Метка: Ксения Друговейко

Наступила вековая годовщина геноцида армян — 24 апреля сто лет назад в Константинополе турецкие власти арестовали более 600 представителей духовенства и интеллигенции. Массовые депортации и убийства армян-подданных Османской империи продолжались до 1923 года — за это время погибло, по разным оценкам, до 1,5 миллионов человек. К памятному дню геноцид был признан 22-мя государствами — теперь к ним присоединились Австрия, Болгария и Германия.

На экраны тем временем вышел фильм Карина Ованнисяна и Алека Мухибяна «1915»: «Прочтение» рассказывает о нем и еще нескольких лентах, связанных с темой трагического преступления, следы которого еще долгие годы будут вести в будущее.

«1915» Карина Ованнисяна и Алека Мухибяна, 2015

Дебют американских журналистов армянского происхождения снимался несколько лет — за это время режиссеры успели пройтись (а когда и пробежаться) по разным жанровым направлениям. Неизвестно, как выглядел замысел картины поначалу, но в итоге она под музыку Сержа Танкяна развернулась где-то на стыке мистико-сюрреалистической семейной драмы и исторической трагедии. Это сочетание (скорее настораживающее, чем интригующее) оказалось эффектным и поистине эффективным — дело здесь не столько в противопоставлении частного и национального горя, сколько в столкновении нескольких реальностей: театральной, политической и бытовой.

Проблемы принятия, покаяния и примирения — таковы ключевые мотивы этой истории, главный герой которой, режиссер Симон (Симон Абкарян), ставит в старейшем театре Лос-Анджелеса пьесу об армянке Ани (Анджела Сафарян), что решается ради спасения жизни принять ухаживания турецкого полковника (Сэм Пейдж). Под окнами театра разворачиваются пикеты разгневанных сюжетом соотечественников Симона — но его гораздо больше беспокоит состояние жены Анджелы, исполняющей роль Ани. Обвиняя себя в смерти их маленького сына, она уже который год соглашается жить только прошлым — да и вообще, чувствует себя живой, лишь входя в образ своей героини.

«Шрам» Фатиха Акина, 2014

Единственный в этом списке фильм, подробно иллюстрирующий не только постгеноцидные травмы в разных их проявлениях, но и сами события 1915 года, был создан этническим турком. Эта снятая на 35 миллиметров работа талантливого режиссера Фатиха Акина, постоянного призера европейских фестивалей, участвовала в прошлогоднем венецианском конкурсе — и не снискала похвалы критиков. Между тем история чудом выжившего, но онемевшего после ранения кузнеца Назарета Манукяна (Тахар Рахим) и его долгой одиссеи (Турция — Ливан — Куба — США) в поисках спасшихся дочерей не заслуживает и половины предъявленных к ней высоколобых претензий.

Кто-то обвиняет Акина в склонности к полумерам — но жестокость турецких солдат показана в «Шраме» весьма детально. Кто-то упрекает в уклонении от рассуждений о причинах и следствиях геноцида — однако едва ли они уместны и возможны в рамках выбранного Акином жанра частной драмы, и без того расширенного здесь до возможного предела. Кто-то называет его «сентименталистом» — тем временем повседневность сама по себе полна трогающих до слез мгновений: поддаваться им время от времени — не значит демонстрировать дурной вкус. Куда важнее, впрочем, другое: Фатих Акин, первым в кино начавший разговор об армянском геноциде с широким зрителем, коснулся в нем еще одной важнейшей темы — вненациональной жестокости, феномена жертвы и палача, ждущих своего часа внутри одного и того же человека.

«Рассвет над озером Ван» Артака Игитяна и Вагана Степаняна, 2011

В Армении проживает в 2,5 раза меньше армян, чем за ее пределами — так что тема сохранения и передачи новым поколениям культурной идентичности остается для этого народа одной из главнейших. Ей и посвящен «Рассвет над озером Ван» — снятая в Америке армяно-французская трагикомедия о жизни трех поколений семьи Памбукчян в современном Лос-Анджелесе. Восьмидесятилетний Карапет (Карен Джангирян), сын спасшейся во время геноцида армянки, каждый апрель сжигает на ступенях консульства Турции ее флаг. Попытки сына Тиграна (Жан-Пьер Ншанян) урезонить папеньку заканчиваются лишь ссорами: один давно считает себя американцем, другой презирает такой конформизм и все больше скучает по родным землям. Конфликт усугубляется, когда Карапет узнает, что его внук Геворк (Арен Ватьян) встречается с турчанкой (Гюнышигы Зан).

Это кино примечательно прежде всего на редкость ироничным и в то же время теплым взглядом, которым Артак Игитян и Ваган Степанян смотрят на своих героев. Они с явным удовольствием обыгрывают разнообразные стереотипы, обыкновенно ассоциируемые с образом эмигранта в Штатах — всякого вообще и армянского в частности. Обаяние главного героя — с его темпераментным фанфаронством, страстью к драматическим бенефисам и вечными нардами — сглаживает драматургические огрехи «Рассвета». Диалоги здесь далеки от безупречности — как и игра некоторых актеров второго плана, из-за чего лента начинает периодически напоминать глуповатое «мыло». С другой стороны, она и задумывалась как мозаика самых разных культурных кодов — так что и в этом эффекте можно найти прелесть.

«Арарат» Атома Эгояна, 2002

Для канадского кинематографиста армянских кровей Атома Эгояна геноцид является истинно генетической травмой — жертвами резни стали его прабабушка и прадедушка. Неудивительно, что после известия о съемках «Арарата» поклонники ждали от него программного высказывания на тему в духе «Списка Шиндлера» Стивена Спилберга или «Пианиста» Романа Полански, но Эгоян поступил изобретательнее. Не интересуясь потребностями рядового зрителя в мощной истории с конкретным человеческим лицом, он решил собрать свое полотно из отдельных лоскутков — и так увлекся игрой в закрывание собственных гештальтов, что с какого-то момента перестал следить и за сочетанием цветов, и за сопоставимостью фактур ткани. Обладая завидным запасом самоиронии, Эгоян потешается над этой пестротой — и ловко отшучивается от самых трудных вопросов.

Далеко не всякому заинтересованному зрителю такой подход придется по душе, но трудно представить человека, который не увлечется какой-нибудь из линий эгояновского сложносочиненного сюжета. Одному будет любопытно наблюдать за режиссером Сарояном (Шарль Азнавур), который снимает фильм о геноциде; второму — за его помощником, армянским юношей Раффи (Дэвид Алпей), чей отец считается террористом после убийства турецкого дипломата; третьему — за отношениями матери Раффи (Арсине Ханджян), историка, тоже работающего на съемках у Сарояна, и ее падчерицы (Мари-Жозе Кроз), что обвиняет мачеху в смерти собственного отца и спит с Раффи… Судьбы персонажей на деле переплетены еще крепче — словом, того, кто отважится свести с ними более близкое знакомство, ждет еще немало семейных и политических секретов.

«Майрик»/«Мать» и «Улица Паради, дом 588» Анри Вернея, 1991

Символично, что именно эти две картины (вторая является продолжением первой) стали последними работами французского режиссера армянского происхождения Анри Вернея. Идею создания экранной автобиографии ему предложил Анри Труайя, вдохновленный семейной историей друга, родители которого в 1924 году переехали с трехлетним Анри (тогда еще Ашотом) из Турции в Марсель. Изменив ряд деталей, Верней положил в основу фильма две свои новеллы и создал полный любви и остроумия рассказ о жизни армянской семьи Закарян, трудившейся на износ ради того, чтобы единственный ребенок получил лучшее образование. Этот гимн сыновней любви (заметим сразу, лишенный всякого пафоса), для которого Верней написал сорок вариантов сценария, можно сравнить разве что с «Обещанием на рассвете» Ромена Гари.

Несмотря на то, что темы геноцида Верней напрямую касается лишь в самом начале «Майрик», после выхода фильма турецкие власти навсегда запретили прославленному актеру Омару Шарифу, который исполнил роль отца семейства, въезд в страну. Клаудия Кардинале (мама) избежала этого страшного наказания — как и Ришар Берри, сыгравший повзрослевшего главного героя.

«Тоска» Фрунзе Довлатяна, 1990

Один из величайших и самых недооцененных фильмов перестроечного периода был снят Фрунзе Довлатяном по сценарию Генриха Маляна и Рубена Овспеяна, положившим в его основу одноименный роман Рачии Кочара. (В сущности, слово «великий» следовало бы поставить и перед каждым из четырех этих имен.) «Тоска» — еще и одна из самых страшных картин о XX веке и его слепых жерновах, лавировать между которыми, так и не став жертвой ни там, ни здесь, мало кому хватало сил и/или отваги.

Крестьянин Аракел (Рафаэл Атоян) — этакий армянский Платон Каратаев — сумел спастись во время геноцида и перевести семью через воды Аракса. Кое-как смирившись с тем, что Армения теперь располагается на советской земле, он с детской прямосердечностью критикует усатого вождя и не понимает всеобщего ужаса и трепета. Однажды ночью, после сельского праздника в честь принятия «Сталинской конституции», Аракел переходит через реку обратно — чтобы навестить родные могилы и прийти назад. Вернувшись он, разумеется, попадает в самый настоящий ад.

«Тоска», некоторые сцены которой навсегда сохранятся даже в самой легкомысленной голове, — это, кроме прочего, очень честная история об одиночестве, памяти и прощении.

Ксения Друговейко

Гибель Бориса Немцова разделила наше издерганное общество еще на несколько лагерей. Одни переживают ее как личное горе, вторые упражняются в цинизме, третьи молча корректируют внутренние списки приличных людей, а четвертые призывают тех и других к милосердию.

«Прочтение» же предостерегает всех неравнодушных от «выгорания» и предлагает вспомнить другие случаи в истории, когда не успевал один человек закрыть глаза, как у миллионов они открывались. Если верить киноклассикам, насильственная смерть политически значимых фигур — вне зависимости от калибра их голов — из века в век обнаруживала лишь одну закономерность: любой миллион состоит главным образом из нулей.

«Юлий Цезарь» Джозефа Лео Манкевича, 1953

Пожалуй, самая любопытная из экранизаций одноименной пьесы Шекспира, снятая одним из тончайших кинематографистов своего времени — тем самым Джозефом Лео Манкевичем, который известен широкому зрителю как режиссер и сценарист фильмов «Все о Еве» и «Клеопатра». Не отступая от текста, Манкевич превращает шекспировский триллер в тревожный сон разума, который, впрочем, не рождает ни одного чудовища — Цезарь (Луис Кэлхерн), Брут (Джеймс Мейсон), Кассий (Джон Гилгуд) и Марк Антоний (Марлон Брандо) оказываются лишь жертвами обыденных страстей, питающих источник всякой власти: идеализма и гордыни.

Политтехнологи только на первый взгляд заметно изменились за время, прошедшее с I в. до н. э., — на деле многие из них, например манипуляция общественным сознанием, не усложнились нисколько. Так, монолог Марка Антония, который обращается к римлянам после убийства Цезаря, звучит чертовски знакомо и для современных зрителей — они найдут еще немало известных созвучий и совпадений в этой гипнотически-неспешной и тревожной картине. Утешительным призом для многих станет встреча с Деборой Керр, исполняющей роль жены Брута Порции — красавицы, совершившей самое экстравагантное в истории самоубийство (само оно, не беспокойтесь, останется за кадром).

«Агония» Элема Климова, 1975 — 1981

Долгая борьба Элема Климова за право показать свой взгляд на конец Российской империи и убийство Григория Распутина длилась до того самого момента, как началась агония империи советской. Работа над фильмом велась с 1966 года, закончен и сдан Госкино он оказался в 1975-м, редактировался и перемонтировался до 1981-го, выпущен в прокат в 1985-м. За это время от первоначального замысла — фарсовой, почти лубочной стилистики — не осталось и намека: «Агония» превратилась в страшную историческую драму.

Игровые эпизоды чередуются с псевдокументальными — подлинная черно-белая хроника тоже составляет весьма значительную часть картины: комизм скоро сменяется трагикомизмом, а потом исчезает совсем. Его удается отыскать лишь в отдельных репликах, жестах и лицах — притом особенную тонкость обнаруживает прежде всего актерская работа Алисы Фрейндлих (Анна Вырубова), а уж только потом Алексея Петренко (Григорий Распутин) и всех остальных. Оккультная же истерия вокруг фигуры «порочного старца» и его убийство, прошедшее совсем не по плану, вызывают куда более острые чувства, чем, кажется, задумывал сам Климов. И в первую очередь поблагодарить за это стоит даже не его, а Альфреда Шнитке.

«Убийство Троцкого» Джозефа Лоузи, 1972

Зритель, не знакомый с творчеством Джозефа Лоузи, в 1930-е годы симпатизировавшего сталинизму, в а 1951-м изгнанного из США во время маккартистской «охоты на ведьм», вправе ждать от этого кино эталонного политического триллера или хотя бы детектива. Не только название, но и имена исполнителей главных ролей (Ален Делон — Рамон Меркадер, Роми Шнайдер — Гита Сэмюэлс, Ричард Бёртон — Лев Троцкий) намекают скорее на чистоту жанра, чем на эксперимент. Однако власть, диктат и классовые противоречия интересуют этого выдающегося режиссера скорее как философско-интеллектуальные и в некотором смысле чувственно-эротические категории: не даром Лоузи — еще и фрейдист. Потому на первый план он выводит не историю убийства (которая, впрочем, будет изложена во всех деталях), а личность убийцы — и нисколько не прогадывает в выборе Алена Делона на роль Меркадера.

Загадка этого «одинокого самурая» — то ли коммунистического фанатика, то ли карьериста, то ли террориста-романтика, то ли социопатичного исполнителя чужой воли — так и не будет решена, но превратит втянувшегося зрителя в участника увлекательной сюрреалистической игры. Здесь будет нелишним упомянуть еще и имя сценариста этой картины — Николаса Мосли, сына небезызвестного вождя британских нацистов.

«Ганди» Ричарда Аттенборо, 1982

Когда лорд (а также режиссер, актер и продюсер) Ричард Аттенборо задумал создать кинобиографию Махатмы Ганди, ни одна из киностудий не проявила интереса к проекту. Средства были собраны с помощью нескольких британских компаний и продюсера Джозефа Э. Ливайна. Кроме того, Аттенборо пришлось продать права на пьесу Агаты Кристи «Мышеловка», на премьере которой он исполнял когда-то главную роль. Все потери и риски оказались в конце концов более чем оправданны — «Ганди», до сих пор являющийся одним из самых масштабных и зрелищных (как с визуальной, так и с драматургической точки зрения) экранных жизнеописаний, получил, среди прочих наград и призов, восемь премий «Оскар», пять премий BAFTA и пять «Золотых глобусов».

Открываясь сценой убийства Ганди в 1948 году, лента охватывает жизнь великого духовного лидера (Бен Кингсли) с того момента, как в возрасте двадцати четырех лет он, успешный адвокат, был выкинут проводником из поезда во время поездки по Южно-Африканской республике. Являясь гражданином Великобритании, имея высшее образование и честно заплатив за билет в первый класс, он, будучи при всем этом индийцем, имел право ездить лишь в третьем. С этого эпизода началось формирование его знаменитой философии ненасилия, вокруг которой постепенно сложилось движение за независимость Индии от Великобритании. Кино Аттенборо, снятое для самого широкого зрителя, в то же время полно занимательных исторических деталей, интересных в том числе для любителей политической конспирологии.

«Джон Ф. Кеннеди: Выстрелы в Далласе» Оливера Стоуна, 1991

Окружной прокурор Нового Орлеана Джим Гаррисон, прославившийся собственным расследованием убийства президента США Джона Фицджеральда Кеннеди, написал по мотивам этого дела целых три книги. Последняя из них — автобиография «По следам убийц» (1988), ставшая настоящим бестселлером, и легла в основу фильма Оливера Стоуна. Являя собой идеальный политический кинодетектив, эта картина, в которой мастерски соединяются документальные и постановочные элементы, даже самого упрямого скептика может убедить в справедливости теории Гаррисона.

Правый заговор спецслужб, крупных промышленников и военных, недовольных отказом Кеннеди от обострения Карибского кризиса и его стремлением свернуть вьетнамскую кампанию, — версия, близкая по понятным причинам самому Стоуну. Более года провоевав в Юго-Восточной Азии, он еще долгое время был озабочен темой «вьетнамского синдрома» («Взвод», «Рожденный четвертого июля», «Сальвадор», «Дорз»). Сохраняя идеальный темпоритм и прохладную отстраненность почти до самого финала, под конец «Выстрелов» Стоун все-таки обнаруживает свою очевидную пристрастность и сбивается вместе с главным героем на патриотический пафос. Едва ли, впрочем, это вредит фильму — скорее убеждает в искренности его создателей, а значит, делает историю еще более правдоподобной.

«Харви Милк» Гаса Ван Сента, 2008

Больше всего эта биография Харви Милка (Шон Пенн), первого в США политика, который пришел к власти, будучи открытым геем, и был убит психопатом-гомофобом, напоминает академическое издание серии ЖЗЛ страниц этак на шестьсот — написано со всей возможной обстоятельностью, но очень недостает картинок. Впрочем, для тех, кто интересуется его жизнью и смертью исключительно как политическим кейсом, Гас Ван Сент создал идеальный материал. «Харви Милк» — проект почти документальный: лента едва ли не наполовину состоит из подлинной кинохроники выступлений политических оппонентов и сторонников Милка. На долю «почти» остаются драматические тонкости взаимоотношений внутри тесного мужского общества, сплотившегося вокруг героя Шона Пенна (при этом ссоры, митинги, объятия и поцелуи отличаются здесь совершенно не вансэнтовским бесстрастием и стерильной целомудренностью).

Интересно другое: когда шесть лет назад фильм вышел в российский прокат, отечественный зритель воспринимал эту, крайне важную в истории Америки, историю как чисто кинематографическую и откровенно проходную. С тех, пор, увы, многое изменилось. Речь, конечно, не только о правах сексуальных меньшинств — скорее о работе некоторых универсальных механизмов политики. Подлинная демократия, как известно, основывается на согласии большинства. Парадокс в том, что она продолжает считаться таковой, даже когда это большинство становится по-настоящему подавляющим.

Ксения Друговейко

Споры, разгоревшиеся вокруг рубашки астрофизика Мэтта Тейлора, со всей очевидностью продемонстрировали, что война полов — к счастью или к сожалению — весьма далека от завершения. «Прочтение» рассказывает о нескольких важных фильмах, посвященных нестереотипным женским характерам и судьбам — и женщинам вообще.

Просвещенному человечеству надоело вести войну полов традиционным оружием — так что последние сто лет мы обращаемся то к науке, то к искусству, то к закону в поисках верных инструментов, изобретаем десятки «-измов» в попытке точно назвать все проявления человеческой природы и путаемся в стратегиях, пытаясь отреагировать на очередное покушение государства на абсолютно не касающиеся его дела и тела.

Мужчины обвиняют женщин в преувеличенном представлении об их бесправии, женщины упрекают мужчин в преувеличенном представлении об их правах. Те и другие клянут «перебежчиков» — господ-феминистов и дам, ратующих за старый миропорядок с традиционным распределением мужских-женских ролей и/или не видящих ничего дурного в тиражировании массовой культурой гендерных стереотипов. Любые «миротворцы» — резонеры, рискнувшие ступить на поле этой битвы, выглядят еще большими дураками и/или подлецами, чем во всех прочих сражениях. Словом, история человеческого сопротивления подлинной женской эмансипации оказывается сегодня куда интереснее, чем история самой этой эмансипации.

В кинематографе, который является примерным ровесником женского освободительного движения (в самом широком его понимании), так и не сложилось отдельного направления, которое можно было бы назвать «феминистским кино». К нему обыкновенно причисляют такие, уже признанные классическими, ленты, как «Тельма и Луиза» Ридли Скотта, «Эрин Брокович» Стивена Содерберга, «Сочувствие госпоже Месть» Пак Чхан-ука, «Джульетта и духи» Федерико Феллини, «Цветы лиловые полей» Стивена Спилберга и «Маргаритки» Веры Хитиловой (хотя, строго говоря, почти все фильмы прекрасной чешки посвящены женскому освобождению из-под гнета общественных условностей). Достаточно взглянуть на эту небольшую подборку, чтобы заметить, насколько разные героини, а главное, насколько разные обстоятельства и истории ассоциируются у заинтересованного зрителя с феминизмом. Кроме того, она довольно точно демонстрирует, сколь непохожие причины приводят современного человека к единомыслию или хотя бы сочувствию идеям просвещенного феминизма.

«Прочтение» предлагает читателям расширить приведенный выше список и напоминает еще о нескольких важных фильмах, посвященных женщинам.

Глава I. Жены и мужья

«Ребро Адама» Джорджа Кьюкора, 1949

Исключительно тонкая и ничуть не устаревшая даже на уровне бытовых мизансцен комедия о противостоянии супругов, выступающих на одном судебном процессе: он (Спенсер Трейси) — в роли прокурора, она (Кэтрин Хепберн) — адвоката, защищающего нервную домохозяйку, которая пыталась застрелить своего неверного мужа.

«Идеальная жена» Сидни Шелдона, 1953

Политико-романтический фарс, в центре которого необычный любовный треугольник: самолюбивый бизнесмен (Кэри Грант) расстается с невестой-трудоголиком (Дебора Керр), гораздо больше озабоченной грядущим нефтяным кризисом, чем собственной свадьбой, и делает предложение воспитанной в строгости дочери одного ближневосточного правителя (Бетта Сент-Джон). Барышни проникаются друг к другу симпатией, и одна очень ненавязчиво, но быстро научает другую плохому — истории женского освободительного движения в Америке.

«Последняя женщина» Марко Феррери, 1976

Эротическая драма об отношениях усталого гедониста (Жерар Депардье) с бывшей женой-феминисткой (Зузу) и невротичной любовницей (Орнелла Мутти), а также природе мужского и женского взгляда на родительство. Конец мужественности и вечного культа фаллоса, трансформации классической и новой женственности — и режущий по живому (буквально) финал, до которого лучше не доводить ни один спор на перечисленные темы.

«Проект Александры» Рольфа Де Хира, 2003

Независимая малобюджетная драма австралийского производства, повествующая о редком искусстве конструктивного семейного диалога. Жена (Саманта Книгге) записывает на кассету рассказ обо всех проблемах, которые долгие годы безуспешно пыталась обговорить с мужем (Гэри Суит), и запирает его в пустом доме наедине со своим жутковатым фильмом. Домашняя тирания, бытовая ненависть, убийственность рутины и отказа от социальной самореализации — и прочие прелести, которые можно обнаружить в доме каждой третьей среднестатистической семьи.

Глава II. «Неподходящее занятие для женщины»

«Крылья» Ларисы Шепитько, 1966

Редкая в своей нефальшивой точности драма о судьбе женщины военного поколения. Внешне жизнь главной героини (Майя Булгакова), преподавательницы провинциального училища, складывается вполне успешно: она занимается важной общественной работой и пользуется всеобщим уважением; удачно выходит замуж ее взрослая дочь. Но все это гораздо больше значит для других, чем для нее самой — военной летчицы, которая по-настоящему обрела себя только в небе: там же, где потеряла возлюбленного, погибшего у нее на глазах.

«Силквуд» Майка Николса, 1983

Камерная производственная драма, основанная на реальных событиях сорокалетней давности. Карен Силквуд (Мерил Стрип), работница завода по переработке плутония в Оклахоме, стала активисткой профсоюза работников нефтяной, химической и атомной промышленностей, когда обнаружила многочисленные нарушения норм безопасности и хищения на своем производстве. Собрав все необходимые данные, Силквуд отправилась на встречу с профсоюзными лидерами и репортерами The New York Times — и погибла в автокатастрофе. Разумеется, все находившиеся при ней бумаги бесследно исчезли.

«Их собственная лига» Пенни Маршалл, 1992

Остроумная спортивная трагикомедия о женской бейсбольной лиге США, созданной в 1943 году после ухода на фронт большинства спортсменов-мужчин. Тренером одной из свежесобранных команд под названием «Рокфорские персики» назначается некогда прославленный, но теперь вышедший в тираж из-за травмы бейсболист Джимми Дуган (Том Хэнкс) — грубиян и алкоголик, который упорно отказывается понимать, что забыли на бейсбольном поле какие-то барышни. Девушки, однако, полны азарта, которым невольно заражается и их горе-наставник.

«Северная страна» Ники Каро, 2005

Еще одна история борьбы женщины против системы, в основе которой лежит подлинная история, имевшая место в 1980-х, повествует о работнице рудника (Шарлиз Терон) на севере Миннесоты. Подвергаясь шовинистским выпадам и домогательствам со стороны коллег-мужчин и став жертвой омерзительной лжи, она после череды разоблачений, скандалов и уговоров склоняет других работниц обратиться в суд с иском против производственного руководства. В итоге первое в истории групповое дело о сексуальном домогательстве, проигранное рудное компанией, положило начало прославленной американской политике по борьбе с sexual harassment на рабочем месте.

Глава III. Женщины способны на все

«Я любопытна — фильм в желтом» Вильгота Шёмана, 1967

Документально-художественная импровизация одного из лидеров шведской новой волны и ученика Бергмана с Леной Нюман в главной роли. Ее героиня — молодая левая активистка, увлеченная социально-политическим и эротическим исследованием окружающего мира: она ведет «многотомный» видеодневник, где фиксирует свои реальные разговоры с уличными прохожими, воображаемые беседы с Мартином Лютером Кингом, участие в демонстрации против войны во Вьетнаме, встречи с женатым любовником. Кино вошло в историю прежде всего благодаря цензурному запрету к показу в США (из-за обилия откровенных сцен), чем своему политическому и феминистскому месседжу, хотя на деле заслужило куда менее скандальную и куда большую при этом славу.

«Ложный огонь» Аннет Хейвуд-Картер, 1996

Лишенная особых драматургических изысков, но насыщенная ценными психологическими наблюдениями история о женском взрослении. Ученицы колледжа не решаются выступить против учителя биологии, который любит потрогать хорошеньких девиц. Возмездие находит подонка после того, как у трех из них появляется новая подруга — юная бунтарка Легз (Анджелина Джоли). Эта не по годам самостоятельная барышня путешествует по стране, задерживаясь то там, то тут, чтобы научить молодых женщин постоять за себя при столкновении с мужской грубостью и произволом.

«Стальные магнолии» Герберта Росса, 1989

Одна из лучших в целом мире трагикомедий, в аннотации к которой никак не избежать глуповатого словосочетания «женская дружба» — впрочем, именно после просмотра этой ленты оно теряет свой паточный привкус и иронический оттенок. Шесть женщин из маленького городка в Луизиане дружат всю жизнь, несмотря на разницу в возрасте, темпераменте и характерах. Представляя разные поколения и социальные слои (эти различия демонстрируются с такой тонкой осторожностью, что осознаются далеко не сразу), они оказываются этакими ангелами заветного для всякого жителя одноэтажной Америки добрососедства. Их отношения со здешними мужчинами складываются по-разному, но почти во всех случаях речь идет о той самой здоровой партнерской модели, за которую ратуют современные феминисты.

«Страсть» Брайана Де Пальмы, 2012

Удачный римейк «Преступной любви» Алена Корно — китчевый детективный триллер о профессиональном и личном противостоянии двух умниц-красавиц: блондинка (Рейчел МакАдамс) против брюнетки (Нуми Рапас), начальница против подчиненной, скромная тихоня против самоупоенной цезарины. Ловко играя с жанровыми, визуальными и психологическими штампами, режиссер создает восхитительное в своей обманчивой дурновкусности зрелище, которое оказывается прекрасным подарком как для подлинных феминистов, так и для неисправимых мизогинов. Самое же острое наслаждение это кино дарит все-таки тем, кто ухитряется всю жизнь метаться между этими двумя полюсами.

Ксения Друговейко

Интересуетесь вы политикой или нет — уже неважно: сегодня и то, и другое отнимает одинаково много сил и времени. Ведь мировая информационная война имеет тот же масштаб, что и ядерная: участи жертвы не избежать никому. Вне зависимости от того, выбрали вы путь активиста или эскаписта, одним из немногочисленных средств, которые еще могут поддержать тающие силы, остается кино. «Прочтение» напоминает читателям о лучших фильмах на тему превращения политического театра в театр абсурда — но рекомендует не превышать оптимальную дозу: одна история в день.

«Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу» Стэнли Кубрика, 1964

Эталонная черная комедия Кубрика (название которой пародирует заглавие книги Дейла Карнеги «Как перестать беспокоиться и начать жить») снята по мотивам романа-антиутопии «Красная тревога» Питера Джорджа, предвосхитившей в свою очередь Карибский кризис. Вывернув наизнанку нехитрый сюжет о безумном генерале, который свихнулся на почве «красной угрозы» и самовольно организовал массированную ядерную атаку на СССР, режиссер обрисовал трагифарсовую суть холодной войны, как она виделась простым, но здравомыслящим обывателям в обеих сверхдержавах.
Судьба человечества находится в руках восторженных параноиков с говорящими именами: генерала Джека Д. Потрошителя, майора Дж. Т. «Кинг» Конга, полковника «Бэт» Гуано, советского посла Алексея Д. Садецкого… И вот они, избавители мира от фашизма, радостно отправляют этот мир в тартарары: к восторгу доктора Стрейнджлава, теперь консультанта американского президента, а прежде — нацистского ученого, в образе которого воплотилась заветная мечта Кубрика о человеке-машине.

«Система безопасности» Сидни Люмета, 1964

Кино Люмета не только вышло с «Доктором Стрейнджлавом» в один год, но еще и обернулось переосмыслением практически идентичного сюжета — при том, что в его основу легла совсем другая книга (одноименный фильму роман Юджина Бёрдика и Харви Уилера). «Система безопасности», в которой американские самолеты отправляются бомбить Москву (правда, на этот раз в результате компьютерной ошибки), а президент и Пентагон ведут переговоры с генеральным секретарем СССР, оказывается эталонным политическим триллером, исполненным поистине ошеломляющего трагизма.
Картина состоит из бесконечных разговоров (здесь не звучит даже музыка, ни одной ноты) — так что зрителя снова ждет галерея крупных планов и серия психологических портретов, однако уже совершенно не карикатурных. Среди лент того периода, посвященных мировому ужасу перед немирным атомом, нет больше ни одной настолько же свободной от оценочных характеристик и намеков на какую-либо агитацию, если не считать за таковую явный антимилитаризм Люмета. У Кубрика русские и янки оказались одинаково безмозглыми упрямцами, у Люмета — одинаково запутавшимися жертвами взаимного недоверия.

«Монти Пайтон и священный Грааль» Терри Джонса и Терри Гиллиама, 1975

Первое полнометражное кино комик-группы «Монти Пайтон» было поставлено ее же участниками — Терри Джонсом и Терри Гиллиамом, в режиссерской карьере которого фильм стал дебютным. Безжалостно пародируя цикл легенд о короле Артуре и рыцарях Камелота, «пайтоны» не только небрежно смахивают с национальной святыни слой тусклой патины (и переосмысляя полумертвый миф, возвращают к нему живой интерес), но и создают прекрасный образец социально-политической сатиры.
Мрачное и убогое Средневековье — эпоха, благодатная для любителей исторических аналогий: ведь именно с ней многие так и норовят сравнить период всякого регресса, застоя и похолодания политического климата. Однако в этом случае насмешке подвергаются скорее сами эти любители, чем те, на кого они обычно обрушивают свою риторику. «Священный Грааль» вообще состоит из серии зарисовок, высмеивающих многие сюжеты, что стали с некоторых пор элементами нашей повседневности. Например, сцена перепалки между рыцарями Круглого стола и гадким французом, осыпающим их проклятьями с крыши замка, ну очень напоминает большинство «политических дискуссий» в «Фейсбуке».

«Плутовство» («Хвост виляет собакой») Барри Левинсона, 1997

Сатирическая комедия Левинсона, а также история развернувшихся вокруг нее журналистских страстей представляют собой на редкость показательный пример того, как легко сегодня конструируются политическая реальность и историческая память. Сюжет этого кино, снятого по мотивам книги Ларри Бейнхарта «Американский герой», выстраивается вокруг нетривиальных методов президентской кампании в США. Перед самыми выборами действующий глава государства стремительно теряет популярность из-за обвинений в сексуальных домогательствах — чтобы отвлечь американцев от пикантной истории, его команда нанимает опытного кинопродюсера и снимает постановку маленькой победоносной войны Америки против Албании.
Меньше, чем через два года после выхода «Плутовства» случились «Моникагейт» и война на Балканах — правда, вместо Албании досталось (и куда крепче) Югославии. Разумеется, страстные споры о пророчествах и теориях заговора немедленно раздули это совпадение до совсем уж нелепых масштабов. Комментаторы тогда упустили куда более важное наблюдение, особенно актуальное сегодня: супервооружение, с помощью которого ведутся современные войны, и впрямь создает ощущение их полной виртуальности. А доступная информация о происходящем на этих войнах, состоящая из отфильтрованной пропаганды и нефильтруемых «независимых» потоков, и вовсе стирает границы между вымышленным и реальным.

«В петле» Армандо Ианнуччи, 2009

Жанровую природу этого кино точнее всего можно определить как производственный фарс. История, вокруг которой завязывается «Петля», абсолютно условна: пока правительства США и Великобритании обсуждают потенциальное вторжение на Ближний Восток, один из британских министров дает весьма двусмысленное радиоинтервью, из-за которого немедленно привлекает внимание как военной, так и антивоенной фракций по обе стороны океана. После этого его (и заодно зрителя) ждут блуждания по кабинетам, попытки разобраться в своих и чужих интересах, расшифровать полунамеки, проскочить несколько раз между молотом и наковальней и получить от всего процесса хоть какое-то удовольствие.
Здесь нужно оговориться, что главная драматургическая специфика этой истории заключается не только в правдивом изображении извилистых властных коридоров и бюрократических болот, через которые приходится перескакивать, по этим коридорам продвигаясь. Подготовиться надо к другому: дело в том, что юмор абсурда, которым так славны англичане, отличается здесь одновременно высокой пробой и повышенной концентрацией. (Скетчи «пайтонов» после просмотра «Петли» воспринимаются как детские анекдоты, а поэзия Эдварда Лира — как кулинарные рецепты, или что-то еще более обыденное и логичное.) Это сочетание восхищает в теории, но с трудом выносится на практике — зато неплохо очищает сознание и, это уж наверняка, по-настоящему отвлекает от окружающей действительности.

Ксения Друговейко

Возвращается осень, а с ней заботы и дела, канувшие было в лето. Кто-то провел последние месяцы на пляже, кто-то — на мели; одни искали место под солнцем в дальних странах, другие считали звезды на потолке рабочего кабинета. Впереди еще бархатный сезон, но многие уже знают наверняка, что не успеют съездить никуда до холодов. В утешение трудоголикам, а также тем, кто все-таки побывал в отпуске, но оказался им недоволен, мы вспомним несколько киноисторий о действительно неудачных каникулах.

Итак, дорогой читатель, хорошо, что ты остался дома, а не…

…поехал с любимым кузеном в Кабеса-де-Лобо.

«Внезапно, прошлым летом» Джозефа Лео Манкевича, 1959

В одноактной пьесе Теннесси Уильямса «Внезапно, прошлым летом» переплелось сразу несколько запретных для пуританской Америки конца 1950-х тем: гомосексуализм, бытовая психопатия, каннибализм. Это не помешало ей без скандала попасть на сцену и снискать успех у публики — благодаря небольшой хитрости автора, который назначил временем действия далекий 1937 год. Та же дата обозначена и в экранизации: прославленные режиссер Джозеф Манкевич и сценарист Гор Видал смогли почти буквально перенести на голливудский экран текст Уильямса.

Придав чуть больше туманности намекам и опустив ряд деталей, они подробно рассказали историю юной Кэтрин Холли (Элизабет Тейлор) — свидетельницы загадочной гибели своего кузена Себастьяна, с которым она путешествовала по Испании. Мать юноши, властная истеричка Вайолет Венабл (Кэтрин Хепберн) внушает всем вокруг, что племянница помешалась и все ее воспоминания — плод нездоровой фантазии. Миссис Венабл знакомится с талантливым нейрохирургом Кукровицем (Монтгомери Клифт), чья клиника нуждается в деньгах, и обещает поддержать доктора, если он «поможет бедняжке Кэтти — сделает ей лоботомию».

Драма Манкевича, исполненная невиданного в классическом Голливуде невротизма, нисколько не устарела за полвека, а ее ключевая сцена до сих пор леденит кровь — несмотря на внешнюю завуалированность происходящего.

…отправился с друзьями в сплав по горной реке.

«Избавление» Джона Бурмена, 1972

Этот приключенческий триллер будущего британского киноветерана Джона Бурмена оборачивается эталонной притчей об отношениях между дикой природой и цивилизацией. Внешне являя собой захватывающую и динамичную историю, «Избавление» поднимается в какой-то момент до уровня философского обобщения — отнюдь притом не тривиального. Как и вышедшие годом раньше «Соломенные псы» Сэма Пекинпа, это кино фокусируется на первобытных темных стихиях, дремлющих до поры до времени внутри всякого добропорядочного гражданина.

В центре сюжета оказывается четверка молодых бизнесменов (Берт Рейнолдс, Джон Войт, Нед Битти, Ронни Кокс), которые отправляются на двух каноэ в сплав по реке на севере Джорджии. Они предвкушают знакомство с дикими красотами, но лес готовит им встречу с парой изощренных подонков.

Метаморфозы, происходящие с человеком в условиях первобытного существования, надолго превратятся в главный интерес самого Бурмена. Зритель же запомнит ночной кошмар одного из героев, который приснится ему, когда самое страшное останется как будто позади.

«Избавление», вдохновившее сразу нескольких режиссеров высказаться на те же темы (например Кертиса Хэнсона с его «Дикой рекой»), было номинировано на множество высоких наград и включено в разнообразные рейтинги лучших фильмов в истории. В 2008 году лента попала в Национальный реестр фильмов США.

…пошел за сыроежками в один из американских национальных лесов.

«Гризли» Уильяма Гирдлера, 1976

Среди всех хищников планеты самой пылкой «любовью» со стороны человека могут похвастать большая белая акула и медведь гризли. Правда, фантазии о встрече с кархародоном кархариасом едва ли хоть кого-то оставляют равнодушным, а последствия знакомства со свирепым мишкой толком представляют себе лишь жители нескольких уголков США и Канады. Режиссер Уильям Гилдлер решил устранить эту несправедливость, сняв ответ на «Челюсти» Стивена Спилберга, — в тот самый момент, когда их героиня широко «улыбалась» с киноэкранов всего мира.

В Йеллоустонском национальном парке гибнут две девушки — медэксперт уверен, что это дело лап крупного медведя. Однако в разгаре туристический сезон, так что директор парка отказывается закрывать его, несмотря на новые жертвы. Главный рейнджер заповедника (Кристофер Джордж), зоолог (Ричард Джекел) и пилот вертолета (Эндрю Прайн) берутся сами остановить косолапого.

Драматургически «Гризли» так откровенно копирует зубастый блокбастер Спилберга, что, прочитав описание сюжета, фильм Гилдлера нельзя не принять за пародию. На деле же он оказывается добротной и самостоятельной в ключевых деталях работой, неслучайно ставшей кассовым хитом. (Бюджет «Гризли» составил 750 тысяч долларов, а заработал он 39 миллионов и был признан рекордно успешной независимой лентой.) Кино радует и достойными актерскими работами — особой похвалы заслуживает исполнитель главной роли, которым стал самый настоящий медведь по имени Тэдди.

…побрел еще в один лес снимать свой кинодебют.

«Ведьма из Блэр: Курсовая с того света» Дэниела Майрика и Эдуардо Санчеза, 1999

Сегодня этот мокьюментари-хоррор является признанной классикой как жанра, так и независимого кинематографа в целом. То, насколько страшно вам будет смотреть «Ведьму из Блэр», зависит и от вашей искушенности в истории вопроса, и общей впечатлительности, и темперамента. Но едва ли кто-то поспорит, что рекламная кампания, подготовившая выход ленты в широкий прокат после премьеры на «Сандэнсе», отличалась редкой изобретательностью.

Тогда история трех студентов-киношников, отправившихся в леса штата Мэрилэнд снимать курсовую работу о местной легенде — ведьме, жившей в XVIII веке в деревне Блэр, была представлена как подлинная. Студенты, мол, пропали пять лет назад, но нашлась их камера с ворохом отснятых материалов, из которых теперь и смонтирован фильм. Имена актеров, исполнивших главные роли (Хэзер Донахью, Джошуа Леонард и Майкл Уильямс), были внесены в базу IMDB.com с пометкой «пропали, предположительно мертвы». К слову, во время работы над картиной сами они, хоть и знали, что снимаются в художественном кино, пребывали в уверенности, будто легенда о ведьме и впрямь существует.

Поверили в нее и зрители: тысячи людей увлеченно выискивали детали легенды и отказывались допускать мысль о том, что она сфальсифицировна, — даже когда продюсерская афера раскрылась. Неудивительно, что «Ведьма из Блэр» вдохновила целую армию художников на создание новых фильмов, книг, комиксов и видеоигр о ведьме — в половине случаев пародийных.

…полетел с семьей на экзотические острова.

«Невозможное» Хуана Антонио Байона, 2012

Тот факт, что «Невозможное» привело в кинотеатры в основном поклонников творчества Роланда Эммериха, а взыскательные киноманы его пропустили, — результат недобросовестной работы прокатчиков. Дело в том, что фильм-катастрофа испанца Байона — не апокалипсическая фантастика, а большая (во всех отношениях) и серьезная драма, основанная на реальных событиях. Посвящена она землетрясению в Индийском океане, которое произошло в декабре 2004 года, — самому смертоносному стихийному бедствию современности.

Создателей «Невозможного» вдохновила история испанского доктора Марии Белон, которая отдыхала в то Рождество вместе с мужем и тремя сыновьями в Таиланде. Всей семье удалось спастись, но Мария выжила лишь чудом и серьезно пострадала. Когда зашла речь об экранизации, доктор предложила Байону взять на роль себя любимую актрису Наоми Уоттс; ее мужа сыграл Юэн МакГрегор. Главные герои превратились в британцев — и это, по словам зрителей, переживших ту катастрофу, оказалось единственным отступлением от истины.

Кино Байона поражает своей беспощадной реалистичностью и выматывает зрителя так, словно он в режиме реального времени наблюдает за происходящим сквозь стекло — и ничем никому не может помочь. Отчаянье и боль героев — как и мощь стихии — переданы без малейшей жалости к сидящему перед экраном человеку. Смягчающий эффект оказывают здесь редкие мелодраматические моменты, внушающие веру в человечество, и только неисправимый чурбан сможет обозвать их сказочными или сентиментальными.

Ксения Друговейко

В российский прокат вышел «Ной» (Noah) Даррена Аронофски — экранизация библейской притчи о Всемирном потопе, благословленная Папой Римским и запрещенная в трех исламский государствах (ОАЭ, Катаре и Бахрейне).

Попытка режиссера поразмыслить над тем, почему Бог остается Богом, лишь пока человек не может его понять, оборачивается рядом других вопросов. Отчего религия почти никогда не наделяет Бога здравым смыслом? Есть ли пределы у божественной силы и божественного же бессилия? В какой художественной манере работал Господь, когда создавал нас по своему образу и подобию? Как, наконец, ему удалось так хитро сотворить все из ничего, что мы то и дело чувствуем непрочность материала? Эффектная киноверсия ветхозаветного сюжета поначалу напоминает авангардистскую иллюстрацию к Библии для детей, но неожиданно дает зрителю возможность найти новое решение старых головоломок — и, что еще интереснее, превращается при этом в авторское послание вовсе не к Богу, а к человечеству.

Интерес кинематографистов к Библии всегда отличался равномерным и спокойным постоянством, редко зависящим от внешних, например политических, обстоятельств. Правда, удачные вариации на религиозные сюжеты неизменно демонстрировали при этом общую гражданскую и/или историческую позицию своих авторов — и именно благодаря этому сохранились в коллективной зрительской памяти. К Книге книг обращались в разные годы и голливудские мастера жанрового кино (такие как Джон Хьюстон с его «Библией» 1966 года — сборником ключевых сюжетов, разыгранных звездами первой величины, или Сесил ДеМилль с целой серией немых и звуковых картин на тему истории религии), и классики авторского кинематографа (Паоло Пазолини, экранизировавший «Евангелие от Матфея»). Самыми же знаменитыми лентами в этом (благодаря разнообразию подходов и трактовок несколько условном) жанре до сих пор оставались масштабные программные полотна Мартина Скорсезе и Мела Гибсона — «Последнее искушение Христа» (1988) и «Страсти Христовы» (2004).

Последние два года ознаменовались новым всплеском интереса к «религиозным» экранизациям. Год назад на американском кабельном канале History прошел с отличными рейтингами сериал «Библия», состоящий из десяти эпизодов по хрестоматийным притчам, а сразу вслед за ним (уже на канале Reelz) — двухсерийный телефильм о знаменитом библейском разбойнике Варавве. Тогда же стало известно, что Ридли Скотт работает над съемками «Исхода» — экранного жизнеописания Моисея (выход в прокат запланирован на декабрь нынешнего года), а Даррен Аронофски реконструирует Ноев ковчег. Все прежние попытки создать свою версию Всемирного потопа не увенчались даже намеком на успех, хотя во всей Библии едва ли можно найти более киногеничный и в то же время дающий такое пространство для стилистических маневров и детальных трактовок материал.

Праведник Ной (Рассел Кроу) с печалью наблюдает, как бесчинствуют на опустошенной и истощенной Земле нечестивые потомки Каинова колена, возглавляемые Тубал-Каином (Рэй Уинстон). Вместе с семейством — женой Ноемой (Дженнифер Коннелли), сыновьями Симом (Дуглас Бут), Хамом (Логан Лерман), Иафетом (Лео Макхью Кэрролл) и приемной дочерью Илой (Эмма Уотсон) — он отправляется на поиски своего деда Мафусаила (Энтони Хопкинс), ведущего уединенную жизнь в пещере. Тот помогает Ною осознать смысл посланных ему свыше видений и приступить к строительству ковчега. За несколько лет, что благочестивое семейство готовится ко Всемирному потопу, дети Ноя вырастают, обнаруживают совершенно непохожие характеры и начинают по-разному смотреть на грядущий апокалипсис и его последствия. Ной же мучительно пытается понять, желает ли Бог спасти человеческий род: Сим и Ила любят друг друга, но девушка, перенесшая в детстве тяжелую рану, бесплодна; найти жен для Хама и Иафета в мире, где остались лишь грешники, и вовсе невозможно.

«В Библии многое звучит вполне современно: взять хоть историю о Ное, который сорок дней искал место для парковки», — пошутил однажды американский юморист Роберт Орбен. Такого же подхода к материалу решил (совершенно при этом всерьез) придерживаться и Даррен Аронофски, для которого история последнего ветхозаветного патриарха оказалась интересна прежде всего возможностью понаблюдать за неизменной во все времена человеческой природой. Дабы не отвлекаться и не отвлекать зрителя от главного, режиссер прибегнул к намеренной визуальной условности и отказался от игр в декоративный историзм. Атрибуты повседневного людского быта здесь поистине допотопны — по ним невозможно было бы вычислить эпоху, в которую происходят события ленты, но в то же время они немедленно сигнализируют о крайней стадии цивилизационного упадка. Апокалипсис неизбежен, более того — в каком-то смысле он уже наступил и повторится еще множество раз, хоть и не в таких радикальных формах.

Подобной же — внутренней и потому не сразу очевидной — деконструкции создатели фильма подвергают и сам сюжет притчи. Сохраняя ее формальную структуру (глас Божий, строительство ковчега, сбор каждой твари по паре, голубь с ветвью оливы, неприкрытая нагота Ноя, сыновняя непочтительность Хама), сценарист Эри Хэндел наполняет каждое из этих событий, имевших в Библии чисто символическое значение, понятным современникам правдивым психологизмом. В «Ное» ни один из героев не равен некой исторической функции, его судьба не предопределена; вынужденное мессианство давит на каждого из них, как может давить только на реального человека — подвластного, несмотря даже на несомненную добродетельность, сомнениям, страстям и слабостям. Удивительнее всего, что эффект «оживления» достигается простыми и притом безупречно точными средствами: в сюжете появляются поправки, ни в коей мере не вредящие (с точки зрения любого эмоционально зрелого и не склонного к истерическому фанатизму зрителя — вне зависимости от его религиозных воззрений) чистоте первоначального замысла притчи.

«Ной» Аронофски полон вопросов, адресованных, как кажется поначалу, самому Господу Богу. Однако на деле ответить на них предстоит только человеку, поскольку, строго говоря, каждый из нас становится христианином, иудеем, мусульманином (и так далее, не исключая агностиков и атеистов) во многом на своих собственных условиях. Примечательно, что в фильме фигура (или хотя бы условный образ) Бога просто отсутствует — в отличие от человека, он как раз остается лишь символом и функцией, универсальным высшим разумом и нравственным мерилом, персонифицировать и детально описать которое всякий из нас должен сам. Потому рассказ о шести днях творения, который Ной напоминает своим детям, иллюстрируется для зрителя классическими изображениями процесса эволюции — и в этом не видится никакого противоречия: одна версия рождения мира являет собой лишь расширенный комментарий к другой. Ведь если Бог вездесущ, к нему можно прийти самыми разными путями.

Ксения Друговейко