Метка: Издательство «АСТ»

Чак Паланик «Фантастичнее вымысла»

• М.: АСТ, 2007;
• переплет, 285 с.;
• 20 000 экз.

Да, Паланик. Да, автор «Бойцовского клуба». Но вот этот небрежно написанный сборник рассказов со всей очевидностью не дотягивает до масштабов его писательской личности. «Фантастичнее вымысла» — говорит нам автор о своих текстах, каждый из которых представляет собой либо маленький репортаж о каком-нибудь диковинном событии, либо зарисовку на тему «странное в нашей жизни». С одной стороны, материал действительно подобран на славу: праздник сексоголиков, битва старых комбайнов, увеличители губ и детородных органов, сленг американских подводников. Но все это в совокупности не производит впечатления сборника — во всяком случае, сборника рассказов. Попытки найти между этими «острыми» темами хоть что-нибудь общее раз за разом проваливаются. Автор, видимо, был готов к тому, что читатели не доищутся его глубинного замысла, и поэтому все изложил в предисловии: «Каждый рассказ в книге посвящен пребыванию среди людей. Моей персоне среди людей. Или же тому, что собирает людей вместе». Действительно, книга об этом и еще о том, как много всего странного происходит в Америке. Больше ни о чем.

И что здесь фантастичнее вымысла?

Анна Энтер

Бина Богачёва «InterNET/ДА»

• М.— СПб.: Астрель-СПб, АСТ, 2007;
• переплет, 320 с.;
• 7000 экз.

Что тут скажешь… Книги всякие нужны, книги всякие важны. Я думаю, у этого романа есть шанс обрести своего читателя. Кому могут быть интересны рассуждения героини, у которой «не только тикают биологические часы», но и «вовсю звонит на последних батарейках будильник»? Кто будет сопереживать ей, употребляющей всю свою энергию на устройство личной жизни? Кто последует примеру простодушной охотницы за счастьем, использующей Интернет — этот глобальный ресурс знакомств всех со всеми — самым бездарным образом? Ответ очевиден. Вот такие же хорошие одинокие тридцатилетние женщины. Они-то как раз будут и читать, и сопереживать, и следовать примеру.

В принципе смеяться здесь абсолютно не над чем. «Женская доля» — штука безрадостная, и рассуждать о ней, судя по всему, тоже не очень весело, особенно если подходить к вопросу серьезно. Поэтому получается и путано, и скучно. С другой стороны, кто-то же должен писать об этом романы. Отдадим автору должное — она старалась. Как говорил один мой преподаватель, «ну, конечно, не на пять с плюсом»…

Анна Энтер

• М.: Астрель, АСТ, 2007
• Переплет, 288 с.
• ISBN 978-5-17-044488-5, 978-5-271-17055-3, 978-985-16-1271-6
• 150 000 экз.

Дяденька,
дай миллион!

Случилось страшное: Оксана Робски и Ксения Собчак выпустили свое первое совместное литературное творение под названием «Замуж за миллионера, или Брак высшего сорта». Кстати, в оригинале в заголовке запятая не стоит, но журнал «Прочтение» взял на себя смелость исправить это досадное недоразумение.
Наивных читательниц Оксана с Ксюшей уверяют, что перед ними — самое настоящее пособие по охоте на олигархов и тех девушек, кто во всем будет следовать их инструкциям, так или иначе, ожидает успех. Не с первого раза, так со второго. Не со второго, так со сто первого. Что поделаешь, «голддиггерство» — это тоже работа, причем куда более тяжелая, чем восьмичасовое сидение в офисе. Но на самом деле под броской черно-красной обложкой вы не найдете ничего, кроме откровенного стеба над провинциалками, решившими покорять Москву, и олигархами, которые, оказывается, и вовсе не люди, а животные.
К тому же в своих советах «писательницы» весьма непоследовательны. Оказывается, чтобы произвести неизгладимое впечатление на миллионера, нужно прийти к нему на свидание в строгом пиджачке от “Armani” и рассказать душещипательную историю о том, как на свою скромную зарплату секретарши ты содержишь старую алкоголичку-мать и безалаберную сестренку, которая без мужа растит четверых детей. Какое бы жалкое существование ни имитировала «охотница», вещи она все равно должна покупать в бутиках, а не на рынке.
По стилю книжки заметно, что вылизывал ее не один рерайтер, в результате чего продукт получился более-менее качественный и все же не лишенный забавных ляпов. Например, в своей зоологической энциклопедии «Виды и подвиды олигархов» Ксюша и Оксана заявляют, что олень — это самая настоящая дичь. Что ж, если в будущем ученым удастся это доказать, девушек наверняка ожидает Нобелевская премия в области биологии.
Всем несчастным читательницам, которые воспримут эту книгу как реальное руководство к действию, хочется посоветовать лишний раз задуматься. И даже не только об ожидающей их ужасной семейной жизни с бессердечным олигархом, который будет изменять им направо и налево. Как известно, настоящий рыбак никогда не выдает рыбные места, а если и выдает, то только по секрету лучшему другу, и уж точно не стопятидесятитысячным тиражом. А особое внимание лично я рекомендую обратить на скромную приписку в конце книжки, гласящую, что Ксения Собчак так и не сумела выйти замуж, «хотя очень хотела».

Мария Карпеева

• СПб.: Астрель-СПб, АСТ, 2007
• Переплет, 352 с.
• ISBN 978-5-17-042573-0, 978-5-9725-0700-9
• 5000 экз.

Шутка юмора

Моя знакомая, взглянув на эту книгу, недоверчиво бросила: «Что хорошего может написать человек, у которого такой легкомысленный псевдоним?» Разумеется, я стал с пеной у рта доказывать, что нельзя судить о людях по одежке и что, может, это вовсе и не псевдоним, а просто желание автора быть с читателем на короткой ноге. Но, прочтя книгу, я вздохнул и мысленно согласился со своей знакомой: человек по имени Катя Сергеева не может написать ничего хорошего.

При этом у меня нет никаких претензий к качеству сделанного текста (я говорю «сделанного», так как рука не поднимается сказать «написанного»,— эта книга именно сделана, и сделана уверенным в своих силах крепким ремесленником, знающим все законы жанра). Автор бьет точно в цель, работая на определенную аудиторию, которая, не сомневаюсь, книгой будет зачитываться. О специфических качествах данной аудитории говорить не стану, чтобы не выглядеть чересчур резким. Замечу только, что книга, о которой пишут, что она дико смешна, на деле таковой не является. А поскольку в тексте кроме несмешных шуток не присутствует более ничего, рискну предположить, что этот качественно сделанный текст, увы, не выдерживает никакой критики.

Теперь немного проясним ситуацию. «Ferrari в сугробе» — это переделка известного произведения английского писателя Вудхауза о Дживсе и Вустере. Английский юмор на русский лад. Только вместо Дживса — очаровательная брюнетка, которая не знает, куда девать деньги, а вместо Вустера — англичанин Томас, секретарь, доставшийся брюнетке от бывшего мужа, тоже англичанина.

Для чего понадобилось переиначивать известную историю, понятно, надеюсь, всем. Дживс и Вустер популярны в России почти как Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Это значит, что русский римейк на известное произведение должен собрать неплохую кассу и прославить его автора.

Но Катя Сергеева не учла одного: шутить надо уметь. Юмор бывает настолько тонок, что иногда и не разберешь, где здесь доля шутки, а где доля истины. А бывает, что желание тонко сострить не приводит ни к чему, ибо все в остроте шито белыми нитками. Второй случай — это как раз случай Кати Сергеевой.

Можно легко объяснить, почему книга Сергеевой совсем не смешна. Читая ее, понимаешь, что автор дал себе определенную установку. Установку на юмор. Поэтому шуток в произведении столько, что от них рябит в глазах. Между тем в любой по-настоящему хорошей юмористической книге кроме юмора должно быть что-то еще. Возьмите для примера «Двенадцать стульев» или «Мертвые души» — в этих текстах присутствуют занимательные сюжеты, яркие образы, неожиданные ходы. Всего этого нет в «Ferrari в сугробе». В этом произведении присутствует только неуемное желание автора пошутить посмешнее, и под осыпающейся пирамидой шуток не замечаешь главного — интриги.

Я читал много восторженных отзывов на этот текст. И в каждом отзыве проглядывал глянец в худшем своем воплощении. Книга Сергеевой — книга для любителей глянца. Но это вовсе не значит, что поэтому она должна быть плохой. Книга плоха совсем по другой причине. Иногда чрезмерное желание понравиться приводит к совершенно противоположному результату.

Виталий Грушко

• М.: АСТ, 2006
• Переплет, 384 с.
• ISBN 5-17-039997-9, 5-271-15214-6
• 7000 экз.

Космический роман Дмитрия Липскерова

Дмитрий Липскеров писатель репертуарный. Почти как Островский. С той только разницей, что в прозе не существует разделения на а) комедию и б) драму, а значит, и репертуар в целом получается более однообразный. Тем удивительней, что романы свои Липскеров умудряется писать так, что все равно захочется прочесть следующий, даже если наверняка будешь знать, что он написан в точности так же, как предыдущий.

Что же представляет собой липскеровский роман как вполне сложившаяся целостность? Пожалуй, самым точным будет сравнение с питерским метро, ибо у Липскерова в основном, часто (остерегусь утверждать, что всегда) — две магистральные линии, две ветки, по которым повествование устремляется вслед за двумя героями (проще всего это было бы показать на примере «Пространства Готлиба», написанного в форме переписки «его» и «ее»), демонстрируя вид то из вагона, в котором едет один герой, то из вагона, в котором едет другой. Магистральные линии то и дело пересекаются с неосновными, и зачастую персонаж, мгновение назад замеченный в том, что махал тебе из несущейся по параллельной ветке электрички, оказывается сидящим рядом с тобой; бывший же еще совсем недавно соседом по вагону, напротив, пересаживается и едет далее уже в совсем другом направлении. Конечно, из окна при этом видны не только проносящиеся мимо в обрамлении окон пассажиры других веток, но и тщательно выписанный пейзаж (представьте на время чтения этой рецензии, что рельсы описываемого мною метро проложены на поверхности): люди, машины, всюду кипит какая-то своя жизнь… И совершенно неважно при этом, что, быть может, за пределами видимости нет вообще ничего: декоратор не посчитал нужным отстраивать то, чего никто не увидит,— и, пожалуй, был при этом безусловно более прав, чем неправ…

Трудно судить Липскерова за неотступление от придуманной им романной структуры, так как, повторюсь, она позволяет создавать романы, пусть и похожие каждый следующий на все предыдущие, но при этом неизменно удачные и увлекательные. И действительно: зачем отступать от открытого тобой способа всегда выходить из схватки с читателем не побежденным, но победителем?! Хотелось бы, однако, указать на две возможности дальнейшего развития романов Дмитрия Липскерова: изменение «рецепта приготовления» (такая возможность кажется бесперспективной в силу ее ненужности и рискованности: а вдруг неудача?) и — второй путь — появление небольшой, но надстройки, меняющей смысл при этом остающейся неизменной основной части. Именно такую надстройку, не меняющую целого, но меняющую его суть, возвел над вполне стандартными строениями своих пьес Островский (вот почему я упомянул его в самом начале) в «Бесприданнице» и «Грозе», показав в первой — что слабые ничуть не гуманнее сильных, просто в силу своей слабости не способны творить зло, к которому склонны ничуть не меньше, а во второй — что по-настоящему страшный бунт — это бунт не тех, кто в любое время готов на подвиг, а тех, кто на подвиг готов лишь тогда, когда терпеть притеснения оказывается уже невозможным (я имею в виду Тихона).

К чему все эти рассуждения? А к тому, что у в целом проигрывающего предыдущим липскеровским романам «Леонида…» (меньше сюжетных линий, не такой смелый язык, меньше основного «поставщика удовольствия» — волшебных превращений) почти есть такая надстройка, которая, не затрагивая традиционной для Липскерова романной схемы, ощутимо меняет ее, придавая ей самой определенный смысл. Две магистральные линии «Леонида…»: линия потомственного вора (того самого Леонида), не желающего жить уже до своего рождения, и линия женщины-снайпера Ангелины Лебеды, всеми силами цепляющейся за жизнь, — наделены конкретным (читатель может меня проверить) смыслом. Как бы невзначай сделанное автором в последнем абзаце сравнение жизни Леонида с развитием Вселенной, как это часто бывает в таких случаях, действует в обе стороны: ведь если Вселенная подобна недавно зародившемуся человеческому плоду, то и жизнь человека подобна жизни Вселенной. Отсюда недалеко до вывода: мужские существа — это Вселенная в стадии расширения, женские же — в стадии сжатия. Но чтобы сделать этот вывод, нужно сначала прочесть книгу.

Дмитрий Трунченков

• A Dark Dividing
• Перевод с англ. В. Иванова
• М.: АСТ, Астрель-СПб., 2006
• Переплет, 384 с.
• ISBN 5-17-040145-0, 5-9725-0683-1
• 3000 экз.

Заглянуть в лицо двойника

Тема двойников в классической литературе всегда придавала тексту зловещий отпечаток. В этом смысле — да и во многих других — роман Сары Рейн совершенно классичен. Ее книга не только о близнецах, но и о попытке повторения судеб, своего рода реванша: одна жизнь — за другую жизнь, одна пара близнецов — вместо другой пары близнецов.

Действие книги разворачивается сразу в «двух мирах»: в Лондоне наших дней и в английской глубинке начала XX века.

Начинается с очень простого: издатель журнала поручает своему сотруднику раскопать что-нибудь о фотохудожнице по имени Симона. У издателя нюх на сенсации, он уверен, что материал получится любопытный. Ибо Симона происходит из очень странной семьи…

Наш герой быстро знакомится с Симоной. На первый взгляд это очень милая и совсем не таинственная женщина. Но затем начинают сгущаться тучи. И эпицентром этой тьмы становится старинный дом на границе с Уэльсом — дом, который Симона сфотографировала и фото которого выставила в галерее.

Одновременно с первой сюжетной линией развивается и вторая. Некая Шарлотта Квинтон ведет дневник, сперва в 1899–1900 годах, а потом в 1915-м.

Поначалу возникает ощущение, что между историями Шарлотты и Мелиссы (матери Симоны) нет ничего общего, кроме одного чисто внешнего обстоятельства: обе женщины родили сросшихся между собой («сиамских») близнецов-девочек. Мелисса, зная от доктора, что ее близнецы развиваются в утробе не вполне нормально, живо интересовалась подобными случаями, она даже нашла упоминание о Шарлотте, однако судьба этой ее «предшественницы» осталась для Мелиссы загадкой.

Постепенно сходство между героинями становится более очевидным. У обеих — деспотические мужья, для которых близнецы что угодно (помеха или рекламное орудие), но только не любимые дети. Обе матери — волевые женщины, способные бороться за себя и за своих детей. Здесь, кстати, проявляется еще одна классическая черта текста: для английской литературы вообще характерны сильные героини при более пассивных героях-мужчинах.

И вот наконец мы подбираемся к зловещему дому Мортмэйн, тому самому, который сфотографировала Симона. Этот дом играл большую роль в судьбе другой пары близняшек, не говоря уже о прочих персонажах. В начале ХХ века там располагался приют. В изображении Сары Рейн приютские дети показаны как опасные и беспощадные зверьки, которых следует бояться и которым очень трудно помочь. Ее сострадание — это сострадание равного; здесь, наверное, следует вспомнить другой роман Рейн — «Корни зла», где также фигурирует подобный жуткий ребенок, одновременно и жертва, и злодей.

Только в самом финале все сюжетные линии увязываются воедино. Интересно, что хэппи-энда в чистом виде не происходит: то, что еще минуту назад было счастливой встречей, приносит новую боль и новые проблемы.

И все же те две пары персонажей, что были связаны между собой искренней любовью, обретают свое с трудом завоеванное счастье. Туман, недосказанность, обрывок тайны… Англия…

Елена Хаецкая

• СПб: Астрель, АСТ, 2007
• Переплет, 160 с.
• ISBN 5-17-042901-0, 5-9725-0825-7, 978-985-16-0377-6
• 7000 экз.

Психоделический демонизм железного века

«И теперь кто-то незнакомый читает эти строки, обращенные к самому близкому мне существу, и не понимает, что только что впустил в свою душу моих демонов. Теперь они будут жить ТАМ, а мне станет немного легче…

<…> Может быть, когда-нибудь все мои демоны разбредутся по свету и оставят меня в покое… Мне намного лучше, потому что теперь не только мне одному БОЛЬНО!!» — так заканчивается повесть московского клубного промоутера Евгения Ничипурука, ставшая известной благодаря сайту http://bolno.ru/, вначале — клубным завсегдатаям обеих столиц, ищущим острых ощущений, потом — издателям, ищущим прибыльные (=скандальные) проекты. Теперь печатный станок дополнит тираж демонов героя книги, и они будут попадать в души более традиционным способом. Процесс сей необратим, реакцию на него ангелов в нынешних условиях предугадать сложно, поэтому остается лишь поразмышлять над размером черных крыл, упругостью рогов и длине хвостов будущих жильцов, благо что священная инквизиция давно упразднена, и никакие Инститорис и Шпренгер не бросятся оппонировать.

И первое, что стоит сказать, — вообщем-то ничего нового. Романтизм XIX века уже предоставил алчному читателю для абсорбции демоническую личность, которой одинаково нет места ни на небе ни на земле (самые хрестоматийные примеры: импортный Чайлд-Гарольд и отечественный Печорин). Модернизм века XX дополнил достигнутое более извращенным психологизмом и сконструировал личность патологическую, которой уже не очевидно, что такое место как таковое, где небо, и есть ли земля (наиболее яркий пример здесь — Гумберт-Гумберт со своим «грязненьким дневничком»).

Покуда литература еще большей частью жеманно ориентировалась на надмирную эстетику христианства, читатель хоть и соучаствовал в грехах героя, но как-то обычно почти стерильно, без скользких подробностей. Однако нет таких преград, которые бы не преодолел человек. И нет таких преодолений, шок от которых задерживался бы слишком долго. Читателя современной литературы жестокостью (варианты возможны), откровенным грубым совокуплением (варианты возможны), спермой, кровью, блевотиной и фекалиями (варианты невозможны, но зато возможны вариации комбинирования) не удивишь. Что же касается ненормативной лексики, то как-то это все «приелось» настолько, что, если дела у наших мастеров слова пойдут так и дальше, скоро ее отсутствие в тексте будет выглядеть неприлично.

Не кривя душой, даже очень отягощенной чужими, а то и своими демонами, можно смело утверждать, что Евгений Ничипурук способен фатально поразить воображение вышеперечисленными атрибутами гиперреализма только бабушек, которые возьмутся читать его «Больно» сразу же после романа Николая Островского «Как закалялась сталь», но даже со школьниками, уже прочитавшими минимум «Подростка Савенко», этот номер уже не пройдет.

Впрочем, фокус здесь совсем в другом. Герой «Больно» не просто сумасшедший, о чем ему постоянно говорят другие герои, мягко говоря малосимпатичные, он — рефлектирующий сумасшедший. Публика же в глубине души по-прежнему сентиментальна, и любая к месту пущенная слеза психопатом, извращенцем или убийцей (или все в одном) вызывает у нее сопереживание. А как же иначе, ведь «мы живем в городах, где каждый второй начинает день с мысли о суициде, а другой — с мысли об убийстве…», но лирика, противоестественно струящаяся сквозь все это, как струйка крови из вспученной рваной раны, все еще трогает…

Разумеется, движение размягченных душ к демонам героя усиливает то обстоятельство, что финальная смертельная схватка возлюбленных, в которой Он убивает Ее, была продиктована не тривиальным заработком, а желанием остановить маньяка по кличке «Игрок». Хотя подобные благородные борцы со злом, не гнушающиеся наркотиков и насилия, в свете достижений американского кинематографа, почти банальность.

«Книжка достаточно честная, но не биографичная, слава богу», говорит о ней автор в интервью, поминая бога как раз тогда, когда изрядная часть демонов уже выпущена, и к запуску готовится другая их порция. Как было сказано выше, реакцию на эту экспансию со стороны ангелов в нынешних условиях предугадать сложно; обнадеживает только то, что ангелы давным-давно перестали быть ходовым товаром, уступив место своим вечным контрагентам, и есть шанс, что небесному воинству теперь легче пробиться сквозь плотный слой своих коммерческих подобий-симулякров из мира горнего в мир дольний.

Сложилась уже традиция, что издатели, ухватив что-то многообещающее, совершенно не могут удержаться от того, чтобы не увеличить объем книги за счет какого-нибудь «бонуса». Наш случай — не исключение. Расчет не столь уж сложен. Тем, кто уже прочитал «Больно» на сайте и проникся, несомненно, будет интересно другое творение автора — может быть, там еще больнее. Ну, а тем, кто «Больно» не читал, такое дополнение — по идее — тоже не повредит. Правда, впечатлению от «Больно» повредить вполне способно. «Разорванное небо», написанное тремя годами ранее, лишено надрыва и протеста, более «столично» по формату, и — по сути дела — лишь вариация тем Дэвида Линча на московском материале. Посудите сами, у героя раздваивается личность, вторая половинка, конечно, — убийца. Он видит ее в зеркале. Стоп! Снято. Сериал «Твин Пикс». Последняя серия. Сцена видения агентом Купером демона Боба в зеркале.

Но бонус эта такая упрямая вещь, из книжки не выдерешь… Хотя очень хочется.

Валерий Паршин

• М.: АСТ, Агентство «КРПА Олимп», Астрель, Харвест, 2007
• Переплет, 320 с.
• ISBN 5-17-040383-6, 5-7390-1903-6, 5-271-15377-0, 985-13-8820-3
• 10 000 экз.

Никаких подмен!

«Новое sms?» — ОК.

А вы пробовали любить с помощью мобильного телефона? Не отпирайтесь, в этом нет ничего постыдного. Многие влюбленные проделывают ЭТО по несколько раз в день. Технология — туда / обратно, результат — быстрый, слова — на латинице. Да здравствует sms, самая непорочная и безопасная связь в мире!

Одну-единственную эсэмэску, как и любое адресованное тебе послание, можно зачитывать до дыр. Даже если все давно изменилось. Это письменное подтверждение адресованного тебе внимания, и можно до оскомины повторять: «Ведь было же!» А еще можно перечитать книгу sms, написанную для того, чтобы сохранить память о неожиданной, непонятной, странной любви, с осложнениями по всем показателям. «Сохранить?» — ОК. Потому что любовь была настоящей, как бы ни кричали двое о сексуальной революции, как бы ни носился кобелем один и не сублимировалась в искусстве и работе вторая, как бы ни портили долгожданного интима бытовые прелести (стопка «Иностранки» вместо ножки дивана, застиранная футболка, детские горшки) и собственные комплексы. О ней пел Окуджава:

Я клянусь, что это любовь была,
Посмотри: ведь это ее дела.
Но знаешь, хоть Бога к себе призови,
Разве можно понять что-нибудь в любви?

Бывают книги, которые открывать не будешь, не прельстившись ни названием, ни оформлением: «Ну, и так все понятно. Знаем-знаем…» Было бы жаль пройти мимо этой книги. Потому что ничего-то мы, оказывается, не знаем о разнообразии форм и проявлений любви. И сколько бы об этом ни говорили, ни писали, все равно на практике получается иначе. Идешь на тропу любви в доспехах, с палицей наперевес, но чуть потеряешь бдительность — нокаут. Или так: ежели играешь в эту азартную игру как дышишь, вовлеченно, с открытыми картами, становишься уязвим. А ведь не все играют на интерес.

Если верить словам на обороте титула, перед нами роман псевдо-автора-героини-москвички-Аглаи. Это современная сказка «Журавль и Цапля» с совсем не сказочным концом. Книга интерактивна: вы можете отправлять sms по предлагаемым номерам и получать картинки, анекдоты и частушки, все по ходу повествования. У самой Аглаи два основных адресата: во-первых, она пишет sms-письма доктору, потому что всякому человеку надо выговориться. Особенно когда уже невозможно понять, что творится в собственной жизни. И неважно, к кому она на самом деле обращается — к психотерапевту, к читателю, к самой себе, к Богу. Во-вторых, на протяжении всего романа Аглая ведет бурную переписку с героем своего романа (изящный прием, поскольку она создательница и участница обоих этих романов). Переписываются не потому, что находятся в разных городах или странах, на даче или в горах, они оба могут быть в Москве. Для нее sms — единственный способ общаться с ним, быть откровенной в своих чувствах, почти наркотическая зависимость. Для него sms — удобная дистанция и возможность быть таким, каким хочет казаться, а не таким, каков он в реале.

Она (Аглая): с неудавшейся внешностью, с отличным чувством юмора по этому и многим другим поводам, невезучая, откровенная, «эстетка», развалившая семью «многодетная мать», (не)вовремя узнавшая, что жить надо без подмен. Два других кредо — позитив и креатив. Даже когда все плохо, надо двигаться вперед: у нее в кармане лежит руна «Воин духа» — такая же татуировка на плече (не всякая одежда с карманами). С таким настроем легко выкрасить волосы маме в синий (так модно!), спасти спекшихся от жары старичков, разрисовать лаком для ногтей мобильник, а машину любимого — взбитыми сливками, готовить на горнолыжный курорт детские саночки, а на Карибское море забывать купальник. Но когда все очень плохо, она делает кукол: головы — из папье-маше, все остальное — из чего придется (от диванного валика и лопасти весла до клавиш пианино и компьютера), на картонке — замысловатая биография создания (= ипостаси Аглаи). Куклотерапия не всегда спасает, и лечиться от мук любви приходится другими путями: слушать на полу в кухне «Ночных снайперов», реветь на груди принесенного с помойки манекена, кататься несколько дней на роликах вокруг ВДНХ.

Он: молодой человек «бровки домиком», настоящий Пиноккио, экстремал, альпинист, по зову гормонов стремящийся осеменить как можно большее число партнерш = самоутвердиться и оправдать гордое звание «мужчина». Он ни за что не привык отвечать. Это там, между небом и землей, он действует в связке, где разум важнее чувств, где только и можно по-настоящему быть счастливым. А «здесь» для него нормально иметь пассии про запас, как дополнительные шлямбуры для опоры и выверенных шагов.

Они: познакомились на телевидении, на кастинге, где Аглая отбирала кандидатов для нового проекта, а Пиноккио принял мерцающий свет прожектора за легкий путь «наверх» из тупой и нищенской жизни. Она нужна ему, чтобы провести из «Ада» в «Рай». Он ей — потому что нельзя жить с мужем, когда любовь прошла (если супруги на грани развода и живут как брат с сестрой, секс между ними сродни инцесту!), и больше «никаких подмен». Аглая, как главная в связке, задает тон отношениям: какая любовь? Они ведь оба — комики, клоуны и всегда должны об этом помнить. Особенно когда тянет на лямур-тужур при набивании sms под звездным небом.

Сопротивляться горной лавине чувств бессмысленно. Но оба разные, их не сложить, как не подходящие пазлы. Она живет фантазиями — раба любви, делающая мужчин зависимыми от себя, чтобы упиваться собственными страданиями. Еще до появления сотовой связи она обездвиживала влюбленных романтиков слезной сентиментальной чушью, выведенной зелеными чернилами на бланках телеграмм. Пиноккио привык к крайностям: да или нет, белое или черное, жизнь или смерть. Он живет настоящим, потому что для экстремалов нет завтра. Важный момент: не верят чаще всего те, кто сам привык врать. Пиноккио думает, что для Аглаи, замужней женщины, sms-переписка — просто интрижка, дамочка ищет острых ощущений в кризисный «серединный» период супружеской жизни. Он не хочет к ней привязываться — и привязывается, хотя держит ее на длинной веревке, оградившись позорным «потом», которого может и не быть. Пиноккио на деле оказывается не экстремал и вовсе не комик (стесняется себя перед ней, за нее перед друзьями). Надо на что-то решиться. Он хотел пробиться в люди через ТВ, но не через ее «цирковой» быт, с детскими горшками и самокатами. Однако стереть ее номер — значит, обнаружить пустоту, которую нечем будет заполнить.

Словно по цепной реакции семейные/романтические отношения разваливаются/не завязываются и у друзей Аглаи, невольных зрителей ее картонных инсталляций (=сублимаций) и безотказных воспитателей ее детей. Все они пытаются друг друга вытащить из ядовитой любовной зависимости, мчатся на выручку, временно забывая о собственных ранах. Объяснить это наваждение можно строчкой из Данте. «Земную жизнь пройдя до половины ( „до середины“ — в варианте героини)…» — повторяет Аглая. Это и есть тот самый «кризис среднего возраста». Тут-то и начинается первое генеральное подведение итогов, с оглядкой по сторонам и страданиями о нереализованных мечтаниях наивной юности. Это период, когда нужно что-то менять… но все убегают во что угодно: в искусство, в хор при ЖЭКе, в автомобили, в спорт, в промискуитет. Все стремятся к счастью, но не знают, в чем его измерять: деньги? богема? признание? Развиваются «комплексы жителей больших городов», люди стремятся завоевать позиции, внимание, подходящее окружение. И на телевидении, куда все так стремятся, творится то же самое. ТВ — это «анонимный цеховой труд», производство бесконечных проектов, денежных или провальных, черновая работа в берлогах, выкуривание и заливание коньяком сентенций из серии «Жизнь проходит мимо». Комплексы непризнанности обостряются у творческих людей по ночам. Не потому ли так много открыто круглосуточных забегаловок?

Чем утешается Аглая? Тем, что у них впереди, после трех кругов, — вечность. И Биче для Данте осталась в вечности. Потому что первую половину жизни он любил ее издалека. Двое влюбленных — как два мотора летящего над миром самолета. И даже если один двигатель перестал работать, нужно совершенствоваться в «искусстве жить», уметь видеть красоту и счастье вокруг.

«Отправить?» — ОК.

Ярослава Соколова