Марина Кацуба
Саму себя она назвала девиантной.
Да ладно, в нашем лесу каждый второй гриб — мухомор.
Со всеми вытекающими.
Марина — нормальная начинающая звезда. А без звездности женщине в поэзии вообще нефиг делать.
Помимо стихов, а они должны быть хороши априори, или ты Красавица, или ты Классный Клоун. Но Классным Клоуном стать никогда не поздно, а в молодости лучше надеть маску Красавицы. И Марине это отлично удается. Она уже создала свой образ.
Ей вполне одиноко. Надо создать вокруг свою маленькую вселенную, потому что у более ранних — место звезды уже кем-то занято.
Королеву играет свита, но в поэзии — провальный вариант таскать за собою пару У…ищ и пару Серых Мышек. А из мужчин поэтов известно, какая свита — всяк сам себе король и прочий фон барон. Надо жить до-о-ол-го, красиво состарится и тогда может получить экстра-бонусом четырех Ахматовских Сирот.
Из которых три сироты еще и сомнительны, а четвертый соскакивает из свиты при первом же удобном случае.
Но похоже, что у Марины все-таки есть некий друг, соратник и он же Рыцарь. Некий тыл и защита. В стихах присутствует такой персонаж.
Это большая удача для женщины-поэта — умение быть любимой. Вы будете очень смеяться, но из двух наших главных Королевен быть любимой умела Цветаева, а не Ахматова. А по ими же созданной легенде — все наоборот.
В общем, главное в легенде врать побольше (чем я и занимаюсь).
Итак: вынужденная создавать новую поэтическую планету, Марина Кацуба — еще и активный организатор. «Этот мир, воспитанник крупных СМИ» — вполне ее мир. Щелканье фото и телекамер…
Но никаких когтей и клыков не в текстах обнаружено. В текстах — ранимость, характерная растерянность человека, постоянно недосыпающего. Я заметила это и хотела спросить, достаточно ли она спит, но не успела, а читая стихи, обнаружила ответ — недостаточно. Клинический недосып — своего рода наркотик: человек пребывает в постоянной экзальтации. Есть яркий пример: кажется, 38 любовных писем, которые бородатый старый дядя Бухарин написал своему палачу — усатому старому дяде Сталину. Совершенно добровольно, без малейшего принуждения — ему всего лишь не давали спать. Молодым стоит прочесть эти письма — чтобы понять, до какой степени сумасшествия может довести недостаток сна.
Хотя вот для творчества — это конечно в тему. Стихи у Марины — в порядке.
И ее яркость — не только маска Красавицы, Звезды, Королевы поэтов… «вычурные кацубьи ноги» и прочая елочная канитель.
Тексты живут своей жизнью и отнюдь не тухнут в отсутствие хозяйки.
И даже в отсутствие хозяйкиных фотопортретов.
Вот тут читать много: http://vkontakte.ru/notes.php?id=378268&11099.
И вот — избранное этого года:
Мама, я помню свой последний
Детский утренник.
Там было много девочек в розовом, с буклями
И один крошечный мальчик в крошечном картузе.
Он наотрез отказался участвовать
В танце Хлопушек,
Он предпочел быть зрителем,
Присев куда-то в подол
Бесформенной и гигантской воспитательницы.
В подол кроме него
Помещались еще пятеро
Из подготовительной группы,
Три таблетки Цитрамону,
И скромная зарплата.
Старая женщина-грач в строгом платье
Игриво лупила по роялю.
Мелодия одновременно смахивала
И на «Голубой вагон»,
И на «Пусть бегут неуклюжи».
Неуклюж не брали в танец Хлопушек.
Всем нам раздавали конфеты
И какие-то важные наставления.
Я их, увы, не запомнила.
Мама, может, именно поэтому,
Жизнь моя пошла наперекосяк?
Трудное признание в любви
Огрызки рифм. Укатаю тебе безнадежностью.
Давай, грызи мне мозг, мой неприкаянный.
Мы так кичимся своим цинизмом и пошлостью.
Нежность — не модно, если только нечаянно,
В проброс, украдкой, незаметно для публики,
Что жаждет жраки, зрелищ, шума, крика и визга.
И я делю «люблю» небрежно на рубрики.
И ты не видишь света чистого моего обелиска.
Остатки слов. Осадок в самом-самом конце чашки.
Отбитый краешек — желание, что всецело выцвело.
Не роюсь в сути. Меняю кофточки и замашки.
А ты? А ты со мною. До последнего выстрела.
———————————
Эй, дырявый башмак, давай я тебя зашью.
И тогда в тебя посыплются звезды из облаков.
Это ничего, что я много пью.
Я спасать умею от самих себя дураков.
Эй, дырявый башмак, давай я тебя зашью.
У тебя появится шанс пережить еще сезон.
Это ничего, что я мало сплю.
Знаешь, на мой дар дурно влияет сон.
Эй, дырявый башмак, неплохо б тебя зашить.
А то ветер наматывает сквозь твою дыру круги.
Или ты не хочешь еще пожить,
Мою темную нежность связав узелком в шнурки?
———————————
Этот мир, воспитанник крупных СМИ,
Состоит из смога и новостроек.
Он прекрасен, но, видишь ли, так устроен,
Что в нем трудно остаться совсем людьми.
В нем у всех отростают клыки и бивни,
А особо жадных берут в вампиры.
Вот они-то и правят прекрасным миром,
Оставаясь вежливы и любимы.
У тебя и когтей и зубов меньше нормы,
Ну, чего тебе светит с таким набором?
Ты быстрее, чем думаешь. То есть — скоро:
Будешь съеден, на мелкие клочья порван.
Звон Уходящих Зим
Боты устали лакать эту хлипкую слякоть.
Площадь. Собор. Колокол: «Бим-бим-бом».
Люки и кляксы. И я продолжаю плакать
Вместе с зимой, уходящей в «затем и потом».
Я продолжаю плакать топотом и потоком.
Я как потоп, как тот опустевший дом.
Лучше не трогать — может ударить током
На Достоевской, где город поет о своем.
———————————
Зима по-питерски невыносимая
Зудит и чешется почти как сыпь.
И я промокшая, и я красивая,
И мой клинический недосып
Скользим проспектами в метро шершавое,
Где электрический, слепящий свет,
И люди-роботы, уныло ржавые.
И голос приторней, чем щербет,
Застывшим роботам вещает ласково,
Пока их лестница спускает в ад.
И я, уставшая, с глазами красными,
С упавшей мощностью в 13 ватт,
Любуюсь буквами. Взахлеб, бессовестно,
Почти инкогнито в углу смеюсь.
Как будто Будда я в подземном поезде
Сквозь зиму глупую к тебе несусь.
———————————
Поцелуи, плотные как фланель, жгут белки глаз.
А по вкусу — как йод. И на запах — йод.
Я люблю тебя долго. Но только один раз.
А потом это кончится. Потом это пройдет.
Поцелуи, плотные как фланель, сквозь них — мой крик,
Угасающий в воздухе, сладком, как свежий мед.
Я люблю тебя долго. Люблю тебя целый миг.
А потом это кончится. Потом это пройдет.
———————————
Это мой суженный. Он мне за сутки в душу
Влез целиком. И будет теперь не вынуть.
Мы с ним — две груши. Мы — пули новых оружий.
Мы — шутники. Мы — редкие красные вина.
Это мой суженный. Он — как четыре тяжки.
Он — как тот грош, что нищинке граф оставил.
Мы с ним — блестяшки. Мы — бешенные монашки.
Мы — колдуны. Мы — авторы новых правил.
Уволен
Ты как тля. Микроскопическая мразота.
Ты — застывшая свиная блевота.
Ты, та гарь, что валит из под капота.
Я утверждаю тебя на роль идиота.
Ты как клещ. Кровососущее чмо со стажем.
Ты весь скомкан, даже когда поглажен.
Ты как неподъемная ручная поклажа.
Ты уволен. Ты туп и опять угашен.
Ты как клоп. Тебе не вывести за короткий
Промежуток времени. Ты — чесотка.
Ты из тысячи мелких предательств соткан.
Убирайся на хуй из моей лодки.
———————————
Один ко мне тоже пришел, говорит: «Потяну!»,
А у самого ручки трясутся, слезки капают.
Зато, когда тонул, не кричал «Тоооооону!»
И тонул красиво. Как в «Титанике» Ди Каприо.
Не страшно по его еще горячим следам
Опуститься? На дно Мариинской впадины?
Или думаете, я ваше сердце отдам
Обратно с маленькой незаметной ссадиной?
Ну чего Вы дрожите? Вы уже в беде.
Вы уже в глазах моих вселенную видели.
Ладно, ладно… можете меня раздеть.
Только вот не надо снимать на видео.
мальчику этого вечера
Эта встреча была выплеском, вызовом, выкриком,
Уточнением, кто из нас лучше считает до ста.
Он подумал: «Я трахну ее и выкину».
Я подумала: «Он трахнет меня и скинется с моста».
Несоответствие
Ты глядишь на него из угла чудовищем.
У тебя к нему не любовь, — любовище.
Он молчит, вздыхает и хмурит бровки.
У него к тебе не любовь, — любовька.
Ты бежишь от него к другим, отчаявшись.
У тебя уже не печаль, — печалище.
Он глядит на небо. А в небе чайки.
У него не печаль, а так, — печалька.
Предполагая худшее
То ли много прошу,
То ли как-то невнятно и вежливо, и не у тех.
Но мое «если даже влюблюсь — не скажу»,
Не сбывается. А вместо — стандартный набор утех.
Игры в «Трахни меня без эмоций».
«Уходи, не заглядывай, в душу мне, сука.
Там — ничего интересного. Там — как на дне колодца.
Тупо дно. Очень сыро. И, знаешь, — не слышно ни звука»…
Так к лицу напускное вранье
Тем, кто выглядет старше своих двадцати с хоботком.
Хоботок все длинней. Страшно: вдруг никто бронь не пробьет…
И мне сорок: Согласна на многое: Одинокая: Ссу кипятком.
———————————
Валит из заводских труб дым.
Мой город — Виктор Ц.
Он умирает молодым.
Молча. Не изменившись в лице.
Бешеный, сам собой не любим,
Мой город — Джимми М.
Он умирает молодым.
Молча. Без лишних дилемм.
Твердый. Отчаянный себе на беду.
Мой город почти как Че.
Он умирает за мечту.
Зная, где двери от всех ключей.
———————————
У нас на Дыбенко ни школьницам, ни бабулям
Не советуют ходить ночью одним через дворы.
А у моего парня в ухе дырка: размером с пулю.
Думаю родить ему. Четверых.
Мы назовем их в честь Beatles и в школу
Будем сдавать обязательно не осенью, а весной.
Мой парень шутит: «Очень хочется кока-колы
Пойду застрелюсь». И, по-моему, это смешно.
Я, выходя из дома, подъездному эхо
Пою, о том, что счастлива и скоро стану звездой.
Буду как Люда Гурченко. Как Эдита Пьеха…
В целом, все круто. Только погода — отстой.
———————————
Юлия Беломлинская
