Поэт Евгений Мякишев рассказывает о том, как по-разному попадают в вены и какие энциклопедические знания можно почерпнуть благодаря этому.
На заре туманной юности, часа в три ночи на безлюдной Невской першпективе у Дома актера я встретил очарованную чику с конкретной багажною сумкой и стопудовым «джипсоном» в клеенчатом чехле. Чику звали Анечкой, десантировалась она на Мосбане из Уфы, транзитом через Пермь, чтобы, как водится, покорить Питер. Мой телефон ей выболтала другая пермская десантница со стажем — Таня, годом раньше прибывшая в Северную Пальмиру с аналогичным внутренним заданием, без «джипсона», но с юною дщерью и молодым чемоданом. Впрочем, это самостоятельная история.
С Анечкой мы незамедлительно подружились, я бы даже — за давностью лет — сказал «снюхались». С месяц она обитала у меня на Невском, очаровывая соседей по подъезду ночными песнопениями под усиленную комбиком гитарку. Песни были хорошие.
Впоследствии Земфира взяла их у Анечки на вооружение, зарядив рассыпными словесами и фугасными аранжировками. Говорил же Леннон (или Маккартни?), что музыкальные идеи витают в воздухе. Передались…
Плохо в этой истории только одно. Чика попеременно-плотно висела на черном и белом. И у нее уже была серьезная проблема — попасть в вену. Часами она сосредоточенно вонзала медицинскую колючку в разные части своего молодого упругого организма. Без слез и ламентаций. Без соплей. Как и положено агенту на спецзадании — молча.
А вот я попал в «Вену» сходу. Известный историк, литератор и хранитель музейного некрополя Юрий Пирютко презентовал в литературной гостиной отеля «Старая Вена» свой «Питерский лексикон». Эта книга — одновременно серьезное исследование и сборник увлекательных, покруче иного детектива, очерков о прошлом, настоящем, а кое-где и будущем нашего города. Материал здесь расположен в строго алфавитном и строго произвольном порядке. Главы «Лексикона» называются «Академики» и «Ангелы», «Яхты» и «Бани», «Печали» и «Пожары», «Эстеты» и «Цыгане»…
Презентация «Питерского лексикона» с полным на то правом прошла именно в «Старой Вене», в здании с двойным адресом: Гороховая, 8, и Малая Морская, 13. Открываем главу «Рестораторы»: «„Венский трактир“ существовал здесь с начала XIX века, меняя этажи и хозяев». По идее, Пирютко мог познакомить читателей с книгой и в каком-нибудь ином из упомянутых им заветных местечек и мест. Но все же выбор его мне приятен: ведь угоститься фирменным пивом в «Вену» Серебряного века заходили и Горький с Куприным, и Блок с Мандельштамом. «Возьмите адресную книгу „Весь Петербург“ за 1913 год, пересчитайте всех, кто обозначен как литератор, художник, артист или лицо „свободной профессии“».
Все это, в принципе, можно прочесть и в хорошем современном справочнике по истории Петербурга. Но вряд ли там расскажут, например, о том, что хозяин «Вены» Иван Сергеевич Соколов умел найти общий язык с каждым из своенравных своих клиентов и лично пекся о кухне, где хлопотала, принимая снедь от поставщиков, его жена.
Краеведческие штудии и путеводители, даже самые толковые, очень часто непролазно скучны. А ведь пишутся они не только для привыкших к наукообразному сленгу академиков и ангелов с их одноименным терпением, но и для обычных пешеходов!
Ну а «Питерский лексикон», будь он составлен еще тогда, на рубеже 80-90-х годов XX столетия, своим свободным слогом и занимательной неакадемичностью мог бы очаровать даже очарованную чику Анечку, став ее гидом в безбашенных странствиях по городу. Тем паче, что отдельную главу Пирютко посвятил кокаину — «герою и жертве Октября». Даже и теперь — в эпоху синтетической наркоты — чистый кокс ценится гурманами очень высоко. А в глазах полинаркоманки с ушедшими венами этот опасный продукт зажигал неподдельный интерес к жизни.
Сочетание нечеловеческой эрудиции и человечной субъективности делает «Лексикон» не просто «частным мнением» — как называется одна из глав книги, — но и познавательным документом эпохи свободного слова, в которой мы с вами живем.
Что же до Анечки — закрутившись в мутном прибое петербургской богемы, она исчезла с моего горизонта. Без руля и ветрил в голове, без компаса и карты («Лексикон», несомненно, мог бы заменить эти навигационные прибамбасы) отправилась в опасное плавание. Как знать, может, доведется встретить ее на берегу у разбитого корыта, а может быть — на паруснике кэптена Грея, дрейфующем в пространстве волшебных грез: насвистывает песню веселый ветер, лыбится с фок-мачты веселый Роджер, шелестят и хлопают, как слоновьи уши, алые паруса, матросы драят палубу, Грей с боцманом дуют ром, дуясь в кости, а Ассоль-чика-Анечка, развалившись в шезлонге, нюхает розоватый колумбийский кокс через европятихатку, с улыбкой взирая на минувшие годы и ушедшие вены.
