«Железный сержант», «полковник» или «профессор»?

«Железный сержант», «полковник» или «профессор»?

В спорте, который изначально демократичен по своей сути, по мнению Лобановского, без «жесткой руки» не обойтись. Между прочим, этот характерный штрих его тренерского почерка прослеживается и в книге «Бесконечный матч». Кстати, писатель Сергей Иванов, рецензируя ее на страницах «Правды», заметил противоречия в Лобановском, который при анализе своих побед и поражений «…старается быть объективным, но который необъективен, так сказать, по определению».

Вполне осознанно идя на откровенность, Лобановский знает: за ним победы, за ним стройное здание киевского «Динамо», да и сборной страны, — пишет далее С. Иванов. — А значит, право утвердить свое мнение на престоле истины. Главное для него в футболе — тактика, то есть работа тренера. Главное в игроке — послушание. Талант, конечно, тоже: без этого «пропуска» ни один игрок не появится в команде Лобановского. Но главное все же: «Есть! Понял!» Это невольно проскакивает у него в характеристиках игроков. Ни один, пожалуй, не выделен за особые способности. Но зато часто мелькает: «с полуслова понял меня», «безоговорочно выполнял тренерские задания».

Плохо это или хорошо? У меня нет однозначного ответа на этот непростой вопрос. Возможно, «жесткая рука» Лобановского и была хороша для достижения успеха в условиях той системы, в которой он жил и работал. А для таланта? Как ему работалось под этой «жесткой рукой»?

В футбольных кругах многим было известно, что по ряду причин Лобановский недолюбливал Блохина. Ведь это же факт, что за пятнадцать лет их совместной работы в киевском «Динамо» самого знаменитого игрока клуба почему-то ни разу не выбрали капитаном команды! При всей внешней демократичности процесса выборов (тайным голосованием) неизменно получалось так, что на эту роль никогда не избирали игроков, которые почему-либо были в немилости у тренера. Бывало, что Олега уже избирали капитаном сборной Советского Союза (когда ею Лобановский не руководил), но в родном клубе он «дослуживался» максимум до вице-капитана. Между тем на протяжении длительного времени как минимум сорок процентов успеха киевского «Динамо» на внутренней и международной арене обеспечивало присутствие в составе команды именно такого выдающегося форварда, как Блохин. Вспоминаю, как однажды, когда мы беседовали об игре Олега, Володя Мунтян вдруг — неожиданно для самого себя — запальчиво сказал: «Без Блохина могло не состояться киевское „Динамо“!»

Возьму на себя смелость утверждать, что отношение Лобановского к личности Блохина было слишком жестким, а порой, на мой взгляд, даже жестоким (особенно два последних для Олега сезона в родной команде).

Осенью 1986 года Блохин пребывал в отличной спортивной форме. Накануне игры 29 октября в Симферополе он был уверен, что обязательно будет участвовать в отборочном матче чемпионата Европы сборных СССР и Норвегии. Но на установке Лобановский не назвал его фамилию в стартовом составе. Однако на 15-й минуте игры неожиданно получил травму Заваров. Печальная случайность и позволила выйти на поле Олегу Блохину. С его появлением в составе игра нашей сборной оставалась такой же скоростной и мощной, как в самом начале матча. Но с участием Олега атаки сборной СССР приобрели какую-то стройность, почти каждую из них пронзала острая футбольная мысль. И первой скрипкой в слаженно звучащем футбольном ансамбле был Блохин.

Через несколько дней после этой игры, читая в «Футболе — Хоккее» комментарии по поводу этого матча заслуженных тренеров УССР  Ю. Заболотного и В. Прокопенко, я понял, что не один так считаю. «Когда Блохин включился в эту скоростную командную игру, дело быстро пошло на лад», — писали они. Матч сборная СССР выиграла со счетом 4 : 0 (голы забили: Литовченко, Беланов, Блохин и Хидиятуллин).

Очень интересно (а главное — правдиво) этот случай описал в своей книге «Футбол — только ли игра?» Никита Симонян:

Мы, как всегда, раздали анкеты, чтобы каждый игрок назвал свой вариант состава, и вдруг увидели, что Олег по количеству голосов не попадает в число одиннадцати. Это определило и решение тренерского совета.

Мы поговорили с каждым, кто должен был выйти в стартовом составе, а затем стали приглашать на беседу тех игроков, которые оказались в резерве.

Олега Блохина решили не вызывать, чтобы не ранить его самолюбия.

Объявили состав команды, поехали на игру. Все уже переоделись, отправились на разминку. В раздевалке остались запасные. Желая успокоить Блохина — естественно, не мог он не расстроиться, не услышав своей фамилии, — подошел к нему:

— Думаю, Олег, ты сегодня обязательно выйдешь на поле и забьешь гол.

Последовала неожиданная резкая реакция.

— Да бросьте вы! Зачем вы меня сюда привезли? Я потерял неделю, лучше бы провел ее с семьей!

Я все-таки пытался пробиться сквозь обиду:

— Сегодняшний матч без тебя наверняка не обойдется. Не с таким же настроением играть…

Блохин вышел на поле на двадцатой минуте, хорошо провел игру и забил гол. Настроение у него изменилось.

— Ну вот, а ты кипятился, — заметил я ему.

— Но ведь вы, старший товарищ, могли со мной заранее поговорить!

Олег был прав: в заботе о нем мы и себе облегчили жизнь, избежав трудного объяснения. Я извинился и заверил — впредь буду тактичнее.

Лобановский же, за которым оставалось решающее слово в комплектовании стартового состава, своей ошибки в Симферополе не признал. Впрочем, как и не признавал никогда. В отличие от Симоняна тренер киевлян и сборной страны перед Блохиным вообще ни разу не извинялся.

Цепко засел у меня в памяти один разговор осенью восемьдесят седьмого с моим московским приятелем, который великолепно знал футбол и очень хорошо — Лобановского.

— Рискну все-таки вам сказать, — спокойно произнес он, — что со стороны Лобановского нынешнее третирование Олега Блохина — предприятие, на мой взгляд, вполне логичное. Если, конечно, отдавать себе отчет в том, что собой главный тренер киевского «Динамо» и сборной СССР в действительности представляет. Как игрок он был чисто выраженный тактик, к тому же прошел хорошую техническую школу. И еще располагал неплохим для «футболера» общим развитием. Но ведь одних только названных качеств мало для того, чтобы стать настоящим тренером, очень мало. Человеку требуется для этого кое-что еще — более существенное. Профессию же тренера он ловко имитирует, но не более того!

— А как же результаты его тренерской работы еще в «Днепре»? — парировал я. — А куда девать семь чемпионских званий киевского «Динамо», его две международные победы в Кубке кубков, да и отдельные яркие выступления сборной?

— Ах, результаты? — он как-то загадочно улыбнулся. — Меня они почему-то не гипнотизируют. Как многих из вас! Пристально наблюдая за деятельностью Лобановского, я давно понял, что он очень быстро оценил и досконально освоил то, чем другие тренеры занимались эпизодически и поневоле. Пожалуй, именно он первый, оценив всю благоприятность общей обстановки для безнаказанных договоров о результатах футбольных матчей, стал этим умело пользоваться.

— Назовите мне советского тренера, который в подобного рода «игры» не играет! — воскликнул я. — Вы же мне сами когда-то рассказывали, что даже честный и порядочный Севидов «отдавал» очки. Правда, когда ему… приказывало это делать начальство!

— Допустим. Однако же Лобановский пустил — уже в «Днепре» — эти самые договора на конвейер, на поток. А затем эту же практику перенес и в киевское «Динамо», команду, которая традиционно, с 1934 года, собирает в своем составе самых лучших игроков Украины. А порой не только Украины!

— Откровенно говоря, я пока не вижу во всем этом никакой связи с нынешним, как вы выразились, третированием Блохина Лобановским.

— Извольте, — мой собеседник снова мягко и загадочно улыбнулся. — Не за горами время, когда Блохину волей-неволей придется решать вопрос о том, оставаться ли в футболе — не в роли игрока — или не оставаться? А если оставаться, то в каком качестве?

— Олег в будущем видит себя тренером.

— Вот! Блохин — фигура слишком важная в истории отечественного футбола, чтобы к его желаниям не прислушивались и не проявили о нем заботы. Лобановского же, мне думается, не может сейчас не посещать в этой связи мысль: а если Олег действительно захочет стать тренером? И дело даже не в том, есть ли у Блохина для этого необходимые объективные данные. Лобановского должно тревожить отнюдь не это, а возможность самого намерения Блохина стать тренером! Тем более что киевское «Динамо» сейчас валится.

— А как, интересно, на ваш взгляд, — перебил я его, — может ли Олег стать хорошим тренером?

— Что касается объективных тренерских данных Блохина, то они, мне кажется, у него выше, чем в соответствующий период были у Лобановского. Дело ведь не только в том, что последние шесть-семь лет игровой деятельности Олега отмечены его повышенным тяготением к тактическим средствам борьбы. Целый ряд его действий на поле являются уже не арифметическими, а остроалгебраическими! Полагаю, что Лобановский, который, как мы помним, сам был сильным тактиком, это качество Блохина заметил.

— Но одного такого качества для будущего тренера, пожалуй, маловато?

— Верно. Но прибавьте репутацию Блохина как режимного спортсмена. А, кроме того, у него большой опыт тренировок под руководством не только невежественного в этой области Лобановского, но и по-настоящему профессиональных, талантливых тренеров, специалистов своего дела, таких как Севидов, Бесков. Конечно, у Блохина нет такого опыта работы под руководством знаменитых тренеров, как, скажем, у Беккенбауэра, но в целом опыта такого гораздо больше, чем было у Лобановского, когда тот оставлял футбол как игрок. Почему же начальство не может увидеть в лице Блохина замену нынешнему тренеру?

— Неужели вы допускаете мысль, что Лобановский исподволь, уже на корню, как говорят сами футболисты, перекрывает кислород будущему Блохину-тренеру?

— Лобановскому сейчас устранить Блохина со своего пути просто необходимо! — воскликнул мой собеседник. — Но как? Прежде всего, конечно, как можно реже выпускать его на поле и в клубе, и тем более в сборной и вынудить Олега, возможно, к каким-то нервическим поступкам, к какому-то конфликту, скандалу, тем самым показав всем, что характер Блохина тренерской работе противопоказан! Вот, на мой взгляд, что стоит за сегодняшним отношением Лобановского к Блохину.

Откровенно говоря, я был просто шокирован и подавлен железной логикой моего собеседника. У меня не нашлось веских аргументов, чтобы возразить ему и убедительно доказать всю абсурдность столь мрачно нарисованной им ситуации. Неужели мой приятель из Москвы увидел то, что я просмотрел в Киеве? «А что, если поговорить с самим Лобановским? — размышлял я. — Как, интересно, он будет реагировать на подобную „концепцию“?» Но от подобной мысли я отказался сразу же. Во-первых, не хотелось обидеть Лобановского даже какими-то подозрениями в его тренерской нечистоплотности по отношению к такой футбольной звезде, как Блохин. Во-вторых, думал я, даже если нарисованная моим собеседником ситуация реальна, то Лобановский, бесспорно, умный и очень логичный человек, никогда не признается в этом.

Борис Акунин*. Квест

Компьютерная игра (точнее, сразу 7 игровых жанров в одной оболочке), она же роман. Дикий фьюжн из мировой литературы: прогрессоры Стругацких, «Голова профессора Доуэля» Беляева, пазл Дэна Брауна, модель для сборки Кортасара, Москва Булгакова, Бородино Толстого, баланс добра и зла Лукьяненко, скляночки с микстурами, дающими знание, из сказки Джанни Родари… На глубинном уровне все объединяет фигура Великого Инквизитора, который давно не дает покоя Акунину. Сложнейшая инженерная конструкция из двух перекликающихся исторических пластов (1812 и 1930) и философский замах, сравнимый только с романом «Пелагия и красный петух». Итог второй пятилетки творчества. Многие считают, что Акунин пишет все хуже и хуже. Мне кажется, дело сложнее. Как композитор сюжета, дизайнер саспенса, программист читательской реакции Б. А. в каждой новой книге оказывается на уровень выше, и в этом отношении ему давно нет равных в мировой литературе. И последние вопросы, которые таятся в глубине, оказываются все неразрешимее. Но герои при этом все более плоские, ситуации все неправдоподобнее, а форма подачи все заманчивей. Зачем же эти ядовито-яркие обертки (на скриншоты к «Квесту» без тошноты и смотреть нельзя)? Видимо, автор считает, что массовый читатель совсем выродился. Но если так, то, может быть, хватит для него писать? Хочется сказать следующее: «А что, Григорий Шалвович, не столкнуть ли Вам все эти инженерные сооружения с одного разу ногой, прахом, единственно с тою целью, чтоб все эти фандорины отправились к черту и чтоб нам прочитать роман без игр, без саспенсов, без брусникиных, без картинок, совсем не смешной, совсем не увлекательный, но зато с настоящей историей и настоящим Великим Инквизитором?»

для 200 000 человек (первый тираж)

Андрей Степанов

* Внесен в реестр террористов и экстремистов Росфинмониторинга.

Юрий Поляков. Гипсовый трубач, или Конец фильма (глава из книги)

Три позы Казановы

— Ну, если мы соавторы, нам хорошо бы вступить… э-э… в договорные отношения, — с легким признаком сквалыжности заметил Кокотов.

— Вступим… Потом… Если захотите!

Жарынин встал и в задумчивости обошел номер, полюбовался заоконным пейзажем, заглянул в ванную и, заметив географическую шторку, завистливо цокнул языком.

— Какой вы, однако, Андрей Львович, экзот! Уступите занавесочку! Утешьте старика!

— Вы серьезно?

— Абсолютно.

— Берите!

— Спасибо. Я горничной скажу, чтобы перевесила. Вы расположились?

— Нет еще… не совсем…

— Потом расположитесь. Теперь же давайте работать! — и с ленинской картавинкой он добавил: — Чер-р-ртовски хочется поработать!

— Давайте! Но знаете, я никогда еще не писал сценариев… Погодите, я сейчас ноутбук включу.

— Не надо! До ноутбука дойдет не скоро, если вообще дойдет… Работать будем у меня. Я курящий. Пошли!

Андрей Львович похолодел. Дело в том, что вечор, вдохновленный разговором с Жарыниным, он позвонил Мотыгину в «Вандерфогель» и отказался от аванса за очередной роман из серии «Лабиринты страсти», к которому уже и название придумал — «Тайна великого любовника».

Сюжет вкратце был такой: старый кавалергард, прославленный ловелас Серебряного века, чудом уцелевший в огне Гражданской войны и превратившийся с годами в скромного советского пенсионера, умирая, решает передать свою великую сексуальную тайну внуку Вене, редкому разгильдяю, двоечнику и рохле. Тайну эту, между прочим, их везучему предку проиграл в карты сам Казанова, о чем много судачили в свете, и отголоски этих пересудов имеются, если вчитаться, даже в ахматовской «Поэме без героя», не говоря уже о брюсовском «Огненном ангеле». Суть вот в чем: наследник Казановы знал три сексуальные позы, которые при строго определенном чередовании доставляли женщине неземное удовольствие и навсегда привязывали ее к мужчине, в буквальном смысле — порабощали. Рассказывали: когда кавалергард отправлялся со своим полком на германский фронт, толпы безутешных красавиц, рыдая, ломая руки и теряя бриллианты, бежали по шпалам за воинским эшелоном много верст…

Однако, умирая, склеротический старик успел сообщить внуку только одну позу: женщина внизу — мужчина сверху. И отошел в лучший мир… Похоронив деда, Веня, безнадежно влюбленный в гордую однокурсницу Ангелину, неприступную, как сопромат, и не обращавшую на невзрачного троечника никакого внимания, решил выяснить недостающие звенья великой тайны. Для начала он купил за две стипендии на Кузнецком мосту «Кама-сутру», тайно привезенную кем-то из-за границы. Книга была на английском языке — и, скрепя сердце, парень сел за словари и грамматику. Некоторые позы, изображенные в книге, оказались настолько хитросплетенными и гимнастическими, что пришлось всерьез заняться физкультурой и даже спортом.

Дальше — больше. Чтобы вовлечь какую-нибудь приятную женщину в свой экспериментальный поиск, надо было, конечно, ей для начала хотя бы понравиться. Ну, в самом деле, не подойдешь же к незнакомке со словами: «Гражданочка, мой дед, старый хрыч, умирая, оставил мне фрагмент тайны Казановы. Давайте-ка вместе и дружно…» Ясно, в следующую минуту она зовет милиционера, а тот — психиатра. В результате Веня был вынужден обратить пристальное внимание на свою внешность: стрижку, одежду, манеры. Он даже записался в школу танцев. Ну, и, разумеется, расправился с прыщами на лице.

А тут как раз подоспел Московский фестиваль молодежи и студентов 1957 года, во время которого, как известно, целомудренное советское общество значительно раздвинуло свои эротические горизонты. Достаточно вспомнить многочисленных и разноцветных «детей фестиваля», родившихся девять месяцев спустя. Кокотов был уверен: эта подернутая ностальгической дымкой советская ретроспекция придаст сюжету особенный шик.

Итак, со всех континентов в столицу первого в мире государства рабочих и крестьян слетелись тысячи красивых девушек, всех, как говорится, упоительных национальных принадлежностей и потрясающих расовых различий. Именно этот праздник молодого духа и юной плоти как нельзя лучше подходил для разгадки тайны великого сластолюбца Казановы. И надо заметить, Веня хорошо подготовился и свой шанс упускать не собирался. Элегантный, спортивный, обходительный, свободно владеющий английским языком, сорока пятью видами поцелуев и семьюдесятью двумя сексуальными позами, он сразу привлек к себе внимание раскрепощенных иностранных дев. После первого же вечера интернациональной дружбы Веня ушел гулять по ночной Москве с француженкой алжирского происхождения Аннет. Но предварительно назначил на следующий день свидание Джоан, американке из Оклахома-сити, штат Оклахома, а на послезавтра сговорился с миниатюрной, как фарфоровая гейша, японочкой Тохито…

Однако не успел Вениамин уединиться с Аннет на укромной скамеечке Нескучного сада и подарить ей поцелуй, называющийся «Чайка, открывающая раковину моллюска», как двое крепких мужчин, одетых в модные, но совершенно одинаковые тенниски, подошли и попросили прикурить. Поскольку наш герой табаком не баловался, ему пришлось предъявить незнакомцам студенческий билет и проследовать с ними куда следует. Там, где следовало, наследнику Казановы разъяснили, что за попытку вовлечь иностранную подданную в интимные отношения ему грозят большие неприятности, вплоть до тюрьмы. Ведь именно так, в объятьях красоток, и вербуют легковерных советских граждан западные разведки. Но поскольку зайти далеко, благодаря бдительности оперативников, студент не успел, для первого раза органы ограничатся минимальным наказанием — письмом по месту учебы, информирующим вузовскую общественность о его аморальном поведении.

Персональное дело несчастного Вени разбирали на закрытом комсомольском собрании. Поначалу все шло к исключению из рядов, а следовательно, к окончательной жизненной катастрофе. Оскорбленные однокурсницы жаждали его крови. Мол, ишь ты! Тут пруд пруди своих нецелованных соратниц по борьбе за знания, а его, гада, на импорт потянуло! Однокурсники же озверели от зависти, ведь никто из них не отважился даже близко подойти к капиталистическим прелестницам. Декан факультета, в свое время так и не решившийся убежать от опостылевшей жены к горячо любимой аспирантке, тоже, хмурясь, требовал самых суровых мер.

И вдруг, к всеобщему изумлению, за аморального юношу страстно вступилась Ангелина, та самая отличница, в которую наш герой был безнадежно влюблен, пока не впал в «казановщину». Мудрая девица заявила, что исключить из рядов значит расписаться в полной идейно-педагогической беспомощности коллектива, и высказала готовность взять оступившегося товарища на поруки. При этом она смотрела на Веню такими глазами, что он сразу понял: любим, и любим горячо! А как, в самом деле, не увлечься парнем — спортивным, подтянутым, обходительным, аккуратно одетым, танцующим и свободно говорящим по-английски. Разве таких много?

Взяв Веню на поруки, Ангелина его уже не выпустила. Вскоре молодые люди зарегистрировались в загсе, устроив в студенческом общежитии грандиозные танцы под патефон. Прошли годы. Обглоданный Советский Союз называется теперь Россией, а обсмеянный КГБ переименовали в ФСБ. Но Веня и Ангелина до сих пор счастливы, и судя по тому, как они смотрели друг на друга на своей недавней золотой свадьбе, наследник Казановы именно с законной супругой сумел9таки разгадать великую тайну трех поз. А может, и не сумел… Разве это так важно, когда любишь?..

Такая концовка, по мнению Андрея Львовича, должна была очень понравиться домохозяйкам.

Нормы рафинада на 2028 год (Владимир Сорокин. Сахарный Кремль)

Владимир Сорокин

Сахарный Кремль

  • М.: АСТ, Астрель

    Растет, растет Стена Великая, отгораживает Россию от врагов внешних«. В головах эта стена уже построена, а в сорокинских фантазиях в 2028 году растет и на границах империи. Строят зеки, взятые прямиком из «Ивана Денисовича». Строят по приказу Государеву, чтобы могла Россия «подняться с колен, отгораживаясь от чужеродного извне, от бесовского изнутри». Пожалуй, еще ни одному писателю за всю историю русской литературы не удавалось так подгадать со «своевременной книгой»: «Кремль» появился на прилавках ровнехонько в те дни, когда Россия оказалась в полной международной изоляции.

    Но придуман и отчасти описан этот мир был раньше: намеченный в «Дне опричника» (2006), в новой книге рассказов он только подробно детализирован. Это, конечно, антиутопия, но особая — «историческая». Сорокин пророчит в будущем смешение всех «стабильных» времен из нашего прошлого, а именно: сталинских (лагеря, доносы, «дело кремлевских лилипутов», Государь вещает, что враг внутренний множится по мере продвижения к цели), брежневских (диссиденты, продукты по минимуму, в магазинах очереди), XIX века (Закон Божий в школе, Русь кабацкая). Но доминанта всего — XVI век, Иван Грозный. Земщина и опричнина, неугодных бояр и людишек жгут целыми улицами, на площадях — публичные порки; стрельцы, юродивые, кликуша Пархановна с позолоченным совком за поясом. Плюс нехитрая технологическая фантастика (роботы, голограммы), линейное прогнозирование (язык будет замусорен китайщиной, как сейчас англицизмами; нефть-газ кончатся — пояса затянем), а также — может быть, самое важное — константы русской культуры. То, что всегда было, есть и будет: обожание Государя, несчастья в августе, теснота в тюрьмах, анекдоты, пытки на Лубянке, загаженные лестницы, нищая деревня, Кобзон. Получилось ох как правдоподобно. В двух последних книгах Сорокин вместо игр подсознания вдруг занялся отражением реальности, но вышло так, что именно они лучше всего воплотили главную тему писателя: условность систем культуры, запретов и разрешений, всех «хорошо» и «плохо». А еще, если присмотреться, «Кремль» оказался энциклопедией всех сорокинских приемов, от сборника «Первый субботник» до «Ледяной трилогии». В «Норме» он описывал, как советская власть всех кормила дерьмом. Новая власть хитрее — кормит сладеньким, сахарным, леденцовым кремлем, и все добровольно посасывают. Теперь кажется, что Сорокин тридцать лет только тренировался, чтобы написать этот том.

    Похоже, что итоги литературы 2000-х подведены: вся она, начиная с «Кыси», тяготела к антиутопии и соревновалась в том, кто выдумает самую точную метафору власти. Лучше Сорокина, пожалуй, не скажешь. Впрочем, ждем этой осенью новый роман
    Пелевина.

  • Андрей Степанов

    Борис Акунин*. Смерть на брудершафт: роман-кино. Летающий слон: фильма третья. Дети Луны: фильма четвертая

    В книгах про разведку Б. А. гениально ставит задачи. Ну, например: весной 1941 г. Германия сосредоточила на границе СССР 6 млн. солдат. Задача разведке: заставить Сталина поверить, что Гитлер не нападет. Это делает корветтенкапитан фон Теофельс в «Шпионском романе». А в «Летающем слоне» его папа, Зепп, выполняет задание чуть попроще: заставить Россию отказаться от производства суперсамолета «Илья Муромец», который может решить исход Первой мировой войны. Задачи явно не имеют решения, но Теофельсы (Фандорины тож) щелкают их, как орехи. А автор, между прочим, объясняет этим необъяснимые странности истории. «Фильмовая» серия — это, конечно, не «Пелагия» с ее подтекстами, здесь все на поверхности: одномерные персонажи, стремительное действие. Но нельзя сказать, что это сценарии, многого снять нельзя: предысторий героев, внутренних монологов. Главное же — «немой фильме» нужен антураж, аура, чтобы читателя захватило, втянуло, чтобы он залюбовался чем-нибудь —
    да чем угодно. Можно сделать конфетку из воздушного боя «этажерок» Первой мировой, а можно —
    из декадентского либертинажа. Кстати, декаденты Акунину раньше не удавались: «Любовница смерти» была единственным провальным романом фандоринской серии.
    В «Детях Луны» больше юмора, больше действия, больше реальности (героиня — законченная наркоманка). Зачем Акунин стал писать «роман-кино»? Симптом близкой катастрофы: визуальный ряд потихоньку пожирает культуру книги, через десять лет будут читать только то, что было на экране. А Злой Человек уже подстелил соломки.

    для верных

    Андрей Степанов

    * Внесен в реестр террористов и экстремистов Росфинмониторинга.

    Проект «АСТ» в поддержку чтения «Читайте книги!»

    Социальный проект издательской группы АСТ в поддержку чтения «Читайте книги!»

    Цель проекта — повысить престиж чтения в нашей стране и вернуть книге читателя, увлечь идеей чтения молодое поколение и сохранить нашу самобытную культуру.

    Россия утратила статус «самой читающей страны в мире», и, по статистике, половина взрослого населения России не читает художественной литературы. Нация, утерявшая интерес к чтению, оказывается на грани культурной деградации, становится слабой и уязвимой.

    Сегодня книге приходится бороться за аудиторию с телевидением, кино, Интернетом. Но чтение — это не просто способ получения информации, это уникальный процесс, способный сделать из человека именно Личность, умеющую чувствовать, сопереживать, мыслить независимо. Издатели понимают: ситуация стала критической. Пришло время в нее вмешаться, и, в первую очередь, представителям книжной отрасли.

    Издательская Группа АСТ является сегодня одним из самых успешных и авторитетных Издателей России.

    ИГ АСТ — частная коммерческая компания, но мы не ограничиваем свой интерес рамками коммерческой составляющей. И отдаём себе отчёт в том, что, являясь весомой частью российского книгоиздания, несём ответственность за будущее книги. Именно поэтому, наряду с коммерчески-выгодными многотиражными проектами, мы большое внимание уделяем сегодня литературе, выпускаемой малыми тиражами. Литературе, востребованной небольшой читательской аудиторией, и поэтому имеющей право на существование.

    Классические произведения, историческая литература, поэтические сборники… должны выпускаться в первую очередь крупными издателями, пусть даже за счёт коммерчески успешных проектов.

    Осознавая ответственность лидирующего издательского холдинга, мы готовы инициировать сегодня широкомасштабные проекты, требующие солидных финансовых инвестиций, направленных на изменение критической ситуации, связанной с потерей интереса населения к чтению, продиктованную информационно-агрессивным временем.

    В первом социальном книжном проекте «Читайте книги» принимают участие талантливые писатели — наши современники. В рамках проекта они в простой доступной форме обратятся напрямую не только к своим постоянным читателям, но и к мало читающей или совсем не читающей аудитории с тем, чтобы пробудить интерес к чтению и сохранить нашу самобытную культуру.

    Мы верим, что нашу добровольную инициативу поддержат не только издатели, писатели и общественные деятели, но и журналисты, обладающие мощным инструментом влияния на аудиторию.

    На улицах Москвы уже появились щиты с обращением десяти современных писателей — первых участников социальной программы: С. Алексеев. М. Веллер, Е. Вильмонт, П. Дашкова, Г. Куликова, С. Лукьяненко, В. Орлов, Г. Остер, Э. Радзинский, Э. Успенский

    Проект «Читайте книги!» стартовал в Москве, но это только первый шаг в целой серии программ ИГ АСТ, с общероссийской географией, объединенных социальной идеей поддержки чтения.

    PC Writer 1.0. Настоящая любовь

  • М.: АСТ: ХРАНИТЕЛЬ; СПб.: Астрель-СПб, 2008
  • Переплет, 288 с.; 5000 экз.

    После серьезной артподготовки (телепередачи по центральным каналам, массированная атака новостных агенств, многодумные рассуждения «экспертов») АСТ двинул на читателя «первый роман, написанный компьютерной программой». Давайте сразу определимся: компьютер ничего писать не может и не сможет еще лет двести, — это вам скажет любой, кто имеет хоть какое-то отношение к компьютерной лингвистике. На сегодняшний день, увы, компьютер не может даже грамотно переводить с английского. Так что перед нами случай так называемого вранья. Текст (переделка «Анны Карениной») — удручающе бездарный, читать его нельзя, но зато по нему можно попробовать восстановить фандоринским способом облик того человека, который навалял «первый кибер-роман». У меня получилось следующее: писал мужчина чуть за тридцать, весьма циничный, весьма жадный, очень мало начитанный, возможно, с биологическим образованием. Весьма вероятно, что он публиковал триллеры или SF, но профессионалом его не назовешь. Буратин у нас не так много, как кажется, и потому денежки, вбуханные в рекламу, пропадут несомненно. А креативщикам из АСТа можно предложить гораздо более перспективный проект: роман, написанный собакой. А что? В 1914 году некая Паула Мекель выпустила «Воспоминания и письма моей собаки Рольфа». Рольф был весьма образованной собакой, переписывался с профессорами, имел свое мнение о текущей политике. Правда, держать ручку он не мог и поэтому выстукивал буквы лапой. Творчество Рольфа обсуждали немецкие научные журналы — с не меньшей серьезностью, чем российские «эксперты» обсуждали по ТВ «первый компьютерный роман». Соглашайтесь! Собачку найдем, стучать лапой научим, мемуары напишем. Вот только перед этим хорошо бы узнать у юристов: где заканчиваются «пиар-ходы» издательств, а где начинаются действия, предусмотренные статьей 159 УК РФ (мошенничество)?

  • Андрей Степанов

    И. В. Князькин. Всемирная история проституции

  • М.: АСТ; СПб.: Сова, 2006; 926 с.

    Добротная, толстая монография в твердом переплете, украшенная множеством иллюстраций и фотографий, посвящена именно тому, о чем вы подумали. А вовсе не всемирной истории выборного управления, всемирной истории торговли в широком смысле этого слова или всемирной истории какого-либо иного древнейшего занятия.

    Период исследования (а книгу можно с полным правом назвать настоящим исследованием): от античности до нашего времени. Познания автора почти энциклопедичны. Тут и античные гетеры, и древневавилонские «храмовые блудницы», и «держательницы желтых билетов» Российской империи, и японские гейши.

    Сравнивая разные эпохи, культуры и обычаи, понимаешь, что отношение к проститутке как к объекту сексуального потребления неоднозначно. Иногда степень уважения к объекту потребления зависит от социального статуса потребителя и, в конечном итоге, от «рыночной стоимости» упомянутого объекта.

    Воистину, ничто не ново под луной: богатые и бедные были, есть и будут —
    точно так же, как были, есть и будут красивые и уродливые, сильные и слабые, умные и дураки, добрые и злые… И в этом, человеческом, едины и древний вавилонянин, и обитатель нашего, полувиртуального мира.

  • Адам Асвадов

    Независимо от кокаина (Сергей Болмат. Близкие люди)

    • Сергей Болмат. Близкие люди
    • Роман. М.: АСТ: Астрель, 2008
    • Переплет, 382 с.; 3000 экз.

    Вы приходите домой и обнаруживаете посреди своей квартиры тонну кокаина. Ваши действия? Да, конечно, позвонить в полицию. Но товар стоит 70 миллионов евро, а того, что он у вас, пока никто не знает. И владельца, кстати, уже убили. Может, не звонить? Дилемма.

    В такие книжные дилеммы, конечно, давно никто не верит. Это в шестидесятые годы сартры выкраивали по философским лекалам ситуации экзистенциального выбора, а читатели спешили примерить их на себя. В наше время тень знает свое место. Фикшн – это фикшн, договор между читателем и писателем гласит: ты мне загнешь, чтобы было как в Голливуде, а я за это тебя прочитаю, ни разу не зевнув. И загибают – например, помещают тонну кокаина в квартиру тихого немецкого бухгалтера, женатого на русской оторве. Однако рецензируемая книга – не трэш, а ее автор – не литературный делец. Сергей Болмат («Сами по себе», «В воздухе», «14 рассказов») – один из лучших на сегодняшний день стилистов в русской литературе. Так зачем ему сюжет с кокаином? Критики склоняются к мнению, что хитрый автор нарочно бодяжит продукт: подмешивает Тарантино в Набокова, а потом сидит и ждет звонков и с киностудии, и из Нобелевского комитета. А по-моему, дело не в этом. Тонна кокаина и неизбежно сопутствующие ей обстоятельства (бандиты, пытки, погони, гора трупов в финале) – единственное средство хоть чуть-чуть встряхнуть излюбленного героя писателя – homo bolmatis. Персонажи Болмата – существа мультикультуральные, глобализированные, рациональные, многословные (чтобы не завелись комплексы, надо вербализоваться), свято хранящие свой эмоциональный баланс, давно потерявшие способность удивляться. Вот беседуют два таких расслабленных европейца о том, что «один режиссер-документалист убил и съел своего коллегу, другого режиссера-документалиста». – Ну и что? Или вот рассматривают звонки на дверях в обычном немецком доме: «Гитлер Вонг», «Гонзаго», «Маркос», «Юм», «Караджич», «Богдан Мбеки, политический деятель». – Ну и что? Или вот бросают труп русского поэта в конвейер автоматизированной бумажной фабрики и смотрят: отличная белая бумага получается. Им, евротатарам, все равно – что Набоков, что Тарантино, восприятие их стерто начисто, все происходящее в мире происходит всегда не с ними, и движением героев-молекул правит одна только случайность. Но автор включает ток – вбрасывает тонну кокаина – и случайность заканчивается, молекулы бодро бегут к своим отрицательным и положительным полюсам. А когда бандиты принимаются не спеша отрубать пальцы на руке, homo bolmatis на некоторое время даже начинает ощущать реальность происходящего.

    Самое удивительное во всем этом то, что Сергей Болмат – русский писатель, пишущий на русском языке.

    Андрей Степанов

    Анатолий Брусникин. Девятный Спас

    Анатолий Брусникин «Девятный Спас»

    Писал, конечно, Акунин. Нет места доказать подробно, но вот хотя бы один факт: на страницах 208, 234 и 255 есть аллюзии, которые г-да Фандорины благоволят сами поискать в книге Акунина «Смерть на брудершафт» (вышла ПОСЛЕ «Девятного Спаса»). Да и вообще — на каждой странице десятки фирменных акунинских приемов, всюду его интонации. В искусного стилизатора из числа историков (а здесь чуть не у каждой фразы по 2–3 исторических источника) не верится: ни один архивист не знает, как пахнет примороженный ковыль (с. 199). В целом же — сказка! Григорий Шалвович, прикрывшись новой личиной, резвится напропалую: три богатыря (Илья крестьянский сын, Алешка-попович да дворянин Д. Никитин), они же три мушкетера и гардемарина, влюбляются все разом в Василису Прекрасную (она же Премудрая, она же Спящая Царевна, она же Герда, она же дочь Софьи-правительницы), спасают отечество от шведско-стрелецкого заговора и добывают не какие-нибудь там подвески, а двести тысяч золотых царю Петру на Полтавскую баталию. А чего стоит Илья Муромец в инвалидном кресле собственного изготовления! Пятая, «безфандоринская», серия Акунина будет, видимо, чисто приключенческой, самой легкой, но по количеству исторического материала превзойдет все другие. С историей, правда, вышло недоразумение: кое-кому из критиков показалось, что это славянофильская книжка. Чепуха, эффект идиотской обложки. Идеализацией Московии здесь даже не пахнет, просто Чхартишвили — «постепеновец», он против любых революций, в том числе и петровской. Вот и все.

    Андрей Степанов