Сказания Земноморья

  • Анимационный
  • Япония, 2006
  • Режиссер Горо Миядзаки
  • 115 мин.

Транскрипция Миядзаки

Хотя и развиваются новые технологии в кино с неимоверной скоростью, все равно поклонники фэнтези и научной фантастики чаще остаются недовольны киноадаптациями любимых книг, считая, что у игрового кино маловато выразительных средств для передачи идей литературных классиков жанра. Поэтому зачастую взоры с надеждой обращаются к аниматорам. Увы, в Европе после смерти великого Рене Лалу («Властелин времени») обращать взор стало не на кого, в Америке самые оригинальные аниматоры вроде Трея Паркера и Мэтта Стоуна («Южный парк») предпочитают сатирические комедии, поэтому спасителями должны — не иначе — стать японцы. Японский кинематограф сейчас, может, и не лучший период переживает, однако на аниме кризис не отражается. Разговоры о «разнице культур» здесь вообще неуместны: ведущий мастер аниме Хаяо Миядзаки с равной легкостью снимает великолепные работы на основе как японских сюжетов («Принцесса Мононоке») так и западных книг, например, Дайаны Уинн Джонс («Ходячий замок»). Поэтому когда студия Миядзаки «Джибли» взялась за разработку знаменитой серии Урсулы Ле Гуин о Земноморье, то сама писательница выразила удовлетворение таким развитием событий.

Проект, правда, с трудом реализовывался. Сам Хаяо-сан в очередной (третий, кажется) раз заявил об уходе из большого кино, поэтому «Сказания» перешли к его сыну, Горо. При этом Миядзаки-старший не то что не проявил родительского протекционизма, а, напротив, во всеуслышание выразил сомнения в том, что Горо готов к столь масштабному проекту. Конфликт между отцом и сыном завершился только после выхода фильма, когда Хаяо признал в Миядзаки-младшем достойного преемника. Ле Гуин на окончательный вариант «Сказаний» отреагировала, скорее, разочарованно, хотя к суровой критике и не прибегла, назвав фильм качественной работой — правда, имеющей малое отношение к первоисточнику (тем более, что в конечном итоге для сценария были использованы мотивы не всей серии, а главным образом третьей и четвертой книг).

Признаюсь, я не поклонник и не знаток фэнтези вообще и Ле Гуин в частности. Для меня «Сказания» важнее как пример той самой разновидности обожаемого мной японского кино, что именуется аниме. Поэтому в истории о юном принце, терзаемом внутренними демонами и вовлеченном в борьбу доброго и злого волшебников мне гораздо интереснее не драконы, заклинания и т. п., а точное обыгрывание самурайского сюжета о становлении воина, который должен пройти через стадии ученичества, любви, труда и дружбы, чтобы сделать правильный выбор и оправдать право на обладание мечом. В принципе универсальный сюжет, но в данном случае он вызывает в памяти именно самурайские трактовки — как литературные (Эйдзи Йосикава), так и кинематографические (Киндзи Фукасаку или, если речь идет об аниме, Ясунори Урата). И, разумеется, очень важна изобразительная сторона. Аниме и — особенно — аниме Хаяо Миядзаки всегда характеризовались незаурядной образностью. Горо Миядзаки пока еще не достиг умения своего отца воссоздавать на экране миры почти гипнотически завораживающей красоты, но и ему есть чем похвалиться: города Земноморья, сказочные и зловещие пейзажи, мифические существа созданы на высоком уровне.

Не стану утверждать, что после просмотра «Сказаний» мне захотелось прочитать книги Ле Гуин. Но ждать следующий фильм Горо Миядзаки я буду с интересом.

Иван Денисов

Пекло (Sunshine)

  • Великобритания, 2007
  • Режиссер — Дэнни Бойл
  • В главных ролях — Силлиан Мерфи, Мишель Йео, Хироюки Санада
  • 107 минут

Если ночь бесконечна, то нам нужен свет

Новый фильм автора культовой картины «На игле» Дэнни Бойла напоминает не только о вынесенных в заголовок словах Телониуса Монка, но и о таких связанных с именем режиссера проектах, как «Чужой 4» и «Пляж». Почему «Чужой» и в частности именно четвертая часть, от съемок которой Бойл отказался в последний момент — станет понятно по мере прочтения рецензии, — а вот на экранизации романа Алекса Гарленда «Пляж» придется остановиться уже сейчас. Фильм этот стал своего рода переходным для постановщика. С одной стороны, ничего хорошего не принес: заслуженно считается малоудачным, именно после него многие критики объявили Бойла разочарованием, перед началом работы он поссорился с не взятым в «Пляж» своим постоянным актером Юэном Макгрегором, потом возник конфликт с давним сотрудником сценаристом Джоном Ходжем, в общем, малоприятные воспоминания. Однако Бойл, как и положено талантливому человеку, воспользовался ситуацией наилучшим образом. Лишившись давления со стороны охотящихся за конъюнктурными фестивальными однодневками критиков, режиссер смог спокойно снимать оригинальные и изобретательные парафразы на темы популярных жанров, вроде фильмов ужасов («28 дней спустя») и рождественских сказок («Миллионы»). Фильм «28 дней спустя» позволил Бойлу открыть новую звезду Силлиана Мерфи, а сотрудничество с писателем Гарлендом уже «напрямую» как со сценаристом оказалось более чем успешным, судя по тем же «28 дням».

В «Пекле» они снова вместе — режиссер Бойл, сценарист Гарленд и актер Мерфи. На сей раз творческой переработке подвергается научная фантастика, «космическая опера» с элементами фильма катастроф и клаустрофобного триллера. Действие фильма происходит в отдаленном будущем, в котором Земле угрожает серьезная опасность — затухающее Солнце не в силах давать необходимые свет и энергию. Отряд астронавтов отправляется к умирающей звезде, чтобы при помощи сверхмощного взрыва «реанимировать» источник тепла и света. Все рассчитано, экспедиция обречена на успех… Вот только загадочное исчезновение предыдущей экспедиции тревожит героев. Да и их путешествие начинает обрастать самыми серьезными проблемами. Дальше сюжет не стану разглашать, только добавлю, что сюжетных поворотов будет достаточно.

Амбиции авторов очевидны. Наполнить сюжетные схемы высокобюджетных пустышек вроде «Армагеддона» смыслом, не жертвуя зрелищностью. Создать в зале напряжение, не уступающее тому, какого добивались создатели того самого «Чужого». И таким образом сделать не просто эффектное кино, но и умный пример кинофантастики, соперничающий с возвышающимся над всеми образцами жанра шедевром Кубрика «2001: Космическая одиссея».

В профессиональном смысле все выполнено с блеском. Неспешное вначале действие постепенно раскручивается, приобретает необходимую динамику и внимания не отпускает. Спецэффекты поданы именно так, как и следует в подобном проекте, то есть без выпячивания, а как неотъемлемая часть визуального ряда фильма. Музыка давних соратников Бойла композитора Джона Мерфи и электронной группы «Underworld» представляет собой один из самых интересных саундтреков 2007 года. Актеры, возможно, ничего сверхъестественного не совершают, однако работу выполняют достойно. Пожалуй, как раз Силлиан Мерфи в роли физика смотрится наименее убедительно, а вот коллеги, в первую очередь звезды азиатского кино Мишель Йео и Хироюки Санада, играют очень неплохо. Если же вернуться к фильмам, на соревнование с которыми «Пекло» претендует, то, разумеется, фильм Бойла гораздо серьезнее и интереснее, чем тот же «Армагеддон». По мастерству нагнетания напряжения в замкнутом пространстве «Пекло» в XXI веке себе вообще равных пока не знает. Да и у «Чужого» (особенно у третьей и той самой четвертой частей) во многом выигрывает. Финальная треть «Пекла», non-stop action, в этом смысле особенно впечатляет. Хотя эта же треть, как ни странно, именно за счет мастерского исполнения играет против фильма. Дело в том, что внешняя эффектность здесь заставляет позабыть о важных проблемах, затронутых авторами, и возвращает фильм на уровень высокопрофессионально выполненного, но всего лишь развлекательного зрелища.

А ведь серьезные темы в «Пекле» есть, иначе как бы ему претендовать на конкуренцию с Кубриком. Многие отмечают связь фильмов Бойла с книгами Томаса Пинчона. Вот и в «Пекле» находит отражение одна из тем романа «На день погребения моего». Попытка понять, когда свет (в прямом и переносном смысле) перестает быть положительным явлением, несущим тепло, ясность и знания, а становится опасным, ослепляющим убийцей. И что заставляет людей, даже зная об опасности, продолжать тянуться к свету, подобно обреченным мотылькам. Хотя здесь надо бы отвлечься от переклички «Пекла» с великим американцем и вспомнить, что предыдущий проект дуэта Бойл-Гарленд, «28 дней спустя», обвиняли чуть ли не в человеконенавистничестве, уж очень малоприятными там выглядели представители рода человеческого. В «Пекле» авторы несколько смягчились. Нет, слепой любовью с себе подобным они не воспылали, все неприглядные черты homo sapiens?а мы снова наблюдаем, но главенствует все же сочувствие к измученным постоянными невзгодами и собственным несовершенством людям. Поэтому, по мысли создателей фильма, разумнее «играть в Бога», спасая жизни, чем уничтожая их. Напомню: Кубрика тоже полагали мизантропом, во многом благодаря именно пессимистической «Одиссее». Но следует признать, что, несмотря на все старания, Бойл равного кубриковской «Одиссее» все же не создал. Хотя попытка уважения заслуживает.

Наверное, «Пекло» есть за что покритиковать. В первую очередь за не вполне удачное соединение серьезного и развлекательного. Однако желание Бойла сделать новое в заштамповавшемся жанре, его полемика и заявка на соперничество с лучшими достижениями кинофантастики все же заставляют меня назвать «Пекло» удачей. Поэтому, мистер Бойл, как насчет «Чужого 5»?

Иван Денисов

Клинт Иствуд. История одной фотографии

В 1927-м в Ленинграде вышла книга, авторы которой — Борис Эйхенбаум, Виктор Шкловский, Адриан Пиотровский, Борис Казанский, Юрий Тынянов — пытались осмыслить новый вид искусства. Искусство «фильмы», как тогда выражались. Книга эта, с годами приобретшая почти что культовый статус, называлась «Поэтика кино».

Идеи, оплодотворившие «Поэтику кино», и сегодня служат фундаментом для множества работ по теории киноискусства, выходящих на Западе, а в постперестроечные годы и в России.

При этом по ходу рассуждений почти каждый из авторов этой книги высказывал свои соображения о фотографии. Более или менее сходные соображения. Внятнее всех сформулированные Борисом Эйхенбаумом: «Обыкновенная фотография, при всех своих тенденциях стать „художественной“, не могла занять самостоятельного положения среди искусств, поскольку она была статична и потому только „изобразительна“ <…> На фоне кино область простой фотографии окончательно определилась как элементарная, обиходная, прикладная».

* * *

Много лет я собирался сделать портрет Джо Розенталя — и не собрался. Розенталь жил в маленькой квартире рядом с Голден Гейт парком, совсем недалеко от меня, к нему постоянно приходили журналисты и фотографы (особенно перед какими-нибудь военными праздниками, датами, юбилеями), но я никогда не видел ни одного толкового портрета этого интересного человека.
Розенталь

В августе прошлого года Джо Розенталь умер. Ему было 94 года. Он родился в Вашингтоне, в 1930 году перебрался в Сан-Франциско и прожил здесь всю жизнь, не считая лет, проведенных им на войне, во время которой он сделал самую знаменитую свою фотографию, самую знаменитую фотографию Второй мировой войны, фотографию, которую копировали и в виде монументов, и в виде плакатов, и в виде почтовых марок, фотографию которую напечатала (и не по одному разу) практически каждая газета в Америке и сотни газет по всему миру. На фотографии шестеро солдат поднимают американский флаг над островом Иводзима.

Практически мгновенно эта фотография Джо Розенталя превратилась в символ — символ отваги, символ несгибаемости, символ победы. Победы, которую еще предстояло одержать.

Розенталь сделал свой знаменитый снимок 23 февраля 1945 года, на третий день после высадки американского десанта на крошечный вулканический остров 750-ю милями к югу от Токио. До победы оставался месяц тяжелых и жестоких боев. К 26 марта, когда на Иводзиме прозвучал последний выстрел, японцам удалось потопить американский авианосец «Бисмарк» и серьезно повредить авианосец «Саратога». Восьмидесятитысячный американский десант понес огромные потери — 6831 убитыми и 25 281 ранеными. Из двадцатидвухтысячного японского гарнизона в живых осталось 1083 человека.

Джо Розенталь вспоминал, что, когда со своей тяжелой камерой на боку он поднимался к вершине Сурибачи, самой высокой горы на Иводзиме, навстречу ему попалcя фотограф Луис Ловери, который сказал, что флаг на горе уже водружен. Розенталь все же решил взобраться наверх и сделать свой снимок. Однако к тому времени, когда Джо Розенталь добрался до вершины, оказалось, что решено заменить маленький флаг на другой, гораздо большего размера.

Розенталь выбрал удобную точку, приготовил свой «Спид График», затвор поставил на одну четырехсотую секунды, диафрагму между восемью и одиннадцатью и стал ждать. Чуть правее, в метре от Розенталя, пристроился кинооператор Билл Дженауст (который через несколько дней погиб здесь же, на Иводзиме). Солдаты стали поднимать флаг, и Билл Дженауст включил свою камеру, а Розенталь, выбрав момент, когда флаг совпал с диагональю кадра, нажал спуск. Он сделал один кадр — «Спид График» камера не для репортажа.

Не знаю, видел ли эту фотографию Борис Эйхенбаум. Интересно было бы узнать его мнение о том, почему «статичная» фотография превратилась в символ, так много говорящий людям, а снятая практически с той же точки кинопленка, на которой поднятие флага запечатлено по долям секунды, не произвела никакого впечатления. Единственное, насколько мне известно, применение ей нашлось, когда режиссер Алан Двэйн вмонтировал ее в свой игровой фильм «Пески Иводзимы» (1949).

Я думаю, что Борису Михайловичу Эйхенбауму пришлось бы признать, что искусственная статичность выхваченного момента может оказаться реалистичнее запечатленного и абсолютно натурально показанного движения.

* * *

Картина Клинта Иствуда «Флаги наших отцов» как раз — в широком смысле — об этом: символ и реальность, из которой этот символ возник (выхвачен, слеплен, выбран случаем или указан провидением). Заслоняет ли символ саму реальность? Приукрашивает? Искажает?
Арлингтон

Из шестерых солдат на фотографии Розенталя только трое — Джон Брэдли, Айра Хэйес и Рене Ганьон — пережили Иводзиму. И вот Джеймс Брэдли, сын одного из них, решает собрать материалы о своем отце, о знаменитой фотографии, о запечатленном на ней моменте, о товарищах отца, об Иводзиме; узнать, услышать о том, чего сам отец ему никогда не рассказывал. В фильме этот временной срез — сейчас, сегодня. Другой временной срез фильма — сразу после Иводзимы; госчиновники отправляют троих героев в пропагандистской тур по стране с целью поддержания патриотических чувств и продажи облигаций государственного займа (для пополнения опустевшей казны). Еще один временной срез — дни и ночи на Иводзиме, страшный опыт войны, опыт, который будет жить в сердце и памяти уцелевших всю их оставшуюся жизнь.

Иствуд показывает нам, как реальные люди — юноши, почти что дети, — превращаются в символ, в абстракцию, но не посмертно, как обычно происходит в подобных случаях, а бронзовея заживо. Один из них, Рене Ганьон, поначалу наслаждается славой и вниманием, другой, Айра Хэйес, рвется назад, к своим товарищам, не умея и не стремясь быть символом чего бы то ни было, третий, Джон Брэдли, старается соответствовать моменту из чувства долга, понимая необходимость их общей миссии. Но все трое одинаково не хотят быть героями, не хотят называться героями — они не желают выступать представителями своих живых и мертвых товарищей.

«Солдаты могут сражаться за свою страну, но умирают они за своих друзей», — говорит один из персонажей фильма.

Джону Брэдли, Айре Хэйесу и Рене Ганьону предложено жить за своих друзей. Они не добивались этой участи, не выбирали ее, но они не могут от нее отказаться.

Газеты попали в каждый дом, почтовые марки разошлись по миру, бронза уже застыла.

Такова история, рассказанная Клинтом Иствудом, история одной военной фотографии.

Портрет Клинта Иствуда работы Михаила Лемхина

Михаил Лемхин

Письма с Иводзимы (Letters from Iwo Jima)

  • CША — Япония, 2006
  • Режиссер Клинт Иствуд. В главных ролях: Кен Ватанабе, Рио Касе, Кацунари Ниномийя
  • 142 мин.

Забыть Джона Уэйна

У войны всегда есть какой-нибудь символ. В XX веке такими символами стали фотографии. Например, снимок советского знамени над рейхстагом. Или американского флага на горе Сурибачи, остров Иводзима. Кровопролитная многодневная битва войск США и Японии на Иводзиме стала одной из основных в войне на Тихом океане и предвосхитила обреченность Страны восходящего солнца. И какое нам дело, что на снимке изображена не первоначальная установка флага, а его замена, и что устанавливался он, когда самые жестокие бои на острове были еще впереди. Символ зажил собственной жизнью.

Джеймс Брэдли, сын одного из солдат, ставивших тот самый флаг, вскоре после смерти Брэдли-старшего книгой «Флаги наших отцов» почтил память участников знаменитого сражения. На экран же книгу перенес Клинт Иствуд, который постепенно перешел из ранга постановщика развлекательной продукции в число самых уважаемых и высокопрофессиональных режиссеров и с именем которого связаны едва ли не все самые значительные и умные, серьезные американские фильмы XXI века. Однако Иствуду показалось недостаточным показать битву на Иводзиме только такой, какой ее видели американцы, поэтому «Флаги» образовали дилогию с картиной «Письма с Иводзимы». Тоже, кстати, основанной на книге: собранными в один том письмами командующего японскими войсками, генерала Тадамичи Курибаяси. Результатом стали два фильма, ставшие бесспорными кинособытиями прошлого года.

«Флаги» наш прокат почему-то минули. Хорошо хоть великолепные «Письма» до нас дошли. Идея Иствуда интересна сама по себе — показать значительное событие с точки зрения обоих воюющих противников. Еще более интересна попытка встать на сторону врага, заставить зрителя почувствовать себя на месте тех, кого принято изображать негодяями и разжигателями ненависти, инициаторами войны. Тем более что массовому зрителю американское кино зачастую преподносило японцев лишь сборищем дикарей, безоговорочно заслуживающих смерти от рук доблестных защитников демократии. А ведь из всех стран — участниц Второй мировой именно японская армия отличалась наибольшим «процентным составом» военной аристократии. В рядах японской армии, апример, сражались звезда Олимпийских игр 1932 года, прекрасный наездник подполковник Ниси и поэт — знаток китайской литературы адмирал Ичимару. Оба они погибли на Иводзиме, где сражались под командованием дипломата и интеллектуала Курибаяси, также оставшегося на поле боя. Все трое присутствуют в качестве персонажей в фильме Иствуда, хотя особое внимание отдано Курибаяси в потрясающем исполнении Кена Ватанабе. У Иствуда Курибаяси — аристократ и военный профессионал высшей категории, который при всем обаянии не способен вырваться за пределы патриотически-милитаристской традиции.

К счастью, фильм не сосредотачивается только на изображении высших чинов, уделяя более чем достаточно экранного времени жизни простых солдат, их проблемам и страданиям. Иствуд и сценаристка Айрис Ямашита подробно выстраивают сюжетные линии многочисленных персонажей, наделяя их индивидуальными характером и судьбой. Умение Иствуда работать с актерами заметно и здесь. Надо отметить и мастерство Иствуда в воссоздании атмосферы боевых действий. Вместе с оператором Томом Стерном они выстраивают однообразную цветовую гамму, лишенную какой-либо яркости, а батальные сцены при всем размахе и масштабности лишены показных, дешевых эффектов — выжить и увернуться от пуль важнее, чем убить врага. Война по Иствуду вообще не несет в себе ничего эффектного или романтического.

Как и положено умному творческому человеку, Иствуд избегает однозначных оценок. Поэтому его портреты японцев в годы войны стремятся быть объективными, а не идеализированными. Отсюда сцены, подчеркивающие жестокость японских армейских порядков, и флэшбэки, имеющие целью показать царившую в японском обществе националистическую истерию. Впрочем, и американские солдаты в трактовке режиссера также лишены ореола положительных героев, так что Иствуд умышленно уравнивает участников боевых действий. Поэтому «Письма» имеют своей целью постановку вопросов более значительных, чем просто обличение войны. Почему профессионалы отдают свой талант на уничтожение себе подобных? Почему в общем-то похожие люди, в равной степени заботящиеся о семьях и любимых, в равной степени стремящиеся выжить и вернуться домой, так охотно дают себя обмануть патриотической трескотне и втянуть в бойню? И почему эти проблемы характерны не только для Японии времен Иводзимы, но и для любой современной развитой страны? Иствуд не дает ответов на эти вопросы, и правильно делает. Он не претенциозен, в чем и заключается сила его последних лент.

Иствуд вообще мастер в своих лучших картинах, оставаясь в рамках выбранного жанра, выворачивать наизнанку мифы, этим жанрам присущие. Особенно когда речь идет о хорошо ему знакомых по прежним работам вестернах, триллерах или военных драмах. В «Непрощенном» он переосмыслил миф об убийце-одиночке с Дикого Запада, в «Таинственной реке» — о пользе мести, в «Письмах» — о героизме и величии войны. Интересно, что давным-давно Иствуда называли преемником Джона Уэйна, стопроцентного американца, звезды отличных, но зачастую слишком прямолинейных лент. Например, «Песков Иводзимы» Элана Дуона. По тому искусно сделанному, но нехитрому военному боевику большинство зрителей и воспринимало события знаменитого сражения. Фильм же Иствуда, оставаясь американским, отсылает во многом к яростным японским антивоенным лентам «Под флагом Восходящего Солнца» Киндзи Фукасаку и «Истории проститутки» Сейдзуна Сузуки. Так что Клинт Иствуд заставил в конце концов признать себя фигурой куда большей значимости и таланта, чем Уэйн. Уверен, что и Иводзима теперь будет ассоциироваться именно с его трактовкой. И это очень хорошо.

DVD «Письма с Иводзимы» / Letters from Iwo Jima / 424 руб.

Иван Денисов

Разрисованная вуаль (The Painted Veil)

  • Китай, США; 2006
  • Режиссер Джон Керран, в ролях Наоми Уоттс, Эдвард Нортон, Лив Шрайбер, Салли Хоукинс, Тоби Джоунс, Дайана Ригг
  • 125 мин.

История в тональности Gnossienne No. 1

Нельзя сказать, что Моэм был в СССР особо популярным, тем более — культовым автором. Может быть, и мог бы, но как-то не сложилось. Для любого культурного жителя постсоветского пространства его имя неразрывно связано с экранизацией в 1978 году на Рижской киностудии романа «Театр». И дело не только в том, что по тогдашнему телевидению, не слишком отягощенному игровым кино, этот фильм был показан после премьеры не единожды. Режиссеру Яну Стрейчу удалось сделать по-настоящему запоминающуюся картину, с блестящей игрой актеров (тут стоит вспомнить аристократичную Вию Артмане в роли Джулии Лэмберт) и изысканно «легкой» музыкой Раймонда Паулса, отменно подчеркивающей все тончайшие нюансы сюжета.

После литовской постановки «Театра», даже если разбавить впечатления еще и американо-венгерской экранизацией 2004 года, вышедшей под названием «Being Julia» («Быть Джулией»), фильм «Разрисованная вуаль» («The Painted Veil»), несомненно, открытие «другого» Моэма. Причем ровным счетом ничего не меняется, если после прочтения «Театра» обратиться к тексту роману «Узорный покров» (все тот же «The Painted Veil»). Что же касается открытий, таящихся в книге, случись прочитать ее сразу же после просмотра фильма, то они требуют отдельных комментариев.

Во-первых, «Разрисованная вуаль» («Узорный покров») — и фильм и книга — затрагивают вещи куда более серьезные, чем проблемы стареющей примадонны лондонского театра, — «О, не приподнимай покров узорный/ Который люди жизнью называют», — грозно гласит эпиграф книги и — как это нетрудно потом заметить — оправдывает себя всецело.

Во-вторых, фильм можно назвать своеобразной интерпретацией и — ни в коем случае! — экранизацией романа. История, рассказанная в фильме, это история мучительного пробуждения любви («Иногда шаг навстречу другому — величайшее путешествие в жизни»), и оттого эта история светла, хотя пробуждение происходит слишком поздно и за ним сразу следует трагедия.

История, рассказанная в книге, это история не менее мучительного прозрения — неразрывности красоты и жестокости жизни, силы и слабости человеческой натуры, непреодолимой бренности и таинственности самого бытия. И это прозрение приводит не к любви, а к «невеселой прозорливости, рожденной страданием». Иначе говоря, это совсем другая история. И зачастую происходящая в другом месте.

Часть событий романа разворачивается в спокойном британском Гонконге, куда и отправляется по долгу службы правительственный бактериолог Уолтер Фейн. По воле режиссера Джона Каррэна действие фильма перенесено в Шанхай памятного 1925 года, как раз в то самое время, когда британские войска расстреляли в этом городе демонстрантов из числа местных жителей. Надо ли говорить, что в книге нет эффектной сцены, когда китайские националисты чуть было не расправились с Китти Фейн (Наоми Уоттс — «Малхолланд Драйв», «Кинг Конг», «Звонок 2»), не подоспей вовремя Уолтер Фейн (Эдвард Нортон, — «Бойцовский клуб», «Иллюзионист», «Царство небесное») и их личный охранник, равно как нет в романе и самих китайских националистов.

На этом фоне многочисленные демонстрации самоотверженности Фейна, белого человека, сражающегося с азиатским варварством в Мэй-дань-фу, где свирепствует эпидемия холеры, чересчур иллюстративны и нарочиты, тогда как в романе для исчерпывающей характеристики его деятельности Моэму хватило нескольких фраз местного старожила Уоддингтона: «Если возможно, чтобы один человек положил конец этой злосчастной эпидемии, он это сделает. Он лечит больных, наводит в городе чистоту, пытается обеззараживать питьевую воду. По двадцать раз в день рискует жизнью. Полковника Ю он так прибрал к рукам, что тот предоставил ему солдат в полное распоряжение. Он даже городского голову взбодрил, и старик пытается кое-что предпринимать».

К счастью, эта иллюстративность цивилизаторской миссии белого человека не слишком доминирует в кадре, в саундтреке же ее героического бряцания нет совершенно. С ходу сложно припомнить картину, в которой туманные горы и сочные луга китайского захолустья были столь же завораживающе великолепны. А прорывающаяся сквозь музыкальный фон Александра Деспла фантастическая фортепианная Gnossienne No. 1, кажется, была написана Эриком Сати специально для самых волнующих эпизодов фильма.

Сценарист и режиссер теургически даровали героине возможность «перевоспитаться» настолько, чтобы она смогла полюбить своего мужа и совершенно увериться в порочности и несерьезности своей незаконной любовной связи с пустым фатом Чарли Таунсендом. Возвратившись в Лондон с сыном, как две капли воды похожим на умершего Уолтера, Китти случайно встречается с бывшим любовником и гордо отвергает его игривое предложение о встрече. На этом бесспорном торжестве Любви и Добродетели фильм и заканчивается.

В книге о пробуждении любви к мужу и рождении потомка храброго бактериолога мы не находим ни слова, зато узнаем, что Китти, вернувшись после смерти Фейна из Мэй-дань-фу в Гонконг, поселяется в доме четы Таунсенд и вскоре проводит ночь с бывшим любовником («Это было блаженство, она сгорала дотла и вновь разгоралась, преображенная. В своих одиноких снах, вот когда она бывала так счастлива. <…> Она уже не женщина, не человек, она — одно желание»), переживает душевный надлом («Она думала, что изменилась, что она теперь сильнее, что вернулась в Гонконг обновленной… А казалась рабой. Слабой, безвольной. Впереди безнадежность, напрасны старания, она — падшая женщина») и только после этого возвращается в Англию.

Итак, фильм — совсем другая история. И как-то совершенно не возникает сожаления о том, что это именно так.

Валерий Паршин

Волкодав

  • Россия, 2006
  • Режиссер: Николай Лебедев
  • В ролях: Александр Бухаров, Оксана Акиньшина, Игорь Петренко, Анатолий Белый, Юозас Будрайтис, Александр Домогаров
  • 136 мин.

Не то? То, еще как то!

«Голова несчастной служанки отыскалась чуть позже. „Призраки“ доставили ее назад в разметанный лагерь и показали кому-то, кто хорошо знал в лицо дочку галирадского кнеса. „Не та!“ — зло рявкнул этот кто-то. Отрубленная голова полетела в костер, а разбойники, бранясь, полезли на холм».

Жестоко, правда? Однако именно этот эпизод романа «Волкодав» назойливо всплывал в моей памяти во время просмотра фильма, создатели коего как-то (к счастью ли, к несчастью ли — Перун ведает) без этого эпизода обошлись. Возможно, зло рявкнуть «Не то!» меня останавливало опасение, что другие зрители, побросав недоеденный попкорн, «бранясь, полезут на холм», благо что холмов, доложу вам, на экране было предостаточно (красивая все-таки страна Хорватия, где проходили съемки). Понятно, что «Волкодав» — книга, если и культовая, то не настолько, чтобы ее вольная перелицовка в кино («по мотивам») чем-то угрожала режиссеру и сценаристу. Вот если бы Питер Джексон «экранизировал» трилогию Толкиена точно так же, как Николай Лебедев — «Волкодава», самый отъявленный скептик заподозрил бы в этом происки Мордора.

Но даже если зло рявкнуть: «Далась она нам, эта книга! Кто в наше время читает книги — редакторы, корректоры, литературоведы и литературные критики», это отнюдь не отвратит зрителя от того, чтобы «бранясь, полезть на холм», вернее — на антресоль с залежами фильмов на VHS и DVD.

Рынок есть рынок, монополию на любой товар он не терпит. Экономика должна быть экономной. Ведь как был бы хорош, вероятно, отечественный мультфильм «Алеша Попович и Тугарин Змей», не будь «Шрека». Точно так же и с «Волкодавом» — как бы нам крепко-накрепко позабыть, что мы уже смотрели «Властелина колец» и прочее остальное… Не то? То, еще как то!

Помните у Питера Джексона герои бегут в Мории по каменным лестницам и мостам, разрушающимся под их ногами в самый неподходящий момент? Эффектно, что и говорить. Только не пытайтесь вспомнить этот эпизод у Толкиена, кино искусство визуальное, у него свои законы. Казалось бы, в книге Волкодав пробирается в замок Людоеда через тайный водосток, с большим трудом, рискуя застрять и задохнуться… Вот он, материальчик! Но ничего подобного — в фильме герой проникает в логово врага, просто перемахивая через стену. Чтобы потом пошастать по подвесным мостам, подозрительно напоминающих мостки орковской фабрики Сарумана, а потом и побегать по ним, уже пылающим и точно так же совсем некстати обрушивающимся. Эх, не удивили.

А как по-назгульски страшен, по-назгульски хорош черный конь Жадобы, архизлодея в маске-черепе, одновременно напоминающей маску-шлем и самого Саурона и маску-шлем лорда Дарт Вейдера, зловещего человека-машины «Звездных войн». Чтобы вы — мало ли — не обманулись в догадках, голос у Жадобы сделан узнаваемым. Прямо как у… Энакина Дарт Вейдера. И руку ему отрубают (это не палец, конечно, но ведь и без кольца обошлось) так по-толкиеновски, вернее так по-джексоновски. Саурон жив, как тот Кинг Конг. Вот ведь какая бестия!

Черные дела (в данном случае — уничтожение Жадобой и Людоедом рода Волкодава) делаются под черным знаменем. Зря что ли сняли столько фильмов про пиратов?! Однако, чтобы вы не подумали, что это «Пираты Карибского моря-3», а наше родное самостийное героическое фэнтези, череп с пиратского знамени перешел на голову изверга Жадобы, а кости — в руки, для камланий. Но вот незадача, природа не терпит пустоты — вместо черепа осталась на черном знамени белая клякса, призванная изобразить морду волка, но больше напоминающая Пламенеющее Око Саурона. А куда деваться? Впрочем, в кинотрилогии «Властелин колец» черное знамя (с белым древом) — знамя Гондора, под ним сражается Арагорн, но там дух покойного профессора режиссеру спать не давал.

Ключ от небесных врат (замечу, что сам факт его существования будет для любого, кто читал книгу, неожиданностью) вначале напомнил мне один из камней-стихий фильма Люка Бессона «Пятый элемент», и, как потом неожиданно оказалось, тоже неслучайно. Стоило только вставить предателю Лучезару этот ключ в специальное отверстие, как из скалы оформилось что-то такое округлое и большое, черное и злое, пылающее изнутри… Узнаваемое, опять узнаваемое. Вот именно, то самое пленетоидное абсолютное Зло из «Пятого элемента».

То, что оно было зарублено светящимся мечом джедая… т. е. Волкодава почти оригинально (чуть не сказал — самобытно), хотя были уже в мировом (американском) кинематографе Чужой и Хищник в одном флаконе (Alien vs Predator, «Чужой против Хищника» режиссера Пола Андерсена), поэтому ожидать теперь можно чего угодно. А вот то, что этим же мечом будет зарублен (вернее — проткнут) лорд Дарт Вейдер… т. е. Жадоба, уже почти предсказуемо и потому останется без комментария. Традиция? Полагаю, что если покопаться на антресоли, можно найти и не такое.

Как же так, почему же «один из самых высокобюджетных российских фильмов» (как гипнотизирует нас шестимиллионная реклама), первый наш национальный (чуть ли не славянский) героический фильм, на поверку оказывается заурядным боевиком «по мотивам», ориентированным на заморские стандарты?

Так ведь и это традиция, правда — иного рода, но зато наша — российская. Вспомните, ведь один из первых высокобюджетных российских фильмов, «Сибирский цирюльник», «фильм о русской жизни», тоже на поверку оказался мало того, что фильмом нерусским, так ведь даже — по сути дела — не европейским, а — американским. То есть, опять не тем, что мы ожидали.

Так не будем ничего больше ждать. «Волкодав» как «Волкодав». Первый блин — комом. Но не надо удручаться, ведь если не считать его блином, то все нормально: хинкали как хинкали. Ну и что, что в московском «Макдональдсе»! Зато с фирменным «славянским» соусом и игрушкой в виде пластмассового Нелетучего Мыша, сжимающего в лапках интерактивное меню.

Валерий Паршин

Пьер Ришар. Как рыба без воды. Мемуары наизнанку

  • М.: Флюид / FreeFly, 2005
  • Обложка, 176 с.
  • ISBN 5-98358-065-5
  • 3000 экз.

Давным-давно, в далекой-далекой галактике… Точнее, в Советском Союзе начала 1980-х (хотя это примерно одно и то же) у среднестатистического кинозрителя складывалось впечатление, что французское коммерческое кино на 50% состоит из детективов с Бельмондо, а еще на 50% из комедий с Ришаром. Публика полюбила обоих, хотя Ришара больше. Комедии вообще пользуются успехом, а талантливые комики кажутся истинными киногероями. В Ришаре видели достойного преемника гениального Луи де Фюнеса, притом, что образ «высокого блондина», доброго и отзывчивого неудачника, влипающего в дичайшие передряги, казался даже симпатичнее образа сварливого ворчуна средних лет, с блеском обыгрывавшегося великим Фюнесом. И Ришар был действительно хорош. Даже в слабых комедиях он отрабатывал во всю силу своего незаурядного комедийного дара, как в «Уколе зонтиком». А что говорить о работах более качественных, например, «Игрушке» или трилогии Франсиса Вебера «Невезучие», «Папаши», «Беглецы», где комик более чем достойно смотрелся в паре с выдающимся мастером Жераром Депардье.

Время шло, кумиры менялись, Ришара вроде бы оттеснили на второй, если не третий, план. Уже в 1990-е актер неожиданно появился в России и стал любимцем интервьюеров. Оказалось, что отсутствие былой популярности ничуть не огорчало Ришара. Он блистал остроумием, поражал точным комментарием, а своим поведением напоминал не только о своем комедийном амплуа, но и об аристократическом происхождении. В 1996-м Ришар в одном из телеинтервью дал стопроцентно точный прогноз будущего России и окончательно меня покорил. На вопрос о возможном исходе президентских выборов актер ответил: «Мне не нравился ваш бывший президент, не нравится нынешний и точно не понравится следующий». Оставалось ждать только книги Ришара.

Опасения, что «высокий блондин» изберет заунывную манеру рассказа о тяжелых буднях актерства и унылой «истинной» жизни комиков, отпадают сразу. Ришар следует традиции великолепного Граучо Маркса и его книги «Граучо и я». Подход обоих комиков к мемуарам — проекция собственного экранного образа (ни в коем случае не эксплуатация, оба слишком талантливы для этого). «Как рыба без воды» состоит из рассказов Ришара о реальных событиях, об известных и не очень людях, его размышления на волнующие темы. В зависимости от тематики главы-рассказа меняется и подход рассказчика, предстающего то лирическим юмористом, то ядовитым сатириком, то весельчаком-анекдотистом. Для начала Ришар предлагает очень любопытный рецепт, как ощутить себя важным элементом мировой истории («Немного истории»); «Служба — в театре и на почте» становится поводом для серии уморительных историй из театральной жизни (после прочтения вы не сможете без смеха смотреть «Макбета»); в «Калейдоскопе и зеркале» Ришар предстает язвительным комментатором телевизионных глупостей и блестящим афористом («Машина по превращению пупка в пуп земли поработала на славу: у зрителя выветрились мозги»); а «Методические рекомендации», посвященные съемкам в Грузии, служат поводом для рассказа о постсоветском пространстве, где чередуются отличные шутки («Ту — самолет, изобретенный до появления авиации»), потрясение европейца от картин жуткой разрухи и восхищение людьми, способными жить, работать и не терять оптимизма в таких условиях.

На стиль повествования влияют и его герои. Рассказ о работе с давним другом и изрядным хулиганом Депардье («И хмель нам голову кружит») ведется в чуть грубоватой манере, история о проказах мэтров экрана и сцены Жана Карме и Бернара Блие сочетает сюжет вроде бы «ниже пояса» с высоким стилем («Друзья»), а глава «Ури рыдает, Ури хохочет» о прекрасном комедиографе написана с очень добрым юмором. И не стоит думать, что мемуары Ришара только смешат и развлекают. Не достиг бы он нужного эффекта, сосредоточившись на одном лишь веселье. Да, в них много веселого, но как точны вкрапленные Ришаром грустные ноты — у читателя непременно защемит сердце в эпизоде, когда Ришар приходит на могилу того самого шутника Карме («Что за жизнь такая сволочная — взяла и прошла») и трудно будет забыть того самого комедиографа Ури, который продолжал снимать очередной уморительный фильм и подбадривать актеров, пытаясь совладать с депрессией после смерти матери.

Ришар много рассказывает о друзьях, о забавных случаях из собственной жизни. Но что мы узнаем о его биографии? Практически ничего. И это хорошо, именно в том и прелесть его мемуаров. «Высокий блондин» слишком аристократичен, чтобы писать о своих любовных похождениях, хвалить свои достижения и т. д. Он дает нам увидеть себя, как человека, стремившегося в кино, да и в жизни к достижению личного идеала: «Быть героем комедийного фильма — это найти великое в обыденности. Это быть как все, но только больше всех остальных». На мой взгляд, Ришар своего достиг. Поэтому не пропустите его книгу, а при очередном повторе по ТВ его старой комедии, пусть даже слабой, непременно пересмотрите ее. Лишний раз станет понятно, что не зря Пьер Ришар стал так популярен давным-давно в далекой-далекой галактике.

Иван Денисов

Остров

  • Россия, 2006
  • Режиссер: Павел Лунгин
  • В ролях: Петр Мамонов, Виктор Сухоруков, Дмитрий Дюжев, Нина Усатова, Юрий Кузнецов
  • 112 мин.

Фильм из разряда невозможных

Фильм «Остров» Павла Лунгина — событие в нашем кинематографе из разряда невозможных. Невозможных в прошлом, не столь уж отдаленном, и — как еще казалось совсем недавно — невозможных в настоящем, плавно переходящем в прошлое. То, что фильм своим вопиющим «мракобесием» не вписывается в подзабытые ныне каноны кинематографа социалистического реализма, кажется, и так понятно. Однако он почти в равной степени покушается на попрание среднепотребительских голливудских форматов, делающих наш постсоветский (постсоцреалистический) кинематограф хоть и коммерчески оправданным, но эпигонски вторичным.

И снял «Остров» вроде бы не тот режиссер (предыдущие его работы «Такси-блюз», «Линия жизни», «Свадьба», «Олигарх», ни — тем более — «Бедные родственники» такого фильма не предвещают), и снялись в нем вроде бы не те актеры (достаточно вспомнить образы, созданные Петром Мамоновым в фильмах «Игла», «Пыль», «Такси-блюз»; Виктором Сухоруковым — в «Бакенбардах», «Антикиллере», «Жмурках», «Про уродов и людей», «Брат», «Брат-2»; Дмитрием Дюжевым — в «Бригаде», «Охотниках за иконами», «Жмурках»), от которых можно было бы такое «святотатство» (оно же — изгнание торговцев из храма) ожидать. Но свершилось!

И что особенно важно, дело даже не в том, что вдруг необъяснимым образом прорвалось сквозь мейнстрим картонной глянцеватой форматности с его красующимися перед камерой актерами-фотомоделями что-то действительно настоящее, всамделишное, сопоставимое по глубине и выразительности только с фильмами Тарковского. Это уже было. О «возвращении великого русского кино» заговорили еще в 2003 году, когда на Венецианском фестивале, а далее и на многих других, был признан лучшим фильмом режиссерский дебют Андрея Звягинцева «Возвращение».

«Остров» — не просто возвращение исконно русского искания Абсолютного в обыденном, мучительного и светлого одновременно. И даже не реанимация русского богоискательства. Он — нечто гораздо большее. Теперь у нас есть первый православный фильм. Не фильм о православии или мирском бытии православных монахов с холодным документально «внешним» взглядом камеры, а именно православный — по сути, по духу, по той внезапной молитвенной исповедальной искренности, каковая делает всякое лицедейство таинством, снимая неизбежную условность игры, тем самым утверждая ее обрядовую силу. И поэтому этот фильм нельзя смотреть, пожевывая поп-корн и посасывая через трубочку кока-колу, его надо прожить, позволив себе рискованную в нынешних условиях роскошь сопричастности и неотстраненности. Только тогда в душе останется теплый еле уловимый след прикосновения Вечности.

Остров

Дмитрий Соболев
Остров

  • Авторский сборник
  • СПб: Амфора, 2006
  • Переплет, 352 с.
  • ISBN 5-367-00249-8
  • 20 000 экз.

Однако у каждого храма есть чертежи. Фильм «Остров» был представлен на Венецианском фестивале, стал официальным фильмом открытия кинофестиваля «Кинотавр-2006», победителем фестиваля «Московская премьера-2006» и только-только вышел в массовый прокат, а сценарий его, написанный Дмитрием Соболевым, уже доступен отдельной одноименной книгой, правда, в сборнике трех сценариев разной художественной ценности и тематической направленности. Сборник снабжен предисловием протоиерея Аристарха Егошина, хотя касаются его рассуждения, как уже можно было догадаться, исключительно только первого сценария и носят название «О повести Дмитрия Соболева «Остров». Во втором предисловии, уже «от автора», осторожно говорится, что «мы (т. е. сценаристы. — В. П.) не создаем законченного произведения, мы создаем полуфабрикат (сценарий), план будущего фильма, который должны анимировать, вдохнув в него жизнь, режиссер, актеры, оператор, художник, монтажеры <…> Поэтому не судите строго мои тексты, они изначально писались не для чтения, а прежде всего для воплощения на экране». Собственно говоря, зритель серьезный и отзывчивый может даже не открывать эту книгу, с обложки которой смотрят на него проникновенные глаза старца Анатолия в исполнении Петра Мамонова. «Полуфабрикат» не только анимирован до полного оживотворения, но и серьезно подправлен, чтобы не вышло из него — паче чаянья — какого-нибудь нового бутафорского русско-итальянского «Тихого Дона». На некоторых таких правках стоит остановиться.

В фильме словно устранено время, что делает все происходящее в нем со-временным и вне-временным — в те годы действующего монастыря на каком-либо острове Русского Севера просто не могло существовать. В сценарии тема кощунственного торжества богоборческой власти более чем отчетлива: моряки нацистского Kriegsmarine разглядывают монастырь, приспособленный под нужды ГУЛАГа, и храм, оскверненный советской символикой. «У вас хорошая литература и хороший язык, — говорит Савостьянову немецкий офицер, подтолкнувший его к предательству, — но после семнадцатого года у вас стал скотский язык. Вы все испачкали. За то, что вы сделали с вашей культурой, вас надо всех уничтожить…»

Павел Лунгин остановился перед искушением посчитаться с воинствующими безбожниками, что сразу же сместило бы фокус фильма из интимно-духовной сферы в сторону банальной политики, чего нельзя сказать об авторе «киноповести». Слава Богу, все это не вошло в фильм.

Изменена и финальная сцена фильма. В сценарии отсутствует несение на своих плечах отцом Иовом (его роль исполняет Дмитрий Дюжев) креста на могилу старца Анатолия, свидетельствующее о его духовном перерождении. Нет в нем и лодки, уносящей гроб с телом старца Анатолия.

Иными словами, не спешите бросаться читать сценарий, даже если он и назван «киноповестью», радость дегустирования «полуфабриката» (позаимствуем это точное определение у автора сценария) и сама по себе сомнительна, в данном случае — тем более.

Валерий Паршин

Джеймс Бонд: вечное возвращение

Скоро уже сорок пять лет, как агент 007 по имени Джеймс Бонд появился на большом экране. Многое изменилось, однако каждое возвращение бравого представителя Секретной Службы Великобритании ожидаешь с нетерпением. И фильмы обычно не разочаровывают. Хотя прежде чем поговорить о последнем, давайте вспомним об особенностях и традициях сериала.

Все знают, что все началось с романов Иэна Флеминга о борце с мировым злом (читай — советскими спецслужбами) Джеймсе Бонде. По правде сказать, романы отнюдь не выдающиеся: динамика терялась за техническими деталями, сюжеты особой оригинальностью не отличались, чрезмерная серьезность в описании схваток агента казалась излишней. Флеминг хоть и называл свои книги «шуткой», однако на литературном уровне с чувством юмора у него было не все в порядке. Скажем, с классиком шпионского триллера Леном Дейтоном его не сравнить. Но в чем Флемингу не откажешь — героя он придумал интересного.

Экранизировать шпионские истории решили в начале 1960-х: кино боролось с телевидением за зрителя, в моду входили зрелища более яркие и экстравагантные, чем были раньше. При переносе на экран романы Флеминга преобразовались в эффектные, динамичные, сексуальные истории с приглушенной политической окраской (продюсеры не возражали бы против проката в СССР, расширением рынка они были озабочены куда больше, чем книгоиздатели; оттого мировое зло представляли выдуманные суперзлодеи, в крайнем случае — отщепенцы КГБ). При этом всячески подчеркивалась самоирония и пародийность этих историй.

Шпионский боевик, полный необходимых атрибутов жанра, но несерьезно сам к себе относящийся — заметное достижение кинематографа. Особенно отчетливо это заметно в первых фильмах («Доктор Но» Теренса Янга, 1962). В них же оформляются традиции сериала: обширная география, изобретательные трюки и спецэффекты, комедийные элементы, разделение каждой картины на своего рода мини-фильмы с «ложными финалами», визуальные «визитные карточки» (заставка с Бондом, стреляющим в зрителя под заглавную тему не то Монти Нормана, не то Джона Бэрри (об авторстве до сих пор спорят), изощренные титры), запоминающиеся заглавные песни от популярных исполнителей и, естественно, «девушки Бонда», ослепительные красавицы. Фильмы 1960-х все перечисленные каноны не просто обыгрывают, они заставляют зрителя наслаждаться ими. Те картины даже не кажутся устаревшими, от них по сию пору исходит заряд положительных эмоций. Не самые великие режиссеры Теренс Янг, Гай Хэмилтон, Льюис Гилберт именно в картинах сериала достигли наибольших высот в карьере.

Высоко поднялась и планку самого сериала: По сию пору критики и зрители восхищаются схваткой Бонда и вертолета в «Из России с любовью» Янга (1963), ритмом «Голдфингера» Хэмилтона (1964), подводными съемками «Шаровой молнии» Янга (1965), умопомрачительной битвой в финале «Живешь только дважды» Гилберта (1967). А какова была первая «девушка Бонда» Урсула Андресс («Доктор Но»)! И не забывайте замечательные песни Ширли Бэсси («Голдфингер», «Бриллианты навсегда»).

Хотя и этого было бы мало, ошибись продюсеры с выбором исполнителя главной роли. Чего, к счастью, не произошло. Великолепный Шон Коннери в одночасье стал звездой и поспособствовал успеху сериала, предложив не просто образ суперагента, но персонажа ироничного, чувствующего несерьезность ситуации и точно передающего ее зрителю. Недаром в дальнейшем карьера Коннери шла только по восходящей, и никому и в голову не придет вешать на него ярлык «актер одной роли».

Мне все фильмы с Коннери по душе. Но особенно я бы выделил «Из России с любовью» и «Живешь только дважды». Тем более, что последний едва ли не в первый раз познакомил западного зрителя со звездами японского жанрового кино: красавицей Ми Хама, завсегдатаем гангстерской и самурайской классики Тецуро Танба.

Клише, но истинная правда — удержать корону труднее, чем получить. Выдерживать уровень первых фильмов «бондианы» оказалось сложно. Первоначальный уровень повторить, пожалуй, и не удалось. Но авторы делали все, чтобы не разочаровать зрителя и оставить сериал на первом плане, не дав ему затеряться в потоке развлекательной продукции, сохраняя прежние традиции. В общем и целом с этой задачей они справились. Хотя проблем хватало.

Ушел Коннери, которого попробовали заменить малоизвестным Джорджем Лэйзенби. Не вышло — «На Секретной службе Ее величества» Питера Ханта (1969) мог войти в золотой фонд «бондианы», но слабая игра Лэйзенби отличный фильм подпортила, даже больше чем не слишком уместный драматический финал. Коннери вернулся для фильма «Бриллианты навсегда» Хэмилтона 1971 года, но без большого энтузиазма. Подходящая замена нашлась в 1973-м, телевизионный актер Роджер Мур, дебютировавший в фильме «Живи и дай умереть» того же Хэмилтона. Мур и стал Бондом до 1985 года. Профессиональный самоироничный актер. Однако в полной мере заменить Коннери ему было не суждено. Да и фильмы стали ощутимо уступать былой классике. Все вроде было на месте: виртуозно поставленные гонки на катерах («Живи и дай умереть») или лыжные трюки («Шпион, который меня любил» Гилберта, 1977), песни («Live and let die» Пола Маккартни), красавицы (Кароль Буке в «Только для твоих глаз» Джона Глена, 1981), зрелищность, юмор. Однако легкость 60-х воспроизвести было уже трудно. Фильмы с Муром смотрятся хорошо, они добротно выполнены, но выбрать из них лучший я бы не смог. Качественные работы, лучше многих боевиков 70-80-х, но не больше. А к середине 80-х «бондиана» стала подозрительно сливаться с приобретавшими все более внушительный размах голливудскими картинами «экшн», многие из которых, кстати, заимствовали находки из прежних фильмов «бондианы». Риск утратить индивидуальность стал особенно очевиден с приходом на роль Бонда Тимоти Долтона в 1987 году («До потемнения в глазах» Глена). Долтон трактовал ироничного 007 как благородного мстителя и, если в своем дебюте такой подход еще казался уместным, то в «Лицензии на убийство» 1989 года Бонд уже мало отличался от персонажа американского полицейского кино. Тогда «бондиана» взяла тайм-аут, а кое-кто уже списал агента 007 на пенсию.

Не тут-то было. Пауза закончилась в 1995 году с выходом «Золотого глаза» Мартина Кэмпбелла. Поклонники вздохнули с облегчением: снова эффектнейшие трюки, песня не от кого-нибудь, а Тины Тернер, юмор, красавицы (Фамке Янссен!), а главное — точно выбранный Бонд. Пирс Броснан действительно стал лучшим со времен Коннери агентом 007. Такого сочетания внешней привлекательности, физической силы, аристократизма и самоиронии не было ни у Мура, ни у Долтона. Неважно, что уровня Коннери Броснан так и не достиг (это невозможно), он стал идеальным Бондом 90-х. Что до фильмов, то они по-прежнему не разочаровывали, хотя и не могли сравниться с лучшими образцами серии. Поэтому проще было не сравнивать «И целого мира мало» Майкла Эптида (1999) с «Голдфингером», а получать от него удовольствие, как от хорошо исполненного зрелища. При этом я бы два фильма с Броснаном выделил как наиболее удавшиеся. Оказалось, что придание «девушкам Бонда» сильной индивидуальности и приглашение отличных актрис только идет сериалу на пользу. Поэтому «Завтрашний день бессмертен» Роджера Споттисвуда 1997 года и «Умри, но не сейчас» Ли Тамахори 2002 года, где рядом с Броснаном блистали ослепительные и талантливейшие Мишель Йео и Холли Бери соответственно, стали лучшими в «эпоху Броснана».

Но вот и Броснан ушел. После долгих поисков найден преемник: не звезда, но гарантированно хороший актер, Дэниэл Крейг. Для его дебюта создатели задумали сюрприз. И не один. Вспомнили и Флеминга: с его сюжетами сценаристы всегда обходились вольно, а с середины 80-х от автора не осталось даже названий. Теперь же для экранизации выбрали первый роман писателя, «Казино „Рояль“». Не самый удачный, даже по меркам Флеминга — сюжет теряется в описании азартных игр, приготовления коктейлей и чрезмерном мелодраматизме. Ранее избегавшийся кинематографистами — если не считать абсурдистскую несуразицу 1967 года Джона Хьюстона, Кена Хьюза, Вэла Геста, Роберта Пэрриша, Джо Макграта и Ричарда Толмеджа (да, в том «Казино» столько режиссеров), даже не включаемую в «официальную бондиану» и запомнившуюся только игрой Вуди Аллена. И это не все — фильм должен стать предысторией, рассказать о становлении Бонда как «агента с правом на убийство». И сюжет должен достаточно точно следовать перовоисточнику, только с поправкой на сегодняшний день: Бонд должен принять участие в большой карточной игре и обыграть бухгалтера террористов Ле Шифра, вынудив того сдаться. Прежде нужно разорить Ле Шифра, сорвав запланированный теракт, да и после большой игры Бонда ждут многочисленные опасности.

И вот фильм начинается… Сразу недоумение: где фирменная заставка? Пролог отчего-то черно-белый, что-то странное. Хотя вот оно: фирменный выстрел в аудиторию, изобретательные титры, головокружительное действие (сцены в Африке впору заносить в неоклассику боевых сцен), разнообразная география (странноватая, правда: Карловы Вары оказываются в Черногории), красивые актрисы, юмор? Нет, здесь «Казино «Рояль» неожиданно отходит от традиции. Мартин Кэмпбелл избирает манеру серьезной шпионской драмы, усиленной для большего эффекта традиционной бондовской атрибутикой. 007 здесь не ироничный аристократ, но ошибающийся и страдающий человек, на наших глазах трансформирующийся в циничного и обаятельного «агента с правом на убийство». «Бондиана» не просто возвращается к первому роману Флеминга, она возвращается к изначальной авторской интонации. Могло получится претенциозно и скучно, получается захватывающе и оригинально. Драматичный шпионский боевик сегодня, когда «экшн» стал объектом для комедийных и черноюмористических экспериментов разного качества — это оригинально. Авторы «бондианы» выбирают точный ход, поэтому «Казино „Рояль“» выделяется на фоне современного развлекательного кино. А точная адаптация романа, сохранение авторской интонации вместе с приглушением флеминговской претенциозности делают «Казино» еще и примером качественной экранизации, улучшающей первоисточник. Что до Крейга — он в роли «драматического Бонда» на месте. Выбор оказался удачным. Коннери, правда, может быть спокоен, но Мур и Долтон уже нет. О конкуренции с Броснаном пока промолчим.

«Казино „Рояль“» по силам стать лучшим фильмом жанра «экшн» этого года. Недостатки у картины есть, заглавная песня Криса Корнелла слабее предыдущих, Ева Грин в главной женской роли точно не достойная пара Крейгу (хотя после сногсшибательной Холли Берри подобающей «девушки Бонда» мы не скоро дождемся, думаю), у нее драматическая роль не слишком убедительно получается. Но это так, если сравнивать с последними фильмами серии. «Бондиана» повернула в новое русло, сохраняя внешнее следование традиции, предложила иной подход, отличный от виденного раньше. Я не отказываюсь от своей привязанности к классике серии 60-х, считаю их непревзойденными, но новая трактовка сериала мне кажется интересной. Поэтому жду следующей части. Ведь это здорово, что по прошествии сорока с лишним лет Джеймс Бонд продолжает интриговать зрителя.

Иван Денисов

Здесь курят (Thank You for Smoking)

  • США, 2006
  • Режиссер: Джейсон Райтман
  • В ролях: Аарон Экхарт, Роберт Дюволл, Мария Белло, Кэмерон Брайт, Адам Броуди
  • 92 мин.

Улучшить вполне заурядный роман Кристофера Бакли при переносе на экран — задача, по идее, выполнимая. Нужен только режиссер соответствующего, то есть высокого, уровня. Райтману до такого уровня пока далеко. Поэтому придать книге недостающую силу он не смог. Не смог и выйти из тени отца, автора популярных, хотя и не слишком выдающихся, комедий — Айвена Райтмана («Охотники за привидениями», «Близнецы»). Фильм «Здесь курят» стал очередным малопримечательным фильмом комедийного жанра, хотя и украшенным хорошими актерскими работами.

Райтман-младший для «оживления» истории применяет ставшие обязательными для начинающего режиссера не без амбиций отсылки к киноклассике (прежде всего к комедиям 30-40-х Уильяма Уэллмэна и Фрэнка Капры) и разнообразные визуальные эффекты (стоп-кадры, полиэкран, стилизацию под хронику). Незадача в том, что приемы не работают. Идея напоминать о высмеивавшем все подряд фильме «Ничего святого» Уэллмэна или обыгрывать образы Джеймса Стюарта у Капры играет против Райтмана. Лишний раз понимаешь, как хороши были те фильмы и как далеко до них картине «Здесь курят». Что до самих эффектов, то прошли те времена, когда они казались чем-то новаторским и оригинальным. Теперь они стали клише и ловушкой для постановщиков. В которую угодил и Райтман.

Могла бы помочь режиссеру интересная история, но с этим проблема была изначально, еще у Бакли. А необходимые для киноадаптации изменения положение только ухудшили. Не буду лишний раз напоминать сюжет, он в основном сохранился. Однако Райтман-сценарист изрядно потрудился, чтобы и без того поверхностная и малоэффективная сатира Бакли окончательно превратилась в легкую комедию без претензий. Потому количество образов «новых пуритан» и борцов за здоровый образ жизни сократились до двух, и воплотились они в традиционном комическом дуэте туповатых кинозлодеев. Даже босс главного героя, устрашающий БР, в фильме лишен всякой инфернальности и низведен до обычного свирепого и бестолкового начальника, какими полны комедийные телесериалы. Такие трансформации персонажей и их поступков повлияли и на достоверность линий, напрямую перенесенных из книги. Например, история с похищением Ника Нейлора (напомню, это и есть главный герой) в фильме выглядит просто бессмысленной и необъяснимой. И хуже всего, Райтман слишком много внимания сосредоточил на отношениях Нейлора со своим сыном и окончательно добил сатирический потенциал картины, чрезмерно злоупотребив сентиментальностью.

Когда в американском фильме дела у режиссера идут плохо, на помощь приходят актеры. «Здесь курят», к счастью для Райтмана (да и для зрителя), — не исключение. В подборе исполнителей постановщик почти не просчитался. Оставим в стороне не справившуюся со своей ролью будущую миссис Том Круз, то есть Кэти Холмс (Хитер) и прекрасного, но решившего не перетруждаться в данном фильме актера Уильяма Мейси (сенатор Финнистер). В «Здесь курят» отлично отработали свои небольшие роли ветераны Роберт Дюволл (Капитан) и Сэм Эллиот (Лорн Латч). Превосходно сыграли Роб Лоу (Джефф) и Эддам Броуди (Джек), спародировавшие собственные имиджи подростковых кумиров. И очень хороша красавица Мария Белло. Роль Полли сильно сокращена по сравнению с книгой, но актрисе удалось создать запоминающейся образ остроумной и ироничной деловой женщины. Ну а солирует в фильме, конечно, Аарон Экхарт. Замечательный актер не оценен по достоинству, хотя и является одним из самых сильных и разносторонне талантливых в сегодняшнем Голливуде (вспомните его Бланчарда в недавней «Черной орхидее»). Именно его игра делает Ника Нейлора интересным, неоднозначным и, безусловно, обаятельным персонажем. И именно его игра не позволяет назвать «Здесь курят» полным провалом.

А вот назвать удачей фильм, по сравнению с которым даже беззубый первоисточник может показаться смелой сатирой, не получится.

Автор рецензии выражает благодарность компании «Гемини — Киномир» за приглашение на пресс-показ.

Иван Денисов