Вадим Панов представляет новую книгу в Петербурге

Издательство «Эксмо» представляет новую книгу Вадима Панова из цикла фантастических романов о Тайном Городе «Тень Инквизитора». Встречи с автором состоятся 17 января 2007 года в 19.00 в магазине сети Лас-Книгас по адресу: В.О., Большой пр, 18-а, гипермаркет Лас-Книгас, вход с 6 линии; и 18 января 2007 года в 19.00 в здании Кировского универмага по адресу пр. Стачек, 9-а, вход с ул. Промышленная.

Информация об авторе:
Вадим Панов

Вадим Панов родился 15 ноября, 1972 года. Из семьи военного, в Москве с 1983. Окончил МАИ (1994), первая книга вышла в 2001 году. Писать начал в середине 90-х, пьесы для театра МАИ. Первую книгу писал примерно три года, было несколько отказов в издательствах. Занимается бизнесом, бизнес и творчество на сегодня распределяются, по его же определению, 50 на 50. Женат, две дочери.

По состоянию на август 2006 года издано 15 произведений, большинство из которых относится к серии «Тайный город».

Официальный сайт писателя: www.T-Grad.com

Выставка иллюстраций А. Кабанина к «Сто лет одиночества» Г. Г. Маркеса

17 января в фонде художника М. Шемякина (Садовая ул., 11) откроется выставка из коллекции издательства «Вита Нова» «40 лет одиночества»: иллюстрации Александра Кабанина к произведению Г. Г. Маркеса «Сто лет одиночества», выполненные специально для первого иллюстрированного издания романа на русском языке.

Александр Кабанин — мастер станковой и прикладной графики, книжной иллюстрации, экслибриса — создал 53 графических листа для первого в России иллюстрированного издания книги «Сто лет одиночества», более 40 из которых представлено в экспозиции выставки. Цикл акварелей и рисунков к «Ста годам одиночества» — результат двух лет напряженной работы. «Ключом к роману явился для меня образ Ремедиос Прекрасной, приносившей гибель всем искавшим ее любви. Маркес пишет, что любой из этих героев мог бы добиться благосклонности Ремедиос при одном условии — полюбив ее. Этот персонаж как олицетворение любви — недаром в романе она возносится в небо на простынях — подсказал мне девиз для работы над иллюстрациями: «Книга написана о нелюбви, но с огромной любовью», — говорит художник.

Выставка оригиналов иллюстраций А. Кабанина к книге «Сто лет одиночества» будут представлены в выставочном зале фонда М. Шемякина до 6 февраля.

Хьюберт Селби мл. Реквием по мечте (Requiem for a Dream)

  • Екатеринбург: Ультра. Культура, 2006
  • Переплет, 352 стр.
  • ISBN 5-9681-0113-Х
  • 3000 экз.

Тема наркотиков всегда занимала заметное место в литературном процессе. Были периоды повышенного интереса и периоды спада, но в целом традиция наркотической литературы остается непрерывной, начиная с 1821 года, когда был опубликован роман английского писателя Томаса де Квинси «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум», первый роман, от начала и до конца посвященный наркотикам.

1960-е — начало 1970-х можно считать кульминацией развития наркотической литературы. Романы на эту тему появлялись один за другим. Пристальное внимание читающей публики к произведениям, содержавшим в себе описание наркотического ви́дения, во многом было обусловлено идеями американских битников, достигшими на тот момент пика популярности, возраставшим в Европе интересом к марксизму и анархизму, в целом стремлением человека обрести индивидуальные ценности в противовес общепринятым. Приветствовалась любая альтернатива, лишь бы только ее можно было противопоставить тому образу жизни, к которому молодых людей принуждала отлаженная и четко функционирующая общественная машина.

Наркотики как вариант ухода от реальности, возможность оказаться в другом мире, иллюзорном и более совершенном, безусловно, притягивали к себе внимание.

На сегодняшний день эта тема не стала менее актуальной — книги Ирвина Уэлша, Теренса Маккены, Люка Дэвиса вызывают немалый интерес читательской аудитории. Число людей, имеющих непосредственное отношение к наркотикам — велико; число людей, наслышанных об их действии — огромно; и какую бы цель ни преследовал читатель — узнать о наркотиках правду, узнать о наркотиках миф, идеологически обосновать необходимость их употребления — ему будет несложно найти подходящую книгу.

Роман Хьюберта Селби «Реквием по мечте», впервые опубликованный в 1978 году, продолжает традицию наркотической литературы. В 2001 году Даррен Аронофски снял по роману фильм, снискавший по большей части восторженные отклики зрителей. Даже сейчас, спустя пять лет после выхода картины на экраны, продолжается ее активное обсуждение на интернет-форумах. И если экранизацию произведения можно считать свидетельством литературного успеха, то Селби его добился.

Основная сюжетная канва романа состоит в том, что трое молодых людей, имеющих наркотическую зависимость и, соответственно, все сопутствующие ей проблемы, пытаются изменить свою жизнь. Они решают вырваться с улицы, заработав денег на продаже наркотиков. Их попытки, разумеется, терпят крах. И причина в данном случае проста: вместо того, чтобы отказаться от наркотиков, герои пытаются заставить их работать на себя, продолжая при этом находиться во власти зависимости. Параллельно нам рассказывается история матери одного из героев, заполняющей свою жизнь просмотром телевизионных программ и едой. Когда возможность выступить на телевидении оказывается несовместима с пристрастием к еде, Сара Голдфарб совершает ту же ошибку, что и ее сын Гарри — пытается заменить одну зависимость другой, и тоже терпит поражение. В конце романа автор рисует нам картину четырех непоправимо разрушенных судеб, и мы видим, как люди, имевшие шанс вновь обрести самих себя и свободу, оказываются обречены.

В романе нет никаких «за и против», его основной посыл состоит в том, что наркотики — это плохо, и все, что так или иначе имеет к ним отношение, описывается в книге исключительно негативно. Несмотря на это, а может быть, именно поэтому книга оказывает сильное эмоциональное воздействие.

О романе Селби можно говорить, что ему недостает глубины, что он содержит в себе одностороннюю точку зрения или слишком однозначен. В книге действительно присутствует значительная доля социальной агитации. Но иногда мне кажется, что, несмотря на порождаемые подобным подходом художественные слабости, только так и следует писать о наркотиках.

Анна Макаревич

Алексей Слаповский. Синдром Феникса

Хеппи-энд не для всех

Слаповский балансирует на грани. Его произведения настолько легко читаются, что иной раз задумываешься: а пристало ли серьезному автору писать так просто? Действительно, тексты Слаповского сможет проглотить и не подавиться даже человек, никогда не читавший ничего сложнее букваря (то есть, вообще ничего не читавший). Полагаю, что этот сомнительный вывод слегка коробит сердца некоторых книголюбов, для которых «Улисс» Джойса является настольной книгой и проверенным средством для разрядки мозгов. Другие книголюбы (и я в их числе), наоборот, радуются, что Слаповский создает произведения легкоудобоваримые, но в то же время дающие богатую пищу для ума.

На самом деле Слаповский пишет вовсе не просто — за незамысловатыми, на первый взгляд, текстами у него всегда скрывается много чего интересного, что и делает его именно серьезным автором. Поэтому как не хотелось бы кому-то отнести его повести и романы к разряду легкого чтива, Слаповский был и остается одним из главных персонажей на сегодняшней литературной сцене.

Существует мнение, будто Слаповский не может быть уважаемым литератором, ибо пишет сценарии для сериалов — жанра, эстетами глубоко презираемого. На мой взгляд, достаточно просто сравнить любой роман Слаповского с сериалом, положенным в основу этого романа (скажем, «Участок»), чтобы почувствовать разницу. Кстати, последний роман автора, «Синдром феникса», тоже так и просится на экран. Что с того? Телевидение никогда в жизни не сумеет передать все те нюансы, которыми так богато произведение, и если сериал все же будет снят, это только даст повод для злословия снобствующим эстетам. Настоящие же ценители литературы не останутся внакладе — роман уже напечатан и ждет своего читателя.

Есть у Слаповского одна особенность, которая бросается в глаза и при прочтении его последнего романа. Слаповский не так добр, как нам хотелось бы. Но прежде чем развить эту мысль, необходимо сказать пару слов о самом романе.

Действие романа, как это часто бывает у Слаповского, происходит в провинциальном городке. Автор щедр на сатирические выпады в адрес его жителей. Кажется, представители всех социальных групп собрались здесь, чтобы под пером Слаповского превратиться в объект насмешек. Тут и молодой милиционер, и целеустремленная бизнес-вумен, и отсидевший в тюрьме мечтатель, и власть имущие, помешанные почему-то на футболе. Но все это фон, декорация. Основной же сюжет полон драматизма. Главный герой романа (сначала бомж, а потом респектабельный человек) проходит через несколько тяжких испытаний для того, чтобы, наконец, обрести долгожданное счастье. Главная героиня страдает ровно столько, сколько длится повествование, пока к ней не возвращается главный герой. И вот наступает хеппи-энд.

Это хеппи-энд особого рода. Слаповский знает меру человеческим радостям, поэтому он отпускает счастье для своих героев скупыми порциями. Начнем с того, что все второстепенные персонажи остаются при своем. Для них хеппи-энд не предусмотрен. Более того, даже редкие мерзавцы из романа никак не наказаны автором. В мире, созданном Слаповским, они продолжают плести интриги и портить жизнь окружающим. Отсюда впечатление, что не все сюжетные линии в романе завершены. Но это только иллюзия. На самом деле у Слаповского продуман каждый ход. И если он не раздает подарки или оплеухи своим героям направо и налево, значит так и должно быть. Жизнь по Слаповскому — суровая штука.

Кроме того, главный герой, хоть и находит свою любовь, но при этом лишается всего своего (прямо скажем, не маленького) состояния. Добровольный отказ от денег в эпоху дикого капитализма выглядит по меньшей мере странно. Такой сюжетный поворот более подошел бы для романа из советских времен — не в деньгах счастье, с милым рай и в шалаше и т.д.

Вот почему Слаповский не вписывается в когорту авторов, у которых все разложено по полочкам и для которых принципиально важно, чтобы все герои получили по заслугам. Эти авторы пишут на потребу публике, а публика хочет равновесия, так как в реальной жизни его ей не хватает. Слаповский же пишет про ту жизнь, которую видит вокруг себя. Жизнь, где добро не всегда побеждает зло и даже не всегда вознаграждается. Писатель знает, что на каждого счастливого человека в мире приходятся десятки несчастливых (не будем говорить — несчастных), поэтому его роман вовсе не так прост, а хеппи-энд обманчив. Как обманчиво многое в нашем мире.

Виталий Грушко

Амброз Бирс. Словарь Сатаны (Devil’s Dictionary)

  • М.: Эксмо, 2005
  • Переплет, 544 с.
  • ISBN 5-699-11361-4
  • 4000 экз.

Название не совсем точное. Данный сборник включает в себя не только фрагменты «Словаря», но и самые разнообразные примеры таланта Бирса — мастера короткой формы.

Английские инициалы писателя A. G. B. поклонники Бирса расшифровывают как Almighty God Bierce, а не Ambrose Gwinnett Bierce. После прочтения «Словаря Сатаны» и лучших рассказов этого выдающегося человека с определением сразу хочется согласиться, а русские инициалы переиначить в примерный эквивалент вроде «Абсолютный Господь Бирс».

Составители сборника примерно в равной мере представляют читателю «страшные» рассказы писателя и военные. Создание мистической и кошмарной атмосферы удавалось Бирсу превосходно. Мало кто из современных авторов (по-моему, никто) может с ним соперничать. Несколькими страницами Бирс может напугать сильнее, чем Стивен Кинг несколькими сотнями. При этом кошмарные истории А. Г. Б. надолго остаются в сознании. Страх и ужас окутывают читателя и не отпускают долго, даже когда книга прочитана и отложена. Присущий же Бирсу черный юмор ситуацию не разряжает, а лишь усугубляет общую мрачность.

«Страж мертвеца», «Соответствующая обстановка», «Глаза пантеры» — после них и в темноте себя не очень комфортно ощущаешь, и общее беспокойство преследует. После «Проклятой твари» спокойно почувствовать себя суждено очень и очень нескоро. Этот рассказ о загадочном монстре вообще не оставляет человеку надежды на хотя бы иллюзорное спасение от вездесущих темных сил.

При всех достоинствах мистических рассказов Бирса они все же уступают по силе воздействия его военным историям. Писатель сам участвовал в Гражданской войне, и ему удается поместить читателя в самую гущу этого безумия. Рассказы Бирса о войне остаются непревзойденными. Вы поймете ужас словосочетания «гражданская война», прочитав «Бой в ущелье Коултера», вы осознаете отвратительность лишенной и намека на романтику бойни во имя смутных идеалов, прочитав «Чикамогу». Впрочем, прочтите все военные рассказы писателя. Они гораздо страшнее самых изощренных мистических историй, производят гораздо более сильное впечатление. Их по сию пору считают лучшим из написанного о Гражданской войне в США, но я бы отнес их к лучшему, что написано о войне вообще.

Конечно, есть в сборнике и «Случай на мосту через Совиный ручей». Можно отнести его к мистическим, можно к военным рассказам, не в жанровой принадлежности дело. Многократно процитированный, попавший во всевозможные антологии, перефразированный во многих книгах и фильмах, «Случай» не утратил своей силы. Даже зная о его финале, рассказ хочется перечитывать снова и снова, пытаясь найти подсказки и возможные объяснения ставшего классическим шокового окончания. А все читающие рассказ впервые — проверьте себя, в какой момент вы догадались, что случилось с приговоренным к смерти Пэйтоном Факуэром. И догадались ли вообще.

В финальной части сборника, своеобразным десертом становятся выдержки из «Словаря Сатаны». Бирс довольно долго вел газетную рубрику, где предлагал свои определения разнообразных понятий, а в 1906 году выпустил эти определения отдельной книгой. «Словарь» имеет подзаголовок «Лексикон циника» и уже сто лет остается одной из бесспорных «книг на все случаи жизни». Да, надо разделять взгляд на жизнь лексикографа Сатаны мистера Бирса, именно при соблюдении такового условия вы несомненно получите не только удовольствие от остроумия автора, но и неиссякаемый источник цитат. Впрочем, даже не полностью понимающие черную иронию писателя найдут для себя что-то интересное, это неизбежно для выдающейся книги, каковой «Словарь Сатаны» является. Так что не удивляйтесь, если вам захочется охарактеризовать год, как «период, состоящий из трехсот шестидесяти пяти разочарований», а патриотизм — «легковоспламеняющейся кучей мусора». Здесь, впрочем, имеет смысл остановиться. Начиная цитировать Бирса, остановиться очень трудно. Лучше самому прочесть сборник и подыскать цитаты на собственный вкус.

А сам сборник необходимо иметь у себя любому ценителю американской литературы.

Иван Денисов

Досси Истон, Кэтрин Лист. Этика бл**ства (The Ethical Slut)

  • Пер. с англ. Д. Сиромахи
  • М.: Гаятри, 2006
  • Переплет, 240 с.
  • ISBN 5-9689-0061-X
  • 5000 экз.

Читатель удивится, начав знакомиться с этим опусом: книга не о том, о чем он предположил. Она посвящена двум понятиям, несовместимым с традиционной точки зрения: блуду и морали. Конверсивны ли они? Вроде с классической точки зрения ответ однозначен — нет. Но есть такая концепция — политкорректность. Набившая оскомину, вызывающая ощущения либо общественной шизофрении, либо индивидуальной отсталости. Представленная в книге концепция всеми мыслительными векторами направлена на то, чтобы доказать: свободный секс может быть не только нравственным, но и по-культурному пуританским.

Да-да, именно так. Для его осуществления нужно только следовать тем инструкциям, которые женщины-авторы (судя по тексту, любовницы) представили в этой книги. Отмечу: инструкции на любителя, в стиле Дэйла Карнеги, ориентированы на американский образ жизни; в России могут не сработать и, более того, обернуться конфузом для любителей такого вида человеческих отношений, который определяется культурным термином — «полигамия». Соответственно, и желание авторов сделать читающего счастливым может не реализоваться, если он будет сверяться с дотошным, буквально по пунктам расписанным планом действий на все возможные специфические жизненные ситуации, которые описаны в книге.

Особо умилительно в свете заглавия и постановки проблемы звучат рассуждения о нравственных ограничениях относительно сомещения полигамии и пуританского воспитания детей и постулаты о необходимости согласования предварительных договоренностей о полигамном опыте с постоянным партнером, в том числе и супругом; неплохи разговоры и о тщательно заранее запланированном сценарии такой интриги, включая и подробные инструкции о технике безопасности. Кроме этого, присутствуют либеральные (в американском стиле) рассуждения о том, что правительство в полигамных делах «людям — не друг». Список можно продолжить.

В общем — книга любопытная… Только не с целью узнать, в чем технология свободных интимных отношений между индивидами, а для того, чтобы провести культурологический анализ особенностей американского образа жизни и стиля жизненного поведения людей по ту сторону океана. Рекомендуется для отъезжающих временно и на ПМЖ. В случае применения инструкции в российских условиях вся ответственность за результат и последствия ляжет на непосредственного исполнителя.

Алексей Яхлов

Когда Задорнов будет сдан в макулатуру

Когда Задорнов будет сдан в макулатуру

Из истории американской юмористической литературы.
Часть 1. XIX век

Сразу успокою читателя: никакого отношения к американскому юмору вынесенный в заголовок автор не имеет. Задорнов уже давно стал символом антиамериканизма и проституирования идей сатирического жанра. Потому далее его именем я свой рассказ не буду засорять, а всем ценителям качественных примеров сатиры и юмора рекомендую освободить книжные полки от трудов означенного господина (макулатура всегда нужна) и заполнить их замечательными писателями, о которых пойдет речь ниже. Именно рядом с ними рядом в вашей библиотеке будет уютнее несомненным отечественным классикам Булгакову, Зощенко или Довлатову.

Антиамериканизм — глупость; понятие же «тупой американский юмор» — идиотизм. Нельзя судить о традиции, основываясь на телешоу-однодневках или кинофильмах низкого уровня.

В нескольких эссе я немного расскажу о настоящей традиции американского литературного юмора, о некоторых лучших представителях, заодно представив основные направления. Большее внимание я уделю литературе, хотя и лучшее в кино или ТВ упомяну непременно. А для начала обратимся к истории, к XIX веку.

Три писателя, прославившихся два столетия назад, оказали наибольшее влияние на формирование традиций в сатире и юморе США. Прежде всего это Чарлз Фаррар Браун (1834-1867), более известный под именем Артемус Уорд. Рассказы Брауна, написанные от имени не особенно грамотного, но сообразительного владельца передвижной лавки диковин Уорда, принесли автору огромную популярность. В образе Уорда писатель много выступал и с чтением собственных комических лекций, став не только первым выдающимся американским юмористом, но и провозвестником stand up comedy. Рассказы Уорда ничуть не устарели («Артемус Уорд, его книга», «Артемус Уорд, его путешествия», «Артемус Уорд в Лондоне»), они и сегодня доставляют массу удовольствия, а сохранившиеся воспоминания о его лекциях следует читать всем начинающим комикам: находки Брауна-Уорда по-прежнему очень смешны.

Уорд обозначил несколько направлений, ставших неотъемлемыми частями американского юмора. Внимание к повседневным проблемам обычных, «маленьких» людей, недоверие (а то и презрение) к власти, невозмутимость героев перед лицом опасности, выживание в опасных ситуациях при помощи иронии и самоиронии, активное использование разговорной речи. Потому популярность Уорда вполне заслужена, а цитаты из его рассказов до сих пор популярны: «Я не политик. Других вредных привычек у меня тоде нет», «В тот день пули так и летели мимо меня. Они были упакованы в ящики, их везли на передовую». Жаль только, что смерть так рано настигла остроумца и выдумщика Брауна-Уорда.

Одним из почитателей Уорда был Сэмюэл Клеменс. Тот самый, который стал знаменитым Марком Твеном (1835-1910). Об этом выдающемся человеке много сказано и написано, что-либо новое добавить трудно. Но, напомню, этот замечательный писатель был прежде всего юмористом. Его рассказы не устаревают поныне (и не устареют), его ранние, более комические книги «Простаки за границей» или «Жизнь на Миссисипи» остаются несомненными шедеврами жанра, а комические лекции возносят заложенные Уордом находки на заоблачные высоты.

При этом Твен добавил новые элементы. Скептицизм, критический взгляд на человеческую глупость, отрицание сентиментальности. Литературную традицию он тем самым немало обогатил, а в достойных авторах юмористических или сатирических произведений благодаря Твену стали видеть настоящих писателей. Конечно, тому способствовали и поздние, более серьезные и амбициозные книги Твена (талант писателя был разносторонним), но Твен — автор всегда смешных «Как я редактировал сельскохозяйственную газету» или язвительного «Рассказа о дурном мальчике» ничуть не уступает Твену — автору пессимистических «Человека, который совратил Гедлиберг» или «Что есть человек?».

Марк Твен — писатель практически без недостатков. Правда, Хенри Луис Менкен, восхищаясь его талантом, находил уязвимые места в чрезмерной уверенности в собственной правоте и боязни лишиться популярности. Последнее, по мнению Менкена, сильно притупляло сатирические работы Твена.

Кто ничего не боялся, так это Амброз (Эмброуз) Бирс (1842-1914 ?). Писатель прежде всего известен своими непревзойденными рассказами о гражданской войне («Чикамога») и мрачными мистическими историями («Проклятая тварь»), однако для американской сатиры и «черного» юмора Бирс одна из ключевых фигур. Именно его перу принадлежит шедевр мизантропической афористики «Словарь Сатаны», по сию пору восхищающий точностью и остроумием определений. Именно Бирс в своих газетных статьях не щадил никого. Его мишенями становились политики всех калибров и собратья по журналистике («Все газеты переполнены слюнявым восхищением по поводу каждого поступка президента Тафта, миссис Тафт, всех членов президентской администрации»), писатели («Самоубийство поэта Лезински — самое талантливое его произведение»), идеи и понятия («Патриотизм свиреп, как лихорадка, безжалостен, как могила, слеп, как камень, и безрассуден, как обезглавленная курица»). Можно утверждать, что именно Бирс внес в американский юмор темный оттенок, а в сатиру — прямые атаки на власть, ее представителей, беспощадность к своей стране и соотечественникам. Сопутствовавший Бирсу успех, характерное для свободного общества отсутствие гонений за взгляды его вклад только закрепили. Как писал самый знаменитый последователь Бирса, тот же Менкен: «Он атаковал все глупости окружавшей его действительности… Никто, каким бы авторитетом человек не обладал, не мог избежать его выпадов… В нем было столько же осторожности, сколько в неуправляемом поезде».

Кроме трех самых значимых фигур XIX столетия, можно выделить еще троих авторов рубежа веков. Джордж Эйд (1866-1944), автор «Басен на сленге», Финли Питер Данн (1867-1936), создатель ироничного комментатора политических новостей мистера Дули, и Ирвин Кобб (1876-1944), просто очень хороший юморист. Их влияние на развитие юмористической литературы в США было менее значимым, но забывать о них не стоит. Всем интересующимся данной темой прочесть их книги несомненно стоит.

Времена «менкенизма»

Из истории американской юмористической литературы.
Часть 2. Первая половина XX века

1920-1940-е годы — несомненный подъем в сатирической и юмористической литературе США. Бурные события тех лет (сухой закон, гангстерские войны, мировые вооруженные конфликты, великая депрессия и т. д.) этому только способствовали. И едва ли не за каждым значительным событием эпохи явно (или не очень явно) просматривалось влияние Хенри Луиса Менкена — критика, эссеиста, редактора, самого оригинального ума своего времени. Пропагандировавшаяся им (и им же успешно воплощенная) свобода творчества содействовала развитию американской культуры вообще. Разумеется, и интересующей нас области «менкенизм» (термин даже попал в словари) помог. Хотя о самом Менкене чуть ниже.

Высокопрофессиональных юмористов было достаточно. Самыми яркими следует признать Роберта Бенчли (1889-1945), Джеймса Тербера (1894-1961) и Сидни Джозефа Перелмана (1904-1979). Рассказы и скетчи Бенчли и Тербера публиковались в журналах, выходили в сборниках, их основанный на повседневных проблемах юмор привлекал широкого читателя, а писательский талант обоих юмористов сделал их уважаемыми и в среде критиков. Перелман активнее использовал элементы абсурдизма, его скетчи и эссе часто высмеивали глупости поп-культуры. К тому же на него сильно повлияло сотрудничество с гениальными комиками братьями Маркс, которые как раз на абсурдистском юморе и специализировались. Самый же знаменитый из братьев, Граучо (настоящее имя Джулиус), не только много работал в кино, став символом настоящей американской кинокомедии, но и не раз пробовал себя в юмористической литературе, с немалым, кстати, успехом. Его рассказы удостаивались похвалы самого Менкена, чем Маркс несказанно гордился.

Но особо из авторов той поры я бы выделил других.

Деймон Раньон (1884-1946) — спортивный журналист и колумнист, Раньон всегда интересовался криминальным миром Нью-Йорка. Поэтому в его рассказах обязательно встречаются гангстеры, связанные с ними красотки с Бродвея, игроки, репортеры и прочие колоритные фигуры. Избрав манеру рассказа от первого лица, но рассказа отстраненного (герой вроде внутри событий, но повествует о них с невозмутимостью стороннего наблюдателя), привлекая сленговые выражения и используя удивительную смесь цинизма и сентиментальности, Раньон создал собственный мир. Мир, основанный на реальности Нью-Йорка 1920-1930-х, но гораздо смешнее, привлекательнее и эффектнее. Не стоит удивляться, что словосочетание «Бродвей Деймона Раньона» стало нарицательным. Многие воспринимают Бродвей той поры именно по рассказам этого замечательного автора, а не по историческим трудам. К его же рассказам восходит традиция гангстерской комедии, обыгранная очень многими писателями и кинематографистами. А что самое главное — рассказы Раньона смешны и по-хорошему трогательны по сию пору. Стиль и юмор писателя не утратили своего очарования ни на йоту. Прочтите «Одноглазого Джонни», «Бродвейский инцидент», «Чувство юмора» или «Мадам Ла Гимп».

Как и Раньон, Ринг Ларднер (1885-1933) начинал с работы спортивного журналиста. Далее были свои юмористические колонки в газетах, рассказы, слава великого американского писателя. Ларднер к славе относился с иронией, полагая себя лишь работающим для развлечения публики сочинителем. Но для литературы США он остается одним из примеров сатирика и юмориста, вышедшего далеко за рамки жанра. Тому много объяснений. Ларднера превозносят за искусное применение вульгаризмов и американизмов в речи героев, за точные сатирические портреты представителей среднего класса, за высмеивание худших сторон мира спорта и шоу-бизнеса. Все верно, но, как и положено выдающемуся творцу, Ларднер не поддается однозначной классификации. Он умел писать очень смешно, вспомнить великолепную серию «Ты меня знаешь Эл» (именно так, без знаков препинания) или «Большой город», но его же «Любовное гнездышко» или «Прическа» оставляют ощущение немалой грусти. Мог быть безжалостен к ограниченным и примитивным персонажам («Чемпион»), а мог описывать своих немолодых героев с удивительной добротой («Золотой медовый месяц»). Что сказать, Ларднер был замечательным писателем, юмористический жанр может гордиться, что именно его блистательный Ринг избрал «своим». Я же в завершение напомню, что Ларднером восхищались Фитцджеральд (выведший его в романе «Ночь нежна» в образе Эйба Норта), Сэлинджер (Холден из «Над пропастью во ржи» называл Ларднера одним из любимейших авторов) и, конечно, основной апологет Ринга 1920-х, тот самый Менкен.

Трудно дать представление о масштабе Менкена в нескольких строчках, но надо попробовать. Хенри Луис Менкен (1880-1956) — человек удивительный. Начинавший репортером и колумнистом, позже ставший влиятельнейшим критиком и эссеистом, Менкен оказал влияние на все отрасли культурной жизни Америки. Сочетание незаурядного интеллекта и эпиграммного стиля делало его статьи одинаково интересными для интеллектуалов и простых читателей. Роль ХЛМ не переоценишь. Он сочетал лучшее от своих кумиров — Твена и Бирса, но без робости первого и мрачности второго. Менкен в своих работах атаковал примитивность соотечественников, чрезмерное потакание традиционным предрассудкам, был безжалостен ко всем политикам (находившимся у власти доставалось особенно, но и ретивых радикалов-оппозиционеров ХЛМ не щадил), высмеивал религиозные благоглупости, но делал все это с легкостью и изяществом. Он получал удовольствие от своей деятельности и хотел делить его с верными читателями. Разумеется, подобный подход к эссеистике нажил Менкену врагов, но думающая публика им только восхищалась. Менкен показал, что можно смело высказывать свои идеи, идти наперекор общепринятым канонам, и при этом не подвергаться гонениям, а добиваться заслуженного успеха. Свобода, привитая им американской литературе, не в последнюю очередь стала определяющей для расцвета словесности США. А его положительные рецензии и редакторская деятельность помогли прославиться многим заслуживающим того авторам (Джон Фанте, отчасти Ларднер). Ну и не стоит забывать о неповторимом сатирическом даре Менкена, его афоризмы по частоте цитирования даже популярнее высказываний Твена или Бирса. Эссе и афоризмы Менкена представлены во многих антологиях, самыми полными следует назвать такие, как «Хрестоматия Менкена», «Невозможный Х. Л. Менкен» и «Мнение меньшинства». Менкена-юмориста лучше всего представляет ностальгическая автобиографическая трилогия «Дни Х. Л. Менкена» («Счастливые дни», «Газетные дни», «Языческие дни»).

Без Менкена нельзя представить литературу 1920-1940-х, но и период интеллектуальной сатиры и «бодрого пессимизма» 1950-1970-х без его влияния не обошелся. Да и нынешние сатирики лучшего комплимента, чем сравнение с ХЛМ не знают.

Бодрые пессимисты

Из истории американской юмористической литературы.
Часть 3. Вторая половина XX века

Можно воспользоваться словами Джона Барта, назвав писателей 1950-1970-х годов «бодрыми нигилистами». Юмор их называют черным, абсурдистским, интеллектуальным, «юмором со смертоносным жалом», но точнее всего будет определение Томаса Пинчона: «…<юмор> находит в высшей степени забавным поражение и неудачу и просто радуется выживанию от одного дня, одного бедствия, к другому».

В описываемый период общественно-политическая жизнь в США была отмечена последствиями маккартизма в 1950-е, идеализмом в 1960-е, язвительным цинизмом в 1970-е. В литературе Америки отражались эти настроения, выявляется своеобразный «эффект Менкена»: «бодрые пессимисты» в их сатирических книгах были очень критичны к своей стране и соотечественникам, не щадя никого. Именно такой подход помог им стать заметными американскими писателями, а литературу США вывел на лидирующие позиции в мире. Пессимистический взгляд на жизнь, не связанный с депрессивной рефлексией благодаря иронии и юмору (как тут снова не вспомнить Менкена и его слова о том, что скептику выживать помогает именно чувство юмора), критика существующего мироустройства, сдобренные язвительным остроумием — не единственные достоинства литературы той эпохи. Традиции Бирса, Менкена, Ларднера соединились с традициями американского интеллектуального, энциклопедического романа (Мелвилл). «Бодрые пессимисты» активно применяли экспериментальные манеры письма, а работы их отличались не только особенным типом героев (обычно неунывающих неудачников), но и изощренными сюжетными построениями, отсылками к мировой классике, фактам из истории, изысканным обыгрыванием мифологии и ироническими парафразами поп-культуры.

В 1955 году были опубликованы романы, определившие будущие настроения в литературе, получившей потом название «школа черного юмора». «Рыжий» Джеймса Патрика Данливи (р. 1926) и «Узнавания» Уильяма Гэддиса (1922-1998). Дебют гениального Джеймса Патрика предложил читателю идеального героя новой литературы, не слишком амбициозного вечного неудачника, сохраняющего бодрость духа и самоиронию в самых диких ситуациях. К тому же «Рыжий» был отмечен поразительным сочетанием гомерически смешного и щемяще-тоскливого, а неповторимый стиль автора воздействие романа сделал еще мощнее. Роман Гэддиса «Узнавания» очень сложен по сюжету, в книге зашифрованы многочисленные отсылки к музыкальной, художественной и литературной классике, что сочетается с остроумной и беспощадной атакой Гэддиса на вкусы «среднего потребителя», мир бизнеса и американскую реальность вообще. Однако не стоит загонять обоих выдающихся авторов в тесные рамки «школы черного юмора». Дальнейшее творчество Данливи («Лукоеды», «Волшебная сказка Нью-Йорка», «Кодекс без изъятий и сокращений») показало, что классифицировать его практически невозможно. Гэддис тоже фигура слишком масштабная. Его романы, подобные лабиринтам, очень смешные, содержащие иронию над всеми глупостями человечества и современной жизни («Джей. Ар», «Столярная готика»), сделали его одновременно классиком интеллектуального и сатирического романа .

Подобный путь проделал и уже упоминавшийся Томас Пинчон (р. 1937). Дебютный роман «V» (1963) сочетал мотивы «Рыжего» (остроумные герои-неудачники) и «Узнаваний» (сложный сюжет, множество аллюзий и отсылок), но уже в нем отчетливо ощущалась индивидуальность писателя. Пинчон не изменил подобным героям, сюжеты его следующих книг становились еще более искусно выстроенными, а интеллектуальная нагрузка книг только возрастала. Прибавить неизменную иронию Пинчона и точность использования ситуаций и типажей поп-культуры — готов портрет великого писателя (другого портрета все равно не найдешь: «человек-загадка международного масштаба» Пинчон не дает интервью, не общается с прессой, а его последние фотографии датированы началом 1960-х). Именно Пинчон создал один из основных романов XX века «Радуга гравитации» (1973) и, возможно, лучшую книгу об Америке 1960-1980-х — «Вайнленд» (1990). Удивительное сочетание антиправительственной сатиры, пародийного триллера и элегической грусти об утраченных мечтах молодости. После подобных шедевров пытаться его ограничить только «черным юмором» просто бессмысленно.

Есть авторы, за пределы установленных жанром границ не выходившие. Перехваленный (по-моему) Джон Барт (р. 1930), автор чрезмерно «заинтеллектуализированных» романов («Химера»), чьи сюжетные лабиринты уступают по изысканности и элегантности Гэддису и Пинчону. Или профессиональный (но не более) певец жизненных передряг вечных аутсайдеров Брюс Джей Фридмэн (р. 1930), автор хороших книг («О Хэрри Таунсе»), но не выдерживающий никакого сравнения с Данливи. Однозначным же классиком «черной комедии», прославившимся безусловно выдающейся книгой (успех которой он так и не смог повторить), стал Джозеф Хеллер (1923-1999). А его шедевром — «Уловка-22» (вариант перевода — «Поправка-22», 1961). Непривычная по стилю (как у Данливи), изобилующая персонажами в духе опять-таки Данливи или Гэддиса, беспощадная по сатирическому настрою (не уступит Гэддису), книга ничуть не хуже «Рыжего», «Узнаваний» или «V». Увы, для Хеллера она осталась единственной бесспорной удачей. Впрочем, и такого не каждому по силам добиться.

Представитель традиционного юмора 1950-1970-х годов, хотя и самой высокой пробы, — Вуди Аллен (р. 1935). Этот талантливейший человек преуспел во всем. Успешно выступал как эстрадный комик, с блеском работал (и продолжает по сей день работать) в кино, заслужил признание и в качестве писателя-юмориста. Киноработы Аллена («Энни Холл», «Манхэттен», «Любовь и смерть») выдерживали и выдерживают высокий уровень американской комедии, заданный братьями Маркс, Хоксом, Уайлером, противостоя моде на примитивный юмор «ниже пояса» (которую задали в кино англичане в 1950-е годы). Аллен-писатель не раз говорил о влиянии Сидни Джозефа Перелмана, но, на мой взгляд, он Перелмана превзошел. Абсурдисткие скетчи и пародии Аллена сегодня гораздо смешнее рассказов его неофициального наставника. Их популярность (сборники скетчей Аллена регулярно переиздаются) не ослабевает, жаль только, что после сборника 1980 года «Побочные эффекты» кинематографист и литератор больше сосредоточился на кино.

Выдержать заданный «бодрыми пессимистами» уровень в сатирической и юмористической литературе — задача сложная…

Не горланить вместе с толпой,
а посмеиваться в уединении кабинета

Из истории американской юмористической литературы.
Часть 4. Современники

Заголовком послужили слова Пэтрика Джейка О’Рурка. Замечательный эссеист сформулировал, наверное, идеальную позицию для сатирика. Которой и сам придерживается. Но о нем чуть ниже.

Состояние современной американской сатиры при сравнении с периодом «бодрых пессимистов» покажется не особенно радующим. Речь идет прежде всего о художественной литературе. Покойных Гэддиса или Хеллера заменить некем, уровня здравствующих Данливи и Пинчона достичь невозможно. Поэтому романы нынешних авторов сатирической и юмористической литературы чаще разочаровывают. Кому-то мешает соблюдение принципа политкорректности, кому-то — другие причины, но приблизиться к уровню, заданному в 1950-1970-е не получается. Даже авторам достаточно интересным.

Вот, например, журналист и писатель Карл Хайасен (р. 1953). Его романы («Стриптиз», «О, счастливица», «Хворый пес») остроумны и занимательны, однако чрезмерное морализаторство точно не идет им на пользу. В своем желании привлечь внимание читателя к экологическим проблемам Хайасен часто забывает о чувстве меры и уподобляется литературному эко-террористу; создавая портреты разнообразных мошенников, писатель делает их гораздо симпатичнее раздражающе правильных положительных героев. Не могу разделить восторгов и по поводу Кристофера Бакли (р. 1952). Его сатирические произведения, имеющие целью высмеять мир бизнеса и политики («Здесь курят», «Флоренс Аравийская») мне представляются достаточно беззубыми, лишенными должной язвительности, а что хуже всего — не смешными.

Однако видеть в американской сатирическо-юмористической литературе кризис я не склонен. Все-таки в США сатиру обычно рассматривают как символ свободы слова. Поэтому там все же не принято за издевку над американской реальностью ссылать, сажать или навязывать «споры хозяйствующих субъектов». Да, в художественной литературе на смену классикам пока никто не пришел. Но с сатирической эссеистикой все в порядке по-прежнему. Разумеется, там есть достаточно много авторов незаслуженно известных, лишь спекулирующих на сложных проблемах. Особенно это касается сатириков лево-либерального настроя, в частности, Майкла Мура (р. 1954). Мур-кинематографист мне скорее симпатичен: его документально-публицистические фильмы, конечно, тоже спекулятивны, но талант режиссера очевиден. Поэтому «Фаренгейт 9/11» я приветствую. А вот с художественным словом у Мура не получается. Книги «Глупые белые люди» или «Чувак, где моя страна?» скорее раздражают популистским настроем и примитивными левыми взглядами.

Другое дело Пэтрик Джейк О’Рурк (р. 1947). Выдающийся юморист и сатирик, самопровозглашенный реакционер и консерватор. Писатель точно создал себе образ: бывший хиппи и радикал 1960-х, ныне поумневший и разочарованный циник. При этом приписываемые О’Рурком самому себе крайне правые взгляды зачастую оказываются лишь частью этого образа, а диктуются они его нежеланием поддерживать сложившееся мнение о сатириках, как людях именно левых настроений. О’Рурк прежде всего индивидуалист, вспомните приведенные в заголовке его слова и добавьте к ним, например, «Когда я начинаю соглашаться со всеми, мне становится страшно». Писатель в своих эссе и книгах расправляется с американскими политиками всех направлений («Демократы — отбросы мира политики, республиканцы — отбросы мира бизнеса»), атакует издержки нового пуританизма («Если бы Бог хотел, чтобы мы столько времени сидели в церквях, Он даровал бы нам седалища большего размера, а головы меньшего»), но особенно часто левых либералов («Они подобны Санта Клаусу: милые, любят животных, радеют за благотворительность, заботятся о бедных и убогих… Одна проблема: Санта Клауса не существует»). Что немаловажно, левые интеллектуалы О’Рурка побаиваются, нападая на других ярко выраженных консерваторов, его обходят стороной. Видимо, признают его правоту. О’Рурк известен и своими международными репортажами, которые отличаются не только традиционным остроумием, но и желанием вникнуть в суть проблем, отсутствием поверхностного подхода. А афоризмы писателя давно разошлись на цитаты, сделав его основным преемником Менкена (которого О’Рурк ценит очень высоко) в данной области. Взгляните на названия книг: «Парламент шлюх», «Дайте войне шанс», «Возраст и хитрость побеждают молодость, невинность и плохую прическу»«Возраст и хитрость побеждают молодость, невинность и плохую прическу». Немудрено, что O’Рурк официально признан самым цитируемым из ныне здравствующих юмористов.

Самый яркий пример телевизионного юмора — Билл Маэр (р. 1956). Ведущий шоу «Политически некорректно», а сейчас «Реальное время» заслужил славу остроумного и язвительного комментатора, а выход в 2005 году книги «Новые правила» сделал Маэра заметной фигурой и в литературном мире. Взгляд на современную Америку в «Правилах» позлил закоренелых либералов и консерваторов одновременно, а заодно и СМИ (от Маэра досталось всем), но вызвал немалый восторг среди ценителей настоящей сатиры, традиция которой восходит все к тем же Бирсу и Менкену.

В завершение поговорим о лучшем юмористе современности. Безусловно, это Дэйв Бэрри (р. 1947). Сразу оговорюсь: опыты Бэрри в художественной литературе («Большие неприятности», «Хитрый бизнес») мне удачными не представляются, это всего лишь добротные варианты на темы Хайасена. Но талантливому человеку простить можно многое. А автору «Плохих привычек» и «Путеводителя по мужскому полу» и подавно. Бэрри с 1980-х удерживает титул «самого смешного писателя Америки» и по праву. Себя он называл учеником Роберта Бенчли, но, как любой талантливый ученик, учителя своего превзошел. Великолепные книги и газетные колонки Бэрри можно читать и перечитывать до бесконечности, они полны замечательных шуток и остроумных наблюдений. Позиция автора, точка зрения обычного человека, пытающегося совладать с проблемами современного мира и сохранить среди стрессовых ситуаций здравый смысл при помощи чувства юмора, понятна и универсальна для всех стран. Кто из нас не страдал от ремонта («Дома и другие черные дыры»), не испытывал сложностей с компьютером («Дэйв Бэрри в киберпространстве») или с карьерой («Процарапай себе путь наверх»). Все узнаваемо, точно описано и очень-очень смешно. Между прочим, о сатире Бэрри тоже не забывает. Весьма язвительные эссе можно найти в сборниках журналистики (особенно в «Дурных привычках»), а книга «Дэйв Бэрри бьет ниже пояса» о системе выборов почти не уступает «Парламенту шлюх» О’Рурка. Последняя на сегодня юмористическая книга Бэрри, «Секреты денег» (2006), подтверждает отличную творческую форму писателя. Титул «самого смешного писателя» он не отдаст.

* * *

Вы уже освободили место на полках для главных героев моих заметок?..

Иван Денисов

Джеймс Патрик Данливи. Кодекс без изъятий и сокращений. Полный свод правил поведения и выживания в обществе

  • The Unexpurgated Code. A Complete Manual of Survival and Manners
  • На русском языке не издавалась
  • Delacorte Press/Saymour Lawrence, New York, 1975
  • Переплет, 304 с.
  • ISBN 0-440-07794-x

Для меня главной юбилейной датой 2006 года является 23 апреля, 80-летие Джеймса Патрика Данливи. Оригинал и одиночка англоязычной литературы сохраняет бодрость духа, продолжает работать и остается автором, не поддающимся никакой классификации. Самого Данливи трудно загнать в какие-то рамки, даже национальные (проживающий в Ирландии гражданин Изумрудного острова, рожденный в Нью-Йорке и получивший гражданство в 1967 году), а книги и подавно: смешное соседствует с пронзительно-печальным, диалоги с долгими внутренними монологами, повествование от первого лица с рассказом от третьего лица, стиль писателя скопировать или сравнить с чьим-то практически невозможно. Потому этот существующий вне моды и литературных течений индивидуалист и ценится так высоко своими многочисленными преданными поклонниками.

Достаточно их, к счастью, и в России, хотя публикаций Данливи могло бы быть и побольше. И не только беллетристики. Например, ждет своего часа великолепный «Кодекс», который вообще трудно отнести к какому-то жанру. На первый взгляд Данливи пародирует книги о правилах хорошего тона и нужных советах (чем до него занимались, например, Гашек или Аверченко, а после — О?Рурк), но выходит за рамки обычной пародии, доводя ее до небывало высокого уровня и предлагая читателю уникальную книгу «цитат на все случаи жизни» в духе, скорее, Менкена или Бирса, но во многом опережая их с точки зрения литературных достоинств.

«Кодекс» разделен на части, обстоятельно объясняющие правила поведения как в самых обычных, так и, мягко говоря, эксцентричных ситуациях. «Вы не просили о своем появлении на свет, но, раз уж такое случилось, имеете право требовать от жизни только комфортабельных условий». Поэтому в части «Подъем по социальной лестнице» вы узнаете, как преуспеть в обществе, в чем помогут главы, уже названия которых заставляют улыбнуться «О подборе круга общения, ведущего наверх», «О приукрашивании своего прошлого», «Подхалимство и прочие полезные формы лести». В части «Воплощая в жизнь приятные привычки» Данливи предлагает главы «Посещая порнофильмы», «В массажном салоне», «В литературных и художественных кругах», «Вуайеризм» и т. д. «Опасности и предосторожности» сообщат, как себя вести «Будучи ужаленным пчелой в детородный орган во время игры в гольф», «Когда ваш плевок попадает в другого», «При помощи разжиревшим дамам, не могущим влезть в такси»… Более мрачные ситуации неизменно остроумный автор обыгрывает в разделах «Смертность и тленность» (некоторые главы: «Как заключить контракт на убийство», «Умирая от стыда», «Разбушевавшийся пьяница в самолете») и «Всевозможные гнусности» («Зловонное дыхание», «Мастурбация в уединении», «Выдавливание прыщей и угрей»). Завершается же книга традиционным разделом «Разное». Здесь вы обнаружите «Демонстрацию своих медалей и наград», «Советы по избиению жен», «Правила поведения в гостях у женщины, демонстрирующей собравшимся непристойные фильмы со своим участием». Знакомые с творчеством Данливи уже узнали писателя по этим фрагментам. И он их не разочарует. Советы и ситуации поданы великим Джеймсом Патриком с блеском, их можно цитировать до бесконечности. Как себя вести с детьми? «Ухватив маленького паршивца за орган слуха, начните последовательные вращательные движения, отпустив его только когда ноги маленького негодяя оторвутся от земли». Как поставить на место хама? «Немедленно исчезните и общайтесь со мной лишь посредством телеграфа». Что сказать человеку с расстегнутыми брюками? «Данное зрелище приятнее вашей физиономии, однако если вы не боитесь лишиться важной части тела в результате ампутации, воспользуйтесь молнией». В книге много точных афористичных определений («Отель — в лучшем случае дом вдали от дома, а в худшем — много нехороших слов, особенно когда служащие потеряли вашу бронь»), диалогов в лучших традициях Данливи («Вы не посмеете ударить женщину». — «Если мадам женщина, то еще как посмею»). Писатель остроумно обыгрывает возможность комментировать ту или иную ситуацию простыми ругательствами или «высоким стилем» (при поимке гостя за неблаговидным занятием: «Ах, ты, гнусный сукин сын!» или «Замечу, что ваше поведение по меньшей мере отвратительно»). И, разумеется, не изменяет себе автор в описании рискованных сцен и эпизодов, которые в его трактовке смешны и вполне могут заставить того же Рабле перевернуться в гробу от зависти (взять хотя бы каталог выпускаемых человеком газов по звуку и запаху или такой, например, комментарий при случайной встрече с практикующим онанистом: «Вижу, что дело в надежных руках»).

Но не только юмором, порой рискованным, но всегда удачным, или остроумными «дурными советами» хороша книга. Грусть, свойственная всем книгам Данливи, ощутима и здесь. Ироничный философ выживания не был бы собой без, например, фразы «Никто не любит бить лежачего, если только это не единственный способ не дать ему подняться» или без короткой главы «О встрече со счастьем», состоящей из одной фразы: «Будьте осторожны — теперь на вас посыплются все невзгоды». Потому и в конце книги вы найдете главу «Когда хорошие манеры, честь и достоинство вас так никуда и не привели» со словами: «Если вечером вы можете отдохнуть дома, слушая как жена возится на кухне, а похожие на вас дети играют в гостиной, скажите себе: „Что же, и у меня есть кое-что хорошее, пусть всякая наглая мразь и забрала лучшее“. Поэтому надо продолжать жить».

Иван Денисов

Джозеф Хеллер. Поправка-22 (Catch 22)

  • Пер. с англ. А. Кистяковского
  • СПб.: Амфора, 2006
  • Переплет, 671 с.
  • ISBN 5-367-00074-6
  • 3000 экз.

Самым раздражающим для Джозефа Хеллера был вопрос «Вам не кажется, что вы так и не превзошли „Поправку-22“?». Остроумный писатель обычно задавал встречный вопрос «А кто превзошел?». Оба вопроса справедливы. Хеллеру не суждено было повторить собственный успех, увы, но мало кому в XX веке удалось написать нечто подобное великолепной «Поправке».

Ветеран войны, бывший военный летчик, Хеллер опубликовал фрагменты будущего романа в 1955 году. Тогда они вышли под названием «Поправка-18». Под таким же названием законченный роман должен был увидеть свет в 1961 году. Но в последний момент выяснилось, что у Леона Юриса выходит книга «Мила-18», тоже на военную тему. Так «Поправку-18» пришлось переименовать в «Поправку-22».

Пользуясь военной терминологией, сравним выход книги с эффектом неразорвавшейся бомбы. То есть сначала ее просто не заметили. Внимание читателей и критиков на «Поправку» обратил знаменитый юморист и эссеист Сидни Джозеф Перелман. Ну, а потом бомба разорвалась. И как. «Шедевр», «несомненная классика», «образец антивоенной сатиры» — немногие фрагменты рецензий и читательских отзывов. И за минувшие 45 лет отношение к роману не изменилось, что более чем справедливо — великие книги не устаревают.

Действие романа разворачивается на военно-воздушной базе в годы второй Мировой войны. Расквартированные на острове Пьяноса (Италия) американские пилоты не столько выполняют свой воинский долг, сколько стараются выжить. Хеллер освобождает книгу от описаний героизма, патриотической трескотни и милитаристской романтики. Война в «Поправке» представлена во всей отвратительности, а военная система воплощает человеческий идиотизм и враждебный здравому смыслу абсурд. Для этого писатель применяет сперва сбивающую с толку манеру «разорванной хронологии» (в безумном и алогичном мире военных нет места линейности и последовательности), а заодно насыщает сюрреалистическими черноюмористическими эпизодами для подчеркивания ненормальности происходящего (бомбардировка собственного аэродрома по контракту с врагами, живые в списках убитых, описки и ошибки в документах, становящиеся руководством к действию). Символом безумной ситуации становится та самая поправка-22: «Всякий, кто хочет уклониться от выполнения боевого задания, нормален». Все точно. Тем более когда военную систему воплощают виртуозно выписанные Хеллером персонажи вроде карьериста полковника Кошкарта, готового положить сколько угодно подчиненных или мирных жителей для продвижения по службе. Вроде помешавшегося на пропаганде патриотизма капитана Гнуса или тупоголового поклонника шагистики лейтенанта (к концу книги уже генерала) Шайскопфа, а также им подобных высших чинов. Типажи, согласитесь, вполне международные. Они кажутся обычным пилотам врагами едва ли не более опасными, чем немцы: тех не видишь, они остаются лишь в бомбовом прицеле, а вот кошкарты, гнусы, шайскопфы все время рядом, и от них исходит самая прямая и неподдельная угроза нормальной жизни.

Хеллер, впрочем, не сужает круг своих мишеней. В «Поправке» достается многим типажам и представляемым им идеалам. Писатель беспощаден к большому бизнесу, который олицетворяет директор офицерской столовой Мило Миндербиндер (это он подрядился на бомбежку своего аэродрома, причем остался безнаказанным, так как прибыль от операции пошла на укрепление американской экономики), примитивному оптимизму и бессмысленной браваде (вспомните пилотов Эпплби или Хавермейера), наивному идеализму (Клевинджер), безвольным людям, понуро следующим течению (Майор Майор). Разумеется, в романе есть и положительные персонажи. Основным из них становится капитан Йоссариан. Йоссариан стремится избежать выполнения боевых заданий, то есть является самым здравомыслящим героем романа, однако по общепринятому мнению он дезертир, преступник и вообще неизвестно кто. Сам Хеллер явно на стороне Йоссариана. Противостояние того военному безумию прочитывается как бунт мыслящего человека против милитаристко-патриотического идиотизма. Стремление героя к выживанию оказывается не столько трусостью, сколько вполне объяснимым стремлением выжить, да и о какой трусости может идти речь, если в своем бунте Йоссариан подвергается риску не меньшему, чем на боевых вылетах.

Однако будь «Поправка-22» только очень смешной абсурдистской комедией вряд ли роман производил бы столь сильное впечатление. Война уродлива, ненормальна, а что хуже всего — на ней гибнут люди. Хеллер не перестает напоминать об этом. И сочетание черного юмора с подлинным драматизмом без ложной сентиментальности — очередное подтверждение таланта автора «Поправки». Потому смерти пилотов Нетли, Маквота и других вызывают много эмоций, но точно не веселье. Добавьте внутренний монолог Йоссариана об ужасах нашей реальности в главе «Вечный город», написанный с пронзительностью, которой мало аналогов в мировой литературе. Книга, от которой так смешно и так страшно, как от «Поправки-22» точно заслуживает определения «шедевр».

Иван Денисов

Хенри Луис Менкен. Хрестоматия Менкена (Mencken Chrestomathy)

  • На русском не издавалась
  • Vintage, 1982
  • Обложка, 656 с.
  • ISBN 0-394-75209-0

Вот она, книга на все случаи жизни, книга для необитаемого острова! Я с ней могу сравнить разве «Словарь Сатаны» Бирса да «Кодекс без изъятий и сокращений» Данливи. Сколько ни перечитываешь, удовольствие не убывает. Всякий раз находишь что-то новое, удивляешься актуальности и точности, да просто «заряжаешься» отличными цитатами и бодрым цинизмом автора.

Сборник составлял сам Менкен, сводя в единое целое свои самые известные или просто дорогие его сердцу эссе и афоризмы. Вне «Хрестоматии» Менкен оставил свой «Американский язык» и автобиографические книги, но это было правильно — их лучше читать полностью.

Книга разделена на несколько тематических разделов: «Женщины», «Типы людей», «Критицизм», «Наука», «Литература», «Музыка», «Правительство», «Демократия», «Религия», «Американцы».

В «Хрестоматии» Менкен предлагает набор афоризмов, многие из которых успешно конкурируют с определениями Бирса из «Словаря Сатаны»: «Жизнь — улица с односторонним движением, заканчивающаяся тупиком», «Создатель — комик, чья аудитория слишком напугана, чтобы смеяться…». Вообще-то о книге говорить не очень легко, она хороша настолько, что проще укрыться за серией цитат. Тем не менее попробуем рассмотреть отдельные части «Хрестоматии» и лишний раз восхитимся проницательностью и остроумием Менкена.

К людям Менкен относится трезво и без восхищения. Это нельзя назвать мизантропией, просто эссеист не считает нас венцом творения, а в своей классификации типов людей вполне точен. Романтик и энтузиаст склонен к странным преувеличениям и, окажись кто из них на месте бактериолога, под микроскопом он узрит нечто «размеров сенбернара, интеллектом Сократа, красотой собора Бовэ и респектабельностью профессора Йеля». Активно верующие похожи на страдающих от инфекционных заболеваний и их принцип «Доверимся Господу… Который так часто обманывал нас в прошлом». Что до борцов за идею, то здесь мы непременно обнаружим победителя и проигравшего, героя и страдальца, которые, по Менкену, «…оба смехотворны. Оба мошенники». Да и вообще «человек не столь совершенен, как, скажем, таракан… если он наделен одним положительным качеством, то у него начисто отсутствуют все остальные». Но Менкену чужда безысходность, такое положение дел с человечеством для него не является поводом для скорби, тем более есть иконоборцы и ниспровергатели. «Освобождению человеческого разума более всех содействовали веселые леди и джентльмены, швырявшие дохлых кошек в святые постройки, а потом… доказывавшие, что бог из такой постройки — обычный мошенник». Одним из таких джентльменов безусловно был сам Менкен, а его деятельность не раз доказала правоту собственного утверждения.

Позицию «деструктивного критика» Менкен убедительно защищает в эссе «Критический процесс» из раздела «Критицизм». «Критик всегда должен сомневаться в идеях… Я не знаю ни одной идеи, которую мог бы назвать безупречно разумной… То есть критицизм неотличим от скептицизма». Поэтому даже в статьях о Бирсе, Твене или Драйзере ХЛМ, не отрицая своего восхищения их талантом, находит повод для критики (замечания о литературной робости Твена или кажущихся Менкену устаревшими мистических рассказах Бирса тому пример). Правда, к Рингу Ларднеру, Джозефу Конраду или любимым композиторам критик в своих статьях все же более благосклонен.

Но вот кого Менкен никогда не щадил, так это политиков. «Любое правительство, по сути своей, — заговор против порядочного человека». Так начинается соответствующий раздел, и далее ХЛМ не обманывает клюнувших на эту строчку. «Политики руководствуются только желанием впечатлить и очаровать самые примитивные слои населения», «Принцип политики — возвышаться над принципами… То есть когда вода достигает палубы — следуй за крысами», «Побеждает в политической борьбе всегда тот, кто обещает без малейших гарантий выполнения обещаний». Полагаю, никто не удивится, если я напомню, что Менкен одной из своих основных заслуг полагал отсутствие в своих эссе малейшей положительной оценки действующих президентов.

Про каждый раздел можно говорить, в каждом найдутся интереснейшие мысли и превосходные афоризмы. Любопытные размышления о прекрасной половине человечества и войне полов («Женщина ведет войну с борта дреднаута, мужчина — с борта плотика»), о смысле продолжения жизни при осознании ее бессмысленности («Скептику всегда помогут чувство юмора и любопытство. Всегда интересно, что будет завтра. Окажется ли та милая леди более сговорчива, чем сегодня?»), о войне («В войну втягиваются бесполезные люди, талантливые же ее избегают») и о многом другом. Говорить и цитировать можно до бесконечности, да и объем «Хрестоматии» тому способствует, но для данной рецензии сказанного будет достаточно. Надеюсь, общее представление об этой замечательной книге вы получили, а наши издательства наконец-то обратят на нее внимание. Я же пока снова обращусь к финальной части, состоящей из коротких высказываний Менкена, и процитирую идеальный ответ для любого критически настроенного к своей стране думающего человека.

— Если вы находите столько заслуживающего осмеяния в США, почему вы живете здесь?

— Почему люди ходят в зоопарк?

Иван Денисов