Что нам стоит дом построить!

В серии «Незамеченный авангард» вышла новая книга «Даниловский Мосторг». Асса Новикова вспоминает еще шесть любопытных изданий о советской архитектуре.

  • Даниловский Мосторг. – М.: Московский Центр авангарда библиотеки «Просвещение трудящихся», 2016. – 120 с.

Московский Центр авангарда библиотеки «Просвещение трудящихся» и проект «Тогда» начали выпуск книг в серии «Незамеченный авангард». По задумке авторов, каждая книга будет посвящена отдельным малоизвестным памятникам московского авангарда. Первый выпуск серии был посвящен Купальне-бане Рогожско-Симоновского района и стал победителем национального конкурса книжного дизайна «Жар-книга». Издание, посвященное Даниловскому Мосторгу, раскрывает историю «самого европейского здания» Москвы 1920-х. Помимо чертежей и редких архивных кадров в книге представлена история советской торговли 1920-x – середины 1930-х годов с воспоминаниями покупателей.

Вне всякого сомнения, сотрудники Мастерской № 12 были хорошо знакомы с опытами своих европейских и американских коллег; эстетика ар-деко в своей монументальной интерпретации 1930-х годов была ими освоена и приспособлена к советским реалиям производства. Это касалось и пластики (закругленные крупные формы, элементы стримлайна молдинги, нарастающие ступенчатые объемы), и отделочных материалов (шпон ценных пород дерева, матовое стекло в сочетании с полированным мрамором, сталью и латунью, только появлявшимися пластмассами), с яркими надписями, указателями, неоновыми знаками.

  • Паперный В. Культура Два.­­ – М.: Новое литературное обозрение, 2016. – 416 с.

Классический труд Владимира Паперного, который на сегодняшний день выдержал уже четыре переиздания, до сих пор остается самым актуальным чтением для всех, кто интересуется советской архитектурой, да и советской культурой в целом. В своем труде, написанном еще в 1970-е годы в качестве диссертации, Паперный вводит в оборот смелую концепцию о культуре 1 и культуре 2. Культура 1 – понятие, которое автор использует, когда говорит о материале 1920-х годов. Культура 2 – понятие, которое описывает период 30–50-х гг. Применяя междисциплинарный подход, Паперный, наряду с архитектурой, анализирует газетные заметки, литературу и кинофильмы.

Культура 2, напротив, к имени чрезвычайно почтительна. Имя для нее почти по-библейски «свято и страшно» (Псалом, 110, 9). Оно с точки зрения культуры даже обладает чудодейственной силой:

Если ты ранен в жестоком бою,
Если у гибели ты на краю…
Имя заветное
Вслух повтори.
(Михалков, 1952)

Главное сооружение культуры, Дворец Советов, окончательно утверждается всеми инстанциями лишь после того, как возникает идея сделать это сооружение носителем главного имени, то есть превратить его в постамент для 100-метрового памятника Ленину. Характерно, что эту идею высказывает земной репрезентант носителя этого небесного имени — Сталин.

  • Хан-Магомедов С.О., Иван Николаев. – М.: Фонд «Русский авангард», 2008. – 180 с.

Недавно ушедший от нас Селим Хан-Магомедов также давно известен всем любителям советской архитектуры. Доктор искусствоведения и академик архитектуры, долгое время он являлся научным руководителем серии «Творцы авангарда», в которой вышло около 30 изданий. Это небольшие, хорошо оформленные книги, каждая из которых посвящена одному имени: архитектору, дизайнеру или фотографу – всем тем, кто создавал русский авангард. В серии вышли книги о Варваре Степановой, Алексее Гане, Владимире Шухове и многих других. Сложно выделить какое-то одно издание. Они все увлекательнонаписаны и легко читаются – своего рода архитектурный ликбез для начинающих.

Вот как сам И. Николаев оценивал в своих воспоминаниях взаимодействие сложного конгломерата условий, влиявших тогда на творческие поиски студентов МВТУ: «Перейдя на второй курс архитектуры, мы с жаром отдались собственным увлечениям рисунку, акварели, музеям, библиотекам, архитектурным памятникам. Как раз в этот период и образовались наши «среды»…главной темой наших вечерних встреч было всегда искусство. Все мы стали подписчиками ЛЕФа («Левый Фронт»), нас увлекла новая поэзия, Есенин и Маяковский, но мы были и обожателями Пушкина, ценителями старых икон. Больше всех других театров нас привлекал Мейерхольд, но мы стремились попасть и на премьеру во МХАТе «Бронепоезда» и «Квадратуры круга», и к Таирову на «Жирофле-Жирофля» и «АдриенуЛекуврер», и к Вахтангову на «Принцессу Турандот» и «Зойкину квартиру».

  • Chaubin F. CCCP. Cosmic Communist Constructions Photographed. – Koln: Tashen, 2011. – 308 с.

Эта книга – богато иллюстрированный альбом французского фотографа Фредерика Шобена, изданный в 2011 году, который сложно назвать научным трудом в полном смысле этого слова. Альбом посвящен позднесоветской архитектуре, от брежневской эпохи до периода распада СССР. Всю историю советской архитектуры Шобен делит на три периода. Первый период: авангардная архитектура, вдохновленная энтузиазмом первых послереволюционных лет. Второй период – послевоенной архитектуры – он связывает с монументальными пристрастиями Сталина. Третий период начинается после смерти Сталина, приходится на правление Хрущева с его знаменитым постановлением «Об установлении излишеств в проектировании и строительстве». Здания, которым он посвятил свою книгу, Шобен называет «Четвертой архитектурой». Это заброшенные санатории,старые театры, здания научных институтов, будто вдохновленные мечтой о космосе и новых территориях. В них фотограф видит последний всплеск великой империи.

«Мы наш, мы новый мир построим» – обещал «Интернационал», который до 1944 года был официальным гимном Советского союза. Но это обещание не сбылось. Враг победил, и страна оказалась неспособна использовать альтернативную модель. Россия поддалась американскому искушению, измученная погоней за тенью Америки, и была раздавлена своей собственной сокрушительной мощью. В продолжительный послесоветский период с разнообразием его пейзажей и заброшенностью территорий цивилизация сохранилась в этихпережитках прошлого. Кому-то эти здания кажутся счастливой случайностью, кому-то отсутствием вкуса, но большинству из них удалось стать отклонением от нормы. Не модернистские и не постмодернистские, ускользающие от любых определений, они угрожающе маячат на горизонте, как указатели четвертого измерения. Последнего измерения Советского мира.

  • Чепкунова И. Клубы, построенные по программе профсоюзов 1927–1930. – М.: Государственный музей архитектуры им. А.В. Щусева, 2010. – 145 с.

Книга Ирины Чепкуновой посвящена интенсивному периоду возведения в Москве и Подмосковье профсоюзных клубов. Константин Мельников, Илья Голосов, братья Веснины и многие другие архитекторы успели поработать в этом новом для себя жанре. Большинство этих необычных зданий оказались сегодня заброшены. В книге провинциальныеклубы рассматриваются наряду со столичными зданиями в рамках единой системы клубного наследия конца 1920-х годов.

При строительстве клуба Мельникова «Свобода» первоначальные проект изменился. «Цистерна» зрительного зала превратилась в стеклянную призму, бассейн, запроектированный Мельниковым, не был осуществлен ввиду отсутствия водопровода, но пространственная структура здания осталась прежней.

  • Хмельницкий Д. При участии Фирсовой А. Иван Жолтовский. Архитектор советского палладианства. –Берлин: DOM Publishers, 2015. – 210 c.

Иван Жолтовский был патриархом русской архитектуры, прожившим долгую жизнь. До революции он состоялся как мастер нео-ренессанса и неоклассицизма, в советское время стал одним из старейшин сталинской архитектуры. Трудно себе представить, но он родился через шесть лет после отмены крепостного права, а умер спустя шесть лет после смерти Сталина. Жолтовский пользовался доверием самых высокопоставленных лиц государства от Ленина и Сталина до Хрущева. Он вошел в историю советской архитектуры как самый преданный поклонник АндреаПалладионе только потому, что перевел на русский язык его «Четыре книги об архитектуре», но и потому, что наследовал принципам итальянского архитектора в своем творчестве. Авторы рассказывают, как развивалась карьера Жолтовского, ианализируют причины его возвышения.

Едва ли не единственным против дома Жолтовского резко выступил Виктор Веснин. Он начал речь с известной фразы о том, что дом Жолтовского, про который острили, что он «гвоздь в гроб конструктивизма», действительно есть «…гвоздь выставки, который вошел очень крепко в головы всех архитекторов. Это гвоздь, который нужно выдернуть».

  • Репринтное издание журнала: Современная архитектура: 1926–1930 / Сост. Э. Кубенский. – М.: Tatlin Publishers, 2010. – 1076 с.

Журнал «Современная архитектура», заботливо переизданный несколько лет назад, лучше любых книжек поможет проникнуться духом этого странного и загадочного явления – советской архитектуры. Ведь 1920-е годы были не только временем бурного строительства, но и эпохой смелых мечтаний. «Современная архитектура» мыслила себя интернациональным проектом: на обложке красуется название на трех языках: русском, немецком и французском, внутри – статьи об американском строительном хозяйстве соседствуют с фантастическими проектами архитектора Ивана Леонидова.

И.И. Леонидов. Институт Ленина. Планетарий – научный оптический театр – получается при устройстве шторы-экрана в шаре. Шар также служит трибуной при массовых действиях, когда одна половина его открывается, а стены и места входят в остающуюся половину. Подъем в аудитории происходит по конвейерам системы элеваторов. Исследовательские институты, связь с аудиториями и читальными залами выполнена при помощи целого ряда устройств: телефона, радио и радиоотображающих приспособлений. Связь с Москвой осуществлена посредством аэротрамвая с центральным аэродромом подвесной дорогой. Связь с миром – мощной радиостанцией.

Асса Новикова

Phantom Press выпускает серию науч-попа

Издательство Phantom Press, известное обширной коллекцией переводной беллетристики, запускает неожиданный для себя проект — серию «50 идей, о которых нужно знать».

Магия цифр манит и отталкивает одновременно. С одной стороны, рекомендательные списки накладывают некоторые ограничения на выбор читателя. Вопрос «Почему пятьдесят, а не сто?» возникнет у большинства. Равно как и сетования на состав подборки — кому-то покажется, что авторы упустили самое главное.

С другой же стороны, подобные сборники — это концентрат знаний, основа, позволяющая расширять собственную осведомленность в областях популярной науки. Условия мегаполиса, в которых дорога каждая минута, сформировали потребность человека в легком доступе к базе информации. Книги серии «50 идей…» могут стать этим незаменимым источником, потому как рассказывают о самых важных и интересных сферах: искусство и физика, архитектура и экономика, психология и математика, будущее и философия.

В этом универсальном проекте любознательные люди смогут найти четко, но доступно изложенные концепции с примерами и историческими справками, с фактами и даже анекдотами. Для многих книги могут стать настоящими учебниками, в которых соблюден идеальный баланс ¬между научностью и популярностью.

Покончить с сумбуром в голове и на какое-то время оторваться от художественной литературы уже возможно с первыми сборниками серии — «Архитектура», «Психология» и «Будущее».

Вадим Басс. Петербургская неоклассическая архитектура 1900-1910-х годов в зеркале конкурсов: слово и форма

  • Вадим Басс «Петербургская неоклассическая архитектура 1900—1910-х годов в зеркале конкурсов: слово и форма». СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2010. — 487 с.

Когда смотришь на старые, двадцати-тридцати летней давности фотографии Питера (тогдашнего Ленинграда) поражают две вещи: полупустые улицы (машин почти нет даже в час пик) и полное отсутствие новодела. Таким мы помним этот город и таким его уже не увидят те, кто придут сюда после нас. Расстраивает другое: у наших детей, вероятно, будут наворачиваться слезы на глаза в тот момент, когда новые инвесторы будут сносить дома, на которые мы сейчас смотреть не можем без отвращения и которые возникли на месте прежних, наших любимых. Жаль, конечно, но таковы законы памяти: человек получает городское пространство сложившимся до своего появления и воспринимает все окружающее как некую неустранимую данность — ведь именно здесь происходит первое осознание мира и начинается отсчет человеческой жизни. И все дело в том, что искусственную, продуманную и сконструированную городскую среду мы воспринимаем как среду естественную, где все существует изначально раз и навсегда.

Такие способы восприятия маскируют одну простую, но довольно неприятную вещь: все, с чем мы сталкиваемся каждый день, эти улицы и площади, имеют по большому счету случайный и необязательный характер. Cтоль привычный ландшафт может преобразиться в одночасье, ведь любую постройку, любой архитектурный ансамбль следует рассматривать не как действие природных сил, а как результат сговора разных людей и институций — заказчиков, подрядчиков, архитекторов, Академии художеств, разных комиссий и т.д. и т.п. Финал этого может быть достаточно плачевным, потому что «прекрасное», «уместное», «целесообразное», что уж тут греха таить, понимается участниками процесса совершенно по-разному и далеко от представлений «непрофессионалов».

Обо всем этом заставляет задуматься монография известного искусствоведа Вадима Басса «Петербургская неоклассическая архитектура 1900–1910 годов в зеркале конкурсов. Слово и форма». Сюжет вроде бы достаточно локальный. Но так кажется только на первый взгляд: основным предметом книги является природа того, что мы называем «классикой». И вроде ведь все знают, что классика — нечто объективно прекрасное, общепризнанное, может быть даже что-то скучное, имеющее свою вечную и неизменную цену. На самом деле все не так просто и весь фокус состоит в том, что это понятие, которым мы готовы оперировать в разговорах и своих оценочных суждениях («Ну, чего ты хочешь, это же классика!!!»), достаточно сложно определить. Здесь начинается область невнятных допущений, где подчас каждый сам себе голова.

Вопрос о классике можно было бы тихо спустить на тормозах, но дело в том, что в некоторых случаях апелляция к ней жизненно необходима. Например, в архитектуре — творчестве, как известно, коллективном, где любая постройка должна удовлетворить по крайней мере три стороны: корпорацию архитекторов, заказчика и нас с вами, простых граждан. У каждой стороны свои резоны: архитекторы отстаивают свое право на экспертную оценку, застройщик хочет уменьшить расходы, а все остальные — получить эстетическое удовольствие от конечного продукта. Все эти силы (первые две — непосредственно, третья — опосредованно) взаимодействуют друг с другом во время конкурсов проектов, где в ситуации обсуждения должно решиться насколько правомерны/неправомерны конкретные архитектурные решения. И в этом случае недостаточно просто сказать: «отлично!», «в лучших традициях!», «вычурно!», «аляповато!», «безвкусица!» и т.д. Корпорация должна обосновать свою позицию, а это невозможно сделать без существования универсальных принципов, с точки зрения которых можно высказаться за или против. Именно так, через обращение к неким нормам и ценностям, открывается возможность выстраивания аргумента, что в конечном счете позволит убедить заказчика (с его главным аргументом — деньгами) в достоинствах конкретного проекта и нас с вами в том, что перед нами архитектурный шедевр.

От того, кто кого одолеет во время этих ристалищ, и будет зависеть конечный продукт. И если живешь в Санкт-Петербурге, то особенно интересно читать как проходили конкурсы сто лет назад, и понимать, о каких именно зданиях идет речь. А если Питера под рукой нет — можно посмотреть иллюстрации в конце книги. Это познавательная сторона дела. Важная, но не единственная. Как мне представляется, главная заслуга книги В. Басса состоит в том, что она открывает связь между вещами, казалось бы не имеющими между собой ничего общего, — между словом и формой, риторикой и архитектурой. И пусть монография, в конечном счете, посвящена лишь одному эпизоду архитектурной истории, она позволяет по-другому посмотреть на то, что происходит с городом сейчас, и осознать, что аргумент (наш с вами) может при определенных условиях сыграть свою роль в том, что мы будет видеть перед глазами. Однако здесь я забегаю вперед — это материал для новой книги, в актуальности которой уже никто не сомневается. Книги о современной архитектуре, которая должна объяснить и механизм принятия решений и те принципы, которыми руководствуются современные «градостроители» (кавычки здесь кажутся вполне уместными, если учесть что понятие «архитектурная ошибка» все больше и больше входит в нашу жизнь). Но первый шаг уже сделан, ведь начинать-то в любом случае нужно с начала: с классики. Ну, или хотя бы с «неоклассики».

О книге Вадима Басса «Петербургская неоклассическая архитектура 1900-1910-х годов в зеркале конкурсов: слово и форма»

Читать отрывок из книги

Купить книгу в интернет-магазине издательства

Дмитрий Калугин

Не чеши

Юлия Беломлинская высказывается на злободневную тему: стих о башне «Газпрома»

Послание к петербуржцу
Или
Русская ново-массонская

Ночь Улица, Фонарь Аптека…
— Не уронитесь кирпичом
Нишкни земляк,
Тут Стройка Века
А ты, похоже, не причем

Ты не причем — давать советы…
Таджик, зырянин, бессараб
Тут согнуты в Мечту Поэта
А с неба щурится Прораб:

С лукавой ленинской стеблинкой
Еврейский Папа Саваоф
Уже однажды сдул пылинкой
с тех, Тридевятых берегов

одну такую пирамидку
Она звалася Вава Б…
Но мы опять ползем улиткой
По склону фудзи — по трубе!

Тут новый БАМ, Елизавета
И также новый Бойконур
Тут согнаты в Мечту Поэта
Тунгуз, армЯнин и уйгур

Мордва, Тува, Степня и Поле
И хмурый дядька из хохлов
Тут собраны по доброй воле.
Где прежде финский рыболофф…

………………………………

Мильены потогонных метров
Протянем в небо, словно шпал
Мы дети первых километров…
(Верней сто первых километров)
И наш товарищ — брянский нал

Не плачь кунак, мы тянем к Богу
Не газохренову трубу
Ту, из Некрасова — Дорогу
Чугунку на мирском горбу

И для Мечты — чего ж не жалко?
Уж сколько вложено костИ…
А ты…
Не суйся под мешалку!
Не загораживай пути

Не стой под грузом, сучий потрох
Не ссы, бери пример сюда
Мы — племя молодых и бодрых
Мы — вавилонская байда

И позабыв про день вчерашний
Скорей в сегодняшний спеши…
А если беспокоит Башня —
Совет все тот же — НЕ ЧЕШИ.

Юлия Беломлинская

Пирамиды амбиций

Пирамиды амбиций

Вот передовая общественность все кипятится: оставьте нам исторический центр, «небесную линию», а свои архитектурные амбиции воплощайте где-нибудь подальше… город-то большой! Права передовая общественность, но, увы, чисто теоретически. Тесто ведь если полезло, так его в горшок не запихнешь. Вот не просто архитектор Альберт Чаркин хочет поставить на пересечении дамбы и Морского канала произведение высокого (120 метров) искусства (мужик наверху — Андрей Первозванный, но мог быть, в зависимости от эпохи, и Христос, и Собчак, и Сталин, и Петр). Его желание уже поддержано худсекцией Градсовета СПб. Ну, впереди еще миллион инстанций; даст Бог, утонет пирамида в согласованиях.

Но процесс пошел, и совсем не исключено, что воздвигнет Чаркин своего Родоса Колосского, и поднимет на церемонии разрезания ленточки изрядную заздравную чарку.

Каламбур про чарку идиотский, но я именно идиотский и подыскивал: а какой же тут еще нужен.

Иван Желябов

Блеск и нищета фотошопа

Бельгиец Филип Дюжарден лепит в фотошопе прелестные коллажи: перемешивает фрагменты красивых и посредственных архитектурных сооружений, делая их то еще прекраснее, то еще уродливее. В чем, конечно, и проявляется в полный рост блеск и нищета фотошопа:

в реальности дом-то слабо деконструировать (это, кстати, и называется деконструкцией: разобрать и собрать заново). Ни один, скажем, порядочный джинн из «1001-й ночи» такого бы себе не позволил.

Егор Стрешнев

Укорот — не всегда благо

[к заметке Ивана Желябова «Укорот»]

Решение Градсовета КГА об «укороте» нового здания Товарно-сырьевой биржи на Васильевском острове вдохновляет, а поддержка его губернатором вселяет надежду на исполнение. Не пристало новостройкам уродовать историческую панораму Петербурга!..

К сожалению, многочисленные утраты в исторической части искажают его облик не меньше. Взять хотя бы один из красивейших проспектов города — Каменноостровский. Активно застраивавшийся по проектам известных петербуржских зодчих, он приобрел свой запоминающийся вид в начале прошлого века и сохранял его практически на протяжении всего столетия, несмотря на годы блокады и послевоенное строительство. Однако за последние десятилетия облик проспекта претерпел существенные изменения, и, к сожалению, не в лучшую сторону.

Исторически его застройку характеризовало акцентирование перекрестков. Выражалось это в том, что здания, строившиеся на пересечении улиц, имели, как правило, завершения углов в виде своеобразных архитектурных надстроек, отличавших их от рядовой застройки. Различные по форме и одинаково великолепно прорисованные, угловые завершения этих домов выполняли сразу несколько функций — они фиксировали сложившуюся сетку улиц, служили пространственными ориентирами, зрительно сокращали длину проспекта, расчленяя его на отдельные отрезки, и, наконец, создавали своеобразный ритмический силуэт.

Сегодня, как это ни печально, многие здания лишены своих угловых завершений, а проспект — характерных вертикальных акцентов. Среди них такие знаковые жилые дома, как № 61 (арх. Ф. И. Лидваль, 1907), № 54 (арх. Д. А. Крыжановский, 1911) и № 38 (арх. В. И. Ван-дер-Гюхт, 1911). Утрата этими зданиями (в разное время и по разным причинам, чаще по причине варварской эксплуатации) своих завершений искажает картину Каменноостровского проспекта едва ли меньше, чем новоявленная Биржа — панораму Стрелки Васильевского острова.

Владислав Шишков, архитектор

С микрофоном только девушки

— Здравствуйте, мы с вами отправляемся в увлекательное путешествие по рекам и каналам Санкт-Петербурга…

О своем опыте работы гидом на туристическом кораблике рассказывает поэт
Любовь Лебедева

Возраст экскурсоводов разный, от 17 до 50, но в 95% случаев это женщины. Это объясняется спецификой работы: в летнее время самыми свободными людьми оказываются преподаватели ВУЗов и школ, а также их подопечные, именно они и выходят на водные просторы Питера, чтобы подзаработать себе на хлеб с маслом. За два года работы я видела только четырех экскурсоводов-мужчин, да и то трое из них вели экскурсии для иностранцев, что гораздо более прибыльное занятие.
Зато ни девушек, ни женщин не берут ни в матросы, ни в капитаны. Матросят в основном школьники старших классов и студенты первых курсов, а средний возраст капитанов – лет 25–35. Есть, конечно, и исключения, но те, кому исполняется 50, чаще всего становятся судовладельцами, и им выгоднее нанимать человека с «правами», чем работать самим. Владельцев часто можно встретить на понтоне: зачастую один понтон поделен между несколькими хозяевами, и они по очереди несут вахту, то есть выходят в определенный день, чтобы заносить в журнал сведения о том, как прошла смена. Они записывают время отправления катеров, заносят информацию о штрафах, если капитан проспал (а это случается часто), и то количество денег, которое принес в общак ушедший в рейс теплоходик. В смену ставят три-четыре, а на том понтоне, где когда-то работала я, шесть-семь кораблей, и за «средний» день очередь прокручивается два раза.
Русскоговорящий гид получает столько же денег в час (а стандартная экскурсия рассчитана именно на это время), сколько стоит билет без льгот: одна ходка дает аж 400 рублей. 800 рублей в день – совсем неплохо, особенно если учитывать тот факт, что есть еще и «заказы»: за них платят меньше, но сами люди нередко дают чаевые, а если заказчиками был оплачен еще и фуршет, тебя, несомненно, угостят с барского стола. Кроме того, заказы удобны и точным временем: на понтоне нет четкого расписания, когда отправится кораблик, – он уходит только после того, как хозяин-администратор даст отмашку: мол, сумма «сидит» сносная, отправляйся. Если погода плохая, а катерок открытый, люди могут собираться очень долго, занимать места, уходить, возвращаться вновь. Бывает так, что ни один катер не покидает причал, тогда смену закрывают часа на 2–3 раньше (ждут до последнего, надеясь на чудо), и после закрытия смены капитаны работают сами на себя.
Особенной популярностью пользуются ночные катания, так называемая «разводка», – это когда кораблики проходят сначала под медленно ползущими вверх крыльями Дворцового моста, а потом и Троицкого. Одновременно с Троицким поднимается впереди и Литейный мост, а на Неве тем временем творится беспредел: по воде на бешеной скорости несутся быстроходные катера, поднимая резкие волны, которые не страшны «калошам», но открытым маленьким лодкам, которых становится на Мойке и Фонтанке все меньше и меньше (в них приятнее на воде, но нет удобств и некуда скрыться от дождя), доставляют ощутимое беспокойство. Пассажиры, уже позабыв о красотах ночного Петербурга, судорожно хватаются за борта, а гид улыбается: «Не волнуйтесь, разве же это волны?!» Но гидов на ночные экскурсии берут все реже и реже: людям, отправляющимся в ночной рейс, не нужны анекдоты времен Петра и Екатерины, они хотят выпить пива и посмотреть на иллюминацию Васильевского острова.
Лично мне больше всего нравились именно лодочки: из-за своей компактности (хотя у прижимистого капитана на лодку помещалось до 40 человек) они могут проходить под самыми низкими мостами Петербурга, тогда как «калоши» со своими барами-ресторанами ходят купированным маршрутом («малый круг»), например Зеленый мост (Мойка) – Зимняя канавка – Нева до Медного всадника – разворот – Нева до Летнего сада – поворот в Фонтанку и – возвращение в Мойку через 1-й Инженерный мост мимо Марсова поля и дома Пушкина обратно к Зеленому мосту. В моей практике был пугающий случай, когда вода была очень высокой, но капитан не хотел идти «малый круг» (их не любят за их однообразность: сначала рассказываешь про один берег Невы, потом про второй, а люди-то уже все успели посмотреть) и пошел через канал Грибоедова. Все время приходилось втягивать голову в плечи, и, кроме того, мы чуть не застряли сначала под Каменным (это третий по ширине мост Петербурга), а потом под Ново-Конюшенным мостом. Каменный мост – это темный тоннель кирпичной кладки шириной в 95 метров. В тот раз было очень много иностранцев, и, думаю, они надолго запомнили тот русский экстрим: металлические поручни кораблика высекали пестрые искры, и на палубу гулко падали большие куски кирпича и кирпичной крошки, пока мы продирались сквозь темень.
«Большие круги» бывают самыми разными, но в основной своей массе они захватывают или Мойку – Неву – почти всю Фонтанку – Крюков канал – канал Грибоедова, или связаны с прохождением всей Мойки с выходом на Неву и подходом к Арке Новой Голландии. Авторские экскурсии гидов быстро становятся продуктом массовым, так как сами девушки в свободные дни (рабочий график на понтоне два через два) любят покататься и узнать что-нибудь новое «вон про тот дом». Основными требованиями к гидам являются пунктуальность (хотя о ней к концу лета вспоминают все реже и реже: сказывается усталость) и хорошая дикция, потому что не только кораблики (раз в смену обязательно кто-то ломается, и его берут на буксир или возвращают пассажирам деньги за сорванную прогулку) , но и микрофоны барахлят. За качество звука отвечает капитан, но туристы об этом не подозревают и поэтому претензии типа «ой, или вы так тихо говорили» предъявляют гиду. Он обычно первым выпрыгивает из катера и помогает людям выходить на понтон после того, как путешествие закончилось, так что от справедливого втыка он, подлец, не уйдет.
Еще надо отметить тот факт, что часто гиды стоят спиной к направлению движения корабля, поэтому они не только хорошо должны знать, какой мост сейчас будет, какой дворец вырастет на набережной через минуту, но и научиться не путать право и лево. Иногда перед отправлением некоторые гиды, зная, что в этот раз им идти задом-наперед, на тыльной стороне правой руки пишут «лево» и на левой – «право».
Люди, оккупировавшие реки и каналы, любят свою работу. Она дает неплохую зарплату, свободный график, интересные знакомства, загар, тренировку иностранного языка, да много еще чего. Можно упросить капитанов сгонять на середину Невы, где вода чище, и там понырять с лодки. Но, к сожалению, в этот бизнес не приходят со стороны. Люди здесь работают по нескольку лет, а на освободившиеся места стараются приглашать знакомых. При этом все равно считают деньги друг друга и завидуют, если у товарища в день было больше рейсов. Эта «рабочая» болезнь особенно проявляется у новичков, но к третьему месяцу пахоты сходит на нет. Также к профессиональным болезням можно отнести и сорванный голос (этим страдают не только гиды, но и зазывалы, без которых работать было бы гораздо сложнее: они объясняют маршрут
заинтересовавшимся людям и отвечают на стандартные вопросы).
У гида в жизни много событий веселых (типа выпрыгнувшего посередине Невы описавшегося юноши) и грустных (типа ссоры с капитаном из-за облитых «солярой» белых штанов), но мне почему-то чаще всего вспоминаются две такие.
Мы сидим на понтоне, и приходит мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Серьезный, пухлый, в кепке и с пакетом в руках. Он спрашивает администратора и говорит, что хотел бы работать у нас, что окончил курсы гидов, что у него есть диплом, что он может вести экскурсии и – неплохо вести. Администратор почему-то смущается и начинает объяснять, что ты хороший парень и, я вижу, умный, но – пойми, у нас тут дяди и тети, а тебе еще всего двенадцать. И я вспоминаю, как я искала работу в четырнадцать, мне также объясняли, что тут дяди и тети и надо вот совсем чуть-чуть подрасти…
А еще была история, когда мы плыли по Фонтанке и уже заворачивали в Крюков канал, когда кто-то из пассажиров сказал: «Смотрите, человек будто бы тонет!» На Фонтанке ближе к Египетскому мосту низкие берега, и часто летом тут загорают пьянчуги, спят, купаются. Я обернулась, но мы уже входили в Крюков, и никого не было видно. Кто-то ответил: «Да нет, купаются!» А потом мы плыли там же через 2 часа, и стояла милиция, и лежало накрытое простыней тело. И я как-то не могла найти в себе силы рассказывать о Никольском соборе и святом Николае, покровителе всех моряков.

Любовь Лебедева

Укорот

Зданию, испохабившему вид
на Стрелку Васильевского острова,
хотят срезать 13 метров

Губернатор Петербурга поддержала решение Градостроительного совета о том, что бизнесдом, выросший в глубине Васильевского острова до такой высоты, что его прекрасно видать с Невских мостов, должен лишиться двух верхних этажей. Главному архитектору города Александру Викторову дано указание обеспечить усекновение монстра.

Событие это — если оно, конечно, случится — станет историческим. Строителям в Петербурге нынче позволено все или почти все, список потерянных памятников и видов длиннее и длиннее, и вот создается важнейший прецедент: домик, оказывается, можно и подрезать. Время, оказывается, можно повернуть вспять. Валентина Ивановна нашла в себе силы на политическое решение, а застройщики в следующий раз будут думать, прежде чем откровенно уродовать историческую панораму.

На деле, конечно, не все так просто. Инвестор утверждает, что все документы в порядке, и сносить ничего не хочет (вернее, готов убрать три с небольшим метра вместо тринадцати). Кроме того, при уничтожении необходимых этажей может открыться вид на другой высотный домик, а хрен редьки если и слаще, то не намного. Еще более «кроме того»: в данный момент в Петербурге не действует никакого высотного регламента (старый силу потерял, новый пока не вошел), поэтому бизнесмены, возводящие в данную секунду гулливерские постройки, теоретически выиграют впоследствии любой суд, невзирая ни на какую политическую волю. Да и средств воздействия на власть у них не меньше, чем у общественности, ратующей за бережное отношение к городу.

Но все равно очень хочется верить, что лед тронулся. На знаменитое письмо видных граждан Петербурга против уничтожения его исторического облика власть, если помните, отреагировала раздраженно, но в результате — прислушалась. Сначала Матвиенко официально признала ряд «градостроительных ошибок», а теперь вот обещает перейти от слов к делу.

Будем ждать развития событий. Если после такого обещания губернатора не будет исправлена ошибка настолько вопиющая — значит, невозможно вообще ничего.

Фото: с дома «Эсдерс и Схефальс» (угол Гороховой и Мойки) семьдесят пять лет назад срезали шпиль: он заслонял Адмиралтейскую иглу.

Иван Желябов