Андрей Тургенев. Спать и верить

Андрей Тургенев «Спать и верить»

  • М.: Эксмо, 2007;
  • переплет, 384 с.;
  • 7100 экз.

Андрей Тургенев (псевдоним Вячеслава Курицына) написал довольно рискованный и провокационный роман. Впервые ленинградская Блокада стала материалом для литературной игры. И эта игра осуществляется настолько талантливо, что удовольствие от нее затмевает морально-этические соображения. Если верить автору, то получается, что в сорок первом году городом управлял Марат Киров, Гитлер получал из осажденного Ленинграда послания в бутылках, а верхушка НКВД говорила, что твои КВНщики,— исключительно шутками и матом. Для той части читательской аудитории, которая в отношении Блокады еще успела «на последний поезд», роман Андрея Тургенева — произведение кощунственное. Зато дети и подростки, с трудом припоминающие годы начала и окончания Великой Отечественной войны, смогут, прочитав роман, хоть как-то соотнести окружающую их действительность с событиями шестидесятилетней давности. В данном случае автор был совершенно прав, заговорив на языке современных реалий. Только вот осилят ли сегодняшние среднестатистические детки четырехсотстраничный роман — вопрос открытый.

Анна Энтер

Денис Гуцко. Покемонов день

Один из рассказов в книге называется «Осенний человек». На самом деле, не только герой этого рассказа, но и вся книга в целом — осенняя. В «Покемоновом дне» события разворачиваются именно в это время года, и герои ведут себя как раз «по сезону»: Андрей везет жену на похороны ее любовника; Алексей после зверского избиения привыкает к мысли о том, что он Покемон; Ева любит, безответно снося оскорбления и постепенно привыкая к своей ненужности… Их человечные и честные поступки на фоне общей безнадежности выглядят невероятно пронзительно. Каждый из героев уже прекрасно понимает, что все бесполезно, что он обречен быть брошенным, отвергнутым, обманутым, но все равно поступает правильно — садится в поезд, заводит машину, набирает телефонный номер. Почему? Потому что люди должны вести себя по-человечески, даже если за этим не последует никакой позитивной программы в виде счастья, любви и всеобщего единения.

Денис Гуцко написал очень правдивую книгу. И от этой его правды становится как-то особенно по-осеннему.

Анна Энтер

Анне Б. Рагде. Тополь Берлинский

Анне Б. Рагде «Тополь Берлинский»

  • М.: Гаятри, 2007;
  • переплет, 272 с.;
  • 3000 экз.

«Двести страниц — прочитаю за вечер»,— думала я, открывая роман Анне Рагде. Вообще в подобных расчетах я редко допускаю ошибки — это была вторая после флоберовской «Госпожи Бовари».

«Тополь Берлинский» невозможно прочитать на ходу или просмотреть одним глазом. Он относится к числу книг, целиком поглощающих внимание и время читателя.

Герои романа — совершенно разные люди. У них не больше общего, чем у вас с любым незнакомым человеком на улице. Родственные связи — единственное, что их объединяет. И когда умирает мать этого разрозненного семейства, ее дети — фермер-свиновод, владелец похоронного бюро, одинокая женщина и жеманный дизайнер нетрадиционной ориентации — нехотя, словно против собственной воли съезжаются на похороны. Автору удалось очень убедительно передать невозможность такой «неявки» и попутно продемонстрировать, что «голос крови» — дело нешуточное. После прочтения романа этот голос начинает звучать очень настойчиво. Одно могу сказать точно — не дожидаясь социальной рекламы, вы пойдете звонить родителям.

Анна Энтер

Бина Богачёва. InterNET/ДА

Бина Богачёва «InterNET/ДА»

  • М.— СПб.: Астрель-СПб, АСТ, 2007;
  • переплет, 320 с.;
  • 7000 экз.

Что тут скажешь… Книги всякие нужны, книги всякие важны. Я думаю, у этого романа есть шанс обрести своего читателя. Кому могут быть интересны рассуждения героини, у которой «не только тикают биологические часы», но и «вовсю звонит на последних батарейках будильник»? Кто будет сопереживать ей, употребляющей всю свою энергию на устройство личной жизни? Кто последует примеру простодушной охотницы за счастьем, использующей Интернет — этот глобальный ресурс знакомств всех со всеми — самым бездарным образом? Ответ очевиден. Вот такие же хорошие одинокие тридцатилетние женщины. Они-то как раз будут и читать, и сопереживать, и следовать примеру.

В принципе смеяться здесь абсолютно не над чем. «Женская доля» — штука безрадостная, и рассуждать о ней, судя по всему, тоже не очень весело, особенно если подходить к вопросу серьезно. Поэтому получается и путано, и скучно. С другой стороны, кто-то же должен писать об этом романы. Отдадим автору должное — она старалась. Как говорил один мой преподаватель, «ну, конечно, не на пять с плюсом»…

Анна Энтер

Чак Паланик. Фантастичнее вымысла

Чак Паланик «Фантастичнее вымысла»

  • М.: АСТ, 2007;
  • переплет, 285 с.;
  • 20 000 экз.

Да, Паланик. Да, автор «Бойцовского клуба». Но вот этот небрежно написанный сборник рассказов со всей очевидностью не дотягивает до масштабов его писательской личности. «Фантастичнее вымысла» — говорит нам автор о своих текстах, каждый из которых представляет собой либо маленький репортаж о каком-нибудь диковинном событии, либо зарисовку на тему «странное в нашей жизни». С одной стороны, материал действительно подобран на славу: праздник сексоголиков, битва старых комбайнов, увеличители губ и детородных органов, сленг американских подводников. Но все это в совокупности не производит впечатления сборника — во всяком случае, сборника рассказов. Попытки найти между этими «острыми» темами хоть что-нибудь общее раз за разом проваливаются. Автор, видимо, был готов к тому, что читатели не доищутся его глубинного замысла, и поэтому все изложил в предисловии: «Каждый рассказ в книге посвящен пребыванию среди людей. Моей персоне среди людей. Или же тому, что собирает людей вместе». Действительно, книга об этом и еще о том, как много всего странного происходит в Америке. Больше ни о чем.

И что здесь фантастичнее вымысла?

Анна Энтер

Национализм в прошлом. Фильм Дани Леви «Мой фюрер»

Национализм в прошлом
Фильм Дани Леви «Мой фюрер:
самая правдивая правда об Адольфе Гитлере»

Дани Леви родился в 1957 году в Швейцарии, но в 1980-м перебрался в Берлин, город, который его деды и бабки, а также его родители покинули в 1939-м. В Берлине, в 1986 году, втроем с Хельмутом Бергером и Анной Франк, Дани Леви поставил фильм «Того же и тебе», а уже в 1989-м снял свою первую самостоятельную картину — «Роббикаллипол».

С тех пор Леви поставил еще десять полнометражных фильмов, которые успешно демонстрировались на европейских и американских фестивалях, получили хорошую прессу, но при всем при этом ни один из них не вызвал такого интереса и такой реакции, какая выпала на долю последней картины дани Леви «Мой фюрер: самая правдивая правда об Адольфе Гитлере».

«В моей жизни никогда не было ничего похожего на первый просмотр „Фюрера“,— рассказывает Дани Леви. — Журналисты — немецкие, английские, американские — рвались в зал, который не мог вместить всех желающих. Мои продюсеры попросили их подписать обязательство, что они не будут публиковать свои статьи до определенной даты — то есть раньше чем за две недели до выхода фильма на экраны,— однако статьи тем не менее стали появляться. Радио и телевидение атаковали нас каждый день. Все это создало такую атмосферу, что когда фильм наконец вышел, то немедленно захватил лидерство в прокате. При этом надо сказать, что многие рецензенты были чрезвычайно смущены фильмом. Что это — комедия или сатира? Можно ли вообще говорить о фашизме в таком тоне?»

«Мой фюрер» — картина действительно странная. Начать с того, что на роль Гитлера Дани Леви пригласил не серьезного драматического артиста (такого как, например, Бруно Ганс, сыгравший Гитлера в знаменитом, номинированном на Оскара «Падении» Оливера Хиршбейгела), а популярнейшего в Германии рок-музыканта, комика и анархиста Хелге Шнайдера. Гитлер, каким его изображают Шнайдер и Леви, похож на капризного ребенка, которым взрослые манипулируют в соответствии со своими нуждами, с которого не спускают глаз (через специальные прозрачные зеркала в его кабинете за ним постоянно наблюдают Геббельс и Шпеер и прочие персоны из окружения), который, принимая ванну, играет с корабликом, которого возят по разрушенному Берлину среди специально сооруженных декораций.

Время действия — декабрь 1944 года. Потерявший интерес к жизни, впавший в депрессию Гитлер бессмысленно меряет шагами свой гигантский кабинет — он не желает никого видеть, ни с кем разговаривать, и, разумеется, он совершенно не в состоянии произнести необходимую и уже заявленную новогоднюю речь. Чтобы вывести Гитлера из этого состояния, Геббельс приказывает разыскать и доставить в канцелярию знаменитого актера и преподавателя актерского мастерства, некогда занимавшегося с Гитлером. Его зовут профессор Грюнбаум. Он еврей и коротает свои дни в компании лопаты и таких же, как он, дефективных граждан в местечке под названием Заксенхаузен.

Опытный учитель и хороший психолог, Грюнбаум (его играет замечательный артист Ульрих Мюхе) с легкостью преодолевает сопротивление Гитлера и захватывает контроль над этим ущербным, униженным и битым в детстве одиноким человеком, который попадает в полную зависимость от своего ментора. «Мой фюрер»,— говорит Гитлер Грюнбауму, своему тезке, тоже Адольфу. «Адольф»,— кричит с улицы жена Грюнбаума, увидев через распахнутое окно своего мужа. «Адольф! Адольф! Адольф!» — начинает скандировать окружающая ее толпа, выбрасывая руки в фашистском салюте,— хотя, казалось бы, Адольф Грюнбаум совершенно не похож на Адольфа Гитлера. Толпе, как выясняется, не так уж важно, какого Адольфа называть фюрером.

«Зачем ты это делаешь?» — спрашивает Грюнбаума жена. Он дает ей разные ответы: «Чтобы быть с вами»; «Чтобы нас всех здесь не убили»… Но вопрос задан, и он не перестает быть неразъясненным. действительно — зачем? Впрочем, Грюнбаум думает не только о себе и своей семье. Он ставит Геббельсу ультиматум: распустить лагерь, в котором он сидел, иначе он прекратит свои занятия с Гитлером. Пожалуйста — это оказывается возможным. Грюнбаума соединяют с лагерем, и его ближайший друг рассказывает ему по телефону, как открыли лагерные ворота и заключенные разошлись на все четыре стороны. Глотающий слезы Грюнбаум, естественно, не знает, что его телефонный собеседник, со следами активного убеждения на лице, разговаривает с ним под дулом пистолета.

В какой-то момент Грюнбаум даже собирается убить Гитлера, но, замахнувшись тяжелой бронзовой фигуркой, взятой со стола фюрера, оказывается не в силах нанести удар. Пытается задушить Гитлера и жена Грюнбаума, но тоже безуспешно.

Гитлер делается марионеткой в руках Грюнбаума, Грюнбаум же, согласившись на сотрудничество, в свою очередь становится марионеткой в руках доктора Геббельса, у которого, как выясняется, созрели особые планы. Эти планы не нарушает даже отчаянный, импульсивный поступок Грюнбаума, якобы момент истины, когда учитель читает речь за потерявшего голос ученика. На трибуне перед выключенным микрофоном Гитлер жестикулирует — как его научил Грюнбаум — и открывает рот, в то время как внутри трибуны перед включенным микрофоном Грюнбаум читает текст гитлеровской речи. Но даже когда Грюнбаум, неожиданно для Гитлера и Геббельса, вставляет в зачитываемую речь разоблачительную тираду, толпа реагирует в точности так же, как реагировала бы на гитлеровскую риторику — энтузиазмом. А Грюнбаум получает в лоб пулю.

Согласившись им помогать (не важно, в какую форму они одеты) — ты действительно помогаешь им, как бы ты себя ни оправдывал. Спасаешь ли ты свою жизнь, или жизнь своей семьи, надеешься ли ты их переиграть. Не надейся. У тебя не было иного выбора? Ты не сразу осознал, чего от тебя хотят, а потом уже было некуда отступать? Твоим мнением вообще никто не поинтересовался? В этом-то и трагедия. Не важно, отведена ли тебе роль жертвы или палача. Расклад всегда тот же самый: ты согласился — значит, они получили то, чего они хотели. Значит, они выиграли, а ты проиграл.

Из интервью с Дани Леви

Знаете, существует много разных подходов к истории. Я думаю всегда о человеческом факторе. Я хочу сказать, что система — диктатура ли в Германии, диктатура ли в Советском Союзе — это ведь все создано людьми. Кто-то все сделанное продумал, организовал, воплотил в жизнь и добился, чтобы массы следовали за ним. Все создано людьми, человеком, в конечном приближении… Я пытался понять, как получилось, что немцы превратились в убийц

В конце концов, дело ведь даже не в том, был ли Гитлер таким, каким зритель привык его видеть, или же таким, каким его изображаю я. Пусть мы вообразим, что Гитлер и еще двадцать человек из его ближайшего окружения были просто психически нездоровъми людьми. Но они ни в коем разе не смогли бы построить свою систему без народа, без простых граждан. Каждый диктатор является отражением психики и состояния сознания среднего гражданина, то есть — состояния общества. Вы не сможете насадить фашистские порядки в здоровом обществе — это не будет работать. Для этого требуется общество, психологически, экономически, социально, эмоционально готовое принять фашистские правила. Нужны тысячи, десятки тысяч людей, готовых исполнять идиотские приказы, нужны люди, которые будут убивать, пытать, подвозить газ для газовых камер, производить этот газ. Вам нужны эти люди, кого бы вы ни играли — фюрера или живого Бога на Земле — вам нужны помощники, сотни тысяч помощников. И нужны миллионы тех, кто молчит, когда убивают, когда увозят соседа, миллионы тех, кто не хочет вмешиваться.

Портрет Дани Леви работы автора.

Михаил Лемхин

О терроризме. Разоблачение терроризма или умножение миражей?

О терроризме

За последние несколько лет ни одна проблема не обсуждалась так активно, как проблема терроризма. Ученые настойчиво ищут его существенные черты, журналисты в подробностях смакуют многочисленные террористические акты, писатели и режиссеры вовсю эксплуатируют террористическую тему для создания литературных или киношных боевиков.

А ведь совсем недавно мы, не вникая в детали, дефилировали себе по улице Степана Халтурина или Софьи Перовской.

О сущности свершений этих «героев» задумывались тогда не многие. Теперь задумались почти все, лишний раз подтвердив старинную истину: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Вот вам и мотивирующая функция страха, взращенная террором. А может, и наоборот — террор, взращенный страхом вкупе с неудовлетворенностью. Или всему виной мрачное обаяние террора?

Оказывается, искушению отнестись с симпатией к террористам, а то и примкнуть к ним, легко поддаются не желающие мириться с условиями собственной жизни.

В подобной ситуации насилие называется в числе «последних доводов» свободного человека, и человек этот в буйном фейерверке дискуссии убеждает нас в том, что «террор отчаяния, террор мщения, террор запальчивости не подлежит никакой оценке». Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Несмотря на вопиющую жестокость, террор всегда был опасным соблазном для тех, кто либо не смог стать до конца равнодушным, либо просто рассчитывает поймать рыбку в мутной воде. Ведь известно, что послевоенный мир является детищем ядерного страха.

Какое же новое детище готовят нам политики, терроризирующие мир войной с террором? И как разглядеть сквозь преувеличенную риторику и демагогию истинные цели тех, кто надеется извлечь выгоду из террористической опасности?

К счастью, туманная завеса неведения порой приоткрывается, и мы слышим, что «ответ на терроризм — это колониализм». Но, как ни стран?но, ответ на новую колониальную экспансию для многих тоже один — терроризм. И как после этого прикажете верить в то, что «чертово колесо» истории можно остановить?

Разоблачение терроризма или умножение миражей

  • Андре Глюксман «Достоевский на Манхэттене»
  • Екатеринбург: У-Фактория, 2006
  • Переплет, 224 с.
  • ISBN 5-9709-0004-4
  • 10 000 экз.

В книге «Достоевский на Манхэттене» известный французский философ, один из лидеров маоистского крыла студенческой революции 1968 года, перешедший в конце концов в либералы, решительный и бескомпромиссный критик путинского режима и чеченской войны, но горячий сторонник действий США в Ираке, Андре Глюксман, руководствуясь принципом «разоблачать то, что есть, и служить тому, что должно быть», размышляет о корнях современного терроризма как о разрушительной силе планетарного масштаба, причину возникновения которой он видит в пронизывающем структуру любого современного общества нигилизме, берущем «на себя преступление как знак своей избранности».

Глюксман — по-настоящему уникальный мыслитель. Его интеллектуальный инструментарий, с помощью которого он добивается потрясающего понимания нигилизма, очень разнообразен. Понятийное бессилие ему абсолютно не свойственно. К тому же, блестяще анализируя феномен тотального нигилизма и терроризма, Глюксман демонстрирует и великолепную эрудицию. Он широко использует классическое философское наследие от греков (Гомер, Софокл, Еврипид) и римлян (Сенека) до М. Монтеня, В. Шекспира, Г. В. Ф. Гегеля и др. Особую любовь автор питает к русской литературе (Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов, Л. Н. Толстой, В. Т. Шаламов, А. И. Солженицын), с которой знаком не понаслышке. Как следствие особый, своеобразный стиль и гипертекстовая форма книги, сложнейшая паутина философских отсылок, аллюзий, мозаичность и тем не менее целостность содержания.

Поводом к написанию книги послужили ключевые политические события конца XX — начала XXI столетия. Среди них в первую очередь трагедия 11 сентября 2001 года, которая показала, что «достаточно одного дня, одного мгновения, чтобы взорвать последнее исключение». Именно этот день и заставил Глюксмана заговорить во весь голос о терроризме и нигилизме, предстающих на страницах книги во всей своей неприглядной обнаженности и бесчеловечности как болезнь и патология современного общества, прошедшего через «вечный искус идеологического нигилизма». С присущим ему эмоциональным надрывом Глюксман предупреждает о том, что сегодня уже никто не избавлен от возможности нигилистического отклонения, что нигилистическая и террористическая угроза «подвижна и никакой сектор глобального общества не обладает гарантированным иммунитетом», что нигилизм проявляет себя планетарно как метод захвата и отправления власти, что никакая дискуссия с террористами, наслаждающимися убийствами, невозможна, так как «нигилистическое братство» террористов, связанных парадоксальной «антагонистической солидарностью», отличает чуждая слову перформативность.

Для русского же читателя книга французского мыслителя особенно интересна, так как писал он ее, постоянно оглядываясь на Россию, по отношению к которой весьма резок в оценках. Диагноз Глюксмана безжалостен: Россия — фантом, иллюзия, «королевство нигилистической пустоты», «зеркало будущего», в которое автор предлагает взглянуть и ужаснуться, а «пресловутый русский секрет — это секрет современной подчиненности».

Стоит ли удивляться тому, что в оживленных неформальных дискуссиях по поводу книг и статей автора его всячески критиковали за эту антироссийскую, а по сути русофобскую, риторику, увлекшись которой он даже взялся защищать чеченских боевиков-террористов. Ведь Глюксман в сердцах заявляет, что «неправильно обвинять чеченцев в том, что по причине преступлений, совершенных армией, они автоматически становятся террористами». В России подобная риторика Глюксмана воспринимается как лицемерие, но в действительности это настоящий конфуз, непростительный для мыслителя такого масштаба. Складывается впечатление, что изощренный интеллектуальный инструментарий Глюксмана все-таки дает сбой перед страшным лицом глобальной террористической угрозы и что исследователя охватывает бешеный вихрь эмоций, которые он с невероятной силой обрушивает на современную Россию. Конечно, откровенно русофобские мысли Глюксмана интересны, но вовсе не глубоким проникновением в суть проблемы. Эмоциально-публицистический азарт автора подавляет свободное философствование и в конце концов приводит его к опаснейшему приспособлению теоретических построений ко «злобе дня». В результате твердая почва исторических фактов оборачивается для Глюксмана очередным фантомом, мифологическим пространством псевдореальности, в котором он плетет свою паутину сложных, но глубоко противоречивых силлогизмов. Впрочем, для Глюксмана важно не столько то, чем является мир сам по себе, а прежде всего то, чем он является для автора. Этот философский субъективизм, вероятно, хорош при анализе литературных произведений, но весьма опасен применительно к попыткам понять историческую действительность. Поэтому публицистические страницы, написанные на злобу дня, — самые слабые в книге и в плане мысли, и в плане стиля. Что бы ни говорили, а «способность к разоблачению» не должна подавлять «способность к созиданию».

Поймут ли автора в России? Не знаю. Скорее всего, нет. Впрочем, это может показать только время…

Владимир Кучурин

Презентация нового номера «Прочтения» в Доме книги (звук)

26 декабря в Доме книги прошла презентация нового, 10-го номера журнала «Прочтения». На презентации обсуждалась тема номера — «Пространство надзора». В обсуждении принимали участие главный редактор Анна Макаревич, Андрей Аствацатуров, Дмитрий Калугин, Полина Ермакова, Мария Шишкова.

Аудиозапись презентации доступна здесь: mp3

«Прочтение» вновь на «Радио России» (звук)

25 декабря на «Радио России — Петербург» состоялся эфир с участием руководителя проекта Арсения Шмарцева, главного редактора Анны Макаревич, директора по рекламе и PR-менеджера Марии Шишковой и автора Полины Ермаковой.

Запись эфира доступна здесь: mp3

Ирония судьбы. Продолжение

Ирония судьбы. Продолжение

  • Россия, 2007
  • Режиссер Тимур Бекмамбетов
  • В главных ролях: Андрей Мягков, Барбара Брыльска, Юрий Яковлев, Константин Хабенский, Елизавета Боярская, Сергей Безруков
  • 125 мин

Главная новогодняя сказка страны, «Ирония судьбы, или с легким паром!» Эльдара Рязанова, относится к числу картин, которые, вопреки здравому смыслу, можно пересматривать до бесконечности. Граждане, зарабатывающие на жизнь продюсированием кинофильмов, не могли остаться равнодушными к этому факту. Сняли продолжение. Конечно. Из чего-то ведь нужно делать для народа кино.

Делать сиквел доверили Тимуру Бекмамбетову, режиссеру, имеющему свой узнаваемый почерк. И почерк этот просто брызжет с экрана через две минуты на третью: то у него Аврора стреляет, то Дед Мороз катит на санях с мобильным телефоном в руке, то ножи сыплются на пол, предвещая явление героя. Знаете, бывает такое: человек настолько красиво пишет, что в результате невозможно прочесть написанное. Так и тут: за множеством режиссерских «фенечек» и «мулечек» теряется местами удачная игра актеров и смысл фильма в целом.

Пересказывать сюжет картины бессмысленно: за исключением нескольких, прости господи, тонкостей, вся страна его знает практически наизусть. Разве что в продолжении нам рассказали, что Лукашин с Надей (те, нормальные) так и не были счастливы в браке, и нечего под Новый Год воображать себе чудеса — все будет плохо. Причем не только у тех, но и у этих.

«Этих» играют трое из ларца талантливых, любимых и самых востребованных российских актеров: Константин Хабенский, Сергей Безруков и Елизавета Боярская. До начала картины зрителям, как водится, было предложено просмотреть анонсы новинок. В числе прочего на экране мелькали Хабенский в форме морского офицера, бородатый Безруков и Елизавета Боярская в бальном платье. «Это уже „Ирония судьбы началась?“»,— спрашивал меня сосед справа… Я отрицательно качала головой.

В сущности, рассказывать больше не о чем. Как-то даже смешно потрясать кулаками и писать о том, что всех вменяемых людей давно уже воротит от таких киноленточек. Так же не хватает душевных сил на панихиду по убитому вечеру. Просто очередная предсказуемо плохая картина отечественного производства. Только одно соображение меня смущает — в фильме очень много рекламы. Слишком много. В принципе в этом, наверное, нет ничего ужасного. Достаточно перечитать «Кентервильское привидение» Оскара Уайльда, чтобы убедиться в том, что Бекмамбетов со продюсеры не были первыми, кто придумал продакт-плейсмент. Но когда пять минут экранного времени превращаются в рекламный ролик Toyota Camry, а премьера фильма приурочена к началу выпуска этого автомобиля в Санкт-Петербурге — это, черт возьми, уже не кино. Это уже что-то совсем другое…

Анна Энтер