Валерий Залотуха. Свечка. Коллекция рецензий

Объемный двухтомный роман «Свечка» писателя и кинодраматурга Валерия Залотухи — одно из самых обсуждаемых произведений этого года. По результатам премии «Большая книга», «Свечка» заняла второе место в основном конкурсном списке и третье — в читательском голосовании. Награду получала вдова автора — Валерий Залотуха скончался 9 февраля в возрасте 61 года вскоре после окончания работы над романом.

Его произведение, рассказывающее о несправедливости наших судеб, русском менталитете, прекрасной и окаянной эпохе и вере в высшую любовь вопреки всему, заслужило высокую оценку писателей Андрея Битова, Дмитрия Быкова, издателя Бориса Пастернака, литературного критика Андрея Немзера.

«Прочтение» дополнило коллекцию отзывов фрагментами из статей пяти рецензентов.

Алексей Слаповский / «Российская газета»

Я ждал, что кто-то на русском языке напишет о самом для меня важном: о возможности договориться с собой, с Богом и с другими людьми. Себя при этом не считая единственным мерилом, Бога перестав путать с Госстрахом или Большим Бугром бардачного барака, а другим людям разрешив быть не такими, как ты, разрешив не формально, что легко, а по-настоящему, душой.

Игорь Зотов / «Культпросвет»

«Свечку» — никак нельзя назвать «зверино»-серьезным повествованием о современной России с рецептами радикальной и неотложной помощи государству и людям его населяющим. Ничего подобного. Книга написана невероятно легко и весело. «Свечка», несмотря на все описанные в ней скорбные отечественные реалии, книга жизнеутверждающая.

Анна Наринская / «Коммерсантъ»

В этом тезисе много искренности и выстраданности, автор явно описывает свой собственный духовный путь, совпавший — как мы видим теперь — с путем и «превращением» многих наших соотечественников. Но, в отличие от них, автор «Свечки» не только не испытывает по этому поводу никакого комфорта, но даже явным образом пребывает в некотором смятении. Эта смятенность, это отсутствие духовной самоуверенности — главное достоинство романа. Это и есть то, что протаскивает сквозь почти две тысячи не всегда умелых страниц, то, что делает «Свечку» совершенно уникальным на современном общественно-литературном фоне романом.

Татьяна Бонч-Осмоловская / «Новый Мир»

Автор остроумно выходит от единичного к категориальному, раскрывая случайного персонажа в действующее лицо российской исторической драмы. В популярном редакторе и по совместительству священнике герой обличает черта. Столетняя бабка, которую герой встречает на лестнице, оказывается музой революции и святой атеизма, а также олицетворением безбожной советской России и родной сестрой России подлинной, которую она вроде бы с колокольни скинула или та сама птицей слетела, или вовсе выжила и ухаживает теперь за детьми-уродцами.

Ольга Михайлова / «НГ-ExLibris»

А еще «Свечка» — это очень своевременная книга. Сейчас, когда многие ощущают себя пассажирами «Титаника», автор напоминает, что мы граждане сухопутной державы. Разбушевалась стихия? Но под нами нет многокилометровой бездны Мирового океана. Это всего лишь половодье, Река, как без затей называет ее автор, разлилась. Но неделя-другая, и вода сойдет, можно будет огород копать. А будет картошка, и зима не страшна.

Салман Рушди. Джозеф Антон. Коллекция рецензий

Лиза Биргер

«Газета.ru»

Есть своя жестокая ирония в том, что «Джозеф Антон» вышел именно тогда, когда по всему миру бушуют исламисты, реагируя на дешевый, снятый на коленке и практически непригодный к просмотру видеоклип «Невинность мусульман». Рушди знакома эта реакция толпы, но еще он, к сожалению, знает, что толпа одинаково возбуждается и от серьезной книги, которую едва ли прочла, и от бессвязного ролика, который едва ли посмотрела. Ведь именно она превращает серьезного писателя и защитника свободомыслия в болезненно скрупулезного автобиографа, прижатого к земле грузом собственного опыта.

Михаил Визель

«Эксперт»

Второе, чему поражаешься, читая эти откровенные мемуары, — несоответствие несгибаемого мужества и даже величия Рушди — творца и общественной фигуры и, прямо сказать, мелочности его как человека. Книга изобилует описаниями запутанных отношений с женами и любовницами, размолвок с друзьями и сторонниками, прикрывавшими его все это время надежнее, чем полицейские. А еще — ябедами (иначе не скажешь) на противников и описаниями обедов и ужинов пятнадцатилетней давности.

Майя Кучерская

«Ведомости»

Стержнем, который все-таки не позволяет завалиться этому тексту-колоссу, неожиданно оказывается проблема свободы. Вот о чем получилась в результате эта книга. О медленном освобождении не только от британских охранников, но и от собственных иллюзий: от безоговорочной веры в целительную силу женской любви, от убежденности в своей несг ибаемости и в том, что все тебя должны непременно любить. Ладно уж, не будем придираться — тоже, в общем, совсем немало.

Александр Кириллов

Maxim

Мемуары всемусульманского врага как раз и повествуют о нелегкой жизни под круглосуточной охраной спецслужб. Вышел он тяжеловатым (томиком из 900 страниц можно было бы убить мусульманина в честной схватке, если бы мирным атеистам зачем-нибудь было это нужно), хотя читать его несложно. Скорее, чертовски грустно: словно роешься в ворохе грязного белья — которое испачкал, причем, не носивший его человек, а какие-то бородатые фанатики, вломившиеся в чужой платяной шкаф и нагадившие там от небольшого ума. Автор, кажется, помнит каждую отрицательную рецензию на свои произведения, каждый фунт стерлинг, который он потерял из-за бесконечной купли-продажи имущества, каждое слово, сказанное против него.

Анна Наринская

«Коммерсантъ»

Даже просто в силу главного обсуждаемого здесь предмета — религиозной непримиримости — это исключительно актуальная для нас сегодняшних книга. К тому же Рушди, как ни относись к его изводу мистического реализма и присущей ему дидактичности, еще и безоговорочно хороший писатель и умный человек, так что некоторые пассажи из его мемуаров прямо-таки хочется распечатать на листовках и раздавать в московском метро.

Жизнь и судьба. Коллекция рецензий

Дмитрий Быков

«Афиша»

Сразу хочу сказать, что фильм Сергея Урсуляка хорош вне зависимости от того, насколько точно он следует Гроссману (в деталях — удивительно точно, в целом — категорически нет, и это обычная история для советской и постсоветской кинематографии, которая отлично переводит на свой язык эффектные частности, но целостных концепций почти не генерирует: очень мало у нас режиссеров с мышлением Эйзенштейна или Довженко, даже и Тарковский не мыслитель ни разу). Добавлять яду к этому меду я не намерен: правда же местами очень хорошо. По нашему времени это значит — почти так же хорошо, как в лучших советских образцах.

Антон Долин

openspace

Урсуляк знает, что ужас сталинской эпохи можно показать и иначе. Хотя бы рассадив героев за чай вокруг стола, а потом показав ужас в глазах одного из них, случайно подстелившего под чашку газетку с портретом генералиссимуса. Таких сцен в «Жизни и судьбе» хватает. И не только таких. Есть и доносы, и унижения, и низость, и подлость во всех проявлениях. Зато нет того, без чего в последние десять лет наше телевидение жить не может: образа величественного Сталина, задумчиво глядящего вдаль из окна своего кремлевского кабинета и думающего о судьбах своего народа, в этот самый момент кладущего за него жизни. Вожди Урсуляку элементарно неинтересны — и за это одно хочется вынести ему особую благодарность. В его объективе люди, а не сверхчеловеки.

Денис Горелов

«Colta.ru»

Несусветные объемы водки и Баха наводят на прискорбные размышления. Продюсеры совершенно явно ставят перед собой задачу адаптировать огромный и весьма глубокий роман о войне бытия с нежитью к сознанию второгодника. У хорошего режиссера Урсуляка встречная задача — удержать у экрана людей, которые хотя бы раз открывали книжку вообще; любую. И те и другие перегибают палку. Верх все равно берут продюсеры, к услугам которых ручной сценарист, всегда готовый прояснить имбецилам, кто такой управдом, кто такой Мандельштам и что Сталинград находится ровно в том месте, где водка впадает в Каспийское море.

Леонид Радзиховский

Блог на «Эхе Москвы»

«Мастер и Маргарита» — без линии Иешуа. «Анна Каренина» — без самоубийства Анны. «Преступление и наказание» — без убийства старухи. Сильная экранизация. Смелая. От «Жизни и судьбы» остаются рожки да ножки — «еще один» роман о войне… Нет, тело романа бережно сохранено, для верности набальзамировано — и нам представлено. В вот с душой — беда…

Михаил Бударагин

«Взгляд»

Антисталинизм, впрочем, Урсуляку еще менее интересен, чем сталинизм, и на материале, который сам всегда приводил автора в один из двух вечных наших лагерей, режиссер создает нечто совершенно иное. Повесть о любви в тяжелейших обстоятельствах: сюжет, который почти каждый зритель — пусть и с оговоркой — может перенести на себя. Обстоятельства у всех разные, но степень тяжести и ее предел определяем именно мы, поэтому примерить этот китель под силу всякому.

Читать роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»

«Последняя сказка Риты». Коллекция рецензий

Алексей Васильев

«The Hollywood Reporter — Российское издание»

Мир детства — изношенные советские постройки, коими полон фильм, и эта мартовская слякотная зыбкость отсылают ко второй половине 1980-х, когда зимы шли косяком неморозные, когда состоялось отрочество Литвиновой, и когда пережило взлет то самое слякотное перестроечное кино. Мир людей в образе — героини Литвиновой оттого так законченно нарядны, что в те годы западные фильмы («Тоска Вероники Фосс» и все такое) с их завершенными до кончиков сигареты образами героинь были редки и врезались в память, как сверхценное и недосягаемое

Иван Чувиляев

Time Out

Фигура и роль Литвиновой в «Последней сказке» делает ее неуязвимой для критики: кидать камни в человека, снявшего на собственные деньги настолько бескомпромиссный к жанровым рамкам фильм, — себе дороже. Литвинова в очередной раз подтверждает статус единственной русской кинодивы — таковым положено участвовать для собственного удовольствия в заведомо безбюджетных и рискованных проектах, а уж затевать их — тем более.

Павел Прядкин

Film.ru

Это редкий пример, простите, артхауса, в котором эмоциональная составляющая заметно преобладает над холодной рассудочностью (притом, что холод это, конечно, любимая температура автора). Картину можно и нужно почувствовать — после просмотра как-то особенно хочется жить — хотя ей приятно и просто любоваться.

Полина Рыжова

«Газета.ru»

В случае с работами Литвиновой давать оценку непосредственному художественному результату всегда сложно, не столько потому, что Литвинову либо любят, либо не смотрят, сколько потому, что за платьями, бусиками и вздохами бывает трудно распознать что-то более значимое и осмысленное. Как выразился по поводу нее писатель Дмитрий Быков, «наверное, ее надо все-таки судить по особым законам, признав существование жанра „Литвинова“ — и честно сказав, что никто другой из работающих в этом жанре (а пытались многие) так ничего серьезного и не сделал».

Михаил Трофименков

«Коммерсантъ»

Все это — больничная рутина, разруха, безразличие, абсурдистский канцелярит, ползучее безумие — выписано с отстраненным до абсурда реализмом, если не натурализмом, как бы дико сами эти определения ни звучали в применении к творчеству Литвиновой. Но это лишь один уровень фильма, лишь один уровень смерти — тот, с которым соприкасается каждый еще живущий. Ведь «Сказка» — это не то чтобы о смерти, сколько об идее смерти в человеческом сознании, примиряющем непримиримое.
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/1957897

«Пока ночь не разлучит». Коллекция рецензий

Полина Рыжова

«Газета.ru»

Образы столичной буржуазии нулевых за икрой и водкой, пусть и в исполнении таких молодых актеров, как Мария Шалаева или Денис Косяков, сегодня кажутся архаичными и неправдоподобными, без нужды преувеличенными. В конечном счете, за семь лет, прошедших со дня выхода статьи, в большом городе поменялось многое, да и разговоры за столиком — непостоянная материя, подверженная изменениям более, чем какая-либо другая. В отличие от тирамису и пожарских котлет.

Юрий Гладильщиков

«Московские новости»

Беда в том, что почти все смешное связано в фильме с казусами творческой среды — с родным для режиссера Хлебникова. В других диалогах куда меньше попаданий в яблочко. В какой-то момент ловишь себя на мысли, что сюжет крутится на месте, и короткий (всего-то 70 минут) фильм можно смотреть с любого места и в любом порядке — ничего не упустишь.

Алексей Гусев

«Фонтанка.ру»

Хлебников — по-настоящему крупный режиссёр, и уж коли ошибается, то по-крупному: новый фильм его не то чтобы «слаб» или «пестрит огрехами», нет, «Пока ночь не разлучит» — одна большая, цельнокроенная, системная ошибка. На мелочи здесь размениваться смысла нет, — всё равно что лечить симптомы, чумные бубоны йодом мазать. Да, первый же монтажный стык — немотивированный, поперёк стиля, — повергает чуткого к грамматике киноязыка критика в шок; но стоит ли немедля тащить сюда микроскоп? Чтобы Борис Хлебников — чуткий стилист, умница и вообще профессиональный киновед вгиковской выучки — принялся так по-детски ошибаться в монтаже, замысел должен быть всерьёз скверен.

Ирина Любарская

«The Hollywood Reporter — Российское издание»

Хлебников, хотя и настаивает на отсутствии в фильме сатирического пафоса, все-таки создал достаточно инфернальную конструкцию социума. Ресторан не только дает возможность показать разные социальные слои — посетителей, кухню, официантов, но и построить модель мироздания, где обычные представления о рае и аде перевернуты. Рай здесь вовсе не зал для вип-публики, а кухня, полная праведников-гастарбайтеров во главе с богом-сушефом, дарующим хлеб насущный грешникам, живущим и жующим в аду.

Денис Рузаев

TimeOut

На фильм есть два взгляда. Один — расхожий: боже, неужели люди действительно так живут?! Второй — а что тут, собственно говоря, такого? Но важнее, что описанная натура является в первую очередь уходящей. Мода на «слишком» и «чересчур», достигнув своего пика, пошла на убыль. «Ночь», которая была бы остроактуальным высказыванием еще год назад, сегодня кажется устаревшей. А что поделаешь? Сатира — девушка ветреная. Однако, пропустив момент злободневности, фильм Хлебникова, как всякий портрет эпохи, начал движение в обратную сторону, и через десять лет мы будем смотреть его — как смотрим сейчас картину «8 ? долларов»: широко раскрытыми от удивления глазами.

«Особо опасны». Коллекция рецензий

Юрий Гладильщиков

«Московские новости»

Если Тарантино увлекают прежде всего необычные герои и ситуации, интересуют люди, ведущие себя так, словно они персонажи массовой культуры, то Стоуна даже в фильме, похожем на тарантиновский, волнуют прежде всего социальные проблемы. Это фильм о том, как корпорации, даже в наркобизнесе, подминают под себя талантливых одиночек, и товары для общества (а заодно и все общество) становятся все более унифицированными.

Лилия Шитенбург

Фонтанка.ру

Могут ли хиппи заняться войной, а не любовью, если выбора нет, — не вопрос. Вопрос в том, могут ли хиппи — как герои фильма — добиваться успеха в большом бизнесе, расправляться с ненадежными партнерами, покупать продажных служителей закона, предаваться радостям откровенного консьюмеризма. Не станут ли они от этого просто яппи, живущими на пляже, — с куда менее «буддистскими» представлениями о жизни? И что тогда у них общего с «детьми цветов»? Трава, что же еще.

Татьяна Алешичева

«Коммерсантъ»

При желании можно распознать в молодых персонажах героев романа Дона Уинслоу, по которому снят фильм, этаких постхиппи, в бытовании которых свободная любовь без дна и берегов и психоделическая свобода мутируют во вседозволенность и беспредел насилия, как хипповские коммуны когда-то мутировали в банду Мэнсона. Но по отношению к действу, которое творит на экране Стоун, это, скорее, надуманное построение: он не рассуждает, а гоняет по экрану чистую энергию. Сюжетно фильм похож на «Настоящую любовь» Тони Скотта, но если у Скотта воспевалась романтика побега, то Стоуна интересует скорее феномен насилия, как когда-то в «Прирожденных убийцах».

Анна Сотникова

«Афиша»

Свободная любовь, деконструкция института семьи, легализация марихуаны, мексиканские наркокартели выходят из-под контроля. Спекулируя на методах, придуманных им же еще в «Прирожденных убийцах», Стоун словно хочет высказаться на все актуальные темы сразу, пробалтывая окончания, не договаривая сюжетные линии, в конце концов, игнорируя тот факт, что его монументальное двухчасовое полотно разваливается в отсутствие хоть одного сколько-нибудь внятного героя. Хорошие наркоторговцы отличаются от плохих благородными мотивациями, но хорошим забыли придумать характеры, а плохим — что-нибудь, кроме них.

енис Рузаев

Time Out

В оригинале новый фильм Оливера Стоуна называется «Дикари» — что ж, любопытно было бы и правда обнаружить здесь метафору стремительного душевного дичания американского общества после рецессии. Впрочем, если о чем «Особо опасны» и свидетельствуют, так это о стремлении к примитивизму их режиссера. Оливер Стоун, этот трибун-тяжеловес американского кино, всегда был склонен к образам сколь эффектным, столь же и популистским. Пренебрежение правилами хорошего режиссерского тона, надо сказать, шло Стоуну на пользу, когда он снимал кино о политиканах и дельцах. Но «Особо опасны» — это уже какая-то совсем народническая игра на понижение.

Э. Л. Джеймс. Пятьдесят оттенков серого. Коллекция рецензий

Полина Рыжова

gazeta.ru

Непростые отношения Анастейши и Кристиана — это эротическая интерпретация отношений девочки-подростка Беллы Свон и галантного вампира Эдварда Каллена. В итоге журнал Time включает Эрику Леонард в список «Сто самых влиятельных людей в мире», а ведущие режиссеры спорят за право снять экранизацию «Пятидесяти оттенков». Ну а критики ломают голову над причиной головокружительного успеха этого, на первый взгляд, непримечательного дамского романа: то ли женская эротическая литература вырвалась из своего гетто, то ли мир в это гетто нечаянно забрел сам?

Shelley Hadfield

Sunday Herald Sun

Сайчас я произнесу фразу, которая сразу сделает меня одной из самых непопулярных женщин 2012 года: я ненавижу «Пятьдесят оттенков серого». И этого мало, я не только ненавижу эту книгу, я считаю, что худшей книги мне в жизни читать не приходилось. Я знаю, о чем вы подумали: «Боже этой дамочке надо найти гармонию со своей внутренней богиней». Но честное слово, лучшее в этой книге то, что она все-таки заканчивается. Он была настолько плоха, что мне пришлось прерваться где-то посередине и прочитать другую книгу, и только потом закончить «Пятьдесят оттенков серого». Читая ее, я постоянно чувствовала себя облитой грязью, и не из-за обилия сцен сексуального характера (встречающихся в книге ничуть не реже, чем надоедливые слова «о, боже», «срань господня» и «внутренняя богиня»), а из-за того, что книга дурно написана.

Andrew O’Hagan

London Review of Books

В «Пятидесяти оттенках серого» вы найдете все существующие клише эротических романов: могущественные мущины, частные самолеты и множественные оргазмы. Но в то же время трилогия откликается на существующий в нынешней культуре времен кризиса элемент сомнения: Анастейша к концу первой части начинает чувствовать себя неуютно среди денег. До того, как расстаться с Крисом — не волнуйтесь, это ненадолго — она возвращает ему ноутбук, машину и коммуникатор. И вот она уходит, не оглядываясь, под ее ногами шуршит гравий: «Я не шлюха», — думает она. — «Если ты хочешь меня купить, то тебе нужно повысить ставки и рассказать мне, кто ты есть на самом деле. Я заслуживаю любви. Настоящей. И тогда-то уж мы будем тратить твои деньги».

Jessica Reaves

Chicago Tribune

Почему именно эта книга стала сенсацией этого года? Почему столько людей — в основном женщин — читают ее? Если честно, то я не знаю. Может быть потому, что американским женщинам надоело слушать кандидатов в президенты и ведущих на радио, отчитывающих женщин за то, что у них был секс. Возможно потому, что электронные читалки позволяют скачивать самые отвратные книги, не выдавая при этом ужасный вкус своего владельца. Чем бы ни был вызван успех книги, ясно одно — дело не в книге, как таковой. Поясню: ничего плохого про идею «Пятидесяти оттенков серого» я сказать не могу, эротические романы могут быть, и часто бывали, хорошо написаны. Проблема в качестве текста. То есть в качестве текста и в характерах героев. И в стиле автора. Ну и еще в сюжете.

Jenny Colgan

The Guardian

Мне понравилось, и вот почему. Женщина написала ее сама, по собственной воле, в безопасности и за собственным кухонным столом. Никому не приходилось раздеваться, чтобы заплатить за жилье, никого не заставляли ничего делать, на Ютуб никто не выложил выдео с плачущей девушкой. Книгу вполне можно читать, местами она даже остроумна; она гораздо более приятна, чем эти несчастные «литературные» эротические романы (может кому то и понравилась «Сексуальная жизнь Катрин М.», но только не мне). Если за такими книгами будущее издательского бизнеса, то дальше все может быть гораздо хуже.

Katrina Lumsden

Goodreads

Познакомьтесь, Анастейша Стил. Она — не человек, а ходячий комплекс. Она девственница (есстественно), которую никто раньше никогда не интересовал в сексуальном плане. Ага. Я уверена, что последний раз девушку подобной наивности можно было встретить году так в 1954-м. В какой-то момент Ана убирает волосы в хвостики, чтобы оградить себя от грязных приставаний Кристиана. Чё, правда? Она постоянно «рдеет», и несколько раз говорит о своем причинном месте «там, внизу».

Александр Терехов. Немцы. Коллекция рецензий

Виктор Топоров

«Фонтанка»

Роман «Немцы» уже успели назвать сатирическим, доказав тем самым, что литературному критику лучше быть безмозглой дубиной, нежели человеком с умеренными интеллектуальными возможностями. Дубина и посмеется там, где смешно (в романе много таких мест), и повздыхает там, где не смешно, и прольет слезинку, когда дело дойдет до старушки или до ребеночка. А человек среднего ума припечатает: «Сатира!» там, где сатирой на самом деле и не пахнет.

Варвара Бабицкая

Openspace

«Немцы» — произведение отчасти сатирическое, а отчасти сентиментальное. Начинается оно многообещающе — в самом начале, в сцене первого явления нового префекта, можно усмотреть даже отсылку к Салтыкову-Щедрину: «Следом, прицепом, на небольшом, неменяющемся расстоянии тяжело тащился монстр, дергая по сторонам боксерски набычившейся башкой — или перетужил галстук, или монстру позавчера пришили новую голову и он не до конца еще к ней привык». Но этим обещаниям не суждено сбыться: если в «Истории одного города» перипетии с приставной головой городского Головы были комедией абсурда, то роман Терехова заставит читателя улыбнуться разве что один-единственный раз.

Наталья Кочеткова

Time Out

Терехов за личной драмой героя не забывает высветить ее составляющие, от низового социального работника до могущественного мэра, каждый из которых имеет на своем уровне определенные преимущества и через небольшое время уже перестает мыслить себя вне системы. И в этом смысле роман производит впечатление куда более сильное, чем антиутопические опричники Сорокина, ведь «немецкость» тереховских чиновников — совершенная условность, фиговый листик, который лишь артикулирует инородность «новых феодалов» по отношению к стране. Все остальные элементы этой картины пугающе знакомы.

Евгений Мельников

Newslab.ru

Язык романа чрезвычайно напоминает слог повествований Салтыкова-Щедрина — в романе много откровенного гротеска, некоторые топографические реалии искажены или метафоризированы, при этом крупные персоны вроде Путина или Медведева, действуют совсем неподалеку. В целом, однако, эту книгу, которую читать удивительно интересно, вполне можно было бы не писать. Ибо какой смысл в сатире, которая не колет глаз и не режет душу, а доставляет исключительно удовольствие эстетического характера? Легко представить любого чиновника любого уровня, который, похохатывая и путаясь в синтаксических конструкциях, зачитывает жене какой-нибудь длиннющий абзац из романа. Они смеются дуэтом, а потом отправляются запихивать вещи в очередную не закрывающуюся кладовку.

Алексей Колобродов

Рецензия члена Большого жюри премии «Нацбест»

Терехов — редкий у нас случай синтетического, или, если угодно полифонического автора (в смысле не достоевском, а, скорее, музыкальном). Мастерство его таково, что все слои, пласты, линии, узлы и персонажи гармонично существуют в едином пространстве, не испорченном кривизной фабулы, сюжетными разрывами, (пост) модернистским скрежетом и словесным недержанием (Терехов многословен, но не избыточен).

Питер Акройд. Венеция. Прекрасный город. Коллекция рецензий

Лев Данилкин

«Афиша»

Разумеется, было бы логичнее, чтобы такого рода окончательную — от первой забитой сваи до финальной диснеефикации — историю Венеции сфабриковал абориген. Но, во-первых, как и все итальянские города, Венеция «придумана» — то есть введена в культурный оборот в качестве must любого сознательного путешественника — именно англичанами; во-вторых, Акройд в состоянии сочинить «биографию» не то что Венеции — а фонарного столба где-нибудь в Западном Дегунино; в-третьих, его книгу все равно продать легче, чем произведение какого-то итальянца, если это не Умберто Эко; ну так а чего ж — сообразили издатели — от добра добра не ищут.

Михаил Визель

Time Out

Акройду не впервой браться за столь сложную тему. Прежде чем добраться до Венеции, он уже написал столь же основательную книгу о родном Лондоне и о не менее родной Темзе. И нащупал продуктивный подход, который теперь успешно тиражирует: говорить о городе как о человеке, который родился, вырос, достиг неких свершений на выбранном поприще и теперь может оглянуться на прожитые годы, в данном случае — столетия. При этом в ход идут и дотошное раскладывание по полочкам разных сторон жизни героя (коммерческая, общественная, гастрономическая, духовная, сексуальная), и неожиданные факты — кто бы, например, мог подумать, что в 1737 году в Венеции одновременно проживало 5 (пять) свергнутых европейских монархов?

Константин Мильчин

«Ведомости»

Питер Акройд подробно перечисляет все те атрибуты современной цивилизации, которые появились благодаря Венеции, и через них пытается показать суть этого необычного места. У Акройда сложная задача: Венеция слишком популярна как у писателей, так и у художников. Как признается сам писатель, уже к началу XVIII века практически каждый дом, канал, мост или улочка были хоть раз запечатлены кем-то из местных живописцев. И это при том, что Венеция, если ее сравнивать с Римом или Иерусалимом, довольно молодой город.

Елена Дьякова

«Новая газета»

Если бы книга Акройда была написана раньше на треть века и великими трудами горстки одержимых гуманитариев издана в СССР — два поколения крепостной советской интеллигенции зачитали б ее до дыр. Сейчас, к счастью, она может спокойно лечь в сумку путешествующего студента — и дорожная карточка ISIC будет для нее лучшей закладкой. Тем не менее труды горстки одержимых гуманитариев явно стоят и за изданием книги на русском в 2012-м. Ее литературное качество, плотность информации, причудливые повороты мысли вызывающе, отличны от мякины, к которой давно приучен широкий читатель.

Анна Наринская

«Коммерсантъ»

Дело не в том, что Акройд научился выпекать подобные тексты как пироги (а он научился) и поставил это на поток (а он поставил). И не в том, что впечатлявший когда-то в очень удачной акройдовской «Биографии Лондона» способ «жизнеописания» города с тех пор был подхвачен и развит многими (а так оно и есть). Дело в том, что Венеция совершенно не подходит для такого филистерского препарирования. И можно сколько угодно поминать Генри Джеймса и Шпенглера, но никакой Венеции все равно не получится. Ведь она — это «шпили, пилястры, арки, выраженье лица». И если пилястры у Акройда имеются, то выраженья лица — совсем нет.

«Диктатор». Коллекция рецензий

Игорь Гулин

«Коммерсантъ»

«В первых фильмах Саши Барона Коэна и Ларри Чарльза был важен жанр — эпическое мокьюментари о попадании в знакомый мир Чужого глазами этого Чужого. Полностью постановочные сцены сочетались там со столкновениями героя Барона Коэна с обычными, ничего не подозревающими людьми — пусть незатейливым, но веселым социальным экспериментом. В „Борате“ на этом строилось почти все, в „Бруно“ квазидокументальность была довольно формальной, „Диктатор“ — фильм уже полностью игровой. Впрочем, тип юмора здесь совершенно тот же — пожалуй, в „Диктаторе“ есть пара самых смешных сцен во всей фильмографии Барона Коэна. Ровно той же остается и схема действия. Но что-то все же меняется. Раньше пародийность фильмов Коэна — Чарльза была в какой-то степени двусторонней, их герои отчасти работали как кривое зеркало: непонимание чужой культуры, ксенофобия и зашоренность были главными чертами и Бората, и Бруно, и их же они обнаруживали в большом мире. В „Диктаторе“ эта двусмысленность уже не очень чувствуется. Здесь — гораздо более простая, классическая схема: рассказ о преимуществах добра устами и глазами зла».

Алексей Ершов

Snob.ru

«В том факте, что креатуры Коэна, в их полнометражном варианте, доходят до широкого зрителя уже как бы постфактум, в качестве не основного блюда, но десерта-послевкусия (стеб над девяностыми „Али Джи Индахаус“ — в разгар нулевых, пидовка Бруно — под самый занавес гламурной дека­ды), есть своя логика. Падать на хвост куда проще, чем на лицо. Это вообще доступно только самым великим — тому же Чаплину, выпустившему своего „Диктатора“ задолго до терминации пародируемого объекта. „Диктатор“ Саши Барона выходит в прокат девятым эхом панарабского политшухера, через полгода после устранения Муамара Великолепного — в удобное время, когда могучую тень вождя уже можно переваривать исключительно под знаком его колоритности, но не кровавости».

Екатерина Барабаш

«Московские новости»

«Всякий завсегдатай Болотной, равно как и всякий борец с либерализмом, найдет в фильме вполне близкие себе повороты мысли. Завсегдатай Болотной разглядит под приклеенной бородой знакомый чекистский прищур Вечного Президента, а борец с либерализмом — эффектный сарказм. И те и другие будут довольны. Можно было бы также обсудить особенности юмора СБК, сосредоточенного в основном в области паха, но не хочется. И дело не в том, что от его шуток устойчиво шибает казармой — настоящий запах казармы в комедии дорогого стоит, а в том, что СБК катастрофически не остроумен. Как, если помните, любит характеризовать несимпатичных ему людей Борат из одноименного фильма: „Мне неприятный“. И это главная беда фильма — он фатально не смешон. От такого юмора за версту несет Петросяном. Если выбирать между ним и стереотипами, против которых борется СБК, то, пожалуйста, оставьте нам наши стереотипы…»

Денис Шлянцев

«Взгляд»

«В отличие от блестящего и по-настоящему смешного промо сам «Диктатор» не дотягивает даже до уровня сатиры какого-нибудь «Голого пистолета», что уж тут говорить о совершенно бескомпромиссной планке цинизма, заданной «Бруно». Возможно, проблема тут заключается также в том, что режиссер Ларри Чарльз решил отойти от формы мокьюментари, которая придавала «Борату» и «Бруно» некую документальную достоверность, и предпочел «классический» вариант: традиционные ракурсы камеры, саундтрек и отрепетированные актерские реплики вместо импровизированных камео. Некоторые критики считают, что «Диктатор» станет для Саши Барона Коэна тем же, что «Секс-гуру» стал для Майка Майерса — провалом по всем статьям, но мы надеемся, что все не так плачевно. В России, по крайней мере, фильм найдет своего благодарного зрителя: демократия по Аладину и «честные и справедливые выборы» в Вадии гарантируют некоторой части аудитории 146-процентное дежавю@.

Владимир Лященко

«Взгляд»

«Демократию в авторитарной Вадии хотят насадить нефтяные магнаты из BP, Exxon и Китая, чтобы заполучить контракты. Диктатор тоже добродетельностью не отличается: отправляет подданных на смерть по настроению и с трибуны призывает американских коллег следовать его примеру. То есть тратить деньги на друзей, контролировать СМИ и фальсифицировать выборы — ведь это так удобно и приятно. И когда надо навести порядок в магазине, где работает его нью-йоркская знакомая, его методы, кстати, работают замечательно. Еще в экранном Нью-Йорке есть политические беженцы из Вадии — но они сплошь бывшие представители номенклатуры, попавшие в опалу, и потому далеко не невинные овечки. Собственно, единственная такая овечка здесь — это найденный в горах пастух-двойник, работой которого становится получить пулю в лоб за своего правителя. Такие вот невеселые общественно-политические расклады в смешном фильме».