Отклик на «имперскую дискуссию» из «Прочтения» № 6 (16)
Кризис имперского сознания начал ощущаться в нашей стране почти сразу, как империя развалилась. Отсутствие объединяющей граждан идеи ощущали многие, даже те, кто сейчас к фундаменталистам себя не причисляет. Например, режиссер Алексей Балабанов и его единомышленник, продюсер Сергей Сельянов. Балабановский «Брат» — фильм, ставший хрестоматийным символом девяностых, этот кризис диагностировал. После выхода картины режиссера Алексея Балабанова впопыхах обвинили в фашизме, решив, что картина переполнена горечью по поводу развалившегося Союза и последовавшего за ним «поражения в правах» коренного населения страны.
На самом деле Балабанов, как настоящий художник, загодя ощутил, что совсем скоро нам захочется домой. Назад, в империю. При этом вполне возможно, что он сам не очень это осознавал. Позднее у Балабанова периодически случались рецидивы обиды за отчизну. Так появился фильм «Война». А потом вышел «Груз 200», картина, которая ясно показала: Балабанов имперским сознанием переболел и изблевал его из себя. Чего и другим желает.
Впрочем, это индивидуальный путь художника, который не всякий может пройти вместе с ним. Поэтому попытаюсь проанализировать рассуждения Александра Секацкого о формах государственности, опираясь на универсальный язык науки. Александр Куприянович говорит о двух типах государственности — органической и механической, противопоставляя одну другой. И поскольку механическая государственность — это, по Секацкому, бесспорно плохо, то органическая государственность, как все органическое, хорошо. Но что Секацкий подразумевает под органической государственностью? Римскую империю? Византию? Или свой любимый Китай? Ему ли не знать, что Китайская империя создавалась на крови? Например, один из важнейших периодов ее формирования — правление династии Цинь, когда строилась Великая Стена, — был отмечен победой в битве под Чампином, после которой были казнены четыреста тысяч воинов побежденного царства Чжао. Позже, при императоре Цинь Ши-хуанди, жгли книги и казнили оппонентов. Игнорировали традицию в лице конфуцианского патернализма. Развивали бюрократическую систему, основанную на взаимном доносительстве. Сегодняшний Китай, этот образец эволюции органической государственности, успешно продолжает тиранить своих граждан. Тибетцы далеко не единственный пример. Китай и Соединенные Штаты, образец государственности механической, легко можно положить на противоположные чаши весов. Получится паритет.
Далее, приводя примеры органической государственности, Секацкий ставит в один ряд греческий полис и империю. Не буду подробно рассуждать о том, что это не совсем корректно. Скажу только, что и греческий полис, и различные образцы империи, особенно в древности, не обходились без захвата соседских территорий и, простите, рабов. До сих пор, во вполне свеженаписанных учебниках по различным философским дисциплинам, можно прочитать, что великолепие греческой философии зиждилось, кроме всего прочего, на рабском труде, дававшем свободным людям возможность заниматься разного рода интеллектуальной деятельностью. В первую очередь — философией, которую Александр Куприянович представляет. То, что отечественные интеллектуалы восхищаются подобными формами государственности, заставляет предполагать, что наши соседи в странах Балтиии не больно-то ошибаются, обзывая нас оккупантами.
Согласованность вхождений в империю разных сословий или наций, которая отличает жизнь в органическом государственном образовании, о которой пишет Секацкий, тоже вызывает ряд вопросов. Согласованность предполагает добровольность и уважение прав социальных групп, в данное общество входящих. Здесь нельзя не вспомнить о том, как привольно жилось евреям при Антиохе IV, задумавшем восстановить империю Селевкидов. Знаменитый эдикт этого царя под угрозой смертной казни запрещал им выполнять основные обряды, в первую очередь — соблюдать субботу. Похожая ситуация сложилась и в Римской империи, которую Секацкий, наряду с прочими, объявляет веротерпимым государством. Именно веротерпимость уже в начале христианской эры заставила императора Адриана запретить иудеям совершать свои религиозные обряды. У христиан с римлянами тоже, как известно, хватало неприятностей.
И самый главный вопрос по поводу империй. Если это такое замечательное и жизнестойкое образование, что же они разваливались-то? Кто раньше, кто позже. Не правильнее ли было бы предположить, что срок существования империи, как и механической государственности, ограничен и что мы, как и Запад, стоим перед сложнейшей проблемой поиска нового типа общественного устройства? Может быть, правильнее осознать необходимость решения этого вопроса, а не заниматься реконструкцией отживших форм? Вспомнить, например, советы английского историка Альфреда Тойнби, который, как известно, в качестве стратегий развития культур, в том числе и бывших империй, говорил о нескольких путях — футуризме, архаизме и обновлении. Первые два, это понятно, что такое: футуризм — отказ от прошлого опыта, архаизм — его возрождение. Последним — и занимается Александр Куприянович. Но есть и третий путь — преображение — качественно новый способ существования государственности, его универсализация. Универсальное государство — это, по Тойнби, человечный режим, основанный на религиозном обновлении. Конечно, и универсальное государство — это не панацея, оно тоже не защищено от кризисов. Но вся штука заключается в том, что кризис - симптом, выдающий живой организм. Хотя Тойнби же — англосакс, а нам всякие англосаксы не указ.
Александр Куприянович, пересмотрите «Груз 200».
Елена Некрасова
