр сборищ лиговской шпаны — трактир «Бристоль». Девушка только недавно поступила на службу в уголовный розыск, и поэтому никто из бандитов ее не знал. Мария выдавала себя за хипесницу (женщину, которая предлагает жертве сексуальные услуги, а затем вымогает с доверчивого клиента деньги при помощи сообщника, играющего роль «внезапно появившегося мужа»). Евдокимова убедила хозяина трактира в том, что ей нужно на некоторое время «затихариться», и тот взял девушку на мелкую подсобную работу. Мария имела возможность многое видеть и слышать.

В то время женщины-оперативники, видимо, были большой редкостью, поэтому обычно подозрительный владелец «Бристоля» не проявил особой бдительности. Евдокимова вскоре примелькалась, на нее перестали обращать внимание. Уже через месяц агентесса собрала крайне важные сведения об уголовниках, а также об их «наседке» в органах милиции. Предательницей оказалась Ирина Смолова — одна из канцелярских работниц.

В ноябре 1926 года, поздним вечером, уголовный розыск организовал масштабную облаву на «Бристоль». В помощь милиции привлекли курсантов командирских училищ, вооруженных винтовками. Достаточно сказать, что участники облавы прибыли к месту на нескольких десятках машин. В перестрелке были убиты пятеро бандитов, ранены двое милиционеров. Десятки крупных преступников оказались в руках милиции, хозяин трактира отправился в «Кресты».

Вот эта чекистка, на мой взгляд, могла наверняка подвигнуть неизвестных авторов на то, чтобы переименовать одесскую Любку-голубку в Мурку. Более того — в Марусю Климову! Не правда ли, есть определенная рифмованная перекличка фамилий: Климова — Евдокимова? Причем подобная версия кажется достаточно убедительной.

Дело в том, что возникновение известного припева, в котором фигурирует Маруся Климова, некоторые исследователи связывают именно с Ленинградом. Да, сегодня припев про Марусю Климову стал уже практически неотъемлемой частью известной песни. Однако в ранних вариантах он не встречается. Откуда же он взялся?

В книге музыковеда Бориса Савченко «Вадим Козин», автор которой строит повествование на основе бесед со знаменитым певцом, утверждается, что Козин вспоминал, как песню о Мурке с характерным припевом «Мура, Маруся Климова» исполнял в самом начале 20-х годов прошлого века известный эстрадный куплетист Василий Гущинский, работавший под «босяка». Однако исследователи сомневаются в точности воспоминаний Козина, указывая на свидетельство того же Савченко о своем собеседнике: «Даты, фамилии и прочая фактография были для него чем-то вроде высшей математики. Ему, например, ничего не стоило сдвинуть во времени какое-то событие из личной жизни на целое десятилетие вперед или назад».

И все же — процитируем отрывок из книги Савченко:

«В кумирах ходил и артист-трансформатор Гущинский. Особенно его любили рабочие петроградских окраин. Куплеты для него писал Валентин Кавецкий. Гущинский распевал, а фабричные вторили ему хором:

Мура, Маруся Климова,

Ты бы нашла любимого.

Эх, Мура, ты мур-муреночек,

Марусечка, ты мой котеночек…»

В другом месте беседы Козин опять-таки вспоминает о Кавецком и приводит другой отрывок песни:

Мурку хоронили пышно и богато,

На руках несли ее враги

И на гробе белом

Написали мелом:

«Спи, Муренок, спи, котенок,

сладко спи!..»

Почти наверняка можно утверждать, что эти события могут относиться к концу 20-х — началу 30-х годов прошлого века. Практически исключено, чтобы одесская песня о Любке, возникшая в первой половине 20-х, не только мгновенно стала популярной в Петрограде, но в ней еще и изменилось имя главной «героини».

А что касается названных артистов…

Валентин Кавецкий (Валентин Константинович Глезаров), как и Василий Гущинский (знаменитый Васвас Гущинский, кумир питерской публики) работал в жанре трансформации, то есть мгновенной смены ролей-масок на сцене. В послевоенное время этим прославился Аркадий Райкин, которого смело можно причислить к ученикам именно Кавецкого (исследователи утверждают, что к жанру трансформации Райкин обратился сразу же после того, как впервые побывал на концерте Валентина Константиновича).

Почему же Кавецкий не исполнял песню о Марусе Климовой сам, а передал ее коллеге? Объяснение простое: именно Василий Гущинский, еще начиная с дореволюционной эстрады, работал под «босяка». Так, один из авторов «Республики ШКИД», Леонид Пантелеев, вспоминал: «Васвас Гущинский! Кумир петербургской, петроградской, а потом ленинградской публики. Демократической публики, плебса. Ни в „Луна-парк“, ни в „Кривое зеркало“ его не пускали. Народный дом, рабочие клубы, дивертисмент в кинематографах. Здесь его красный нос, его костюм оборванца, его соленые остроты вызывали радостный хохот… В.В.Гущинский — это мое шкидское детство, послешкидская юность».

У Кавецкого было несколько иное амплуа, он был скорее «салонным» куплетистом. Поэтому он выступал больше в театрах, нежели в кафешантанах, рассчитывая на утонченную публику.

Можно точно сказать, что куплеты про Марусю Климову Гущинский исполнял не позднее середины 30-х годов. Уже во второй половине 30-х Гущинский вынужден был расстаться с маской «босяка», которая шла вразрез с официальной эстетикой того времени. Он стал выступать в обычном костюме, читать фельетоны от своего лица — и прежнего успеха не имел. Поэтому появление припева про Муреночка-Климову следует, скорее всего, отнести к концу 20-х — началу 30-х годов. История Маруси Евдокимовой в то время еще гремела на весь Ленинград и почти наверняка могла отразиться на содержании баллады — во всяком случае, указанием на «злых хулиганов» (Лиговка действительно считалась «хулиганским» и «бандитским» районом).

Ясно, что Кавецкого нельзя назвать автором первоначального варианта «Мурки» — хотя бы уже из-за выбора имени героини, которое вторично по отношению к Любке. А вот автором знаменитого припева, скорее всего, был именно он.

Маловероятно также, что фамилия Климова могла принадлежать реальной чекистке, погибшей от рук бандитов. Равно как и намек некоторых исследователей на то, что на выбор фамилии погибшей предательницы мог повлиять образ красавицы-террористки Натальи Климовой — любовницы Бориса Савинкова, дворянки из знатной семьи, покушавшейся на премьер-министра Петра Столыпина, приговоренной к повешению и бежавшей из тюрьмы. Хотя, по некоторым сведениям, муж Климовой, эсер-максималист, боевик Михаил Соколов по прозвищу «Медведь», якобы был до прихода к эсерам известным взломщиком сейфов и грабителем банков (его в 1906 году за взрыв дачи Столыпина повесили). Но Климова умерла еще в 1918 году, заболев гриппом на пути из Парижа в Россию. Да и вряд ли авторы песни — тем более авторы поздней переделки — вспомнили о мало популярной в Советской России эсерке.

Читать главу о песне «Цыпленок жареный»

Глава из книги Ирины Хакамады «Дао жизни: Мастер-класс от убежденного индивидуалиста». Опубликована с сокращениями

О книге Ирины Хакамады «Дао жизни: Мастер-класс от убежденного индивидуалиста»

Почему женщины, а не мужчины? Ну, во первых, я — женщина и полностью в мужской мир погрузиться не в состоянии. А во вторых, женщине труднее, причем независимо от того, дура она или умная. Может быть, потому, что женщин больше, может, потому, что сегодня именно они принимают вызов перемен. Но в любом случае, дорогие мужчины, не пропускайте эту главу, если хотите понять нас лучше. Мы же читаем мужские журналы! Как говорится, партнера лучше знать в лицо, а не только в другие части тела…

Итак, правило № 1:

Мужчина не познаваем,
а значит, переделке не подлежит.
То же, почти (!), касается и женщин.
Почти, так как женщина более
восприимчива к самообучению.

Мне кажется, этот тезис легко доказуем. Доминирующая в прошлом роль заставляет мужчину занимать охранительно-оборонительную позицию, что требует консерватизма и нетерпимости к переменам. Женщина, напротив, встречает ветер перемен радостно, потому что он дует в ее паруса. Кораблик плывет, на ходу обучаясь самонавигации. Альфа-самец нападает и… проигрывает. Время то совсем для него неудобное (см. главу «Дао лидерства»), турбулентное. А самка на подъеме: быстро приспосабливаясь и пользуясь новыми возможностями, все более активно переставляет буквы. Бетта-самка становится альфой, а самец, даже не заметив, переходит в категорию «Б».

Вот именно сейчас возмущенные альфа-самцы в сердцах захлопнут книгу. Не спешите. У самок — куча проблем. Одно дело буквы переставлять, другое — счастье с вами налаживать. Это посложнее будет.

Постфеминизм — исключение или то, с чем придется жить?

Элита традиционалистского христианского феодального общества надежно закрепила за мужчиной доминирующую роль в добывании ресурсов. Что было естественно и правильно. Территориальные захваты и защита земель как то не вязались с платьями, рождением детей и музицированием. «Либо уничтожим, либо платите дань» — вот и вся экономика. Назовем этот период временем «мужчины-воина».

Далее мужская цивилизация Нового и Старого Света, вдоволь намахавшись и все поделив, как то приустала и решила пойти вглубь, зарабатывая деньги не только отрубанием голов. Началась промышленная революция. «Мужчина-воин» уступил место «мужчине экономическому». Фабрики и заводы, нефтекачалки и шахты потребовали столько рабочей силы, что элита решилась приспособить к обслуживанию промышленных монстров и женщин. Перед лицом экономической целесообразности традиционализм начал тихо отползать. А свято место пусто не бывает. В умах наиболее образованных женщин началось брожение. Появились политизированные амазонки, поставившие себе целью дать бой мужскому доминированию. Небольшие, но сплоченные отряды феминисток завоевали в начале ХХ века равные с мужчинами гражданские права, за что вызвали к себе пещерную ненависть сильного пола. С горя доминанты решили вернуться к старому ремеслу и переделить мир. Переделили, затеяв Первую и Вторую мировые войны. Уничтожили самих себя в таком количестве, что, отдышавшись, поняли: дальше без науки не обойтись. Произошла научно-техническая революция, и модный образ «мужчины — физика и интеллектуала» стал иконой для женщин, надевших платья простых стюардесс. Под этим прикрытием, завоевывая смятенные души ученых, женщины заняли неприметные, но важные позиции в новой экономике, дожидаясь своего часа. Необходимость в войне отпала, тактика тихого проникновения оказалась эффективнее, агрессивный феминизм потерял популярность и среди дамочек. И дождались!

Информационные технологии смели все преграды на пути творческой самореализации женщин. При работе в Интернете пол значения не имеет, мало того, его, если ты хочешь, никто и не узнает. Фанки-бизнес — бизнес для всех! «Человек креативный» окончательно и бесповоротно победил и «мужчину-ученого» и «женщину-борца». Экономика интеллекта породила явление постфеминизма. Постфеминистки обожают мужчин, экономически независимы, профессионально реализованы, обладают стилем и вкусом к жизни. Данный тип женщин не воюет с мужчинами и ничего им не доказывает. Просто живет в свое удовольствие. Надолго ли это явление? Я думаю, навсегда.
С этим придется жить. А как? Давайте обсудим.

Мир глазами постфеминистки

Простенькие умозаключения типа «все мужчины сво…, а женщины — б…» не привносят в двуполый мир радости. Наоборот, от безысходности, которой веет от этого вывода, впадаешь в уныние. При этом разбираться, чем отличается мир женщин от мира мужчин, тоже кажется делом банальным и бесперспективным. И те и другие — не пациенты, и их отношения мало напоминают сеанс у психоаналитика. Но счастья всем хочется, даже если понятно, что вторая половинка, в отличие от черного ящика, не даст расшифровки записей ни при каких условиях. Кстати, хорошо было бы последнее запомнить и не тешить себя надеждой: «Я про мужчин (женщин) все знаю!»

Как сказали себе это, так тут же вляпались по уши. Для познания другого пола требуется особое искусство, прежде всего со стороны женщины. Кто вызов принимает, тот новый танец и танцует. Ведь не заставляли, сами напросились. Ну и что делать? Попробовать традиционную модель «кто в доме хозяин» заменить на партнерскую. Две абсолютно разные, но равновеликие частицы при соединении дадут космический взрыв энергии, который согреет на всю жизнь, ответит новым вызовам и сохранит свободу каждого. Альфа и бета — абсолютно разные буквы и к иерархии не имеют отношения. Но и жить друг без друга не могут. Старик Гегель и тут оказался прав.

Равенство или равный подход к жизни?

Итак, феминизм и борьба за равные права потеряли свою актуальность. Информационная экономика интеллекта позволяет представителям обоих полов при желании реализовать себя. Что и происходит. А проблемы остаются.

Я долго пыталась разобраться, почему самостоятельные девушки и женщины, обладающие зачастую всем: внешностью, профессией, вкусом, — как правило, по большому счету, несчастливы. Скажете, мужчины ненавидят умных женщин? Неправда. Современное поколение мужчин на мозги заглядывается не меньше, чем на ноги, только не сразу… А зачем нам спешить? Если мы умные? Нет, ключ где то в другом месте. Я решила проанализировать свои четыре брака, отношения с мужчинами, карьеру и ответить на вопрос: почему только в последние десять лет все сложилось, хотя приключений и неприятностей было не меньше? Смотрите, что получилось.

Природа наделила мужчину прекрасным качеством. Он рожден с ощущением того, что его позиция в мире — главная. Он — хозяин положения. Как бы ни менялись времена, от эпохи охоты на мамонта до эпохи гуляния по Сети, это гордое чувство не покидает его. Женщина же, подчиняясь древним инстинктам, себя главной не ощущает, даже если на ее банковском счете лежит честно заработанный миллион. Отсюда и разные подходы к общению с Большим миром. Мужчина с миром на «ты», потому что искренне считает себя равным ему. Женщина — на «вы», точно так же искренне подозревая, что не «доросла», что ее место где то пониже. Взгляд при этом у мужчины прямой, без обиняков, а у женщины — немного снизу вверх, как у зама перед начальником. Мужчина не ищет посредников, чтобы понять свое место в жизни, а женщина ищет и находит… мужчину.

Такая вот печальная история случилась и со мной. Будучи совсем уже взрослой и успешной, я тем не менее смотрела на мир не своими глазами, а глазами Мужчины, олицетворявшего для меня все, что находилось за пределами моей личности. И влипала в такие несчастья, что в какой то момент решила: проект «счастливая Хакамада» в этой жизни неосуществим. Надо иметь в виду, что вывод этот был сделан уже в четвертом (и на сегодняшний день последнем) браке.

Но однажды ранним утром я встала с тяжелой головой, собираясь в Госдуму, по инерции посмотрела на себя в зеркало и… остановилась. Мое отражение, снисходительно оглядев меня с ног до головы, покачало головой и напомнило, кто я, и заметило, что жизнь коротка, а мир огромен и в нем столько всего интересного, помимо работы и мужчин. «Во Вселенной есть все: черные дыры, жирафы и носороги, закаты и рассветы. Надо лишь договориться с ней напрямую, и она покажет, расскажет, откроет секреты, в том числе и твоего счастья. Возьми себя в руки и начни с ней самостоятельный разговор…» Все! С этого момента я решила двигаться дальше без посредников, широко открыв глаза навстречу Большому миру. И освоила технику женского счастья, кстати, сохранив в своем окружении прекрасных (по большому счету) мужчин.

Итак, несмотря на бизнес-успех или творческую реализацию, а тем более в отсутствие оных, женщине не следует срываться в истерику или тихую ненависть ко второй половине человечества. Перемены ей надо начать с себя, убедившись в том, что она готова:

• смотреть на мир своими глазами, а не глазами мужчин;
• говорить с миром «на ты» и быть с ним на равных;
• понимать, что мир шире, чем мужчина;
• согласиться с тем, что в мире женщины мужчина занимает достойное, но не главное место. Главное — это ваше «я» в гармонии со Вселенной (пафосно, но что поделаешь — тема серьезная).

«Ну, — скажут милые читательницы, — это не про нас. Точнее, не про всех женщин. Одним дано, другим — нет…» Неправда ваша, тетеньки! Я уже сто раз описывала свое детство, юность. Никаких природных данных. Главное — желание и умение слушать мир. Конечно, защищая свои позиции, мужской мир навязал нам много комплексов, освободиться от которых нелегко, но можно, если последовательно разобрать уничижительные мифы о нас. Давайте попробуем.

Мифы и реальность

Миф первый: «После 25 лет женщина — старуха».

На протяжении всей жизни слышу от мужчин: «Ты чего психуешь, месячные что ли?» А от женщин: «У меня климакс, мне конец». Дружными усилиями подвесили себя на физиологию, даже не замечая того, что с этой точки зрения женщины более конкурентоспособны, чем мужчины. Ум вообще не зависит от пола и возраста, а вот сексуальная жизнь… Тут у мужчин проблем — куча. И они об этом прекрасно знают, потому то так яростно защищаются. Мужское либидо — штука переменчивая и непостоянная, а после сорока пяти наступает длительный период увядания силы и энергии мужского достоинства. Конечно, встречаются исключения. Но мы сейчас не о них. У мужчин также происходит снижение гормонального фона с условным названием «климакс». Причем физиология жестоким образом меняет и психику. Почитайте романы Уильбека и Маркеса этого периода, все поймете. Природа не щадит мужчину: все на виду, имеет четкие формы проявления, понятные в том числе и женщине. А у последних нет проблем! Недаром везде рекламируют «Виагру» и прочие средства, а для женщин — нет рекламы. Почему? Нет спроса, нет и товара. Либидо может быть чуть снижено (у 30%), но сохраняется у женщины на всю жизнь. И доказывать никому ничего не надо, так как женщина — актриса, всегда притворится, если что… И все. А чего тогда так нервничать? Пусть они нервничают, снимая, как в последний раз, девчонок. А нам не надо… У нас другие задачи, покрупнее. Убедила? Поехали дальше.

Миф второй: женщины — дуры.

Мужчина — эффективно технологичен. Именно поэтому, работая на логике левого полушария, он все ранжирует и двигается в соответствии с графиком. Главное — порядок и стабильность. Мужчина не терпит неорганизованных пространств, неясных перспектив и туманных правил игры. Что то напоминает? Ну, конечно, эпоха Большого хаоса. А женщина, включая эмоции и интуицию правого полушария, чувствует себя в этом бардаке как рыба в воде. Выставив антенны во все стороны, успевает делать двадцать дел одновременно и еще чувствует тренды. Вот вам и женская логика. В эпоху перемен с ней полегче будет.

Вывод: не надо обижаться на мужчин, если, упершись в карьеру, они дома способны только смотреть футбол. Или, решив приготовить воскресный обед, превращают кухню в место погрома после пожара. Одна цель, одно действие. Много целей — мир для мужчины рассыпается. И не надо его мучить, он не виноват, он так устроен, а вы устроены по другому. И это ваше время, оно продлится еще лет 50, а потом они догонят, так как деваться им некуда. А пока терпим. Но помним — и в этом мы стали сильнее.

Миф третий: мужчине легче делать карьеру.

Ничего подобного. Он — существо природно-иерархичное. Территорию в бою завоевал, пометил, других не пускает. Все просто, харизматично и энергично. Но не сейчас. То кризис, то президент сменился, то еще что нибудь произошло. Надо приспосабливаться, забыв про рык льва в саванне. Но амбиции мешают. Умру, а из начальников в подчиненные не пойду. И начинается: пьянство, депрессии, гулянки или тихое «в этой стране я никому не нужен». А жена крутится. Почему? Потому что свободна от комплекса статусности. Будучи историческим маргиналом, легко, весело и непринужденно берется за все, что дает возможность заработать. И тут природная слабость оборачивается силой и преимуществом.

Миф четвертый: красота и молодость — залог успеха.

Неправильно. Залог успеха — энергия. Именно поэтому сегодня так трудно понять, сколько лет женщине. Мамы и бабушки успешно конкурируют с дочками и внучками. Возраст биологический стал несопоставим с социальным. Красоту заменяет стиль, годы компенсируются спортом и мудростью. Недаром появляется все больше и больше браков, в которых жена значительно старше мужа и при этом не богаче (!) его. Женщина приняла вызов времени и меняет работу, мужчин, стиль жизни, рискуя по взрослому. А мужчина притормозил, потерял энергию, запутался в своем консерватизме, традиционализме и в итоге — в инфантилизме.

Замечу, я говорю об общей тенденции. Не надо с подозрением поглядывать на своих мужчин. Те самые 20% всегда существуют (см. главу «Дао лидерства»).

Кстати, мой тезис подтверждается и наблюдениями социологов. Ролевые функции мужчин и женщин в развитом мире неумолимо перераспределяются — и не в пользу первых. Так что, милые дамы, приготовьтесь. Придется нести груз цивилизованной ответственности. Задача покруче, чем раздобыть сумку «Биркин».

Ну что? Убедила я вас в том, что не надо ничего доказывать, можно просто быть счастливой, общаясь с Миром наравне с мужчинами? Я надеюсь, да. Теперь пора переходить к технике общения со Вселенной «на ты» и без посредников.

Женщина и семья

Как я уже писала, считается, что хорошая жена, мама и бизнес-леди — понятия несовместимые. Суждение спорное, но так подкреплено историей, литературой, массмедиа и мужчинами, что успело незаметно превратиться в аксиому. Единственный, кто выступает на стороне защиты, — жизнь конца XX — начала XXI века. Сколько все ни кричат, а караван деловых постфеминисток идет, преодолевая пустыню непонимания. И везет свой ценный груз — желание успеть все: и реализоваться в профессии, и найти хорошего мужа, и нарожать детей, и воспитать их прекрасными. Дается этот поход нелегко. Но и задачка поставлена не слабая. Зато, если все получается, наступает настоящее счастье. И можно на провокационный вопрос «Что вы выберете в критической ситуации — семью или карьеру?» отвечать: «Вопрос поставлен некорректно. Я могу все». Так что давайте попробуем.

Отдельно хочу заметить, что я не собиралась «опускать» профессиональных домашних хозяек. Речь идет только о тех женщинах и девушках, для которых отказ от профессии смерти
подобен, даже если есть любимые муж и дети или желание их иметь.

Муж: в поисках партнерских отношений

В маленьком семейном оркестре женщина играет первую скрипку. Я не буду оригинальной, если напомню, что женщина терпеливее, мудрее и тоньше. К сожалению, многие успешные бизнес-леди об этом забыли. Тычут и тычут мужьям в лицо свой успех, пока не потеряют… или успех, или мужа. Вы же ломаете стереотипы! Так ломать надо тихо, так, чтобы муж звона не слышал, осколков не заметил. Выбросили, подмели, он домой пришел — а все чисто. Как это сделать? Начнем с модели «восточного поведения». Ведь семья, как и Восток, дело тонкое.

1. Держите в голове: муж не часть хозяйства, не источник богатства. Муж создан для любви и настроения. Он — другая планета, творец своих мечтаний и устремлений. Настроение в семье — главное, секс — нет. Если вы, устав от проблем, придя поздно, говорите до утра и не можете остановиться, и так год за годом, семья — есть. И вы точно отобьетесь от всех неприятностей. Не надо задавать себе вопрос: а зачем мне нужен муж, если я все могу? Муж — для семейного настроения.
2. Мужчина по натуре, за некоторым исключением, полигамен. Генетически и исторически в нем заложен другой ценностный ряд: главное — самореализация, потом — жена, защита, вдохновитель и подруга жизни, принимающая все его слабости, потом любовница — объект сексуального и социального самоутверждения. Любовницы — меняются, жены — остаются… если не изводят мужа собственническими претензиями. «Я ему всю жизнь отдала, а он скотина…» Да не скотина, а милый самец, кобелек. Бежал, бежал, и увидел… и сразу туда… а потом назад, домой. И потом: кто то просил вас всю жизнь ему отдавать? Не выставляйте мужчине счет, он любит женщин, а не кассиров. Живите и давайте жить другим.
3. Помните, когда мужчина произносит «Люблю!», он действительно любит. Даже если говорит это двум женщинам за один день. Он не придает своим словам, обращенным к любимой, столько значения, сколько приписывают им женщины. Просто фиксирует состояние души, и все. Меня это долго поражало, причем и в кино, особенно французском. И поражает до сих пор. Ну, что делать, другой мир, другая модель поведения. Итак, договорились: если муж изменяет, относимся к сему факту мудро и сдержанно. Мир (напоминаю!) шире, чем муж.

Правила семейного счастья

1. О распределении обязанностей договариваться на берегу. Так же, как и с руководством компании. Не строить из себя суперсильную женщину. Потом повезете на себе все и уже ничего не измените. Хуже некуда — закатывать скандалы через два-три года. Все, поезд ушел.

   Еще раз напоминаю, мы ничего не доказываем и живем в собственное удовольствие.

2. При хамстве — отпор давать сразу. Время влюбленности позволяет поставить все на места. Двигать мебель позже — бесполезно, да и муж — не диван. Поэтому лучше все когти показывать на старте семейной жизни, в первые полгода.
3. Сохранить у мужа его мужскую компанию. Не надо по воскресеньям загружать его походами в ИКЕА, лишь бы не пошел на футбол с друзьями. У него своя жизнь, а у вас — своя, можно прекрасно провести время и по отдельности. И вообще, меньше бытовухи, лучше нанять управляющего. Качество жизни стоит того, чтобы не купить лишнюю сумку или туфли.
4. Не звонить часто, не задавать вопросов «А ты с кем?» или «А ты где?». Главное требование — знать, что жив. И никаких сюрпризов! Я, даже если вдруг освобождаюсь пораньше, звоню и предупреждаю. Так, на всякий случай…
5. Часть отпуска проводить отдельно. Со своей компанией. Формировать мир своих увлечений (хобби) и друзей.
6. Не «забивать» мужа на публике рассказами о своих успехах. Больше говорить о муже и его удачах и дать ему привлечь к себе внимание. Принимая гостей дома, играть «жену при муже»: подавать еду, убирать тарелки, следить за детьми. Ему будет так приятно, что потом, когда гости уйдут, он всю посуду перемоет. А публично униженный подкаблучник может покинуть вас в самый неподходящий момент.
7. Устраивать воскресные обеды. Если бизнес-леди вкусно готовит, то: а) она снимает этим стресс; б) переключает сознание (см. «Дао успеха»); в) находит путь к сердцу мужа!
8. Три раза в неделю говорить ему, что он — супер, лучше во вторник, четверг и субботу.
9. С любовницами — конкурировать, а не выяснять отношения (см. выше).
10. Если муж — патологический ревнивец, ничего сделать нельзя. Лучше постфеминистке с таким не связываться.
11. Если деспот — то же самое, или давите агрессию заранее, уже при знакомстве.
12. Главное: муж и семья — не повод расслабляться, играйте и получайте удовольствие;
    умная игра — залог долгого счастья, и эта роль не мужа, а ваша.

Крепкий орешек, или Как организовать мужа

Успешные бизнес-леди и вообще сильные женщины часто попадают не в ситуацию мужа — деспота и мачо, а как раз наоборот. Мужчина плюнул на все инстинкты и сел жене на шею. Жена радовалась, что вертит головой, радовалась, и вдруг шея устала, остеохондроз семейного благополучия замучил. Муж в депрессии на диване — это уже критическая ситуация. Но она характерна для времени Большого хаоса, времени перемен, которое мужчина по своей природе ненавидит (см. выше). Что же делать?

Напоминаю, уже на старте не перегружайте себя. В двух браках я совершила эту ошибку и потом долго, вплоть до развода, расплачивалась. В третьем и четвертом браке притворилась местами слабой и ничего лишнего на себя не брала.

Если муж в печали залег в берлогу семейного тепла, то тут все зависит от вас. Это — ваша партия, конечно, если есть любовь. Главное, не создавать атмосферу «училка — ученик». Пилить и произносить заветное «так нельзя, ты должен» — бесполезно. Отползет, затихнет и… сбежит. Куда эффективнее, используя айкидо, выявить психотип мужа, его скрытые мечтания и создать ему условия для самомотивации. Вот так! Как с большим ребенком. Незаметно и тактично. Например, «случайно» привести в дом людей, занятых в профессии, о которой он мечтает. Или затащить его в соответствующую тусовку. В формате ночных бесед наколдовать атмосферу доверия и совместно помозговать, как организовать продвижение к его мечте. Подчеркивать, что он талантлив и способен на многое, в том числе и на новое дело. Никогда не унижать! Все запомнит, а потом отомстит — и правильно сделает.

В случае потери работы:

1. Дать паузу, минимум — месяц (как отпуск), максимум — полгода. Пусть спит, путешествует, сутками смотрит телевизор. Главное, чтобы не запил. Поэтому будет лучше поехать отдохнуть, сменить обстановку.
2. Через месяц начинать его взбадривать (см. предыдущий топик). Выявив устремления, занимать все его свободное время активными встречами, тусовками, переговорами.
3. Через три месяца — анализ результатов. Окажется, что 90% усилий — впустую. Взять 10% и долбить, помогая ему, в эти 10% еще один месяц. После этой работы в 80 случаях из 100 результат есть. В 20% случаев — не повезло, тогда ждите депрессии минимум на полгода. Терпите и начинайте все заново. Семейное счастье — большой труд, за любовь надо расплачиваться. Но вы же сильные, так что боритесь. Я со своими мужьями таких процедур прошла немало. Даже мачо периодически ломаются, а тем более слабые. Все бывает, и только от женщины зависит успех выхода из кризиса.

В поисках достойного мужчины

Как мы уже договорились, мужчина в жизни постфеминистки занимает не главное, но достойное место. Недаром она готова брать на себя основную ответственность за достижение семейной гармонии.

Казалось бы, хорошая реакция и вкус должны привлекать к себе толпы таких же блестящих, остроумных и стильных представителей другого пола. Ничего подобного! Их всех как то быстро разбирают, прямо с детского сада, что ли?! Непонятно. Нет их, хоть тресни. Многие женщины делают простенький вывод: «Да козлы они все!» И начинают идти по пути «женщины на грани нервного срыва» — бросаются на все подряд, демонстрируя толщину кошелька и связей. Фактически покупают. Или гордо, в одиночестве, презирают мужчин в тайном ожидании Марлона Брандо. И то и другое — неправильно, так мы слоника не продадим. Надо как то легче, веселее и свободнее. (Смотрим на мир без посредника, своими глазами! Напоминаю.)

Настроившись на себя позитивно, сохраняя творческую энергию, а значит, блеск в глазах и расслабленный подбородок, мы отправляемся на поиски второй половинки.

Подходы к поиску:

1. Не искать мужчину! Целенаправленное поведение мужелова страшно понижает ваши шансы и девальвирует вашу личность в глазах мужчины. Причем у особей обеих полов все происходит на подсознательном уровне. У нее в спине появляется не «то» выражение позвоночника, а в глазах — страх. У него — тоже страх, что сейчас заарканят, или снисходительно-вежливое презрение.
2. На вашем лице должна читаться естественная эмпатия. Улыбка, глаза, размещение тела в пространстве подчеркивают ваше позитивное отношение к жизни и людям, в том числе и к мужчинам. Мир вам интересен и отвечает тем же.
3. При общении с мужчинами больше спрашивайте о них, чем рассказывайте о себе. Включайте юмор, анекдоты. Если мужчине весело с вами, то он чувствует, что вы «свой парень», и прощает вам наличие ума. Упакуйте ум в юмор, и он станет обаятельным.
4. Дорогими аксессуарами и разговорами о своих успехах вы травмируете хрупкое мужское самосознание. Оно и так еле справляется с безумием Большого хаоса. Если после пяти минут общения мужчина узнал вашу должность, марку машины, привычку отдыхать на Капри — вы ничего не добились, просто испугали. Женщина-игрок ничего мужчине не демонстрирует, она счастлива и самодостаточна без показухи.

Инструменты удержания мужчины при коммуникации:

• Общаться живо, но не слишком активно. Без фанатизма. Больше нажимать на вкусные байки.
• Не всегда стоит сразу подчеркивать ваши достижения. Можно «косить» и под «скромного менеджера среднего звена».
• Поддерживать умную беседу, периодически впадая в короткую поэтическую неадекватность типа: «Ой, что это? Какая птичка!» Но ненадолго, а то решит, что вы городская сумасшедшая или экзальтированная дура. Главное — проявить искорки детской слабости и женской непосредственности. Искорки!. А то как зажжете…
• Быть сексуальной, голос пониже. Но! Не надо становится жеманной и томной. Плохая игра, слишком откровенная — вы обретете образ хищницы.
• Говорить о себе с мягкой иронией. Отвечать на вопросы просто, но нестандартно, чуть асимметрично. Тогда вы сможете спозиционироваться как то особенно, вас точно не забудут, а это уже победа, пусть и маленькая.

Спросите, зачем все это? Да затем, что при первой встрече и даже при последующих мужчина пугается сильных женщин. Это не значит, что он слабый или глупый. Он просто консерватор. Его инстинкт хочет удивительного сочетания тихого ума, скромной силы и прекрасной слабости. Подарите ему сей чудесный букет, жалко, что ли? От вас не убудет, зато ему хорошо и вам — в кайф. Игра в шахматы, а не шашки. Мужчин не изменить, значит, надо изменить свое отношение к ним, и они к вам потянутся.

Роман начинается и… заканчивается

Понятно, что самодостаточная женщина справится с ситуацией: он от нее уходит, а она продолжает любить. Мир же шире, чем мужчина. Но все равно — личная драма и депрессия, пусть и намного короче, чем у других. Конечно, лучше бы время переживаний сократить и быстро восстановить энергию, притушенную часто не самым справедливым способом. Я пользовалась очень простыми приемами:

1. Если понимала, что меня уже не любят, несмотря на свои чувства, уходила первая, спровоцировав напоследок скандал. Так как то проще обеим сторонам. Находится эмоциональный повод хлопнуть дверью. Вам легче, так как никто не успел напоследок вас унизить, а ему легче, так как не надо проявлять инициативу в разрыве отношений.
2. Даже если не успевала и неожиданно оказывалась одна, срочно меняла обстановку и уезжала дней на десять, например с подругой. Но не выедала ее печень своими печалями, а веселилась.
3. Один раз про себя высказывала все, что о нем думаю, яростно и долго. Затем говорила себе, что прощаю его и отпускаю из своей души. Прямо так берешь, тянешь… вытаскиваешь и дуешь — пусть летит. Нельзя жить на агрессивной, обидчивой энергии. Она страшно старит, портит кожу, обостряет черты лица, убивает блеск в глазах. Глаза становятся темными и слишком взрослыми. Но моментально эта процедура не поможет, надо еще снять кино…
4. Каждый вечер перед сном, уже лежа в постели, закрывала глаза и прокручивала кадры, отобранные из прошлой жизни, собирая весь мелкий негатив с его стороны. Именно мелочи: громко чихнул, не дал чаевых, храпит, подставил на людях, не защитил от мелкого хамства, чавкал; не отзвонился, когда нужна была помощь; ну и т.д. Мелкого дерьма у любого наберется. И так кадр за кадром. Если раньше вы этот материал пропускали и оправдывали, то теперь надо проделать противоположную работу. И больше не тешить себя надеждами. Но без агрессии. Так, я просто монтировала короткометражное кино или полный метр — зависело от объекта. Эмоции выключала, включала монтаж. От монтажа, кстати, многое зависит. Жизнь выступает режиссером, а человек — автором монтажа, склеивающим кадры на свой лад, для своих целей. Потом я засыпала. И так десять дней. Легче становилось сразу. Через три месяца была почти свободна. Через полгода — совсем. И запомните: чтобы слить говно, все равно придется дернуть за цепочку. Это не я сказала, а отец Малковича, моего любимого голливудского актера. Я даже на эту тему ролик записала в YouTube. Прямо так и назвала: «Хакамада, мастер-класс „Как слить дерьмо“» (30 секунд). Друзья его назвали «дзен-мастер-классом».

И в заключение, дорогие женщины!

1. «Женщина-игрок» — чудо! Но надо не наигрывать, а именно играть, талантливо играть в свои мечты: начинать, заканчивать и снова начинать.
2. Отталкиваться от того, что вам по душе, быть естественно умной и сексуальной.
3. ЖБС — женщина без возраста. В ней всегда сочетаются мудрость и азарт подростка. Она может падать и взлетать в новую жизнь в любом возрасте.
4. Мир вокруг вас ровно такой, какая вы есть. Вы, а не мужчина. Творите свою жизнь, и тогда рядом с вами рано или поздно окажется достойный человек.
5. Мужчины — не «сво…», они просто другие, и в эпоху Большого хаоса их надо беречь. Вы сильнее, с вас и спрос больше. И это прекрасно! Большому кораблю — большое плавание.

Читать главу «Дао успеха»

Купить книгу на Озоне

Глава из книги Ирины Хакамады «Дао жизни: Мастер-класс от убежденного индивидуалиста»

О книге Ирины Хакамады «Дао жизни: Мастер-класс от убежденного индивидуалиста»

Критерии успеха

Средний класс в больших городах живет, дышит, любит и горюет, сконцентрировавшись на одном божественном желании индивидуалиста. Имя бога язычника эпохи потребления — Успех. Успех мотивирует, активизирует и вдохновляет. Отсутствие рядом света божества огорчает, закомплексовывает и в конце концов убивает. Поклонение божеству Успеха стало жизненной философией целого поколения прагматичных, тренированных МВА и коучами молодых людей.

Критерии успеха кристально чисты и понятны. Это:

• деньги;
• профессия;
• место в социальной иерархии;
• и — о, наконец! — слава.

Долгое время последовательность критериев оставалась неизменной. Но потом явление тотального заболевания пиаром изменило ее:

• слава (чего бы это ни стоило);
• деньги;
• социальный статус;
• профессия (что то туманное, едва различимое).

Все выглядит вполне гладко. Тогда почему же возникает чувство неуверенности, откуда берутся проблемы повышения самооценки, куча комплексов, дефицит секса и любви и вообще глобальная усталость? Откуда — несмотря на выученные схемы и владение компьютером лучше, чем ручкой, — столько ошибок и неумение предугадывать глобальные и частные изменения? Почему все с таким трудом, с надрывом, не взлетая подобно орлу на мощных крыльях, а словно карабкаясь на Эверест? Почему, когда, потратив годы, доходят до вершины, радости хватает на считаные мгновения?

Я думаю, что причина кроется в нас самих. Общепринятый успех, словно чужое лицо или маска, заглотнул нашу личность, как акула, даже не подавившись.

Чужое лицо отнимает энергию, не развивает интуицию, не сохраняет в нас ощущение самого себя. Божество, порожденное новой эпохой, ухмыляется у нас за спиной, так как кризисы, смена правил игры и информации несут какой то другой порядок, нам недоступный. Чтобы познать его, необходимо остановиться и почувствовать себя, а нам некогда…

Так что делать?

Я думаю — снять маску, стать самими собой и выработать свои приоритетные критерии успеха. Я успешен, если:

• творчески самореализован и чувствую себя счастливым;
• меня окружают комфортные в общении люди, то есть я сам создаю себе позитивную коммуникативную среду;
• у меня есть ровно столько денег, сколько нужно, чтобы обеспечить мне душевное равновесие и достойное качество жизни;
• у меня есть признание моего успеха со стороны людей,
  которых я уважаю.

Вот и все, довольно просто. Именно такая последовательность помогает овладеть art de vivre — искусством жить. Именно это искусство позволило мне вовремя и добровольно менять профессии — от доцента до предпринимателя, политика и творческого фрилансера — и снова и снова находить себя.

Да, конечно, за самодостаточность и независимость придется чем то заплатить. Бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Придется отказаться от части денег, славы, высокого статуса, усилить риски. Но счастье, поверьте мне, того стоит.

Аrt de vivre — величайшее искусство быть успешным прежде всего в собственных глазах, а уж потом в глазах общества.

Контролируемый пофигизм и принципы успеха

Итак, как найти баланс между душой, жаждущей свободы, и стандартами успеха, навязанными системой общественных амбиций? Как не шарахаться от обидных определений типа лузер, аутсайдер, маргинал, а делать то, что хочешь? Но при этом обеспечивать себе не выживание, а адекватное качество жизни. Как поймать рыбу по Дэвиду Линчу, а не угробить свою жизнь в погоне за 130 метровой яхтой, с которой уже и рыбу то ловить не хочется?

Главные принципы:

1. Контролируемый пофигизм, то есть позитивное равнодушие к фетишам внешнего. Успех любой ценой в качестве цели грозит плохой ориентацией во времени и пространстве. Стандартный Успех — ничто, это всего лишь инструмент продвижения к мечте. Деньги, слава, руководящая должность — если они не приближают вас к мечте, то не стоят затрат времени. Пофиг все, что искушает вашу душу, но плодит вокруг кучу карьеристов и никчемных приживал. Зато контролируемый, то есть просчитанный пофигизм, освобождая душу, обеспечивает онлайн-связь c миром и позволяет улавливать ваш восходящий поток. И тогда не надо пыхтеть и потеть, разрывая сердечную мышцу на пути к цели. Один взмах, и вы летите…
2. Принцип относительного равнодушия к цели. Путь к ней один, но дорог много. Не получилось устроиться в эту компанию, получится в другую. Перед решающей схваткой лучше просчитать все варианты, в том числе и наихудшие, и страх проиграть уйдет. Победит желание быть счастливым.
3. Принцип удержания баланса между разумом и душой, между холодным расчетом и «хочу». Счастлив тот, кто умеет быть прагматиком, но не убивает мечту и свое «я» ради карьеры.
   Я 15 лет выживала в политике и сохраняла энергию только потому, что любила себя и уважала свои ценности больше, чем очередной министерский пост. При этом в определенных рамках шла на компромиссы, понимая правила игры.
4. Принцип «открытого разума». Стать любознательным, открытым миру и людям, что позволит уловить смыслы и знаки вашей судьбы. В замкнутой камере карьерной жизни сигналов не услышать и знаков не заметить. Вот пример правильно настроенного уха и быстрого реагирования. Случайно на одной из встреч с партийной молодежью я услышала совет: «У вас такой опыт, вы бы хоть как нибудь его передавали, книгу написали или что то вроде того…»

Через месяц я приступила к написанию учебника «Sex в большой политике».

Инструменты успеха

1. Главный и абсолютный ключ к нашему успеху — мечта. Нет ничего более сложного, чем простота мечты. Не так просто отыскать мечту в куче соблазнов. Все равно что иголку, надо извлечь ее из стога сена в виде люксовых тачек, сумок «Биркин», квартир и навороченных часов. Мечту, дающую энергию жизни не только вам, но и миру. Мечту, выходящую за рамки всех «не могу» и «невозможно», прямо как в детстве.

   Моя мечта стать президентом России казалась безрассудной, но ее огонь позволил жить и творить и в политике, и вне ее. Цель сделать страну уютной и счастливой помогла найти себя, не обменивая душу на деньги и статусы. Так что ищите мечту в паузах между работой, и тогда работа вскоре исчезнет, превратившись в творчество.

2. Спешить медленно. Зависть, спешка, жадность приводят к суете и тяжким ошибкам. Умение держать паузу, приходить в себя, восстанавливать душевное равновесие приближает к цели, даже если вы нарушаете график и выпадаете из потока. Вовремя прерывать поток дел — это искусство останавливать время, чтобы вырабатывать решения с помощью бодрого духа, а не уставшего тела. Если нет решения — это не значит, что его нет, это значит, что у вас нет сил его услышать.
3. Профессионализм это все, да не все. Иногда умеренный дилетантизм помогает снять искусственные барьеры в голове. Не бойтесь быть дебютантом, главное — непрерывно учиться, но не коллекционируя дипломы, а учиться по жизни. Иногда классический роман или фильм Тарковского, Бергмана, или беседа с интересным человеком научит большему, чем факультет психологии МГУ. Дифференцируйте знания — узкий профессионал не выживет в эпоху перемен.
4. Коммуникация — 95% нашего успеха. Летает тот, кто слушает и слышит, кто изучает среду и налаживает контакты, кто правильно задает вопросы и получает знания и связи легко и бесплатно. Лучший тот, кто, храня себя, умеет пожать руку и выразить свое уважение.

Вывод: успех — не цель, а образ мышления. И этот образ можно создать, и он станет реальностью. В успехе тоже есть этика — этика уважения к себе, к своему душевному равновесию. Никто не сможет задавить вас более успешно, чем вы сами.

Искусство быть успешным — это искусство слышать себя, слышать биение своего сердца лучше любого кардиолога. А дальше? Дальше действовать, понимая, что другие люди ничем не хуже вас. По большому счету…

Как повысить самооценку

Действительно, а как следовать всем принципам, которые я так бодро изложила, если по природе своей вы не очень то верите в себя? Как быть, что называется, equipped mentally — быть психологически готовым к собственному успеху и действительно не «прогнуться под изменчивый мир»?

Путь к стабильному успеху, особенно в ситуации кризиса, как личного, так и общественного, — самооценка со знаком +. Не со знаком !, что означает неадекватность, а со спокойным +. Я успешно заваливала свои будущие достижения, недооценивая себя, в частном бизнесе и, наоборот, прорывалась в политике, когда была в себе уверена.

Итак, эффективная самооценка — путь к успеху. Можете мне поверить, так как этот путь я прошла до конца, ощущая себя до 30 лет гадким утенком и только после 40 обретя наконец веру в то, что я какой-никакой, пусть не белый, но лебедь.

Так какими же приемами я пользовалась? Пожалуйста!

Первое: мир таков, каков ты сам. Все надо искать в себе. Неприятности и обломы — повод вычислить свои ошибки и не повторять их. Умный тот, кто учится на своих ошибках, гений тот, кто действительно на них учится. (На чужих, к сожалению, не учится никто.)

Второе: на обиженных воду возят. Обиделись, все про себя высказали и… отпустили и простили. Не будет болеть спина, да и энергия веры в себя сохранится. Не собирайте негатив вокруг себя, он притянет еще больше негатива. Коллекционируйте, пусть в мелких формах, позитив и любуйтесь им каждый день.

Третье: избегайте слов и выражений типа «Я так и знала, (знал)», «Так будет всегда», «Ничего не выйдет», «Все ясно, понятно» и так далее. Откройте уши и ждите чуда. Чудо не терпит обобщений, оно крайне индивидуально и случается там, где его уважают.

Четвертое: поставив перед собой большую цель, двигайтесь к ней маленькими шажками. Главное — двигаться… По Р. Брэнсону, становитесь человеком «когда», а не человеком «если». Глаза боятся, а руки делают. Женщины меня поймут… Оценивайте успехи по скромным достижениям.

Пятое: ищите оценку своей деятельности среди единомышленников, а не в чужой среде. Не выходите за рамки своего контекста. Мне часто предъявляют претензии, что мои книги и мастер-классы рассчитаны только на средний класс. Да, действительно, справедливо. Я несу свой опыт своей среде. Как только выйду за ее границы и начну заигрывать с фермерами и рабочими — все станет ложью.

Шестое: если критика, пусть даже выданная в жесткой форме, справедлива и развивает ваш потенциал, не надо воспринимать ее в штыки или обрастать комплексами. Если же критика уничтожает вашу личность и унижает человеческое достоинство, «бейте» наотмашь. Это тот случай, когда риск оправдан.

Седьмое и последнее: никому ничего не доказывайте! Меньше получите агрессивных наездов и не будете терять время на опустошающие споры. Больше слушайте и коллекционируйте идеи. Быть оптимистом — это искусство не создавать себе на пустом месте лишних врагов. Их и так достаточно.

Ну что? Вы стали человеком «стакан наполовину полон»?

Уверена, что да, а если еще и поработать?!

Как избавиться от перегрузки и не заболеть прокрастинацией

С эффективной самооценкой жить становится легче, а главное — столько всего хочется успеть! Современный молодой человек (или девушка) не отнимает от уха телефон и потребляет пищу, смачно приправляя ее деловыми переговорами. Точнее, наоборот — пытается провести бизнес-раунд, бездумно зажевывая его, в зависимости от доходов, японской лапшой или сибасом на гриле. Результат — гастрит и дикая перегрузка, требующая срочной перезагрузки. Человек, устав от бесконечного бега, останавливается и… не перезагружается, а впадает в прокрастинацию, а значит, летит в пропасть нереализованных планов. Все успел, проанализировал и понял, что ничего по пути не успел. Парадокс делового хомо сапиенс. Итак, быть или не быть, успеть или не успеть или к черту все послать?

Давайте разбираться по порядку: пойдем от «все на потом» к «все сейчас и сразу».

Прокрастинация — чудесное иностранное слово, модное определение нашей неорганизованности и лени. Прокрастинация — состояние откладывания на потом серьезных дел при 100 процентной занятости всем остальным. Откладывание, запаздывание, неначинание под предлогом загруженности, пусть даже абсолютной чепухой.

Причины «заболевания» могут быть разными, и зависят они от типа людей:

1. Те, кто боится риска и ответственности при решении серьезных вопросов. Проще суетиться по мелочам и делать вид, что проблемы нет.
2. Люди «если». Прожектерство — то, что уже было упомянуто ранее. Если бы, да я бы, а так…
3. Адреналиновые наркоманы, гордо считающие себя антикризисными лидерами. Пока не грохнет, делать ничего не буду, а потом, как студент, все — в последнюю минуту.

Прокрастинация, на мой взгляд, существует в двух формах. Причем обе они не уступают друг другу в масштабах охвата населения:

1. Бытовая — откладывание текущих дел.
2. Глобальная — откладывание жизненно важных решений.

Вторая форма, конечно, тяжелее. Фактически люди откладывают на потом жизнь: смену работы, профессии, места жительства, разрешение личных конфликтов. Несмотря на понимание того, что так дальше жить нельзя, страх перемен побеждает желание стать счастливым. Лучше болото, только бы не ломать привычный ход вещей… Или пусть кто то сделает это за меня. Но подобная ситуация требует отдельного рассмотрения, позже, в других главах.

Перейдем к первой, бытовой, обломовщине. Мы бесконечно долго идем к врачу (моя проблема), не сдерживаем обещание отправиться с ребенком на каток, не оформляем документов, движимые естественным чувством ненависти к бюрократии, и спохватываемся, что визы нет, когда уже праздники на носу… Лицо гаишника постоянно вызывает у нас щемящую тоску из за непройденного техосмотра или отсутствия страховки. Ну и так далее… Перечень может быть длиною в жизнь. После подписания контракта на эту книгу я купила 10 тетрадей и 10 ручек (пишу традиционным методом, так как клавиатура компьютера почему то подавляет вдохновение), положила тетрадь на стол и решила написать план. С момента принятия чашки кофе и написания плана прошло… как вы думаете, сколько? Месяц! Зато приступив, не могу остановиться. Что же делать? Как преодолеть психологический барьер на пути свершений?

Кто то мне написал: «SOS! Помогите! Третий год не могу докрасить стену в квартире. Три покрасил, а четвертую не успел, и вот — три года, а стена все не крашена».

Ну что тут скажешь? Двинемся от простого к сложному, от приятных к самым неприятным вещам. Можно замучить себя стеной, а можно предложить раскрасить ее на любой манер друзьям или детям на ваш день рождения, как, впрочем, и совместить поход на каток с общением с друзьями. Точно так же закупка хозтоваров в ИКЕА, чашка кофе и ланч с подругой — более приятное дело, чем трата воскресного дня на вовлечение упирающегося мужа в домашнее хозяйство. А вот приведение всей семьей в порядок библиотеки или фотоальбомов может стать креативным домашним праздником.

Теперь о неприятном.

Документы, визиты к врачам и прочие духу противные дела необходимо распределить на одну-две недели, перемежая их с обычными делами. Зафиксировать все это в двухнедельном графике по дням и часам. Затем записать эти дни и часы на бумажках-напоминалках и повесить их на холодильник, компьютер, в туалете, в ванной комнате на зеркало. Чистите зубы и читаете, и вспоминаете… Если жить в графике, то откладываемые поступки совершатся по инерции. Вы, словно поезд, встаете на рельсы и проезжаете все станции на своем пути. Я уже упоминала, что ненавижу ходить к докторам. Пауза может длиться больше года до тех пор, пока я не выберу день и время и не впишу его в график на следующую неделю. И о чудо! Я наконец доезжаю до станции — кабинета врача.

Главный ваш враг в борьбе с прокрастинацией — имитационная занятость:

• гулянье по Всемирной сети;
• зависание в ЖЖ;
• тусовочно-гламурное мелькание;
• телевизор;
• кино (мой случай).

Отказываться от всего этого не надо. Быть рабом своих развлекательных привычек — прекрасная отдушина, это и есть свобода жить как хочется. Просто все виды «зависания» необходимо ограничить по времени — ну, например, не более двух часов — и расписать вперемежку с делами.

Итак, искусство борьбы с прокрастинацией заключается в том, чтобы сохранять баланс между:

• не делай сегодня того, что можно отложить. Решай проблемы по мере поступления;
• не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

Ключ — в планировании жизни на короткий период: максимум две недели, минимум одна. Планировать на больший срок — бесполезно, даже вредно. Замучаете себя своим перфекционизмом и не сможете просчитывать ситуацию, ведь эпоха перемен не предполагает неизменных условий существования.

А теперь переходим к тайм-менеджменту. Как встать на рельсы своего графика и оставаться свободным?

Тайминг — оперативное расписание жизни

Французы едят по часам. Нет ланча в строго определенное время — нет дела. Американцы — трудоголики. Но в пятницу летом уже с пяти вечера на гольф-полях.

Мы — не гедонисты и не трудоголики. Мы — не свободные, а разболтанные. Живем одним днем, звонки не возвращаем, данное слово легко забираем, везде и всегда опаздываем, гуляем безответственно, живем неспокойно. Такая страна — повышенного риска. Может, мы и не виноваты, но с этим надо что то делать. Один астролог мне как то сказала, что секрет моего успеха — в сочетании дисциплины и свободного духа. Красивая фраза. Вот мой рецепт успеха:

1. У меня есть график на каждый день. Этот график учитывает все мои профессиональные и личные дела, развлечения, давно откладываемые мероприятия (см. прокрастинация). В нем расписаны время и место (у меня нет офиса) с учетом минимального передвижения, пробок и физического состояния клиента (т.?е. меня). Поэтому я не опаздываю, а если и делаю это, то специально (см. «Sex в большой политике» и «Success (успех) в большом городе»).
2. Удовольствия, хобби, семья — что называется, все включено. Даже когда я работала министром в правительстве, фитнес-клуб был строго два раза в неделю, и он фиксировался у меня в графике наравне со встречей с премьер-министром.
3. Повестка дня и недели выстроена с выделением приоритетов. Что самое важное, менее важное и т.?д. Хобби, дети, спорт, свидание, стрижка — в таком же почете, как и работа. Они почти на равных. А вот тусовка, мелькание по телевидению — как получится. Поход в кино, опера и т.?д. — все включается в график.

Главное — не уступать в оптимизации, придерживаясь принципа: все можно успеть! Я так живу последние 15 лет и успеваю. Дисциплина и свобода — лозунг современного человека. Долой трудоголиков, да здравствует просвещенный профессионализм жизни!

На этой оптимистичной ноте можно перейти к теме перезагрузки, то есть избавления от перегруза.

Перезагрузка

У тайм-менеджмента есть и другая сторона — хочу все сразу и сейчас. Трудоголизм изводит дух и тело, постепенно превращая большой мир в тоннель, пусть даже и со светом в конце. Бесконечная занятость убивает душу. Невозможно постоянно качать мышцы, как интеллектуальные, так и биологические. Мозг устает, а личность становится зависимой от привычного. Все нестандартное приводит в состояние ступора, инерция подавляет и побеждает. В этот момент полезно вспомнить упомянутый «контролируемый пофигизм». Как же все таки снимать перегрузку и давать себе отдых вне зависимости от отпуска или уик-энда? Ведь даже совершенный компьютер «зависает», и для перезагрузки его надо выключать из сети.

Полное выключение рассмотрим позже, в главе о жизни. А сейчас попробуем разобраться в текущей разгрузке.

Во времена моей одиссеи в федеральном правительстве я рисковала умереть от своей дисциплинированности, пытаясь выполнять все поручения двух вице-премьеров, аппарата правительства и премьер-министра. Указания сыпались как снег на голову. Их масса соответствовала массе бессмысленностей, порожденных отсутствием конкуренции и профессиональной необходимости получать прибыль. Это я поняла очень быстро, но легче от глубокой мысли о судьбах бюрократии не стало.

Помощь пришла от одного сердобольного коллеги. Секретик бюрократической разгрузки оказался предельно прост и потому гениален: все поручения, изложенные на бумажном носителе (электронного правительства в 1997 году не существовало), кладешь в ящик стола, лучше нижний. Если поручение приходит повторно, можно приступать к действиям, а если по его поводу в третий раз звонят по телефону — надо срочно выполнять. Восемьдесят процентов всех дел благополучно отпало.

Не забудьте! В госучреждениях надо выполнять не все поручения. Расслабьтесь и оставайтесь профессионалом, а не суетливым отличником.

Теперь перейдем к частному бизнесу, где текущая разгрузка дается сложнее, особенно, если вы руководитель.

До недавнего времени звезды бизнеса, отрываясь только в пятницу поздно вечером (в два часа ночи в центре тусовочной Москвы — пробки!), все остальное время руководили всеми и вся до изнеможения, не имея отпуска годами. Но постепенно ситуация стала меняться. Руководители-собственники начали искать на рынке топ-менеджеров экстра-класса. Хедхантеры радостно потирали руки. Наконец то пошел спрос на менеджеров, так как собственникам захотелось плавать, ездить в Африку и Тибет, рисовать, танцевать танго, смотреть артхаусное кино и в театре получать удовольствие, а не только «выгуливать жену» на пафосные премьеры. Книги, посвященные тому, как тратить на бизнес минимум времени, а на удовольствие — максимум, стали бестселлерами.

Наемные менеджеры тоже, в свою очередь, стали задумываться не о сумме доходов, а о качестве жизни и не только после пятидесяти, а уже около тридцати. Стали пытаться регулировать свой график, исходя из времени-затрат, и получилось!

Каким образом? Человек дает себе установку:

1. Я не хочу всех денег на свете, я хочу их ровно столько, чтобы
   управление ими не отнимало у меня удовольствия жить.
2. Я окружаю себя профессионалами, способными самостоятельно принимать решения и нести за них профессиональную ответственность.
3. Я распределяю ответственность и риски по горизонтали и вертикали.
4. Я создаю систему мониторинга эффективности работы компании и людей.

Цель: минимум затрат личного времени и максимум прибыли!
Вот такой парадокс.

Эта модель хороша в постоянном режиме. Есть другая, ею пользуются многие фрилансеры (игроки на фондовых и валютных рынках, финансовые консультанты): два-три месяца поработал, столько же — креативный отдых (путешествия, спорт, философия, медитация, хобби).

А что делать, если вы наемный менеджер среднего звена? Начальников над вами — тьма, а подчиненных — ноль.

Первое правило: подписывая контракт, вы оцениваете соответствие должности и графика не только вашим амбициям, но и вашему стилю жизни. Перед тем как согласиться на полный или неограниченный рабочий день, оцените ваши жизненные приоритеты: необходимость заниматься спортом два раза в неделю, проводить отпуск с ребенком в летнее время, посещать занятия живописью, танцами и так далее. Театр, книги, музыка, кино — все можно успеть при правильном управлении временем (см. выше). Но есть занятия, связанные с необходимостью согласования с другими людьми. Вы же не голливудская звезда, чтобы иметь домашнего тренера, массажиста, диетолога, повара, учителя танцев, учителя музыки и так далее. Доходы не те! Так что выбирайте. Если главное — деньги и профессия, это одна история, если качество жизни — другая: тогда пытайтесь умерить амбиции и ДОГОВАРИВАЙТЕСЬ НА БЕРЕГУ. Включайте все, что можно, в свой контракт или обговаривайте устно с начальством.

Второе правило: постоянно следите за эффективностью своей работы. Поставленную задачу можно решить, просидев на работе до ночи, а можно организовать процесс таким образом, чтобы спокойно уходить домой в запланированное время. Главное — не результат любой ценой, а результат с минимальными затратами времени:

результат + min времени = ваш спортивный клуб!

Помните об этом.

Третье правило: люди, желающие перезагружаться качественно и системно, ищут и находят работу с соответствующим ритмом. Кем быть — работником корпорации или фрилансером? Важный вопрос. Протестируйте себя и не сдавайте позиции. Об этом поговорим в следующей главе,
так как вопрос напрямую связан с темой «Лидерство».

Как перезагрузиться прямо на рабочем месте, чтобы
не допустить «закипания» мозга?

• Закрыть глаза и отключиться хотя бы на две—пять минут.
• Попросить начальство повесить на стенку дартс и периодически кидать дротики в мишень. Переключает сознание очень хорошо.
• Пять—десять минут послушать в наушниках музыку с вашего мобильного телефона.
• Выйти на пять минут на улицу и «продышаться» другим пространством.
• Не пропускать обед и ланч. Не обсуждать сплетни, не ввязываться в споры, а поесть в одиночестве или с очень спокойным коллегой. Обходить стороной шумных «говорунов» — они загрузят ваш мозг окончательно, впрочем, так же, как и кислотные меланхолики. Любите себя и используйте ланч для потребления не только хлеба насущного, но и космической энергии. Как ни странно, даже в Большом городе она присутствует везде, главное — понять, где она прячется.

И последнее: если наступает горячее время, когда вопросы и задания сыпятся со всех сторон и вас дергают, доводя до истерики, — не истерите! Повторяем упражнение:

• глубокий вдох, закрыли глаза, выдохнули, успокоились (2 минуты);
• прикинули очередность выполнения дел в соответствии с приоритетами (2 минуты);
• методично, шаг за шагом, сделали все, ну или не все… Все, что можно, отложили на попозже.

Вспоминаю, как вице-премьер А. Жуков в бытность свою депутатом и председателем бюджетного комитета в разгар принятия бюджета, когда всех лихорадило, спокойно играл в шахматы и все успевал!

Вот так бережем свой хард-диск и приближаемся… ну, конечно, к ЛИДЕРСТВУ!

Читать главу «Дао женщины»

Купить книгу на Озоне

Глава из книги Александра Сидорова «Песнь о моей Мурке. История великих блатных и уличных песен»

О книге Александра Сидорова «Песнь о моей Мурке. История великих блатных и уличных песен»

Цыпленок жареный,

Цыпленок пареный

Пошел по Невскому гулять.

Его поймали,

Арестовали

И приказали расстрелять.

«Я не советский,

Я не кадетский,

Меня нетрудно раздавить.

Ах, не стреляйте,

Не убивайте —

Цыпленки тоже хочут жить!

А я голодный,

А я народный,

А я куриный комиссар.

И не пытал я,

И не стрелял я —

А только зернышки клевал!»

Цыпленок дутый,

В лаптях обутый,

Пошел по Невскому гулять.

Его поймали,

Арестовали,

Велели паспорт показать.

Паспорта нету —

Гони монету!

Монеты нет —

Снимай штаны.

Цыпленок дутый,

В лаптях обутый —

Штаны цыпленку не нужны.

Паспорта нету —

Гони монету!

Монеты нет —

Снимай пиджак.

Пиджак он скинул,

По морде двинул —

И ну по улице бежать!

Но власти строгие,

Козлы безрогие,

Его поймали, как в силки.

Его поймали,

Арестовали

И разорвали на куски.

Цыпленок жареный,

Цыпленок пареный

Не мог им слова возразить.

Судом задавленный,

Лучком приправленный…

Цыпленки тоже хочут жить!

Уличная песенка про несчастного цыпленка была очень популярна в годы Гражданской войны и поется до сих пор. Она даже вошла в детский фольклор. Хотя за непритязательной историей о пострадавшем птенчике скрыт смысл более глубокий — в ней отразились события российской истории.

Песню эту очень любили в среде беспризорников и босяков. Об этом свидетельствует среди прочего отрывок из повести Л. Пантелеева и Г. Белых «Республика ШКИД» (1926), где песенку исполняет беспризорник Янкель:

«Цыпленок жареный,

Цыпленок пареный

Пошел по Невскому гулять.

Его поймали,

Арестовали

И приказали расстрелять.

Янкель не идет, а танцует, посвистывая в такт шагу.

Что-то особенно весело и легко ему сегодня. Не пугает даже и то, что сегодня — математика, а он ничего не знает. Заряд радости, веселья от праздника остался. Хорошо прошел праздник, и спектакль удался, и дома весело отпускное время пролетело.

Я не советский,

Я не кадетский,

Меня нетрудно раздавить.

Ах, не стреляйте,

Не убивайте —

Цыпленки тоже хочут жить.

Каблуки постукивают, аккомпанируя мотиву… губы по-прежнему напевают свое:

Цыпленок дутый,

В лапти обутый,

Пошел по Невскому гулять…»

Скорее всего, песня о цыпленке родилась еще до революции. К примеру, Константин Паустовский в мемуарах «Повесть о жизни. Начало неведомого века» приводит следующий куплет, который пели красноармейцы в Киеве в 1919 году:
»

Оркестр ударил разухабистый скачущий мотив, и полк неуклюже двинулся церемониальным маршем мимо трибун. В первой роте грянули песню:

Цыпленок дутый,

В лаптях обутый,

Пошел в купальню погулять,

Его поймали,

Арестовали,

Велели паспорт показать«.

Упоминание купальни, куда пошел погулять герой повествования, никак не вяжется с обстановкой Гражданской войны. Но дело, конечно, не только в купальне. Во многих детских вариантах песни, дошедших до нас, постоянно действует полицейский. Например:

Он паспорт вынул,

По морде двинул

И приготовился бежать.

За ним погоня

Четыре коня

И полицейский без трусов.

Пользователь с ником xenya пишет в Живом Журнале: «Видимо, очень старое, но мы это пели с ребятами на даче. А исходило это от моей бабушки 1923 года рождения:

Цыпленок жареный,

Цыпленок пареный

Пошел по Невскому гулять.

Его поймали,

Арестовали,

Велели паспорт показать.

Он паспорт вынул,

По морде двинул

И приготовился бежать.

За ним погоня,

Четыре коня

И полицейская свинья…»

На сайте детсадовского фольклора есть также другой вариант упоминания полицейского:

Цыпленок жареный,

Цыпленок пареный

Пошел на речку погулять.

Его поймали,

Арестовали,

Велели паспорт показать.

Паспорта нету —

Гони монету,

Монеты нет —

Садись в тюрьму.

Тюрьма закрыта,

Говном забита,

И полицейский там сидит.

Совершенно очевидно, что сами дети полицейского не выдумали, он пришел, как говорится, из глубины веков, то есть перекочевал из оригинального, первоначального текста «Цыпленка». Полиция существовала в царской России, но никак не в большевистской. Между тем все остальные атрибуты песенки о цыпленке явно указывают на то, что речь идет именно о периоде Гражданской войны.

Наконец, еще одно немаловажное замечание. Судя по Невскому, местом создания песни можно назвать Петербург. По мнению ряда исследователей, «цыплятами» (в некоторых версиях — «дутыми цыплятами») на питерском жаргоне начала ХХ века называли мелких уличных торговцев, крестьян, приехавших торговать на городские рынки. Некоторые уточняют — чухонских торговцев, то есть приезжих из Прибалтики или Финляндии. Этих «представителей малого бизнеса» постоянно гоняли полицейские.

Сергей Неклюдов в работе «Цыпленок жареный, цыпленок пареный…» также обращает внимание на «крестьянское» происхождение трагического пернатого героя: «Неординарное начало одного из этих текстов „Цыпленок дутый, в лаптях обутый…“, скорее всего, связано с интерпретацией нашего героя как попавшего в город крестьянина („дутого“ = „надутого“, т.е. напыжившегося от растерянности)».

Версия с прозвищем чухонских торговцев нам представляется более чем убедительной. Любопытное косвенное объяснение того, почему этих людей называли именно «цыплятами», дает в своих воспоминаниях известный финский художник и писатель Тито Коллиандер (1904–1989). Вот что он пишет о периоде 1913–1914 гг., когда ему было 10 лет. Речь идет о городе Терийоки (ныне — Зеленогорск в составе Курортного района Санкт-Петербурга): «Мы жили далеко в стороне от шумного центра, но нас тоже искушали крики торговцев… Среди уличных торговцев были и такие, которые носили на голове огромные круглые клетки с живыми цыплятами, которых мы сажали в огороженное место и пытались приручить. Но цыплята неизменно оставались пугливыми все лето». Становится понятным, почему чухонцы ассоциировались с цыплятами и получили подобное прозвище.

Постепенно смысл выражения меняется. Так, в романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок» читаем: «На большой дороге, в ста тридцати километрах от ближайшего окружного центра, в самой середине Европейской России прогуливались у своего автомобиля два толстеньких заграничных цыпленка».

В комментариях к роману литературовед Юрий Щеглов пишет: «Манера называть „цыпленком“ сытого, хорошо одетого человека шла от песенки „Цыпленок жареный…“, восходящей к маршу анархистов. В 20-х гг. она воспринималась как портрет нэпмана и его жизненной философии. Ср. стихи В.Луговского: „Стал плюгавый обыватель вороном кружить, // Пел он песню о цыпленке, том, что хочет жить…“ („На булыжной мостовой“, 1957). Близкую к ЗТ фразеологию находим у И.Эренбурга: „На Цветном бульваре какой-то разморенный цыпленок в заграничном пиджачке… создавал из небытия бабий зад и груди…“ („Жизнь и гибель Ник. Курбова“, 1923)».

Увы, Щеглов ошибается по поводу того, что «Цыпленок» восходит к «Маршу анархистов». Напомним тем, кто не в курсе, о каком марше идет речь:

Мы, анархисты —

Народ веселый,

Для нас свобода дорога.

Свои порядки,

Свои законы,

Все остальное — трын-трава!

Была бы шляпа,

Пальто из драпа

И не болела б голова.

Была бы водка,

А к ней селедка,

Все остальное — трын-трава!

Была бы хата

И много блата,

А в хате — кучи барахла.

Была б жакетка,

А в ней соседка,

Все остальное — трын-трава!

Мы, анархисты —

Народ веселый,

Для нас свобода дорога.

Была бы водка,

Да к водке глотка,

Все остальное — трын-трава!

Действительно, некоторые исполнители поют «Мы, анархисты» вслед за «Цыпленком» как продолжение: Аркадий Северный, например, или актеры в спектакле «Песни нашего двора» Театра у Никитских ворот Марка Розовского. Но это вовсе не означает того, что «Марш» появился раньше «Цыпленка». Все обстоит как раз наоборот. Мы уже убедились, что «Цыпленок жареный» родился еще до революции. Что касается песни «Мы, анархисты», она впервые прозвучала в кинофильме «Оптимистическая трагедия» (1963, автор сценария и режиссер-постановщик Самсон Самсонов, по одноименной пьесе Всеволода Вишневского). В фильме она исполнялась на мотив «Цыпленка жареного». Более ранних упоминаний о «Марше анархистов» не существует; скорее всего, речь идет о создании стилизованной песенки непосредственно для кинофильма.

Следует отметить, что первоначальный, дореволюционный вариант «Цыпленка» до нас не дошел. Одним из первых литературных упоминаний об этой песне можно считать повесть Алексея Николаевича Толстого «Похождения Невзорова, или Ибикус» (1924–1925), на что указывает Сергей Неклюдов:

«Герой… оказывается в тюрьме, где происходит весьма любопытный разговор с соседями по камере:

„— Меня допрашивали насчет сапожного крема…

— Анархист? — спросил левый из сидевших у стены.

— Боже сохрани. Никакой я не анархист. Я просто — мелкий спекулянт.

— Цыпленок пареный, — сказал правый у стены, с ввалившимися щеками“.

Нет никакого сомнения в том, что собеседник Невзорова имеет в виду нашу песенку, а слова „Я просто — мелкий спекулянт“ и „Цыпленок пареный“ звучат почти как прямые цитаты из нее. Толстой же покинул Москву в 1918 г., в 1919-м через Украину и Одессу уехал за границу, вернулся в Советскую Россию только в 1923 г. Не исключено, что куплеты о цыпленке он знал еще до эмиграции (действие повести происходит как раз в 1919 г.)».

В то же самое время Неклюдов пытается оспорить питерское происхождение песни, приводя следующие строки из нескольких вариаций песенки:

А на бульваре

Гуляют баре,

Глядят на Пушкина в очки:

«Скажи нам, Саша,

Ты — гордость наша,

Когда ж уйдут большевики?»

«А вы не мекайте,

Не кукарекайте, —

Пропел им Пушкин тут стишки, —

Когда верблюд и рак

Станцуют краковяк,

Тогда уйдут большевики!»

Тверская улица,

Кудахчет курица:

«Когда ж уйдут большевики?

Полночи нету,

А по декрету

Уже пропели петухи».

И далее следует пространная аргументация московского происхождения «Цыпленка»:
«У меня нет сомнений в том, что версия относится к самым старым редакциям этой песни. Здесь и употребление слова „баре“, позднее ушедшее из активного обихода; и сама постановка вопроса „Когда уйдут большевики?“, несомненно, относящаяся к тому же времени, ср.: „В октябре 17-го года дал обет не бриться и не стричься до тех пор, пока не падут большевики“ [Анненков, 2001, с. 238]. Правда, моя бабушка еще на моей памяти (т.е. во второй половине 40-х — начале 50-х) раскладывала пасьянсы: „Когда кончатся большевики?“ (если пасьянс сойдется, то скоро); впрочем, это уже была дань привычке. Традиция раскладывать упомянутый пасьянс восходила к послереволюционным годам и к ее жизни в родном Саратове. Эта традиция была семейной (по словам матери — насколько я их помню, — такой же пасьянс раскладывали ее тетя и бабушка), но, конечно, принадлежала она более широкому кругу дворянства, т. е. тех самых „бар“, о которых упоминается в песенке.
Однако наиболее точным пространственно-временным указанием является последний куплет. Тут и Тверская улица, и бульвар у Тверских ворот с памятником Пушкину (естественно, до передвижения монумента в 1950 г. на противоположную сторону улицы), и „декретное время“, введение которого еще воспринимается как новшество. Первое постановление о нем (т.е. о переводе стрелок на час вперед с 30 июня 1917 г.) было принято Временным правительством 27 июня, но в декабре того же года отменено большевистским Совнаркомом, вновь восстановившим „астрономическое“ время. В дальнейшем, однако, Советское правительство неоднократно переводит стрелки часов (на 1, на 2, даже на 3 часа), а окончательно „декретное время“ устанавливается в конце 1922 г. По разным свидетельствам, многими эти временные смещения воспринимаются весьма болезненно (так, Хармс еще в 30-е годы продолжает в дневнике отмечать астрономическое время)».

Следует, однако, заметить, что у авторов «питерской» версии аргументы более весомые. Так, на сайте детсадовского фольклора приводится версия «Цыпленка» в исполнении Аркадия Северного:

Цыпленок жареный,

Цыпленок пареный

Пошел по Невскому гулять.

Его поймали,

Арестовали,

Велели паспорт показать.

— Я не советский,

Я не кадетский,

А я куриный комиссар —

Я не расстреливал,

Я не допрашивал,

Я только зернышки клевал!

Но власти строгие,

Козлы безрогие,

Его поймали, как в силки.

Его поймали,

Арестовали

И разорвали на куски.

Цыпленок жареный,

Цыпленок пареный

Не мог им слова возразить.

Судьей задавленный,

Он был зажаренный…

Цыпленки тоже хочут жить!

И далее следует комментарий: «Версия Аркадия, недаром она питерская, прошла суровую школу политической борьбы (противопоставление советский — кадетский, должно быть, сложилось в Питере в 1917 году в т.н. период двоевластия, когда большевики вели агитацию под лозунгами „Вся власть Советам!“ и „Долой Временное правительство!“, а во Временном правительстве большинство составляли как раз члены партии кадет — (конституционных демократов), Гражданской войны (полагаю, что термин „комиссар“ вошел в народную речь с созданием в 1918 году Красной Армии) и советской правоохранительной системы (приблатненные „козлы безрогие“). Недаром версия сохранена для истории в Ленинграде, колыбели трех революций».

Действительно, московские реалии одной из версий могут свидетельствовать лишь о том, что свой расширенный вариант имелся и в Москве (как он имелся и в Киеве, где его слышал Паустовский). Зато кадеты и Советы — явное указание на Петроград эпохи двоевластия. А учитывая обоснованное предположение о дореволюционном происхождении «Цыпленка», в пользу Питера можно привести и аргумент с чухонскими торговцами.

Заметим также, что и в «Республике ШКИД», и позже, в известном художественном фильме Григория Козинцева и Леонида Трауберга «Выборгская сторона» (1938), песня соотнесена именно с Петроградом.

Дату событий, происходящих в устоявшейся ныне версии «Цыпленка» дает тот же Сергей Неклюдов:

«Скорее всего, песенка отражает ситуацию 1918–1921 гг… Еще в обиходе старые паспорта — единая советская паспортная система будет введена только 27 декабря 1932 г. (постановлением ЦИК и СНК). Сохраняет свою актуальность прилагательное „кадетский“, в активное употребление входят слова „агитация“ („контрреволюционная“) и „саботаж“ („Не агитировал, не саботировал…“)… Наконец, происходят внезапные переводы часовых стрелок, причем довольно значительные (часа на 2—3 вперед — чтобы первые петухи сумели пропеть до „декретной“ полуночи).

Но главное, разгул террора, допросы и расстрелы („Я не расстреливал, я не допрашивал…“), уличные облавы с проверками документов, вымогательством и грабежами („Паспорта нету — гони монету! Монеты нету — снимай пиджак!“ / „Садись в тюрьму!“)».

Неклюдов также рассказывает о болгарских филологах К.Рангочеве и Р.Малчеве, которые сохранили вариант «Цыпленка», бытовавший в первой половине 80-х годов среди студентов факультета славянской филологии Софийского университета. В этом варианте приводится любопытная деталь, отсылающая слушателя опять-таки ко времени Гражданской войны:

Я не советский,

я не кадетский,

я просто вольный анархист!

В связи с этой деталью тот же исследователь снова вспоминает эпизод из повести Алексея Толстого «Похождения Невзорова, или Ибикус»: «Схваченного на улице и посаженного в тюрьму спекулянта („цыпленка пареного“) спрашивают, не анархист ли он. Вспомним приведенный выше „болгарский“ вариант, который, вероятно, сохранил мотив из старейшей редакции данного сюжета».

Добавим еще одну деталь. Некоторые варианты «оправданий» героя песни («и не пытал я, и не стрелял я» или «я не расстреливал, я не допрашивал, я только зернышки клевал») странным образом перекликаются с есенинскими строками из стихотворения «Я обманывать тебя не стану» (1923):

Не злодей я и не грабил лесом,

Не расстреливал несчастных по темницам.

Я всего лишь уличный повеса,

Улыбающийся встречным лицам.

Возможно, Есенин неосознанно повторил аргументы «жареного цыпленка».

Введение к книге

О книге Джеймса Кугела «В доме Потифара»

Христианство с иудаизмом роднит не только
общая книга — Еврейская Библия (Танах), —
но и общий набор представлений по поводу того,
о чем эта книга. Несмотря на дальнейшие расхождения
по многим вопросам, включая и библейскую
интерпретацию, христианство, будучи
по своему происхождению еврейской сектой,
изначально приняло ряд еврейских установок
относительно истолкования Библии, а также
значительное число еврейских традиционных
представлений о смысле конкретных мест
Писания. Этот общий пласт толкований и лежащих
в их основе логических посылок — немаловажное
явление; он, быть может, способствовал
формированию характера обеих религий
даже в большей мере, нежели сам текст Писания
как таковой.

Когда же возникают эти представления
о том, как читать и как понимать Еврейскую
Библию? Некоторые из них, по-видимому, уже
были в ходу задолго до рождения христианства:
в нашем распоряжении находится обширный
корпус библейских толкований, которые содержатся
в документах на два-три века предшествующих
н. э., а отдельные письменные свидетельства
интерпретаторской деятельности уходят
корнями в еще более раннее время. Более того,
древнейшие указания на толкование Библии
следует видеть уже в ней самой — это те тексты
более поздних библейских книг, которые пытаются
интерпретировать стихи ранних, это глоссы,
введенные в текст позднейшими переписчиками
и редакторами и т.п.

Столь древние корни библейской интерпретации
не должны нас удивлять: в последние века
до н.э. сочетание целого ряда факторов сделало
толкование — экзегезу — важнейшей задачей
иудаизма.

Прежде всего, определенные библейские
тексты — в особенности Пятикнижие (Тора),
первые пять книг Библии, — обладали в эту
эпоху большой значимостью. Они играли ведущую
роль в повседневной жизни евреев, обсуждались
и комментировались на публичных
собраниях. Поэтому естественно, что установление
их точного смысла должно было стать
первоочередной задачей. Однако зачастую
смысл этих текстов был далеко не очевидным.
Многие из них содержали слова, значение которых
было утрачено, упоминали неизвестные
более обычаи, личности или географические
названия. Мало того, порой один фрагмент
Библии казался противоречащим другому,
так что требовалось объяснение, разрешающее
это противоречие. В других местах просто
недоставало подробностей; то там, то тут
в библейском сюжете не хватало ключевой детали:
почему X поступил именно так, а не иначе?
Что думал Y в этот момент? И как все это
соотносится с фактом, который сообщается
нам в третьем месте? Столкнувшись с такими
вопросами, древние еврейские интерпретаторы — ученые и простолюдины, отдельные лица
или целые группы — решили дать им объяснение.
Эти объяснения, известные под ивритским
наименованием мидраш («толкование»),
по-видимому, какое-то время передавались изустно,
от мудреца к мудрецу, от учителя к ученику,
или от проповедника — слушателям.
Мидраш — не просто сухой библейский комментарий:
он остроумен и изобретателен, достаточно
приземлен, порой забавен, а зачастую
трогателен — и всегда содержит свежий подход
к тексту Библии. Поэтому неудивительно,
что он получил столь широкое распространение
и был охотно подхвачен не только евреями,
принадлежавшими к различным позднеантичным
сектам и течениям, но, как уже отмечалось,
и зарождающейся христианской церковью.

Большая часть этой ранней экзегезы была
впоследствии записана разными школами
или отдельными авторами и составляет теперь
обширную и чрезвычайно неоднородную библиотеку.
Тот, кто изучает иудаизм, безусловно
знаком с классическим корпусом раввинистических
учений, включающим Вавилонский
и Иерусалимский Талмуды, а также такие многообразные
сборники мидрашей, как Берешит
раба, Мидраш Танхума и им подобные. Однако
это лишь часть, причем не самая древняя, общего
корпуса ранней экзегезы. В этот корпус входят
произведения, написанные в период с III или II в.
до н.э. до конца Средних веков, и он содержит,
помимо собственно библейских толкований,
пересказы библейских сюжетов от первого лица
(каковыми изобилуют книги, написанные чуть
раньше и чуть позже начала эры), а также пояснительные
переводы, проповеди, подготовленные для синагоги или храма, религиозную поэзию,
юридические сборники, апокалиптические
видения, литургические и прочие тексты, так
или иначе касающиеся традиций понимания
конкретных мест в Библии. Некоторые из этих
книг, излагающих или отражающих раннюю
комментаторскую традицию, достаточно известны:
таковы произведения раввинистической
литературы, труды еврейского историка I в.
Иосифа Флавия, Новый Завет, который насыщен
традиционными еврейскими интерпретациями
библейских историй и пророчеств. Однако с другими
сочинениями дела обстоят иначе. Порой
изначальный комментарий или пересказ, созданный
на иврите, арамейском или греческом,
дошел до нас в переводе, на века сохранившемся
в пыльных фолиантах на таких языках, как эфиопский,
коптский, армянский или церковнославянский.

Поскольку большинство толкований в этой
библиотеке традиционны — то есть автор того
или иного текста не создает объяснение сам,
а передает нечто, что он прочел или услышал, —
многие комментаторские традиции воспроизводятся
в ней снова и снова. Но поскольку человеку
свойственно как ошибаться, так и творить, традиции
редко бывают совершенно идентичными.
Авторы зачастую делают ошибки, переписывая
источники, не понимают их или просто считают,
что лучше было бы пересказать все своими
словами. В итоге одна и та же экзегетическая
традиция может дойти до нас в пяти, а то и десяти
разных формах, и порой, чтобы проследить
их происхождение и взаимосвязь, требуется
провести настоящее расследование.