Петер Вебер. Вокзальная проза (Bahnhofsprosa)

  • Перевод с нем. С. Фридлянд
  • М.: Текст, 2006
  • Переплет, 192 с.
  • ISBN 5-7516-0581-0
  • 3000 экз.

«Я проспал несметное число холмов. Изливался дождем сквозь перины, съезжал по занавескам, шел сквозь не пойми что, а очнулся на белых простынях. Проспал красные желудки, продремал луга и поля, причесывал облака, взбивал сахар в вату. Угодил в мельницу, где меня и размололи вместе с часами и секундами, просочился в чашки». Вот почти наугад выбранный из книги отрывок. На первый взгляд эта книга может показаться подробной записью видений человека, злоупотребляющего наркотиками. И возможно, это отчасти так, ведь автор ее — популярный в Швейцарии музыкант. Но книга не стоила бы рецензии, если бы все было так просто.

На самом деле этот набор галлюцинационных (читай — глючных) зарисовок есть не что иное, как реализация одной мощной метафоры, в которой вокзал — это и весь мир, и вся западная цивилизация. В этой метафоре сравниваются не два отдельных явления, а два ассоциативных ряда: вокзал превращается по ходу (движения поезда) то в пароход, то в угольную шахту, то еще во что-нибудь. Герой пробивается через толпы влюбленных, завсегдатаев кафе, полицейских (курение, конечно, на всей территории вокзала запрещено), мочится в подземные реки, ловит рыбу в вестибюле, забирается на самую высокую мачту… и — о радость! — Господь тоже курит!

Путешествие по внутренним дворам, темным чердакам и тайным подвалам западной цивилизации оказывается, как и следовало предположить, неутешительным. На чердаке затхлый воздух, подвал залит нефтью, а во дворике торгуют наркотиками. Западный мир не приспособлен для жизни человека, человек в нем — орудие производства, а искусство — только товар. Сикстинская капелла, которая появляется в качестве рамки к этим записям в начале и в конце книги, являет собой, по-видимому, с одной стороны, память о времени, когда в жизни европейцев был смысл, а с другой — декорации, в которых нынешние жители Европы пьют кофе. Под сводами капеллы — Европы, перешептываются восхищенные разноязыкие туристы с востока, и теплота их дыхания разъедает красочный слой. Автор призывает публику к тишине, но признает, что «на Главном вокзале просто необходим адский шум, весь Главный вокзал есть сосуд для адского шума».

Наконец, нужно сказать, что «Вокзальная проза» — чуть ли не последняя работа недавно ушедшей из жизни Софьи Львовны Фридлянд — переводчика, подарившего русскому читателю Грасса, Цвейга, Белля, Гамсуна и Стриндберга. Вряд ли Петер Вебер займет место рядом с ними, скорее всего его проза — во втором вагоне европейского литературного состава. Но нужно признать, что европейский второй вагон едет далеко впереди нашего второго вагона, так что нам, слава богу, есть у кого учиться.

Вадим Левенталь

Эдриан Маккинти. Миг — и нет меня (Dead I Well May Be)

  • Перевод с англ. В. Гришечкина
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 608 с.
  • ISBN 5-94145-382-5
  • 5000 экз.

Итак, что мы имеем? Серия «Лекарство от скуки». Неизвестный автор. Аннотация обещает бандитский триллер с не слишком оригинальным сюжетом. Правда, на обложке автора ставят в один ряд с Д. Лихейном, М. Коннели и Ч. Палаником. Честно говоря, ни один из них (при всем уважении) моим любимым автором не является. Да и триллеры я как-то не очень… Короче говоря, желания таскать с собой 600 страниц текста даже в качестве «лекарства от скуки» в общественном транспорте у меня так и не возникло.

И вот черт меня дернул, повертев книгу в руках, прочитать первые пару страниц — отложить ее уже не получилось.

И дело даже не только в том, что сюжет оказался действительно захватывающим, но и в том, что Маккинти создал потрясающий фон для своей истории. Нью-йоркские названия так ненавязчиво вплетаются в маршруты героев, что повествование можно использовать в качестве путеводителя; персонажи, даже второстепенные, настолько колоритны, что впечатываются в память как фотографии; события и диалоги выстроены с таким изяществом, что ощущение реальности происходящего пробирает до самого нутра. И даже вроде бы очевидное неправдоподобие главного героя не портит общего впечатления, а наоборот, по контрасту со всем остальным только добавляет реальности всему тексту.

Более того, именно размышления главного героя, от чьего лица ведется повествование, превращают книгу в то качественное чтение, когда удовольствие от процесса отодвигает на второй план желание узнать развязку.

В общем, поклонники жанра останутся довольны, остальные же могут просто прочитать книгу с тем, чтобы составить о ней свое собственное мнение. Главное — не читать аннотацию.

Мария Шишкова

Марк Крик. Суп Кафки (Kafka’s Soup. A complete history of world literature in 14 recipes)

  • Перевод с англ. М. Абушика, Д. Симановского, С. Сухарева
  • СПб.: Азбука-классика, 2007
  • Переплет, 128 с.
  • ISBN 978-5-91181-261-4
  • 5000 экз.

Давно известно, что в футболе и политике одинаково хорошо разбираются все. С некоторых пор то же можно сказать и о поваренном деле. Кто только не сочиняет нынче книг о вкусной и полезной пище, от кого только не услышишь здоровых советов на этот счет с экранов телевизоров! Думалось: наше, отечественное явление. Похоже — всемирное. Иначе с чего бы лондонский фотограф Марк Крик решил сочинить четырнадцать миниатюрных пародий на разных писателей под видом четырнадцати рецептов разных блюд: «Петух в вине а-ля Габриэль Гарсиа Маркес», «Суп мисо быстрого приготовления а-ля Франц Кафка», «Пирог с луком а-ля Джеффри Чосер» и тому подобных. Видимо, не в одной только России хорошо продаются поваренные книги от знаменитых людей.

Книги пародий (и эта в частности) полезны начинающим читателям и писателям: они развивают внутренний слух, способность слышать своеобразие стилистики текста и так отличать одного писателя от другого (у Марка Крика такой слух безусловно есть).

Предположу о наличии еще одной полезной особенности рецензируемой книги. 12/14 ее объема перевел М. Абушик. Оставшиеся две пародии перевели два других автора. Естественно, что известному мастеру стихотворного перевода С. Сухареву досталось такое удовольствие, как возможность перевести пародию на Чосера. А вот рецепт «Жирного шоколадного торта а-ля Ирвин Уэлш», до краев наполненный ненормативной лексикой, выпал на долю виртуоза этого слога Д. Симановского. Видимо, М. Абушик с этой лексикой не был так хорошо знаком. Ну вот — теперь познакомился!

Валерий Сажин

Кэтрин Джинкс. Инквизитор (The Inquisitor)

  • Перевод с англ. К. Ересько
  • М.: Иностранка, 2006
  • Суперобложка, 456 с.
  • ISBN 5-94145-409-0
  • 7000 экз.

Инквизиция с человеческим лицом

Не все золото, что блестит. Эта книга оформлена настолько шикарно, что ее хочется даже не читать, а просто поставить на полку и любоваться ею, как картиной. В этом желании есть своя скрытая логика: зачем читать плохо написанную книгу? А уж если она сверкает, как начищенная кастрюля, давайте будем просто на нее смотреть и радоваться за издательство «Иностранка», которое сулит нам помимо данной книги еще штук шесть, написанных в том же духе и направленных, по-видимому, на заполнение пробелов в образовании ничего не подозревающих читателей.

Судите сами: серия «История в романе» представлена авторами, чьи имена ровным счетом ничего не скажут даже заядлому книголюбителю. Анонсы таковы: Италия, XV век; Франция, XVI век; Франция, XV век; Англия, XIX век и Англия, XVI век. И если книга о Франции XIV века оказалась плоха, то я склонен думать, что большинство других книг окажутся такими же (впрочем, есть вероятность, что своя жемчужина найдется и здесь).

Однако перейдем к делу. Роман Кэтрин Джинкс «Инквизитор» есть не что иное, как детектив, действие которого разворачивается в средневековой Франции. Вроде бы все в этом детективе на месте: загадочное убийство; герой (он-то и является инквизитором), ведущий самостоятельное расследование; десяток персонажей, которые путаются у героя под ногами и ставят ему палки в колеса; и конфликт между героем и католической церковью. В итоге получается сущий кисель. Повествование неоправданно растянуто, к месту и не к месту цитируется Библия, некоторые сюжетные ходы так и не находят своего завершения.

Нет нужды напоминать о знаменитой книге Умберто Эко, стремясь повторить успех которой произведения, подобные «Инквизитору», растут в последнее время, как грибы после дождя. Нет нужды упрекать Джинкс в незнании истории: предметом она владеет блестяще.

Но если роман не получился, значит, так тому и быть. И вот моя главная претензия к автору, который, стремясь сделать свою книгу доступной для современной аудитории, наломал таких дров, что просто за голову хватаешься.

Дело в том, что в романе отсутствует главное: эпоха. Мы понимаем, что дело происходит в XIV веке, только потому, что в книге так написано. Поэтому, когда герои разговаривают и ведут себя так, словно они наши современники, теряешь к написанному всякий интерес.

Вспомним произведения, которые прославили своих авторов тем, что атмосфера Средневековья (или другого времени) была воссоздана в них почти с математической точностью. «Легенда об Уленшпигеле» де Костера, «Андрей Рублев» Тарковского. Эти авторы чувствовали время, о котором говорили, им довелось создать правдоподобные реконструкции описываемых эпох, хотя никто и не возьмется утверждать, будто они на самом деле знали, как там все происходило.

Не знали, но чувствовали.

У Джинкс подобное чувство отсутствует напрочь, а вдобавок ко всему книга просто слабо написана.

И еще. В этой книге инквизиция показана какой-то беззубой. Достаточно сказать, что главный герой, будучи инквизитором, ни разу не применял во время допросов дыбу. Джинкс, конечно, виднее. Она посвятила изучению Средневековья всю свою жизнь. Но у меня тоже есть свои представления об этом времени, и, что бы Джинкс ни написала, я никогда ей не поверю, ибо пишет она неубедительно. Я не верю в инквизицию с человеческим лицом.

Виталий Грушко

Хосе Мануэль Прието. Ливадия, или Ночные бабочки Российской империи (Livadia)

  • Перевод с исп. П. Грушко
  • М.: Время, 2006
  • Переплет, 448 с.
  • ISBN 5-9691-0114-1
  • 3000 экз.

Занимательная энтомология

Работы на стыке беллетристики и энтомологии — не новость для русской литературы. И если среди жуков, комаров и тараканов безраздельно царствует Пелевин, то чешуекрылые до сих пор были вотчиной Набокова. Хосе Мануэль Прието пытается отбить немного от этого отряда себе. И что с того, что у автора «Ливадии» не русская фамилия? Нужно уже сейчас заявить права русской культуры на этого талантливого кубинского писателя. Ведь забрали же американцы себе Набокова.

Роман, во всяком случае, того стоит. «Ливадия» — это сложный симбиоз любовного романа, авантюрной контрабандистской истории, исторического романа о России начала девяностых, литературной энциклопедии и, кроме того, нежный привет всей эпистолярной литературе Европы.

География романа необычайно широка — это Петербург, Крым, Астрахань, Стамбул, Берлин, Швеция с Финляндией и чуть не вся Восточная Европа. Герой торгует военной техникой бывшей советской армии, ловит для шведского олигарха таинственную бабочку yazikus, которой, похоже, на свете не бывает, и спасает из стамбульского борделя русскую красавицу, которая сбегает от него в Ялте и пишет ему письма на рисовой бумаге.

У «Ливадии» своя, ни на что не похожая интонация, что уже само по себе необычно и достойно уважения. Если пытаться дать более точные ориентиры, то здесь подобрана интонация — на первый взгляд как минимум неожиданная, позволяющая повернуть роман с ног на голову. Задумчиво, ритмично, будто волны на ноги расположившегося на песочке читателя, набегает авторская речь на его (читателя) слух — и повествует о бешеной погоне, о таможенном досмотре вещей, среди которых — припрятанная военная техника на дне рюкзака, о драках, любви, сексе. Замедленный монтаж позволяет задержать внимание читателя на красотах слога и изящности авторской мысли и при этом не лишить его детского доверия к рассказчику. И доверие оправдывается: да, дальше будет только еще интереснее.

Это роман о России. Или о хаосе на дымящихся руинах империи. Во всяком случае, ничего более художественно убедительного о начале девяностых на бывшей одной шестой пока, кажется, написано не было. Во всяком случае, не на иностранном языке, так что, скорее всего, «Ливадия» останется единственным в своем роде романом о нас на испанском, да еще так умно и талантливо написанным.

И конечно, это роман о европейской культуре. Количество цитат и отсылок к самым разным текстам — бесполезно даже говорить, от чего и до чего, так велик спектр — тут не счесть, причем повествователь при этом не выглядит мечущим цитатный бисер снобом. Напротив, он увлекает читателя с собой и незаметно, интеллигентно провоцирует на участие в диалоге с людьми, населявшими земной шар последнюю тысячу лет.

В этом романе все великолепно — и накал любовной страсти, и непредсказуемость авантюры, а россыпи цитат придают ему не только, как новогодней елке, блеск, но и, как трехмерной картинке, объем. Объем, в котором комфортно любому неленивому читателю: здесь, совсем как в интерактивном музее, любой экспонат можно пощупать и забрать в конечном итоге с собой.

Вадим Левенталь

Элизабет Джордж. В присутствии врага (In the Presence of the Enemy)

  • Перевод с англ. Е. Дод
  • М.: Иностранка, 2006
  • Переплет, 704 с.
  • ISBN 5-94145-417-1
  • 10 000 экз.

Дочки-матери

Элизабет Джордж, если кто не знает, самая нынче известная в мире детективщица.

Известная, в общем, заслуженно. Мало кто из ее коллег может сегодня выстроить сюжет столь изобретательно и, заинтриговав читателя, не давать ему расслабиться, держать в напряжении на протяжении всей книги. Во всяком случае, сколько я ни читал романов госпожи Джордж, вычислить убийцу до предъявления читателю собственно автором мне ни разу не удавалось.

(В отличие, скажем, от нуаресок Брижит Обер — главной, а может, и единственной соперницы Элизабет Джордж.)

Проснулась знаменитой Джордж в 1988 году, когда вышел ее первый роман «Великое избавление», в котором расследование ведет инспектор Скотленд-Ярда лорд Томас Линли, человек, благодаря унаследованному состоянию достаточно обеспеченный, чтобы воспринимать свою работу не столько как службу, сколько как служение.

В безупречно выстроенной книге, написанной в лучших традициях, условно говоря, критического реализма и умело замаскированной под мистический детектив, уже есть все то, что отличает последующие тексты автора: тщательно прописанный фон, на котором разворачивается действие, обилие и убедительность деталей, многофигурная и притом четкая, внятная композиция и как результат — немалый по детективным меркам объем, обаятельные великосветские персонажи, лихо закрученный и вместе с тем довольно стройный сюжет, прямой морализм, который искусству здесь нисколько не во вред — ровно наоборот, наконец нескрываемая ненависть и тотальное презрение к общественным институциям, что основаны на лицемерии и на равнодушии к ближнему. Помимо Линли сквозными персонажами произведений Джордж являются его напарница Барбара Хейверс, его друг — криминалист Саймон Сент-Джеймс, жена последнего Дебора, нельзя не упомянуть и Хелен Клайд, невесту Линли.

Роман «В присутствии врага» был опубликован в 1996 году, до нас же доехал только сейчас.

У восходящей звезды британского политического небосклона Ивлин Боуэн похищают дочь-школьницу Шарлотту. Боуэн — депутат парламента от консерваторов и одновременно замминистра внутренних дел (вообще-то, заметим мы, это прямое нарушение священного для демократического общества принципа разделения властей, но у них в Англии и не такое бывает). Одновременно биологическому отцу Шарлотты, о котором та и не подозревает, Дэнису Лаксфорду, поступает анонимное письмо с требованием рассказать историю появления его первенца в возглавляемом им сверхпопулярном таблоиде — иначе Шарлотта умрет.

Опасаясь огласки и будучи уверена, что злодеи блефуют, Боуэн запрещает Лаксфорду выполнять требования шантажистов, не спешит заявлять в полицию, а вместо этого обращается с просьбой о частном расследовании к Сент-Джеймсу. Но тот со своими помощницами Хелен и Деборой не успевает практически ничего — после того, как требования анонимов были родителями проигнорированы, в загородном водоеме находят труп девочки, и за дело берется Скотленд-Ярд, а именно Томас Линли и его напарница. А у Лаксфорда пропадает уже его сын, рожденный в законном браке…

Всю жизнь обитая в Соединенных Штатах, пишет Элизабет Джордж, уж не знаю, чем это объяснить, о Соединенном Королевстве. И отношение ее к своей, так сказать, Grandmotherland далеко не нежно-любящее. В тексты ее изящно инкрустирован ничуть не раздражающий product placement одного пищевого концерна, однако не сомневаюсь, что издатели, если б захотели, могли бы немало слупить и с британского Министерства иностранных дел — за то, чтобы эти романы не продавались за пределами Британии, а может, и вообще чтоб никогда не выходили: во всех своих текстах Элизабет Джордж занята срыванием «всех и всяческих масок», и в частности пишет о том, что хваленые символы Британии — совсем не то, чем на первый взгляд кажутся. Если в романе «Школа ужасов» объектом ее исследования/расследования была привилегированная частная школа, роман «Ради Елены» повествует о безобразиях, творящихся в Кембридже, то в книге, о которой сейчас идет речь, она решила открыть миру глаза на еще один британский Миф — парламент.

Э. Джордж — высококвалифицированный конструктор сюжета и композиции, но в инженеры человеческих душ я бы ее записывать не торопился.

Уверен, что Элизабет Джордж органически порядочный, очень добрый и славный человек, абсолютно незнакомый с безднами человеческого падения — поскольку зло у нее все какое-то неубедительное. Да, все симпатичные персонажи в ее произведениях объемные и живые. А вот, скажем, портрет Ивлин Боуэн написан всего двумя красками: она 1) нелюбящая мать; 2) страдающая паранойей карьеристка. Согласитесь, не густо.

Возможно, причина этого в идеологических установках Джордж. Отечественные классики рассказали нам о том, что человек есть тайна, которую можно разгадывать всю жизнь и все равно не разгадаешь. Элизабет Джордж, судя по всему, уверена: все человеческие секреты/скелеты в шкафу легко вычислить, будто преступника, неизбежно оставляющего улики. Надо просто знать, где искать. Госпожа Джордж уверена, что знает.

Учитель английского языка по образованию, сейчас она преподает искусство романа в университетах США. Не удивлюсь, если в один прекрасный день она случайно забредет в какую-нибудь аудиторию и станет свидетельницей защиты диплома на тему хотя бы «Проблема отцов и детей в произведениях Э. Джордж». Мысль семейная и вправду объединяет, подобно сквозным персонажам, все ее произведения. И мысль эта сводится к нехитрому тезису: во всех бедах людей виноваты в конечном счете их родители. Вот и в романе «В присутствии врага» весь сыр-бор, как выясняется, разгорелся из-за того, что мамашка будущего убийцы в детстве солгала ему в наивной попытке казаться лучше, чем она была на самом деле. В общем, враги человека — домашние его.

Сергей Князев

Антонен Арто. Тараумара

  • Перевод с фр. Н. Притузовой
  • М.: KOLONNA Publications, Митин Журнал, 2006
  • Обложка, 208 с.
  • ISBN 5-98144-091-0
  • 2550 экз.

Был ли среди писателей и поэтов прошлого века кто-нибудь более сумасшедшим, чем Антонен Арто? Едва ли, если учесть то количество проектов, столь же масштабных, сколь и безумных, которое он успел породить за всю свою жизнь. Голоса и видения, наркотики, поэзия, театр, паломничество в разные уголки мира — все это про Арто и про схватку, в которой он постоянно сгорал. Он был «человеком с идеями». Каждый его замысел носил настолько утопический и невероятный характер, что в вопросах его реализации Арто приходилось идти столь же невероятным путем.

В 1936 году он отправился в путешествие в Мексику, чему и посвятил потом свою «Тараумару». Измученный наркотиками и постоянным поиском, автор надеялся, что там, среди индейцев, еще не утративших окончательно связь с природой, он сможет вновь обрести себя. Арто был наслышан о том, что ритуалы племени Тараумара, происходившие с использованием пейотля, позволяют человеку выйти за пределы себя и тем самым осознать эти пределы — вожделенная цель…

Ничего не произошло. Разочарованный, он вскоре вернулся во Францию. Результатом поездки стала эта его почти документальная книга, не несущая в себе ответа на более чем сложный вопрос, но зато в полной мере раскрывающая смысл исканий, побудивших Арто к путешествию на другой континент.

«Тараумара» не только содержит этнографически четкие описания ритуалов с пейотлем, но и дает возможность многое прояснить для себя в эстетической концепции Антонена Арто.

Отличный способ проделать экзотический путь в безумной компании.

Анна Макаревич

Катарина Масетти. Не плачь, Тарзан!

  • Перевод с швед. О. Коваленко
  • М.: Текст, 2006
  • Переплет, 224 с.
  • ISBN 5-7516-0607-8
  • 3000 экз.

Это шведский вариант «Красотки»: Ричарда Гира играет двадцатидевятилетний программист, а Джулию Робертс — тридцатипятилетняя учительница рисования. Конечно, это женский роман. Но такой женский роман не покажется слишком женским даже тем, кто читал в этой жизни что-то кроме Маргарет Митчелл.

Второй роман шведской (не итальянской!) писательницы о том же, о чем и первый, «Парень с соседней могилы», — об электрическом притяжении между мужчиной и женщиной, о том, что, когда оно возникает, все остальное оказывается неважно. Возраст, социальное положение, деньги и даже общепринятая в качестве обязательной сексуальность — все это отступает на второй план, и герои бросаются друг другу в объятья.

Любовь, которая вынуждает преуспевающего программиста, никогда не считавшего денег на кредитке, добиваться взаимности от обремененной двумя детьми, мужем-шизофреником и обвислой грудью школьной учительницы, которая к тому же старше его, не требует никаких объяснений.

Этот роман сделан без особенных неожиданностей, но у него есть большой плюс — чувство меры, с которым шведка выжимает из читателя то слезы, то смех. При этом он достаточно короткий, и его простота не успевает надоесть. Читателю не придется ни разгадывать эзопов язык постельных сцен, ни пролистывать страницы с рассуждениями о сущности любви — ничего этого в романе нет, и в этом, наверное, своеобразное проявление авторской вежливости по отношению к читателю. Кроме того, это «книга с дружественным интерфейсом» — история рассказана несколькими персонажами поочередно от первого лица.

И хотя это безусловно женский роман, здесь нечего рифмовать с морковью, роман — не про любофф. Во всяком случае, слова такого его герои, кажется, не знают или целомудренно его избегают — он не знает, почему каждый вечер привозит ей и ее детям корзинку изысканных деликатесов (как не знает и того, что ей не на что купить просто картошки), а она не знает, почему, оставаясь верной мужу, который исчез и неизвестно, вернется ли, продолжает эти корзинки принимать, но так ни разу его и не поцелует. И это, очевидно, не объяснить только сексом (безумным, незабываемым — конечно), но и любовью не объяснить.

Единственная несомненная любовь в этом романе — любовь главной героини к своим детям. Впрочем, есть еще и вторая — читатель тоже, если он не школьный учитель, влюбится в этих детей. Они и правда очаровательные. Может быть, лучшее, что есть в книге. Смешные, неугомонные, задорные — они привносят смысл не только в жизнь главных героев, но и придают его тем часам, которые потратит читатель на новый роман Катарины Масетти.

Вадим Левенталь

Тоон Теллеген. Письма только для своих. Книга для взрослых

  • Перевод с голландского И. Трофимовой
  • М.: Захаров, 2006
  • Переплет, 128 с.
  • ISBN 5-8159-0615-8
  • 2000 экз.

Издательство «Захаров» разразилось уже целой канонадой книжек этого автора про старушек и прочих диковинных животных. Теперь вот к ним прибавилась еще и эта, на обложке которой монстровидная белочка обучается у примерно одинаковых с ней размеров муравья приемам ведения кулачного боя в стиле Богомола. Не секрет, что животные не склонны к труду и самодисциплине. Перефразируя недавно написанное классиком: если бы белочки впаривали друг другу прокисшее медвежье дерьмо, то да, это была бы работа. А орешки — это бесплатный шоппинг…

Вот они (животные) и не работают. А раз не работают — значит, скучают. А раз скучают, значит, ищут, чем бы заняться. И находят, надо признать. А именно — пишут самые разнообразные письма. Пишут кому-то конкретному и всем сразу. Пишут самим себе и даже… пишут письмо письму (Деррида и К° здесь совершенно ни при чем). Ну и, разумеется, получают письма тоже. А получив, — веселятся, танцуют, пекут торты и приглашают друг друга на дни рождения.

Теллеген, конечно, никакой не Хармс, его «книгу для взрослых» можно сравнить скорее с прозой Аркадия Бартова, «Дикими животными сказками» Петрушевской и, в какой-то степени, со стихами… да, со стихами Д. А. Пригова. Основание для такого сравнения — одинаковый принцип построения: много маленьких текстов, объединенных общими героями и повторяющимися мотивами. Но если названные сказки Петрушевской совершенно запредельны для понимания, Бартов — минималистичен и местами поэтому уморительно смешон, а Пригов — это всегда Пригов, то книги Теллегена не плохи и не хороши, это в своем роде идеальный подарок на какой-нибудь не особо выдающийся праздник (дарить Теллегена на Новый год или день рождения не рекомендуется) — приятный такой, ни к чему не обязывающий пустячок.

Хорош Теллеген как подарок еще и вот почему: когда подобные книги дарятся, то платит за них один, а читает — другой. Никто не в обиде. Платить же за подобную книгу с тем, чтобы прочитать ее самому, — не самая лучшая из идей.

Дмитрий Трунченков

Знаменитые неизвестные. Антология одного стихотворения

  • Составители В. Свиньин, К. Осеев
  • Новосибирск, Свиньин и сыновья, 2006
  • Переплет, 568 с.
  • 1000 экз.

Дойдя до последней страницы «Антологии одного стихотворения», кладешь упругий томик на стол и ловишь себя — не без легкого удовольствия от невольного плагиата — на мысли: внешний вид книги приятен. А что делать?

Авторство — изобретение торговцев. Творчество — дар божий. Стоит только схлынуть волне эгоцентричного меркантилизма, и вот мы снова живем в блаженном мире стертых метафор, утративших зловещий магический флер, и неявных цитат, высвобожденных из-под грозного ярма копирайта. Но когда осознаешь, что судьба любого творца во плоти уникальна в той же мере, что и его творчество, без имен никак не обойтись. В антологии их предостаточно, от Руже де Лиля до Олега Григорьева, причем для простого словаря крылатых выражений биографические сведения неожиданно обширны. В конце книги отдельно представлен алфавитный указатель стихотворений, с помощью которого можно обнаружить, что слова народные «По Дону гуляет казак молодой» написал Д. П. Ознобишин, и — алфавитный указатель авторов, где напротив «С. Я. Надсон» находим такое знакомое «…красота это страшная сила». Дань академизму всегда приятна, однако было бы неплохо, если бы во втором издании составители снабдили оба указателя номерами страниц, на которых находится все то, на что они указывают. Такова книжечка «Знаменитые неизвестные». В заключение добавим… Что еще? Что еще?

Что-нибудь вдохновенное, поэтическое…

Но, может быть, поэзия сама — одна великолепная цитата. Увы, не оригинально. Автор — Анна Ахматова. И возможно, она права.

Валерий Паршин