Arseny Shmartsev — Страница 414

Лин Ульман. Когда ты рядом

Авторский сборник
Переводчики: Анастасия Наумова, Оксана Коваленко
М.: Флюид / FreeFly, 2006 г.
Переплет, 384 стр.
ISBN 5-98358-090-6
Тираж: 3000 экз.

По прочтении романа Лин Ульман «Когда ты рядом» нельзя не вспомнить три, казалось бы, никак друг к другу не относящиеся имени: Виан, Бергман, Акутагава.

Виан

В аннотации роман анонсирован как «две секунды головокружительного падения с крыши многоэтажного дома». Опасение: это все украдено, украдено из рассказа Бориса Виана «Зовут» — не то чтобы безосновательно, связь безусловно есть, но если даже она и не случайна, перед нами не плагиат. Перед нами — переосмысление, или, вернее, использование схожего сюжетного повода, но в других целях. В рассказе Виана герой прыгает с крыши небоскреба, и то, что он видит в пролетающих мимо окнах, заставляет его вспомнить те или иные моменты оставшейся позади жизни. У Ульман, напротив: вспоминает не разбившаяся героиня, вспоминают ее муж, дочь, старик, к которому она время от времени ходила в гости; если воспоминания виановского героя естественно мотивированы тем, что, проживая последние секунды в своей жизни, он, как это давно заведено, не может не вспомнить все бывшее с ним, то воспоминания знакомых главной героини романа «Когда ты рядом» не мотивированы ничем, кроме ее смерти. Естественно возникающий вопрос: неужели для того, чтобы подумать о своем отношении к другому человеку, вспомнить все, связанное с ним, — непременно нужно, чтобы он умер? Разве жизнь — не безостановочное падение в пропасть? Так почему же не вспомнить о близких людях, пока они еще живы, а не тогда, когда уже поздно что-либо изменить?

Бергман

Роман «Когда ты рядом» — это роман о любви. Все, что возможно между людьми, — это любовь, даже если эти люди ненавидят друг друга. Именно поэтому старый и одинокий Аксель Грутт не прогоняет прибирающуюся у него раз в неделю домработницу, которую ненавидит: он привык ненавидеть ее. Единственный способ не любить другого человека — это сделать вид, что его вовсе нет на свете. Так и поступает сосед Акселя, досаждающий ему громкой музыкой: захлопывает перед ним дверь, отказываясь признать его существование. Роман построен как представленный в виде отрывков рассказ каждого из персонажей от первого лица, и тут вполне уместно задуматься: как получается, что все эти люди, ничем не примечательные люди, так складно и таким правильным языком говорят? Не неправдоподобно ли это? Ничуть, и тут открывается весьма тонкий ход романа Ульман и ему подобных: ведь сами с собой, не вслух, мы всегда говорим понятно и не косноязычно. Изнутри каждый объективно уверен, что уж он-то, в отличие от других, способен изъясняться грамотно, сами себя мы ведь хорошо понимаем. Увы: иллюзия рушится, как только мы (Аксель Грутт) пытаемся объясниться с кем-нибудь (с все тем же соседом): ничем, кроме невнятного бормотания, зачастую (ему, Грутту) разразиться не удается. Еще о композиции. Каждый человек живет как бы в своем возрасте, не пересекаясь с другими: дети не понимают взрослых; взрослые — детей; старики не понимают ни тех, ни других; ни те, ни другие не понимают стариков. И тем не менее все живут вместе и одновременно. В романе Лин Ульман представлены взгляды относящихся к разным поколениям людей друг на друга. Само собой, что каждый одинок и мало кто может понять другого. Это — Бергман, прежде всего — «Сарабанда».

Акутагава

Кроме всего прочего, роман Ульман «Когда ты рядом» — это еще и детектив: кто убил главную героиню, Стелу? Упала ли она сама, или кто-то столкнул ее? Ответ на этот вопрос не менее неожидан, чем разгадка убийства в новелле Акутагава «В чаще».

* * *

Помимо «Когда ты рядом» в книжку включен еще один небольшой не то роман, не то повесть: «Дар». Легко было Льву Толстому приговорить в «Смерти Ивана Ильича» алчного, неприятного, мелкого во всех отношениях человека. Сразу же хочется сказать: это не обо мне, я не такой, а значит, и умру я как угодно, но только не так. Линн Ульман поступает в каком-то смысле радикальнее: она описывает не смерть, но жизнь человека, больного раком, — с момента объявления диагноза до окончательного и полного выздоровления, сиречь — смерти. Она описывает попытку свыкнуться (неудавшуюся попытку) со смертью человека — не подлого, о котором нельзя не подумать «так ему и надо», но и не выдающегося, по поводу смерти которого невольно приходит в голову, что эта смерть преждевременна. Лин Ульман описывает неизбежность смерти самого обычного человека, она описывает смерть читателя, — и, закрыв книгу, читателю уже не удастся убедить себя в том, что он не умрет, что с ним все будет замечательно и как нельзя лучше. Напротив, всякий, прочитавший этот роман, уже умер с самого его начала, — и с этим случившимся фактом (собственной смертью) хочешь не хочешь, а придется так или иначе смириться.

Дмитрий Трунченков

16 октября 1946 г. Нюрнберг

Последняя остановка

Заголовок позаимствован у автора, который был свидетелем маршрута с конечной станцией в Нюрнберге, где 60 лет назад был приведен в исполнение приговор самого известного военного трибунала. Эрих-Мария Ремарк. Между прочим, настоятельно рекомендую перечитать, а для молодежи (не в обиду будет сказано, ей-богу) — прочитать. Причем последовательно, в той хронологической последовательности, которая обозначена автором. «На западном фронте без перемен», «Возращение», «Три товарища», «Черный обелиск», «Возлюби ближнего своего…», «Время жить и время умирать», «Искра жизни», «Ночь в Лиссабоне», «Последняя остановка». По-моему, одни названия о многом говорят. Ознакомьтесь!

Кто учил в школе немецкий, тот должен помнить одно из первых выражений, заученных из учебника. Deutschland liegt am Mittel Europas. Дословно: Германия лежит в центре Европы. Трудно оспорить. Как и тот факт, что события в ней, расходясь кругами, вызывают волну, а иногда и цунами, по всему континенту. Ваш покорный слуга уже писал об этом. А еще — эта страна дает уроки. И один из главных, это — фашизм. Его феномен имеет два важных нюанса:

Первый. Человек устроен так, что в своих бедах он в первую очередь винит другого, а точнее чужого. Вспомним себя. Кто виноват в твоих проблемах? Первая мысль: не я. Начальник, преподаватель, инспектор ГИБДД… Так легче психологически. Но это на личностном уровне. А на социальном — инородец, иноверец. Мобилизуя и направляя общественную мысль (как сумму индивидуальных мнений) можно приобрести дивиденды. Экономические и политические. В периоды неопределенности это сделать легче. Ведь неизвестность всегда дискомфортна, а хочется некоторой устойчивости. Иной может быть угрозой. Если поверишь в это — временно полегчает. Как алкоголь. Правда потом наступит абстинентый синдром (похмелье, проще говоря), но в начале все вроде наладится.
Второй. Сошлюсь на философа К. Ясперса. Этот урок — знание. На что способно человечество, даже его наиболее культурная часть. На абсолютное насилие. И основной ужас в том, что его производят обыкновенные люди. Не какие-то маньяки Чикатило, а обыватели. Имеющие образования, ходящие в театр, интересующиеся искусством, воспитывающие детей, помогающие друзьям, пьющие по вечерам пиво, любящие путешествовать.

Осужденные в Нюрнберге — иллюстративный материал для наглядности этих уроков. Мы не найдем каких-то особых отклонений в их психической структуре. Как политические менеджеры они достаточно успешны. Искренне верили. До мая 1945 года совесть особо не мучила. В протоколах Международного Трибунала часто можно услышать от них фразы: «Мы не знали», «мы хотели лучшего», «я исполнял приказ»… Еще хочется обратить внимание на то, что они в своем большинстве люди в самом расцвете сил. Знаете сколько лет было Гиммлеру (правда, он покончил жизнь самоубийством), пресловутым Борману и Мюллеру, Риббентропу и большинству других? 45-50, не более. Фюрер, правда, постарше. Попутно обращу внимание, что когда они получили власть в 1933-м, они вообще были вчерашняя молодежь.

Урок самого Нюрнберга — это урок возмездия. А как известно, самое эффективное средство сдерживания насилия по отношению к другому — это страх перед насилием по отношению к себя. Будешь помнить о наказании, которое неотвратимо — не совершишь. А заодно не только другого будешь обвинять, но и в себе начнешь разбираться. Проблема только в памяти. Человека и народов. Ибо, как сказал тот же К. Ясперс: «Если это однажды случилось, оно может повториться в любую минуту и в любом месте». И это еще один урок, который не всеми сейчас выучен…

Алексей Яхлов

Нацумэ Сосэки. Избранные произведения

Сборник, оставитель: Е. М. Дьяконова
Переводчики: А. Стругацкий, Р. Карлина, А. Рябкин
Переплет, 704 с.
СПб.: Гиперион, 2005
ISBN 5-89332-101-4
Тираж: 10000 экз.

Кот как проводник в пантеон

Имя Нацумэ Сосэки (псевдоним Кинносуке Нацумэ, 1867-1916) известно ценителям японской культуры далеко за пределами Страны Восходящего Солнца (поклонником писателя был, например, выдающийся канадский пианист Гленн Гулд). Лицо же его за пределами Японии известно более всего финансистам — именно Сосэки изображен на купюре в тысячу йен. Можно считать это знаком особого места писателя в японской культуре, можно — подтверждением того, что он автор «насквозь» японский. Все верно. В начале XX века именно Сосэки стал самой значительной и подчеркнуто независимой от власти и моды фигурой в литературе Японии, а к его ученикам причисляли себя позже Акутагава, Кавабата и Дадзай. При этом неразрывная связь Сосэки с японской культурной традицией была подкреплена незаурядным интеллектом и глубоким знанием мировой литературы (во время учебы в Англии писатель был завсегдатаем едва ли не всех лондонских библиотек), что сделало его книги притягательными и для западного читателя. И не стоит забывать о неповторимом юморе Сосэки, без которого трудно представить лучшие работы писателя.

В силу всего вышеперечисленного невозможно оставить без внимания сборник издательства «Гиперион», в который включены романы «Ваш покорный слуга кот», «Мальчуган» и «Сансиро».

«Ваш покорный слуга кот» — возможно, лучшая работа Сосэки. История романа началась в 1904 году с публикации рассказа. Безымянный кот иронически поведал читателям о своей жизни в доме неудачливого школьного учителя, а заодно поделился наблюдениями за человеческой жизнью, в которой ничего хорошего не нашел. Прототипом кота стал пушистый и хвостатый обитатель дома самого писателя, а в облике учителя явно угадывается весьма самокритичный портрет Сосэки (ему довелось поработать и учителем). Идея взглянуть на несовершенство человеческого существования глазами кота оказалась успешной. И не только в художественном смысле. За рассказом последовали продолжения, а в 1905 году роман принял законченный вид. Перечислять его достоинства можно бесконечно. Все сильные стороны Сосэки здесь налицо. Это и сатира на Японию начала XX века, наполненную политиканами-демагогами, интеллектуалами-пустозвонами, безграмотными нуворишами и агрессивной молодежью. Это роман энциклопедического размаха (кота писатель наделил присущей самому Сосэки глубиной знаний) с обширными историческими, философскими и литературными комментариями. И при всем этом «Кот» — очень смешная книга, не отпускающая читательского интереса и напрочь лишенная претенциозности. Да и умение писателя взглянуть на мир глазами кота впечатляет. После прочтения книги еще раз посмотрите на своего остроухого любимца, который разглядывает вас с явным чувством превосходства — он определенно мыслит подобно герою Сосэки.

Роман стал своего рода мостиком от комических эпосов прежних веков (вроде «Тристрама Шенди» Стерна) к энциклопедическому нарративу сатирических романов выдающихся американских авторов второй половины XX века Томаса Пинчона и Уильяма Гэддиса. Сосэки, по-моему, переиграл Стерна — «Кот» гораздо притягательнее. С американцами состязаться сложнее, но в одном японец непревзойден: ни Пинчон, ни Гэддис не создали такого великолепного героя-комментатора, как кот Сосэки.

«Мальчуган» (или «Бот-тян», 1906) — сатира на японские школы, которые писатель хорошо знал по учительскому опыту. Сатира универсальная, сатира жесткая. Достается от Сосеки и учителям-интриганам, и бездушным, ленивым детям. Роман укрепил славу писателя, но «Коту» «Мальчуган» все же уступает. Притупляет эффект прием, так здорово сработавший в «Коте», рассказ от первого лица. Вместо образованного и язвительного кота рассказчиком становится молодой и наивный учитель, и его наивность передается всей манере рассказа. Понятно, что подобного Сосэки и хотел добиться, но все же впечатление ослабляется, особенно если читать роман сразу после «Кота».

Успех двух сатирических романов не принес Сосэки ожидаемого удовлетворения. Ему больше хотелось стать автором серьезных, психологических романов, и он через некоторое время добился признания и в этой области. Пример более позднего творчества Сосэки есть и в рецензируемом сборнике: «Сансиро» (1908), искусная и изящная работа о молодом студенте Сансиро, его переживаниях и проблемах. Хороший роман, отлично написанный, но все же несравнимый с «Котом». Разумеется, понятно желание писателя сосредоточиться на проблемах психологического плана, а не оставаться в рамках сатирически-юмористического жанра. Однако после прочтения этого прекрасного сборника я все же не смог избавиться от некоторого сожаления… Да, Сосэки Нацумэ стал выдающимся автором серьезных романов. Но не стал гением интеллектуальной сатиры.

По моему мнению, «Кот» остается вершиной творчества писателя. Недаром в парке на месте дома Сосэки, рядом с памятником писателю, тщательно оберегается могила кота, того самого… И в пантеон мировой литературы они вошли вместе: замечательный писатель Сосэки Нацумэ и его четвероногий спутник, представляющийся со знаменитой японской вежливостью: «Ваш покорный слуга кот».

Иван Денисов

Такешиз (Takeshis’)

Япония, 2005
Режиссер: Такеши Китано
В ролях: Такеши Китано, Котоми Кено, Кайоко Кисимото, Рен Осуги, Сусуму Тераджима
108 мин.

Много Китано из ничего

В 2003 году фильмом «Затойчи» Такеси Китано порадовал фестивальную публику и едва ли не впервые в режиссерской карьере попал в число кассовых чемпионов. В 2005-м — фильмом «Такешиз» — разочаровал, кажется, всех, кроме самых преданных поклонников. Сделал это он определенно сознательно, и потому подобное отношение к успеху может даже внушать уважение. Увы, фильм от этого лучше не станет.

Разобраться в сюжете «Такешиз» практически невозможно. Поначалу мы вроде наблюдаем сатиру на японский шоу-бизнес и следим за популярным актером Такеси (сам Китано), который только что выпустил популярный боевик о якудза. Такеси — не слишком приятный человек, хотя окружающие его студийные подхалимы к приятности и не располагают. С развитием сюжета все запутывается. Фильм переключается на актера-неудачника Китано (понятно, кто его играет). Тот мыкается по пробам и прозябает в кассирах, пока в руки ему случайно не попадает сумка с оружием. Теперь Китано подражает герою-якудза из роли актера Такеси; сюрреалистические ситуации сменяют одна другую, уподобляя метания персонажа затянувшемуся сну. История и оказывается сном, приснившимся Китано, задремавшему за кассой. А сон — частью фильма, в котором Китано все же получил роль. А фильм — сном, который увидел кинозвезда Такеси. Для тех, кто еще не запутался, автор «Такешиз» оставил под конец еще один вариант трактовки увиденного: вся эта дикая история могла быть предсмертным бредом солдата времен второй мировой (уточнять, кто играет солдата, думаю, не стоит).

«Фильмом в фильме» о «сне во сне» режиссер-сценарист-монтажер-актер Китано напомнил о работах признанных сюрреалистов Линча, Бунюэля или Теруо Ишии, а заодно и о экранных воплощениях гениального рассказа Эмброуза Бирса «Случай на мосту через Совиный ручей». И сколько бы Китано или его апологеты не отрицали возможности находить в его фильмах перекличку с другими постановщиками, тут подобного не избежать. Увы, Китано по уровню уступает всем вышеперечисленным постановщикам. Я вообще полагаю восторги по поводу его режиссерского таланта чрезмерными (актер он выдающийся, но об этом ниже). По-моему, лучше всего у Китано получаются простые фильмы, потому вершиной его творчества считаю почти чаплинского «Кикудзиро». Нагромождение же сюрреалистических образов в «Такешиз» работает против режиссера, а к середине фильма начинает просто раздражать. Потому приходит на ум сравнение не с названными мастерами, а с претенциознейшим Такаси Миике (ох, зря Китано у него снялся в «Изо»).

Китано активно цитирует и собственные работы в кино и на телевидении. В мире «Такешиз» присутствуют якудза и полицейские («Фейерверк», «Точка кипения»), самураи («Затойчи»), «сцены у моря» (едва ли не каждый фильм режиссера), вставные музыкальные номера (тот же «Затойчи»). В одном из эпизодов самоцитирование достигает эпических масштабов: на берегу моря Китано подвергается атаке объединенных сил якудза, самураев и полиции, причем атакующие ведут себя, как участники телешоу «Замок Такеси». Идея любопытная, но нельзя сказать, чтобы она была решена адекватно.

На вопрос, зачем Китано затеял такую сложную игру со зрителем, ответить как раз легко. Талантливые и известные кинематографисты часто пытаются делать автобиографические фильмы-размышления. Результаты разные — неплохой, но не более, режиссер Федерико Феллини снял выдающийся фильм «8½», находки которого эксплуатировал всю оставшуюся жизнь. Замечательный постановщик Вуди Аллен снял очень личностную картину «Воспоминания о „Звездной пыли“», пусть не во всем удавшуюся, тем не менее незаслуженно оставшуюся почти незамеченной. Интересный автор Китано потерпел неудачу. Переусложненная история так и оставляет неясным, что постановщик хотел сказать.

Нельзя не отметить некоторые положительные стороны «Такешиз», все же фильм снял талантливый человек. Так, некоторые ситуации абсурдистского плана в начале фильма, когда их обилие еще не раздражает, вызывают смех (один якудза, пытающийся стать, актером чего стоит). Искусно поставлены танцевальные номера. Главным же спасителем Китано-режиссера оказывается Китано-актер (звучит, как сюжетная линия из «Такешиз», не правда ли). Актер бесспорного магнетизма, естественный в любой роли и ситуации, и удерживающий внимание зрителя даже в неудавшемся фильме.

Потому даже неудача Китано стоит того, чтобы ее увидеть.

Иван Денисов

Ярмарка тщеславия

Пресс-конференция, посвященная показу фильма Филиппа Янковского «Меченосец», прошла на удивление легко и дружелюбно. Виновником столь непринужденной атмосферы был сам режиссер, который много шутил, остроумно парировал самые неожиданные вопросы и за все время встречи ни разу не смутился.

В зале помимо Янковского присутствовали продюсер Сергей Сельянов, композитор Игорь Вдовин, актеры Артем Ткаченко и Чулпан Хаматова, сценарист Константин Сынгаевский и оператор Марат Адельшин (последний на пресс-конференции не сказал ни слова).

Встреча началась с того, что Янковский поинтересовался, можно ли ему курить, и заявил, что на вопросы он отвечать в общем-то не собирается, предоставляя это право самим журналистам. Впоследствии так и получилось. Янковский занял позицию человека, который сделал свое дело и полностью им удовлетворен. На вопросы он отвечал скупо, зато с шутками и прибаутками, чем окончательно покорил аудиторию.

Сергей Сельянов отметил, что наконец-то большое кино стали снимать и в Питере, сославшись на то, что компания СТВ — детище как московских, так и петербургских продюсеров.

Янковский попросил не задавать вопроса о том, какие смешные случаи происходили во время съемок, хотя никто этого делать и не собирался.

И вот пресс-конференция началась.

Янковский объявил, что фильм «Меченосец» — это драма о любви и большая метафора. Метафора чего именно он так и не объяснил, но в процессе встречи договорился до того, что фильм можно с успехом назвать и метафорой пресс-конференции, посвященной фильму.

Когда один из журналистов задал вопрос, почему главный герой так страдает, внятного ответа не последовало. Когда другой журналист указал на параллели «Меченосца» с недавно вышедшим фильмом «Парфюмер» (и там, и там присутствует убийца поневоле; и там, и там у героя сложная судьба), Янковский заявил, что он не виноват в том, что обе картины вышли в одно и то же время.

Вообще об убийце поневоле говорили много. Журналистам очень хотелось узнать добровольно ли герой совершал свои убийства. Они настолько запутали режиссера, что в итоге он предложил провести голосование — кто из присутствующих считает меченосца убийцей поневоле. Руку поднял только один человек.

Режиссер категорически отверг предположение, будто его фильм по жанру ближе к хоррору, нежели к драме. Вообще он так часто употреблял слово «драма», словно и сам верил в то, что снял не банальный боевик, а большую и серьезную картину.

Журналисты мало интересовались недостатками фильма. Их больше занимала дальнейшая судьба главного героя, и предыстория героини Хаматовой. Здесь Янковский и его коллеги полностью удовлетворили любопытство пишущей братии.

В какой-то момент режиссеру намекнули, что фильм «Меченосец» мало похож на оригинал — книгу Даниленко. Ответ был таким: «Книга и сценарий — абсолютно разные вещи». Фамилия Даниленко на пресс-конференции, по-моему, не прозвучала больше ни разу.

Журналисты сетовали и на то, что в фильме много отталкивающих сцен. «Ничего, вырежем!» — снова отшутился Янковский.

Кто-то поинтересовался, почему Чулпан Хаматова не снялась в картине обнаженной. На это режиссер разразился длинной тирадой, будто сексуальность заключается вовсе не в показе голого тела и будто актеров раздевают только тогда, когда автору фильма сказать больше нечего. Можно было сказать и проще: Хаматова просто не согласилась раздеваться на съемках.

Не обошлось и без восхваления актеров. Особенно режиссер хвалил Ткаченко, и это выглядело очень странным, так как он-то и сыграл свою роль не бог весть как.

Напоследок была рассказана байка. Оказывается, во время съемок над площадкой появилась летающая тарелка. Оператор зафиксировал ее на камеру и таким образом фильм «Меченосец» стал первым фильмом, в котором снимались инопланетяне. Боюсь, что на этом достоинства фильма заканчиваются.

После пресс-конференции остался неприятный осадок. Янковский в дружелюбно-агрессивной манере дал понять, что считает свое творение выдающимся. Никто ему не возразил. В итоге участники встречи разошлись в полной уверенности, что фильм действительно удался. На деле же пресс-конференция только подтвердила, что когда знаменитости с удовольствием говорят о себе любимых и любуются собой, это не более чем проявление их тщеславия.

Виталий Грушко

Меченосец

Россия, 2006
Режиссер: Филипп Янковский
В ролях: Артем Ткаченко, Чулпан Хаматова, Алексей Горбунов, Леонид Громов
108 мин.

9 октября в петербургском кинотеатре «Аврора» состоялся первый показ картины Филиппа Янковского «Меченосец». После «Статского советника» от Янковского ждали чего угодно, но только не фильма с элементами «чернухи» и сценами, от которых зрителям может стать просто дурно.

Таких сцен в фильме две. Напишу о них сразу, чтобы потом ничто не мешало разбору фильма.

Сцена № 1: персонажу откусывают кусачками фалангу пальца. Все происходит внутри одного кадра, без монтажных склеек. Последний раз подобную сцену я видел в скандальном фильме Пазолини «Сало, или 120 дней Содома». Примечательно, что ограничений по возрасту у картины «Меченосец» нет.

Сцена № 2: персонажа разрубают мечом. Из одного человека получаются две половинки. Первая — с ногами — остается лежать неподвижно, зато вторая — туловище, руки и голова — куда-то ползет, от чего, по правде говоря, становится не по себе.

Но это, как говорится, семечки. Если бы такие эпизоды были чем-то оправданы, то это пошло бы только на пользу фильму. Но когда сам фильм снят непонятно зачем и с какими целями, чересчур жестокие сцены вызывают лишь чувство отвращения.

Основой для фильма послужил одноименный роман Евгения Даниленко. Но от романа мало что осталось в сценарии. Книга Даниленко была сюрреалистической и экзистенциальной. В ней были великолепные эпизоды. В конце концов, она была просто хорошо написана. Авторов фильма, по-видимому, это мало интересовало. Они взяли из книги ровно столько, сколько было необходимо для создания боевика. Поэтому и экзистенциализм у них вышел какой-то куцый, не говоря уже о сюжете.

Сам режиссер во время пресс-конференции происходящее на экране объяснил примерно так: «У главного героя (меченосца) было трудное детство. В итоге он озлобился на окружающий мир. Когда герой подрос, то начал мстить. В какой-то момент он почувствовал опустошение. И тут герой встретил свою любовь. Девушка, которая полюбила меченосца, так и не смогла понять, почему тот постоянно кого-то убивает. Трагического финала невозможно было избежать».

Добавить к сказанному режиссером нечего. Но и более примитивный сюжет придумать тоже невозможно.

Во время премьеры любопытно было следить за реакцией зала. Дело в том, что герой Артема Ткаченко большую часть фильма молчал (как и положено крутому парню). Но иногда ему все же приходилось произносить какие-то слова. Так вот. Ткаченко не успевал и рта раскрыть, как в зале возникал смех. Так зрители встречали в общем-то серьезные реплики персонажа. Причем это была не праздная молодежь, а люди уважающие себя, журналисты. Может Ткаченко лучше было молчать на протяжении всего фильма?

Увы, но я не увидел в «Меченосце» ничего нового. Разве можно назвать удачной находкой необыкновенный дар героя — способность извлекать из своей ладони лезвие меча? С таким же успехом персонажа можно было сделать оборотнем, вампиром, зомби, мутантом… Убийца поневоле — так окрестил меченосца режиссер. Про таких «убийц поневоле» было снято великое множество фильмов, например, «Американский оборотень в Лондоне», по жанру близкий к «Меченосцу».

А эпизоды, в которых отчаявшийся герой кладет кисть руки на трамвайные рельсы или пытается отрубить ее топором опять-таки вызывали только приступы тошноты.

Единственная находка, претендующая на оригинальность, которую я заметил во время просмотра, заключается в том, что в фильме нет ни плохих, ни хороших персонажей. У каждого из них своя правда. В итоге здесь нет борьбы добра со злом, зато есть борьба добра с добром или зла со злом — кому как больше понравится. Но и это, по-моему, где-то уже было зафиксировано.

И вот результат — фильм, названный авторами большой удачей, но по сути таковым не являющийся, вскоре станет достоянием широкой публики. Реклама сделает свое дело. Люди вместо хорошего фильма увидят плохой. И он многим понравится, потому что хорошего кино сегодня мало, и сравнивать не с чем. И родится новая легенда о Филиппе Янковском как о культовом режиссере. Он уже получил свою порцию славы после заурядного в общем-то «Статского советника». Новая порция его уже ждет.

Теперь о Евгении Даниленко. Ему опять не повезло. Вначале его роман напечатали на бумаге скверного качества, теперь же сняли скверный фильм по мотивам романа. Если о Даниленко как о писателе будут судить только по фильму, ему не повезет еще раз.

Виталий Грушко

О поэтических сборниках «ЫХ», «Буковки» и «Антракт»

В нынешнем году в серии «Собрание актуальных текстов» вышли три поэтических сборника, названия которых — [{(ых)}] Тамары Буковской, «Антракт» Валерия Мишина, «Буковки» Дмитрия Северюхина — в полной мере отображают, особенно в графическом воплощении оформившего их художника, и суть происходящего за обложкой, и современное состояние поэзии.

Языковые единицы подвергаются расщеплению, отдельные звуки, буквы, их сочетания, части слов, не являющиеся узаконенными приставками, корнями, суффиксами… и на первый взгляд, взятые произвольно, насыщаются смыслами. Это — один из способов избежать банальности, достичь большей тонкости и яркости.

Так междометие (или окончание) «ых» — и само по себе не часто употребляемое — не прикрытый приличиями слов выдох, взрыд, взрыв эмоций, взятый в разнообразные тройные скобки, будто призванные их обуздать, напротив, звуковыми волнами транслируют их вовне, на что указывает графический образ.

Стихи Буковской отчетливо филологичны, даже время в них — языковая категория. Они опровергают известную догму: сознание, воплощенное в языке, определяет бытие и даже его порождает. Из молитвенно-заговорного клекота-клокотания речевого варева, достигаемого выстраиванием рядов близких по звучанию слов, разворачивается сюжет жизни.

Отсутствуют красивости, отметены условности, зато привлекается языковой материал широчайшего диапазона (сленг, ненормативная лексика, неологизмы…), а значит и обладающий особой остротой. Умудренный жизненным опытом лирический герой подводит итог своего существования — жестко и беспощадно — к действительности, окружающим, себе («отпадая от мира живых…», «перестаешь быть, длиться…») — впрочем, итог только формально возрастной: поэт, продвигаясь вдоль «загаженного берега» «непристойного месива жизни», «целый день таскаясь по городу», привычно находится тет-а-тет с мирозданием, сводит счеты, итожит.

Обострение восприятия, бесконечные изменения миров — внутреннего и внешнего, исчерпывание возможностей языка, требующего постоянного обновления, ввергают поэта в лингвотектонические процессы. Родной язык, претерпевающий переформирование на всех уровнях, начинает звучать инородно, заумно, будоражит. В этом смысле программно загадочно-космическое «Моя жизнь — дзнь!»

Но, едва упорядочившись, почва вновь уходит из-под ног: «…не складываются / буковки / в слова…», «…и слов не собрать / по буковкам разбрелись…».

«Буковки» Дмитрия Северюхина уже с обложки зовут — поиграть ли в «эрудит», или кубики, разгадать ли ребус, или кроссворд. Подобно коллекционеру, вооруженному пинцетом и лупой, переставлять, сопоставлять: каждая «буковка» — неизвестное, только докопавшись до смысла всех, поймешь значение уравнения — текста.

«Не стихи, но только картотека / символов…» — играя, уводит от необходимости этого занятия автор.

Графика Мишина не просто на равных сосуществует с поэтическими текстами Северюхина, но активно трактует их, на практике осуществляя прорыв в пространство мегаязыка современной поэзии, вбирающего в себя всевозможные системы звуков и знаков, — прорыв, порой только намечаемый идеей некоторых текстов.

И точно, энциклопедист Северюхин верен своему себе, во всем достигая полноты, завершенности собрания, — женские ли то имена («Имена изменены»), а по сути — символы образов: литературных, исторических, бытовых; женские ли типы («Сон о постели»), самим автором переплетенные в увесистый том (отсюда и книжная терминология); перечень ли сфер бытования букв («Буковки»). Это открывающее сборник стихотворение, особенно значимо в контексте понимания языка современной поэзии, свободно принимающего в свое лоно «буквы, значки, логотипы и символы, броские тексты реклам…». Эти три текста видятся ключевыми в сборнике.

В «Плачах» подтекстовое «бы» связывает современность с историей. Так, в символичном рассказе Рэя Бредбери «И грянул гром», незначительное воздействие на далекое прошлое пришельцев из ХХ века рикошетом проецируется на «их» время, и они возвращаются в изменившееся — и очевиднее всего на уровне языка — настоящее. От этих крамольных «что было бы, если было бы…» дух захватывает. Но поэзии дозволены любые игры…

Формуле подобен образно компактный, иронический «Плач по маятнику Фуко» (впрочем, скорее, по факелу): «Финал уже недалеко…», то есть и это — последнее — двустишие — не конец еще: игра продолжается.

Игра есть действие. Видеообраз «Антракта» Валерия Мишина сразу выявляет второстепенность первой, не активной, части слова, оспаривая сам смысл названия. Не то чтобы «Show must go on», но действие продолжается без пауз и перерывов. Три диагонально закомпанованные линеарные буквы в быстром движении надвигаются одна на другую, вместе образуя иероглиф — дорожного ли знака, карты ли города — со множеством перекрестков, стрелок — указателей направлений. Так в поэтическом произведении-пространстве сцепленные по-новому слова, буквы выводят в иные смыслы.

Интонационно, ритмически тексты Мишина заставляют нас вспомнить о поэтике городского фольклора (блатной песни, считалки, являющейся то речевой увертюрой к игре, то непосредственно языковой игрой).

Во многих текстах минималист Мишин демонстративно обнажает форму, доводя ее до прозрачности каркаса (не на это ли указывают и буквы на обложке?«. Мишин — медитатор: многократно повторяет он какую-нибудь фразу, точно сам вслушивается в нее; читатель теряет бдительность, отвлекается, и тогда, вдруг, в какое-то мгновение происходит мельчайшее изменение, неожиданным образом развивающее идею стихотворения.

Стихи Мишина эпатирующее просты, но они сложны по мысли и чувству. Доведенные до абсурдности проявления простоты — обыденные ситуации, повторяющиеся действия, «стандартные» позы, внимательно рассмотренные посредством стихотворного текста, получают иное — монументальное звучание. Стихи Мишина растут даже не из сора — вообще из ничего: «что-то ведь хотел сказать / не запомнил…», «это ничего не значит…».

«Нам становится труднее понимать друг друга», потому, что маятник поэзии так размахнулся в попытке постичь всю эту непроизносимую «ж-и-и-и-знь» от Ь до Ъ. Но разве цель поэзии в том, чтобы наладить взаимоотношения между нами, между нами и жизнью? Разве у нее есть цель?

Ася Шнейдерман

Наталья Толстая. Мужские измены. Война и мир

М.: Эксмо, 2006 г.
Переплет, 320 стр.
ISBN 5-699-17092-8
Тираж: 10000 экз.

Книга начала радовать прямо с названия. «Мужские измены. Война и мир. Практическое пособие для мужин и женщин». Невольно возникает вопрос: пособие по чему? По изменам? Или по борьбе с оными? Автор, Наталья Толстая, представлен тоже несколько туманно — это и известный психоаналитик, и популярный практикующий психолог, и психотерапевт, и (видимо, по совместительству) кандидат медицинских наук. На обложке кандидат медицинских наук очень сексуально выглядит в комбинации, что тоже настораживает. Лично я себе не так представляю кандидатов и психологов. Например, вообразить себе господина Леви в майке на обложке как-то затруднительно. Ну да ладно, у каждого свой стиль.

По уверениям автора, каждый третий человек у нее на приеме жаловался на измену партнера. Вот и решила Наталья Толстая написать пособие, которое рекомендует и женщинам, и мужчинам для профилактики. Что и говорить, проблема серьезная. И главное, действительно советов можно надавать тучу. Необязательно для этого быть психологом. Во всяком случае, для советов такого уровня: не дать себя прочитать до конца, быть разной и неожиданной, не позволять себе проигрывать и т. д. и т. п. А именно подобные рекомендации щедро рассыпаны по всей книге. Прямо шквал «ценных указаний», которые любая девочка с пятнадцати лет и без всяких книг знает. Но, как известно, книга в наше время пишется не для читателя, а аудитории. Так что нечего привередничать. Люди деньги зарабатывают, а вы тут со своими проблемами…

Впрочем, я несправедлив. В книге не только потрясающие новизной и оригинальностью советы общего характера. Есть и вполне конкретные рекомендации: «при разговоре смотри ему в левый глаз», «будет давить, садись выше него». Есть и обращение к опыту наших предков: «Раньше бабульки усаживали дедов в тазы с водой и по всплыванию яичек определяли их наполенность» (так и хочется уточнить, наполненность чего — тазов, дедов или таки яичек?). И тут же сетование на то, что многие старинные секреты утрачены: «Был еще маневр определять „недотрах“ по дальности выбрасывания спермы, но секреты этой манипуляции сейчас потеряны». Что и сказать, жаль, очень жаль. Не обошлось и без мудрых высказываний: «Если он встречается с другой — значит, она делает что-то лучше тебя». Потрясает свежий взгляд автора на реалии жизни: «Глупы женщины, надеющиеся, что его [мужчину] можно высидеть, как кошка мышку». Ласкает слух изысканный стиль: «С врыванием с неудержимой силой мобильной связи в нашу жизнь звонок любимой — это необходимость, осуществляемая по мановению пальца на кнопке быстрого набора». Тонкий психологизм и знание человеческой природы еще одна сильная сторона автора: «Мужчина — самец, завоеватель и всегда добивается своего!». Словом, достоинств у книги — не счесть. Рыдать можно над каждой страницей.

Помимо прочего, текст в целом напоминает выплеснутый на бумагу поток сознания без всяких попыток придать ему хоть какую-то связность и стройность. С пятого на десятое, а от него к седьмому. Иногда приходится судорожно отлистывать назад странички, чтобы понять, к чему вдруг очередное глубокое замечание. Впечатление такое, что издатели просто взяли записи личного дневника склонной к рефлексии старшеклассницы и сляпали из них книгу. Получилось здорово. Во всяком случае, малолетние поклонницы Оксаны Робски и любительницы статей типа «Как продать себя подороже» в журнале Cosmo, будут просто счастливы, читая откровения Натальи Толстой. Остальным лучше бороться с изменами по старинке, самостоятельно — нервы целее будут.

Кирилл Алексеев

Корин Сомбрен. Дневник ученицы шамана (Journal d’une apprentie chamane)

Переводчик: Алексей Драмашко
М.: Флюид/FreeFly, 2006
Переплет, 152 стр.
ISBN 5-98358-094-9

Француженка, о типичности которой можно судить весьма условно, поскольку ее детство прошло в небольшом африканском государстве Буркина-Фасо, потеряв любимого человека, бежит в Лондон («Когда ты покинул меня, я была француженкой. И композитором. И тогда я села в поезд. Под водой. Чтобы потопить мои сны. Похоронить твой прах. Я стала англичанкой. И композитором»), встречает там на выставке в October Gallery художника и шамана Франциско Монтес Шуна и едет искать утраченную внутреннюю гармонию, «свой звук» в джунгли Перу, в основанный Франциско «этноботанический сад Сача-мама, что-то вроде заповедника, где тысяча двести видов деревьев и растений изучаются и описываются этноботаниками с целью создания на их основе лекарства будущего».

Именно в этом «саду» под руководством Франциско Монтес Шуна и проходит ее шаманское ученичество, значительное место в котором занимает прием неофитами «очищающего» отвара галлюциногенного растения под названием аяхуаска, неизменно вызывающего, впрочем, не столько видения, сколько… мучительную рвоту.

Со временем приходят и способности лечить себя теплом собственных рук, и видеть течение энергии икаро, индейских мантр, и «слышать» растения, но все это дается более чем нелегко.

С впечатляющей откровенностью (если угодно: физиологичностью) ученица шамана фиксирует в своем дневнике абсолютно все, что видит и переживает, не подвергая этот разнородный материал совершенно никакой предварительной (эстетической?) фильтрации. В дневнике тесно переплетены внутреннее и внешнее (неслучайно каждая его страница начинается описаниями состояний «Снаружи» и «Внутри»), а далее — возвышенно мистическое и низменно обыденное.

Читатель неизбежно входит в этот, то прерывающийся, то несущийся стремительно «поток сознания», местами напоминающий эксперименты Вирджинии Вулф, причем происходит это задолго до того, как духи растений Амазонии являются автору дневника в «зримой» и «ощутимой» форме.

Если последователи учения загадочного дона Хуана, сверяясь пошагово со всеми девятью томами Карлоса Кастанеды, не исчезли еще в необозримом нагвале, то им можно было бы порекомендовать хотя бы пролистать эту сравнительно небольшую книжку. Кто знает, может быть, для них, после погружения в мир Корин Сомбрен, сакральный нагваль потерял бы все свою подозрительно неиндейскую притягательность, а профанный тональ стал бы несколько ближе…

Валерий Паршин

Классический английский детектив

Это сейчас детективный жанр похож на огромную преуспевающую корпорацию с множеством дочерних компаний, в числе которых и американский, и иронический, и исторический и многие другие детективы, а начинался этот бизнес когда-то, как и многие другие, с маленькой, почти элитарной конторы, которую теперь называют классическим английским детективом. По иронии истории литературы, английский детектив был создан американцем французского происхождения. В 1841 году в Филадельфии, в журнале «Graham’s magazine» появился рассказ «Убийство на улице Морг», сочиненный известным мистиком и морфинистом Аланом Эдгаром По. Этот рассказ и по сей день остается мерилом чистоты жанра; в нем есть все то, что делает детектив детективом, и нет ничего лишнего: два героя, две истории, две загадки — вот чистейшая формула аналитического детектива.

Повествование чаще всего ведется от лица друга или помощника детектива. Этот друг — простой, немного глуповатый, но честный человек без странностей. Он обречен высказывать ложные версии разгадок, которые опровергает сыщик. Специалисты считают, что именно с ним ассоциирует себя читатель. Сам детектив — харизматическая личность, в хорошего детектива читатель должен влюбиться, причем важную роль играет здесь не столько сила интеллекта, сколько загадочная странность: одинокий холостяк, курит трубку и даже опиум, играет на скрипке — как в такого не влюбиться? Остальные герои: глупый полицейский, хитрый преступник, наивная жертва, все, вплоть до ворчливой квартирной хозяйки, — необязательны, они составляют антураж рассказа.

Детективный рассказ состоит из двух историй, вложенных одна в другую, как две матрешки: это история преступления и история раскрытия преступления. Соответственно этим двум историям в детективе и две загадки. Одну из них в английском языке принято обозначать словами «Who did it» (кто сделал это), то есть кто преступник. Загадыванием этой загадки детективный рассказ начинается. Другая же загадка, не менее обязательная, хотя и менее заметная, — это как сыщик догадался, кто преступник. Разгадкой именно этой загадки и заканчивается чаще всего детективный рассказ. В фильмах Игоря Масленникова о Шерлоке Холмсе это те моменты, когда доктор Ватсон и Холмс сидят перед камином вполоборота к зрителю и пьют коньяк.

Вадим Левенталь