Отрывки из книги
Кожин навсегда запомнил один вечер в Кемерово, когда на центральной площади города собрались молодые и старые наркоманы. Максим должен был снимать один из своих первых репортажей о наркотиках и терся среди наркоманов, сидя рядом с ними на корточках и ожидая какого-то Бормана, который должен был принести «раствор». Наркоманами были в основном молодые шахтеры с болезненными бледными лицами. Они сидели «на кумарах», не выходя из депрессии, и утешали друг друга:
— Ничего, у Бормана какие-то заморочки, но он скоро подвалит и что-нибудь да замутим…
Борман пришел тогда отнюдь не вовремя, опоздав на пару часов. Он оказался волосатым сорокалетним стариком с татуировкой в виде паука на желтой руке. У него была последняя стадия гепатита и куча другой опасной заразы, что делало его похожим на высохший труп Элиса Купера. Борман был нариком-ветераном, живучим, как кот, — он «торчал» уже двенадцать лет, что вызывало определенное уважение среди наркоманов. Шахтеры, дружелюбно браня Бормана за опоздание, собрались в парке и стали гонять себе по венам «ханку» — раствор коньячного цвета, от которого снились цветные сны. Борман принес поллитровую банку наркоты и считал поодаль деньги, постоянно сбиваясь. Он был изрядно пьян и не скрывал этого. По слухам, Борман разогнал дозу почти до семи кубов и теперь хотел ее сбавить хотя бы до двух. Поэтому пока он только пил и не кололся.
Некоторые пробовали наркотик впервые, но вряд ли в последний раз. Новички нахваливали товар и обсуждали ощущения, а старые опытные наркоманы сидели молча: им уже ничего и никто не был нужен. Глядя в никуда воспаленными осоловелыми глазами, они почесывали щеки и предавались розовым мечтам.
Наркотиками в Кемерово занимались в основном цыгане, которые, по слухам, заражали раствор кровью ВИЧ-инфицированных. Наркоманы, которые подхватывали ВИЧ, обычно уже ничего и никого не жалели. Вся их жизненная энергия уходила на поиск денег для покупки «раствора». Спидушные нарики были для цыган лучшими клиентами. Любой кемеровчанин знал, где можно купить «ханку», но в большинстве случаев новичков подсаживали на наркотики через подарок — попробуй, мол, ширнись разок, и увидишь, что только ради этого и стоит жить. Ширяться было тогда модно и круто, многие юнцы сами стремились сесть на иглу, не осознавая, какой ад ожидает их в будущем. Бароны стремительно обогащались: строили огромные особняки и покупали дорогие иномарки. Милиция периодически совершала проверки и облавы, но мало кто верил в их эффективность. Цыгане как торговали, так и продолжали торговать «ханкой»…
Обычно наркоманы покупали маковую соломку или уже готовый раствор, приготовленный при помощи уксусного ангидрида — неочищенный героин. В тот вечер, который так запомнился Кожину, собравшиеся на площади были по-праздничному возбуждены. Борман сообщил им новость: на рынке отравы появился свежий товар — героин. Это был порошок, а не уже знакомая соломка или раствор. Порошок был строго дозирован и насыпан в маленькие пакетики, как антигриппин. Такой пакетик назывался у наркоманов «чеком». Теперь не нужно было варить раствор в притонах и доставать ангидрид — все было гораздо проще. Борман сказал, что знает барыгу, который торгует героином. Некоторые сразу же нашли деньги: они много слышали про героин в американских фильмах, но сами никогда еще его не пробовали. Борман уехал на такси с деньгами за ханку и вернулся через час. В его карманах был героин — несколько чеков.
Один шахтер-наркоман по имени Игорь подогрел в ложке содержимое чека, смешав героин с водой, и сделал себе инъекцию. Он испытал потрясающий «приход», о чем тут же сообщил своим собратьям по несчастью. В тот же вечер он купил себе еще два чека. Наутро он не проснулся, потому что умер от передозировки: последний укол оказался «золотым». Наркоманы всегда с почти кощунственной бравадой относились к смерти: умереть для них значило «отправиться на Луну за анашой». Погибший был известен среди кемеровских нариков своей жадностью, поэтому никто не жалел, когда он передознулся. Борман тогда пошутил: «Приобрел Игорек себе чек на тот свет. Будет, чем с чертями расплачиваться за хворост…» Сам он прожил не намного дольше, предпочитая умереть от передозировки, чем ждать, пока его медленно задушит СПИД.
«Чек на тот свет» — хорошее название для новой программы. Люди, торгующие наркотиками, продают смерть: чек с героином может любого привести к последней черте за считаные месяцы. Но наркомания — это не просто употребление наркотиков, это еще и воровство и убийства ради шальных денег. Страдают прежде всего семьи наркоманов и обычные люди, которые хотят просто нормально жить, но вынуждены с тревогой возвращаться домой, опасаясь, что какой-нибудь нарик-вурдалак ударит их по голове, чтобы добыть тысячу рублей на дозу. Возвращаться в квартиру по подъезду, где отморозки-подростки шмалят дурь, — для многих россиян это стало настоящей пыткой.
Кожин глотнул еще кофе и вновь посмотрел на часы.
Максим украдкой посмотрел на Павла. Тот аккуратно, двумя пальцами, достал из пачки сигарету и прикурил ее от специальной зажигалки Zippo. В нее была вмонтирована микрокамера, которой журналисты собирались отснять сделку с наркобаями для своей программы. Zippo попала к ним из запасников КГБ — когда-то ее изготовили для советских разведчиков на Западе. Начинку недавно поменяли — теперь внутри зажигалки стоял накопитель на десять гигабайт. Хватит на час-два хорошей записи. «Седьмой канал» приобрел часть аппаратуры комитета еще в лихие девяностые. Технологические «гуру» подвергли приборы хорошему апгрейду, и они служили на славу. Вот и Zippo была старым, но проверенным аппаратом, которым в свое время отсняли немало хороших кадров. Павел уже взял себя в руки и не нервничал. Он не мог положить камеру-зажигалку на стол за отсутствием оного, и пристроил ее на пачку Winston. Туркмены, похоже, совершенно не ожидали таких шпионских движений и не придавали манипуляциям Павла никакого значения. Джинны Италмаза, потревоженные опием, тоже молчали — оптика и электроника не их стихия. Яшули Италмаз довольно долго буравил журналистов взглядом и наконец начал разговор:
— Мне сказали, что вы хотите приобрести у меня пять-десять кило героина. Это серьезная партия для первого раза. Мы имеем сегодня лишь читральский героин, произведенный в северном Пакистане. Довольно неплохой, как и цена. А цена — пятнадцать тысяч долларов за килограмм. Если возьмете десять кило, мы дадим вам скидку, будете работать с нами — скидки будут очень существенными. От десяти кило у нас идет мелкий опт. От пятидесяти — крупный.
— Нас цена устраивает, — отозвался Максим. — Но мы хотели бы видеть и сам товар. С читральским героином мы еще не имели дело…
— А с каким героином вы уже имели дело? — острый взгляд Италмаза пронизывал журналиста насквозь, но Кожин, закаленный годами напряженной и опасной работы, не поддался этому давлению и спокойно парировал:
— Это к нашей сделке не относится. Мы просто хотим видеть товар. Если ваш читральский героин нас устроит, на рассвете подтянутся наши люди и привезут деньжат на пять кило, — для большей убедительности журналист поднял вверх палец. — Это только первоначальная закупка. В дальнейшем мы планируем развивать наш бизнес, — Кожин говорил очень убедительно, удивляя даже своих друзей, хотя его не оставляло ощущение, что он пародирует нелюбимого диктора из программы новостей. — Если мы останемся друзьями и сработаемся, в будущем наше сотрудничество сможет быть очень плодотворным и взаимовыгодным.
— Говоришь, ваши люди приедут? — Италмаз прищурился. — Что ж… Связи на таможне у вас имеются?
— Да. — соврал Кожин. — И неплохие. Все у нас в кармане.
— Как повезете товар — через Узбекистан или Казахстан?
— Сразу в Россию. Повезем морем, — снова нагло и красиво соврал Максим. — На Каспии пока небольшие волны. У нас есть свои катера с верной командой. Мы люди серьезные, в бирюльки не играем.
— Хорошо, — Яшули Италмаз хлопнул в ладоши. Он выглядел довольным. Его опийные джинны молчали. — Чары, отвези их на склад, покажи читральский товар! Скажи Берды, чтобы принял как родных.
Чары понимающе поклонился. Очевидно, «принять как родных» означало, что этих людей не «кидаем». Хотя могло быть и совсем наоборот: этих людей нужно «шлепнуть», потому что они «голимые лохи». Что это значило на самом деле, знали только сами туркмены, и Кожину оставалось лишь теряться в догадках. Он помнил предостережение Бабаджана Туранова: «новичков они кидают, а шпионов убивают». Шпионов убивают!
Журналист поморщился и посмотрел в лицо свирепого Чары. Он, как и его босс, выглядел довольным.
— Да, яшули, — туркмен со шрамом пригласил журналистов на выход. Павел быстро положил зажигалку и сигареты в карман. А Максим вдруг вспомнил предостережение Бабаджана, старинную туркменскую мудрость: «Перед тем как драться, узнайте имя своего соперника. Ведь, если соперника зовут Чары, Бяшим или Алты, это означает, что он четвертый, пятый или шестой мальчик в семье. А иметь дело с несколькими братьями, которые могут прийти на помощь, уже гораздо сложнее». Туркмена со шрамом звали Чары. Это значило, что он четвертый ребенок в семье и случись что, его братья придут на помощь. Максим почесал затылок и принял это к сведению.
Чары пригласил журналистов сесть в просторный «хаммер». Эта марка американских джипов была весьма популярна среди туркменских наркоторговцев. Особенно много этих машин стало после 2001 года и оккупации Афганистана войсками союзников. Военные «хаммеры» заполнили среднеазиатское пространство, но принадлежали они только касте «темных людей» — наркоторговцев. Увидев издали подъезжающий «хаммер», нормальный житель Средней Азии, не замешаный ни в каких делах, обычно торопливо пытается уйти в сторону, как говорится, от греха подальше. По пословице, бешеных собак лучше обходить. По Туркмении ходили разговоры, что обкуренные торговцы нахватались афганской удали и запросто могут сбить пешехода или даже застрелить, если он каким-либо образом вызовет у них раздражение. Люди подобные этому Чары, были настоящими басмачами-отморозками, готовыми в любой момент влепить пулю в того, кто косо на них посмотрит.
«Хаммер» быстро довез их до склада, который, как ни странно, находился по соседству с мечетью. Не хотелось бы думать, что местный имам или даже мулла замешаны в наркоторговле. Максим вспомнил о Леше-горбуне, о котором читал в Инете.
Этот преступный авторитет рассказывал одному журналисту, что за счет вырученных от продажи наркотиков средств он в течение самой трудной для жителей южного Таджикистана зимы 1992-1993 годов приобретал шерстяные одеяла, муку и уголь более чем для двух тысяч человек, кормил их, защищал, заручившись поддержкой духовных лиц. Кожин справился о личности этого горбуна, задействовав свои связи в разведке. Полученные сведения полностью подтвердили официальные лица Горно-Бадахшанской Автономной области Республики Таджикистан. Лешей-горбуномзвали Абдуламона Ойембекова — влиятельного полевого командира из «непримиримой таджикской оппозиции». Он жил с женой, тремя детьми, отцом и пятью братьями в Хороге. Погиб Ойембековв возрасте тридцати четырех лет, подорвавшись на дистанционной мине, преступление так и осталось нераскрытым. Многие в Таджикистане радовались, что горбун наконец отправился на небо. Но некоторые духовные лица так говорили о нем: «Абдуламон был истинным исламистом, крупным наркоторговцем-патриотом, который вместе с братьями и другими родственниками из семейного клана сопровождал гуманитарные грузы, спасал бадахшанцев от голода».
